Лунный свет (гет)

Париж был охвачен ликованием. Всё красноречиво свидетельствовало о том, что палата правосудия вынесла Фуке менее суровый приговор, чем можно было ожидать, а в сложившейся ситуации это почти приравнивалось к оправданию. На каждом углу ремесленники, торговцы, солдаты, прислуга, праздные гуляки передавали друг другу это счастливое известие. Те же самые люди, которые вначале рады были бы видеть Фуке на эшафоте, к концу процесса смотрели на него, как на жертву, достойную сочувствия. Народная неприязнь успела избрать своей мишенью нового министра финансов, в то время, как грехи прежнего подзабылись.

Видные лица также не остались от события в стороне. Маршал Тюренн выражал свое удовлетворение итогом дела, и даже сама королева-мать, как поговаривали, осталась довольна результатом. 

Комета над церковью Сен-Шапель не обманула, и вселённая ею вера в удачу не принесла разочарования.

Что до героев повествования, то прибыли они в город, к счастью, прежде, чем началось это радостное оживление, иначе проехать по наводненным народом улицам оказалось бы затруднительно.

Д’Артаньяна ещё у городских ворот встретил мушкетёр его роты и сообщил, что капитана мушкетёров до окончания отпуска срочно вызывает к себе король. Старый солдат немного поворчал, извинился перед спутниками за то, что по долгу службы вынужден их покинуть и отправился в Лувр. Но прежде, чем гасконец пришпорил коня, Арамис обратился к нему напоследок:

— Д'Артаньян, можно попросить вас о небольшом одолжении?

— Если оно будет в моих силах.

— Это не составит вам никакого труда. Окажите услугу, передайте господину Фуке мои пожелания доброго здоровья.

— Охотно передам, друг мой. Я не имею ничего против того, чтобы успокоить этого несчастного.

Арамис улыбнулся, он был уверен, что этой невинной фразы, переданной украдкой, будет достаточно, чтобы Фуке понял, что всё складывается в его пользу.

Портос же в отличии от д'Артаньяна не состоял на службе и не имел никаких дел, кроме своих собственных. Довольный, что имеет возможность провести время с Арамисом, он воспользовался гостеприимством двух молодых людей и с удовольствием у них отобедал.

Аня уже выжала накануне из господина дю Валлона всё, что хотела, и теперь не усердствовала с расспросами. Она была даже согласна немного помолчать, предоставив привилегию привлекать к себе внимание другим желающим. Желающим был Портос.

Барон, как обычно, разодет был поистине роскошно. Сверкало золотое и серебрянное шитье, блестели драгоценные камни. Портос много говорил, громко смеялся и при этом, не переставая, ел. Он нахваливал еду, выведывал у Володи кулинарные тонкости. Юноша вежливо отвечал на его вопросы, но, наблюдая, с какой непринужденностью господин дю Валлон поглощает блюда одно за другим, начинал всё больше задумываться о том, как бы поделикатней намекнуть вечерком господину д'Эрбле на восполнение средств, ушедших на пропитание его вечно голодного и поразительно вместительного друга. Проще говоря, Володя думал о том, как попросить денег. Предоставленных средств с лихвой хватило бы на весь месяц, так как ни он, ни Аня не страдали мотовством, но такое благополучное положение дел легко исправлял феноменальный аппетит Портоса. Ещё одна трапеза вроде той, что барон устроил себе во время предыдущего визита, и в погребе будет раздаваться гулкое эхо, как в пустынных залах старинного замка. 

Володя стал всё чаще поглядывать на Арамиса. Эти взгляды вывели епископа из состояния благостного умиротворения, в которое его привели хороший обед и то уютно-незатейливые, то фантастическо-невероятные рассказы Портоса. Арамис в свою очередь посмотрел на Володю, точно спрашивая, что ему угодно. Молодой человек, поборов неловкость, бросил жалобный взгляд в сторону дю Валлона, увлеченно подчищавшего со стола всё, что на нём ещё оставалось. На лице Арамиса появилась едва заметная улыбка, но по его глазам было видно, что если бы не приличия, он бы рассмеялся. Епископ успокаивающе коснулся Володиной руки, давая понять, что он всё понял и непременно уладит этот вопрос. Таким образом назревающая проблема была решена без всяких лишних сложностей.

