Поцелуй Смерти (джен)

— Чего тебе, Уизел?

Малфой презрительно фыркнул и повернулся ко мне в анфас. Я понял, что здоровенная дыра в его груди — как раз в той области, где, согласно моим скромным анатомическим познаниям, у людей находится сердце — сквозная. Солнечные лучи, свободно проходя через нее, слепили мне глаза.

— Это неприлично — так пялиться, — кровь из развороченного левого плеча давно впиталась в рубашку, подсохла, потемнела до красно-коричневого. — За просмотр, конечно, денег не берут, но все же.

Я невнятно промычал что-то в ответ, Малфой скривился.

Дыра в груди и вывернутая под немыслимым углом конечность, кажется, не причиняли ему никаких неудобств. Он словно бы и вовсе их не замечал, двигался естественно, без скованности.

Хижина Хагрида возвышалась невдалеке, однотонно-темная — как пятно чернил, испортившее неплохой летний пейзаж. Стальным зеркалом блестело озеро, линию горизонта перекрывала громада замка. Запретный лес не шумел, было так тихо, что я мог слышать дыхание собеседника — ровное, без хрипов, несмотря на отсутствие солидного куска легкого. Малфой стоял спиной к солнцу, я смотрел на него и не мог отвернуться.

— Это значит, ты...

— Нет.

Это был просто один из череды кошмарных снов, и я понимал это необычайно четко. Плод не в меру разыгравшейся фантазии, который совершенно ничего не значил в реальном мире.

Я смотрел на него снизу вверх, из положения «лежа». Черные лакированные ботинки с длинными носами почти упирались в мои босые ступни.

— Ты мертв.

— Нет, — спокойно повторил Малфой и легонько пожал плечами, что в контексте изуродованной половины его туловища выглядело особенно жутко. — Это ты мертв, Уизел. А со мной все в порядке.

От неестественной тишины начинало звенеть в ушах. Окружающий мир постепенно бледнел, обесцвечивался — все, за исключением Малфоя — и я почему-то не мог сфокусировать взгляд на каком-либо постороннем предмете.

— У тебя дыра в груди.

— И что? — он не улыбался, даже не усмехался — скалился. — И что это доказывает?

Каким-то защитным жестом Малфой прижал правую ладонь к ране, перекрывая доступ солнечным лучам.

— Ты умер, не пришел в сознание.

— Пока не пришел. Соображаешь, недоумок? «Пока».

Этот Драко Малфой не был похож на обтянутый кожей скелет, который мы с Гарри накануне пронесли на руках через пол-Хогвартса. Он был совсем таким, как в первый день летних каникул перед четвертым курсом. Только глаза блестели лихорадочно, воспаленно.

«Так почему ж ты тянешь?» — хотел спросить я, но Малфой вдруг скривил губы, обиженно и некрасиво, и произнес:

— Чего ты добиваешься, Уизел? Ждешь особой благодарности? — прозвучало совсем по-снейповски, с таким безумно искренним презрительным высокомерим, доступным только нашему всеми любимому зельевару...»

— Его все еще тошнит, профессор, — громко сказал Гарри, наклонившись к моему правому уху.

Я дернулся назад, выпрямляясь, и чуть не свалился со стула.

Штатный хогвартский Нострадамус в юбке, сложив руки на груди, стояла буквально в метре от нашего с Гарри стола. Взгляд профессора Трелони был непривычно ясен и подозрителен.

— Что, Рон, голова кружится?

Дружеский тычок в спину заставил окончательно проснуться. Я встряхнул вышеупомянутой головой и страдальчески поморщился.

— М-м-м...

— Мистер Уизли, вы уже третью неделю несете мне эссе.

Очевидно, это был один из тех безумно редких и удивительных моментов, когда профессор Трелони присутствовала в нашем мире на все сто процентов — и, разумеется, как все редкое и удивительное в моей жизни, наступил он совершенно некстати. Поджав тонкие губы, профессор ожидала моих оправданий и, судя по всему, не собиралась спокойно возвращаться к своим апокалиптическим предсказаниям.

На самом деле — я был в этом практически уверен — темы эссе нам раздали всего полторы недели назад. Но, что правда, то правда: учебу в последнее время я несколько подзапустил. Мысленно прикинул, удастся ли свалить вину за это на Уран с Плутоном и Луну «не в той фазе», но, в конце концов, решил не рисковать.

