Долг (гет)

— Доктор Хоуп?

В тишине подъезда, нарушаемой только влажными поцелуями и тихим перешептыванием, голос вопрошающего показался неестественно громким. На окликнувшего мужчину, стоявшего несколькими ступенями выше, посмотрели две пары глаз. Один взгляд был огненным и недовольным, второй — сконфуженным.

— Это я, — хрипловатым голосом сказала молодая женщина.

Она освободилась от объятий спутника, пригладила взъерошенные короткие волосы и внимательно посмотрела на вечернего незваного гостя. Лестничная площадка освещалась хорошо, и тот показался доктору Хоуп знакомым: светлые волосы, мужественное лицо, прямой взгляд, высокий рост и спортивное телосложение. Догадка обожгла внезапно: блондин — вылитая копия Капитана Америка.

— Я от Николаса Фьюри.

Стивен Роджерс, а это был действительно он, заметил, как доктор Хоуп напряглась, черты лица отвердели, а меж бровей залегла глубокая складка.

— Кто такой этот Фьюри? — ревниво спросил ее спутник.

— Мой бывший пациент. Что-то случилось? — женщина вопросительно посмотрела на Роджерса. Тот лишь коротко кивнул.

В тусклых серо-зеленых глазах, в которых даже поцелуи не смогли разжечь огонь, мелькнула тревога.

— Боюсь, Крис, наше свидание придется отложить. Мне жаль, — виновато шепнула доктор спутнику.

Кристофер Лоуренс, незадачливый Ромео, нехотя отпустил свою спутницу. Только спросил на прощание, не нужна ли помощь. И получив отрицательный ответ, все же ушел.

Доктор Хоуп жестом пригласила в квартиру Стивена, в которую так и не успела зайти с любовником. Пока она открывала дверь, сухо представилась:

— Ольга Хоуп. Если не затруднит, прошу обращаться по имени.

Фамилию свою она ненавидела. Всегда напоминала о том, что она потеряла, но сменить не хватало духу.

— Я — Стивен Роджерс, — представился мужчина.

— О как, — усмехнулась доктор.

— Я не один, — быстро сказал Стив, пока хозяйка не успела закрыть за ним дверь. — Я… В общем, со мной тот, кому вы должны помочь.

— И это не мистер Фьюри? — удивилась Ольга.

— Нет. Мой друг. Но Фьюри сказал, что, оказав помощь, вы расплатитесь с ним.

Роджерс махнул кому-то рукой, и в дверь протиснулся хмурый, скорее угрюмый, здоровяк. Ольга тяжело вздохнула — на больного он совсем не походил. Она внимательно посмотрела на этого громилу — лохматого, небритого, которого трудно было представить другом светлого Капитана Америка — и у нее засосало под ложечкой от плохого предчувствия. В квартире сразу стало будто холоднее. И острее послышался аромат яблок, витавший в воздухе.

— Присаживайтесь за стол, — махнула она в глубь квартиры-студии.

Стол был настолько чистый, что практически сверкал, впрочем, как и вся квартира. Ольга знала, что у редких гостей от ее дома создавалось ощущение операционного зала, да и самой ей неуютно было здесь жить — новое, необжитое жилье одинокой женщины. Последние пару месяцев она подумывала о том, чтобы завести кошку.

С тихим блаженным стоном Ольга сняла сапоги на высоком каблуке и босиком прошлепала за барную стойку, разделяющую кухню от комнаты.

— Чаю?

Тень недовольства промелькнула на лице Ольги, и оба мужчины дружно помотали головой.

— А я, пожалуй, налью себе чаю. И чего-нибудь покрепче. Если найду, — тихо прошептала она.

Ольга долго рылась в шкафчиках, что-то бормоча и явно оттягивая разговор. Ей все отчетливее казалось, что вот-вот разразится гроза.

Николас Фьюри. Тот самый Фьюри, при воспоминании о котором у нее всегда по коже пробегали мурашки. Тот, кто талантливо умел бесцеремонно вламываться в чужие жизни. В ее жизнь он вломился уже в третий раз.

Наконец, она присоединилась к непрошеным гостям за стол, сцепила руки и внимательно посмотрела на капитана, чуть склонив голову набок. Настороженный и изучающий взгляд Роджерса задержался на левой руке Ольги, с середины предплечья которой начинался биопротез.

— В общем-то, именно за это я и должна Нику Фьюри услугу, — нахмурившись, разъяснила Ольга.

Стивен смущенно отвел взгляд.

— Прошу извинить меня за бестактность.

— Итак, — начала Ольга, отхлебнула чай и зашипела от боли — кипяток обжег ей рот. — Я слушаю.

— Моего друга зовут Джеймс Барнс. Он… — Стивен замялся. — Вы знаете, сколько мне лет?

— О да. Мало кто не знает, сколько вам лет.

Ольга с любопытством глянула на Барнса.

— Вы хотите сказать, что вам столько же?

Барнс коротко кивнул.

— Интересно. И что же вас беспокоит, мистер Барнс?

Джеймс пожал плечами, а Стивен тут же продолжил.

— В сорок пятом он попал в плен одной организации. Мы думали… Я думал, — виновато посмотрел на друга Стивен, — что он погиб. Но эта организация решила сделать из него суперсолдата. Вы смотрели новости? О покушении на ООН в Вене, о том, кого сделали виновным?

Ольга коротко кивнула. Эти новости крутили по всем каналам, трудно было не знать. Вину за взрыв возложили на некого наемника, и звали его как-то романтично.

— Так вот. Баки и есть Зимний Солдат. Извините за краткое и сумбурное изложение, но я не вправе всего рассказывать.

У Ольги все оборвалось: предчувствие все же не обмануло. Она мазнула взглядом по Барнсу и нервно облизнула губы. В новостях фотографию показывали, но Ольга не смогла узнать в госте того… Убийцу.

Тем не менее, постаравшись, чтобы голос звучал спокойно, ответила:

— Ваши секреты меня не интересуют, мистер Роджерс.

— Стивен, — поправил ее Роджерс. — В общем, та организация сделала из Джеймса наемного убийцу. Вводила в анабиоз, размораживала, когда требовалось, и периодически обнуляла память.

Наемник. И солдат. Вспомнился давний кошмар: взрыв, переворачивающаяся машина, боевики в военной форме. Ольга тряхнула головой.

— Что значит «обнуляла память»?

— Это значит — сажали в кресло, пристегивали руки к подлокотникам, подключали электроды к голове и проводили ток, — тихо и без эмоций ответил Барнс, но в его голосе Ольге отчетливо послышался мороз.

Картинка живо нарисовалась, и Ольга побледнела. Она с ужасом посмотрела на Барнса и, еле выдавливая слова, спросила:

— Сколько таких эпизодов было?

— Не знаю. Двадцать, тридцать…

— Боже мой… — От шока Ольга не могла собраться с мыслями. — Ваш мозг превратился практически в фарш. Простите. А ваша память?

— Начала возвращаться.

В комнате повисло тяжелое молчание. Ольга глубоко вдохнула — свежий предгрозовой воздух — и кинулась, что называется, в омут с головой:

— Вы хотите, чтобы я помогла вам ее полностью вернуть?

— Не совсем, — вмешался Стивен. — У него где-то в подкорке установлена программа, которая превращает его в Зимнего Солдата.

— Программа? В подкорке? — удивилась Ольга. Она впервые о таком слышала.

— Да. Не в буквальном смысле. Это, наверное, что-то вроде гипноза. Назовешь код, и Баки становится… солдатом, — Роджерс говорил неторопливо и прямо смотрел на Ольгу. — Надо вычистить эту гадость из него.

Ольга задумчиво посмотрела на Барнса и, грустно покачав головой, ответила:

— Боюсь, на данном этапе развития технологий это невозможно.

— Значит, как я и предлагал, заморозить меня, пока не найдут способ извлечь программу, — безучастно, будто не про себя говорит, сказал Джеймс.

Роджерс нахмурился и резко ответил:

— Нет. Должен быть другой путь. Фьюри сказал, что вы, мисс Хоуп, можете помочь. А вы даже пока не пытались.

Ольга слегка улыбнулась, когда окончательно уверилась, что проблема не в ее компетенции. У нее были знакомые специалисты, отменные нейрофизиологи и нейропсихологи, способные взяться за проблему Барнса. Кажется, гроза обошла стороной. Осталось лишь убедить Роджерса и, конечно, мистера Фьюри через него.

— Мозг, мистер Роджерс…

— Прошу вас — Стивен.

— Мозг, мистер Роджерс, — с нажимом произнесла Ольга, решив держать дистанцию, — вещь до сих пор не до конца изученная. Нарушение его функций — не моя профессиональная область.

И, не совладав с любопытством, добавила:

— Мистер Барнс, вы помните, как вам эту программу внедряли?

Тот, с тех пор как сел за стол, ни разу не поднял глаза, созерцал свою руку, покоившуюся на столе. Перчатки, к слову, даже не удосужился снять. Но от вопроса Ольги его взгляд заметался, и Барнс, с трудом подбирая слова, медленно ответил:

— Я помню, как в сорок третьем, в плену у немцев, мне после пыток называли этот код. Но я не подчинялся. Наверное, тогда.

— Так-так-так, постойте. Постойте… Мне надо подумать, — выпалила Ольга.

Слова вырвались прежде, чем она успела прикусить язык. Проклятое любопытство. Ольга потерла руками лицо и глубоко задумалась. Она встала со стула и начала, поеживаясь от холода, мерить шагами комнату. Резко захотелось курить. Помять в пальцах сигарету, вкусно щелкнуть зажигалкой и сделать первую, самую сладкую, затяжку. Почувствовать прохладный вкус ментола во рту и резковатый, чуть дерущий горло, дым. Она взяла с полки красный мячик и потерла его между ладонями. Через пару минут резко подсела к ним за стол и впилась взглядом в Барнса.

Если бы Ольга могла видеть себя со стороны, то заметила бы, что выражение лица стало хищным, глаза заблестели, а тонкие крылья носа затрепетали, будто учуяли запах добычи. Но, к счастью, она себя не видела со стороны.

— Итак. В сорок третьем году вас берут в плен, пытают и внедряют программу. Это пока что гипотеза.

Джеймс со Стивеном недоуменно переглянулись. А Ольга быстро продолжила, искоса поглядывая на Барнса:

— Возьмем за основу эту гипотезу и вот… Пока ваши нейроны целы и крепки нейронные связи, мозг сопротивляется программе. Но как только пропускают ток… В общем, сопротивляться вы уже не можете. И поэтому, возможно, вас «обнуляли», не давали памяти вернуться. Для того чтобы понять, какие нарушения произошли, необходимо сделать ряд исследований. Вполне вероятно, что можно что-то восстановить. И если сейчас не существует технологий, которые удалят программу из вашего подсознания, то необходимо заново научить ваш мозг с ней бороться. Я могу порекомендовать нескольких специалистов, которые могут взяться за ваш случай.

Ольга выдохнула и нервно облизнула губы.

— Нет. Только вы, — твердо сказал Стивен.

— Повторюсь, я не тот специалист, — Ольга не менее твердо решила стоять на своем.

Ей это напомнило какой-то абсурдный детский спор.

— Ник Фьюри сказал, что вы можете помочь, — и тут же смущенно добавил: — Правда, в условиях полной секретности.

Ольга сердито ответила:

— Вы понимаете, что Фьюри отдает человека в руки хирурга… бывшего хирурга? А вашему другу нужны совершенно другие врачи. Штат самых разных врачей! А вся моя гипотеза может оказаться огромным заблуждением!

— Фьюри абсолютно уверен в вас, — Стивен не сдавался. — И в том, что ваша некоторая некомпетентность сыграет на руку. Баки не подопытный кролик, ему просто нужна помощь.

В голосе Стивена проскользнула растерянная беспомощность. Переживание за друга. Ольга посмотрела на Роджерса и прочитала в его глазах твердое, уверенное желание убедить ее. Наверняка в его арсенале найдутся убийственные аргументы. Картинка осыпающегося карточного домика ясно встала перед глазами. Надеждам — робким, несмелым — на новую спокойную жизнь не суждено было сбыться.

Ольга подошла к книжной полке и начала задумчиво водить руками по корешкам книг. Тонкие, холеные пальчики подрагивали, но подушечки пальцев от холода не чувствовали ни шероховатости старых книг, ни глянца новых. Черт бы побрал этого хитрого лиса Фьюри, зачем она приняла его помощь, в обмен на смутную услугу. И расплата за нее — прекращение медицинской практики на неопределенный срок, а то и навсегда. Вероятный крест на дальнейшем профессиональном росте. На переквалификации, с чего и начала Ольга ту самую новую жизнь, и на отношениях с весьма симпатичным доктором Лоуренсом. Короче, крест на своей жизни, и, возможно, в самом прямом смысле. Хотя жизнь зачем-то дала ей еще один шанс. Может быть, для этого.

Ольга кинула быстрый острый взгляд на Барнса. Она плохо представляла, как ему помочь в условиях строжайшей секретности. А еще, страшно было работать с человеком, который сам, скорее всего, не знает, чего от себя ожидать. Да что там! Страшно работать с наемным убийцей. И страх своими липкими цепкими пальцами начал осторожно щупать Ольгу.

Она встряхнулась, надо — значит надо, в конце концов, ее долг помогать людям. Сама выбрала эту профессию.

— Стивен, свяжитесь со своим другом Фьюри, — о дистанции, которую Ольга решила держать, она позабыла.

— Он мне не друг, — перебил Роджерс.

— Свяжитесь со своим другом, — продолжила она, как ни в чем не бывало, — и передайте мое требование. Его задача уволить меня с текущей работы, но с возможностью потом вернуться в медицину.

Ольга, собираясь с мыслями, потерла ладошками лицо. Роджерс не перебивал, и она продолжила:

— Необходимо сделать хотя бы фМРТ, которое я сама проведу. Но не в моей больнице, раз уж такая секретность, — она криво усмехнулась. — Все, что в моих силах — попытаться спокойно и размеренно вписать мистера Барнса в современный мир под моим наблюдением. Но необходимо его изолировать от любых негативных и стрессовых факторов. Это значит, что в большом городе держать не рекомендуется. Идеальный вариант — дом в небольшом городе и, желательно, недалеко от леса или заповедника. Также нужна хорошая библиотека, отдельный кабинет для занятий и тестов и доступ к медикаментам.

Она повернулась к Джеймсу и сказала уже более мягким тоном, каким обычно обращалась к своим пациентам:

— Мистер Барнс, я не представляю, с чем мне придется работать. Какие конкретно у вас нарушения, — Ольга чуть запнулась, — но от вас потребуется максимальная честность и доверие ко мне как к вашему врачу.

Чего от пациентов невозможно добиться. Вспомнился знаменитый сериал про гения врача, где часто повторялась такая правдивая фраза: «Все лгут».

— Сколько времени вам понадобится? Две недели, месяц? — спросил Стивен.

Ольга выпучила глаза. Нет, определенно, они сами не понимают, с чем имеют дело. Впрочем, она тем более.

— За две недели я не смогу даже изучить проблему, а ведь надо еще написать программу реабилитации. А дальше все будет зависеть от, как говорится. Возможно, полгода, может быть, год. Или больше.

— У вас есть три месяца.

Ольга задохнулась от возмущения:

— Да за три месяца… Вы действительно не понимаете, о чем говорите, Стивен. Это катастрофически мало. Фьюри требует от меня чуда, не меньше.

— Значит, вы совершите это чудо, мисс Хоуп.

— Мистер Барнс, — обратилась к нему Ольга, а сама содрогнулась от зимней стужи в его глазах, — вы слышали, за три месяца мы должны совершить почти невозможное.

Ольга заметила, как Роджерс еле слышно выдохнул. Знал бы он, как она тяготилась своим долгом перед Фьюри. Самый главный козырь в его руках.

— До завтра напишите список необходимых вещей. У Фьюри есть подходящее место, через пару дней я вас туда отвезу. Вот телефон для связи.

Стивен достал из кармана куртки неприметный серый телефон и положил его на стол.

Спешка уже не удивила Ольгу. Конечно, она в отпуск собирается дольше, но вещи не главное. Необходимо найти в Сети похожие случаи и подготовиться, купить недостающие книги, тесты. В общем, фронт работы не на одну ночь. Но в XXI веке доступ к Интернету есть везде.

Роджерс словно прочитал ее мысли:

— Прошу вас не искать в Интернете ничего связанного с… заданием, — Стивен неловко подобрал слово. — Просто от руки напишите необходимое. До свидания, Ольга.

— До свидания. И да, Стивен, с вас услуга за сорванное свидание.

Когда гости ушли, напряжение резко отпустило Ольгу, и она почувствовала сильную слабость и головокружение. Но холод, чертов холод, остался, пробирая до костей.

Внезапно вспомнилось, как папа учил ее в детстве плавать: отвез на лодке подальше от берега и сбросил в воду. Если хочешь жить, плыви. Только что Ник Фьюри сделал тоже самое — взял ее за шкирку и кинул. Плыви, Ольга. Не захлебнись.

Она за свои тридцать с хвостиком лет так и не научилась плавать.

Три месяца. Шансов нет. Но вероятность всегда отлична от нуля. Разве нет?

На следующий день Роджерс позвонил на телефон, который оставил Ольге. Она продиктовала список необходимых вещей и лекарств, и начала собираться, все еще не до конца осознавая, что в ее размеренную жизнь грянули перемены. Не любила она перемены, редко они приводили к чему-то лучшему.

Еще через два дня Стивен снова с ней связался и сообщил, что вопрос с ее увольнением решен. Ольга тут же побежала к главврачу, который подтвердил слова Роджерса. И тут она поняла, что обратной дороги нет. До этого ей все произошедшее казалось дурным сном.

Новость об уходе доктора Хоуп распространилась по больнице быстро. Вскоре к ней зашел хмурый доктор Лоуренс.

— Не получилось у нас продолжить свидание, Крис. Мне жаль, — смущенно сказала Ольга.

— Да уж. Это из-за того красавчика? — Лоуренс скептически поднял бровь.

— Нет, что ты. Тут все гораздо сложнее. Я бы не хотела говорить об этом, слишком… Грустно все это.

— Мне тоже жаль, Ольга, — прошептал Крис. — Тоже очень жаль.

В его голосе послышалась такая горечь, что у Ольги навернулись слезы. Она ясно поняла, что это конец. Конец так и не начавшимся толком отношениям.

Кристофер Лоуренс — высокий, статный брюнет с теплыми карими глазами и низким, бархатистым голосом давно пытался за ней ухаживать. Но Ольга лишь недавно ему ответила.