Аня тихонько хихикнула, потому что весь безмолвный и довольно забавный со стороны диалог прошёл абсолютно мимо Портоса.

Ближе к вечеру епископ Ваннский, оставив своего друга на попечение Володи и Ани, отправился засвидетельствовать свою признательность господину д'Ормессону.

Когда епископ уходил, девушка успела обратить внимание, что царапина на его шее, замеченная ею днём, тщательно замаскирована косметическими средствами и издалека совсем незаметна. Боже, как это было на него похоже!

Д'Ормессона уже успели засыпать всевозможными поздравлениями. Он буквально купался в лучах славы. Даже мелкие лавочники, совершенно не знавшие д'Ормессона, одаривали его тысячами благословений, а в кабаках люди пили за его здоровье.

Советник принял господина д'Эрбле, как нельзя тепло.

— Рад вас принимать у себя, сударь. Благодарю за переданные материалы, они сослужили отличную службу. Не могу не восхититься вашими ловкостью, упорством и храбростью, проявленными в их поисках.

Арамис поклонился.

— А я в свою очередь хочу отметить профессиональную доблесть и первоклассное юридическое мастерство, проявленные вами. Не всякий на вашем месте отважился бы стоять на своём до конца и не прогнулся бы под постоянным давлением.

Д'Ормессон принял эти комплименты со сдержанной благосклонностью, хотя по блеску глаз советника можно было догадаться, что все услышанные за день восторги, похвалы и овации доставили ему большое удовольствие, как любая заслуженная награда. 

— Признаться, я не ожидал увидеться с вами так скоро, — сказал д'Ормессон после обмена любезностями. — Ваша племянница передала мне вместе с бумагами новость о случившемся с вами несчастье.

— Чистая правда, той ночью меня схватили.

— Как же вы освободились? Уж не сбежали ли вы из под ареста? — улыбнулся д'Ормессон.

— Нет, — в свою очередь улыбнулся епископ. — Мои друзья и среди них капитан д'Артаньян похлопотали о моём освобождении. Но если бы это был арест! Санкция короля, судя по всему, последовала лишь после того, как Кольбер поставил его величество перед свершившимся фактом. Ордера на арест не было вовсе. Самое неприятное, что пожалуйся я теперь в суд, король несомненно не даст хода делу, так как сам оказался в нём замешан. 

— Отвратительное обстоятельство. Так вас захотели лишить возможности выступить публично или чего-то желали от вас добиться?

— Второе в дополнение к первому. Была попытка вымогательства выгодных королю показаний путем шантажа.

— Как я устал от всей этой грязи! — лицо д'Ормессона исказила гримаса отвращения. — Если меня не уволят после сегодняшнего триумфа, то я буду крайне удивлён. Хотя, пожалуй, лучше действительно скрыться в провинции и держаться подальше от этих шакалов, именующих себя стражами закона! Могу сказать, что существенные ошибки в описях, проявления ненависти и давления на протяжении всего процесса, фальсификации Берье и финансовый ущерб, который понесли все, даже судьи, уже сами по себе были вескими причинами сохранить Фуке жизнь.

— Согласен с вами.

— Впрочем, оставим это на совести тех, кто всё это задумывал и осуществлял. Я счастлив, что всё обошлось. Я подумывал о том, чтобы оказать вам какую-нибудь помощь, тем более, что случившийся с вами инцидент можно было бы использовать как оружие против обвинителей Фуке. Но у меня не было достаточного количества доказательств для того, чтобы осуществлять обличения, а мадемуазель д'Эрбле, к сожалению, отказалась свидетельствовать. И я готов понять её опасения. Я был вынужден пообещать ей не открывать никому, какое она приняла участие в этой истории.

— Хоть раз она поступила благоразумно! Благодарю вас, господин д'Ормессон, за сохранение тайны.

— Но, не открывая личности вашего посланника, я всё же поделился известием о вашем похищении с госпожой де Севинье, и оно стало достоянием небольшого кружка наших общих друзей. Вчера, как мне передали, дамы высказали предложение раздуть из этой истории скандал при помощи газетчиков и в очерной раз постараться направить против Кольбера мнение общественности. Эта идея особенно понравилась мадемуазель де Скюдери. И кстати, она горячо желала перекинутся с вами парой слов при встрече.

