Космическая принцесса (джен)

В детстве Кэтлин часто снились кошмары. Прямо напротив её кровати висели часы в виде кошачьей головы, и при каждом движении маятника в жёлтых глазах двигались туда-сюда чёрные зрачки. По ночам эти глаза светились фосфорным светом, что доводило маленькую Кэтлин до истерики.

Напрасно родители объясняли ей, что часов бояться не надо, потому что кошка там игрушечная, и напрасно упрекали дочку, что не ценит их подарка. Кэтлин боялась оставаться в своей комнате даже днём, а ночи превращались в сплошной ужас: она пряталась под одеяло с головой и часами лежала без сна, боясь, что кошка сойдёт со стены и усядется ей на грудь.

Хотя детство давно миновало, до сих пор она просыпалась иногда в холодном поту. Но сегодня ей приснилась не кошка, а что-то другое, нечто невыносимо страшное, что заставило её кричать, кричать и кричать.

Она застонала, дрожь пробежала по её телу. Открыла глаза: всё было как в тумане. Почему-то она лежала не в постели, а на полу. Первое, что она увидела, были мелкие белые шарики. А вот и пузырёк. Встала и прислонилась к холодной стене. Затёкшие ноги болели, на руках засохли капельки крови. С недоумением Кэтлин рассматривала свои разбитые руки — она ничего не помнила.

Не оглядываясь на рассыпанные шарики, пошла по коридору. Где-то здесь должна быть ванная. Кэтлин машинально открыла нужную дверь. Около получаса держала голову под струёй холодной воды, и это немного помогло — по крайней мере она поняла, что голодна. Проследовав на кухню — где находится кухня, она тоже безошибочно знала, — приготовила кофе и бутерброд, но несмотря на голод, смогла съесть лишь маленький кусочек. Ей показалось, что у еды горький привкус. Посуду мыть сил не было, и она побросала всё в раковину, а потом долго ходила по коридорам и комнатам, не находя себе места, и в конце концов легла спать на диване в гостиной. Сон пришёл мгновенно.

Кэтлин пять лет. У её ног прыгает пушистый белый комочек — щенок, которого подарила мама. Он такой чудесный, что девочка от радости на седьмом небе. Она поднимает щенка и целует прямо в мордочку, а он норовит лизнуть её языком. Вдруг в комнату входит отец: «Что за зверинец?» — вырывает щенка, распахивает раму и выбрасывает его за окно. Услышав визг, в дверях появляется мать: «Что ты себе позволяешь?» — «А ты что себе позволяешь?» — кричит в ответ отец, и под их ругань малышка начинает громкий рёв. «Прекрати, мы купим нового!» — утешает её мать.

Кэтлин двенадцать лет. Родители собираются в кино, мама в нарядном меховом манто пудрится перед зеркалом, отец раздражённо торопит её. Дочка просит взять её с собой, но мать строго отвечает: «Нет. Тебе рано смотреть фильмы об этом». Они уходят, щёлкает замок, и Кэтлин остается одна. Она включает свет, садится на диван в гостиной и долго-долго думает, что же это за такое таинственное «это», о чём ей рано смотреть. На память приходят недомолвки взрослых и загадочные перешёптыванья подруг, и воображение рисует пугающие картины, от которых холодеет кровь. В детскую идти страшно, и она ложится спать в гостиной, хотя и знает, что за это ей влетит.

Кэтлин четырнадцать лет. Единственный раз в жизни родители взяли её с собой на море, а она, как назло, заболела. И вот она лежит с температурой и пьёт лекарства, от которых только хуже, а за окном искрится море, в котором ей так и не довелось искупаться.

Несколько дней прошли как во сне. Она потеряла чувство времени, не могла ни на чём сосредоточиться — даже думать не получалось, она могла только есть и спать. Она знала, что с ней что-то случилось, но что — не помнила, а способность связно мыслить ещё не вернулась. Правда, она замечала округлые углы интерьера и другие странности, но ей было слишком плохо, чтобы обращать на это внимание.

Проснувшись как-то утром, Кэтлин почувствовала себя значительно лучше, чем накануне. И вновь ей бросились в глаза округлые углы комнаты. Коридор тоже был круглым. Нет, она явно не дома! Но где же тогда? Уж не стала ли она заложницей у бандитов? Решив не тратить время на мрачные мысли, Кэтлин занялась утренней уборкой, благо послушные механизмы были под рукой. Она почистила ковры и хотела смахнуть пыль с мебели, но пыли нигде не было. Раскладывая одежду в шкафу, поймала себя на том, что беспечно напевает песенку. Сложила в корзину вещи, предназначенные для стирки, и подумала: «Надо спросить у матери, что ей постирать».

— Ма! — громко окликнула Кэтлин, но никто не отозвался. Она снова посмотрела на круглые углы, и ей стало страшно.

— Ма! — опять крикнула она — и вдруг отчётливо осознала, что матери здесь нет.

Воспоминания медленно, но неуклонно возвращались. Да, она была не дома. Она принимала участие в какой-то исследовательской работе, связанной с космосом. Ну конечно же, как она раньше не догадалась! Ведь ни в комнатах, ни на кухне нет окон, только лампы дневного света. Сомнений нет — она на космическом корабле. По такому поводу следовало выпить чашечку кофе, может быть, даже с коньяком, и она отправилась на кухню. Впрочем, кухню теперь следовало называть камбузом.

Посуду за эти дни так никто и не помыл — наверно, экипаж состоит из космических лентяев, отметила про себя Кэтлин, хотя не исключено, что сейчас именно её очередь дежурить на кухне. Она сварила кофе и насыпала в вазочку конфет. Особо не надеялась, что коллеги бросят всё и побегут на кухню, но на всякий случай позвала: «Ребята, кофе готов!» Подождала немного, но, как и ожидалось, никто не пожелал оторваться от работы, и ей пришлось наслаждаться кофе в одиночестве.

Она знала, почему на космических кораблях нет иллюминаторов — Комиссия сочла их лишними. Если астронавты будут смотреть на звёзды, это отвлечёт их от работы. Единственным местом, откуда можно было видеть Вселенную, была рубка, но подниматься туда Кэтлин не хотела, чтобы никого не беспокоить. Лучше покамест прибрать на кухне.

Она домывала последнюю чашку, когда в памяти всплыло красивое имя: Розамунда. Всего лишь имя — что за женщина его носила, оставалось тайной. Брошенная чашка звонко ударилась об пол — Кэтлин и не заметила, что швырнула её. Имя почему-то вызвало ярость. В мрачной уверенности, что рано или поздно вспомнит всё, она подняла чашку и вымыла.