Крис, чувствуя ее состояние, подошел и нежно обнял, погладив по голове. Он ласково нашептывал всякую чепуху, но Ольга не слышала слов. Лишь растворилась в теплых объятиях, уткнулась носом в белый халат, и желала, чтобы кольцо надежных крепких рук никогда не разомкнулось. Все же Лоуренс отпустил, и ей стало снова холодно и одиноко.

— Удачи, Ольга. Может, еще свидимся.

Даже когда он ушел, Ольга стояла не в силах пошевелиться. В носу щипало, в горле стоял ком, но волю слезам она так и не дала. А еще, она была благодарна Кристоферу, что не стал ни о чем расспрашивать.

Вскоре подъехал черный неприметный седан и Стивен забрал Ольгу из больницы.

— Мы сейчас в одну клинику поедем, где вы сделаете МРТ. К сожалению, большего ничего нельзя сделать. Фьюри тоже, как бы это сказать, в бегах и это максимум, что у вас есть. То есть буквально час.

— Ладно, будем действовать в условиях, что есть.

Сердце все еще щемило от прощания с Лоуренсом, но Ольга огромным усилием воли взяла себя в руки и предельно собралась.

Отведенного времени должно было хватить: десять-пятнадцать минут на подготовку, полчаса на само исследование и оставшееся время — запись на диск.

— Дома я уже собрала сумки, потом надо будет заехать за ними.

— Пока вы обследуете Баки я заеду за вещами, только скажите что взять.

Ольге отчетливо показалось, что она больше не распоряжается своей жизнью. Но, вспомнив русскую поговорку — «взялся за гуж, не говори, что не дюж» — постаралась выкинуть эту мысль из головы.

— Стивен, вы для Джеймса… Как бы это правильно выразиться, позитивный момент, как думаете? — Ольга с трудом подбирала слова.

Роджерс тяжело вздохнул.

— Не знаю. Мы дружили с детства. Когда он стал Зимним Солдатом, я был его заданием. Он пытался меня убить. Но не смог. Я думаю, потому что он вспомнил меня. Сейчас… Я ему помог избежать тюрьмы за преступление, которого он не совершал. Тот взрыв в Вене. В общем, я сейчас ему не тот друг, которым когда-то был. Но думаю да, скорее позитивный момент.

— Очень хорошо. В том доме, куда вы нас отвезете, вы тоже будете жить? — задала она волнующий вопрос.

— К сожалению, нет.

— Кто-то другой?

— Нет, только вы и Баки.

У Ольги все оборвалось. Страх еще глубже проник в нее, сжал нутро и свил гнездо. Черт побери, это какое-то самоубийство! Она облизнула внезапно пересохшие губы.

Роджерс мягко спросил:

— Вам страшно?

— Конечно! Шутка ли жить рядом с наемным убийцей, — Ольга с отвращением услышала собственные истеричные нотки. — С… убийцей!

Она не совладала с собой: губы задрожали, сердце ухнуло в пятки, резко замутило.

Стивен все тем же мягким тоном ответил:

— Он не убийца. То есть… Ольга, я доверяю Баки. Я ему верю.

Голос Роджерса доносился, как сквозь вату, а смысл с трудом доходил до сознания.

После недолгого молчания, он добавил:

— И посудите сами: Джеймса сделали наемным убийцей для самых сложных целей. Вы уж извините, но вы не тот объект, ради которого стоит задействовать Баки. Опасным он может стать, если зачитают код. Да и то… не для того, кто зачитал.

Она не видела, как Роджерс внимательно на нее посмотрел. Поняла ли скрытый намек?

Ольгу же слова Стивена мало утешили, но чего нельзя было у нее отнять — это железную волю. В очередной раз взяла себя в руки и попыталась успокоиться. Она все же задала вопрос, не дававший покоя:

— Почему Фьюри отказался его заморозить?

Повисла тишина, нарушаемая только тихим журчанием мотора. Томительное молчание затянулось, но Роджерс, спустя, казалось, вечность ответил:

— Это не гуманно, мисс Хоуп.

Ольга зло усмехнулась. А гуманно ли ей ломать жизнь? Жизнь, которая только-только начала налаживаться.

— Мне кажется, — все же добавил Стивен, — у Фьюри есть какие-то виды на Баки. Заморозь Джеймса и за ним могут прийти, а так, вычистив программу, он больше не будет оружием в чужих руках.

— Сегодня удалить программу невозможно, — устало повторила Ольга. — Во всяком случае, я ничего подобного не слышала.

— Научите его бороться. Ведь тогда у него получалось.

Машина остановилась у черного входа в больницу. Там их уже поджидал молоденький ассистент, весь какой-то юркий, суетливый и тайно проводил до процедурного кабинета, где ждал Барнс. Проводник испарился, оставив ее наедине с… Со страхом.

Ольга оглянулась, как загнанный зверь, старательно отводя от Барнса взгляд. Но нервно облизнув губы, все же поприветствовала:

— Здравствуйте, Джеймс. Вы когда-нибудь уже делали МРТ?

Барнс отрицательно покачал головой. Ольга отыскала халаты — один осторожно протянула Джеймсу и начала натягивать свой.

— Надо полностью раздеться. И снять все металлические предметы, — принялась она объяснять. Слова выходили с трудом, царапали горло.

Застегнув последнюю пуговицу, она повернулась к Барнсу, который успел снять с себя перчатки и толстовку, и ахнула.

— Твою ж мать! — воскликнула Ольга, когда увидела железную руку. — Боюсь, смысла делать МРТ нет.

Без одежды Джеймс выглядел будто мощнее. Она бросила взгляд на широкую грудь и сжалась, почувствовав себя мелкой букашкой. Сметет и не заметит.

Ольга ждала, когда Барнс оденется. Но он, все так же пряча глаза, тихо сказал:

— На ней есть излучатели, которые поглощают металлические предметы. Не знаю, поможет ли это….

Она соскребла всю волю в кулак и со вздохом ответила:

— Ладно, попробуем. Я сейчас введу вам контраст, потом вы ляжете во-о-он в ту трубу. Лежать придется около двадцати-тридцати минут неподвижно. Справитесь?

Она видела, как Барнс напрягся. Как настороженно кольнул взглядом. И спустя, как ей показалось, целую вечность, ответил:

— Да.

— Аллергий, клаустрофобии нет? — на автомате спросила Ольга.

— Нет.

— Хорошо, снимайте джинсы и обувь. И пройдемте к аппарату.

Она не видела, что Барнс внимательно следил, как она вскрывала шприц, набирала вещество.

Когда она вводила ему контраст, руки дрожали, в и так сухом рту, образовалась пустыня, и ей казалось, что Барнс вот-вот на нее накинется.

Несмотря на веру Фьюри в Стивена, несмотря на то, что символ всей Америки в свою очередь верит другу, Джеймс Бьюкенен Барнс вызывал у Ольги страх, как перед диким хищным зверем. То, что она человек разумный, утешало мало.

Ровно через час за ними приехал Роджерс. Внезапно появившийся ассистент тихо вывел их тем же путем. Барнс забрался в машину, а Стивен шепотом, чтобы тот его не услышал спросил:

— Как все прошло?

— Боюсь, зря потраченное время, — так же шепотом ответила Ольга. — Меня как-то забыли предупредить о железной руке. Когда доедем, я попробую что-нибудь выцепить из записи, но шансов… Их практически нет. Нам долго ехать?

— Да. Часов тринадцать-четырнадцать. На середине пути сделаем остановку перекусить.

Звук закрывшейся за ней двери машины показался ей звуком захлопнувшейся крышки гроба. Вот и все. Хотя, чего уж там, рядом с Роджерсом ей было немного спокойнее. Упрямо тряхнув головой, Ольга достала тетрадь с записями и начала рассказывать о реабилитации, ни к кому конкретно не обращаясь:

— Перво-наперво — абсолютное доверие. Абсолютно все, что беспокоит, вы должны рассказывать мне. Я постараюсь предельно понятно отвечать на вопросы. Как мы доберемся, нужно будет вести дневник. Неважно, что туда записывать, главное — писать. Если совсем нет мыслей, пишите что-то вроде: «завтрак был отвратительный, кофе — слабый, дождь — мокрый, зима — снежная» и так далее. Чем больше пишете, тем лучше. И самое главное в наших условиях — спокойствие, обоюдное доверие и позитивный настрой. А куда, кстати, мы едем?

— Дом находится в горах, — неопределенно ответил Стивен.

Красота гор Ольгу всегда завораживала и новость капельку воодушевила ее. «Умирать, так с песней», — пришла в голову глупая мысль.

— Ненавижу горы, — спокойно сказал Баки.

— Вот вам и позитивный настрой, — сокрушилась Ольга, делая пометку в тетрадь. И мысленно поморщилась от своего слишком лицемерного тона. — О нелюбви к горам мы обязательно поговорим. Не скрою, будет много неприятных моментов. Но, как у нас говорят, чтобы избавиться от большой боли, надо причинить малую.

И, набрав в грудь побольше воздуха, выпалила:

— Примерно раз в месяц, я буду читать тот-самый-код.

— Откуда вы его знаете? — насторожился Роджерс.

От резкого тона Роджерса Ольга растерялась и неуверенно ответила:

— Я его не знаю… Но его напишет Джеймс. Это необходимо для контроля. Так мы узнаем, насколько далеко продвинулись в реабилитации.

Ольга откашлялась и продолжила:

— Итак, дневник, код… Ах да, Стивен, желательно, чтобы вы навещали… — она чуть было не сказала «нас», но вовремя прикусила язык. — Джеймса.

Роджерс, словно, пропустил ее слова мимо ушей. Внезапно, Ольге стало неловко за свою трусость. Как она поможет человеку, если боится его, как… Нервно покусывая нижнюю губу, она не могла найти сравнение. Пауков? Огромных, мохнатых, с черными глазами-бусинками. Со жвалами, которые с легкостью прокусывают человеческую кожу. К горлу подступила тошнота.

Барнс, к счастью, не был похож на паука. Дикий зверь с бешенным взглядом, от которого пробирал мороз.

Еще один кошмар, который будет донимать ее ночью.

— Джеймс, вам сейчас не снятся кошмары? — со вздохом спросила Ольга, снова делая пометку в тетрадь.

— Нет.

— Хорошо. Не скрою, вероятно, они будут сниться.

— И сколько же «малой боли» необходимо причинить? — Роджерс через зеркало попытался поймать взгляд Ольги.

— Не знаю. Но я настроена на положительный результат. И я верю в безграничные возможности мозга. Несколько лет назад я читала о мужчине, у которого было повреждено девяносто восемь процентов коры головного мозга, парализована половина тела, утрачена речь. Но постоянные тренировки, вера в себя и сила воли помогли ему справиться с последствиями, а оставшиеся два процента взяли на себя функцию и остальных девяносто восьми.

Она умолчала, что на восстановление ушло пять лет.

В салоне снова повисло неловкое молчание, в котором отчетливо был слышан горький смешок Барнса.

Ольга уставилась в окно: серое шоссе, окруженное с двух сторон низкими холмами с редкими скелетами деревьев, вело в неизвестность. Над дорогой нависли серые тучи, набухшие мокрым снегом, который не долетал до земли. Который таял там, в воздухе, между небом и землей. Вот и она так же растает, в неизвестности. Между серой тоской и страхом.

— Мисс Хоуп. Ольга.

Роджерс потряс ее за плечо. Она и не заметила, как уснула.

— Мы заехали в закусочную. Не хотите перекусить, попить, ну и там, по необходимости всякое. Это единственная наша остановка.

Ольга вывалилась из машины, потянулась и размялась — тело от неудобного положения затекло. На улице уже стемнело и заметно похолодало. Оглянувшись, не смогла определить где они, на глухом шоссе только свет от придорожного кафе завлекательно горел.

Внутри приятно пахло свежесваренным кофе, но Ольга решила взять чай и не первой свежести булочку. Спутники заказали по гамбургеру и коле.

— Я долго спала? — хрипло спросила Ольга.

— Примерно половину пути.

— Я могу вас сменить, — зевая предложила она.

— Не надо. Дорогу я знаю, а карты нет.

— Дом на отшибе какого-нибудь поселка?

— Дом вообще посреди леса. В нескольких милях находится небольшой городок. Но там тоже лучше особо не светиться.

— Значит, практически затворники будем, — задумчиво протянула Ольга. Страхи начали возвращаться.

Барнс, пока они отдыхали, ни одного слова не произнес, будто происходящее его никак не касалось. Только настороженно смотрел в окно.

— Закругляйтесь, нам пора. И достаньте теплые вещи, скоро станет еще холоднее, — поторопил Роджерс.

В машине мысли снова переключились на человека, с которым она вскоре останется наедине. На человека, в подкорке которого записана программа, превращающая его в машину для убийства. Который пугал ее одним видом. Один его взгляд и сердце испуганно заходилось в бешеном ритме.

И никакой логике не поддавался ее слепой страх.

Чтобы не зацикливаться на нем, она принялась размышлять в другом русле. Капитан Америка — тот, для кого слово «честь» не пустой звук, считал Барнса другом. Ради него Роджерс пошел против всех. Он доверял своему товарищу и хотел помочь.

Проскользнула интересная мысль: будь у Роджерса проблема, она бы с радостью ему помогла. Стивен не пугал ее, скорее наоборот. Красивый, светлый. Весь какой-то… Правильный. Сны с его участием она бы смотрела с удовольствием. И Роджерс был не Барнс.

Ольга вздохнула, что толку думать о том, чего никогда не может быть. И нет, она не была влюблена в Роджерса, хоть он, безусловно, и привлекательный мужчина — греза многих юных, и не очень, девушек. И она не страшненькая. Фигурка не подвела: ладная, хрупкая, с длинной красивой шеей, которую она подчеркивала короткой стрижкой. Но лицо красотой не отличалось: длинный, с небольшой горбинкой и тонкими ноздрями, нос; высокие, похожие на монгольские, скулы; слишком большой рот; маленькие серо-зеленые глаза. В сочетании с нежным овалом лица, ее внешность можно было бы назвать интересной. Но спутница Роджерса должна была обладать столько же высокой и чистой моралью, которой она похвастаться не могла.

Прогнав легкомысленные мысли о Стивене, хотя думать о нем было чертовски приятно, она продолжила размышлять дальше. Друг Стивена нужен был Фьюри. Довольно скользкому типу и бывшему главе бывшей организации ЩИТ. И Фьюри, как безумный коллекционер, собирал команду людей, чьи способности пугали обычных смертных. Но они защищали мир. Среди них был и Роджерс, моральные качества которого не подвергались сомнению. В общем, Нику тоже нужен был Барнс. Еще один герой, который защитит людей от зла? Впрочем, это была только догадка.

Но Ольга считала себя реалистом. И она отдавала себе отчет, что результат, который от нее ждут, будет совсем не тот. С другой стороны, знать об этом никому не следовало. В общем, вера — уже половина сделанного дела. И надо будет сделать на этом упор. А дальше, поживем — увидим.

Она устало вздохнула. Одни вопросы кругом. И самый главный — она не могла понять, что же именно в Барнсе вызывало у нее страх. И как от него, от медленно сводящего с ума страха, избавиться. Но у Ольги были свои моральные принципы — спустя рукава работать не будет.

— Ольга, что же вы задолжали Фьюри? — не сдержал любопытства Роджерс.

Она глубоко погрузилась в мысли и не сразу поняла, что ее спрашивают. Удивительно, что Фьюри ничего не рассказал. Поколебавшись — доверие должно быть обоюдным, она все же со вздохом ответила:

— Это он помог мне получить биопротез. Даже через свои более чем обширные каналы я не смогла бы получить такой. Мегасовременный, чувствительный к боли и перепадам температуры и практически не отличающийся от обычной руки… Вообще, это грустная история. Но важно, что я приспособилась и по-прежнему работаю в медицине.

— По-прежнему?

— Ага, — Ольга кивнула, но подробно отвечать на вопрос не стала.

Разговор дальше не клеился. Ей, безусловно, хотелось пообщаться с Роджерсом, он ведь живая легенда. Но чутье и какие-то смутные неоформленные мысли подсказывали ей не расспрашивать Стивена о прошлом.

Еще затемно они подъехали к дому, в свете фар казавшемся неприветливым. Ольга выкарабкалась из машины и мороз, на пару с порывистым ветром, резко выбили одурманивающую сонливость. Она с любопытством огляделась, хотя окрестности трудно было разглядеть: небо, затянутое тучами, не пропускало свет от луны и звезд, а фары освещали лишь фасад неуютного, темного дома.

В доме было на удивление тепло, но в воздухе витал запах нежилого жилья. Ольга заглянула в гостиную, оказавшуюся большой и просторной, потом зашла на кухню, которая наоборот была крохотной, едва ли двум людям здесь можно было разминуться, и увидела на столе конверт с ее именем. Она взяла его в руки с какой-то опаской, погладила чуть шероховатую бумагу и, наконец, медленно и аккуратно вскрыла.

«Здравствуйте, уважаемая мисс Хоуп. Я очень сожалею, что именно таким способом вы отплачиваете мне услугу, но особого выбора у меня не было. В вашем полном распоряжении мой дом. К вашему приезду приготовили спальни, привезли продукты и подключили телевидение, в подвале вы обнаружите спортзал. Все для вас. Единственного, чего не будет — это Интернета. И связь только с мистером Роджерсом, но прошу крайне редко ее использовать.

В пяти милях расположился небольшой городок, до него вы доберетесь на машине, которая стоит в гараже. Прошу вас и мистера Барнса представляться супружеской парой. Это ради вашей общей безопасности. В конверте вы так же найдете кольца. Представьтесь какими-нибудь православными греками, кстати, документы тоже в конверте. Я бы предложил вам представляться братом и сестрой, но подозрительно, что столь близкие родственники будут жить так долго на отшибе, а лишние пересуды ни к чему.

Я догадываюсь, что вы захотите применить код к сержанту Барнсу. Прошу, прежде чем его применить вызовите Стивена. Опять же, для вашей общей безопасности.

И еще. Я в вас верю. Конечно, я сомневаюсь, что вы сможете вытащить ту дрянь из головы сержанта Барнса, но вы сможете научить заново с ней бороться. Я знаю, что у вас получится. Знаю на собственном опыте.

Всего наилучшего, ваш Ник Фьюри».

Ольга тупо уставилась на письмо, перечитала еще раз, достала кольца и примерила то, что поменьше. Село как влитое.

— Фьюри знает размер моего безымянного пальца, — растерянно сказала Ольга. — Откуда?

— Честно говоря, без понятия, — обескуражено сказал Роджерс.