— Я удовлетворю желание мадемуазель. Что до идеи раздуть в отместку скандал, я бы предпочёл от неё воздержаться. На этот счёт у меня есть некоторые свои соображения, и, возможно, мне удастся обратить их на пользу Фуке, так как я уверен, что теперь следует опасаться какого-нибудь неожиданного удара.

— Эти же опасения высказывала при мне сегодня госпожа де Севинье.

— Пугающее единодушие, — с усмешкой заметил Арамис. — Но расскажите лучше, как прошли обсуждения и голосование?..

Д'Ормессон и д'Эрбле ещё немного поговорили о делах и расстались. В планах епископа было нанести ещё несколько визитов.

* * *

Радостный гул с улицы взлетал до окон кабинета Кольбера, отдаваясь в душе министра злостью и болезненной досадой. Известие о приговоре Фуке привело его в бешенство.

Палата вынесла решение о ссылке бывшего суперинтенданта! Вынесла, несмотря ни на что! Что они о себе возомнили? Столько усилий!

Кольберу до последнего не хотелось верить, что все старания впустую.

Финансист смял несколько черновиков и швырнул в камин, который освещал кабинет и фигуру его хозяина красноватым светом. Пламя вспыхнуло на несколько секунд желтыми языками, поглощая черновики со столбиками налоговых подсчетов, и снова стало ровным и спокойным. 

— Этого нельзя так оставлять. Нельзя, — бормотал Кольбер.

"Порекомендовать королю воспользоваться своим правом и заменить приговор на более суровый? — думал он. — Не на казнь — король не решиться настаивать на смертном приговоре после того, как судьи проголосовали против — но на тюремное заключение. Сослаться на то, что Фуке слишком хорошо осведомлен о важных государственных делах? Что он, оказавшись за границей, может захотеть отомстить?"

Противодействия в осуществлении замысла со стороны короля ожидать не приходится, а значит не нужно будет даже особенно стараться, чтобы убедить его. Не далее, как сегодня, его величество, сдерживая гнев, выдававший его нежелание щадить врага, сказал своей фаворитке мадемуазель де Лавальер, что если бы Фуке приговорили к смерти, он позволил бы ему умереть. Сейчас Людовик 14, должно быть, в ярости и сам лелеет грозные мысли. Гордость его уязвлена. Где это видано, самый могущественный монарх Европы не может справиться с каким-то жалким негодяем! Король непременно оценит умение министра читать без слов его желания. 

Удачная мысль принесла Кольберу немного уверенности. По его губам даже пробежало подобие улыбки. Он встал, чтобы налить себе хереса, и почувствовал всё ещё витавший в воздухе запах духов, напоминавший о недавнем присутствии в кабинете дамы.

Воспоминание принесло Кольберу удовольствие, хотя содержание состоявшегося разговора было далеко от любовной лирики. Да и какая может быть любовная лирика, если покинувшей его не более получаса назад дамой была потерявшая былую прелесть, но не утратившая энергии в политических интригах госпожа де Шеврез?

Герцогиня с редкой настойчивостью допытывалась, по какой такой причине Кольбер столь плохо последовал её совету. Она спрашивала, не боится ли он, что господин д'Эрбле захочет в свою очередь сыграть с ним какую-нибудь злую шутку, и, словно из дружеских побуждений, выражала своё беспокойство за министра. 

Кольбер отлично понимал, что не он сам и не его вражда с Фуке так сильно занимают госпожу де Шеврез, а кое-что другое. Его нисколько не трогали былые любовные похождения герцогини, выяснения отношений и её женское самолюбие, а вот свои личные выгоды и выгоды государства, которые мог принести союз с опальным ныне епископом, министр упускать не собирался.

Кольбер с правдоподобием, делавшим честь его актерскому мастерству, разыграл эмоциональную вспышку и заверил, что буквально полон негодования... но, к великому сожалению, ничего не мог поделать, когда в дело вмешался господина д'Артаньян. Капитан пользуется слишком большим доверием Людовика 14, и если ему захочется во чтобы то ни стало чего-нибудь добиться от его величества, то он это что-то обязательно получит, особенно если дело касается друзей мушкетёра. Рисковать милостивым отношением короля, а соответственно своей карьерой он, Кольбер, не намерен. Такая игра не стоит свеч.

