Лунный свет (гет)

Арамис, как и обещал, приехал через два дня. Молодые люди проводили его в гостиную. Д'Эрбле казался нервным и озабоченным. От всей его фигуры веяло холодком. Это обычно особенно чувствовалось, когда епископ был не в духе. 

Володя сообщил прелату, что за время его отсутствия для него пришло несколько писем, и достал их из запирающейся шкатулки. Арамис поблагодарил молодого человека и, попросив позволения прочесть эти сообщения в одиночестве, удалился в смежную комнату. 

Аня, прищурив глаз, проводила его взглядом. 

Володя отправился руководить приготовлением обеда. Надо же накормить человека с дороги. А Аня решила, что пришло время воплотить в реальность задуманный план. Она выждала минуту и направилась следом за епископом Ваннским.

Аня чаще всего действовала по наитию, поддаваясь вдохновенному порыву, который интуитивно казался ей правильным, и эта вера в чутье обычно помогала с одинаковым успехом как найти выход из трудной ситуации, так и наломать дров. Сейчас интуиция говорила, что придётся повоевать, но именно поэтому девушка чувствовала себя на пути к открытиям.

Мысли Арамиса были более прозаичны, но зато почти математически выверены. Епископ два дня перебирал в голове знакомства, контакты, вспоминал годы сотрудничества Фуке, пытаясь вычислить человека, о котором говорила госпожа Фуке. Отточенный с годами ум выдавал логические выкладки, цепочки и ощущал нехватку информации. Варианты отсеивались, но зацепок всё ещё не было.

Арамис ходил взад-вперёд возле окна, медленно сминая рукой одно из писем.

— Как же мало времени, — шепотом твердил он.

Услышав легкие шаги и шелест платья, епископ Ваннский обернулся к двери.

— Вам что-то угодно, сударыня?

— Я просто пришла поинтересоваться, как движутся дела. Помнится, вы обещали ставить меня о них в известность в числе первых. Вот я и хочу узнать, как поиски?

Арамис предложил девушке кресло:

— Это какая-то бездна! — сказал он, не пытаясь скрыть свою досаду, — Я проверил всю личную информацию подозреваемых госпожой Фуке слуг и убедился в их непричастности. Среди опрошенных никто ничего не знает. Либо очень умело скрывает, — добавил епископ, поджав губы, — И вот только что я прочёл в письме то же самое, то есть о безуспешности поисков. Бумаги как сквозь землю провалились. А драгоценное время уходит, уходит стремительно!

— Забавно, — девушка не удержалась от усмешки, — Не известно прямо совсем ничего?

— Не понимаю причины вашего смеха, сударыня.

— Неизвестно даже о том, что однажды поздним вечером в июне 1661 года, некто невысокий, коренастый с крючковатым носом и густыми бровями проник в кабинет Фуке и унес оттуда стопку каких-то документов?

По мере того, как Аня говорила, Арамис менялся в лице, и, казалось, вбирал каждое её слово. Девушка с лёгким злорадством любовалась эффектом.

— Откуда такие сведения, сударыня? Вы не шутите? — Арамис пристально посмотрел ей в глаза, — Вопрос очень серьезен.

— Ах, да! — Аня щелкнула пальцами, — Человек этот служил у Фуке достаточно долго, ездил по поручениям и пользовался очень большим доверием своего господина. Не думаю, что таких слуг было много.

Епископ удивлённо смотрел на Анну, точно не узнавал.

— Как вы это узнали?

— Господин д'Эрбле, у меня могут быть свои источники? — с апломбом ответила Аня.

Арамис погладил подбородок тонкими и нервными, как у музыканта, пальцами.

— Достоверные, по крайней мере?

— Настолько, насколько достоверным источником может быть свидетель. 

— Свидетель? Кто он?

— Этот человек боится за себя, я обещала не называть его. 

Арамис взглянул на Аню со смешанным чувством подозрения и восхищения.

Девушка сохраняла видимое равнодушие и небрежно постукивала пальцами по подлокотнику кресла. Да, то, что она наткнулась на свидетеля, причём, вероятно, единственного, раз даже разведка сбилась с ног — чистой воды везение. Об этом знает она, знает Володя, а Арамис пусть выдумает себе что-нибудь поэффектней. Глядишь, молоденькая союзница и подрастет в его глазах. Много бы Аня дала, чтобы ещё раз ощутить на себе такой взгляд, каким наградил её господин д'Эрбле.