В коридоре послышались торопливые шаги. Она выглянула за дверь, но никого не увидела. Всё ещё гадая, были это действительно шаги или ей показалось, пошла в обход корабля. Ей нужно было повидать кого-нибудь из коллег.

С каждым часом она убеждалась, что находится здесь давно. Её руки знали, как поворачивать ручки дверей, а ноги знали, куда идти. Всё было знакомым и незнакомым одновременно. Обошла весь ярус — это заняло примерно полчаса, но никого так и не встретила. Шаги больше не повторялись — на корабле царила тишина.

Она ощущала потребность в работе. До вечера перестирала всё белье, навела идеальную чистоту в помещениях и даже напекла ванильного печенья по рецепту из книжки. Кэтлин очень хотела, чтобы печенье всем понравилось. В гостиной стоял компьютер, и в нём была библиотека, содержащая в основном научную литературу, но хранилось там и несколько женских романов. Она выбрала «Стройные ножки», скопировала книгу в читалку и досидела до глубокой ночи.

А наутро она случайно заглянула в теплицу и ахнула: земля стала серой без полива, а свёклу и морковь пора было раздёргивать. И Кэтлин, засучив рукава, вновь принялась за работу. Теплиц было две. В первой выращивали овощи, вторая предназначалась для фруктовых деревьев — но была там и голубая ель. На Рождество её убирали игрушками. В теплицах поддерживалась имитация земного климата, и растения давали один урожай в год, но, так же как и на Земле, плоды можно было консервировать. В трюме стояло достаточно банок для этой цели.

Труд в теплицах увлёк её, и она почти не выходила оттуда в течение нескольких дней. Надо было прорыхлить почву, полить растения и сделать массу других дел. В отличие от остальных помещений, здесь не чувствовалось пустоты — дышалось легко, а вентиляция создавала эффект земного ветерка, и растения, покачиваясь, словно переговаривались друг с другом. Кэтлин считала, что теплица — лучшее место на всём корабле. Особенно ей нравилось гулять среди деревьев. Карликовая яблоня была вся увешана плодами, а вокруг сливы лежали наливные красные шары. Кэтлин набрала их полное лукошко — Патрик любит сливы.

Едва эта мысль пришла ей в голову, она поставила лукошко на землю и замерла. Патрик, Кит, профессор Йенс — они должны быть где-то здесь. Странно, что она никого из них до сих пор не встретила. Они проектировали оборудование для космических кораблей типа «Магни» под руководством профессора Йенса — Кит, Патрик и много, много других людей, в том числе Кэтлин. Настало время подняться в рубку.

Она забыла о сливах. Нужно было привести себя в порядок, и только сейчас она вспомнила, что на всём корабле нет ни одного зеркала. Отсутствие зеркал было одним из требований инструкции. Не имея возможности навести макияж, Кэтлин ограничилась тем, что распустила волосы — и вошла в лифт.

В нижнем ярусе, или трюме, располагался склад, средний ярус был жилым, а верхний занимала техника. Управление кораблём шло оттуда. Она вышла из лифта в длинный желтоватый коридор с множеством дверей, похожий на трубу, и её окутала волна приглушённых звуков. Это были и насосы, нагнетающие воздух, и многочисленные двигатели, и генератор. Иногда слышался короткий писк из динамиков. Если начнётся метеоритный дождь или утечка воздуха, из этих динамиков раздадутся сигналы опасности.

Кэтлин, озираясь, шла по коридору.

— Капитан, — негромко позвала она. В ответ услышала лишь гуденье генератора. Внезапно её осенила догадка, такая страшная, что не хотелось в неё верить. Она побежала.

Едва она влетела в рубку, как эта догадка стала реальностью. Никто не встретил её, никто не сидел, склонившись над пультом — она посмотрела на мониторы, светящиеся клавиши пульта управления, экран с картой звёздного неба — и с ужасающей обречённостью вспомнила, что, кроме неё, на корабле нет ни души. Из огромного иллюминатора на неё смотрела тысячеглазая бездна.

Кэтлин опустилась на пол. Нахлынули воспоминания.

Они познакомились на вступительном экзамене. Сначала Патрик помог ей решить задачу, а потом пригласил в кино. Кэтлин посмотрела на него с улыбкой и подумала: неужели кто-то может влюбиться в такого невзрачного, курносого и конопатого? И согласилась. Уж очень не хотелось быть одной. Как нарочно, сеанс отменили, и Патрик предложил сходить в ресторан. Он рассказывал ей о своих предыдущих подружках, она ела мороженое, и час прошёл незаметно.

— Расплачиваться будем каждый за себя, — твёрдо сказал Патрик, и она не посмела возразить, но от добавки отказалась, побаиваясь, что карманных денег не хватит и она окажется в глупом положении перед новым другом.

А потом они медленно шли по улице, держась за руки, и это прикосновение рождало в ней новые, неизведанные чувства. Как удивительно: она, Кэтлин, и вдруг с парнем! Пусть даже и с таким неприятным. Видели бы её однокурсницы!

— Спать пойдём ко мне? — как само собой разумеющееся, спросил Патрик.

Она отступила на шаг. Острый страх перед физической болью вмиг разрушил все грёзы.

— Патрик, — звенящим голосом сказала она. — Пожалуйста, проводи меня до дома.

За руки они больше не держались. На пороге Кэтлин быстро попрощалась, поблагодарила Патрика за вечер, не глядя ему в глаза, и вбежала в дом.

Словно очнувшись, она поглядела в иллюминатор. За стеклом сияли звёзды, холодные и пугающе близкие. Она ощутила себя беззащитной перед ними, и одиночество усиливало эту беззащитность. Она вспомнила, что абсолютно одна на корабле. Все остальные то ли погибли, то ли сошли на какой-то планете — на этот счёт память ещё не прояснилась. Она совсем одна. Но...

Кэтлин вспомнила ясный звук шагов в коридоре, и ей стало нехорошо.

* * *

Работы хватало. Кэтлин вставала в восемь и после завтрака шла в теплицу за фруктами, а потом с тяжёлой корзиной возвращалась на кухню. Дни проходили за днями, и скоро на кухне выстроились аккуратные ряды запечатанных банок с вареньем, соком и пюре. Она смотрела на них и грустно вздыхала при мысли, что все они предназначены для неё одной. Ей так хотелось кого-нибудь угостить!

Она нашла в компьютере проигрыватель и несколько музыкальных коллекций, и у неё появилась возможность танцевать. Одной танцевать, конечно, скучновато, но, с другой стороны, никто не смеётся над твоими неуклюжими движениями. А по вечерам поднималась в рубку и подолгу смотрела в звёздную даль. Это наполняло её душу благоговейным трепетом, корабль представлялся ничтожно малой крупицей, затерянной в бескрайнем космосе, и в Кэтлин просыпались религиозные чувства.