Ольга неопределенно хмыкнула и, вздохнув, ответила:

— Ладно. Думаю, все устали и надо отдохнуть. Стивен, вы надолго с нами останетесь?

— К сожалению, я буду вынужден уехать сразу, как отдохну.

Ольга не смогла скрыть своего испуганного огорчения, но Роджерс ей лишь ободряюще улыбнулся. Спохватившись, она посмотрела на Барнса, но тот хмуро оглядывал кухню и, кажется, не видел ее испуга.

На втором этаже расположились четыре маленькие спальни, ничем не отличавшиеся друг от друга: неуютные, аскетичные, словно номера в гостиницах, и с безликими картинами на стенах. Свою она распознала по покрывалу розового цвета. Еще Ольга обнаружила в разных концах коридора две ванные комнаты с совмещенными санузлами, что ее даже обрадовало.

Перед тем как уйти в свою спальню, Ольга тихо попросила Стивена не уезжать не попрощавшись. Хоть лишних пять минут побыть не наедине с мужчиной, которого она боялась.

Когда Ольга проснулась, она каким-то шестым чувством поняла, что Роджерс уехал. В доме стояла полнейшая тишина. Ольге до одури не хотелось выползать из комнаты и, замотавшись в одеяло, как в кокон, она предалась черным мыслям. Ей представлялось, как Барнс подкрадывается к ней сзади и начинает душить. Или ночью, когда она спит, приходит в спальню и душит подушкой. Или хватает резко нож и режет горло, заливаясь ее кровью. Все картинки почему-то выглядели комичными. У Барнса было кровожадное выражение лица, как в плохих фильмах ужаса, а Ольга пафосно умирала. Потянувшись, она долго вздохнула, усилием воли прогнала мрачные видения и нехотя поплелась в ванную комнату.

В уютной гостиной, выполненной в бежевых тонах, на мягком диване сидел Барнс с дневником в руках. Большой телевизор, повешенный на стену, был выключен, старый музыкальный центр тоже, и тишину нарушало только тиканье часов. Отметив, что Барнс начал выполнять рекомендации, она тихо поприветствовала:

— Добрый день, Джеймс.

И быстро добавила, увидев, что он судорожно закрыл тетрадь:

— Это ваш личный дневник, читать я его не буду. Пишите когда и где вам хочется, лишь бы писали.

При виде Барнса все мысли, даже черные, вылетели из головы. Она нервно покусала губы, посмотрела на большие настенные часы, которые показывали уже почти два часа дня и спросила:

— Стивен давно уехал?

Барнс только кивнул, даже не взглянув на нее. Этот молчаливый кивок напугал больше, чем если бы он приставил ей пистолет. Если он не хочет идти на контакт, значит он и правда… правда… Сейчас она никак не могла озвучить даже мысленно то, чего боится.

Она покрылась липким потом и, едва слыша из-за бешеного стука сердца собственный дрожащий голос, начала быстро говорить:

— Итак, на сегодняшний день план действий такой: мы сейчас с вами завтракаем. Или обедаем, даже не знаю, как будет правильно. Потом прогуляемся, пока светло, оглядим окрестности. Вечером поужинаем и посмотрим какой-нибудь фильм или почитаем что-нибудь…

Барнс снова кивнул, и отчаявшись Ольга задала глупый вопрос:

— Кстати, во сколько здесь темнеет?

— Рано. Это горы.

Она протяжно выдохнула. Начитавшись детективов в юности, она считала, что необходимо установить контакт. Чем раньше, тем лучше.

Подружившись с жертвой, убийце сложнее будет убить ее.

Да вообще! С чего она взяла, что Барнс будет ее убивать? Хватит подлых мыслей, хватит дрожать как осиновый лист при каждом взгляде на него. Ольга упрямо мотнула головой. Сама себя накрутила и начала вариться в этом, да еще с удовольствием. Роджерс прав: во-первых, Ольга не тот объект, чтобы ради нее придумывать такую сложную схему и задействовать Барнса, а во-вторых, есть программа, которая активируется только тогда, когда зачитывается код. Но подсознание — штука темная…

И все же, облегчение внезапно навалилось и у нее подкосились ноги, от чего пришлось опереться на спинку дивана. Осознав, что молчание затянулось, она выдавила:

— Тогда с обедом следует поторопиться. Пойдемте на кухню. У вас есть предпочтения в еде?

Когда Барнс резко встал с дивана, Ольга вздрогнула, а сердце ушло в пятки. Она еще раз мысленно отругала себя за трусость.

— Нет, — после заминки ответил Джеймс.

— А из напитков? Чай, кофе, кола?

— Мне все равно.

— Тогда попробуем начать с кофе. Колу, — Ольга открыла холодильник и увидела несколько упаковок колы, — мы пустим на что-то более полезное, чем наши желудки.

Кухня была хорошо оснащена: двухкамерный холодильник, битком набитый продуктами, варочная поверхность, духовой шкаф и другая бытовая техника, без которой уже невозможно представить жизнь современного человека. Первым делом Ольга потянулась к кофеварке. Барнс же безучастно сидел за столом.

Пока Ольга готовила кофе, мысли, наконец-то, вошли в правильное русло. Вполне вероятно, что вне стен клиники реабилитация Барнса может пройти неплохо именно потому, что ему придется втягиваться в бытовые процессы жизни. Готовить, что-то ремонтировать, ездить за покупками, общаться. Хотя разговорить его, казалось Ольге, будет сложнее всего. Значит, придется разговаривать за двоих. Любопытная мысль остро кольнула: он же был лишен такой жизни, к чему, в конечном итоге, она приведет? Она с досадой поморщилась. Как-то раньше надо было думать об этом. Ну что ж, сделанного уже не воротишь. Как ни крути, клиника была бы наилучшим выходом.

Очнулась она, когда кофеварка начала весело потрескивать, оповещая, что кофе готов. Ноздри Ольги затрепетали, улавливая упоительный, чуть сладковатый, с примесью шоколадной нотки, аромат и она зажмурилась от удовольствия.

— Джеймс, вы умеете готовить? — спросила Ольга, разливая кофе по кружкам.

— Нет.

— Будем учиться вместе, — она несмело улыбнулась. — Я тоже не умею.

Попивая маленькими глотками обжигающий напиток, она вспомнила, что Роджерс дал досье на Барнса и просил не рассказывать ему об этом и отругала себя за то, что валялась без дела в кровати, вместо того чтобы ознакомиться с ним.

Допив свою порцию, Ольга приступила к приготовлению обеда, точнее гарнира. Барнса же она попросила заняться мясом и внимательно проследила, как тот его нарезал. Отметила, что координация не нарушена: он четко, быстро и без лишних движений отрезал два куска. Хотя, по правде, когда он взял нож, Ольга испуганно вздрогнула и тут же испуганно посмотрела на него. Заметил? Нет? Но Барнс если и заметил, то виду не подал.

Ольга наставляла его: отбить мясо, поперчить, кинуть на сковородку. Он все делал беспрекословно и молча. Лишь кивал или пожимал плечами. Ольга от досады закусила губу, необходимо было разговорить его хоть ненадолго. Чтобы понять, нарушена ли речь.

Когда мясо с гарниром приготовилось, они пообедали. Опять же, она внимательно присмотрелась, как он ел. Быстро и аккуратно. Кристофер Лоуренс ел неряшливо, всегда что-то пачкал или разбрызгивал. Ей неприятно было с ним обедать, хотя во многом он был хорош и в первую очередь, как врач.

Ольга загрузила грязную посуду в посудомоечную машину и предложила пойти погулять, пока еще на улице было светло.

В шкафу в прихожей нашлась теплая одежда и обувь по размеру. Ольга соскучилась по снежным зимам. В Сан-Франциско, где она жила последние полтора года, снег зимой был редкостью и она ощутила небольшой энтузиазм от предстоящей прогулки.

— Ой, кольца забыла. Вряд ли кого-нибудь встретим в лесу, но Фьюри сказал их носить. Вы знаете Ника Фьюри?

— Нет.

— Нельзя сказать, что я его тоже знаю. Так, знакома. В письме он написал, что мы должны представляться супружеской парой.

Ольга сбегала за кольцами. Видеть свой палец снова окольцованным было неуютно.

— Вот. Наденьте.

На улице стояла типичная февральская погода. Завывал сильный ветер, рваные клочья низких облаков постепенно затягивали небосвод и обещали обильный снегопад. Но пока еще проглядывало солнце. Ольга с наслаждением вдохнула кристально-чистый воздух с горьковатым хвойным запахом и начала разглядывать дом, который снаружи не производил впечатление большого, но внутри, на удивление, оказался вместительным. Дом покрасили в темно-зеленый цвет и построили на невысоком холме, ярдах в пятидесяти от основной дороги. Разлапистые ели близко подобрался к жилищу и надежно скрывали его от посторонних глаз. А за домом открывалась небольшая площадка — летом здесь было бы удобно играть в волейбол или бадминтон.

Осмотревшись, Ольга поинтересовалась:

— Вы умеете кататься на лыжах?

— Умею.

— А я нет. Ни на лыжах, ни на коньках. Нам оставили приличную сумму денег, думаю, что в городе мы сможем купить лыжи. Надо будет попробовать.

Барнс лишь пожал плечами. Ольга устремилась в лес, но идти по пересеченной местности было тяжело и вскоре ей стало жарко. Барнс же шел легко, настороженно и постоянно окидывал взглядом окрестности.

— Хотя где здесь кататься? Сплошные деревья, — недовольно пробурчала Ольга.

— Вы в лесу никогда не были?

Ольга удивилась острому слуху Барнса, ей казалось, что она тихо ворчала. Но осознав, что Барнс сам о чем-то спросил, она улыбнулась.

— Нет. Точнее один раз летом за грибами ходила. Мне тогда лет пятнадцать было. Так боялась поганок набрать, а набрала полное ведро сыроежек. Более… благородные грибы собрали мои друзья. Они-то не первый раз ходили за ними.

С наступлением сумерек Барнс стал еще настороженней и заразил нервозностью Ольгу. На обратном пути она шла и вертела головой, проклиная свою трусость. За каждым деревом ей начали казаться наемники. Она тихо вскрикнула, когда впечаталась в спину вставшего Барнса, который поджидал ее отставшую.

— Извините, — невнятно пробормотала Ольга. — Как-то здесь неуютно.

Дома они быстро приготовили легкий ужин, и Ольга с отвращением отметила у себя трясущиеся руки. Для успокоения она заварила ромашковый чай.

— Джеймс, вы не страдаете бессонницей?

— Страдаю.

Ольга обратила внимание, что Барнс не сказал, что плохо спит, а использовал слово, которое произнесла она сама. Кивнув на чайничек, она сказала:

— Тогда в качестве лечебных целях необходимо его пить три-четыре раза в день. Пока заваривается, могу ли я осмотреть ваш… вашу руку?

Барнс пожал плечами и аккуратно стянул толстовку, стараясь не делать резких движений. Ольга робко подошла и внимательно оглядела стык с живой плотью. Как завороженная, она провела пальцами левой руки по аккуратному шву, легонько прошлась по месиву из шрамов на груди и, спохватившись, отдернулась. Ей показалось, что пальцы ее бионической руки подрагивали. В голове от собственной смелости зашумело, но все же она заметила, что Барнс сидел как истукан. Не пошевелился, не поморщился.

— Удивительно, — прошептала Ольга. Она отошла от Барнса, но все еще поглядывала на искусственный плечевой сустав. — Она чувствительна?

— Да.

Ольга сосредоточенно разлила чай, понимая, что необходимо задать неприятный вопрос. Была у нее черта — оттягивать неприятные моменты. Но все же она спросила:

— Джеймс, я должна спросить как вы ее получили. Я понимаю, что вам, возможно, неприятно все это вспоминать. Или нет?

— Да. Я чувствую… вину.

Ольга обдумывала ответ. И вот оно! Вот оно смутное ощущение, из-за которого она в машине не расспрашивала Роджерса о прошлом. Она начала вспоминать слова Барнса еще в ее квартире. Нет, горечи в словах нет было. Но… Было определенное желание не доставлять хлопот. Он сам предлагал себя заморозить.

Ольга тяжело вздохнула. О вине она кое-что знала.

— Наши воспоминания, — тихо сказала Ольга, — действия которые мы совершали, порой окрашены негативными или условно негативными эмоциями. Страх, стыд, грусть, печаль или вина. Вспоминать часто больно по разным причинам. Я не настаиваю, чтобы вы рассказали об этом сейчас, если не хотите. Но я буду ждать, когда вы расскажете.

Грея вечно холодные руки о чашку с чаем, она надеялась, что в досье на Джеймса Бьюкенена Барнса найдется какой-нибудь ключик к его пониманию. А еще ей отчаянно хотелось окончательно избавиться от страха. Который за четыре дня знакомства с ним стал уже родным. И который она отвратительно скрывала от него.

Досье оправдало надежду лишь частично. В нем говорилось, что Барнс родился десятого марта тысяча девятьсот семнадцатого года, охарактеризован как человек с достаточно высокими моральными качествами, ветеран Второй Мировой войны. В детстве подружился со Стивеном Роджерсом. Когда Роджерс стал капитаном Америка Джеймс пошел за ним, как верный его соратник. В сорок третьем попал в плен, где вынес долгий период пыток. В сорок пятом сорвался с поезда и считался погибшим. Дальше было досье уже на Зимнего Солдата, от которого волосы на голове зашевелились. Семьдесят лет постоянного контроля и манипуляции сознания. Семьдесят лет постоянных заморозок и обнуления. Что же творится в его голове и как это выяснить?

Ольга принялась размышлять. Уже в сороковых годах были технологии, позволяющие сделать такой высококачественный протез как у него. К слову не хуже, а то и лучше, чем ее. В сороковых же годах в него внедрили программу, нацеленную на безоговорочное выполнение приказов, отметающую всю человеческую сущность Барнса, его личность. Но с воспоминаниями приходит чувство вины за содеянное, когда он был Зимним Солдатом. Значит, личность не стерта. Ольга предположила, что тогда же существовал способ извлечения внедренной программы. Надо было сказать Стивену, чтобы он поискал эти способы, пока она со своей стороны занимается восстановлением способности бороться с ней. И ему бы в помощь не ее, бывшего, хоть и талантливого, хирурга, а высококвалифицированного психотерапевта.

Закрыв досье, Ольга принялась вспоминать и анализировать поведение Барнса. И отметила у него апатию. Нет ни собственных желаний, ни целей, ни мотиваций. Живет себе и живет такой бычок на свете. Живет ли? Выживает.

С этими мыслями Ольга и уснула.

Запись результатов МРТ, как и предполагала Ольга, ничего не дала. Поэтому несколько дней она тестировала Барнса, имеющимися в ее арсенале тестами. И все же тестирование и наблюдение оказались показательными. Обнуление затрагивало долговременную память, но амнезия оказалась временной. Кратковременная память была в норме, переход, по тестам, в долговременную не нарушен. Так же в порядке была и речь: Ольга не выявила ни афазии, ни дислексии. Низшие отделы головного мозга, на первый взгляд, работали правильно. Высшие — тоже. Мышление и логика не хромали. Логические задачи щелкал, как орешки, а примененная технология, широко распространенная в педагогической практике, выявила хорошее воображение и способность критически мыслить.

Страх перед Барнсом, впрочем, никуда не ушел. То есть умом она его не боялась. Уже легко с ним заговаривала, но стоило Барнсу сделать резкое движение, как Ольга испуганно сжималась или отшатывалась. И всегда потом ругала себя за это.

Они вместе ходили в спортзал, расчищали снег с дорожек, гуляли в лесу, готовили, пили ромашковый чай. Но на разговор Барнс выходил неохотно, инициативу ни в чем не проявлял. Он немного оживлялся, когда они обсуждали просмотренный фильм, или когда она применяла к нему педагогические технологии. Говорить о прошлом, отвечать на вопросы отказывался, хотя и прошло уже около двух недель.

А Ольгу все больше беспокоила его апатия.

Они снова гуляли по зимнему лесу. После каждодневных прогулок Ольга уже легче шагала по рыхлому снегу, но в этот день порывистый ветер норовил сорвать шапку с головы, а колючий снег больно жалил лицо. Ольга упрямо брела вперед, пока они не дошли до опушки, где она устало присела на поваленную ель. Всю дорогу Ольга обдумывала и все же решилась сказать, что ее тревожило:

— Джеймс, меня беспокоит ваша апатия. Вы не проявляете инициативы в чем-либо, уклоняетесь от разговоров, не хотите отвечать на вопросы. Я могу поинтересоваться, в чем дело? Только давайте хотя бы сейчас разговор у нас будет честным и открытым.

— Я не верю, что у вас получится.

Откровенно говоря, Ольга долго готовилась к этому разговору: проговаривала фразы, проговаривала его возможные ответы, строила, в общем, возможный диалог. И ответ ее не удивил.

— Джеймс, не у меня должно получиться. У вас! Пока мы ехали сюда, я говорила, что вера, воля и настрой на положительный результат — это как минимум половина успеха. Трудно работать с пациентом, которому все безразлично.

— А вам самой не безразлично?

— Нет. Я врач, мой долг лечить и спасать жизни. В моей практике был случай, когда пациент не боролся за свою жизнь и это погубило его. Вспомните, опять же, Падме из Звездных Войн, — Ольга решила привести сомнительный, хотя яркий и показательный, пример из фильма, с которого она начала знакомить Барнса с современным кинематографом. — Но чаще всего, даже безнадежные больные излечиваются, потому что хотят жить. У вас же все наоборот. По моим прикидкам и результатам тестов вы здоровы, ваш мозг функционирует так, как должно, но при этом ваше безразличие к происходящему…

Ольга не закончила фразу. Лишь покачала головой и уставилась в глубь леса.

Внезапно Барнс встал перед ней, прищурился и спросил:

— А вы хотите, чтобы я скакал как зайчик и радовался жизни?

Ольга затаила дыхание. Неожиданная эмоция, хоть бы и сарказм, от Барнса ее удивила и обрадовала, она даже легонько улыбнулась, и ответила:

— Я хочу, чтобы вы чего-то хотели. Или не хотели. Чтобы вы мне сказали: «я не буду нарезать овощи» или «я не хочу смотреть фильм» или «книга ужасно скучная и я вообще не люблю читать». Я хочу, чтобы вы проявляли какие-то желания, эмоции, заинтересованность в чем-то. Вы не робот, вы мне не прислужник, вы не обязаны исполнять мои просьбы. Я не хочу, чтобы вы спилили дерево по моей просьбе, а потом примотали его обратно, только потому, что я вас попросила. Я хочу, чтобы в ответ вы хотя бы спросили зачем. А еще лучше сказали, что не хотите этого делать.