На Прорицаниях мы появились с получасовым опозданием. Гарри экспромтом сочинил про скверное самочувствие и Больничное крыло — видимо, выглядели мы оба достаточно плохо, чтобы Трелони поверила и в свою «святую обитель» зайти разрешила.

Класс Прорицаний находился под самой крышей одной из самых высоких башен замка, здесь всегда было тепло и чуть душновато, пахло сухими чайными листьями и еще какими-то травами — сладковато-терпко, не слишком раздражающе. Трелони буквально порхала по комнате с неизвестным мне засаленным томом в руках, периодически прерывая лекцию, чтобы бросить на нас с Гарри очередной многозначительный взгляд.

Полной уверенности у меня не было, но кажется наше с Поттером «плохое самочувствие» идеально вписывалось в одно из ее пророчеств о гибели всего сущего.

— Я почти закончил его, профессор, — на самом деле, свиток с названием темы благополучно пылился у меня под кроватью — рядом с таким же «готовым» гороскопом императора Адриана по Астрономии. — Осталось внести последние правки, сформулировать заключение...

— В самом деле? Надеюсь, вы смогли уложиться в требуемый объем?

В голосе профессора Трелони звучал едкий сарказм — три слона, на которых, по непроверенным данным, стоит этот хрупкий мирок, сегодня танцевали джигу.

Может быть, мне действительно стоило спросить: как считаете, профессор, что «Драко Малфой с дырой в грудной клетке», приснившийся после полудня, может означать согласно нашему «Сводному соннику»? Не символ ли это крупных успехов в учебе и кардинальных перемен в личной жизни?

Я, знаете ли, живу по принципу «все когда-нибудь кончается» — и даже если речь идет о совершенном безумии это, в теории, должно действовать. Но совершенное безумие все набирало обороты (и тянулся этот процесс уже чересчур долго), так что, наверное, пора было прекращать себя обманывать.

— Э-э-э... Да, почти, — и, заметив, что Трелони, чуть приподняв брови, набирает в грудь воздуха (чтобы — так-уж-и-быть — «разрешить» мне увеличить объем эссе раза в два). — Я постараюсь оставить только самое главное. Честное слово, приложу все усилия!

Но как же это все-таки утомительно: постоянно хвататься за голову и восклицать, что все ужасно. Совершенно не представляю себе, как остальные справляются.

* * *

А у входа в Большой зал мы встретили Перси.

Обиженный и рассерженный Перси в триста раз страшнее взбешенного оборотня — тут уж вы можете мне поверить. Оборотень скушает вас молча: без упреков и нотации, без угроз «написать родителям» и «серьезно поговорить с директором». Возможно — нет, даже вероятно — оборотень сразу откусит вам голову, и вы будете избавлены от необходимости краснеть перед всей школой (Перси принялся стыдить меня прямо там, в коридоре — естественно, тут же набежала целая толпа благодарных слушателей).

И только приход профессора Дамблдора, который, по своему обыкновению мягко улыбнувшись, отвел моего драгоценного старшего братца в сторонку «на пару слов», прервал эту пытку, сравнимую, разве что, со зверствами средневековых инквизиторов.

Но если вы думаете, что на этом инцидент был исчерпан, то глубоко заблуждаетесь, друзья мои. Потому что за столом Гриффиндора нас уже ждали Фред, Джордж и Джинни. А Джинни, между прочим, унаследовала от нашей мамы очень и очень многое...

«Рон, я все понимаю», — сказала она.

«Эти твои обмороки... — сказала она. — А теперь еще и исчезновения неизвестно куда на всю ночь».

«Ты не обижайся, — сказала она, — но мама об этом узнает».

Такие дела.

Фред заявил: «Мы покрываем вас презрением, Рональд Биллиус Уизли. И вас, Гарри Джеймс Поттер. И даже вас, Гермиона Джейн Грейнджер». А Джордж добавил: «Мы приговариваем вас к казни через мамины нотации. Приговор окончательный и обжалованию не подлежит». Но даже они были как-то непривычно встревожены и невеселы — и шутили как будто по принуждению, и переглядывались загадочно, и улыбались нервно.

Я не мог понять, почему именно в этот раз все так переполошились. Ведь и раньше случалось, что мы с Гарри и Гермионой бродили где-нибудь по ночам. Да, о чем вообще может быть речь, когда уже на первом курсе нас водили в Запретный Лес, а на втором мы забрались в Тайную Комнату? И никогда раньше не было такого, чтобы близнецы за нас переживали — уж кто-кто, но не они, перманентные нарушители школьных правил, прирожденные экспериментаторы и персональные Филчевы «исчадия Ада». В самом деле, не в обмороках же этих дело...