Одиночество давило. Но Кэтлин ежедневно заставляла себя соблюдать строгий режим, который установила сама, не забывая уделить внимание танцам и тренажёрному залу. Она верила, что с каждым днём приближается к Земле, и это придавало силы. И она снова принималась за домашние заготовки, надеясь, что некоторые из этих банок будут открыты уже на Земле.

Рабочий день закончился. Часть варенья не уместилась в банку, и Кэтлин перелила его в вазочку. Затем приготовила чай, нарезала хлеб — хлеб ей приходилось печь самой — и пока чай остывал, взяла две банки и отнесла в трюм. На кухне банки уже не помещались, и после чаепития решено было заняться их транспортировкой — для этого была удобная большая корзина на роликах. Кэтлин не могла доверить хрупкие стеклянные банки роботам.

Напевая, она вошла на кухню и сразу же заметила, что там что-то не так. Какая-то мелочь. Она умолкла и окинула кухню внимательным взглядом. Хлеб! Она прекрасно помнила, что он лежал по-другому. Хлеб она держала в левой руке, а нож — в правой. Теперь же отрезанный ломоть был с другой стороны. Не отрывая взгляда от хлеба, она осторожно села. Пить чай расхотелось. Снова пришли на ум таинственные шаги. Может, не так уж она и одинока? Довольно неизвестности, подумала Кэтлин и направилась в рубку. Сегодня она всё выяснит.

С замирающим сердцем набрала она на клавиатуре вопрос: «Сколько человек на корабле?» — и в ожидании ответа нервно барабанила пальцами по краю пульта. Из динамиков компьютера раздались металлические звуки, живо напомнившие Кэтлин, как мать по утрам размешивает молоко с сахаром. Умный компьютер выдал на мониторе ответ: «Один». Тогда она сформулировала вопрос иначе: «Сколько живых существ на корабле?» Могла же сюда пробраться собака... Хотя как бы собаке удалось переложить хлеб на столе? Ответ был прежним: «Один».

Кэтлин покачала головой: значит, ей всё-таки померещилось. В рассеянности она просмотрела данные о полёте: траектории, расход топлива и прочее. И вдруг её как током ударило: она увидела бортовой календарь. Полёт был запланирован на 970 дней, и сейчас шёл 933-й!

— Чёрт, — выругалась она.

Так значит, полёт подходит к концу?

Не в силах поверить, она вскочила и стала ходить по рубке. Крепко же у неё отшибло память, если она потеряла счёт времени! Кэтлин подбежала к иллюминатору и прильнула к нему, желая поскорее увидеть Землю. Но за стеклом горели далёкие, незнакомые звёзды. «Корабль летит со скоростью света, — подумала она. — Неудивительно, что Земли ещё не видно. Она покажется через месяц». Такой довод она сочла вполне убедительным и успокоилась. Кэтлин ошиблась: корабль летел со скоростью, много превышающей скорость света, это был самый современный и самый скоростной корабль.

И снова ей вспомнилось слово «Розамунда». Это красивое имя означает «красный рот», и действительно, на миг промелькнул образ большой красивой женщины с яркими губами. Может, она была её подругой? Кэтлин задумалась. При слове подруга возникло видение совсем другой девушки, тихой и скромной, по имени Пати. Да, Пати.

* * *

Они дружили на первом курсе, очень недолго, пока Пати не уехала в другой город. Пати без преувеличения была единственной подругой Кэтлин. Девушки иногда навещали друг друга и часто подолгу болтали. Кэтлин рассказывала ей обо всём, даже о своей любви к Патрику. После учёбы отец ежедневно забирал Кэтлин на машине, чтобы дочь не попала в дурную компанию, так что дружба с Пати была настоящей отдушиной.

После отъезда подруги не с кем стало поговорить, и Кэтлин, пригорюнившись, сидела у окна все вечера и выходные. Из-за этого произошла очередная размолвка с матерью. «Отчего ты такая нерадостная, Кэт? — поинтересовалась мать. — Ведь это твои лучшие годы!»

«Мне скучно, мамочка, — ответила Кэт. — Я хочу общаться с людьми». — «Но разве мы с отцом — не люди?» — с глубокой обидой сказала мать и вышла из комнаты. Напрасно Кэтлин просила прощения — мать не разговаривала с ней целую неделю.

* * *

Она отключила компьютер. Уходить из рубки не хотелось, и она смотрела на звёзды, вспоминая прошлое.

Розамунда появилась позже. Высокий рост и большой вес делали её заметной среди других женщин, и все ей завидовали. Кэтлин тоже завидовала: у Розамунды были великолепные чёрные волосы, спускающиеся до пояса, а у Кэтлин жалкий пух, не поддающийся никакой укладке. И, разумеется, Розамунда имела неизменный успех у мужчин. В том числе у Патрика.

Кэтлин посмотрела на часы. Половина пятого вечера! Как летит время. Вернулась на кухню и начала просеивать муку для печенья — сегодня она испечёт своё любимое, с орехами и ванилином. Разложив тесто на противне и включив духовку, подпёрла кулачком голову и стала ждать. И снова пришли воспоминания.

* * *

Платье для выпускного вечера мать готовила ей целый год, расшивая длинную рубаху золотой нитью и мелким жемчугом. На этот жемчуг ушли едва ли не все семейные сбережения. Платье получилось громоздким, но мать всё равно осталась довольна: «Пусть оно некрасивое, зато самое богатое», — шепнула она. Кэтлин платье не понравилось, но она надела его, чтобы не огорчать мать.

Это был чудесный день! Кэтлин фотографировалась на память с другими выпускницами и обсуждала с ними планы на будущее, а на время танцев уходила в буфет, стесняясь своей неумелости.

Внезапно гость вечера, профессор Йенс, прервал танцы, поздравил всех с окончанием учёбы и объявил фамилии нескольких выпускников, которым предоставлялось место работы в его институте. Задыхаясь от счастья, она услышала свою фамилию. У неё будет работа в институте! Ей не придётся подрабатывать официанткой, имея в кармане диплом! Она приняла решение завтра же уйти из дома и снять квартиру. Пребывая в эйфории, не сразу поняла, что её кто-то зовет.

— Кэтлин! — кричал Патрик. — Я искал тебя! — он тоже был в числе избранных.

— У меня будет работа! — сияя, сообщила она.

— Рад за тебя. Может, окажемся в одном отделе. Потанцуем?

— Я не умею, — виновато улыбнулась она.

— Я тебя научу.

И он учил её танцевать. Ни до, ни после того дня Кэтлин не была так счастлива. Она была готова танцевать с Патриком хоть всю ночь, но тут вихрем налетела Розамунда, грубо оттолкнула её и стала танцевать с Патриком сама. Кэтлин подождала немного, потом взяла такси и уехала домой.

