Рассвет империи. Часть I: Иногда они возвращаются (джен)

На экране порочная джедайская дама, мать братьев Кель-Дрома, уже в пятый раз проводила по своему внушительному бюсту кончиками пальцев, украшенных металлическими колпачками. Механические шумы фоновой музыки, исполненной алдераанскими священными музыкантами, ласкали слух. Энакин Скайвокер мрачно смотрел на деку с текстом доклада джедаев Сенату, который он должен был зачитать с трибуны на ближайшей сессии.

Энакин Скайвокер был самым результативным генералом этой войны и лучшим лётчиком в Галактике. Он ничего не смыслил в сенатах, сессиях и докладах. Вдобавок текст, написанный почтенным магистром Вайтвором (чтоб его хатты в жопу драли!) был настолько неприлично патриотичным, бравурно-приподнятым и позитивным, что аж скулы сводило от фальши. Но Энакин был самым результативным и вообще лучшим в Галактике, поэтому он («Честь великая это!») должен был прилюдно от имени Ордена озвучить это враньё.

Вдобавок, ему (должно быть, вина Органы) которую ночь снилось, что его Падме умирает родами. Снилось настолько подробно, что походило уже на предвиденье. Как назло, Оби-Ван, ранкора съевший на толковании его видений, был далеко. Да и не факт, что Оби-Вана можно было посвящать в... тонкости их с сенатором Амидалой взаимоотношений.

Именно поэтому он включил головизор и тщетно пытался заставить себя погрузиться в вопросы джедайских проблем четырёхтысячелетней давности и проникнуться сочувствием хоть к кому-нибудь. Хотя бы к Экзару Куну, которого Беренко почему-то счёл любовником Мандалора. Хотя бы за сам этот факт. Что угодно, лишь бы не углубляться в доклад и не представлять себе процесс произнесения речи. Под одобрительным взором Винду, ласково-сочувственным — канцлера, изумлённым — Падме... или наоборот. Без разницы, всё равно плохо.

«Летунок[1], ты где ваще?», — ожил комлинк.

«А где должен быть?», — ответил он вопросом на вопрос, свято блюдя заветы старого Ватто.

«Ну ваще-то тут, но тут тебя нет, — как обычно, ученица была не слишком конкретна. — Типа доклад, всё такое...»

«Типа доклад я типа готовлю, — мрачно сообщил Энакин. — И ты этому сейчас мешаешь. Кстати, ты слышала про тёмную леди Дарт Эл?».

«Неа. Зачем?».

«Чтоб уберечься от Тьмы, конечно. Например, тьмы невежества. Так что иди к мастеру Ну и всё об этой леди выясни. Скажешь, я послал».

Дарт Эл была персонажем фольклора сельхозчастей. Вся суть историй о ней, по словам учителя, заключалась в том, что она была проклята и потому могла общаться только междометиями и сорными словами. Иногда Энакину казалось, что она воплотилась в его ученице. Или, по меньшей мере, захватила её сознание.

«Ну лан, я схожу. Кста, Летунок, ты б подгребал сюда. Тебя Амидала в Сенате ищет».

«Зачем?»

«Влиять будет положительно. Я не справляюсь».

Мысль о том, что ученица по мнению совета должна была на него положительно влиять, почти пугала. Но визит в Сенат давал возможность отвлечься от вайтворовской патоки, а такой шанс нельзя было упускать. Поэтому Энакин выключил головизор, выскользнул из неприметной квартирки на средних уровнях, которую они с Падме снимали для тайных встреч и просто отдыха от людей.

* * *

Меж тем, Амидала, не добившись ничего толкового от очень невоспитанной тогруты с очень сорной речью и с трудом донеся до неё просьбу вызвонить Скайвокера к ней, отослала Трипио и занялась сортировкой париков и нарядов. Дело это было одним из её любимых: позволяло отвлечься, успокоиться и не думать о проблемах. Сейчас же оно несло в себе ещё и зерно практической пользы: среди нарядов нужно было срочно выбрать такие, которые скрывали бы неизбежные в ближайшем будущем признаки беременности, отложить в сторону все корсетные платья (и велеть Дорме отослать их на Набу), сосчитать, сколько останется и на какие оказии они пригодны, заказать новые...

