Они знали (джен)

«Любовь не знает убыли и тлена […]

Любовь — не кукла жалкая в руках

У времени, стирающего розы

На пламенных устах и на щеках

И не страшны ей времени угрозы.

А если то не так и лжет мой стих –

То нет любви и нет стихов моих!»

В.Шекспир. Сонет 116.

Вопреки мнению большинства, не всегда так уж приятно, когда за тобой остается последнее слово. Особенно, если ты и в самом деле способен сказать куда больше, чем все остальные. Приходится думать, как много ты хочешь и можешь сказать, а главное — позволительно ли тебе это сделать. Конечно, настойчивость Гарри, Минервы и остальных, заставила меня понять, что промолчать совсем мне уже не удастся. В конце-концов — все получилось, мы победили, волею судьбы все тайны были раскрыты и мои слова не могут уже повредить никому. Кроме того, смерть любезно избавила меня от всех клятв, какие я давал при жизни. И все же, о многом я промолчу. Есть вещи, которые навсегда должны остаться в секрете и ни я, никто другой не имеет права делать их достоянием публики…Задача и так достаточно трудна — ведь предстоит говорить о любви.

Эта таинственная непостижимая сила была для меня в каком-то роде божеством. Всю свою жизнь я искал ее в каждом, кто был рядом со мной. Недаром именно непонимание любви и стало причиной поражения лорда Волдеморта. Я не раз говорил ему об этом и ничуть не сомневался в своих словах. Вся его сила, которой он так гордился и на которую так уповал не смогла дать ему никакой защиты против любви. Можно сколько угодно приписывать все случайности, благодаря которой Гарри стал повелителем смерти и хозяином Бузинной палочки, до которой тщетно пытался добраться Том Риддл. В действительности это было противоборство между душой, полной любви и душой, изорванной в клочки безумной жаждой власти. Гарри одержал верх над врагом с помощью добра и света, живших в его сердце, да мальчик и сам это понял. Но все же его — наша общая — победа стала возможной лишь благодаря другой любви. Любви человека, которому удалось поразить даже меня, заставив совершенно по-иному взглянуть на это чувство…

Я не стану говорить о том, что мне не очень хорошо известно — я имею в виду жизнь Северуса в его семье и то, что происходило с ним до поступления в Хогвартс. Он не любил говорить об этом, хотя и рассказал мне историю своего знакомства с Лили. Северус даже как-то признавался, что очень смутно помнит все то, что было с ним до того, как он ее встретил. Ради любопытства я проверял его легилименцией. Это действительно было странно: обычно столь смутные и отрывочные воспоминания сохраняются лишь о самом раннем детстве — лет до двух-трех. Но, похоже, встреча с Лили Эванс и впрямь подействовала на сердце и разум десятилетнего мальчика так сильно, что вся его жизнь, предшествовавшая этому судьбоносному моменту, стала для него некоей грезой, далекой от реальности. Он отнюдь не лгал и не преувеличивал говоря, что реальность для него началась в ту секунду, когда он увидел ее. Откровенно говоря, для меня это открытие оказалось сюрпризом, хоть я и знал до этого, что он влюбился в нее с первого взгляда. Потом он говорил мне не раз, что уже тогда понимал, что они слишком непохожи, слишком разная у них судьба, слишком отлично их восприятие мира, чтобы когда-нибудь они могли быть вместе. И все же он не мог ничего с собой поделать. Природа создала Северуса однолюбом, способным отдать свое сердце лишь один-единственный раз.

Впрочем, как я понял по его кратким фразам, в их жизни все же бывали моменты безоблачного счастья, когда он раскрывал перед ней тайны магического мира. На самом деле, ей, в отличие от многих маглорожденных, повезло, что возле нее оказался человек, все ей объяснивший, поэтому, вступив в наш мир, она уже знала о нем все. Так что, пусть и помимо ее желания, но все же его любовь навсегда оставила на ней свой след.

Конечно, чудесные мгновения омрачались конфликтами Северуса и Петуньи. Причиной ее поведения была, разумеется, зависть — та же самая зависть, которая спустя многие годы заставила ее отнестись с такой враждебностью к осиротевшему племяннику. Письмо, в котором я отказал ей в приеме в Хогвартс, по-видимому, навсегда восстановило ее против всех волшебников. А против Северуса в особенности. И чувство это, к большому сожалению, встретило полную взаимность. С Северусом, как я понял, произошло то же — его ненависть к отцу, издевавшемуся над ним и матерью и к Петунье создала ту почву, на которой потом смогли привиться идеи лорда Волдеморта. Но на любовь к Лили они так и не смогли оказать влияния.