У меня в который уже раз за последние дни возникло неприятное ощущение, что я упускаю нечто важное, что я просто не замечаю, как совсем рядом происходят очень-очень скверные вещи.

— Весь Хогвартс в курсе, что нас не было ночью в гриффиндорской башне? — мрачно осведомился Гарри, когда Фред и Джордж демонстративно отвернулись.

— После того, что вчера устроил Перси? — вопросом на вопрос ответил ему Дин Томас. — А ты сам как думаешь?

Я хотел уже было поинтересоваться, что же вчера такого устроил наш любимый зануда, но в последний момент передумал. Честно говоря, я просто не чувствовал в себе готовности услышать всю историю.

— Перси беспокоился, — с совершенно каменным лицом произнесла Джинни, ни на кого не глядя и ни к кому конкретно не обращаясь.

На моей памяти, это был едва ли не первый раз, когда она его защищала.

В общем, обед прошел, мягко говоря, не очень хорошо. После утомительной ночи и пропущенного завтрака есть хотелось зверски — сгоряча положил себе на тарелку едва ли не с десяток картофельных оладьев — но под тяжелым взглядом вышеупомянутого Перси так и не смог проглотить ни кусочка. И тыквенным соком подавился вдобавок. Братец восседал за преподавательским столом, на возвышении, тоже почти ничего не ел, односложно отвечал на обращенные к нему реплики мадам Спраут и все свое внимание целиком и полностью сосредоточил на нашей несчастной компании — как будто боялся, что мы тут же испаримся прямо из Большого Зала, если он хоть на секунду отвернется.

Как я заметил, у Гарри и Гермионы тоже были определенные проблемы с аппетитом.

По правде сказать, я был где-то даже и не против варианта «испариться». Особенно когда по окончании обеда, продвигаясь к выходу, мы опять натолкнулись на препятствие в виде моего самого «любимого» старшего братца. Перси вновь цепко ухватил меня за локоть и не отпускал уже до самой гриффиндорской гостиной.

В субботу после обеда занятий не было практически ни у кого (кажется, только у семикурсников в расписании стояли какие-то дополнительные часы подготовки к Т.Р.И.Т.О.Н.), а погода в тот день выдалась ясная и на редкость теплая, поэтому студенты — все от мала до велика — спешили выбраться из замка. И это было очень здорово — в гостиной мы обнаружили только маленькую компанию второкурсников, да и те очень быстро куда-то исчезли.

Большая часть нотаций, разумеется, досталась именно мне. По праву кровного родственника. Гермионе Перси сказал только: «Уж от тебя я такого не ожидал», — но прозвучало это неожиданно с искренней обидой, словно подруга совершила по отношению к нему страшное предательство. Я вспомнил, что Гермиона была едва ли не единственной, кто почти всегда слушал Перси с интересом (ну, когда он не начинал совсем уж занудствовать, по крайней мере). И сейчас она отчаянно покраснела, опустив взгляд в пол.

Персонально Гарри мой братец не сказал вообще ничего, но, видимо, подразумевалось, что все его упреки, адресованные мне, относятся и к нему тоже.

На этот раз тема лекции звучала несколько иначе: «Если тебя выгонят из школы, Рональд...» — и все такое прочее. В красках и лицах расписывая мое печальное будущее, Перси слегка увлекся, а у меня не было возможности хоть слово вставить в его монолог. Впрочем, мне и нечего было сказать. Не сообщать же, в самом деле, что мы вместе со Снейпом летали спасать Малфоя на папином фордике?

И вот, когда Перси разошелся уже не на шутку, а я в его фантазиях начал просить милостыню в Лютном переулке, пришла МакГонагалл и сказала, что нас вызывает к себе директор.

Братец мой вдруг как-то резко побледнел.

— Никто не собирается нас исключать, — раздраженно прошипел я, дергая Перси за рукав строгой министерской мантии. — Прекрати.

Профессор смотрела на нас очень спокойно, лицо ее было совершенно непроницаемо. Я не мог понять, сердится она или нет, но о том, что мы с Гарри и Гермионой отсутствовали этой ночью в своих кроватях, МакГонагалл знала, это точно. Я осекся, и пальцы, вцепившиеся в ткань мантии Перси, мгновенно разжались, когда эта мысль пришла мне в голову.

