Космическая принцесса (джен)

Немало тяжёлых дней пережила Кэтлин на борту «Магни», но историю с комаром даже по прошествии многих лет она вспоминала с дрожью.

Отмечать Рождество она давно бросила, так как от этого праздника ей становилось лишь тоскливее. Как-то она присела отдохнуть на скамейку в теплице и не сразу осознала, что слышит тонкое гуденье, а когда осознала, не поверила своим ушам. Она слышала комариный писк, давно забытый звук, болезненно напоминавший Землю. К ней подлетел маленький комарик и сел ей на руку. Кэтлин хотела убить его, но что-то её удержало. Если бы она могла знать, каковы будут последствия, она бы не задумываясь раздавила несчастного комара.

«Он голодный», — подумала она и решила дать ему напиться своей крови, но тут заметила мохнатые усики на его голове — комар был самцом. Из школьного курса биологии она помнила, что комары питаются нектаром цветов. «Значит, надо угостить его нектаром», — сказала себе Кэтлин и сорвала комару большой цветок. И точно, комар через минуту перелетел на цветок и стал перебирать лапками тычинки.

А она смотрела на него и думала, откуда же он мог взяться на корабле. Не иначе как личинка случайно попала в теплицу и пролежала где-нибудь в замороженном состоянии, а теперь по каким-либо причинам разморозилась, и вывелся комар. Чудеса, да и только. Кэтлин вынесла комара на цветке из теплицы и вернулась в свою комнату. Цветок пришлось поставить в банку с водой. Комар полетал немножко по комнате и уселся на стену, шевеля усиками.

— Всё-таки живая душа, — произнесла Кэтлин и стала готовиться ко сну.

На следующее утро она проснулась с ощущением чего-то радостного — и вспомнила о комаре. Включила свет и на цыпочках подошла к столику, где стоял цветок. Комар сидел там! Она улыбнулась и захлопала в ладоши, а потом закружилась по комнате. Однако её ждали утренние дела: ванна, кухня, теплица — и Кэтлин попросила комара не исчезать, пока она будет в отлучке.

Наспех позавтракала — с недавних пор она не могла больше пить кофе с тостами, так как эта еда вызывала у неё мучительную боль в желчном, и поэтому пришлось временно перейти на фрукты. В теплице ей теперь мало что приходилось делать самой — она создала программы, с помощью которых механизмы рыхлили землю, вносили удобрения и прореживали грядки с зеленью. Кэтлин собрала небольшую корзинку яблок, винограда и шелковицы и поспешила наверх, в каюту: её ждал комар!

Она принесла ему новый цветок, а старый выбросила. Чтобы комар не испытывал жажды, она старательно побрызгала цветок водой из распылителя, и делала это несколько раз в течение дня. Большую часть времени комар сидел на стене, иногда летал. Кэтлин засыпала под его тоненькое гудение, а проснувшись, неизменно находила комара в середине цветка.

— Здравствуй, комарик! — приветствовала она его. — Как спалось?

Прошла неделя. Кэтлин любила подолгу сидеть у столика и смотреть, как её комар копошится среди лепестков. Он медленно ползал по цветку, чистил лапами крылышки и, наверно, не знал, что за ним наблюдают. А она разговаривала с ним — тихо, чтобы не спугнуть своим дыханием. Однажды рассказала ему о Патрике и разревелась: уж слишком далеко была родная Земля! Она всхлипывала, глядя на белые стены, и вдруг почувствовала лёгкую щекотку на запястье. Посмотрела и опешила: комар сел ей на руку.

— Ты жалеешь меня, да? — проговорила она и разревелась пуще прежнего. Никогда и ни от кого она не видела сочувствия, а теперь, через столько лет и в такой дали, её пожалел комар.

После этого она начала брать комара с собой на кухню (в теплицу опасалась: там его недолго потерять!), и пока она занималась хозяйством, комар послушно сидел на стене. Кто сказал, что насекомые ничего не понимают? Кэтлин велела комару держаться подальше от вытяжного шкафа, и он к нему не подлетал. Когда работа заканчивалась, она подставляла руку и командовала:

— Комар, идём домой! — и он садился ей на руку. (А если не садился, она накрывала его банкой и уносила.) — Ты самый умный комар на свете, — частенько шептала ему Кэтлин, — ты один меня понимаешь.