Она вытащила печенье из духовки и пересыпала в деревянную хлебницу. Было время пить чай.

А утром разразилась такая драма, что даже сейчас, по прошествии многих лет, Кэтлин не решалась о ней вспоминать. Ещё ночью, возвратившись с выпускного бала, она собрала необходимые вещи и документы в походный саквояж. Утром, выйдя к завтраку, сказала родителям, что собирается начать самостоятельную жизнь. Воцарилась нехорошая пауза. Отец швырнул вилку и вперил в Кэтлин яростный взгляд. Мать, не веря, размешала в стакане молока ложку сахара и безмолвно протянула Кэтлин. Но Кэтлин не хотела завтракать.

— У меня есть работа, и теперь я в состоянии сама себя обеспечить.

Отец медленно встал из-за стола. Надвигалась буря.

— Кэтлин, девочка! — запричитала мать. — За что такая чёрная неблагодарность?

— Какая неблагодарность, мама? Я всего лишь хочу быть самостоятельной.

А дальше был скандал, в конце которого отец, опрокинув стол со всей посудой, стремительно ушёл в кабинет, а мать долго умоляла свою кровиночку не бросать их на старости лет, но Кэтлин была непреклонна. Она знала, что поступает бесчувственно, но скандалы происходили ежедневно, а работу в институте предлагают один раз, и ей не хотелось из-за обычного скандала пожертвовать карьерой.

В институте она просиживала перед компьютером дни напролёт и сначала очень уставала, но через несколько недель усталость отошла на второй план, да и свои деньги не были лишними. Каждый день, спеша на службу, Кэтлин вся светилась от гордости: она работает в научно-исследовательском институте! Сейчас, сидя в корабле, она помнила, что работа была связана с компьютером, но все детали, поручения, отчёты — да чего там, само название должности — поглотила амнезия. Боль в усталых глазах и крики начальника отдела Кэтлин помнила, а работу — нет. Если бы у неё сейчас спросили: «Кем вы работали в институте?» — она не смогла бы ответить, кем числилась, инженером или бухгалтером. Да и спросить было некому.

Как-то раз она позвонила родителям, но они не захотели с ней разговаривать. Это и только это омрачало ей жизнь. С Патриком она теперь виделась не только в рабочие дни, но и каждое воскресенье — в ресторане, гольф-клубе или уютной палатке за городом. В палатке они пили чай из термоса, играли в карты, а потом Патрик говорил: «Ну, всё, мне пора». И разъезжались по домам. Патрик работал по другой специальности, в одном отделе с Розамундой, и если он, извиняясь, предупреждал Кэтлин по телефону, что не сможет прийти на свидание, она знала, что он идёт к Розамунде, и проводила этот выходной с поп-корном за телевизором.

Она помнила день, когда впервые увидела космический корабль — двадцать четвертого мая их группу привели на космодром, и «Магни», огромный, как скала, и ослепительно-белый на фоне синего неба, оставил неизгладимое впечатление в её душе. Тогда-то и родилась мечта о космосе. Кэтлин бредила космическими полётами. «Моя звёздная принцесса» — шутливо назвал её Патрик, когда она поделилась с ним своей мечтой. Она улыбнулась в ответ и сказала:

— Я обязательно полечу туда. Чего бы мне это ни стоило.

Она сдала все тесты, и начались тренировки. Медленно, но верно приближалась Кэтлин к своей цели...

Она встала, чтобы прибрать на кухне. Отсутствие на корабле телевизора или видео мешало расслабиться. Там, на Земле, она привыкла смотреть телевизор за едой, и теперь пришлось отучиться от этой привычки. Вместо телевизора она созерцала белые, без единого украшения, стены.

Довольно сильная зубная боль не давала ей снова уйти в воспоминания. «Не следовало есть орехи», — с досадой подумала Кэтлин и ушла в ванную чистить зубы. Это помогло, но ненадолго. Она рассердилась: не хватало ещё зубной боли! Ну уж нет, она не позволит такой мелочи, как больной зуб, отвлечь её от намеченного плана. И она принялась устанавливать банки в корзину.

В трюме оставалось ещё много свободных полок после того, как Кэтлин расставила свои заготовки. Ей было приятно смотреть на готовую работу: все банки были одинаковые, блестящие, с железными застёжками наверху. Кэтлин прошлась по трюму. В отсеке для полуфабрикатов двумя рядами стояли высокие морозильные камеры. Продуктов должно было хватить на много лет, «Магни» предназначался для дальних рейсов. Отсюда Кэтлин брала зерно для муки, сухое молоко и прочее.

В другом отсеке, поменьше, находился склад материалов и инструментов. Там была даже швейная машина и не меньше двадцати роликов разных тканей. Последний, самый большой отсек, занимали чёрные металлические контейнеры, обозначенные в компьютере под кодом «F». Что скрывалось в них, Кэтлин не знала и не задавалась этим вопросом никогда. Она взяла из холодильника яркую упаковку и, даже не поглядев на название, вернулась наверх.

На третий день боль стала невыносимой, Кэтлин едва сдерживала стоны. Казалось, болит не один зуб, а вся челюсть. Пульсирующие удары отзывались в голове каждую секунду. Она испугалась: у неё редко болели зубы, и если болели, она сразу же шла к врачу. Но здесь врача не было.

— Это всего лишь флюс, — успокаивала она себя, — скоро боль утихнет, а через месяц мне вылечат зуб.

Боль, однако, не утихала, а усиливалась и усиливалась. Целыми днями Кэтлин лежала на диване, отвернувшись к стене, и ни о чём не думала: от мыслей становилось больнее. Что, если бы это был не больной зуб, а сердечный приступ? Она впала в отчаяние. Ну почему именно к ней так несправедлива судьба? «Наверно, я ужасно выгляжу»,— подумала Кэтлин и ощупала своё распухшее лицо.

И тут вспомнила об аптечке. Обычно не пользовалась лекарствами, потому и забыла о ней — а зря, наверняка там есть что-нибудь противовоспалительное. Открыв белый ящичек, она перебирала пузырьки с таблетками. При виде снотворного у неё задрожали руки — Кэтлин уже открывала когда-то этот пузырёк — но не для того чтобы лечиться. Она пыталась покончить с собой. Вопрос на засыпку: что могло толкнуть её на самоубийство за несколько недель до возвращения, когда, казалось бы, надо жить да радоваться? В задумчивости она высыпала на ладонь два шарика аспирина.

Лекарство помогло, на следующее утро она проснулась почти здоровой. Опухоль немного спала, и боль уменьшилась. Но тем сильнее мучил её вопрос: что же произошло? Несомненно, она приняла дозу, которую считала смертельной, но проглоченных таблеток оказалось недостаточно. Кэтлин провалилась в глубокий, беспробудный сон, а проснувшись, потеряла память. Но почему она приняла такое роковое решение?