В школе дружба Северуса и Лили подверглась новому испытанию. То, что они попали на разные факультеты было, в общем, закономерно. Хотя я до сих пор убежден в том, что, возможно, Шляпа не смогла разглядеть в нем то, что проявилось позднее. Северус, каким знал его я, превосходил своей храбростью достойнейших учеников Гриффиндора. Правда, нужно сознаться, что в школьные его годы я мало интересовался им. Одна из моих многочисленных ошибок состоит в том, что в бытность директором я уделял чересчур много внимания учащимся своего факультета и слишком мало — всем прочим. Надеюсь, что историки магии непременно отметят этот факт при написании моей биографии. Северус уже тогда был одним из самых одаренных студентов во всей школе, но любовью преподавателей не пользовался. Даже Гораций относился к нему с неприязнью. После того, как Гарри все рассказал, тот впал в глубокое раскаяние. Но если Гораций жалел, что упустил из виду настоящий талант, то я жалел, что упустил из виду человеческую душу…

Я, как мог, боролся с Томом Риддлом и его сторонниками. Для того и создал Орден Феникса, куда входило множество моих учеников — в основном, разумеется, гриффиндорцев. И оттого меня еще больше ужасало то, что в числе наших противников становятся те, с кем они еще так недавно ходили по одним коридорам. Да, среди слуг Волдеморта были конченные убийцы и преступники по сути своей — хотя я и то не считал их таковыми. Но я знал, что есть и те, кто просто запутался, был обманут его посулами и ослеплен властью. Оттого и было больно… Я надеялся, что кого-то из них, быть может, еще удастся когда-нибудь вернуть на путь истинный, но не предполагал, что скоро мне представится такая возможность.

История с пророчеством стала первой вехой на долгом пути, который я прошел вместе с Северусом. Конечно, отправляясь в «Кабанью голову» на встречу с кандидаткой на должность преподавателя прорицаний, я и в мыслях не имел, что услышу там что-либо ценное. Тем сильнее было мое изумление, когда я услышал пророчество. Причем, когда провидица еще не совсем договорила до конца, я услышал шум и звук борьбы за дверью и даже с трудом уловил ее последние слова. Когда же они стихли, я ясно услышал голос моего брата. Спустя секунду он распахнул дверь и явился передо мной и явно слабо осознававшей происходящее женщиной, держа за шиворот молодого человека в черной мантии. Я сразу узнал в нем Северуса Снейпа — своего совсем еще недавнего студента, бывшего друга Лили Эванс, которая к тому времени уже больше года как носила фамилию Поттер, вечного врага Джеймса Поттера и Сириуса Блэка, участника происшествия с Гремучей Ивой, когда мне пришлось приложить значительные усилия, чтобы уладить все миром. Сказать правду, я ни на минуту не поверил его слабым оправданиям, будто он ошибся лестницей. Не поверила им и Сивилла — это видно было по ее лицу. К счастью, она не отличалась особым умом и подумала, будто Северус сам искал работу и хотел при помощи подслушивания получить полезные сведения.

До меня доходили слухи о принадлежности этого юноши к Пожирателям Смерти, но еще ни разу не приходилось сталкиваться с ним в открытых схватках, из чего я заключил, что он, скорее всего, выполняет скорее «административные» обязанности. Например, следить за мной. Лорд Волдеморт всегда опасался меня, зная, что я единственный вижу его насквозь. Впрочем, тогда я не думал об этом… Мои мысли были заняты услышанным пророчеством, как много смог услышать соглядатай Тома было неизвестно, а задерживать юношу никаких особых оснований я не видел. По моей просьбе Аберфорт довольно грубо оттащил Северуса по лестнице вниз и почти пинками вышвырнул за дверь. Я чувствовал нутром, что вскоре снова увижу этого юношу. А Сивиллу Трелони я счел надежным взять в Хогвартс, что лишало Волдеморта возможности до нее добраться. Пришлось сохранить прорицания в школьной программе.

