Piscator Hominum  (джен)

α

Они стояли тогда на северном берегу — каприз Геллерта, любившего штормовое море. Воды были еще почти спокойны, но небо уже закрылось свинцовыми тучами.

— Ну что же, Альбус, продолжим о невидимом государстве? Ты все еще считаешь, что…

— Что сокрытие правды ничем не лучше лжи. А мы, кажется, не за этим все это придумываем, — Альбус мог бы сказать, зачем. Но сомневался, что Геллерт нормально это воспримет.

— А что такое правда, Альбус? Расскажи мне, где она? — золотой мальчик, как всегда, ухмылялся — будто он эту правду самолично спрятал. — В прошлом? Смешно. Прошедшее неизвестно — либо потому, что скрыто, либо потому, что до него никому нет дела. Вот хочешь пример?

— Изволь. Вот только предупреждаю — маггловская история не вполне подходит. Слишком большое и не особенно единое общество, управление умами там не требует даже личного присутствия. А вот что-нибудь попроще из нашего набора?

— Пожалуйста. Вот, к примеру, окончил ты Хогвартс — английскую школу чародейства и волшебства, так?

— Ну да. Ты же не будешь утверждать, что Хогвартса не существует, — Дамблдор, честно говоря, не удивился бы и такому, и действительно — Геллерт на секунду призадумался.

— Знаешь, доказать это было бы интересно, но давай как-нибудь потом? Я сейчас о том, что английская школа — это замок, стоящий на шотландской земле, построенный девонским бриттом, кордовским баском, немкой и окситанкой. Но кого это заботит?

— Не все ли равно? — Альбус уже не первый раз пожал плечами. — Сейчас там учатся английские дети.

— Видишь? Ты уже ставишь целесообразность сейчас выше позавчерашней правды. И правильно, — Гриндельвальд, к немалой радости Альбуса, одобрительно улыбнулся. — Может, приведешь пример из настоящего? Что-то крупное?

Альбус задумался так же, как когда-то на своей любимой трансфигурации.

— Проще, чем я думал. Гоблины.

— А что гоблины? — Геллерт казался озадаченным.

— У вас вот они чем занимаются?

— Куют, — лицо немецкого гостя не выражало никакого интереса к мелким пакостникам, — делают артефакты, добывают минералы… Брось, Альбус, их общество слишком замкнуто, чтобы масштабно взаимодействовать с нашим.

— Вот! А у нас они контролируют финансовую систему. Нет, разумеется, бюджетная политика — министерская головная боль, а вот монетарная… Люди в банках, конечно, есть, но решения принимают не они — только не смейся.

— Не буду, — чувствовалось, что Геллерту не до смеха. — Как же вас так угораздило? Впрочем, нет, не рассказывай. Суть-то в чем?

— А в том, что существам, ведающим оборотом капитала — притом чуть не монопольно — запрещено пользоваться палочками. Притом запрещают им люди, для которых все волшебство давно собрано в их кошельках.

— Ну у вас тут и балаган — кстати, подумай потом, что с этим можно сделать. Ладно, и остается будущее. Тут все понятно — любые планы обречены на неизвестность: мой диплом, твое путешествие…

Альбус нахмурился, но смолчал. Геллерт же продолжал разливаться иволгой:

— А правда о прошлом с каждым прошедшим днем не раскрывается, а только увязает глубже в иле Стикса. А если и появляется — то до неузнаваемости обточенная песком и течением.

Теперь он стоял вполоборота, картинно развернувшись навстречу набравшему силу ветру, и все еще вещал:

— Прошлое сокрыто, настоящее туманно, будущее неверно. Тогда скажи мне, жаворонок, — взгляд Дамблдору в глаза — он и впрямь чувствует себя подхваченным шквалом жаворонком, — что такое правда. Скажи, если знаешь.

Голос Альбуса звучал бы хорошо с кафедры, но перекричать ветер непросто.

— Правда — это следующий миг. Скажи, что будет, если я шагну сейчас с этой скалы? Не аппарируя.

— Знаешь, я буду скучать, — отозвался Альбус со всем отпущенным ему сарказмом.

— Нет, не будешь. Потому что вместе пойдем, — ох эта его вечная ухмылка — он становится похож на птицу. Не настолько, впрочем, чтобы уметь летать. — Не бойся, Альбус! Вингардиум Левиоса тебе на что?

— На то, чтобы знать, что себя не поднимешь. Давай зачетку, тролль. Не знаешь простейших правил.