И это была правда.

Нельзя сказать, чтобы работа на компьютере не сдвинулась ни на йоту — Кэтлин открыла новый способ моделировать бесконечности и попутно создала две программы — совсем простенькие и не слишком нужные, — но прыжок через пространство оставался пока неразрешимой загадкой. Поиски Кэтлин имели скорее фанатичный характер, чем функциональный, так как только они поддерживали в ней желание жить — она слишком хорошо знала: прекрати она свои попытки, и через неделю ей захочется покончить с собой, либо она сойдёт с ума. Картина безумия на космическом корабле в полном одиночестве представлялась ей настолько страшной, что она намеренно старалась заполнить работой всё своё время.

Единственной «отдушиной» был комар. Как приятно иметь друга, пусть даже и бессловесного! Как-то раз она читала комару из научной книжки вслух и обратила внимание, что комар не такой, как всегда. За пять или шесть недель Кэтлин научилась чувствовать его состояние, и сегодня она с волнением заметила, что он медлительный и вялый.

— Ты заболел? — нахмурившись, спросила Кэтлин, как будто комар мог ей ответить. — Тебе не нравится цветок?

Мигом сбегала в теплицу за другим цветком, осторожно поднесла его поближе к комару, но её друг слабо ковылял по столу, пошатываясь и с трудом переставляя лапки. Цветок его не интересовал. Кэтлин не знала, что комариный век недолог. Она была в отчаянии. Во-первых, она не знала, как лечить больных комаров, а во-вторых, только сейчас она поняла, насколько привязалась к этому маленькому насекомому. Комар был её единственным близким существом, ему она поверяла все тайны и разделяла с ним одиночество. Если с ним случится что-то плохое, как она это переживёт?

— Не умирай, комарик, — просила Кэтлин, — я принесу тебе новый цветок. Я принесу тебе столько цветов, сколько ты захочешь, только не умирай.

Комар опрокинулся набок, и она подставила ему лепесток, чтобы он смог подняться, но комар едва шевелил лапками. Она прерывисто вздохнула. Как ей хотелось, чтобы он снова начал летать! Она не отходила от него весь день. Комар лежал возле увядающего цветка, изредка двигая лапками, и лишь по этим движениям Кэтлин могла судить, что он ещё жив.

В первом часу ночи её сморил сон — она так и заснула, сидя за столом и положив голову на руки. Ближе к утру проснулась от неудобной позы и рассердилась на себя: зачем уснула? Она внимательно посмотрела на комара. Он лежал на прежнем месте, только все его лапки были подогнуты. Кэтлин тронула его черешком цветка, но комар не шевельнулся. Кэтлин встала и отвернулась, опустив голову. Комар умер.

Она сделала бумажный гробик и похоронила комара в теплице под елью, отметила могилку кусочком коры, а поверх положила тот самый цветок. Она не плакала, но на душе у неё было пусто и тоскливо. Кэтлин не знала об этом, но она просидела возле могилки шесть часов подряд. Потом, словно очнувшись, провела рукой по лицу, посмотрела на кору, под которой покоился её друг, и оказала:

— Ты был хорошим комаром. Ты был лучше, чем некоторые из людей.

И, поскольку в спальню, где её никто больше не ждал, возвращаться не хотелось, Кэтлин поднялась в рубку и продолжила работу. Она очень хотела домой.

* * *

Прошли годы. Могилка комара не была забыта: каждый праздник Кэтлин аккуратно клала на неё новый цветок. Кроме официальных праздников были у Кэтлин и свои, придуманные, например, День встречи с комаром или День осенних банок — ведь с праздниками жить веселей! Часто она сидела возле комариной могилки на скамеечке и вспоминала свою жизнь.