Барнс резко подошел к ней вплотную. От испуга Ольга отшатнулась и чуть не упала с ели. Но он нагнулся и взял рукой за подбородок, заставив посмотреть прямо ему в глаза. Ольге показалось, что метель тотчас усилилась, хотя Барнс закрывал собой, дующий ей в лицо, ветер. Промелькнула мысль, что глаза нихрена не зеркало души, невозможно понять, что он сейчас предпримет. В его глазах цвета зимнего неба отражалось абсолютное ничего.

— Я хочу, чтобы вы не боялись меня.

— С ч-чего вы взяли, что я вас б-боюсь? — заикаясь прошептала Ольга дрожащими губами. Все силы она бросила на то, чтобы не отвести взгляд. Хотя понимала, что адреналин, расширивший зрачки, выдадут ее ложь.

— Я чувствую ваш страх. Особенно сейчас.

Ольга так близко видела его лицо, что разглядела лучики морщинок вокруг глаз. А еще ей показалось, что он принюхивается.

— В-вы должны п-понимать, что это инстинктивный с-страх. Жив-вотный, — еще тише сказала Ольга, покрываясь липким потом и готовая упасть в обморок.

Барнс вдруг горько усмехнулся и резко отпустил ее так, что она все-таки свалилась с ели. Направляясь к дому, бросил через плечо:

— Вы со своим страхом не можете справиться, а еще хотите, чтобы я верил в то, что вы поможете мне справиться с этой…

Ольга не расслышала окончание фразы. Опираясь руками на бревно, она пыталась учиться заново дышать. Спутанные мысли прыгали бешеными лягушками, не давали ухватиться за что-то важное. Что-то, что только сейчас до нее дошло.

Барнс знал, что она его боялась до усрачки. Но он не злился на нее, всего лишь не верил, что она сможет помочь ему. И именно она не давала ему возможности поверить и довериться. Испуганным зайцем вскидывалась каждый раз, когда Барнс делал резкие движения. Но что она могла поделать, если он и правда вызывал в ней животный страх?

А сейчас? Когда схватил ее ледяными пальцами, оставив обжигающие следы на коже? Когда попросил не бояться? Ольга четко поняла, что нет. Она, наконец, ясно поняла что вызывало в нем страх — его пустые, холодные, мертвые глаза. И она посмотрела в них.

Внезапно ее осенило, какая-то звенящая злость на себя ослепила, и она расплакалась — неистово, с надрывом. Никчемная, трусливая душонка. Барнс — солдат, с изломанной душой, человек, с поломанной судьбой — всего лишь не знал как показать, чтобы она не боялась его.

Анализировала она, черт побери, его. Не видела, как он старался не подходить близко, старался не делать резких движений, да и вообще, старался всегда быть на виду.

Размазывая сопли Ольга все-таки соскреблась и поплелась в сторону дома, не замечая добравшегося до костей холода. В душе поселилась тяжелая пустота.

Добрела до дома уже в густых серых сумерках, и ей было все равно заболеет она или нет. От такого фиаско, которым закончился планируемый разговор, впору было лечь и умереть. От позора.

— Вы заболеете, — сказал Барнс, топтавшийся на крыльце.

— Да и хрен с ним, — равнодушно ответила Ольга, проскальзывая мимо него в дверь.

Спотыкаясь и шатаясь, будто пьяная, доползла до кухни и без сил упала на стул. Вскоре начал бить мелкий озноб от пережитых эмоций — отходняк, как она называла такое состояние.

Барнс тихо вошел на кухню, включил чайник, достал чашки.

— Херней, — вдруг сказала Ольга.

— Что? — Барнс удивленно на нее посмотрел.

«Вот еще одна эмоция от истукана», — с каким-то злобным удовольствием подумала Ольга, понимая, что злилась на себя.

— Я не расслышала конец фразы. Вы сказали, что из-за того, что я вас боюсь, я не могу помочь вам справиться с этой херней.

Она говорила ровно, смотрела перед собой и своим поведением напоминала поведение Барнса. Который заваривал ромашковый чай, отчего Ольга слегка улыбнулась.

— Я вас боялась. Это правда, — сказала она, прихлебывая горячий чай мелкими глотками. — Я не знала почему. Роджерс за вас поручился. А я…

Ольга говорила отрывисто, пытаясь поймать ускользающие мысли. Тепло разморило, хотелось спать, но она продолжила:

— А я не поверила ему. Зря… Потом я перестала вас бояться… Ну, умом. Но все равно каждый раз пугалась. Не знаю… Глупо.

Ольга посмотрела на Барнса, который так же смотрел в пустоту перед собой. Неожиданно встал ком в горле и, откашлявшись, Ольга добавила:

— Сейчас… Мне ужасно стыдно. И это было… непрофессионально с моей стороны. И…

Слезы, которые, казалось, она выплакала еще в лесу, внезапно обожгли щеки и Ольга случайно громко всхлипнула.

— И я ведь никогда не была трусихой. Я ведь прошла огонь… Ик. И воду…

Ольга еще раз всхлипнула и невпопад добавила:

— Яблок хочется. Красных, больших и сладких.

На кухню опустилась тишина, нарушаемая только звуком тихого хода часов, доносившемся из гостиной. Но не напряженная, как бывала раньше, а уютная. Барнс принес дневник и что-то строчил в нем, Ольга пила третью кружку чая, пытаясь отогреться. Она снова захотела курить, даже начала подумывать не сбегать ли наверх за удачно припасенной пачкой сигарет. Но шевелиться было так лень, что она не сдвинулась с места.

Позже, когда Ольга стояла под тугими горячими струями воды, прокручивала весь день в мельчайших подробностях. Она рассудила, что копаться в себе смысла больше нет. Она виновата в своем страхе перед ним. Виновата, что не вызвала доверие, да, в общем, и не пыталась. И все. Пора двигаться дальше и наверстывать упущенное.

Но в груди разлилось приятное тепло, когда вспомнила едва мелькнувшее беспокойство в его словах: «Вы заболеете».

Все-таки Ольга заболела, хотя и приняла все необходимые меры. Но все же на следующей день она проснулась с паршивой ломотой в теле, заложенным носом и красными воспаленными глазами. И не столько простуда, а сколько отодвинувшаяся поездка в городок, ее огорчила.

Барнс же, после ее постыдного признания в собственной трусости перед ним, оставался по-прежнему молчаливым и неохотным на контакт. И по-прежнему отводил глаза. Хотя Ольга теперь сама пыталась поймать его взгляд. Она так и не смогла себе ответить на вопрос, зачем. Ей отчего-то казалось это важным.

Тем не менее, как-то вечером, когда Ольга сидела в гостиной и смотрела фильм, закутавшись в плед и обложившись бумажными платками, Барнс сам принес ей горячий чай. Просто молча и бесшумно поставил дымящуюся чашку перед ней на журнальный столик. Это проявление заботы Ольгу растрогало до слез и она снова почувствовала острый укол вины перед ним. Она лишь понадеялась, что слезящиеся глаза он спишет на простуду. В его внимательности она убеждалась не раз.

Когда же Ольга выздоровела, то первым делом настояла на поездке в город, хотя Барнс сомневался в том, что идея хорошая. Но ей отчаянно хотелось вкусно поесть, их стряпня была, мягко говоря, невкусной. Да и продукты уже заканчивались. А еще ей безумно хотелось яблок.

С погодой в день поездки им повезло: на улице стоял крепкий мороз, но яркое солнце на безоблачном небе пригревало и не было привычного, пронизывающего ветра.

Городок оказался действительно небольшим. Он уютно устроился в живописной долине, окруженный снежными холмами. Вниз вела широкая центральная улица, на которой кипела жизнь. Здесь были и магазинчики, в том числе новенький со спортивными товарами, аптека, почта, два или три бара. Упиралась улица, конечно же, в церковь.

Считая вопрос о вере слишком интимным, Ольга предложила просто туда зайти, забыв, что они представляются православными христианами. Барнс, как обычно пожал плечами, но выразительно повертел рукой с кольцом.

Тогда Ольга направилась в продуктовый магазин, искать яблоки. Прохожие на них смотрели, не скрывая своего любопытства. А продавец прямо так и спросил:

— Так это вы супружеская пара, которая поселилась в доме мистера Стивенса?

— Да. Решили растянуть медовый месяц в уединении, — Ольга постаралась счастливо улыбнуться, вживаясь в роль.

— Какой-то муж у вас хмурый, — лукаво сказал продавец.

На что Ольга лишь пожала плечами.

— Ах, простите, меня зовут Джек Харрис.

— Очень приятно, мистер Харрис. Я — София, а муж — Андреас. Какие у вас симпатичные яблочки. Я возьму четыре фунта.

Взвешивая яблоки, Харрис посетовал:

— Что ж вы так поздно приехали-то. Уж три недели, как вы тут, а приехали первый раз.

— Ну, медовый месяц он такой, — неопределенно отмахнулась Ольга, стараясь не покраснеть. — Вот, решили теперь осмотреться. Какие у вас тут развлечения?

— Да какие тут могут быть развлечения, в этой глуши. Бары работают, по выходным танцы. Ну, вот открыли горнолыжный курорт. Уже были там?

— Нет, еще не доехали.

— Ну, ваша-то дорога в стороне, к нему трудно проехать, а вот ежели объезжать через наш город, то попасть туда легко. Построили новый курорт, уже люди потянулись. Так глядишь, наш городок и разрастется. Уже гостиница там заполнена под завязку, так сюда напрашиваются пожить.

Ольга тревожно переглянулась с Барнсом. Лишь бы до них не добрались, ищущие жилья. Быстро попрощавшись с продавцом, они вышли на морозный воздух.

В этой глуши не было ни достопримечательностей, ни чего-либо стоящего, что можно было бы посмотреть, поэтому Ольга предложила зайти в бар, который, к счастью уже работал, и там пообедать. В просторной, но уютной полутемной зале столики были расставлены вокруг небольшой танцплощадки с низенькой сценой. В самом темном углу, неподалеку от массивной барной стойки, устроились несколько работяг, попивающих пиво из массивных кружек. Из колонок ненавязчиво доносилась музыка. Ольга осмотрелась и ей решительно здесь понравилось. Здесь витала какая-то домашняя атмосфера.

— Джеймс, скоро у вас день рождения, — мягко сказала Ольга, когда им принесли напитки. Себе она взяла бутылочку светлого пива, хотя не отказалась бы от чего покрепче, а Барнсу колу. И пока они ожидали заказанный обед, решила завести не очень приятный разговор.

— Вы помните, что у вас скоро день рождения?

Барнс хмуро мазнул по ней взглядом, который Ольга попыталась поймать. Но тот снова отвернулся и лишь кивнул.

— Я хотела бы пригласить Роджерса.

Он лишь пожал плечами. Ольга разозлилась. Как же трудно общаться с человеком, который избегает контакта. Любого.

— Джеймс, посмотрите на меня, — мягко попросила Ольга, сумев скрыть раздражение.

Она улыбнулась ему дрожащими губами, но Барнс так и не посмотрел ей в глаза. Ольга глубоко вздохнула.

— После вашего дня рождения я хочу провести эксперимент. Зачитать вам код.

— Почему вы говорите об этом так рано? Почти за две недели до… эксперимента.

Ольга не ожидала вопроса. Она думала, нет, она уверена была, что Барнс лишь кивнет или пожмет плечами. Один вопрос и вся злость испарилась, уступив место растерянности.

— Вы знаете почему, — прошептала Ольга.

— Боялись сказать мне дома, — с горькой усмешкой сказал Барнс.

— Да, — выдохнула Ольга.

Ее щеки запылали от стыда. От горечи в голосе Джеймса.

— Извините. Я правда отчего-то решила, что лучше сказать это здесь, — Ольга плохо справилась со смущением в голосе.

Их прервал бармен, когда принес заказ. Ольга шумно втянула запах жареного мяса и сглотнула слюну. Все-таки они оба паршивые повара.

— Вас обижает мой страх? — спросила она, дождавшись, когда уйдет бармен.

Барнс удивленно на нее посмотрел, но лишь покачал головой. А Ольга поежилась, ей показалось, что стало холоднее.

Она дыханием согрела пальцы и деликатно приступила к своему обеду, смакуя каждый кусочек. Стейк превзошел все ожидания — сочный, нежный, он таял во рту, хотя в этом маленьком консервативном городе, казалось, невозможно было прилично поесть. Ольга не смогла сдержать тихий стон удовольствия.

— Я больше не боюсь вас, — нарушила тишину Ольга и пожала плечами. Подняв указательный палец вверх, добавила: — Но у меня есть для вас задание.

Ольга откинулась на стуле — порция оказалась слишком большой и ремень давил на живот. От сытной еды она согрелась и ее разморило, поклонило в сон. А впереди еще был десерт. Который она с не меньшим удовольствием съест!

— Подумайте, как вас можно будет вывести из этого состояния… — Ольга осеклась.

Барнс настороженно посматривал на гулящую компанию, которая вела себя все более шумно и развязно. Она осторожно покосилась в их сторону. Их стол был уставлен пустыми кружками из-под пива. И когда только успели? Они откровенно пялились в их сторону и что-то обсуждали, оглушая помещение взрывами хохота. Один из них, явно заметив взгляд Ольги, послал воздушный поцелуй.

Ольге стало тревожно. Она заерзала на стуле и тихо сказала:

— Чем-то мы не понравились той компании.

— Да. Им не понравился я. А вот вы — наоборот.

Ольга занервничала и засуетилась, быстро собираясь, неловко уронила вилку на пол, чуть не разлила принесенный кофе.

— Блин, — с досадой поморщилась Ольга и, еще раз украдкой глянув на веселых работяг, добавила: — Нам надо избежать конфликта.

— Успокойтесь, — тихо сказал Джеймс. — Никакого конфликта не будет.

Он достал деньги, расплатился и помог Ольге одеться, немало ее этим удивив. Один из подвыпивших посетителей бара прокричал им что-то вслед, но она ничего не расслышала.

Домой они ехали уже в сумерках. Всю дорогу Ольга молчала, вспоминая неприятную историю в баре, из-за которой она не успела съесть вожделенный десерт. Это немного ее огорчало.

— Как думаете, Джеймс, а не съездить ли нам на горнолыжный курорт на денек-два?

Идея пришла в голову внезапно и без лишних размышлений показалась Ольге отличной.

— Не думаю, что это хорошая мысль, — с сомнением ответил Барнс.

— Это отличная идея! — Ольга воодушевилась и испорченное настроение мигом исправилось. — Вы покатаетесь на лыжах и я тоже.

— Вы ж не умеете.

— Ничего, научусь. На лыжах или на сноуборде, — Ольга помолчала, представив себе белоснежный крутой склон, синее небо, яркое солнце и себя с доской в руках и добавила: — Мне опостылел уже спортзал и лес вокруг дома.

Барнс, как всегда, только пожал плечами.

— А вы не хотите покататься? Сменить обстановку.

— Не знаю. Я не люблю горы, а тут они кругом.

Ольга слегка улыбнулась. Снова Джеймс ее удивил.

Дома они разгрузили купленные продукты и, когда Ольга позже заваривала ромашковый чай, с досадой отметила, что его-то они забыли купить. Пока чай заваривался, она с наслаждением впила зубы в яблоко, разбрызгивая сок и глубоко вдыхая любимый аромат.

— Почему вы не любите горы?

— Лаборатория, где меня держали, находилась в горах.

Ольга чуть не подавилась яблоком. Барнс на вопросы о прошлом либо отмалчивался, либо, с недавних пор, открыто говорил, что не хочет на них отвечать.

Откашлявшись, она прохрипела:

— Тогда тем более необходимо покататься. Если вам понравится, то образуется новая нейронная связь в голове. И уже не будете их так сильно не любить. Главное — открыться этому.

— У вас все так просто, — впервые у Джеймса было что-то похожее на улыбку.

Ночью Ольга не могла заснуть. Сильно болела рука. Такое уже несколько раз бывало, но врачи не могли выяснить причину, хотя она не раз проходила обследования у разных специалистов вплоть до психотерапевтов. Тупая пульсирующая боль терзала от кончиков пальцев бионической руки до локтя. Ей хотелось взять топор и отрубить мертвую кисть, лишь бы дергающая, изнуряющая не столько физически, сколько душевно, пытка отпустила. Руку, словно зажали в тиски и то сдавливали, то немного отпускали. Ольга скрутилась на боку, подтянув колени к груди и массировала ладонь и пальцы. Ощутимого облегчения массаж не приносил. Оставалось переждать несколько часов прежде, чем боль отпустит так же внезапно, как и началась.

Ольга сильно прикусила нижнюю губу, чтобы сдерживать стоны, как услышала посторонний звук. Она насторожилась и прислушалась: кто-то глухо бормотал, но слов не смогла разобрать. Ей показалось, что звук исходил из спальни Барнса. Ольга замерла, перестав даже дышать и уверилась, что не ей не показалось. Тихо выскользнув из комнаты она на цыпочках подошла к его двери — холодный деревянный пол под крадущимися шагами ни разу не скрипнул. Ольга тихо постучала. И не дождавшись ответа, приоткрыла дверь и шепотом позвала Джеймса. Ответом было все тоже невнятное бормотание.

Ольга зашла в комнату и зажгла ночник. Барнс метался в бреду, повторяя какие-то цифры и свою фамилию. Темные волосы слиплись от пота, мощная грудь содрогалась от рваного дыхания, железная рука комкала простыню, а на бледном, скорее зеленоватом, лице резко выделялись тени под глазами и недельная щетина.

Ольга легонько потрясла его за плечо:

— Джеймс. Джеймс, проснитесь. Это всего лишь кошмар.

Она повторяла его имя и трясла сильнее, но он так и не просыпался.

Внезапно Барнс резко сел и оттолкнул ее от себя железной рукой. Ольга больно впечаталась в стену и съехавшая на бок картина углом ударила в макушку, но Барнс наконец-то проснулся. Тяжело дыша, как будто после долгой пробежки, Барнс обезумевшими глазами смотрел на сползающую по стене Ольгу.

— Все в порядке, — Ольга соскреблась и подползла к кровати Джеймса. — Это всего лишь кошмар.

Ольга шептала всякую чепуху и робко присела на краешек кровати. Она смотрела на искаженное лицо Барнса и впервые сердце сжалось от жалости. С трудом проглотив ком, некстати вставший в горле, Ольга еле выдавила:

— Все хорошо, Джеймс. Все хорошо. Посмотрите на меня.