Разумеется, с момента произнесения пророчества, я внимательно наблюдал за тем, что происходило в рядах самых активных противников лорда Волдеморта. Когда летом на свет с разницей в один день появились двое детей в семьях членов Ордена, я понял, что «механизм запущен». Потому, полученное несколько месяцев спустя письмо, написанное дрожащей рукой с просьбой о немедленной встрече не так уж сильно удивило меня. Конечно, не каждый день мне писали такие послания Пожиратели смерти, но я догадывался, что услышу от Северуса Снейпа нечто тесно связанное с пророчеством. Однако не мог и подумать о том, что не только получу полезную информацию, а еще и смогу воочию увидеть ту необыкновенную величайшую силу, которой поклонялся…

Детали той встречи описывать нет смысла — Гарри, как он мне признался, видел их воочию. Скажу только, что состояние, в каком находился молодой человек, не давало повода заподозрить притворство. Без ложной скромности, я владел легилименцией не хуже своего врага. И чувствовать ложь умел так же хорошо, как и он. С одного взгляда я увидел душу собеседника, как на ладони. Увидел его страх передо мной и перед своим хозяином, его ужас оттого, что он натворил, его отчаяние и тревогу за жизнь любимой женщины. Да, любимой! Мало кто на моем месте поверил бы в искренность чувств Пожирателя смерти к маглорожденной, да еще жене врага. Он не мог не понимать, как рискует, не мог не знать, что ожидает его в случае неудачи, не мог с легкостью пойти на такой шаг, как обращение за помощью к врагу. И все же он пришел ко мне. Пришел со своей болью, раскаянием и надеждой. Разве я мог его оттолкнуть? Те, кто расспрашивал меня, часто удивлялись, каким же образом решился я поверить одной любви. Только любви я и мог поверить! Одна лишь любовь могла вернуть оступившегося на путь добра, заставить пересмотреть приоритеты, осознать свои заблуждения и покаяться в них. Ведь так произошло когда-то и со мною самим...

Да, я мог поверить единственно любви, но прежде должен был убедиться, что это и в самом деле настоящая любовь или что она, по крайней мере, способна стать таковой. Вот почему я был так суров, обрушив на голову Северуса жестокие упреки. Эгоистичное желание получить то, что хочется любой ценой не могло стать в один ряд с подлинной самоотверженной любовью. Я подверг его проверке, и он показал, что способен переступить через ревность и готов на все, ради спасения той, что ему дороже жизни, а также ее мужа и ребенка. Так я получил шпиона в стане лорда Волдеморта.

Информация, которую в течение года поставлял мне Северус, сослужила нам прекрасную службу. Именно сведения, полученные от него, помогли Ордену сорвать несколько операций Пожирателей смерти и спасти от гибели немало обреченных жертв. Он же сообщил мне о предателе в Ордене, хотя кто этот предатель — ни он, ни я так и не смогли узнать до последнего момента. Никто в Ордене не знал имени моего осведомителя, ведь у меня их было много. На самом же деле почти вся информация шла от одного и того же человека. Ни Лили ни Джеймсу я также не сообщил, откуда узнал об объявленной лордом Волдемортом охоте на их крошку-сына. Скрытность? Возможно! Но не потому я ничего никому не сказал, что не доверял своим сторонникам, а потому, что не мог рисковать. Мои планы всегда бывали удачными именно оттого, что о них знали считанные единицы. Я привык к этому и не хотел отступать. Возможно, и тут была моя вина. Я справедливо считал себя умнее других, почему и ошибки мои в итоге оказались более серьезными.

Предложив Джеймсу и Лили воспользоваться Фиделиусом, я надеялся обеспечить их безопасность, хотя решение Джеймса назначить именно Сириуса Хранителем оказалось вполне ожидаемо. Не буду распространяться о своих чувствах, когда я увидел мантию-невидимку, которую показал мне Джеймс в один из моих визитов. Одержимость Дарами Смерти однажды уже сыграла со мной злую шутку, лишив меня сразу двоих близких людей. А я так ничему и не научился! Попросив одолжить мне мантию, я исследовал и изучал ее дольше, чем рассчитывал, пока не убедился, что передо мною и в самом деле один из легендарных Даров. После этого уже выше моих сил было выпустить ее из рук. Я снова поддался тому же соблазну. С Воскрешающим камнем спустя много лет получилось то же самое, что со всей ясностью доказывало, что я недостоин владеть этими сокровищами. Джеймс погиб, а я остался обладателем двух Даров сразу. К счастью у меня хватило мужества потом вернуть мантию законному владельцу — точнее его сыну.