Она помнила, что когда-то любила человека по имени Патрик, и однажды даже была с ним счастлива — когда они танцевали на выпускном балу. В её памяти всплыла праздничная атмосфера той ночи — музыка, смех, разноцветные огни — и ей до ужаса захотелось снова потанцевать. Она прошла в каюту и достала ящик с платьями, которые когда-то нашила себе от скуки, и попыталась примерить одно, потом второе, но платья были малы. «Неужели я растолстела?» — изумилась Кэтлин, и было чему изумляться: она всегда была стройной девушкой и, в отличие от коллег, никогда не сидела на диете. А теперь, похоже, придётся.

«Вот к чему приводит ореховое печенье», — подумала Кэтлин и с этого дня начала ограничивать себя в еде. Странное дело! Она привыкла к своему образу жизни и о Земле вспоминала уже не с тоской, а с благодарностью. Она бросила писать письма и не вела больше бессмысленных разговоров, и в один прекрасный день отметила, что ей нравится её одинокая жизнь. Работа в теплице приносила удовлетворение, а компьютерные поиски давали уверенность в скором возвращении. Сколь ни шаткой была эта уверенность, Кэтлин за неё держалась, как утопающий держится за соломинку.

Она занималась спортом не один раз в день, а дважды — ей хотелось поскорее надеть платье. Кроме лишнего веса, появился ещё один странный симптом — кожа вокруг глаз была словно натянута, и от этого не помогал даже массаж для лица. Частично Кэтлин смогла избавиться от неприятного ощущения, когда догадалась наносить вокруг глаз масло взамен косметических кремов, которые давно кончились.

И только жизнь наладилась, если можно так сказать о положении Кэтлин, как вдруг произошла катастрофа.

Кэтлин только что приняла ванну и сушила волосы на полотенце, гуляя по теплице. С недавних пор она заметила, что её длинные волосы, прежде золотисто-жёлтые, потеряли цвет и потускнели, и начала понемножку подкрашивать их с помощью различных добавок. Она сделала в теплице удобные дорожки между деревьями, по которым было очень приятно гулять. Кэтлин давно уже называла теплицу садом, а каюту — спальней. Обошла вокруг вишни, которая выросла почти вдвое, а ягод стала давать меньше. Надо будет подумать об этом. Под яблоней лежало несколько яблочек, и Кэтлин подняла одно, отряхнула от земли и надкусила — оно было кислым.

Пожурила сливу за то, что уже два сезона подряд та не давала урожая, а потом прошла мимо шелковицы и винограда к голубой ёлке — ель не росла больше, так как при посадке у неё были подрублены корни и верхушка, но шишки из-под неё механизмы выметали регулярно. Пару лет назад Кэтлин взяла несколько еловых семян и шутки ради посадила, и все они взошли. Теперь у подножия большой ели красовались десятка два маленьких. «Это твои дети, — сказала она ёлке. — Когда мы прилетим, я их высажу на Земле. А у меня нет детей».

Она задумчиво поглядела на комариную могилку.

— Привет, — поздоровалась она. — Ты скучал без меня? Я пришла тебя навестить, я не забываю тебя. Помнишь, как ты летал в моей комнате? Мне было так весело с тобой. А помнишь, как я впервые нашла тебя в теплице? Прости, что болтаю, но мне больше не с кем поговорить, только с тобой.

Возле клумбы задержалась: её всегда привлекали цветы. Ей захотелось составить красивый букет, и она это сделала, но едва собралась отнести букет в каюту, бетонная дорожка под ней покачнулась. Кэтлин выронила цветы. И тут оглушительно зазвонила тревога, замигали сигнальные лампочки, и Кэтлин бросилась в раздевалку надевать скафандр. Руки у неё тряслись от волнения. Уже в скафандре, бледная как полотно, она вбежала в рубку и включила программу управления.

— Метеоритный дождь. Корабль повреждён. Опасность второй степени...

Корабль трясло. В любую секунду могла произойти разгерметизация. Хуже всего было то, что Кэтлин за долгие годы позабыла все инструкции. Она беспомощно металась по кораблю, хватаясь то за один рычаг, то за другой, и стиснув зубы просила «Магни» выдержать, в эту минуту корабль казался ей живым существом. Внезапно «Магни» так тряхнуло, что без шлема Кэтлин наверняка разбила бы голову. Она кубарем пролетела по всему коридору и расшибла руки и ноги, но кости остались целы. Сигнализация отключилась, и одновременно с этим погас свет. То есть абсолютно погас, на всём корабле.