Она протянула руку, чтобы погладить его по щеке, но он перехватил ее и больно сжал.

— Джеймс, вы слышите меня? Скажите что-нибудь, — Ольга сквозь боль старалась говорить спокойно и ласково.

— Это… Это был кошмар. Да? — Барнс посмотрел на нее мутными, дикими, больными глазами.

— Да, Джеймс. Я рядом, все хорошо, это был всего лишь сон. Хотите, пойдем на кухню? Теплое молоко поможет успокоиться, — она снова шептала всякую чепуху, пытаясь сконцентрировать его на своем голосе.

Барнс тряхнул головой так, словно стряхивал кошмар. А Ольга, видя, что он начал приходить в себя, встала и легонько потянула его руку, чтобы он пошел за ней.

— Извините, я не хотел вас отталкивать, — Ольга слышала, что голос ему трудом подчинялся. — Сильно ушиблись?

— Нет. Все в порядке.

Ольга неосознанно потерла макушку рукой. Которая, кстати, перестала болеть.

Деловито гремя кастрюлькой, чтобы подогреть молоко, Ольга мысленно себя успокаивала, но руки дрожать не переставали. Ее даже не беспокоило то, что Барнс стоит в дверях в одном исподнем, а она, все так же босиком, в коротких шортах и розовой футболке с рисунком пушистых котят на груди.

— Вообще, есть мнение, что кошмары — это хорошо. Не хотите рассказать, что вам снилось? — прервала молчание Ольга.

— Не особо.

Ольга тяжело вздохнула. Сегодня ей впервые показалось, что натянулось некое подобие ниточки контакта. Тоненькой и ненадежной. И ей стало отчаянно жаль, что она рвется.

Но он вдруг спросил:

— Вам когда-нибудь они снились?

— Да.

О своих демонах ей хотелось говорить еще меньше. Но, спохватившись, что она ответила в стиле «Джеймса Барнса», быстро добавила:

— Я… Сейчас. Сбегаю за сигаретами только.

Вернулась она уже закутанная в длинный махровый халат и увидела, что Барнс уже разлил молоко по стаканам. Прикурив и сделав глубокую первую затяжку, Ольга зажмурилась от удовольствия. Кто бы знал, как давно она об этом мечтала! И низким, более хриплым голосом, чем обычно, сказала:

— В-общем, чуть меньше двух лет назад я поехала со своим мужем, военным врачом, в Ледарию⁽¹⁾. Его туда назначили.

Джеймс удивленно приподнял брови. Ольга потерла безымянный палец без обручального кольца, которое она при первой возможности снимала, и продолжила:

— Там, с две тысячи одиннадцатого года идет гражданская война. Мы тогда только поженились, и я поехала с ним. Решила, что врачебную практику я там тоже смогу осуществлять. Тем более хирургом. Одним… не очень прекрасным днем, мы ехали из столицы в Эль-Ханишир, когда на нас напали боевики оппозиции. Пальнули из рпг, впереди взорвался хаммер. Водитель нашего хаммера не смог справиться с управлением, и мы перевернулись. По нам стреляли.

Ольга замолчала. Последние несколько месяцев она усилием воли прогоняла мысли о прошлом.

Молчание затянулось. Ольга собралась с духом и продолжила:

— В-общем, тогда погиб мой муж, а я вылетела в окно, когда мы катились. Машиной зажало мою руку так, что спасать было нечего. После этого мне долго снился переворачивающийся военный хаммер. Иногда всю ночь машина переворачивается, как в замедленной съемке, а я болтаюсь как в невесомости. Иногда снится, как меня закрывает муж, а его спина окрашивается красными пятнами. Или снится, что зажимает мою руку, а я пытаюсь ее вытащить и никак. Короче, разные интерпретации одного и того же события.

Ольга затушила сигарету в раковине и прикурила следующую. Как всегда при этих воспоминаниях о себе напомнило чувство вины: ничем и никем не вытравленное, зудящее и навязчивое. Скреблось острыми когтями, раздирая душу.

— Я… Я могла бы отговорить его, приложи я больше усилий. Ну, от назначения туда. Наверное. Не знаю. Но думаю, что да.

Ольга криво усмехнулась и продолжила:

— С потерей мужа я смирилась… Наверное. Вот и на ухаживания доктора Лоуренса ответила. Но с виной я смириться не могу.

Она судорожно вдохнула, докурила вторую сигарету и потянулась за третьей. Во рту горчило, но до дрожи хотелось чувствовать эту горечь. Хотелось чувствовать что-то, кроме непомерной тяжести чувства вины. Но Барнс мягко отобрал от нее сигареты.

— С Ником Фьюри я познакомилась за пару месяцев до своего отъезда в Ледарию. Я оперировала его после покушения на него. Операция была сложная, многочасовая, очень много повреждений. А когда я после Ледарии лежала в больнице в Штатах, он меня навестил и сказал, что поможет мне сделать крутой протез, но это будет стоить мне услуги. Он подкупил меня тем, что с его протезом я смогу продолжать хирургическую практику, — и, мрачно усмехнувшись, добавила: — Это была какая-то сделка с дьяволом. Где выигрывает только он.

Ольга стояла и смотрела на свои дрожащие руки. Она проходила терапию. И хотела быстрее окунуться в работу, хотела работать двадцать пять часов в сутки, чтобы не выть одиноко в пустой квартире. Потом она сменила город, влилась в новый коллектив. На горизонте замаячил обаятельный доктор Лоуренс. Новый город — новая жизнь. И старая боль.

— Но какой бы ни был крутой протез, — почти шепотом сказала Ольга, — оперировать я больше не могу. Мой мозг его отторгает. Он действительно прекрасно функционирует, как родная рука. И выглядит… Кожа, как настоящая, все эти косточки, суставы… Но я знаю, что… не моя рука. Я прошла переквалификацию, старалась наладить жизнь…

На кухне воцарилась гнетущая тишина. Ольгу заколотило от сдерживаемых эмоций. Снова, как тогда в холодной квартире, хотелось кричать и выть, и снова, и снова, и снова крушить все, что под руку подвернется.

Она не думала, что все так повернется. Что снова придется запрещать себе думать об этом. Стискивая зубы и продираясь сквозь боль, продолжать жить заново.

На кухне пахнуло свежим сигаретным дымом. Она недоуменно посмотрела на Барнса, который протянул ей прикуренную сигарету. Благодарно кивнув, Ольга начала размышлять о нем: огромном, сильном мужчине, которого неласковая судьба потрепала еще сильнее. Ведь и он мечтал, наверное, о спокойной жизни. Была и девушка, на которой он хотел бы жениться, завести семью. А еще была война. И это. И мерзотная сука-судьба все никак не отцеплялась от него. Послала ему Ника Фьюри.

— Простите, Ольга, — тихо сказал Джеймс. — Я не хотел…

— Я обещала быть честной, — со вздохом ответила Ольга. — И я думаю, что на сегодня воспоминаний хватит.

Барнс, как обычно, кивнул и, отобрав у нее половину выкуренной сигареты, докурил ее сам.

1) Ледария — вымышленное государство.

Вернуться к тексту

Когда Ольга окончательно уверилась, что выздоровела после простуды, они поехали на горнолыжный курорт. До дня рождения Барнса оставалось всего несколько дней, но Ольге отчаянно хотелось сменить обстановку.

И все было именно так, как представила себе Ольга: синее небо, яркое, уже весеннее, солнце, белоснежные горы и крутые склоны. Народу было полно: молодежь, семейные пары с детьми и даже вполне немолодые люди. Яркие костюмы, расписные сноуборды, смех, то и дело вспыхивающий с разных сторон — все это поднимало настроение.

Широко улыбаясь, Ольга вертела головой. Высмотрела прокат лыж и сноубордов, дежурный медперсонал, кафе.

Пока она узнавала информацию по прокату снаряжения, Барнс купил два кофе. Чем немало удивил Ольгу. Обрадованная столь неожиданной инициативой, она рассказала, что успела узнать и в конце добавила:

— Если вам понравится, Джеймс, то здесь есть гостиница, можем попробовать заселиться, чтобы и завтра покататься. Ух, и здорово же здесь!

Ольга приплясывала от возбуждения, а Барнс растеряно озирался. Уныние, охватившее ее в последние несколько дней, начало развеиваться, уступая место энтузиазму и желанию немедленных каких-нибудь действий.

— О! А вот там, — Ольга показала пальцем направление, — прокат снегоходов. Давайте покатаемся? М?

Онаулыбнулась своему отражению в его очках. Барнс пожал плечами и пошел в указанном направлении, а Ольга засеменила рядом, еле поспевая за ним.

— Только я не умею его водить.

— То есть, вы хотите, чтобы я вас покатал? — уточнил Барнс.

— Ага.

— Ладно, — пожал плечами Джеймс.

В пункте проката снегоходов им показали маршрут, взяли залог (благо, Фьюри оставил действительно внушительную сумму денег) и проинструктировали на случай поломок.

Ольга с замиранием сердца подошла к еще новенькому снегоходу, аккуратно села и легонько положила руки на плечи Барнса.

— Держитесь крепче. Спуск будет скоростной.

Ольга поудобнее обхватила Джеймса за талию и отметила, что руки еле сошлись. И спуск действительно был скоростным, у нее захватило дух так, что забыла как дышать. От резкого выброса адреналина сжались внутренности и Ольга сама не заметила, как вжалась в Барнса. И, чего уж греха таить, было страшновато. А еще хотелось, чтобы это не заканчивалось.

Внизу, когда Джеймс остановился, Ольга скатилась со снегохода и упала в снег. Раскинув руки и глядя в голубое, без единого облачка, небо, выдохнула:

— Это было безумно круто.

Она не видела, что сержант Барнс смотрел на нее и почти улыбался.

— А что чувствуете вы? — поднимаясь на дрожащие ноги, спросила Ольга.

— Не знаю. Скорость.

— Неужели она вас не будоражит? Ветер в лицо, свист в ушах, мелькание обочины. Адр-р-реналин. Наверное, съезд с горы на лыжах дает такие же ощущения.

— Не знаю. Но у меня есть шанс сравнить.

Ольга залезала на снегоход с улыбкой, отмечая, что Джеймс немного расшевелился. Подразморозился, пришло в голову глупое сравнение. Им обоим явно пошла на пользу смена обстановки.

Они проехали весь маршрут еще раз. Не отказалась бы и третий, но надо было успеть еще дать покататься Барнсу на лыжах. После первого спуска, Ольга поинтересовалась, понравилось ли ему. На что он, как обычно, пожал плечами и пошел на второй круг. Пока ждала, когда накатается Барнс, она решила найти инструктора и начать самой учиться кататься. Инструктор подробно рассказал преимущества и недостатки одного и другого вида спорта, и Ольга склонилось к сноуборду. Через час она совершила свой первый спуск под чутким руководством инструктора. Но к великому сожалению Ольги начало уже темнеть. Она нашла Барнса:

— Ну как, Джеймс?

— Просто так спускаться скучновато.

— А я немного научилась кататься на доске. Лыжи пришлось отмести, так как на них сложнее. Вот. Мы остаемся или поедем?

Голос у Ольги дрогнул. Ей безумно не хотелось ехать домой и она с мольбой посмотрела на Барнса.

— Давайте останемся, — равнодушно ответил Барнс.

— Спасибо, — прошептала Ольга.

В гостинице оказался свободным только один номер с двухместной кроватью. Ольга растерянно посмотрела на Джеймса. Чего скрывать, ей хотелось здесь задержаться, но ночевать не просто в одном номере, а в одной кровати ей было… неловко.

— Вы боитесь? — тихо спросил Джеймс.

Ольга покачала головой:

— Нет. Просто неловко. Это…

— Трусиха, — прервал ее Барнс.

Неужели он ее поддразнивает? Но лицо было абсолютно серьезным, а взгляд холодных стальных глаз колючим. Не колючим, морозным, отметила про себя Ольга.

— Ну уж нет. Не трусиха, — приняла она вызов. — Заселяемся.

Ольга думала, что уснет как убитая. Давно так не уставала, а сон все не шел. Она отодвинулась от Барнса так далеко, как это позволяла кровать и вглядывалась в темноте в профиль мужчины, которого она до недавнего времени боялась. Боялась до икоты. Которому, потом, доверила свои кошмары. И который молчаливо ее поддержал. Тогда, на кухне, когда они так и не выпили молоко и выкурили одну сигарету на двоих. Тогда, когда он хотел погладить ее, но отдернул руку. Она видела. Тогда в полумраке маленькой кухни его глаза казались черными и блестящими. И взгляд был не морозным, не свирепым и не колючим, а понимающим и теплым. После, она долго не могла заснуть, до утра. И цеплялась за тот момент почти осязаемого сопереживания, за тот длинный миг, когда он собой закрыл от нее весь мир. И Ольга четко понимала, что готова была еще раз пережить все страхи, всю тяжесть раздирающей нутро вины, чтобы почувствовать его поддержку. Такую, какую она не получала в группах терапии.

Она безуспешно вглядывалась в его лицо и не могла понять, как за месяц с небольшим все перевернулось. Как он из опасного наемника превратился чуть ли не в защитника. И как она от слепого страха перед ним перешла к сопереживанию.

Ольга уже засыпала и ей отчего-то снились знойные красавицы с томным взором в военной форме сороковых годов, когда Барнса снова начал мучить кошмар. Она подползла поближе, шепча всякую чепуху, и пальцами легонько погладила по груди.

— Я разбудил вас? — внезапно прошептал Барнс.

— Нет, я еще не спала, — так же шепотом ответила Ольга и резко отдернула руку.

Щеки обдало жаром смущения.

— Почему?

Ольга улыбнулась. Но она не знала что ответить, поэтому выпалила первое, что пришло в голову:

— Ромашкового чая под рукой нету. А мне бы он не помешал.

— Он закончился.

— Ага. Спите, Джеймс, нам рано вставать.

Ей снова хотелось положить руку ему на грудь, согреть ледяные пальцы об обжигающе-горячую кожу и совершенно не хотелось убирать холодные колени от теплого бедра.

Проснулась Ольга от того, что Джеймс во сне — точно во сне! — положил ей руку на бедро и согревал дыханием ее затылок. Ей резко стало жарко, а кожа под тяжелой рукой словно загорелась. Ольга осторожно высвободилась из-под полуобъятия и выползла из кровати. От прохладного воздуха кожа покрылась мурашками. Зябко поежившись, она посмотрела на часы и решила, что засыпать уже смысла нет.

Голова от недосыпа была тяжелой, ноги ватными, но уже через сорок минут они взбодрились кофе и вышли на улицу. Ольга разыскала своего вчерашнего инструктора и предоставила Барнса самому себе.

Очнулась она от того, что ее кто-то легонько похлопывал, скорее поглаживал, по щекам звал какую-то Софию.

— Не шевелитесь. Вы упали и ударились головой, — шепотом сказал Джеймс, сидевший возле нее на корточках. Рядом топтался бледный инструктор.

— Позвоночник не сломан? — прохрипела Ольга, мигом покрывшись липким потом от страха.

Она пошевелила по очереди руками и ногами, все еще закованными в доску. И облегченно выдохнула — позвоночник не пострадал.

— Я долго была без сознания?

— Нет, пару минут.

Она попыталась встать и, почувствовав сильнейшую боль в правом плече, застонала. Сквозь пелену боли выдавила:

— Повреждено плечо, не знаю, возможно, перелом. Надо сделать рентгенографию. Возможно, у меня сотрясение мозга. Надо обследоваться. А еще…

— София, успокойся. У тебя шок. Сейчас отнесем тебя в медчасть, и там тебя осмотрят.

— И рентген надо сделать.

— Сделают.

Джеймс аккуратно поставил ее на ноги.

— Голова кружится?

Ольга потерла щеку, почувствовала сильное жжение возле глаза и, посмотрев на свою руку, увидела размазанную кровь.

— Немного.

Инструктор снял с Ольги сноуборд, помог зафиксировать руку шарфом и подобрал слетевшую с головы шапку. А Джеймс подхватил ее на руки и понес до медчасти.

— Ну, голубушка, — врач в зеленом халате вынес снимки. — Сотрясения мозга нет, но сломана правая ключица. К счастью, редкий случай, без осложнений. Поэтому я просто наложу повязку Дельбе* и отпущу вас.

— Здесь где-нибудь продаются фиксирующие корсеты?

— В городскую аптеку недавно завезли.

До машины Джеймс вел, поддерживая ее за талию, а когда Ольга споткнулась, он снова взял ее на руки.

— Простите, испортила я все веселье, — прошептала Ольга.

Она действительно чувствовала себя виноватой, хотелось сменить обстановку, развеяться, расшевелить Барнса, а получилось, что доставила только хлопоты. И это перед самым днем рождения Джеймса.

— Почему вы не надели шлем?

— Я надела. А потом сняла.

На самом деле, после того, как она сняла шлем, в перерыве между спусками, потом просто забыла его надеть — голова была словно чумная. И скатываясь в очередной раз с горы, она упала именно тогда, когда защиты не было.

— Вы родились в рубашке. Еще несколько сантиметров и ваш висок продырявил бы острый угол камня, о который вы ушиблись при падении.

— В рубашке, — Ольга усмехнулась. — Да. После Ледарии мне тоже самое говорили.

— Простите, — сухо обронил Барнс.

Но Ольга почти не расслышала.

— Из восьми человек выжила только я, — задумчива сказала Ольга. — Боевики приняли меня за мертвую.

Ольга поежилась и резкая боль в ключице выдернула из неприятных воспоминаний.

— Через три дня у вас день рождения. Я пригласила Стивена и хотела пойти в бар. Может, даже потанцевать.

Глаза у Ольги начали слипаться и она с трудом контролировала свою речь. Но она заметила, что Барнс полоснул ее взглядом.

— Через пару дней вы будете в форме и потанцуете.

— Правда? — сонно спросила Ольга.

Дома Ольга распаковала корсет и поняла, что даже это удобное приспособление не натянуть без посторонней помощи. Он надевался на одно плечо и фиксировался под грудью, а натяжение регулировалось ремешком. Пришлось попросить помощи у Джеймса. Надев майку на узких бретельках, она, извернувшись, сняла бюстгальтер, но от прохладного воздуха соски маленькой груди напряглись, неприлично топорща ткань. Барнс старательно отводил взгляд, пока надевал повязку, а Ольга сквозь тонкую ткань чувствовала дрожание его пальцев. Когда пытка закончилась и Джеймс ушел из ее спальни, она все еще чувствовала ожоги на коже от его прикосновений.

