КотоМилли (гет)

Она промокла, замёрзла и очень устала, пытаясь высвободиться из неровной узкой щели, в которой застряла. Всё случилось почти мгновенно: ехавшая по дороге машина внезапно вильнула в сторону, выскочив на тротуар и до смерти перепугав маленькую чёрную кошку, которая, плохо соображая от страха, метнулась к ближайшему дому и попыталась юркнуть сквозь в последний момент замеченную в фундаменте щель в подвал — и застряла. Откуда же ей было знать, что стена — толстая, и что щель там дальше сужается, а что из её стенок торчат острые осколки старого кирпича, из которого был сложен дом. Вероятно, страх придал ей много сил, и она умудрилась протиснуться слишком далеко — а когда поняла, что не сможет пролезть и попыталась вернуться обратно, острые углы, направленные вглубь здания, и поэтому не мешавшие ей на пути туда, впились ей в кожу, не пуская назад.

Поначалу она ещё надеялась, что как-нибудь потихоньку выберется — но прошёл час, и ещё один, и ещё, а все её старания приводили лишь к новым ранам на её чёрной шкурке. Пошёл дождь — и её оставшиеся снаружи задние лапы, хвост и задняя часть тела промокли, и постепенно пропитавшаяся водой шерсть теперь совсем не защищала её от осеннего холода.

Какая нелепая смерть…

Какое-то время она ещё плакала, жалобно и отчаянно, но ближе к утру холод и боль от ран в затёкшем практически замурованном в стене теле отняла у неё последние силы, и она, закрыв глаза, наконец, покорилась своей судьбе.

И, уже, кажется, совсем умирая, вдруг ощутила горячее прикосновение к окоченевшим своим задним лапам, а затем услышала грозное:

— Фу! Фу! Не трогай! Блэки, фу! Я кому сказал!

«Блэк, — мелькнула у неё вялая мысль. — Их же уже не осталось…»

— Отойди! — продолжал, между тем, рассерженный мужской голос. — Да что же это такое… Ох ты, Господи, это же… Отойди, Блэк! Пусти, дай я посмотрю… эй, — ощущение теплого прикосновения сначала исчезло, а затем почти сразу же появилось опять. Только другое — более… активное, что ли. Чьи-то… пальцы, да, это пальцы! — теребили и настойчиво трогали её задние лапы, и Миллисента сделала то единственное, что ещё была в силах — слегка дёрнула шкурой в том месте, где начинался хвост. — Твою мать… да ты же живая! — изумлённо произнёс голос. — Ну, Блэк, ты даёшь… как унюхал-то, а? Молодец, парень… умница. Как же ты сюда забралась? — продолжал голос, ощупывая её торчащий наружу зад. — Это ж уму не постижимо… от собак, что ли, пряталась? А главное — как тебя отсюда вытаскивать? Боже — да у тебя кровь… Так, — произнёс голос решительно, — сам я точно не справлюсь… потерпи, киска — я надеюсь, тебя скоро достанут, — проговорил он.

Пальцы исчезли — и Миллисента тоскливо взвыла, понимая, что её последний, призрачный шанс на жизнь пропал вместе с ними.

— Т-ш-ш, — проговорил голос, и она снова почувствовала на своём тельце тёплую руку. — Тут я. Терпи. Служба спасения? Здесь кошка застряла в стене… да… да… адрес…

Она не знала, сколько прошло времени, когда раздались новые голоса. А потом люди ломали стену, пользуясь непонятными ей приспособлениями, и последнее, что она запомнила, прежде чем потерять сознание, было восхитительное чувство вновь обретённой свободы.

Очнулась она… в клетке. Всё тело ныло, порезы на шкурке болели, но, в целом, она чувствовала себя неплохо. Кое-как поднявшись, Миллисента села, а затем, неуверенно встав на подрагивающих ещё ногах, подошла к решётке и огляделась.

Она находилась в какой-то комнате, заставленной клетками с самыми разными животными — в большинстве своём, кошками и собаками, однако был там и один хорёк, и дикая коричнево-пёстрая утка. Надо было выбираться отсюда — но открыть дверцу Миллисента не удалось, а превратиться не получилось: то ли сил было слишком мало, то ли поместившие её сюда люди сделали что-то, что этому помешало. Так или иначе, но у неё ничего не вышло — и Миллисента, вздохнув, приступила к тому единственному занятию, которое было ей доступно сейчас: к вылизыванию.

Явившаяся через несколько часов женщина открыла, наконец, её клетку и, ласково и осторожно взяв маленькую чёрную кошечку на руки, куда-то её понесла — и когда она вышла с ней на руках в коридор, в конце которого виднелась дверь, Миллисента улучила момент, спрыгнула на пол и ринулась туда — на свободу.

Но не успела. Дверь оказалась надёжно закрытой, а женщина — весьма ловкой. Можно было бы, конечно же, превратиться… но сделай Миллисента это прямо сейчас, у неё на глазах, это стало бы нарушением Статута, грозившим серьёзным тюремным сроком, который лишь увеличился бы за незарегистрированную анимагию. И в данном случае было бы, вероятно, не важно, что было истинной формой — итог был бы один, и он категорически не устраивал Миллисенту. Поэтому пришлось смириться — и когда женщина, наконец-то, схватила её, Миллисента не стала сопротивляться и лишь жалобно запищала.

— Дурочка ты, — запыхавшись, укоризненно проговорила женщина, уверенно держа её за шкирку. — Ну как так можно — едва же живая! Никто тебя тут не съест — и ты знаешь, что ты счастливица? — спросила она, крепко прижимая её к себе. — Не знаешь, — продолжала она. — А ведь редко такое бывает, чтобы у таких, как ты, сразу же находился хозяин. А вот твой спаситель решил тебя взять, — она потянула на себя ту самую дверь, куда так стремилась только что Миллисента, с такой силой прижимая её к себе, что та полузадушенно пискнула. — Прости-прости, — извинилась она. — Всё, мы пришли, — сказала она и поставила Миллисенту на лежащую на большом железном столе пелёнку.

Молча терпя осмотр, Миллисента раздумывала, как же ей выбраться из этого странного места, напоминающего ей какую-то лабораторию. Слова о том, что кто-то хочет её забрать, Миллисенту весьма обнадёжили — и, подумав, она решила дождаться, пока останется в одиночестве и на свободе. Не будут же её вечно держать в этой клетке!

…— Ну вот, — радостно сообщила ей через несколько дней та самая женщина, — сегодня твой день, красотка. Ты едешь домой. Понимаешь? — она погладила Миллисенту. — Домой! Тебя очень ждут. Идём, — она вновь взяла её на руки.

— Ну, здравствуй, — услышала Миллисента голос, что запомнила навсегда — и сильные мужские руки ловко подхватили её. — Ну что — пойдёшь ко мне жить? — спросил он.

Миллисента посмотрела на него… и поняла, что пропала.

Потому что никогда в жизни она не видела таких глаз, так ласково на неё смотрящих, и таких губ, приветливо ей улыбающихся.

А потом эти губы дрогнули, их обладатель поднёс Миллисенту к лицу и… поцеловал её, легонько коснувшись ими маленького чёрного носа.

Это был её первый поцелуй — и о таком мужчине она могла бы только мечтать.

Но увы.

Сейчас она была просто маленькой чёрной кошкой.

И знала, что никогда бы не получила его в своём человеческом виде.