— О господи, — выдохнула Кэтлин.

Попыталась встать на ноги, но корабль трясся, и не понять было, где пол, а где стены. Проползла три метра вслепую, не зная, на что надеяться, и на ощупь отыскала дверь в рубку. Она просунулась туда и увидела множество лампочек, как ей показалось сначала — это были звёзды. Кэтлин замерла. Позади неё был непроглядный мрак, впереди — непроглядный мрак и звёзды. Она немножко успокоилась.

— Что это я, — с укоризной сказала она. — У меня же есть фонарик.

Действительно, на шлеме был фонарик. Света он давал немного, но уж лучше слабый свет, чем никакого. Корабль по-прежнему трясся, но теперь было легче ориентироваться: она по-крайней мере видела, где верх и где низ. Держась за стены, подошла к пульту. «Надо выровнять ход корабля», — прошептала она и взялась за рычаги, и вдруг её тело стало необычайно лёгким. Она уже испытала однажды это ощущение — когда приняла пригоршню таблеток снотворного. «Наверно, я заболела, — подумала она. — Сейчас упаду», — но вместо этого почувствовала, как поднимается над пультом. Одновременно с этим тряска прекратилась. Кэтлин покрутила головой вправо, влево и при свете фонарика увидела летающие предметы. «Гравитация отключилась, — как во сне, пробормотала Кэтлин. — Всё кончено».

Находясь в ступоре, она пассивно наблюдала, как разрушаются тонкие перегородки и как обломки плавают по коридору. Прямо перед ней медленно пролетело что-то большое и тёмное. «Сейчас пыль забьётся в вентиляторы, и они остановятся, — думала Кэтлин, — потом выйдет из строя двигатель, и корабль будет дрейфовать в космосе, пока его не пробьёт метеорит... стоп, а метеоритный дождь-то кончился!» Как ни странно, но она осталась жива — маленькое человеческое существо в огромном обездвиженном корабле.

Теперь надо было действовать чётко. Она включила двигатель в скафандре для перемещения в условиях невесомости и полетела в генераторный отсек. На удивление, там не было особых разрушений. Не мешкая, вооружилась инструментами и всего за час привела электрическую систему в порядок. С замиранием сердца она опустила рубильник, и — о чудо — генератор заработал! Кэтлин не удержалась и испустила победный вопль.

Она по очереди посещала разные отсеки и наводила порядок. Пришлось на время отключить вентиляцию. Вновь заработал двигатель, автоматически отключившийся во время аварии. Когда же, наконец, включилась гравитация, Кэтлин от неожиданности плюхнулась на пол и подвернула ногу, было больно, но она не унывала: теперь всё нипочём! Прихрамывая, добралась до рубки и включила компьютер, чтобы узнать, какие ещё повреждения имеются на борту.

«Малая пробоина обшивки. Кораблю угрожает разгерметизация». Кэтлин сжала кулаки! Значит, ещё не все беды позади. Компьютер дал изображение корабля. Вот и пробоина. После стольких лет полёта предстояло впервые выйти в открытый космос.

Она ползла по корпусу корабля как насекомое, переставляя магнитные присоски на руках и ногах. За ней тянулся длинный шланг. Ни единой мысли не было в голове у Кэтлин, остались одни чувства, обострившиеся до предела. «Вот только доползти бы до пробоины, заварить и вернуться обратно без происшествий».

Невозможно передать то впечатление, которое произвёл на Кэтлин космос за пределами корабля. Как необъятна Вселенная! Слабый человеческий разум отказывался постичь такие масштабы. Звёзды были те же, что она видела из иллюминатора, но здесь они сияли иначе. Внутри «Магни» Кэтлин была, конечно, одинока, но только теперь она познала одиночество в полной мере. Тут, лицом к лицу с бесконечностью, она была всего лишь пылинкой, затерявшейся в пространстве.