Перед её мысленным взором вновь возникла картина пробуждения: белые стены, рассыпанные таблетки на полу и собственные окровавленные руки. Её передёрнуло, и тут же вспомнилось последнее, что она видела перед тем как заснуть: она лихорадочно ищет в аптечке снотворное, а в голове только одна мысль: умереть. Кэтлин почувствовала, как тело покрывается испариной. Она была уверена, что сейчас в памяти не останется белых пятен, и почему-то страшилась воспоминаний. Сердце билось так, что, казалось, выскочит из груди.

— Нет, — пробормотала Кэтлин и обхватила голову руками, как будто могла таким способом отгородиться от прошлого.

В пронзительной тишине каюты она упала на колени, затем растянулась на полу лицом вниз.

Они с Патриком прогуливались вдоль цветущей аллеи. Аромат черёмухи пьянил и будоражил фантазию. Тогда-то Патрик и предложил ей стать его женой. Она вздрогнула. Бешеный страх снова пронзил её, как и тогда в юности.

— А как же Розамунда? — спросила она.

— Я не собираюсь бросать её, — объяснил Патрик, — но она всего лишь красивая женщина, тогда как тебя я по-настоящему люблю.

Кэтлин обещала подумать. Её одолевали мучительные сомнения, которые рано или поздно встают перед каждой девушкой: с одной стороны, она любила Патрика, а с другой — боязнь боли была столь велика, что перечёркивала все остальные чувства. Кэтлин медлила с ответом.

И примерно в это же время появился парень по имени Кит. Полное его имя было Кристофер, но он не любил, когда его так называли. Он работал водителем погрузчика при Космопорте, и волей-неволей Кэтлин приходилось передавать ему поручения, так что виделись они часто, и на экране, и лично. И Кит в неё влюбился — или как это называется у таких людей.

Малый он был решительный. Едва они на какой-то вечеринке случайно остались наедине, он первым делом молча снял с Кэтлин платье и был чрезвычайно удивлён, когда получил отказ. Ранее Кит никогда не встречал отказа у женщин, и его самолюбие было задето. Отвесив ей пощёчину, он пообещал всё равно добиться её любви, и с тех пор при каждой встрече говорил какую-нибудь гадость, буквально не давая проходу, и наступил день, когда она поняла, что единственный способ избавиться от ухаживаний Кита — это выйти замуж за Патрика.

То был чёрный день.

Она не могла есть, не могла выполнять домашнюю работу: всё валилось из рук. Опытных подруг, чтобы задать глупый вопрос, не было, в женских журналах писали чушь, с мамой она была в ссоре. Трудное решение пришлось принимать в одиночестве. Вечером она набрала телефон Патрика и дрожащим голосом произнесла:

— Патрик, помнишь, ты сделал мне предложение?

— Ну? — пробубнил Патрик. Он что-то жевал.

— Так вот, я согласна.

— Уф, наконец-то, — ответил Патрик и бросил трубку.

На следующий день, когда пришла на работу, она увидела, что Кит и Патрик обсуждают что-то у ворот, громко смеются и хлопают друг друга по плечу. Она молча прошла мимо: ей не понравилось, что Патрик общается с таким типом. Если бы Патрик знал, какой Кит негодяй, может, и не стал бы с ним дружить.

Из-за новой космической программы свадьбу пришлось отложить. Кэтлин вздохнула с облегчением: теперь она считалась официальной невестой Патрика, и Кит, разумеется, отстал. Назначили новую дату бракосочетания. Она понимала, что всю жизнь в девках не просидишь, но упросила Патрика назначить свадьбу как можно позже и ждала её как дня казни. Никто из коллег не знал, как тяжело Кэтлин улыбаться и поддерживать общение.

В предстоящем полёте «Магни» было одно приятное обстоятельство: она избавлялась от Розамунды. Кэтлин ревнивой себя не считала и сама не знала, почему так рада, что Розамунда улетает с Земли на целых три года. Будучи простой дублёршей, Кэтлин чрезвычайно удивилась, когда ей объявили, что через неделю она отправится в космос в качестве диспетчера, потому что Розамунда внезапно заболела. Что эта хитрюга там подстроила, Кэтлин так и не узнала. Почувствовала себя обманутой, но отступать было нельзя — она принимала Присягу. К тому же на три года откладывалась мучительная свадьба.

И вместе с другими астронавтами она вступила на борт «Магни».

Первый месяц все переговаривались с Землей по телеканалу, и у Кэтлин было работы через край, потом на борт корабля стали приходить ободряющие письма от друзей, а потом и этого не стало. Последним было послание от Розамунды: улыбаясь во весь экран, она сообщала, что выходит замуж за Патрика. И Розамунда, и Патрик были людьми, известными на корабле. Их свадьбу решено было отметить вечеринкой, и вся команда допоздна танцевала и горланила песни в гостиной — кроме Кэтлин, у которой почему-то в тот день разболелась голова.

Несмотря на то, что команда состояла из сорока девяти человек, Кэтлин чувствовала себя одинокой и всё свободное время сидела у себя в каюте, иногда соседка приходила к ней поиграть в шашки, иногда она сама выходила в общий зал послушать современную музыку (бум, бум, бум) — вот и всё общение.

Однажды их разбудила сирена — корабль готовился совершить прыжок сквозь пространство. Кэтлин знала лишь теоретически, что это такое, а на практике столкнулась с такой процедурой впервые. Она испугалась: шутка ли, прыжок сквозь пространство, и поспешила занять капсулу для гибернации. И в этот момент её сознание выключилось. Когда экипаж пришёл в себя, корабль находился уже неизмеримо далеко от Земли.

И наступил день, когда они достигли планеты Н..., корабль остался на орбите, а часть экипажа в небольшом модуле отправилась на разведку.

Первая экспедиция не вернулась. Вслед за ней послали вторую, но и она не вернулась. Радиосигналы переставали поступать через несколько минут после посадки. «Магни» вращался на орбите пять дней, после чего была снаряжена третья экспедиция. Когда и от неё перестали поступать сигналы, капитан созвал оставшихся шестнадцать человек на совет. Мнения разделились. Было произнесено много горячих речей, одного парня пришлось даже запереть на складе, чтобы не махал кулаками — и дело кончилось тем, что на Н... полетела четвёртая экспедиция в составе тринадцати человек, вооружённая до зубов. На корабле остались капитан, Кэтлин и тот, которого заперли.