О следующей после смерти Поттеров ночи мы с Северусом вспоминали редко. Быть может, он стыдился тех своих эмоций, ведь всякая слабость и своя и чужая для него была нестерпима. В ту ночь я и в самом деле видел его таким, каким никогда ни до, ни после не видел его ни один человек. Отчаяние Северуса тронуло даже меня. Нет, он не плакал, не кричал, не бился в истерике, не швырял вещи и не крушил все подряд, как Гарри после гибели Сириуса. Правда, лучше бы он делал это. Бурные проявления горя часто пугают, но только умудренные опытом знают, что гораздо страшнее горе, не имеющее сильных внешних признаков. Когда слышишь, что хрип агонии, вой смертельно раненого зверя. Значит, сердце несчастного и впрямь рвется от невыносимой боли, которую не выразить, не выплеснуть, не вылить слезами. Я видел, насколько глубоки и неподдельны страдания молодого человека и считал, что те муки, которые он испытывал, искупают все, что он делал на службе у лорда Волдеморта. Потом Северус чистосердечно признался мне во всех своих преступлениях. Правду сказать, их было не так уж и много: как я и думал, его ценили, и поэтому он достаточно редко принимал участие в «боевых операциях» Пожирателей. Он клялся мне, что никогда не развлекался на манер Беллатрикс или Макнейра, хотя не отрицал, что ему приходилось убивать в бою. У меня не было причин сомневаться в его словах, хотя во время суда я несколько исказил факты.

Кривил ли я душой, свидетельствуя в его пользу в суде? И да, и нет. Любовь, в моих глазах имевшая такое огромное значение, не была аргументом для судей. Это еще одна причина, по которой я никому ничего не рассказывал. Все без исключения считали глупостью доверять одной любви, потому что не верили в ее необычайную силу. Мое ручательство имело для них вес, а любовь — едва ли. Я же всегда уделял внимание тем вещам, что другие не давали себе труда понять.

Еще в молодости я знал, что детские сказки — лучшее зеркало истины. Пример с Дарами Смерти позже подтвердил мою правоту. С тех пор я не усмехался снисходительно над детскими сказками, и внимательно изучал каждую из них. Я прочитал множество волшебных сказок, не упуская из виду и те, что придуманы маглами. И в тот момент я вспомнил несколько из них. Помню, они поразили меня тем, насколько точно отражали мои представления о силе любви. Невозможно было сказать об этом более красиво и тонко. Вернее, я думал, что невозможно вплоть до моего разговора с Северусом о той истине, которую он должен был открыть Гарри и которая должна была обеспечить нашу победу.

Но, конечно, утешая убитого горем Северуса, я ничего подобного еще и в мыслях не держал. После того, как мне удалось вытащить его из бездны отчаяния, мы говорили всю ночь. Точнее, говорил только он, а я слушал. То был единственный раз, когда он так много говорил о своей любви к Лили. Он рассказал, как впервые увидел ее и понял, что никогда уже ему не быть по-настоящему свободным. Рассказал о дружбе, которая не была дружбой, потому что в душе одного из друзей жило куда более сильное чувство. Рассказал о своих надеждах и о муках ревности, о ссорах, о разрыве, о своей попытке попросить прощения — словом обо всем. Особенно удивительным показалось мне то, насколько целомудренны были его мечты о ней. Я не раз слышал об оргиях, бывших в обычае у Пожирателей смерти, причем даже у тех, кто имел семью. Поэтому чистая любовь казалась в этой среде чем-то невероятным. Все то, что Северус рассказал мне в ту ночь, я, согласно данной клятве, сохранил в секрете до самой его смерти. Да и теперь в подробностях не вижу нужды…

После той исповеди Северус нечасто говорил о Лили и почти не упоминал ее имени. Он словно бы стыдился того, что позволил себе дать волю чувствам и словам. Десять лет старался сделать вид, что позабыл тот разговор и заставить меня забыть о нем тоже. Кстати, свои обязанности он выполнял очень профессионально. Пожалуй, никто во всей Британии не знал предмета лучше него. Если б только он еще умел обходиться с детьми! Много раз я пытался втолковать ему, что они дети и к ним нужно быть снисходительнее. Напрасно — не прощавший себе малейшей слабости, он был также беспощаден и к другим. Студенты не любили его, да ему и не нужна была их любовь. Хотя успеваемость по его предмету оставалась на довольно высоком уровне, я не мог его заставить, например, снизить требования к Ж.А.Б.А. Он брал на расширенный курс только показавших самые лучшие результаты. По всей видимости, такая строгость объяснялась почти фанатичной преданностью науке, против которой были бессильны все мои доводы.