Она добралась до пробоины — на это ушло полчаса. Достала инструменты и занялась работой. Трещинка была совсем маленькая и лишь во внешнем слое обшивки, но если не заделать её вовремя, она погубит весь корабль. Пока Кэтлин заваривала трещину, у неё всё время было неотвязное чувство, что за ней кто-то наблюдает, и она некстати вспомнила шаги в пустых коридорах корабля. Она даже оглянулась, но увидела лишь звёзды.

Быстро закончив работу и упаковав инструменты, Кэтлин позволила себе посмотреть в открытый космос минуту-другую: когда ещё представится такая возможность? Она выпрямилась в полный рост, но, должно быть, не рассчитала движений, так как подошвы её оторвались от корпуса «Магни», и Кэтлин повисла в безвоздушном пространстве. С ужасом она видела, что расстояние между ней и кораблём растёт. Она знала, что малейший метеорит означает смерть, и ей пришлось пережить несколько тяжких мгновений, прежде чем она ухватилась за шланг и постепенно, дюйм за дюймом, добралась до входного люка.

Едва освободившись от скафандра, на негнущихся ногах проковыляла на кухню, нацедила себе кружку чая и доела вчерашние бутерброды из холодильника — в кухне было слишком разбросано, чтобы готовить новые, — а потом добралась до спальни и бросила на пол матрас, так как кровать валялась в углу кверх ногами. Кэтлин упала на матрас, завернулась в одеяло и уснула.

Наутро по плану был осмотр корабля. Что пострадало более всего — так это теплица. Все растения погибли. Почва размазалась по помещениям, забилась в вентиляцию и в ирригационные трубы. Когда Кэтлин открыла дверь в теплицу, у неё опустились руки. Работы было непочатый край, и дело осложнялось тем, что большинство роботов тоже вышло из строя. Тяжёлые стволы деревьев, перекатываясь по теплице, раздавили хрупкие механизмы.

В трюме её ждало ещё одно огорчение: все банки, которые она с таким трудом заготавливала, полопались, не осталось ни одной! Можно себе представить, в какой грязи был трюм! Вообще-то во время аварии на всём корабле не пострадала только система водоснабжения.

— Ну что же, хоть душ приму, — сказала она и, бросив на плечо полотенце, скрылась в ванной.

Привести корабль в порядок оказалось делом более долгим, чем предполагала Кэтлин. На отмывку трюма ушло две недели. Чуть не плача, складывала она осколки своих любимых банок в ящик для мусора. Больше она не сможет делать заготовки.

Да и не из чего. Кэтлин очень скоро поняла, что теплицу полностью восстановить не удастся. Кое-как с помощью уцелевших роботов она перетащила сухие деревья в один угол и оставила лежать. Она это делала скрепя сердце — ведь для неё это были не просто деревья, а живые существа, она даже когда-то разговаривала с ними. Больше всего ей было жаль ёлкиных деток, она так и не смогла выполнить своего обещания посадить их на Земле.

Постепенно корабль стал приобретать прежний вид. Кэтлин засеяла небольшой участок в теплице, и на грядках уже проклюнулись зелёные ростки. Катастрофа была позади, но всё же напоминала о себе неуловимым изменением в работе двигателей. Кэтлин не могла сказать, что изменилось, но за годы полёта она хорошо изучила все звуки на корабле и теперь ясно слышала, что двигатели шумят не так. Что-то разладилось в «Магни», и она не могла этого исправить.

Через несколько дней после аварии Кэтлин, спускаясь в трюм, стала замечать, что от больших контейнеров исходит неприятный запах, ни на что не похожий и усиливающийся с каждым днём. Что бы ни хранилось в этих контейнерах, оно явно испортилось. Запах был настолько отвратителен, что она почти перестала заходить в трюм, и лишь спустя много месяцев (а может быть, лет) этот запах постепенно пропал.

Не прошло и полугода после аварии, как Кэтлин ощутила на себе отсутствие плодов и кореньев, которые прежде давала теплица. Хоть и незначительная, но всё же доля витаминов в них была, и теперешний их недостаток в рационе сказался на самочувствии. Давно забытая слабость и желание побольше поспать напомнили ей школьные годы.

Жизнь на корабле упорядочилась, и Кэтлин жалела только о том, что теперь у неё нет комариной могилки и не с кем поговорить в тишине.