Кэтлин и капитан, измученные бессонницей и постоянным нервным напряжением, с жадностью ловили каждое слово из динамика. Вначале связь была хорошая, затем стала прерываться и наконец умолкла совсем. Их ждали ещё сутки, потом стало ясно, что надеяться больше не на что, и тогда капитан с каменным выражением лица облачился в скафандр и приказал ей:

— Если я не вернусь, возвращайся домой и доложи Флоту, что я погиб, выполняя задание. И ещё... Передай Сету, что я был неправ.

— Можно вопрос, капитан? Почему вы оставили на борту меня, а не кого-то другого?

— Когда-нибудь ты это поймёшь, — торжественно сказал капитан и надел шлем.

Но она так и не поняла. Если капитан её любил, лучше бы сказал об этом человеческим языком.

Последующие часы прошли словно в кошмаре. Сначала она ежеминутно переговаривалась с капитаном, потом, когда динамик умолк, бросила микрофон и побежала в трюм. Дрожащими руками отперла дверь склада и с криком: «Сет!» — отшатнулась. К её ногам свалилось окровавленное тело — когда Сет находился под арестом, он застрелился.

Вот теперь она была по-настоящему одна. Бог знает, чего ей стоило захоронить мертвеца по космическим обычаям — что это за обычаи, мы говорить не будем. Она смогла это сделать. Она смогла вывести «Магни» с орбиты и положить на обратный курс. Но прыжок сквозь пространство был ей не под силу, она не знала, как это делается, её этому просто не учили! Это не входило в её обязанности! В её обязанности входило сидеть возле передатчика и принимать сигналы, а об управлении кораблём у неё были лишь общие сведения. Кэтлин имела представление о том, сколько времени понадобится «Магни», чтобы добраться до Земли своим ходом — ей не хватит всей жизни.

— Нет!!! — заорала она и заколотила руками по панели управления.

Она кричала, проклинала начальников Космофлота, которые ввели на кораблях узкую специализацию, клялась отомстить, а потом, внезапно остыв, начала тихо плакать. Кэтлин поняла, что никогда больше не увидит человеческого лица. Она навеки замурована в «Магни».

Перспектива абсолютного одиночества на долгие годы вперёд была страшнее смерти, и в минуту отчаяния она сделала свой выбор. В детстве мать часто говорила ей, разбирая в домашней аптечке: «...А если ты выпьешь сразу десять таблеток снотворного — то ты умрёшь!» Маленькая Кэт смотрела на аптечку большими от страха глазами и долго не хотела играть после таких разговоров. Могло ли ей прийти в голову, что предостережение матери пригодится как совет?

Она приняла больше дюжины.

Когда яд начал действовать, её душу ледяными тисками сдавил страх: она снова хотела жить, пусть в одиночестве, пусть вдали от дома, лишь бы жить! — но было поздно. Перед глазами поплыли тёмные пятна, зашумело в голове, Кэтлин выронила пузырёк с таблетками — и рухнула на пол у дверей гостиной. Так или иначе, но ошибка матери спасла ей жизнь. На миг у Кэтлин снова возникло желание убить себя, но она брезгливо отогнала эту мысль. Хватит одной попытки.

Она вышла из каюты и оглядела коридор. Вот здесь её свалило действие снотворного: падая, она пыталась удержаться за ручку двери. Восстановив в памяти своё пробуждение, ощутила маленькую нестыковку: когда она открыла глаза, то по крайней мере метров на пять поблизости не было никаких дверей. Она проснулась в той же позе, в какой уснула, но в другом конце коридора, как будто её перенесли во сне — но перенести было некому. Кэтлин решила пока над этим не думать. В полнейшем спокойствии прошла на кухню и неторопливо приготовила кофе с тостами. Она вспомнила всё о своем безвыходном положении и неудавшемся самоубийстве — но не только это. Она вспомнила ещё кое-что.

Проснулась она тогда от дикого испуга, и причины его крылись отнюдь не в одиночестве. Видения в наркотическом бреду были ужаснее яви. Нечто произошло с ней там, в Запредельном Мире, куда нет доступа людям, нечто такое, от чего она уже никогда не станет прежней Кэтлин.

Она отхлебнула кофе, и взгляд её упал на белую, пустую, холодную стену.

* * *

Первые несколько часов она просто спала. Потом в её беспробудный сон стали прокрадываться неясные образы и обрывки разговоров, и вдруг она увидела свой дом. Ей снилось, что родители ссорятся в соседней комнате. «Я никогда тебе этого не прощу!» — надрывно взвизгнула мать. Раздался грохот, мгновенно воцарилась тишина, и эта тишина была страшней криков. Хорошо, что это сон, подумала Кэтлин.

Потом ей приснилось, что «Магни» совершил посадку на одной из планет, очень похожей на Землю: там была земная атмосфера, росли зелёные деревья и текли синие реки. Она вышла из корабля и оказалась перед каменной стеной, освещённой закатным солнцем. «Это построили инопланетяне» — с благоговейным трепетом подумала она, и ей очень захотелось их увидеть.

Но инопланетян покамест не было, и она решила вернуться на корабль. Оглянулась направо, налево и с ужасом поняла, что «Магни» нигде нет! Она одна на чужой планете! Корабль, к которому она так привыкла, исчез, и лишь древняя, изъеденная временем и непогодой каменная стена тянулась перед ней на сотни метров. «Какая старая! — подумала Кэтлин. — Может быть, эта стена — единственное, что осталось от инопланетян, а их самих давно уже нет». Пошла вдоль стены и вскоре обнаружила трещину. Едва она туда заглянула, как тут же поняла, что инопланетяне ещё не вымерли: за стеной были налицо признаки жизни.

Там в полумраке ползли разноцветные тусклые огни. У каждого была своя сложная траектория, но большинство двигалось справа налево. Танец огней околдовывал. Кэтлин пролезла сквозь трещину, и масса незнакомых звуков окружила её: здесь был и свист, и шорохи, и какое-то бульканье, но ни один из звуков не был на что-то похож. Пройдя немного вглубь помещения, она споткнулась и, больно ударившись коленом, упала на движущуюся дорожку, и сразу же её унесло в узкую тёмную трубу. Кэтлин закричала, но не услышала своего крика.

Конвейер поднимал её вверх, бросал вниз, ей приходилось пробираться через тесные отверстия, и её то и дело задевали металлические многосуставчатые щупальца. Предчувствуя, что рано или поздно она будет размолота огромными жерновами чудовищного механизма, она сжалась в ожидании конца. Она уже не чаяла остаться в живых, когда вдруг впереди забрезжил свет; механизм с силой вытолкнул её, и за ней сомкнулись стеклянные двери.

На неё уставились десятки осуждающих взглядов.

— Извините, — промямлила Кэтлин. Ей показалось, что она толкнула кого-то при выходе.