Когда в Хогвартс поступил Гарри, я заранее знал, что между ним и Северусом не возникнет взаимопонимания. Несмотря ни на что Северус продолжал видеть в мальчике его отца и не желал замечать его сходства с матерью. Он вел себя так, словно Гарри был точной копией Джеймса, а его оценка Джеймса не отличалась беспристрастностью. Неудивительно, что с первого же дня оба возненавидели друг друга.

Сначала я надеялся, что со временем необходимость защищать Гарри ради Лили поможет Северусу преодолеть ненависть к Джеймсу, но я ошибся. После того, как Северус в первый раз спас Гарри жизнь, и мальчик спросил меня о причинах такого поступка, я вынужден был сказать полуправду, рассказав о школьной вражде Северуса и Джеймса, но умолчав о его причинах. Честно говоря, иногда мне думается, что это тоже было ошибкой. Известие, что спасение являлось всего лишь «возвращением долга» уничтожило благодарность, уже готовую зародиться в мальчике и еще больше обострило отношения.

Как все уже знают, я предвидел возвращение лорда Волдеморта, поэтому открытие невиновности Сириуса стало весьма своевременным. А побег Питера Петтигрю лишь приблизил то, что рано или поздно должно было случиться. И я знал, что когда бы оно ни случилось, я могу во всем расчитывать на Северуса, как на самого верного помощника…

Даже сейчас, будучи портретом, я не могу не восхищаться хитростью Барти Крауча-младшего, сумевшего провести всех, включая меня и бывшего Пожирателя Смерти Каркарова, притворяясь Аластором Муди. Темнеющие Черные метки стали еще одним доказательством близости решающего момента. Хотя, разумеется, я не предполагал встречи Гарри лицом к лицу с врагом и гибели Седрика Диггори. То, что лорд Волдеморт смог преодолеть защиту крови, обрадовало меня. Я ведь уже тогда знал, что это означает. Том Риддл даже не притронулся бы к крови Гарри, если бы понимал настоящую силу любви. И то, что он по-прежнему презирает и недооценивает это чувство, заставляло верить, что его удастся уничтожить именно с помощью любви. Северусу пришлось вернуться к бывшему повелителю. Я не мог даже представить себе, чего это ему стоило. Постоянно находиться рядом с тем, кто отнял у тебя самое дорогое, изображать покорность ему, уверять в своей преданности, поставлять ему информацию, которую он считает ценной и при этом скрывать самое главное — такую работу я не мог бы поручить никому другому. Потому что для этого нужно было обладать поистине невероятным мужеством и храбростью. Мужеством и храбростью подлинного гриффиндорца.

Все, что произошло потом, убедило меня, что необходимо открыть Гарри правду о пророчестве. Мальчик воспринял ее именно так, как я и ожидал. К тому времени я уже занимался поиском крестражей, но полагал, что у меня есть еще время. Как же я заблуждался!

Найдя перстень Марволо Гонта, я с одного взгляда понял, что держу в руках третий из Даров Смерти — Воскрешающий камень. И в третий уже раз я поддался соблазну, в третий раз не смог устоять перед искушением. Нет смысла повторять, чем это закончилось. Если б не помощь Северуса, скорее всего я понес бы заслуженное наказание за свою глупость еще тогда. К счастью, он дал мне достаточно времени, чтобы передать Гарри ту информацию, какую мальчик должен был получить. Что касается Хогвартса — я оставлял его в надежных руках. У меня не было сомнений, что Северус сможет защитить учеников. Как оказалось, я не ошибся в нем — он сделал даже больше, чем мог. Среди студентов, учившихся в Хогвартсе последний год, мало найдется таких, кто не был бы обязан ему жизнью, здоровьем или сохранением рассудка. Я и не ждал ничего иного. За годы нашей совместной работы я по достоинству оценил мужество этого человека, его верность долгу и своему слову. Поэтому оставляя на его плечах самый тяжелый груз, можно было быть уверенным, что он справится. Раскаяние Северуса в прежних заблуждениях проявилось не в словах, а в поступках. Но я — всегда обожествлявший любовь — не смог предположить, что это чувство все еще живет в его сердце. Он старался не упоминать имени Лили. Тем глубже был мой шок, когда я увидел наглядное свидетельство силы его любви к ней…