— Нет правил без исключений, Альбус. Я не собираюсь поднимать себя — я намерен поднять тебя. И надеюсь на взаимность.

— Если мы попробуем, я даже не знаю, на какой этаж Мунго нас отправят, — Дамблдор аккуратно убрал очки в карман мантии и подошел к краю. — Раз. Два…

…Через минуту они снова были на краю обрыва. Лежали, обнимая друг друга, и смеялись.

* * *

Ω

— Так о чем бишь мы? — господин Стюарт уже не сидел, а мерил ковер строевыми шагами. — Ах да. В общем, я так понял, наш герой укрепился во Франции весьма качественно, сломал сопротивлявшихся через колено и вообще повеселился на славу.

Альбус поежился — некстати вспомнилась геллертова улыбка.

— Можно и так сказать. У нас никогда не было столько эмигрантов.

— Кстати, вот что меня занимало — почему почти ничего не слышно из Италии? Прольете свет?

— Он никогда не был там силен, как и в Англии. Господин Стюарт, поймите одно — у нас границы не совпадают с вашими; такой вещи, как Магическая Италия, не существует. Тоскана. Лукка. Пьемонт. И чтобы распоряжаться в такой области — надо в ней родиться. Принцип трансмонтанизма там не пройдет — никаких «пап из-за гор» итальянские маги не знают и не хотят знать.

— Ну что ж, он получил Францию. А вот в Германии тем временем все пошло наперекосяк. Нет, сперва все было на зависть потомкам — многие фёлькише заняли непыльные места, к примеру, некто Вейтцель еще станет высшим руководителем СС «Север». Учреждено то самое Аненэрбе — голландец Вирт, их первый руководитель, был, пожалуй, единственным более-менее похожим на ученого из всех этих клоунов. Все это — благодаря бывшему артаману Гиммлеру, конечно. Вот с ним и начались проблемы.

— Не удивлен. Судя по всем этим историям о лагерях, он, пожалуй, безумней Локсия.

— Не сказал бы. Проблема и состояла в том, что Генрих оказался прагматиком — а германская агентура, оставшись без пригляда, пополнилась неким Виллигутом, он же Вайстор. Прелюбопытнейший персонаж — офицер австрийской армии и пациент австрийских же психиатрических больниц. Однако обладал связями в оккультных кругах — потому и был завербован.

Вот только промашка вышла, — Стюарт наконец устроился в кресле. — Оказалось, что зальцбургские психиатры не ошиблись. Знатный австрийский офицер и джентльмен оказался алкоголиком с манией величия. После одной некрасивой истории с девицей его вычистили. А Гиммлер задался вопросом, кто у него товарищи, что они тут делают и почему получают жалование за исследование народных песен. К тридцать пятому агентура Гриндельвальда в СС сократилась до нескольких человек.

— Однако, Геллерт допустил ошибку. Это же примерно как если б директор Диппет взял работать с детьми, скажем, вервольфа. Нужно же понимать, каков будет скандал.

— Не он, а оставленный им на хозяйстве некто Хильшер и неизвестный нам куратор из магов, некто в зеленых перчатках. И то сказать — уметь же надо! Ну да Хильшера самого выгнали из Аненэрбе все в том же тридцать пятом. До сих пор, говорят, в подполье мается. Это был, доложу я вам, достойный эпоса разгром. Но… — разведчик воздел палец к потолку, — тихий. Упомянутого Вейтцеля приперли к стенке и спросили, на кого вся эта компания работает. Так Геллерт связался с нацистами почти напрямую — основание для ликвидации, если подумать.

— Извините, у вас нет такой возможности.

— Согласен, но об этом позднее. Интереснее то, что они смогли друг другу предложить: так и оставшийся неизвестным для большинства нацистской верхушки Гриндельвальд получил свободу рук. Пока что это мало как выразилось — Вейтцель, Зиверс из Анненэрбе и пара прочих остались на местах…

— Пока. Имея свободу рук, можно многое в эти руки взять.

— Тем более, имея точное понятие, что собираешься брать, профессор. А вот что получили с этого немцы? Ответ прост: Францию.

— Даже так?

— Даже так. Видите ли, изначально немцы рассчитывали на Бретань. Там, знаете ли, взрывают еще с двадцатых, а с какого-то времени — немецкою взрывчаткою. Половина лидеров — частые гости в Берлине. Бретонские эсэсовцы еще с год назад вполне себе бодро бегали по лесам… Кстати, а с вашей стороны такие же бешеные?

