Долг (гет)

Запись результатов МРТ, как и предполагала Ольга, ничего не дала. Поэтому несколько дней она тестировала Барнса, имеющимися в ее арсенале тестами. И все же тестирование и наблюдение оказались показательными. Обнуление затрагивало долговременную память, но амнезия оказалась временной. Кратковременная память была в норме, переход, по тестам, в долговременную не нарушен. Так же в порядке была и речь: Ольга не выявила ни афазии, ни дислексии. Низшие отделы головного мозга, на первый взгляд, работали правильно. Высшие — тоже. Мышление и логика не хромали. Логические задачи щелкал, как орешки, а примененная технология, широко распространенная в педагогической практике, выявила хорошее воображение и способность критически мыслить.

Страх перед Барнсом, впрочем, никуда не ушел. То есть умом она его не боялась. Уже легко с ним заговаривала, но стоило Барнсу сделать резкое движение, как Ольга испуганно сжималась или отшатывалась. И всегда потом ругала себя за это.

Они вместе ходили в спортзал, расчищали снег с дорожек, гуляли в лесу, готовили, пили ромашковый чай. Но на разговор Барнс выходил неохотно, инициативу ни в чем не проявлял. Он немного оживлялся, когда они обсуждали просмотренный фильм, или когда она применяла к нему педагогические технологии. Говорить о прошлом, отвечать на вопросы отказывался, хотя и прошло уже около двух недель.

А Ольгу все больше беспокоила его апатия.

Они снова гуляли по зимнему лесу. После каждодневных прогулок Ольга уже легче шагала по рыхлому снегу, но в этот день порывистый ветер норовил сорвать шапку с головы, а колючий снег больно жалил лицо. Ольга упрямо брела вперед, пока они не дошли до опушки, где она устало присела на поваленную ель. Всю дорогу Ольга обдумывала и все же решилась сказать, что ее тревожило:

— Джеймс, меня беспокоит ваша апатия. Вы не проявляете инициативы в чем-либо, уклоняетесь от разговоров, не хотите отвечать на вопросы. Я могу поинтересоваться, в чем дело? Только давайте хотя бы сейчас разговор у нас будет честным и открытым.

— Я не верю, что у вас получится.

Откровенно говоря, Ольга долго готовилась к этому разговору: проговаривала фразы, проговаривала его возможные ответы, строила, в общем, возможный диалог. И ответ ее не удивил.

— Джеймс, не у меня должно получиться. У вас! Пока мы ехали сюда, я говорила, что вера, воля и настрой на положительный результат — это как минимум половина успеха. Трудно работать с пациентом, которому все безразлично.

— А вам самой не безразлично?

— Нет. Я врач, мой долг лечить и спасать жизни. В моей практике был случай, когда пациент не боролся за свою жизнь и это погубило его. Вспомните, опять же, Падме из Звездных Войн, — Ольга решила привести сомнительный, хотя яркий и показательный, пример из фильма, с которого она начала знакомить Барнса с современным кинематографом. — Но чаще всего, даже безнадежные больные излечиваются, потому что хотят жить. У вас же все наоборот. По моим прикидкам и результатам тестов вы здоровы, ваш мозг функционирует так, как должно, но при этом ваше безразличие к происходящему…

Ольга не закончила фразу. Лишь покачала головой и уставилась в глубь леса.

Внезапно Барнс встал перед ней, прищурился и спросил:

— А вы хотите, чтобы я скакал как зайчик и радовался жизни?

Ольга затаила дыхание. Неожиданная эмоция, хоть бы и сарказм, от Барнса ее удивила и обрадовала, она даже легонько улыбнулась, и ответила:

— Я хочу, чтобы вы чего-то хотели. Или не хотели. Чтобы вы мне сказали: «я не буду нарезать овощи» или «я не хочу смотреть фильм» или «книга ужасно скучная и я вообще не люблю читать». Я хочу, чтобы вы проявляли какие-то желания, эмоции, заинтересованность в чем-то. Вы не робот, вы мне не прислужник, вы не обязаны исполнять мои просьбы. Я не хочу, чтобы вы спилили дерево по моей просьбе, а потом примотали его обратно, только потому, что я вас попросила. Я хочу, чтобы в ответ вы хотя бы спросили зачем. А еще лучше сказали, что не хотите этого делать.

Барнс резко подошел к ней вплотную. От испуга Ольга отшатнулась и чуть не упала с ели. Но он нагнулся и взял рукой за подбородок, заставив посмотреть прямо ему в глаза. Ольге показалось, что метель тотчас усилилась, хотя Барнс закрывал собой, дующий ей в лицо, ветер. Промелькнула мысль, что глаза нихрена не зеркало души, невозможно понять, что он сейчас предпримет. В его глазах цвета зимнего неба отражалось абсолютное ничего.

— Я хочу, чтобы вы не боялись меня.

— С ч-чего вы взяли, что я вас б-боюсь? — заикаясь прошептала Ольга дрожащими губами. Все силы она бросила на то, чтобы не отвести взгляд. Хотя понимала, что адреналин, расширивший зрачки, выдадут ее ложь.

— Я чувствую ваш страх. Особенно сейчас.