Я поймал обеспокоенный взгляд Гермионы и понял, что только что побледнел не хуже брата.

— Э-э-э... профессор...

— И, будьте любезны, поторопитесь, — наша декан сложила руки на груди, дожидаясь пока мы последуем за ней.

Согласно правилам, она должна была, по-крайней мере, снять с Гриффиндора полторы сотни баллов. Как на первом курсе. Но по каким-то причинам МакГонагалл не спешила это делать.

Я подумал: а что если она теперь тоже... знает?..

Как-то разом вспомнилось, что существуют вещи, по сравнению с которыми перспектива просить милостыню в Лютном переулке и трясущимися руками отсчитывать кнаты на бутылку самого дешевого алкоголя вовсе не кажется такой уж страшной. В последнее время в моей жизни появилось очень много таких вещей.

Полная Дама как-то уж слишком неодобрительно посмотрела нам вслед.

* * *

До директорского кабинета мы, впрочем, не дошли. Профессор Дамблдор встретил нас в коридоре, недалеко от главной лестницы. Был он как-то непривычно взволнован и оттого, наверное, особенно рассеян, сходу попросил МакГонагалл срочно подготовить какие-то списки и что-то передать Филчу.

— Сегодня за ужином я об этом официально объявлю, Минерва. Хотел бы вас попросить... — он чуть лукаво улыбнулся, МакГонагалл покачала головой, — Наверняка многие студенты Гриффиндора, не подходящие по возрасту, будут пытаться. А вы же знаете, магия Кубка весьма непредсказуема.

— Разумеется, Альбус. У них даже мысли такой не возникнет. Я лично проконтролирую.

Когда преодолев несколько лестничных пролетов и свернув в один из коридоров, она скрылась из виду, Дамблдор молча указал нам следовать за ним и принялся подниматься по ступенькам наверх. До этого момента он также хранил загадочное молчание, а никто из нас не решался первым задать вопрос. Хотя их (вопросов), как раз таки, было предостаточно.

— Вы ведь сегодня уже навещали Драко? — когда лестница под нашими ногами дрогнула и начала медленно двигаться вокруг вертикальной оси, директор обернулся; он уже не улыбался больше и глаза его смотрели серьезно и немного испытующе.

— Мы хотели, сэр, еще утром. Только профессор Снейп нас к нему не пустил, — признался Гарри.

Впрочем, Дамблдор явно не собирался ругать нас за прогул Прорицаний. Он лишь чуть склонил голову на бок, принимая ответ, и было непонятно, доволен он тем, что Малфоя мы так и не увидели или нет.

— А вы, профессор? Вы у него были? — не утерпев, спросила-таки Гермиона.

С негромким глухим стуком верхняя ступенька лестницы коснулась одной из каменных площадок, и мы поспешно перешли дальше.

— Да, — Дамблдор произнес это с каким-то непонятным мне сожалением. — Почти сразу после того, как вы привезли мальчика. Он очень слаб, — директор говорил все тише, постепенно понижая голос почти до шепота. — Мне жаль только, что мы не можем отправить его в госпиталь Святого Мунго. Впрочем, наверное, какая-нибудь магловская больница сейчас даже больше подошла бы...

Я только теперь сообразил, куда именно мы идем. Дамблдор длинным путем вел нас к кабинету... э-э-э... профессора-зельевара, имени которого я не помнил.

Людей в коридорах школы в этот час было сравнительно немного, поэтому для того, чтобы слышать друг друга, нам не приходилось повышать голос. Все проходящие мимо студенты вежливо приветствовали директора, а на нас смотрели с какой-то странной смесью сочувствия и осуждения («сами-виноваты-нечего-было-нарываться-на-неприятности») во взглядах. Потом мы встретили компанию слизеринцев: Гринграсс, Булстроуд, Забини и Нотта. При виде нашей дружной троицы, уныло плетущейся за директором, последний как-то особенно ехидно и презрительно усмехнулся, а я обратил внимание, что с лица его так и не сошли до конца шрамы от царапин, оставленных ногтями упырицы.

Кажется, слизеринцы тоже были уверены, что Дамблдор собирается устраивать нам взбучку за отсутствие в башне в ночное время.

— Вы думаете, Малфоя будут искать? — Гарри поравнялся с директором и тоже заговорил намного тише, я едва его слышал.