Трамвайная остановка, куда выскочила Кэтлин, была вся испещрена белыми неровными кругами. «Жевачки» — догадалась она и хихикнула. Несколько человек в чёрной одежде неподвижно стояли под каменным навесом, высматривая трамвай. По дороге пробегали редкие автомобили. На секунду ею завладело чувство нереальности. Откуда на чужой планете люди, машины и даже трамвайные остановки? «Прогуляюсь немножко по городу, — решила она, — может быть, найду свой корабль». Подошёл трамвай, и люди в трауре не спеша направились к нему. Кэтлин тоже вошла в трамвай. Никто не расплачивался с водителем, и это было странно.

— Сколько нужно заплатить за проезд? — шёпотом спросила она ближайшего к ней пассажира.

— Здесь проезд бесплатный, — поджав губы, ответил тот с чудовищным акцентом, и она почему-то почувствовала себя виноватой.

Смотрела в окно на проплывающие мимо дома и фонарные столбы и совсем не помнила, что видит сон. Город был как наяву, только народу на улицах слишком уж мало. Трамвай выехал на большую площадь, и Кэтлин захотела пройтись пешком. Водитель неразборчиво назвал остановку, Кэтлин протолкалась к выходу, и тут произошёл удивительный случай.

Она хотела выйти из трамвая, а какой-то парень хотел войти, и они столкнулись в дверях. Столкнулись и столкнулись, ничего страшного, и она по инерции хотела извиниться, но, подняв на него глаза, застыла, не в силах пошевелиться. Слова извинения замерли у неё на губах. Их взгляды встретились. Парень был так красив, что Кэтлин чуть не сошла с ума. Она никогда не видела такого красивого мужчины, ей было наплевать, что она задерживает пассажиров и вообще глупо выглядит — ей хотелось смотреть на него всегда.

В течение секунды, которая была для Кэтлин вечностью, они смотрели друг на друга, и ей показалось, что она уже видела его раньше. Он был молод, этот парень, не старше двадцати лет, и очень печален. Она видела печать обречённости на его лице — такое лицо могло быть лишь у человека, который живёт свой последний день на земле. Всего одно мгновение он смотрел на неё, и она запомнила этот взгляд. Больше всего на свете ей хотелось с ним заговорить, это желание напоминало сильную жажду, но тут на неё зашипели пассажиры, и она поспешно вышла.

Трамвай уходил вдаль, унося таинственного незнакомца, и Кэтлин поняла, что сделала глупость. Она должна была с ним заговорить! Ей хотелось остаться с ним на всю жизнь — других желаний больше не было. Но трамвай ушёл. Чутьё подсказывало Кэтлин, что она больше никогда его не увидит, но будет любить всегда.

Она в задумчивости пересекла площадь. Транспорта было подозрительно мало, она не заметила дорожных знаков и переходов, и вообще город был странноватый. «Как называется этот город?» — хотела спросить Кэтлин у старухи в засаленном бурнусе, но старуха посмотрела на неё так дико, что она не отважилась.

Не торопясь шла по тротуару мимо бледно-жёлтых пятиэтажек и смотрела по сторонам. Одно здание было обнесено колючей проволокой, и Кэтлин поняла, что это тюрьма. Перешла улицу и оказалась возле кинотеатра. На афише красовалось название фильма: «Агрессия». Надпись была на чистейшем английском языке, и это слегка насторожило Кэтлин. Откуда они знают английский?

Приземистое облупленное здание оказалось тиром, рядом торчал детский сад. Она с удивлением отметила, что не видела пока ни одного жилого дома: одни фабрики и учреждения. Возле кондитерской её обдало запахом ванилина и какао. На противоположной стороне улицы стоял большой аншлаг с нарисованным самолётом, а надпись внизу поясняла, как проехать в аэропорт. «Туда-то мне и надо, — подумала Кэтлин. — Где аэропорт, там и космопорт, а в космопорте я смогу поискать «Магни», или, по крайней мере, вернусь на Землю с другим кораблём».

Нельзя было терять время, и она быстро пошла обратно мимо кондитерской фабрики, детского сада и других учреждений. Обходной путь по площади к трамвайной остановке был слишком долгим, и чтобы сократить его, она пошла наискосок по узкому переулку. Это была жестокая ошибка.

Переулок был тёмным, высокие дома стояли так близко друг к другу, что почти не пропускали свет. Она ускорила шаг. Внезапно человек мрачного вида вышел из подъезда и преградил ей дорогу. Испугавшись, Кэтлин рванулась назад, но там уже стояли ещё двое. Оба курили и оценивающе рассматривали её. Один из них бросил окурок на мостовую и раздавил. Кэтлин беспомощно посмотрела сначала на этих двоих, потом на того, что был впереди, и кровь бешено застучала у неё в голове.

Двое мужчин неспешно взяли её за руки. «Это нечестно! — завертелись отчаянные мысли. — Такое может произойти с кем угодно, но только не со мной!» Она дёрнулась, но их было трое, и они были гораздо сильнее. О, если бы сейчас здесь появился тот парень из трамвая — он бы защитил её! И Кэтлин вдруг поняла, почему он был так печален — он всё знал, и он пытался предупредить её, но она не обратила внимания.

Молча, ни слова не говоря, они поволокли её в подъезд. Не помня себя от ужаса, Кэтлин закричала. Её крик эхом прокатился по коридорам корабля.

Кэтлин расположилась с книгой на диване в своей комнате, ставшей такой уютной. Заточение в корабле вдруг перестало быть заточением, наоборот, ничто не защитило бы её надежнее, чем прочные стены «Магни». Тосковать о Патрике она тоже перестала — хотя бы на время. Любви она, может быть, и лишилась, зато избежала определённого испытания. С тех пор как Кэтлин вспомнила свой сон, она совсем не желала быть чьей-то женой. Даже Патрика. Но иногда ею овладевали тревожные сомнения: что, если это с ней произошло не во сне, а на самом деле? Сразу учащался пульс, и тогда она гнала эти мысли, стараясь отвлечься работой.

В общем, она была довольна жизнью. Почти... Она смирилась с одиночеством, но никак не с той участью, которую уготовала ей судьба. Она найдёт нужную программу и заставит корабль совершить прыжок, у неё хватит знаний. А если не хватит — на корабле достаточно литературы, как надеялась Кэтлин. Увы, она ошибалась. Начальники Космофлота и здесь поработали: на кораблях было предусмотрено всё, кроме чрезвычайных ситуаций. Считалось, что «Магни» неуязвимы. Книг было мало.

— Я вернусь на Землю, — сказала она в пустоту. — Вернусь, чего бы мне это ни стоило.