Ольга так близко видела его лицо, что разглядела лучики морщинок вокруг глаз. А еще ей показалось, что он принюхивается.

— В-вы должны п-понимать, что это инстинктивный с-страх. Жив-вотный, — еще тише сказала Ольга, покрываясь липким потом и готовая упасть в обморок.

Барнс вдруг горько усмехнулся и резко отпустил ее так, что она все-таки свалилась с ели. Направляясь к дому, бросил через плечо:

— Вы со своим страхом не можете справиться, а еще хотите, чтобы я верил в то, что вы поможете мне справиться с этой…

Ольга не расслышала окончание фразы. Опираясь руками на бревно, она пыталась учиться заново дышать. Спутанные мысли прыгали бешеными лягушками, не давали ухватиться за что-то важное. Что-то, что только сейчас до нее дошло.

Барнс знал, что она его боялась до усрачки. Но он не злился на нее, всего лишь не верил, что она сможет помочь ему. И именно она не давала ему возможности поверить и довериться. Испуганным зайцем вскидывалась каждый раз, когда Барнс делал резкие движения. Но что она могла поделать, если он и правда вызывал в ней животный страх?

А сейчас? Когда схватил ее ледяными пальцами, оставив обжигающие следы на коже? Когда попросил не бояться? Ольга четко поняла, что нет. Она, наконец, ясно поняла что вызывало в нем страх — его пустые, холодные, мертвые глаза. И она посмотрела в них.

Внезапно ее осенило, какая-то звенящая злость на себя ослепила, и она расплакалась — неистово, с надрывом. Никчемная, трусливая душонка. Барнс — солдат, с изломанной душой, человек, с поломанной судьбой — всего лишь не знал как показать, чтобы она не боялась его.

Анализировала она, черт побери, его. Не видела, как он старался не подходить близко, старался не делать резких движений, да и вообще, старался всегда быть на виду.

Размазывая сопли Ольга все-таки соскреблась и поплелась в сторону дома, не замечая добравшегося до костей холода. В душе поселилась тяжелая пустота.

Добрела до дома уже в густых серых сумерках, и ей было все равно заболеет она или нет. От такого фиаско, которым закончился планируемый разговор, впору было лечь и умереть. От позора.

— Вы заболеете, — сказал Барнс, топтавшийся на крыльце.

— Да и хрен с ним, — равнодушно ответила Ольга, проскальзывая мимо него в дверь.

Спотыкаясь и шатаясь, будто пьяная, доползла до кухни и без сил упала на стул. Вскоре начал бить мелкий озноб от пережитых эмоций — отходняк, как она называла такое состояние.

Барнс тихо вошел на кухню, включил чайник, достал чашки.

— Херней, — вдруг сказала Ольга.

— Что? — Барнс удивленно на нее посмотрел.

«Вот еще одна эмоция от истукана», — с каким-то злобным удовольствием подумала Ольга, понимая, что злилась на себя.

— Я не расслышала конец фразы. Вы сказали, что из-за того, что я вас боюсь, я не могу помочь вам справиться с этой херней.

Она говорила ровно, смотрела перед собой и своим поведением напоминала поведение Барнса. Который заваривал ромашковый чай, отчего Ольга слегка улыбнулась.

— Я вас боялась. Это правда, — сказала она, прихлебывая горячий чай мелкими глотками. — Я не знала почему. Роджерс за вас поручился. А я…

Ольга говорила отрывисто, пытаясь поймать ускользающие мысли. Тепло разморило, хотелось спать, но она продолжила:

— А я не поверила ему. Зря… Потом я перестала вас бояться… Ну, умом. Но все равно каждый раз пугалась. Не знаю… Глупо.

Ольга посмотрела на Барнса, который так же смотрел в пустоту перед собой. Неожиданно встал ком в горле и, откашлявшись, Ольга добавила:

— Сейчас… Мне ужасно стыдно. И это было… непрофессионально с моей стороны. И…

Слезы, которые, казалось, она выплакала еще в лесу, внезапно обожгли щеки и Ольга случайно громко всхлипнула.

— И я ведь никогда не была трусихой. Я ведь прошла огонь… Ик. И воду…

Ольга еще раз всхлипнула и невпопад добавила:

— Яблок хочется. Красных, больших и сладких.

На кухню опустилась тишина, нарушаемая только звуком тихого хода часов, доносившемся из гостиной. Но не напряженная, как бывала раньше, а уютная. Барнс принес дневник и что-то строчил в нем, Ольга пила третью кружку чая, пытаясь отогреться. Она снова захотела курить, даже начала подумывать не сбегать ли наверх за удачно припасенной пачкой сигарет. Но шевелиться было так лень, что она не сдвинулась с места.

Позже, когда Ольга стояла под тугими горячими струями воды, прокручивала весь день в мельчайших подробностях. Она рассудила, что копаться в себе смысла больше нет. Она виновата в своем страхе перед ним. Виновата, что не вызвала доверие, да, в общем, и не пыталась. И все. Пора двигаться дальше и наверстывать упущенное.

Но в груди разлилось приятное тепло, когда вспомнила едва мелькнувшее беспокойство в его словах: «Вы заболеете».