Герцогиня де Шеврез поджала губы. Она не хотела смиряться с поражением, но возразить финасисту что-либо, не выдавая ещё больше своей заинтересованности в этом деле, было трудно. В итоге герцогиня  ушла в прескверном расположении духа, язвительно бросив напоследок, что была более высокого мнения о влиянии Кольбера при дворе и его изобретательности, но поверженная, разбитая по всем фронтам.

Министр финансов отпил терпкое вино из бокала. Положительно, всё было не уж и плохо.

* * *

Володя и Аня, ещё через пару часов проводив Портоса, отправившегося к себе в гостиницу, не захотели оставаться дома. Волна всеобщего восторга начала захлестывать их тоже, и молодые люди решили не противиться и в неё окунуться. Всё же Аня с Володей имели некоторое право порадоваться победе. В её достижении они приняли кое-какое участие, а значит это была и их победа тоже.

Уже смеркалось. В водах Сены отражался свет окон близлежащих домов и проглядывающей сквозь разрыв облаков растущей луны. Вдалеке по речным волнам скользила пара лодок. Молодые люди стояли на набережной напротив острова Сен-Луи и среди иных запахов и иных звуков иного времени не чувствовали себя чужими. Ликование этого города было живым и понятным, и даже среди кутерьмы, шума и радостных, не всегда трезвых криков, не было места смятению и чувству потерянности. Откуда им браться, когда на душе спокойно и празднечно, а рядом надежное плечо проверенного друга, с которым можно махнуть не только в поход, но и в другой век?

Аня по обыкновению экспрессивно выражала эмоции. Взмахнув рукой, она случайно задела Володю и почувствовала у него в кармане что-то объемное.

— Что это у тебя тут?

Володя потрогал карман.

— А-а, в комнате забыл оставить. Как написал, так в карман и спрятал.

Юноша достал сшитые на манер записной книжки листы.

— Это рецепты, — глаза у Володи загорелись. — Ты только взгляни, сколько у меня их накопилось!

Он пролистал свою коллекцию.

— Здорово, правда?

— Ты никак записывать начал? — весело осведомилась Аня.

— У меня не осталось вариантов, — развел руками Володя. — Господин дю Валлон по дороге столько всего сообщил мне, что иначе я бы половину забыл.

Девушка рассмеялась:

— Теперь мне понятно, почему Портос говорил с тобой по возвращении в основном о еде! Признаю, по длине списка рецептов ты меня переплюнул! И что же Портос тебе в дороге рассказывал?

— Я признался ему, что увлекаюсь кулинарией. Дю Валлон обрадовался. В итоге я услышал про нежнейших барашков, заячье рагу, варианты приготовления кабана, отменные вина, съеденного в одиночку быка, а заодно про распорядок удовольствий, замену кровли замка, бессовестных браконьеров, охота на которых тем не менее развлекает, и о том, какой восхитительный урожай был у него в этом году, — с улыбкой ответил Володя. — Очень домовитый человек. И его управляющий Мустон тоже. Прямо зауважал!

— То бишь ты теперь способен приготовить мне кабана в нескольких вариантах? — со смешком спросила Аня.

— Я, конечно, с радостью, но хоть убей не знаю мест, где в Москве можно найти целикового кабана.

— Я этим займусь, уж поверь. Обязательно достану тушку, и посмотрю, какой из тебя шеф-повар.

— Уверена, что фигура не пострадает? — с долей ехидства спросил Володя. — У господина барона привыкли кушать хорошо. Я бы сказал даже, что слишком хорошо, судя по состоянию нашего погреба.

— Фигура? Пфф! Ещё чего!

— Как всегда не в коня корм?

— Так я тебе не андалузец, чтобы было в коня, — парировала Аня.

С наступлением темноты весь квартал Марэ вспыхнул от огней. Это госпожа де Севинье устроила факельное шествие. До молодых людей скоро отчетливо донеслись крики: "Да здравствует Фуке!" — чуть реже вырывалось: "Да здравствует д'Ормессон!" — и набережную заполнила шумная толпа. В темной воде Сены замелькали отражения факелов. К шествию успела присоединится масса обычных прохожих, и число поддавшихся настроению только росло.