— Куда более. Бретонские маги ни в грош не ставят ни парижское министерство, ни Бобатон. Наш плацдарм против Гриндельвальда. Герои, без шуток.

— Вечная оппозиция, — маггл вздохнул, вспомнив, видимо, кое-каких других кельтов. — Так или иначе, Гриндельвальд принес им кое-что получше. Фамилия Вейган вам, скорее всего, ни о чем не скажет, но…

— Шутите? Маршал Франции Вейган на протяжении десятков лет был светом в окошке для европейского сообщества сквибов. Пример для подражания, если угодно. Конечно, были определенные проблемы с легализацией…

— Еще б. Ему приписывают в отцы короля Бельгии!

— О, реальность чуть скучнее — но, я полагаю, вы не будете спорить, что человек выжал из своей жизни, может быть, больше, чем мог бы, будь магом.

— В том-то и проблема для нас, профессор Дамблдор. Все, что смог. Например, где-то еще до войны он связался с мартинистами, а далее и с пресловутым Гриндельвальдом, что закономерно, но печально. С тридцать первого он — начальник генштаба, и вместе с тем… Вот что сказал один из тех юных синархистов, прихваченных в сорок первом… Подождите, я зачитаю: «Иногда люди, занимавшие не последнее место в истории синархии, организовывали тематические встречи. Я помню, что встречал там Бодуэна, самого Бутилье и Альбертини. Однажды они решили, что мне пора бы уже познакомиться с неким человеком, представленным как наставник, «с которым они совершат великие дела». Вскоре после, 6 февраля 1934 года, меня доставили к нему тайно и беседа началась с диалога между ним и Лусто, как мне показалось несколько эзотерического. Этим человеком оказался генерал Вейган». Ну, как вам это, а? Как? Уже тогда!

Стюарт явно разволновался. Он поднялся, быстро срезал кончик следующей сигары, прикурил — и от той же спички зажег в пепельнице клочок бумаги со словами неведомого француза.

— Так вот, конечно, в тридцать пятом он уходит в отставку, но немцы нападают на чертову Польшу, и угадайте, кто вернулся? И если бы вернулся — стоило запахнуть порохом в самой Франции, так наш мужественный старик возглавляет национальную оборону. А дальше, Альбус, начинается форменный цирк — приказы о контратаке приостанавливаются, вводятся в действие, снова и снова пересматриваются. Немцы входят в Париж разбитною походкою туристов. Наших ребят отжимают к Дюнкерку, переплывать Канал на садовых калитках. Правительство паникует, Рейно требует цепляться за Прованс, Мандель — за Алжир, а что же предлагает Вейган?

— А Вейган предлагает сдаться. Я старался все же немного следить за фронтовыми сводками, один умный человек как-то порекомендовал.

— И не зря. Итак, половина Франции оккупирована, бретонцам вместо независимости делают строгое внушение. Зато на второй половине — традиционалистская военная диктатура, где синархист Вейган получает пост военного министра, а синархист Бутилье — министра финансов. «Имперское Синархическое Движение» растет как на дрожжах, абсорбируя мелкие группы. Мартинисты принимают к себе прежних масонских мастеров. И… я упоминал свободу рук? Ну и вот.

— Чудесно. Вы хотите сказать, что Виши стало для Геллерта чем-то вроде лаборатории?

— Да, пожалуй, это будет довольно точно. Он упоенно вытачивал контуры режима — Петэн и Вейган были слишком стары, а он — слишком умен, чтобы их спрашивать. Что же до премьера, некоего Лаваля… Знаете, когда я учился, был у нас в классе один напоминающий крысу паренек, постоянно восхищенный теми, кто понаглей. Чуть надави, потом погладь по голове — и он спляшет. Такие, наверное, есть в любом детском коллективе?

— Право, не в каждом. Но встречаются. Не раз видел и, я полагаю, не раз увижу.

— С ним не могло быть разногласий, профессор Дамблдор. Он менял свое политическое кредо чаще, чем вы меняли очки. А взять немецкого посла? Отто Абетц, едва сорока лет; франкофил, муж француженки и романтик. Рассказывают, в юности он ходил с лютней по Италии.

Но… В феврале назначается новый премьер, адмирал Франсуа Дарлан. Представьте его себе, Альбус — моряк с манерами короля, в тридцать семь — глава всего французского флота.