А потом в дверь зашёл Оби-Ван.

Он почесал переносицу, посмотрел на Амидалу — босую, в простом сером домашнем платье, без парика — снова почесал переносицу и уселся на диван возле вышитого бисером чёрного платья для зимних выходов в свет на торжественные мероприятия.

— Я, собственно, об Энакине поговорить пришёл, — сообщил он.

— А почему со мной?

— Так вы же с ним... — Оби-Ван поискал правильные слова и, видимо, нашёл, — Кодекс нарушаете.

Было в его интонации что-то донельзя трогательное. Ну чисто тойдари перед ксенофобом.

— И на чём вы основываете подобные инсинуации, уважаемый мастер? — железным тоном вопросила она.

— На наблюдениях, в основном, — столь же робко ответил он. — Вы на Геонозисе целовались. И потом встречались часто. И... ну не слепой же я, в самом деле! И не Вайтвор. Любящего и счастливого человека за парсек видно. Даже не вооружённым Силой взглядом.

Нельзя отрицать, что правда в его словах была.

— Вы, сенатор, женщина очень умная и приличная, хоть и политик, — продолжал Оби-Ван. — Вы на него повлияйте, пожалуйста. А то у меня не выходит, у Асоки не выходит (а на неё так надеялись!)...

— А в каком плане на него надо влиять?

— В положительном, конечно! Чтоб спокойнее стал, уравновешеннее, в совет не стремился, людей не убивал... — магистр окончательно превратился в героя тойдарианских анекдотов и, видимо, ощутив это, умолк.

Падме молча тяжело на него смотрела. Ей было даже интересно: сам Кеноби до такого додумался, или ему помогли господа хорошие из совета (отвлёкшись от вопросов размножения Ки-Ади Мунди и перенаправления потоков пожертвований). Похоже было, что помогли. Или они только мотивировали, а способ тот изобрёл всё же сам, в своём неповторимом стиле? А ещё интереснее ей было, насколько, собственно, эти господа хорошие осведомлены о пресловутом нарушении Кодекса.

— Я никому о своих выводах не говорил. Пока, — относительно успокоил её магистр. — И не собираюсь в ближайшее время так точно. Просто... Энакина сносит во Тьму, понимаете? Она захватывает его всё сильнее. Делает его жестоким и холодным, он не обращает внимания на чужие смерти и думает только об эффективности...

— Эта Тьма называется войной, магистр, и генерал Скайвокер наравне с другими делает всё, чтобы она скорее закончилась, — поджала губы Амидала. — И в этой Тьме, видите ли, если не думать об эффективности и обращать внимание на чужие смерти, можно очень быстро встретить свою.

— У вас талант давать чёткие определения, сенатор. Всегда наслаждался вашими речами, хотя в прямом эфире слышать их доводилось нечасто.

— Не уходите от темы, магистр. Кто вам велел заняться этим... "влиянием"?

— Моя совесть! — вскинулся он. — И забота о моём блудном, пусть и выросшем, ученике! Он идёт по опасной дорожке, и для всех нас будет трагедией, если она заведёт его туда, куда заводит обычно! Да... да хоть "Братьев" вспомните, лучше книжку! Всё так всегда и начинается: высокие чувства, прекрасные стремленья, светлые мечты, наилучшие намерения, великая любовь. А потом — горы трупов и серпом поперёк Галактики, потому что Кодекс писан кровью и нарушать его нельзя! Даже ради любви. Особенно ради неё. Потому что...

— Одна дама после Войны Куна решила именно так. Она потом рехнулась и перешла на тёмную сторону, но разве это важно?

Эта дама, джедайка Атрис, была новым рассказчиком в "Братьях", и настолько необычным персонажем, что Падме аж сунулась в инфосек проверить: неужто её не Беренко выдумал? Оказалось, не он, дамочка реальная историческая и, более того, относительно её судьбы и взглядов режиссёры даже не слишком приврали. И от "Братьев" бывает польза.

— Магистр Атрис была великим джедаем, и не нам оценивать её поступки, — несколько неуверенно возразил Оби-Ван. — В любом случае, Энакин идёт по дурной дорожке и всё ярче проявляет тёмные стороны своей натуры, и кто-то должен его притормозить. Потому что... те, кто любит его, сенатор, будут любить всё равно. Но те, кому он безразличен — могут очень огорчиться.