— Боже мой! Они же так спалят Париж от восторга! — воскликнула Аня, но в глазах у неё самой плясали изумленно-восторженные чертики.

— А что, планируется пожар? — осведомился Володя, опираясь на парапет. 

— Время покажет... Ах, как эффектно!

— Ещё немного и здесь устроят карнавал наподобие венецианских.

Молодые люди не присоединились к шествию, но подхватили очередной торжествующий крик. Девушка со смехом сдернула с товарища шляпу и помахала ею толпе. Несколько человек из неё ответили Ане тем же.

— Во нахалка! — не в силах сдержать смех возмутился Володя, отбирая шляпу назад.

...К себе в особнячок молодые люди пришли уже фактически ночью, но ещё позже вернулся Арамис. Все трое выглядели уставшими, но вполне довольными.

— Господа, мне есть, что вам сообщить, — сказал епископ. — Мне передали для вас письмо.

— Письмо? — в один голос переспросили Аня и Володя.

— От мадемуазель Светланы, — Арамис протянул конверт. 

— От Светки?!

Сонность мгновенно улетучилась. Друзья вскочили, схватили письмо, в четыре руки торопливо сломали воск и, мешая друг другу, развернули листок. При виде знакомого почерка у них вырвался радостный возглас.

— Не дергай, Анька, дай прочитать.

— А ты опусти пониже. Сам, эгоист, уткнулся носом, понимаешь ли. 

Поделив, наконец, письмо, молодые люди принялись читать.

— Так я и чувствовала, что останется, — сказала Аня. — Но, честно говоря, мне её жалко. Угораздит же так неудачно влюбиться.

— Сердцу не прикажешь, — отозвался Володя, поглядывая на Аню. — Могу её понять.

— Значит нам предстоит дорога в Пуату, — подытожила девушка. — Так даже интересней! Но времени у нас, кажется, в запасе ещё не так мало.

— Это верно.

— Но тем не менее, - сказал Арамис, — я думаю, что мне пора посылать за Бражелоном. Виконт сопроводит вас, он отлично знает дорогу.

* * *

На следующий день Арамис с Аней и Володей отправились в салон мадемуазель де Скюдери, ещё одной незаурядной женщины той эпохи, собиравшая у себя в доме по субботам различных ярких людей. Мадлен де Скюдери не слыла красавицей, но зато в остроте ума, пера и даре вести беседу с ней могли посоперничать не многие женщины. Её салон был не чуть не менее, а то и более популярен, чем салон госпожи де Севинье, а сама хозяйка также, как её приятельница, хорошо знала господина Фуке и питала к нему дружбу. Тепло отзываться о бывшем суперинтенданте в доме мадемуазель де Скюдери можно было без стеснения. А именно о Фуке сейчас говорили все.

В салоне собралось множество гостей, куда больше, чем в обычные дни, а радость по поводу победы, одержанной накануне, оживляла сердца и изгоняла из душ страх и опасения.

Аня не испытывала в этом обществе ни малейшего смущения. Она одаривала улыбками всех встречавшихся ей знакомых мужчин любых возрастов и время от времени прицельно стреляла глазками в Лафонтена, которого приметила в дальнем конце гостинной. Баснописец заметил её взгляды и подошёл поприветствовать девушку, не так давно делившуюся с ним своими нетривиальными поэтическими опытами. У них с поразительной легкостью завязалась беседа, и Аня упорхнула в самую гущу разговоров, провожаемая тоскливым и даже слегка завистливым взглядом Володи. По мере погружения в нужный образ привычная резкость и порывистость движений девушки растворялась в плавности неплохо усвоенных светских манер и не слишком навязчивом жеманстве. Глядя на неё, Володя в который раз подумал, что Анька прекрасно нашла бы себя в театральном.