— Вы говорите так, будто были бы не против с ним поработать.

— Отнюдь. Счастье, что сейчас мы работаем с де Голлем, а не с ним. Адмирал — приверженец французской технократии. Еще одно порождение французской политической мысли, оформилось до конца тоже в двадцатые, но их крупнейшая группа — X-Crise, — французское произношение Стюарта также не отличалось чистотой, — уже абсорбирована синархистами. Что самого адмирала ну совершенно не интересует.

— Он ведь умер при странных обстоятельствах?

— Позже. Этому предшествовали кое-какие приготовления — весь сорок первый Геллерт Гриндельвальд провел за чисткой рядов. Сперва устроили раскол на три части мартинистам — опекаемая им «очищенная» часть, фракция Бланшара, так и стала называться — Мартинистский и Синархический Орден. Потом — вычистили технократов из Имперского Синархического Движения. Одного из влиятельных членов X-Crise, Жана Куртро, просто нашли мертвым — без следов физического воздействия. Диагностировали сердечный приступ, ядов не нашли, но...

— Смертельное проклятье. Разумеется, это всего лишь предположение — в отсутствие трупа на вашем столе.

— Вот и хорошо, что в отсутствие. Так вот, в связи с его смертью в газеты пошла утечка — те самые бумаги, что я вам выдал, такой себе средний слой синархической идеи. Далее аресты… Не заинтересуйся всем этим Абвер, синархию так и считали бы странноватым студенческим развлечением, вызванным к жизни оккупацией. И никто бы и не подумал сравнить положения Пакта, о «революции сверху» или «законе синархии» с петэновской «национальной революцией во имя восстановления иерархического порядка в обществе». Да, об иерархическом порядке. Вот, взгляните. Кое-что из черновиков нашего объекта.

На стол лег весьма помятый лист, на котором аккуратно, но торопливо была изображена многоуровневая схема (1).

Альбус всмотрелся в нее. Да, да, да — кто-то сделал выводы из прочитанных книжек и ночных разговоров. И всласть потрудился над тем, чтобы историкам будущего тоже было из чего делать выводы.

— Что-то такое он наверняка собирался выстроить, я думаю. Когда-нибудь. После войны. Многое сделал, например, путем долгих комбинаций подчинил своей воле ведущих финансовых воротил Виши, превратив тот же Банк Вормса в свой очередной инструмент. Теперь уж не узнать, как он вышел на его не слишком гостеприимных управляющих…

— Империо, Стюарт. Он попался еще в Дурмстранге, но, похоже, здорово его отточил. Кроме того, Геллерт мог быть убедительным. Так… говорят.

— Само собой. Он делал, что мог, почти забросил Германию, но… война идет. Это, знаете ли, мешает реформам.

— Гитлер успевал.

— И где он теперь? В границах тридцать девятого?

— То ли еще будет, Альбус. Но вернемся к нашим Дарланам. За следующий год адмирал подмял под себя министерства внутренних и иностранных дел. Неплохо?

— Шах, я бы сказал.

— Именно. А потом неожиданно заболел его служащий в Алжире сын. Полиомиелит… официально.

— Я знаю три способа вызвать подходящие симптомы. Профессор Слагхорн — восемь.

— Я отчего-то так и думал. Седьмого ноября отец прибывает к сыну, восьмого — начинается восстание местных голлистов, девятого — операция «Факел».

— Простите?

— Высадка наших и американцев. Собственно, соглашение о координации заключили еще двадцать третьего октября, и, похоже, где-то состоялась утечка.

— Вот только немцев в известность не поставили. Гамбит?

— О да. Адмирал Дарлан был пленен еще восьмого числа. Шах и мат. И то — оцените личность: этот тип ухитрился уговорить американцев оставить ему Алжир.

— Есть люди, играющие до конца.

— О да. А наше дело — помочь им доиграться. Видите ль, профессор, де Голль куда как более покладист — так в декабре я нанес визит в Алжир. У меня, как вы понимаете, имеются полномочия. Двадцать седьмого числа молодой парень, монархист, застрелил адмирала в собственном офисе.

— А перед этим, очевидно, вы угостили его бренди и рассказали много интересного, изведя не меньше коробки сигар и расхаживая по комнате?

— Разумеется. Кстати, вам еще налить?

— Не стоит. Что случилось с юношей?

— Его расстреляли. Но вы, думаю, будете немного поувертливей.

________

(1). http://www.pichome.ru/Eb