На следующий день Ольга со стоном осмотрела себя в зеркало. Правый глаз расцвел буйными красками свежего синяка, а уродливая багровая царапина, обещавшая впоследствии стать шрамом, протянулась от брови до скулы. Удача у нее с чувством юмора — она едва не осталась без глаза.

— Ну, пиздец, — коротко выругалась она.

Кажется, в аптечке было что-то от синяков и гематом, но в любом случае сойдет не раньше, чем через три-четыре дня.

— Доброе утро, — буркнула Ольга, столкнувшись с Джеймсом на кухне.

— Кажется, для вас оно не доброе.

Ольга коротко кивнула, заваривая кофе. Дьявольски сильно захотелось выпить. Она порылась в шкафчике и отыскала закрытую бутылку коньяка. Барнс лишь осуждающе покачал головой. Пить она все же не стала, только щедро плеснула в кофе.

— Как спалось, Джеймс? — прервала Ольга молчание.

— Как убитый. А вы?

— Еще убитее. Анестезия блокировала боль и я не просыпалась. Но, боюсь, это была последняя спокойная ночь.

Весь день она пыталась что-нибудь делать левой рукой. Протез по-прежнему плохо подчинялся ее воле и Ольга едва сдерживая злые слезы, костерила свой мозг последними словами. Спрашивать Джеймса как он свыкся со своим протезом не решилась. Ольга подозревала, что с ним свыкся не тот Джеймс Бьюкенен Барнс, который участвовал во Второй Мировой войне, а Зимний Солдат — наемник и убийца. В конце концов, окончательно разозлившись на себя, вышла на улицу покурить.

— Зря вы травите себя этой дрянью, — сказал Барнс, выходя из-за угла дома после прогулки, от которой Ольга отказалась.

— Да, наверное, — Ольга недоуменно повертела сигаретой и затянулась. — Но хорошо-то как.

— Ваш протез по-прежнему плохо подчиняется вашему мозгу? — он видел, как неловко Ольга держала левой рукой сигарету.

А Ольга отметила, что Джеймс запомнил ночной разговор.

— Ага. Полдня убила на то, чтобы учиться управлять левой рукой. Прошла почти все рекомендуемые тренинги. Но все равно…

— Наверное, мало тренировок, — предположил Джеймс.

— Я его ненавижу, — вдруг сказала Ольга. — Именно поэтому у меня ничего не получается. Он мне чужой. Он так похож на настоящую руку, но я знаю, что это не так. Суррогат.

И скривившись, смачно выругалась на русском языке. Барнс неосознанно потер свою левую руку, и Ольга спохватилась:

— Простите, Джеймс. Я не знаю, что на меня нашло, я не хотела вообще об этом говорить.

— Все в порядке, Ольга. Пойдемте в дом. Не хватало, чтобы вы заболели перед моим днем рождения, — это была его вторая почти улыбка.

У Ольги резко защипало в носу и глаза набухли слезами. Снова эта ненавязчивая забота от человека, от которого она не ожидала ничего подобного. С ее стороны непрофессионально жаловаться своему пациенту. А он не должен ей сочувствовать! Не правильно это!

Когда они входили в дом, Ольга не сдержала свою досаду и выместила ее на двери, с силой захлопнув. Барнс обеспокоено на нее посмотрел и сказал:

— Ромашковый чай закончился.

— Ага. Ничего, есть мята. Тоже сойдет.

Джеймс внезапно задал неожиданный вопрос:

— Ольга, вы ведь русская?

— Ага. Что-то имеете против? — Ольга улыбкой смягчила вопрос.

— Нет.

— А почему вы спросили?

— Я знаю русский язык и понимаю, когда вы ругаетесь.

Ольга смутилась. Хотя ведь в досье упоминалось, что Барнс знает несколько языков, а она просто-напросто забыла. Нет, она не была ханжой, ругалась матом, иногда даже с удовольствием. Но перед пациентом ругаться… В общем, она по всем пунктам нарушила профессиональную этику врача. Позорище.

Вечерние посиделки на кухне перед сном стали уже своеобразной традицией. Тишина бывала разной: неловкой, тяжелой, гнетущей или, как сейчас, уютной. В такие моменты Барнс что-то писал в дневнике. А Ольге казалось, что едва ощутимая ниточка контакта стала крепче, надежнее. Ей казалось, что она почти пять недель топталась по хрупкому, тонкому льду, боясь оступиться. И оступалась, и проваливалась, но сейчас она вышла на твердую дорожку. Главное — не свернуть.

— Я так понимаю, вы больше никогда на сноуборде не будете кататься? — внезапно прервал тишину Джеймс.

— Ну, не знаю, — с улыбкой ответила Ольга. — Может быть в следующем году выберусь. Главное про защиту не забывать.

Барнс кивнул. А у Ольги замерло сердце. Дорожка-то правильная!

За день до дня рождения нагрянули гости. Ольга в это время прихорашивалась в ванной, но, услышав голоса, не сдержала любопытства и выглянула из ванной.

— А где твоя нянька? — голос был незнакомым, но говорившего она не увидела.

Ольга усмехнулась: вот что значит о ней думают. Хотя, по сути-то, наверное, верно. Наскоро высушив чуть отросшие волосы, которые улеглись непослушными завитками, спустилась к гостям.

Мужчины собрались на кухне и уже что-то жевали. Рядом со Стивеном стоял темнокожий, высокий, немногим ниже Барнса и Роджерса, симпатичный парень. Такой же накачанный и с военной выправкой, как у Капитана — уж военных она чуяла за версту. У него была располагающая, слегка лукавая улыбка и черные, проницательные глаза. Увидев Ольгу, улыбка сползла с его лица, а взгляд стал острым и неприятным.

— Здравствуйте, Стивен, — улыбаясь, кивнула она Роджерсу и представилась незнакомцу: — Ольга Хоуп.

— Сэм Уилсон, — растерянно ответил тот.

Стивен уже набирал воздух в грудь, чтобы задать вопрос, но Ольга опередила:

— Мы тут набрели на горнолыжный курорт. Я впервые встала на сноуборд и упала. Сотрясения мозга нет, но сломала ключицу.

Уилсон сочувственно поморщился.

— Как вам тут? — спросил Роджерс.

— Мне нравится, — ответила Ольга. — Хорошо, что рядом курорт. Разнообразие всегда хорошо.

— Нормально, — пожал плечами Джеймс.

Он обрадовался приезду Стивена, это Ольга успела подметить. Но вот что он чувствует по отношению к Уилсону — непонятно.

— Сэм, а вы тоже супергерой? — Ольга не сдержала любопытства.

— Э-э-э, — невразумительно протянул Уилсон и растерянно посмотрел на Капитана.

— У вас явные нарушения речи. За определенную плату я смогу быть и вашей нянькой, — Ольга не смогла удержаться от подкола.

— Извините, Ольга. Та шутка не предназначалась для ваших ушек, — в смоляных глазах Уилсона плеснулось смущение.

Ольга слегка улыбнулась и кивнула. Но ответная улыбка Сэма снова стала лукавой, а взгляд теплым, обволакивающим. Ей Уилсон определенно понравился.

Ольга невольно сравнила трех мужчин. Барнс — угрюмый, свирепый, но в то же время растерянный. Растерянный даже от такой условно-вольной жизни. И ей не хотелось думать, что Джеймс сломлен. Роджерс — тут подходило только одно слово — безупречный. Она знала его историю, знала, как он отчаянно хотело служить Родине и знала, на какие жертвы он пошел. Его моральные качества чуть ли не зашкаливали. Стало стыдно еще и перед ним за то, что не поверила и не доверилась его словам о своем друге. Уилсон же — обворожительный. Но она так же видела, что за его хитроватой улыбкой скрывается серьезный и умный человек. И стоило только увидеть, с каким почтением он смотрит на Капитана, становилось ясно, что Сэм пойдет за ним в огонь и воду.

Пока она задумчиво пила ароматный кофе, Роджерс улучил момент и пригласил прогуляться.

— Как у вас успехи? Мои поиски ничего не дали.

— Как вам сказать, Стивен. Я методом наблюдения пришла к выводу, что мозг у Джеймса в норме. Конечно, ему бы сделать другие исследования, вроде ЭЭГ, ЭНГ. А еще ему бы высококвалифицированного психотерапевта. Пожалуй, только моя травма помогла наладить некое подобие контакта.

— Я испугался, что это Джеймс сделал.

— Вы же в него верите, — усмехнулась Ольга.

— Верю. Но когда я увидел ваш фингал, то поганая мысль проскользнула.

— Не говорите об этом Джеймсу. Сегодня вечером начинайте вспоминать какие-нибудь забавные истории из вашего… Юношества. Прошлого.

— Думаете, это поможет вернуть прежнего Баки? — В наивном вопросе Стивена еле слышно угадывалась робкая надежда.

— Нет, конечно, — Ольга тяжело вздохнула. — Люди, перенесшие много испытаний, меняются. У них может поменяться мировоззрение, черты характера, они могут стать замкнутыми. В досье я прочитала, что сержанта Барнса отмечали как хорошо воспитанного, высокоморального человека, и это в нем надо поддерживать и на этом строить новый костяк.

— Новый костяк уже начался строить?

— За месяц, Стивен, он только научился немного доверять. Послезавтра для контроля придется зачитать код. Я на девяносто девять и девять десятых процента уверена, что он сработает.

Ольга глубоко вдохнула морозный воздух. День выдался пасмурный, хмурый, обещавший обильный снегопад к вечеру. Но пока погода позволяла гулять, хотя Ольга уже немного отвыкла от долгих прогулок по лесу. Роджерс, как истинный джентльмен, поддерживал ее под локоток, чтобы она не упала. Ольга помялась, но все же решила сказать о том, что ее беспокоило больше всего, о чем она так не хотела думать:

— Плохая идея была реабилитировать Барнса таким способом. Он… Не умеет жить обычной жизнью. Его постоянно приходится направлять, подсказывать, словно он всегда ждет приказов. У него совершенно нет интереса к жизни. Он будто сломлен. И это не удивительно. Ему не приспособиться к обычной человеческой жизни.

Роджерс резко остановился. Он сурово посмотрел на Ольгу, прямой взгляд прожигал насквозь, но она даже не поморщилась. Твердо смотрела на Роджерса, уверенная в своей правоте.

— И что же было бы лучше? — в голосе Стивена она услышала упрямство.

— Клиника. А еще лучше — заморозка.

— Нет. Это неправильно, Ольга.

— Отчего же? Роджерс, вы читали его досье. Вы видели, что из него вытравливали человека, делали машину для убийства. Это не осталось бесследно. Как он жил до того, как мы переехали сюда?

— Он… Скрывался, — Стивен отвернулся от Ольги.

— Вот видите. Даже тогда он не жил, а выживал.

— Но сейчас все поменялось, — Роджерс снова смотрел на Ольгу. — У меня же получилось приспособиться.

Его твердый взгляд и упрямая уверенность в своей правоте отчаяла Ольгу.

— Он не умеет жить! — закричала Ольга и уже тише добавила: — Не сравнивайте его с собой. Вас не ломали.

Ольгу охватила злость на Капитана. Злость на его упрямство, на непонимание очевидных вещей. Злость на то, что даже лучший друг Джеймса Барнса его ломает.

— Вы даже не даете ему шанс, — укоризненно сказал Роджерс. — Вы даже не подумали, что он мог бы научиться.

Ольга тоскливо вздохнула. Доля правды в его словах была. Она отчего-то рубила с плеча, не давая возможности. Может, дело в том, что она не хотела помогать? Что ее выдернули из своего мирка? Нестабильного, но с замаячившим впереди лучиком света. Нет, с недавних пор все поменялось. Она даже знала с какого момента — когда перестала бояться Барнса. Резко и навсегда.

Но Роджерс не стал манипулировать и озвучивать очевидное.

— Возможно, вы правы, Стивен, — тихо сказала Ольга. — Впрочем, у нас еще два месяца впереди. Мало, но я сделаю все, что в моих силах.

На пути к дому Ольгу посетила любопытная мысль. Возможно, Джеймс не может приспособиться, потому что чувствовал себя пациентом? Она постоянно его тестировала, выискивала в книгах информацию, что-то ему даже рассказывала. Постоянно задавала вопросы, расспрашивала о прошлом. При нем же делала заметки в свой дневник. Что, если она прекратит его изучать, а начнет просто жить, ну, как соседка, конечно. Он ведь немного оживлялся, когда было плохо ей. Проявил участие, когда рассказала ему свою историю, когда заболела, и потом, когда сломала ключицу. Вела себя не как врач, а как обычный человек. Еще более интересная мысль кольнула: но ведь у обычных людей есть потребности в сексе. Как быть с этим? Как далеко она готова зайти в своей помощи? Тряхнув головой, Ольга решила что будет разбираться по мере поступления проблем. Пока что, два месяца, у нее будет отпуск. Не такой, какой она хотела бы, но она постарается выжать из него все. Она решила, что они однозначно еще съездят на горнолыжную базу, может быть даже в поход, когда ключица заживет. Почаще будут выбираться в город. Все, с этого момента она больше не доктор. И не нянька.

Дома, из кухни, шла тихая перебранка. Ольга не слышала о чем конкретно, но выделяла голос Джеймса. И это ее порадовало.

— А что у нас на ужин? — полюбопытствовала она.

— Макароны по-флотски, — ответил Сэм.

— Вот как, — разочарованно протянула Ольга. — Ну, нам не привыкать.

И она улыбнулась Джеймсу.

Ужин прошел в спокойной теплой обстановке. Роджерс действительно пытался вовлечь Барнса в совместные воспоминания веселых случаев из их прошлого. Джеймс неохотно, но поддерживал разговор. После ужина Ольга позвала Сэма на прогулку.

— Сэм, я бы хотела познакомиться с вами поближе, чтобы определить фронт работы по вашей реабилитации, — Ольга решила продолжить шутку.

— Хотите стать нашим штатным психиатром?

— Ага, сделаю себе имя с вашей помощью. Буду зарабатывать себе на беспечную старость. Помогите застегнуть курточку, пожалуйста.

Сэм с удивлением помог ей одеться. Когда они отошли от дома, Ольга продолжила:

— Стивену и Джеймсу необходимо побыть вдвоем.

— Мы все считали, что Баки уже не тот человек, которого помнил капитан. Но он в него верил и оказался прав.

Ольга кивнула, не стала опровергать, что Роджерс не совсем прав.

На улице уже начался снегопад, и они прогуливались вокруг дома. Ольга в общих чертах рассказала Уилсону о реабилитации, объяснила, почему она помогает Барнсу, рассказала как она сломала ключицу. Она уже начала подмерзать, но в дом еще не решалась идти. Встав на крыльце возле входной двери она достала сигарету, повертела с сомнением в руке, но все же прикурила.

— Вы же врач, — укоризненно сказал Сэм, а в его глазах плескался обжигающий огонь.

— Ага. И человек.

Она смотрела на кружившиеся снежинки в свете фонаря и голова была пустой — все решения приняты. Снег заметал следы, а ей казалось, что это открывался новый чистый лист.

Десятое марта выпало на субботу. Отправив Роджерса в городок, чтобы он забронировал столик в баре, Ольга начала собираться к вечеру. Медленно и неловко она замаскировала синяк и рану, с трудом уложила непослушные волосы, слегка подкрасила по-прежнему тусклые глаза. Ольга протяжно вздохнула, в очередной раз сожалея, что природа красотой ее обделила. Единственное, чем она гордилась — идеально чистой, ровной кожей и четким овалом лица, который часто оплывал у женщин после определенного возраста.

Осталось натянуть корсет, который она снимала пока была в душе, но тот упрямо не поддавался: ремешок постоянно выскальзывал, а когда прилагала больше усилий, то чувствовала резкую боль. Вздохнув, она пришла к выводу, что без посторонней помощи ей не справиться. Вспомнив горячие и дрожащие пальцы Джеймса, его старательно отводимый взгляд, кровь резко прилила к щекам, сердце сначала замерло, а потом затрепыхалось, и низ живота сладко потянуло. Но Ольга все же решила бороться с упрямым ремешком. Не надо искушать. Никого. Скорчившись от боли и основательно вспотев, она победила и защелкнула замок.

Пять недель назад сердце колотилось от страха перед Барнсом, теперь же от воспоминаний о его прикосновениях, о руке на бедре и о том, как он нес ее, словно она ничего не весила. Ольге было странно. Лоуренс не вызывал в ней подобных ощущений. Да, у них до секса дела не дошло, они всего лишь целовались. Но все же сердце не было буйным, и бабочек в животе не наблюдалось. И, черт побери, Крис был обаятельным, открытым и настойчивым и его не отпугнула Ольгина замкнутость и протез. Почему ее не бросало в сладкую дрожь при мысли о Лоуренсе, хотя с ним у нее было будущее?

Тяжко вздохнув, Ольга решила, что слишком «ослабила поводок». Качнуло ее из одной стороны в другую слишком резко. От врача к доброй соседке. Она попыталась вспомнить лицо мужа и не смогла — оно превратилось в размытое пятно. Только форма военного врача четко встала перед глазами. Настроение испортилось окончательно.

Взяв себя в руки, она выползла из комнаты. Роджерс уже давно вернулся и отчитался ей, когда увидел на кухне.

— Ольга, с вами все в порядке? — обеспокоенно спросил капитан.

— Да, Стивен, просто рука разболелась. Скоро успокоится и все будет хорошо.

Ложь срывалась легко и привычно. В отличие от правды, кстати.

— Уверены, что это хорошая идея выехать в город?

— Абсолютно, — бледными губами улыбнулась Ольга.

Роджерс лишь недоверчиво покачал головой, а Ольга направилась на улицу покурить. Попутно заглянула в гостиную, где Джеймс и Сэм смотрели новости и зачем-то задержала взгляд на затылке Барнса.

В баре было многолюдно, шумно и на танцполе отплясывало уже несколько человек. Забронированный столик, по иронии, оказался тем, за которым сидели давнишние выпивохи. Ольга даже покрутила головой, выискивая их. Сейчас она не опасалась никаких конфликтов, кстати — вряд ли кто осмелился бы задирать трех здоровенных мужчин.

Они заказали себе пива. Как ни странно, спутники взяли светлое, а Ольга себе взяла темное, крепкое и терпкое, с легкой горчинкой — именно такое она и любила. Разговор сначала не клеился, но тут Сэм завел речь о делах Мстителей и Роджерс включился в обсуждение. Ольга по привычке отметила, что Барнс внимательно слушает, задает редкие вопросы и отключилась, рассматривая окружающих и потягивая свое пиво. Порадовалась, что ей доверяют, раз завели подобный разговор в ее присутствии. Потом обсуждение перешло на воспоминания «молодости» Роджерса и Барнса. Ольга выловила, что они говорили о каких-то мифических существах, в частности о гидре. Исподтишка понаблюдала (опять же по привычке) за Джеймсом, который не нервничал, не закрывался снова и не проявлял недовольства. Обычное обсуждение необычных дел. И отключилась дальше. Пока не поняла, что Джеймс к ней обращается.