Самому юноше было не слишком комфортно. Здесь он практически никого не знал, с лету заводить знакомства был не склонен, быстро адаптироваться в любом коллективе, а тем более в том, который казался ему чужеродным, попросту не умел. По этой причине Володя предпочёл занять позицию наблюдателя. Он кивнул Арамису, давая понять, что тот может спокойно заниматься своими делами, не тревожась за него. Епископ похоже и не тревожился, полностью полагаясь на рассудочность юноши, который до сих пор в отличии от Ани не устроил ни одной опасной выходки. 

Володя встал возле окна. Совсем поблизости разговаривали два кавалера и дама, незнакомые юноше.

— Судьи долго не выходили, — говорил один из мужчин. — Уж не знаю, о чём они так долго спорили, но зал устал от ожидания. И вот, когда все успели измучится от волнения и нетерпенья, судьи, наконец, появились и объявили приговор.

— Какое соотношение? — живо спросила дама, — Я вчера всё ещё была в своём загородном имении и никак не могли узнать расклада.

— Не в коем случае не хочу заставлять вас мучится от любопытства, сударыня, — улыбнулся мужчина. — Девять человек поддержали Сент-Элена и подали голос за смертную казнь. Но тринадцать! Тринадцать следом за д'Ормессоном проголосовали за ссылку. Услышав приговор, зал взорвался бурными аплодисментами.

— Тринадцать против девяти — отменный результат! — воскликнул второй кавалер.

— Д'Ормесмон не оставил им иного выхода, — с улыбкой проговорила дама, поигрывая веером.

— С его стороны было ловким ходом главную ответственность за финансовые злоупотребления возложил на Мазарини.

— Если же учесть, — сказал первый мужчина, — что большинство судей, по разным причинам покинувших состав палаты, сочувствовали Фуке, то перевес мог быть и больше, останься они на скамье.

"Пожалуй, эти аплодисменты были самым опасным для Фуке, — подумал Володя. — Ему этого не простят. Наверно, есть что-то в этом человеке, если столько людей оказалось на его стороне не только в период благоденствия, но и во время бед. Да и Анька его жалеет. Хотя... она жалеет почти всех. Эх, надо же мне было оказаться замешанным в это чёрт знает что! Впрочем, лучше так, чем повстречаться нос к носу с марсианами где-нибудь в мире Гирберта Уэллса."

Володя не стал дальше вслушиваться, он заметил, как неподалеку одна молодая женщина с чувством пожимает Арамису обе руки и что-то растрогано и радостно ему говорит. Господин д'Эрбле держался по обыкновению любезно, отвечал с улыбкой, но юноше почудилось в его фигуре что-то отстраненное, настороженное, словно бы епископ говорил одно, а сам в это время думал о чем-то другом, причем о чем-то мрачном. 

В даме Володя заподозрил госпожу Фуке, тем более, что с Аниным описанием всё сходилось. Какое должно постичь несчастную женщину разочарование, когда она узнает, что увидеться с мужем ей удастся очень не скоро!

Сцена была недолгой. Стоило Володе успеть проникнуться сочувствием, как собеседники разошлись, отвлеченные другими своими знакомыми.

Юноша перевёл взгляд на группу, которая собралась вокруг госпожи де Севинье. Маркиза была свежей и окрыленной, как никогда. Володя, чтобы не стоять в стороне слишком долго и не привлечь к себе этим лишнее внимание, хотел было уже присоединиться к этой группе и поприветствовать госпожу де Севинье, но тут к нему подошла Аня на этот раз в обществе Конрара, которого не медля представила товарищу. С баснописцев девушка переключилась на членов Академии.

Володя и Конрар раскланялись.

— Дорогой де Сегри, вы стоите с таким лицом, словно смотрите на суетливое копошение муравьев в муравейнике, — смеясь сказала Аня, — У вас слишком задумчиво-скучающий вид.

Ей было смешно и странно так разговаривать с Володей, братом одноклассницы и другом детства, но роль нужно было выдержать до конца.

— Не отвлечетесь ли вы от ваших глубокомысленных дум и не составите ли нам компанию в обсуждении проекта нового дворца в Версале, постройку которого задумал король. Его величество однозначно вдохновлялся замком Во. Друг мой, мне прекрасно известно, что вы смыслите кое-что в технической стороне дела, тогда как я обычно могу восхищаться только красотой. 

Володя слегка улыбнулся. Спектакль его тоже забавлял.