— Но от того, кто сообщил вам информацию, зависит её точность, — заметил Арамис.

— Я дала слово и намерена его сдержать.

— Я надеюсь, что добывая эти сведения, вы не были неосторожны и не дали ненароком наводку нашим врагам? — бесстрастно сказал епископ, — Простите мне великодушно этот вопрос, но я должен знать наверняка.

Аня хмыкнула.

"Ну, нет. На рассказ ему меня не раскрутить. Пусть теперь он слепо поверит мне," — подумала она и сказала вслух:

— Очень удивлюсь, если это имело место.

Арамис сел в кресло напротив и испытующе поглядел на собеседницу. Благодаря своей проницательности, он догадался что таилось в Аниной душе. Любопытная девушка, вечно рвущаяся в бой, попросту обиделась на него за скрытность и недоверчивость и решила досадить, хорошо, что на пользу делу. Ей не хватает деятельности и чувства собственной значимости. Вот, что хочешь делай с этой непоседливой натурой! Лишь бы она в самом деле была осмотрительна, ошибка может многим дорого обойтись.

— Это замечательные сведения, которые без сомнения принесут свои плоды, — заговорил Арамис, — Не могу не поблагодарить вас за них. Берегите от меня вашу тайну, если вам так приятнее, — добавил он, словно умел читать мысли, — Главное не заиграйтесь. Вы, мадемуазель, напрасно ввязываетесь в опасную интригу, от которой я надеялся оградить вас и ваших друзей. Вам не стоит искать неприятностей в чужой эпохе. Большое благо, если вы были осторожны.

— А вы полагаете, я могу сидеть сложа руки!? — Аня вскочила со своего места, Арамис поднялся следом, — Я вижу, что делается кругом! Вижу слёзы любящих душ, вижу как одних людей губят за преданность, других за приверженность долгу! Мне не понять верноподданических чувств к сюзерену, коим здесь является король, абсолютный монарх, которому норовят угождать, я родилась и живу в республике. Будь Фуке хоть трижды далекая историческая личность, которую я в глаза не видела, но у меня есть сердце, и я делаю то, что оно мне велит! Вы хотите, чтобы я предсказывала вам будущее, докладывала о всех своих мыслях и ни во что не вмешивалась. Сами пропадаете, когда вздумается, ничего толком не сообщая. Вам так нравится, чтобы окружающие делали то, что угодно вам! И что мне было делать? Вы точно паук раскинули сети, а я чувствую себя мухой, попавшейся в вашу паутину!

Пылкая тирада, похоже, произвела на Арамиса некоторое впечатление. Во всяком случае, так откровенно его ещё никто не обвинял в манипуляторстве. Но д'Эрбле не стал гневаться. Разгоряченную девушку это только подзадорит, и дело кончится скандалом, совершенно нежелательным. Осведомленность, эмоциональность и прямолинейность Анны, конечно, доставляли хлопот, но зато сама она отнюдь не походила на дурочку. С ней стоило иметь дело. Но вспышки лучше тушить, не дожидаясь пожара.

Выслушав девушку, Арамис покачал головой и засмеяться. Аня совершенно не ожидала такой реакции и  была несколько выбита из колеи. 

— О боже, сударыня, разве я так страшен, и в моей паутине массово гибнут несчастные мухи и прекрасные бабочки вроде вас? Вы ввергаете меня в отчаяние! — с лукавой улыбкой сказал Арамис, — Разве я заслужил подобные обвинения? Нет, паутины я отрицать разумеется не стану. Если бы я не умел раскидывать сетей, я не был был тем, кем являюсь. Но стоит вам потрудиться войти в моё положение, и вы многое поймёте. 

— Больно мне нужно входить в ваше положение!

— У вас очень вдохновенное лицо, когда вы сердитесь, но оно становится совершенно прелестным, когда его подобно лучу рассвета озаряет жизнерадостная улыбка. Я имел несчастье своими действиями задеть вас? Скажите, чем я могу загладить свою вину? 