— Ольга, вы хотели потанцевать, — он подошел к ней и протянул руку.

Ольга с замиранием сердца протянула свою ладошку — в его руке она казалась узкой и маленькой — и позволила увести себя на танцплощадку. Она снова ощутила жар, когда Барнс положил руку на спину, чуть повыше талии, а железной рукой, затянутой в перчатку, он аккуратно, как хрупкую драгоценность, взял ее правую. И медленно повел в танце.

— Вы сегодня какая-то тихая, — вдруг сказал Джеймс.

— Да, — Ольга облизнула сухие губы.

— Сейчас я начинаю понимать, каково вам было общаться со мной, — усмехнулся Барнс.

— Ох, — выдавила Ольга. Сглотнув, она с трудом продолжила: — Знаете, я сегодня размышляла о возрасте.

— И из-за этого вы сегодня так грустите? Мне, вот, девяносто девять лет исполнилось, подумать страшно.

Ольга впервые за этот день улыбнулась.

— И для старичка, вы неплохо танцуете.

Они просидели еще пару часов. За это время Ольга потанцевала и с Роджерсом, которого она вытащила на танцпол, и с Сэмом, который сам проявил инициативу. С остроумным Уилсоном было легко общаться, он ее подкалывал, она отшучивалась и подкалывала в ответ его. Джеймс больше не приглашал. Когда они уже уходили, протискиваясь сквозь танцевальную площадку, заиграл очередная медленная песня. Джеймс, остановил ее за руку и закружил в танце.

— Оказывается, я скучал по танцам, — объяснил он свой поступок.

— Надо будет сюда заглядывать, — Ольга робко улыбнулась.

— Думаете, это возможно? Завтра вы зачитаете код.

— Конечно, — еле слышно прошептала Ольга. — После кода жизнь продолжится.

Барнс усмехнулся, а Ольга впервые за день заглянула ему в глаза, которые он не отвел. Осознав это, она запнулась, сбиваясь с ритма. Джеймс притянул ее чуть ближе и они практически остановились, только покачивались в такт. Ольге казалось, что она целую вечность смотрит своими распахнутыми глазами в его блестящие, и растворяется в его взгляде. Ей казалось, что он вот-вот ее поцелует и начала тянуться ближе, теснее, и сердце взбесилось, и дыхание стало рваным. Как музыка резко закончилась. Волшебство момента сгинуло — было, не было? — и Ольга растеряно оглянулась. Рядом топтался такой же растерянный Джеймс, но он тряхнул головой и решительно увел с танцпола.

Ночью Ольга не могла заснуть, что, похоже, входило в привычку. Она долго вспоминала последний танец и не могла понять, показалось ей намерение поцелуя или нет. Она так долго мусолила этот момент, что ощутила стыд. Не он хотел поцеловать, а она.

А снился ей муж, у которого была лохматая голова, ямочка на подбородке и глаза цвета февральского неба.

За завтраком царило напряжение. Ольга мало того, что не выспалась, так еще и сгорала от тайного стыда перед Барнсом: сначала надумала себе поцелуй, потом снились жаркие сны с его участием. Поэтому она старалась избегать смотреть на Барнса и сухим тоном выпытывала у него, когда и каким образом включалась программа и как он выходил из того состояния. Роджерс рассказал о том, как он два раза выводил его, назвав это «когнитивной рекалибровкой» от Наташи Романофф.

— Так, ладно, — подвела итог Ольга. — Думаю, проведем эксперимент в спортзале. Джеймс, вы напишете на листочке код, я его прочитаю. Сэм и Стивен, стойте подальше. Никакой этой вашей рекалибровки. Постараемся вывести холодным душем.

Ей бы самой не помешал холодный душ после сегодняшнего сна. Отрезвляющий душ с хлесткими, ледяными струями, а не ласкающими, упругими, теплыми…

И она решительно не понимала, как ей продолжать жить дальше под одной крышей с ним.

Но пока она побудет врачом.

В спортзале, убрав снаряжение подальше, она посадила Джеймса на силовой тренажер. Отметила его бледность. Скорее, зеленоватость.

— Джеймс, все будет хорошо, — успокаивающе прошептала она.

И сердце тревожно сжалось, как тогда, в его первый кошмар. Барнс угрюмо кивнул, а она почувствовала себя невольным палачом.

— А если я причиню вам вред?

В голосе Барнса не было тревоги. В нем была какая-то фатальная обреченность.

— Не причините, — уверенности Ольга не ощущала. — Если я поняла суть, то вы подчинитесь тому, кто прочитал код.

Джеймс достал из кармана смятый листок, твердой рукой протянул ей. Он виновато посмотрел сначала на нее, потом на Роджерса и коротко кивнул.

Ольга с замиранием сердца прочитала про себя код. И нахмурив лоб, начала тихо зачитывать, поглядывая на Барнса. С каждым словом ему становилось хуже: зубы стиснулись так сильно, что еще чуть-чуть и они превратились бы в крошку; мощная грудная клетка содрогалась от прерывистого дыхания; мышцы затрещали от напряжения; с висков стекали крупные капли пота. И до металлического хруста сжались кулаки. Ольгу заколотило и сокрушительно нахлынуло сострадание, выбив дыхание.

А еще она видела, что Барнс едва сдерживается, чтобы не заткнуть ее.

Закончив читать код, она не заметила, что Уилсон и Роджерс подобрались к ней, готовые в любую секунду ее остановить. Она смотрела только на Джеймса, тяжело дышавшего и глядевшего на нее исподлобья. Взгляд был чужим, пустым.

— Джеймс? — тихо позвала Ольга

— Я жду приказаний, — механическим голосом ответил Барнс.

От этого голоса у Ольги все оборвалось. Ухнуло вниз сердце и если и была какая-то маленькая, глупенькая надежда, то в этот миг она издохла.

— Вы помните, как вас зовут? — Ольга встряхнулась.

— Джеймс Бьюкенен Барнс, — ответил он не сразу.

— Хорошо. Вы знаете кто я?

Барнс молчал и посмотрел за ее спину.

— Джеймс? — она обернулась к близко подошедшим Мстителям и знаком попросила их чуть отойти.

— Джеймс? — снова позвала Барнса по имени.

Незнакомый взгляд перевелся снова на Ольгу.

— Вы мой врач, — наконец ответил он.

— Хорошо. Вы помните, зачем мы здесь? — слова Ольге давались все труднее и труднее.

Мертвые глаза, мертвый голос, мертвый солдат. Зимний Солдат.

Барнс снова надолго замолчал. И тишина, стоявшая в спортзале, начала царапать нервы.

— Да. Учиться сопротивлению.

— Сопротивлению чему? — тихо уточнила Ольга.

Кажется, действительно без прямых приказов, Барнс ничего не мог делать.

— Программе.

— Хорошо. Вы пытаетесь ей сопротивляться?

— Да.

— Успешно? — задала она глупый вопрос.

— Я провалил задание.

Ольга невольно всхлипнула.

— Джеймс, вы сейчас должны принять очень холодный душ. Потом спуститесь на кухню, там мы и встретимся.

Зимний Солдат направился исполнять приказ. На кухне Ольга заваривала чай и подбирала слова, чтобы объяснить Уилсону и Роджерсу свою идею. Наконец, она сумбурно объяснила:

— Я подумала, что если он вспомнит, зачем он здесь, то под воздействием программы получится сопротивляться этой же программе. Это была неплохая мысль. Но, скорее всего очень хитрым образом сделано так, чтобы он реагировал на код и не поддавался на такие провокации. Подсознание — вещь еще более темная, чем мозг.

На кухне появился взъерошенный Барнс. Ольга с робкой надеждой обернулась, но по его глазам поняла, что душ мало помог. Точнее, совсем не помог и ее снова бросило в дрожь. Приказав ему сесть на стул, она вручила ему чашку с чаем и продолжила:

— Джеймс, вы помните Стивена Роджерса?

— Да.

— Кто он?

Джеймс помолчал, прежде чем ответил:

— Он был моим заданием.

— Джеймс, вспоминайте кто такой Стивен Роджерс.

Барнс нахмурился. Сэм тихо предложил стукнуть его по голове. Ольга лишь свирепо полоснула его взглядом и Уилсон осекся. И снова в звенящей тишине они ждали, когда ответит Джеймс. И когда напряжение сделалось практически невозможным, когда барабанные перепонки, казалось, начали лопаться от тишины, Барнс наконец посмотрел на Роджерса и ответил:

— Стивен Роджерс мой друг.

— Кто сейчас перед нами?

— Баки, — он усмехнулся и отхлебнул чай.

Руки у него дрожали.

Она услышала, как облегченно выдохнули Стивен и Сэм. Ольга с трудом продолжила:

— На каком слове в вас сработала программа?

— На последнем.

Вдруг он горько усмехнулся и добавил:

— Бесполезно это.

У Ольги встал противный ком в горле, который она никак не могла проглотить. Она ясно понимала, что должна что-то сказать. Как-то утешить. Что-то сказать с медицинской точки зрения или соврать в конце концов. Но не могла. Его горечь въелась в кожу, в подкорку, казалось, что она чувствует запах горечи. И было больно. Слова не выходили и она раскрывала рот, словно выброшенная на берег рыба. А в ушах все еще стоял зубовный скрежет, металлический хруст и тяжелое хриплое дыхание. Секунды тикали и огромным усилием воли она заставила себя ответить:

— Не бесполезно.

На слабых, дрожащих ногах Ольга поплелась на улицу курить. Не только невыносимое сопереживание выбивало из колеи, но и сам эксперимент. Она воочию увидела как поменялся Барнс. Из почти обычного человека, пусть хмурого и излишне молчаливого, в Зимнего Солдата, которого она и боялась первое время. И нет, не было ей снова страшно за себя. А было мучительно. И было ей страшно за него.

Следом за ней вышел Роджерс.

— Ольга, вам плохо? Вы бледная, как смерть.

Ольга кивнула. Внезапно к горлу подкатила тошнота — хотелось выблевать это утро. Пусть ей снова было бы стыдно перед Джеймсом за трусость и за недоверие, за свои сны и за ожидания. Но ЭТО. Словно оперировать человека без анестезии. Боже, да какой из нее врач? Тургеневская барышня, готовая упасть в обморок, излишне чувствительная, впечатлительная, сентиментальная. Раньше она не была такой.

— Простите, Ольга, я не могу вас… снять с этого задания, — в голосе Роджерса слышалось сочувствие.

Ольга снова кивнули и судорожно затянулась сигаретой.

— Проехали, — хрипло сказала Ольга. — Надо пережить. Я тут подумала. Вы укорили меня, что я не даю шанс вашему другу. И я решила не быть больше врачом. Он просто поживет. А я просто присмотрю за ним.

Теперь Роджерс кивнул, принимая ее идею.

— Сопротивление сломилось на последнем слове, — продолжила Ольга. — Не как раньше. Может быть все будет хорошо.

Роджерс снова кивнул. О том, что эти пустые слова никто не произнес вслух.

После обеда уехали Стивен и Сэм. Ольга тепло с ними попрощалась и с тяжелым сердцем напомнила, что через месяц снова будет проводить эксперимент. Попросила по возможности навещать их чаще. Но Уилсон грустно улыбнулся и честно сказал, что вряд ли у них получится. Обстановка, мол, сложная и все такое. Ольга еще долго стояла на улице, после того, как их машина уехала.

Барнса она нашла в спортзале. Ольга тихо присела на ступеньки и смотрела как он избивал грушу, словно вымещал досаду. Это была едва ли не первая яркая эмоция, которую она увидела. В этот момент ей до смерти хотелось вспомнить сон, но перед глазами стоял лишь покрытый испариной Джеймс, которого словно пытали во время эксперимента.

Внезапно Барнс остановился и резко обернулся. Он молчал и всматривался в Ольгу, а она тоже молчала и смотрела на него.

— Есть хочу. Пойдемте, что-нибудь перекусим? — поднимаясь со ступеньки, сказала Ольга.

И она увидела, как облегченно выдохнул Джеймс.

За ужином он внезапно спросил:

— Боялись?

— Нет, — покачала головой Ольга.

— А следовало бы.

Ольга поняла, что он говорит не о Солдате, а о том, что едва себя сдерживал, пока она зачитывала код. Она пожала плечами.

— Может быть.

Перед сном Ольга захотела посмотреть какой-нибудь фильм ужасов или триллер. Раньше она их не любила — расчлененку и на работе видывала, а вот напряженное ожидание момента, под какую-нибудь тревожную мелодию и с резким звуковым эффектом в конце, она терпеть не могла. Да-да, именно что боялась: сердце сразу грозило выскочить, глаза сами собой зажмуривались, уши затыкала ладошками. Но, посмотрев не самый плохой фильм, она поняла, что перестала бояться. Совсем.

Ольга решила не говорить Барнсу, что она перевела себя в статус соседки. Ей было любопытно заметит или нет. Но, если Джеймс и заметил, то ничего не сказал. Он по-прежнему вел дневник, а Ольга лишь изредка, скрываясь, делала записи в своем.

Поэтому до следующего эксперимента она развлекала себя как могла. Несколько раз они ходили в бар, съездили на горнолыжную базу и Барнс аккуратно покатал ее на снегоходе, который арендовали на весь день. Ольга запаслась бутербродами и термосом с кофе и, остановившись на краю живописного склона, перекусили. Она невольно отметила, что Барнс чувствовал себя более расслабленным. Первые пару дней после эксперимента он ходил, словно, натянутая струна. Скорее, как готовая к полету стрела на натянутой тетиве. И замечала что, как только она заговаривала, Барнс вскидывался и прожигал ее внимательным, изучающим взглядом. И не могла понять — почему? Но потом он расслабился и Ольга выкинула это из головы. Джеймс катался на лыжах, а Ольга старательно занимала себя: погружалась с головой в книгу или общалась с другими людьми. С недавних пор она отчаянно избегала оставаться наедине со своими мыслями.

Часто они играли в шахматы или в карты, где Барнс проявил неплохие способности и почти постоянно выигрывал. Часто разговаривали на родном языке Ольги, а она учила его латыни. Ольга хотела научиться самообороне, но сломанная ключица не позволяла выполнить многие приемы. Как-то Джеймс неудачно ее опрокинул, вышибив дух, что у нее непроизвольно потекли слезы и затею пришлось отбросить.

Кошмары редко мучили Барнса, но Ольге Джеймс стал все чаще сниться. После этих снов она все так же просыпалась со сладкой истомой. И улыбаясь, нежилась в кровати, вспоминая дурманящий сон.

Весна неумолимо брала свое: день удлинился, снег подтаял, стал вязким и мокрым, обнажились скалистые серые склоны гор. Но Ольге не хватало красок, хотелось быстрее увидеть первые цветы, зелень травы и услышать звон ручьев.

В конце марта плечо окончательно зажило и перестало доставлять дискомфорт. Но Джеймс не решился снова обучать ее самообороне, хотя Ольга и храбрилась.

Время пролетело быстро, незаметно, неумолимо приближая очередной эксперимент и Ольга все больше мрачнела. И снился ей уже не поцелуй в таинственном мерцании свечей, а бледный, с мечущимся взглядом, Барнс. И он все чаще на нее тревожно поглядывал, пока не удержавшись не спросил, все ли с ней в порядке. Ольга тоскливо вздохнула и откровенно призналась:

— Я не хочу проводить эксперимент. Это… Бесчеловечно.

— Вы сами утверждали, что он необходим, — ровным голосом ответил Джеймс.

— Необходим, — кивнула Ольга. — Но это не значит, что я хочу его проводить.

Барнс пожал плечами и напомнил, что все прошло без эксцессов. Ольга долго на него посмотрела, думая о том, что он-то переживет эксперимент. И еще раз, и еще раз. А вот сколько ей понадобилось бы времени, чтобы привыкнуть к тому, как ломается бешеное сопротивление Джеймса, пока он не покорится программе. И как же ей отчаянно хотелось взять часть его ноши на себя. А еще она была абсолютно уверена, что Джеймс не причинит ей вреда, хотя он и выразил смутное беспокойство еще тогда, после первого эксперимента.

Все чаще она задавалась вопросом: согласилась бы она тогда, когда в ее квартиру нежданно нагрянули беспокойные гости, зная, что ее будет ожидать? Ольга четко понимала, что нет, ни за какие коврижки. Два месяца она жила в трусости: сначала перед Барнсом, потом перед своими чувствами. И именно поэтому она была бы недостойной партией Капитану.

Но безжалостное время неслось вперед и как-то вечером нагрянул Роджерс с пакетом яблок в руках. Ольга оставила друзей наедине и пыталась левой рукой заполнять дневник, механически отмечая собственный прогресс.

Когда проводили эксперимент, Роджерс, так же как в прошлый раз, был готов перехватить Ольгу. Она, как и в прошлый раз, не заметила этого. И снова ощущала себя палачом, и снова непосильное сопереживание душило ее. И снова Барнс подчинился программе. Но выход из нее был быстрее и легче. Ольга на словах порадовалась этой маленькой победе, но камень на сердце так и давил. И она заметила, что после отъезда Роджерса Джеймс больше не выглядел напряженным и подозрительным.

А дни все летели… И хотелось, чтобы время остановилось. Хотелось, чтобы мгновения, которые они проводили перед экраном телевизора, когда смотрели какой-нибудь фильм, застывали вязкой смолой. Тогда свернувшись клубком на диване, завернувшись в теплый плед, в полумраке гостиной, где единственным источником света был мерцающий экран, она позволяла себе украдкой ловить его полуулыбку. И тайно и жадно смотрела на ямочку на подбородке, на растрепанные волосы, на широкие плечи. И уже не ловила его взгляд, а старательно и смущенно отводила его, если Джеймс ловил ее. И все еще она давила в себе то, в чем пора было себе признаться. Что за почти три месяца ее мир перевернулся в очередной раз с ног на голову. Или обратно — это как посмотреть.

За неделю до последнего эксперимента Ольга изъявила желание съездить в поход. У нее появилось какое-то шило в заднице, снова хотелось каких-нибудь действий.