— Охотно. Но сперва, мадемуазель, скажите, пожалуйста, что за женщина стоит сейчас в нескольких шагах от нас, возле окна, — попросил Володя негромко.

— Это госпожа Фуке. Вы тоже обратили внимание? Она благодарила господина д'Эрбле.

— Господин епископ оказал ей какую-то услугу? — спросил Конрар у молодых людей.

— Он помог сохранить жизнь господину Фуке, — с улыбкой ответила Аня, — а это лучшая услуга, которою можно было оказать его жене.

Тут внимание всех троих одновременно привлекли слова из разговора госпожи Фуке и какого-то мужчины. По-видимому он прибыл несколько минут назад, но на доклад о нём Аня и Володя не обратили внимания. 

— Сударыня, я опережаю посланцев короля, но пусть вы узнаете эту дурную новость чуть раньше и успеете собраться с духом, чтобы не показать слабости врагам.

— Ваша новость настолько дурна? — в сильной тревоге спросила госпожа Фуке.

— Мужайтесь, сударыня! Я только что из Лувра, где узнал о том, что король изменил решение палаты. Его величество заменил изгнание господина Фуке вечным тюремным заключением.

Странное дело, но хотя эти слова были сказаны обычным голосом и обращены были только к супруге бывшего суперинтенданта, их услышали все, кто находился рядом. Сообщение произвело эффект разорвавшей бомбы. Наступило гробовое молчание и все взгляды обратились в одну сторону.

— Ах! Это правда?! — прозвучал в тишине дрогнувший голос госпожи Фуке.

— К сожалению.

Над гостиной пронесся тревожный ропот, среди гостей произошло движение. Ещё несколько секунд и на вновь прибывшего накинулись с расспросами. Госпоже Фуке сделалось дурно, и две дамы принялась приводить её в чувство.

— Кажется, это был аббат д'Эффиа, — шепнула Аня Володе. — Вроде бы так к нему обращались, когда я прошла мимо.

— Это нечто беспрецедентное, — заметил Конрар. — Обычно короли смягчают приговоры, а не наоборот. Господа, я оставлю вас, если вы не возражаете. Я тоже не прочь узнать подробности, — и он также направился к оживленному скоплению гостей, обступившему аббата д'Эффиа. 

Среди общего смятения, вздохов и возгласов только Арамис оставался спокоен, холоден и мрачен. Он ждал сегодня такого известия. Анна пророчила его.

— О, Николя, Николя! — простонала госпожа Фуке, приходя в себя и с отчаянием ломая руки.

— Каюк твоему Коленьке, — прошептала Аня. — Ну-у... может быть, ещё не совсем каюк.

Девушкой внезапно овлалело странное желание познакомиться с королём и, плевав на этикет, попытаться взять у него интервью. Взгляд с другой колокольни, особенно в такой судьбоносный момент, был ужасно интереснен! Но Аня тут же отогнала эту мысль из-за её нелепости.

— Знаешь, Ань, — сказал Володя тихо, хотя на них уже никто не обращал внимания, — у меня не было заведомых симпатий и антипатий, но я понимаю тебя и твою позицию. При том, что отлично сознаю, что Фуке не тянет на роль столпа добродетели в океане коррупции.

Девушка вздохнула. Странно, но отчего-то именно сейчас ей стало важно хотя бы раз увидеть того человека, участь которого теперь оплакивали его друзья, и во имя сохранения жизни которого она сама рискнула головой, но который всё ещё оставался для неё безликим королём на шахматной доске. Фуке всё ещё не относился к тем персонажам романа, которые обрели для неё суровые контуры реальности.

Возле молодых людей безвучно появился Арамис. Он стоял молча, и Аня с Володей не сразу его заметили, а потому вздрогнули, обернувшись.

— Вы так тихо подкрадываетесь, ваше преосвященство, — сказал Володя.

— Простите, господа. Однако я даже не думал к вам подкрадываться, — Арамис грустно улыбнулся. — Просто здесь стало слишком шумно.

— Это правда.

— Об изменении решения все мы слышали. Что вы теперь предполагаете делать, господин д'Эрбле? — спросила Аня.

— А определиться с тем, что я стану делать, мне поможете вы. Об этом мы ещё поговорим.