Аня, обезоруженная комплиментами, подрастеряла первоначальный воинственный настрой. Арамис галантным жестом предложил ей руку и отвел к окну.

— Я так и поняла, — хмуро сказала девушка, — Вы просто действуете, как привыкли. Никому ни гу-гу и себе на уме.

— Тогда ответьте мне, пожалуйста, на такой вопрос, — мягко сказал Арамис, — Что бы вы сделали, если бы задержавшись в вашем веке, я, проникнувшись какой-нибудь идеей, вздумал ринуться в политику и ввязался в сомнительную авантюру? 

— Перестала бы выпускать вас из дома, пока не нашёлся бы способ вернуть вас в свой век, — честно ответила Аня.

— Отлично. А почему?

— Чтобы вы не навредили самому себе. Ведь случиться может что угодно, в том числе и то, что помешает вам вернуться в свой мир.

— Вот вы и объяснили сейчас, почему я не хочу вашего активного вмешательства и ограничиваюсь историческими сведениями.

— Но я не лезу ни в какую авантюру!

— Как же вы очаровательно наивны, — с прежней мягкостью улыбнулся епископ, — Не подумайте, я от души благодарю вас за оказанную помощь, прошу не сомневаться в моей признательности, — тут он заглянул девушке в глаза, — И я также хочу надеяться, что могу полагаться на вашу осторожность. Пока вы не давали мне поводов сомневаться в вашем уме.

Аня окончательно остыла, но, похоже, всё равно осталась при своём мнении относительно пауков и паутин. Арамис почувствовал минуту затишья и сменил тему:

— Между прочим — вам, я уверен, это покажется интересным — не далее как вчера господина Фуке снова допрашивали. Такого на моём веку ещё не бывало, — сказал он с неподражаемой иронией, — Не знаешь, то ли смеяться, то ли оплакивать французское правосудие. Фуке допустил несколько промахов, но недруги не сумели этим воспользоваться, так как...

— Постойте, постойте! — весело перебила Аня, сразу оживившись, — Дайте-ка я поиграю в провидицу Кассандру. 

Девушка плюхнулась в кресло и закинула ногу на ногу. Арамис облокотился на подоконник.

— Фуке путался в некоторых датах, и мог бы оказаться в затруднении, — начала Аня, — Но о какой ловкости со стороны оппонентов может идти речь? Вместо того, чтобы насторожиться, господин председатель мирно подремывал! Пробудившись, он продолжил допрос, прозевав всё что было можно и что нельзя. А Фуке, таким образом, случайно выкрутился. Даже у людей, почти загнанных в угол, случаются маленькие удачи. Не этот ли случай, господин д’Эрбле, вы имели ввиду?

— Вы попали в самую точку, — улыбнулся Арамис.

— А сегодня, я полагаю, председатель Сегье наговорит кучу гадостей о бывшем министре. Он считает, что нашёл пунктик, по которому Фуке не сумеет отчитаться. Но у докладчика, знакомого вам д'Ормессона, находящегося целиком на стороне подсудимого, найдутся серьёзные и остроумные возражения. Покидая зал, многие выразят комплименты его твердости, — Аня беззаботно покачивала ножкой, — Такими неспешными темпами процесс может длиться бесконечно. Скажите, король не хочет закончить это дело поскорее? Ему же должно когда-нибудь надоесть.

— Процесс действительно затянулся, и его величество уверен, что если ждать ещё дольше, суд не вынесет угодный ему вердикт, — усмехнулся епископ, опускаясь в свободное кресло, — Петля на шее Фуке так ослабла, что уже едва ли способна задушить.

— Он всё чаще срывает в суде аплодисменты?

— Да, и это не мало. Но если бы успех у зрителей разыгрывающегося спектакля мог повлиять на исход пьесы! Людовик Четырнадцатый нашёл повод продемонстрировать своё могущество, чтобы отныне никто не смел тягаться в блеске с солнцем, и от своего не отступится. Желая ему угодить, Кольбер тоже не остановится ни перед чем. Но прописанный сценарий уже даёт сбой. Если тянуть дольше, их усилия сойдут на нет. Не поможет даже воля короля. Спектакль, приближаясь к завершению, становится всё менее приятным для его режиссёров.