Озеро находилось высоко в горах и над ним нависали, припорошенные снегом, отвесные скалы, за которыми, если приглядеться, можно было разглядеть пики с вековыми ледниками. На каменистом берегу обустроили стоянку для любителей дикого отдыха, камнями выложили круг для костра и выровняли площадку для палаток.

Лиловое небо отражалось в водной глади озера, и снег казался розоватым там, где лучи солнца подсвечивали его. Разместившись, они грелись у огня и смотрели на заходящее солнце, и Ольга попивала мелкими глотками виски из фляжки.

Ольга не знала, что побудило Джеймса, может, виски, к которому он тоже немного приложился, а может, что-то другое, но он коротко рассказал ей о том, как появилась бионическая рука, приоткрыл завесу тайны организации под названием «Гидра». В двух словах рассказал о расколе Мстителей и о том, что он убил родителей Тони Старка. Рассказывая о Старках голос Джеймса стал бесцветным, безэмоциональным и, словно, мертвым. Но Ольга слышала боль, которую он тщательно скрывал.

— Вы были не виноваты, — прошептала Ольга и, украдкой смахнув соленые капли с ресниц, тихо продолжила: — Тогда вы были не Джеймсом Барнсом, а Зимним Солдатом. Оружием в чужих руках.

— Но кровь на моих руках, — ответил он также, как когда-то ответил Стивену.

— Но не на вашей совести, а на совести тех, кто отдавал приказы.

Здесь, высоко в горах, Ольга впала в некий транс. Не было никаких чувств, не закрадывались непрошенные мысли, в голове образовалась какая-то пустота. И Ольга поняла, что это и есть умиротворение. То, чего у нее никогда не было. Но одновременно, глядя на массивные склоны гор, которым конца-края не было видно, она ощущала себя песчинкой вне времени и пространства, маленькой и неважной частью чего-то большего. Она просто была.

Возвращаться безумно не хотелось, но уезжала она с легким сердцем, будто заново родилась.

Пять дней. У нее оставалось пять дней, чтобы навсегда насладиться тем, в кого она не ожидала влюбиться — в мрачного, покалеченного солдата с зимним взглядом.

Когда Ольга с Джеймсом вернулись из похода, зима будто взяла реванш. Порывистый ветер с мокрым снегом отбивали всякое желание высовывать нос на улицу. Поэтому она сидела на кухне, рисовала каракули в дневнике, когда Барнс вернулся с прогулки и выдернул из задумчивости. Ольга присмотрелась к записям: она старательно вырисовывала цифру «пять».

Мокрый и взъерошенный Джеймс, похожий на нахохлившегося воробья, протопал на кухню и включил чайник, когда в его кармане пиликнул телефон. Он достал, прочитал смс и как-то болезненно посмотрел на Ольгу.

— Стив приедет через три дня, — хрипло сказал Джеймс.

У Ольги словно запульсировали его слова в голове. Она резко встала и облизнула пересохшие губы. И молча смотрела на Барнса. Длинный миг ожидания застыл каплей смолы.

И у нее сладко сжалось внизу живота, когда Джеймс подошел к ней вплотную и, так же как тогда, взял ее за подбородок, и так же обжег кожу ледяными пальцами, и так же заставил посмотреть прямо в его глаза. Темные, из-за расширившихся зрачков, и блестящие. И жадно поцеловал горячими сухими губами. Ольга вжалась в него, так же жадно отдаваясь в ответ. Лихорадочно гладила по волосам, дергала их, гладила плечи и кусала его губу. Судорожно пыталась снять мешающую одежду. А Барнс рвал ее одежду, гладил ее, мял, оставляя синяки.

И там, на кухонном столе, было яростно и безумно. Было быстро и больно и мало. И обхватившими талию ногами, она не отпустила его и прижалась к нему, так и не снявшему толстовку, нагим телом, и обвила руками шею, уткнувшись лбом в плечо. Джеймс гладил по голой спине, а Ольга вздрагивала и терлась об него. Дикая и безумная. Кровь пульсировала в висках, дыхание выходило с хрипом, ноздри раздувались, вдыхая запах пота. И несмотря на боль, хотелось еще и еще.

— Синяки останутся, — хрипло выдавил Джеймс.

Ольга потерлась щекой о плечо и выдохнула ему в ухо:

— Пойдем в спальню.

Три дня пролетели как единый миг. И за эти три дня они обменялись едва ли десятком слов. Они по-прежнему днем гуляли в опостылевшем лесу, но теперь Джеймс держал ее руку. А вечером, ночью, утром… Ольга не ожидала от себя такой страсти и открытости. И жадности. Она, словно, не могла насытится им. Его терпким запахом, его колючей щетиной, которая царапала нежную кожу, его глазами, руками. Его всем. Маленькую, глупенькую надежду о возможном счастье с ним она безжалостно давила. Она жила здесь и сейчас.

На исходе третьего дня они сидели по традиции на кухне. Ольга напряженно ожидала, когда заявится Роджерс и в голове стояла звенящая пустота. Не вынеся напряжения Ольга порывисто встала со стула и начала молча метаться. Но посмотрев на спокойного Джеймса, села обратно и тот, протянув руку через стол, накрыл ее ладошку, легонько сжав. От этого маленького поддерживающего жеста встал ком в горле.

В дом вошли без стука, по хозяйски открыв дверь. Барнс подобрался и настороженно выглянул в коридор.

— Добрый вечер, дамы и господа, — сказал Ник Фьюри. — Вы уж простите, что я без стука вхожу в собственный дом.

Услышав голос Фьюри Ольга скривилась. Сколько раз она его проклинала — не счесть. Ольга сухо поприветствовала его, а тихо следовавшего за Фьюри Стивена встретила теплее.

— Почему вы приехали раньше? — не сдержала любопытства Ольга.

Так бы у нее было еще два дня. А может, не было бы ничего. Ведь толчком стала смс от Стива.

— Обстоятельства, мисс Хоуп. Только они. Я бы не хотел загружать вашу хорошенькую голову, она у вас и так, наверняка, забита. Но готов услышать хорошие новости. Пока Роджерс милуется с Барнсом расскажите в двух словах о ваших делах.

Ольга успела рассказать Фьюри о своих наблюдениях и выводах, как хлопнула входная дверь и друзья вернулись. Как во сне она проводила последний контрольный эксперимент. На автомате отмечала все такое же сильное сердцебиение Барнса, испарину, напряженные мышцы и вздутые вены. Пока Ольга зачитывала код, Джеймс что-то шептал и на последнем слове она расслышала:

— Сержант три-два-пять-семь… Барнс…

Фраза, которую он бормотал во время своих кошмаров.

— Джеймс? — мертвым голосом позвала Ольга. Но она уже видела, что перед ней сидел не Зимний Солдат.

— Было трудно сопротивляться. Очень.

Баки устало вытер пот со лба.

— Вот видите, мисс Хоуп, у вас получилось. Как я и предполагал.

— Получилось не у меня, — все так же без эмоций ответила Ольга.

Джеймс ушел в комнату собираться, Фьюри к Квинджету, на котором они со Стивом и добрались, и она осталась вдвоем с Роджерсом.

— Значит, ваша затея не быть врачом — удалась.

Ольга коротко кивнула.

— Вам придется ехать на машине. Вот карта, — Стивен протянул Ольге бумажную карту, в которой был помечен маршрут до ее дома. — Но не рекомендую пока возвращаться. У нас там… В-общем, мало хорошего.

Сверху спустился собранный Барнс. Не в привычной для Ольги одежде, а в полном боевом облачении: кожаной куртке, беспалых перчатках, черных военных штанах и берцах. На его лице была написана упрямая решимость. Но в глазах снова стояло абсолютное ничего.

— Стив, дай минутку, — обратился Барнс к другу.

Когда Роджерс ушел, лицо Баки немного смягчилось. А взгляд… Потеплел.

— Так надо, Ольга, — только и сказал он.

— Берегите себя, Джеймс, — тихо прошептала она и провела рукой по щеке.

Он схватил ее руку, прижал к груди и на секунду прикрыл глаза. Потом, кивнув ей, тихо закрыл за собой дверь.

Одиночество оглушительно свалилось на Ольгу. Она поплелась в свою комнату и, свернувшись клубком, уставилась в пустоту. Перед глазами мелькали образы, но в цельную картинку не складывались и она, в конце концов, провалилась в сон без сновидений.

Ольга решила, что все-таки вернется домой в Сан-Франциско. Там одиночество ей было привычнее переживать. И, начав собираться утром, закончила только к обеду — вещи расползлись по всему дому. Перед уходом, собравшись с духом, заглянула в спальню Джеймса. Тоскливо окинула взглядом и замерла, увидев на кровати тетрадь. Она несмело и с трепетом подошла и взяла в руки. Которые отчего-то задрожали.

Сначала в дневнике были короткие записи о природе, погоде, потом появилось недовольство от места проживания. От неестественной говорливости врача и особенности перескакивать с одной мысли на другую. Недоумевал от того, что она боялась его. Затем появились заметки о том, какой фильм или рассказ ему понравился, короткие описания снов. Ольга заметила, что стало все чаще мелькать ее имя. Он отмечал появляющуюся вертикальную морщинку, когда она сосредотачивалась и лучики морщин в уголках глаз, когда улыбалась. И странные глаза, серо-зеленые или почти желтые, когда она испытывала азарт. Как в первую встречу в ее квартире. Он написал о том, что хотел ее обнять, когда она рассказала о своем кошмаре и о том, что ему неимоверно хотелось защитить ее. Но решил, что она испугается и просто докурил ее сигарету. Писал он и о своем испуге, когда Ольга упала со сноуборда, и как он испытал неловкость, когда надевал ей корсет. Потом он упомянул, что хотел бы вообще помогать его надевать, что его забавляло смущение Ольги. Он отметил тихое настроение в свой день рождения, и сомнение стоит ли целовать ее. Заметил, что Ольга резко прекратила вести себя как врач. И заметил появившуюся молчаливость. Он писал и об экспериментах, и о походе, и о том, что запах яблок въелся ему в подкорку. Писал о том, что ловил ее взгляды на себе. Писал о том, что не мог понять почему она украдкой в него вглядывалась. Написал и о том, что когда понял, то сердце сначала испуганно сжалось, а потом радостно трепыхнулось. Писал о сомнениях, правильно ли понял. И невозможности дать то, чего они оба, кажется, хотят.

Аккуратные записи всегда начинались с даты и времени, но не были подробными. Несколько страниц были выдраны перед последней записью, которую он написал перед отъездом:

«Однажды, ты хотела, чтобы я сказал чего я хочу или не хочу. Я хочу быть счастлив. С тобой. Но… Долг зовет. А о долгах ты знаешь побольше меня. Я лишь надеюсь, что мы еще когда-нибудь свидимся».

Ольга не сразу заметила обжигающие слезы на щеках, капающие на синие чернила и оставляющие уродливые пятна. Читать было больно. Дышать было невозможно. Ей казалось, что она превратилась в сгусток горячей боли. И сил справляться с ней не было.

Ольга никогда не узнает, что это она была его заданием. Она никогда не узнает, что ему было поручено выяснить, принадлежит она к «Гидре» или нет.

Квартира, от которой Ольга успела основательно отвыкнуть, была пыльной, неприветливой и унылой. Раньше, чтобы чем-то себя занимать после работы, она до блеска ее намывала, не допускала ни пылинки. Временами, скользким ужом, просачивалась мысль — она просто стирает память, стирает прошлую жизнь. Но эти мысли она вылавливала, давила и продолжала делать свое чистое дело. Сейчас же, окинув равнодушным взглядом грязь, она кинула сумки на пол, бережно положила дневник Джеймса на книжную полку и без сил упала на диван, забывшись тяжелым сном.

Она гнала как сумасшедшая в Сан-Франциско. Все ее существо было сосредоточено только на одном — уехать, сбежать, забыть. Из пустоты в пустоту. И только когда горы остались далеко позади, она снизила скорость. Сердце навсегда осталось в горах злополучного штата, сердце, которое никогда не увидит весну. И пока, в образовавшейся пустоте, поселились глухая боль, давящая на грудь. И Ольга яростно хотела, чтобы эта боль быстрее прошла, чтобы снова стало как прежде — холодно, одиноко, тоскливо. И привычно.

Несколько дней она просто существовала. Сходила в магазин, что-то механически ела, как обычно принимала душ, спала урывками и без снов. Пока случайно не задела пульт от телевизора и не включила его.

Все каналы были забиты новостями о пришельцах, атаковавших Восточное побережье и основной удар пришелся на Нью-Йорк. И Ольга увидела боровшихся с ними Мстителей в сборе. Отчаянные журналисты и операторы не покидали поле боя, камеры выхватывали то Железного человека, то Капитана Америка, то Наташу Романофф. И Джеймса Барнса. Когда он промелькнул на экране, когда Ольга увидела его лохматую голову, в груди словно лопнул болезненный нарыв. Она словно очнулась от мертвого сна. Не ожила, нет. Но дышать стало легче.

Мстители с трудом вытурили пришельцев, но те устроили атаку на Западное побережье и эпицентром стал Сан-Франциско. Ольга, вспомнив о своем врачебном долге, устроилась обратно в больницу, где ее с радостью взяли в бригаду скорой помощи.

Захватчики основательно потрепали город: дома рушились под их огнем, сотнями гибли люди. Когда бои уже закончились и пришельцев оттеснили, без продыху работали бригады скорой помощи и спасатели. И тех и других крайне не хватало, как и мест в переполненных больницах.

Ольга уже почти сутки находилась на выезде, оказывая первую медицинскую помощь пострадавшим. Их бригада уже ехала на базу, чтобы сдать смену и немного отдохнуть, когда машина повернула на улицу, перегороженную развалинами дома. Который раскрошился, словно гнилой зуб, и засыпал проезд. Водитель, чертыхнувшись, начал аккуратно разворачиваться, когда Ольга увидела, что в толпе что-то происходило. Попросив водителя остановиться, она выскочила к людям, которые успокаивали бьющуюся в истерике женщину. Выяснив, что в развалинах находится еще живая, но тяжело раненная девочка, Ольга без раздумий юркнула в узкую щель, чтобы успеть оказать первую помощь до прихода спасателей.

Подсвечивая фонариком, она ползла по узкому проходу, обдирая руки и колени, и вскоре обнаружила едва живую девочку лет девяти. Еще немного и спасать было бы некого. Ольга выдернула ребенка из объятий костлявой, но вытащить без посторонней помощи не могла — слишком низко нависали блоки разрушенного дома. Ольга боялась оставлять девочку одну и дождалась спасателей рядом с ней. Она только начала выползать из-под развалин, чтобы те смогли вытащить девочку, как выход завалило и они провалились немного ниже. К счастью, крупные блоки держались крепко и их присыпало только мелкими камнями. К счастью, их не придавило развалинами — краш-синдром* им не грозил. Но все же, Ольгина удача снова над ней пошутила — она умудрилась проткнуть многострадальное плечо тонким штырем, насадившись на него, словно бабочка на булавку. Испугавшись за девочку, Ольга сцепила зубы и рывком высвободилась. От адской боли слезы непроизвольно брызнули из глаз, но она нашла силы подползти к ребенку, которому стало заметно хуже.

Ольга еще долго боролась за жизнь маленькой пациентки с имеющимся арсеналом медикаментов, пока относительно не стабилизировала. Она поглаживала голову девочки, слушала пульс и прислушивалась к внешним звукам, гадая, когда же их спасут. И смогут ли их вообще откопать? Но возникшая тишина была ответом — спасатели отступились.

Она задавалась вопросом: зачем она не умерла? Зачем ее сумасшедшая фортуна дала шанс почти спасти девочку? Зачем тут же отобрала этот призрачный шанс? Вопросы кружили, сыпались и ответов у Ольги не было. Спроси ее — отдала бы она свою жизнь в обмен на жизнь девочки. Ольга без колебаний ответила бы — да. В хрупком теле едва теплилась жизнь, но теплилась — и девочка и врач боролись. И казалось Ольге, что смерть подкралась тихим шагом, встала за спиной и караулила момент, когда две души, запертые в западне, отступят и она, ненасытная, заберет то, что по праву принадлежит ей.

Ольга не знала, сколько прошло времени. От потери крови, жажды и усталости она проваливалась в бредовый полусон. И снился ей едкий одноглазый интриган с черной повязкой. И снилось, что он снова пришел к ней в больницу, где Ольга снова лечилась от ранений после Ледарии и снова училась жить без одной руки. И снилось, что боль душевная была в стократ сильнее фантомных болей в пальцах. Ведь она снова потеряла мужа. И ехидный голос, будто окружил ее, все вопрошая и предлагая: «Я помогу вам, мисс Хоуп, в обмен на услугу. Вы согласны?». И Ольга соглашалась. И снилось, что она снова оперирует его после тяжелых ранений, но не могла понять, почему руки не слушаются ее. И, как часто бывает во сне, на операционном столе вместо одноглазого дьявола возникла худая Габриэлла — девочка, жизнь которой была в ее руках. И Ольга рыдала, пытаясь удержать скальпель в онемевшей руке. И жизнь девочки утекала сквозь пальцы.

Резко перед глазами встало лицо Джеймса. Ольга вцепилась в морозный взгляд. Вцепилась с диким, безумным отчаянием, словно от этого зависела ее жизнь. И его колючий взгляд отрезвил, вывел из дурманящего небытия. Ольга с усилием пошарила вокруг себя, нашла бутылку с водой и смочила губы Габриэлле и себе.

Когда яркий свет больно ударил в глаза, Ольга отключилась и она не видела, как к ней рванул огромный мужчина с бешеным взглядом.

Ольга с усилием разлепила глаза. Резкий свет отозвался болью в голове, но услышав знакомый писк мониторов, она с облегчением поняла, что лежит в больнице. В палате никого не было и она нажала на кнопку вызова врача. Даже это маленькое движение отозвалось болью во всем теле. В палату вошел молодой врач, весь какой-то юркий, даже суетливый, показавшийся ей смутно знакомым.

— Девочка выжила? — первым делом спросила, точнее прохрипела, Ольга.

Врач кивнул. Затем проверил показатели, посветил фонариком в глаза и попросил пошевелить правой рукой. Плечо обдало жидким огнем, тем не менее Ольга пересилила боль и пошевелила рукой.

— Введите мне снотворное, — проскрипела Ольга.

Она уже давно проснулась и лежала с закрытыми глазами, радуясь отсутствию каких-либо мыслей и образов. И когда в палату кто-то вошел, она даже не приоткрыла глаза, только ресницы дрогнули.

— Добрый вечер, мисс Хоуп, — услышала она неприятный, слегка ехидный, голос и скривилась. — Я хочу предложить вам работу.