— Думаю, будут, — лаконично отозвался профессор. — Но здесь, в Хогвартсе, Драко в безопасности.

— Вы в этом правда уверены? — себе под нос проворчал я, вспоминая все тот же эпизод с проникновением в школу Сириуса Блэка.

Нет, я-то ничуть не сомневаюсь в том, что Сириус прекрасный человек, что вы! Но вот Полная Дама и большая часть учеников нашей школы, которые были тогда до полусмерти напуганы известием, что один из самых жестоких маньяков за всю новейшую историю магической Британии находится совсем рядом, боюсь, со мной не согласятся.

Ладно, я одно время тоже немного сомневался в том, что Сириус такой уж прекрасный человек — когда по его милости глотал «Костерост» в Больничном крыле, например...

— Прежде всего, я хотел бы попросить вас об одной услуге, — Дамблдор задумчиво пожевал губами; нам оставалось пройти последние пятнадцать ступенек, когда лестица под ногами вновь задрожала, пришлось значительно ускорить подъем. — Я понимаю, что это тоже будет для вас в какой-то степени непросто, принимая во внимание... — директор прервался, чтобы поздороваться с двумя незнакомыми мне шестикурсницами с Райвенкло, и не закончил фразу.

— Сэр? — нетерпеливо переспросил Гарри.

Тут Дамблдор все же улыбнулся, привычно сверкнув на мгновение своими очками-половинками.

— Я хочу, чтобы вы немного... присмотрели за ним, если можно так выразиться. О том, что мистер Малфой сейчас находится в школе, знаем только я, вы, Хагрид и профессор Снейп. Причем Рубеус, к сожалению, в данных условиях почти ничем не может помочь нам.

— В каком смысле «присмотрели»? — осторожно уточнила Гермиона; взгляд ее был утремлен куда-то в сторону, будто подруга уже мысленно корректировала некий план дальнейших действий.

— Я имел в виду именно то, о чем вы подумали, мисс Грейнджер. Кто-то постоянно должен находиться рядом с мальчиком — учитывая его состояние, это не прихоть, а насущная необходимость. Профессор Снейп, очевидно, не способен справиться с этим в одиночку.

Вот уж, как говорится, «за что боролись, на то и напоролись»...

Директор, наверное, все же верил в лучший исход для Драко Малфоя, потому что заботился теперь о конспирации и о Снейпе, который, конечно, не мог круглыми сутками дежурить в кабинете на первом этаже и при этом еще заниматься со студентами. В конце концов, я просто интуитивно чувствовал: этот наш разговор был не о человеке, стоящем на пороге смерти. Создавалось впечатление, что, в глазах Дамблдора, Малфой был всего лишь серьезно болен.

А перед моими глазами, как наяву, стояла картина: белобрысый слизеринский хмыреныш с огромной дырой в грудной клетке, кривящий губы презрительно и высокомерно. Ведь, правда, ничего такого не было на самом деле?

— Разумеется, мы сделаем все, что в наших силах, сэр, — ответила Гермиона за всех нас, а Гарри очень серьезно и даже как-то торжественно кивнул.

Директор повернул голову в мою сторону, и я пожал плечами — добавить к словам подруги было нечего. Можете считать меня законченным параноиком, но в этот момент в сознании зародилось смутное ощущение: мне вдруг показалось, Дамблдор намекал на что-то, и, как это было на третьем курсе, в случае со спасением Сириуса, я совершенно ничего не понимал.

Поставьте себя на мое место, и я посмеюсь над вашими «успехами».

— Сегодня вечером, во время ужина, я должен буду сделать одно важное объявление, — мы, наконец, добрались до седьмого этажа и директор открыл перед нами дверь в полутемную галерею — странное дело, мне всегда приходилось прилагать усилия, чтобы сладить с этой треклятой дверью, пожилой волшебник же, казалось, едва ее коснулся. — Сразу после этого у вас появится возможность отправиться в старый кабинет профессора Вилкоста. И прошу вас, друзья мои, не беспокойтесь о мелочах.

Под «мелочами» профессор Дамблдор, видимо, подразумевал взыскания от МакГонагалл за отсутствие в гриффиндорской башне в ночное время, «рейды» Филча и протесты Снейпа. Серьезно, я и не думал об этом волноваться: у меня были Перси, близнецы и Джинни, а также мама и папа — и они очень хотели убедительных объяснений.

Что я, скажите на милость, мог им объяснить?

«Извините, я больше так не буду», — и все дела.