— Но если объективность скончалась в жестоких конвульсиях, то вам, я полагаю, не так уж трудно повлиять на состав судебной палаты и тихо отстранить дрожащих за свою лоснящуюся шкурку угодливых карьеристов.

— Всех их мне не выжить из числа заседателей, тем более не выдавая своей причастности. Там ещё слишком многие готовы с бездумной преданностью выполнить любое желание короля. Людей со старой закалкой нынче осталось так мало, — грустно вздохнул Арамис.

— Как всё сложно! Вы потому искусный интриган, что в этой абракадабре что-то смыслите. К тому же вы тонкий психолог. Ведь чужая душа — потёмки. Бог весть, как поведёт себя оппонент и как поступит. Оступиться невероятно легко! Как распутать этот клубок из всевозможных обстоятельств?

Вопрос был скорее риторический, но Арамис ответил:

— Анализ, сударыня, только анализ. И холодная голова. Хорошо выстроенная интрига требует филигранного расчёта. Любая непредусмотренная деталь может сыграть судьбоносную роль. Это, если хотите, похоже на шахматы. Вы играете?

— Да.

— Так приглядитесь, не кажется ли вам, что все эти многочисленные заседатели подобны простым пешкам? Их удобно кидать в бой, легко удалить с поля в случае надобности. Когда их много, они имеют реальный вес и могут заслонять дорогу.

— Действительно.

— Кольбер — фигура, причём фигура крайне ценная. Первая скрипка слаженного оркестра, ведущая основную мелодию. Сильная фигура, настоящий игрок. Но Кольбер имеет силу только лишь возле короля.

— А какое положение занимает суперинтендант?

— Фуке ужасно неудобен, его не съешь. Его можно атаковать со всех сторон, вести с ним войну. Исход этой войны одновременно будет означать финал партии.

— Но Фуке не может быть настолько беззащитен! Столько крутиться в правящих кругах и не узнать каких-нибудь тёмных сторон жизни своих недругов было бы попросту странно. А знание этих сторон означает способность для контратаки. 

— Вы мыслите в очень правильном направлении, мадемуазель. Вы никогда не задумывались, почему физическое уничтожение Фуке имеет для его врагов такую значимость? Только ли гнев и оскорбленная королевская гордыня служат тому причиной? Ведь бывший министр финансов вовсе не так виноват, как это пытаются представить. Уж, мне ли этого не знать!

— Разумеется задумывалась. Должно быть, Фуке как раз знает что-то нелицеприятное. По книге Дюма всё получалось логично: суперинтендант узнал государственную тайну... — Аня оглянулась на дверь, — Ну, вы меня поняли. А без этой истории — дело совсем тёмное. Фуке ведь в начале карьеры работал в тесном контакте с кардиналом Мазарини, в общем-то умным человеком, но страшным ворюгой. Происхождение крупных состояний всегда подозрительно. Если заняться обличениями, то... — Аня сделала многозначительную паузу, — всплыть могут вещи очень... забавные. 

— Знаете, что до сих пор спасает подсудимого и ужасно стесняет его врагов?

— Что?

— Грозная тень Мазарини постоянно стоит за спиной Фуке. Как ни пытались этого избежать Людовик Четырнадцатый и Кольбер, но судят фактически покойного кардинала, а следовательно королеву-мать, косвенно и самого короля. Это игра с огнём, но в безвыходном положении все средства хороши.

— Да, представляю себе ситуацию... Значит вину за злоупотребления теоретически можно переложить на Мазарини? Но без доказательной базы... Я понимаю теперь, почему вокруг украденных документов началась такая суматоха и почему вы так беспокоитесь о сохранении наших поисков в тайне.

— Прекрасно, что вы это понимаете. Уже многие резервы исчерпаны, требуется веское слово, безупречный аргумент, который поставит точку в этом деле. С найденными вами сведениями можно продолжить поиски уже не в слепую. Плохо, лишь то, что поджимают сроки. Я не знаю содержания пропавших бумаг, но если засуетился Кольбер, это не спроста. Если он опередит, мы потеряем преимущество в этом процессе, приобретенное столькими усилиями. 

— А Фуке?

— А Фуке будет мат.