Однако, какой милый поворот. Значит, огорчиться они могут. И магистр Кеноби приходит... запугать или предупредить? — жену своего ученика. Побуждаемый таким неджедайским чувством, как забота о нём.

— Магистр, давайте напрямую, без дипломатии, — вздохнула она. — Совет полагает поступки Энакина слишком... — дерзкими? самостоятельными? рискованными? — неподобающими джедаю и планирует какие-то действия в связи с этим?

Тот молча кивнул.

— Вы женщина, сенатор. Женщины, если верить литературе, могут влиять на мужчин совершенно особенным образом, и этому влиянию противостоять... простите!

С грацией тонтона он перемахнул кровать и зачем-то ринулся в платяной шкаф, где и заперся изнутри. Возможно, он жаждал найти легендарную страну и стать там благословенным королём.

* * *

Не прошло и пяти мгновений, как в комнату, объяснив поразительное поведение магистра, зашёл Энакин, не обнаружил ни камер, ни свидетелей, и радостно схватил Падме в охапку. Подержал немного, отпустил и только собрался сказать что-то — несомненно, хорошее — как вдруг напрягся и ловко оттеснил жену за спину, нашаривая световой меч.

— Выходи, дрянь! Выходи, и может, я тебе сохраню жизнь! — рявкнул он.

В шкафу деликатно зашуршали. Раздался мягкий звук падения.

«Запутался в юбках», — меланхолично угадала Падме.

По природному недобродушию, она не стала мешать Эни снести дверцы (всё равно сам же и починит) и выволочь наружу "шпиона". Тот застенчиво улыбался в рыжую бороду и разводил руками, одновременно пытаясь выбраться из третьего выходного для прогулок по городу на аграрной планете в хорошую погоду. Ясные синие эничкины глаза распахнулись наивно и весело, когда он оценил представшее зрелище — а потом с тихим тоскливым «Учи-итель» с размаху ухватил себя рукой за лицо.

И зашипел от боли.

— Умница, — преувеличенно-ласково сказал Оби-Ван, оценив несколько отличных татуинских ругательств.

— Я опять забыл, что она железная... — простонал Энакин.

— Умница!

— А мне вечером... в сенате... доклад... Вайтворов... — сперва Падме с тревогой показалось, что он всхлипывает, но почти сразу она поняла: нет, наоборот. Ржёт, как таквааш.

— «Денаторы и селектаты, моя вам сейчас расскажет, как на войне всё хорошо и радужно, как мы героически продвигаемся вспять, а они трусливо отступают за нами вслед. А что рожа у меня такая — это она символизирует, насколько всё у нас замечательно»... — выл он. — Какая эстетика, какой символизм! Это всё общение с набу, это оно виновато!

Кеноби, наконец освободившись от платья, неловко, но очень искренне, подхохатывал.

Рассечённая основанием железной ладони нижняя губа потихоньку набухала. Под глазом вырисовывались контуры будущего фингала.

— Ну... давай, я закрашу? — предложила Падме, искренне не зная, что тут ещё можно сказать.

Серьёзный разговор слишком быстро скатился в фарс.

— Дааа! — счастливо возопил Эни, подсказав, что идея была не слишком хороша, но продолжить не сумел: хохот победил.

Вместо него причину радости объяснил Кеноби, присевший на край кровати:

— Прекрасная идея, сенатор. Вместо того, чтобы идти сиять, можно сказать, боевыми ранами — выйти к сенату в боевой... я хотел сказать, церемониальной раскраске набуанцев. Чтоб все сразу вспомнили случай десятилетней давности и содрогнулись, поняв, как у нас всё... хорошо.

Энакин только молча покивал — мол, да-да, этому я и смеюсь.

— Мальчишки, — вздохнула сенатор.

Ей оставалось только присоединиться к общей радости, но помешал Трипио, острожно заглянувший в комнату и сказавший:

— О! Магистр Кеноби, вас к головизору, сэр!

— К голофону, может? — удивился.

— Нет-нет, сэр, к головизору. Дарт Мол, сэр!

[1] Ничего лучше и ближе к Skyguy я придумать не смог — официальные же переводы уровня хамства не отражают.