Помнится, я упоминал о магловских сказках, которые читал в юности. Так вот в одной из них действовали птица и розовый куст. Сравнивать любовь с розой — банальный прием. Взять ту же нашу старинную песенку, которую принято петь детям в некоторых чистокровных семьях. Песенка эта не совсем права. Я видел в своей жизни немало влюбленных и пришел к выводу, что не все они одинаковы в своем отношении к любви. Кто-то, получив самые прекрасные и пышные розы с этого куста, досадует на то, что у цветов есть шипы, о которые можно уколоть пальцы. А кто-то, как птица из той сказки, на чьем кусте оказались только голые ветки да острые шипы, не станет роптать. Создать розу из музыки своей души и окрасить алой кровью собственного сердца, станет величайшим счастьем для того, кто любит по-настоящему. Он умрет во имя своей любви, и она расцветет самым прекрасным цветком на свете. В любви больше мудрости, чем в философии, хотя та мудра и любовь могущественнее власти, хотя та могущественна. Поэтому за любовь не страшно умереть. Жизнь дорога каждому и все же любовь прекраснее жизни. Постижение этой истины и есть бессмертие. Другого бессмертия не существует.*

Эти слова звучали, как песня в моей голове, пока я смотрел вслед Патронусу Северуса Снейпа, показавшего мне воочию ту любовь, о которой это говорилось…

Итак, все произошло по моему плану, кроме одного маленького пустяка, который в итоге и решил все. Бузинная палочка стала для лорда Волдеморта таким же наваждением, каким был Гарри. Ему казалось, что заполучив ее силу, он сумеет одолеть Мальчика-Который-Выжил. Он так и не смог осознать, что любая магическая мощь ничто перед силой любви и самопожертвования. Потому-то Гарри и смог остаться в живых, хотя даже я не сомневался, что только его смерть сможет остановить Волдеморта. А тот даже после этого не отрекся от своих заблуждений и продолжал полагаться на могущество магии. Бедняга Северус заплатил за это жизнью. Но он был готов к этому с самого начала, у него, как и у мальчика, был свой собственный смертный путь, который он прошел с достоинством до конца, ни разу не изменив ни себе, ни своей любви. Это лишь является доказательством, что человек, которого я когда-то сурово упрекал за эгоизм, которому говорил: «Вы мне отвратительны!», тоже оказался намного лучше меня.

Мы беседовали с Гарри наедине, прежде чем он решился говорить с остальными. Я раскрыл ему все, что считал себя вправе раскрыть. Потом мальчик, в свою очередь, передал мне рассказанное теми, кто, как выяснилось, ЗНАЛ что-то об этой истории. Они говорили разное, многие из них винили себя. Винили за то, что «имеющие глаза не увидели». Все же я не могу не радоваться, что храбрость и благородство Северуса оценили хотя бы после смерти. Разумеется, есть люди, которые совершенно справедливо напомнят, что в жизни его было достаточно страшных ошибок, дурных поступков и даже преступлений. Прежде, чем самоотверженно бороться со злом, он какое-то время преданно служил ему. А коль скоро это так, то действительно ли он любил Лили той самой великой любовью, о которой говорится в сказках? Признавая их правоту, я ответил бы им такими словами: «Любовь лучше мудрости, ценнее богатства и прекраснее, чем ноги дочерей человеческих. Ее не разрушит огонь, не потопит вода. На горе он покинул ее, на погибель свою ушел от нее. Но всегда любовь к ней жила в его сердце, и была она так сильна, что не могли ее сокрушить ни добро, ни зло, которое он встречал на своем пути»! **

_________________________________________________________

* Имеется в виду сказка О. Уайльда «Соловей и роза».

**Перефразированная цитата из сказки О. Уайльда «Рыбак и его душа».