Несколько месяцев назад она с таким же упорством и с этими же словами стремилась попасть на корабль. Теперь её задачей было из него выбраться — прилетев, разумеется, на Землю. Среди нескольких тысяч программ отыскать одну, а затем её модифицировать — дело не из лёгких, но она не отступала. Дни и ночи проводила она в библиотеке, забросив теплицу и занятия спортом.

На корабле наступила календарная «зима». Вот тут-то и пригодились запасы — раз или два в неделю Кэтлин спускалась в неуютный трюм, бросала тревожный взгляд на контейнеры с грузом «F»за стеклянной дверью, брала какую-нибудь банку и не оглядываясь возвращалась. Заготовки были отменные, единственный их недостаток заключался в том, что есть их приходилось в одиночестве.

Она посмотрела на календарь — и погрустнела. Было 22-е декабря. Скоро новогодние праздники... Она так любила их в детстве! Рождество было единственным днём в году, когда родители не ругались. Каждый год в этот день в доме царила волшебная атмосфера. Кэтлин ждала подарков, и ожидание было в тысячу раз приятнее самого праздника... Вечером приходили разряженные родственники, и на Кэтлин тоже было новое платьице.

И тут ей пришла в голову мысль: а не сшить ли себе платье? Пусть она одна, но всё равно не хочется встречать Новый год в белой униформе. Недолго думая, принесла из трюма ткани и прочие швейные принадлежности, и через несколько дней у неё было платье.

Напевая новогоднюю песенку, она украшала ёлку в теплице, и вдруг поймала себя из мысли, что чего-то ждёт. Умолкла, отступила на шаг и посмотрела на ёлку. Стояла гробовая тишина, даже поливальные установки не работали. Под ёлкой валялся наполовину разобранный ящик с игрушками. Маленький столик был уставлен разными кушаньями, которые приготовила Кэтлин к празднику. Каждого блюда было по одной порции.

— Патрик! — позвала она, но откликнулось только эхо.

И она поняла, что ждать нечего. Предпраздничное ожидание чуда развеялось как дым. Опустив голову, она ушла из теплицы, даже не взглянув на ёлку. В своей каюте приняла таблетку снотворного (теперь она обращалась с ним осторожно) и прямо в платье легла на кровать лицом к стене. Это был самый грустный Новый год в её жизни.

Наутро проснулась и сказала себе: «Новый год — новая жизнь». Первым делом привела в порядок теплицу и спрятала ёлочные игрушки до следующего года. Она понимала, что предстоит очень долгая и кропотливая работа с компьютером, и, чтобы дать отдых мозгу, продолжила занятия шитьём. Не имея возможности видеть себя перед зеркалом, она всё-таки шила, и скоро у неё появились вечерние платья и строгие костюмы. Кэтлин увлеклась: она создавала свой стиль и проводила за машинкой не меньше времени, чем за компьютером, но, увы, некому было оценить её талант швеи. Тоска по людям, ненадолго отступившая, возвращалась.

А однажды она заметила, что разговаривает сама с собой.

— Тебе идёт этот костюм, Кэтлин! Я сшила его сама. Посмотри, Пати, правда, оригинально? Ты неплохо шьёшь, Кэтлин, я хочу сделать тебе заказ. С удовольствием, Пати! Давай спустимся в трюм, ты выберешь себе ткань...

Кэтлин и вправду хотела спуститься в трюм, но опомнилась, что подруги здесь нет, это воображение сыграло с ней шутку. Впоследствии она не раз вела такие разговоры, не придавая им большого значения. Диалоги-монологи помогали ей справиться с одиночеством.

Просыпаясь, она говорила: «Патрик, с добрым утром!» — а каждый вечер шептала: «Спокойной ночи, Патрик», и ей казалось, что он рядом.

Физической нагрузки на корабле не было, и Кэтлин, отдавая долг дисциплине, заставляла себя заниматься гимнастикой. «Твоя задача — не свихнуться, Кэт», — говорила она себе и шла в тренажёрный зал. Каждый день упорно посвящала несколько часов работе на компьютере. Пока не удалось сдвинуться с мёртвой точки, но она не отчаивалась. Времени имелось достаточно.

Дважды она отмечала Рождество в одиночестве, сидя на скамеечке возле ёлки в теплице. В этих праздниках было что-то жуткое, и вместо того чтобы веселиться, Кэтлин сжималась, как от холода, и испуганно озиралась по сторонам, словно поблизости мог быть кто-то ещё, кроме неё. Дважды отмечала свой день рождения — пекла маленький торт, а потом грустно смотрела из рубки на звёзды.

Чтобы скоротать вечера, Кэтлин писала письма. Не в компьютере — вдруг слетит, а обычным карандашом на бумаге. «Здравствуй, Патрик! Скорее всего, ты не получишь моего письма, но я всё-таки пишу тебе. Сегодня на корабле знаменательный день — начало осеннего сезона. Представляешь, я одна должна собрать весь урожай! Два месяца подряд у меня будет столько работы, что я просто не смогу тосковать по тебе. Пожалуйста, прости, но я очень рада этому, ведь это так тяжело — тосковать.»

Самым неприятным делом было спускаться в трюм: её пугали чёрные контейнеры. Иногда она отводила глаза от книги или монитора и долго сидела неподвижно, размышляя, что же находится в этих ящиках, предназначенных для иной планетной системы. Эти размышления доводили её до клаустрофобии. Сначала Кэтлин была уверена, что в них хранятся образцы культуры — фильмы и музыкальные записи. Инопланетяне посмотрят, послушают — и пойдут на контакт. Профессор Йенс будет доволен.

Но что, если там оружие? Не слишком приятно лететь на одном корабле с атомной бомбой. Впрочем, это не обязательно бомба, это могут быть смертельные вирусы, ядовитые змеи или насекомые. Пауки. При мысли о пауках она поёжилась. Глупо, конечно, контейнеры не могут содержать подобной ерунды, там что-то невероятно важное. А вот что именно — ей было неизвестно, в её обязанности не входило это знать. А обязанности на корабле были распределены очень чётко. Теперешнее заключение Кэтлин тоже было плодом железной дисциплины.

Чего только не нафантазировала Кэтлин! Одно время она считала, что там замороженные животные и семена растений. Вот было бы здорово вытащить одного зверька и разморозить! Он бегал бы за ней по всему кораблю, а она о нём заботилась, и ей было бы не так скучно. Она размечталась, какие там могут быть звери — наверно, мелкие, крысы, зайцы, белки. Может быть, там есть щенок. Хорошо бы обнаружить в контейнере живого пони — лошади такие умные, почти как люди. А что, если там... Кэтлин вдруг пришла в голову дикая мысль, настолько дикая, что она прогнала её от себя. Придет же на ум такое! У неё была возможность их открыть, они легко открывались снаружи, но слова Присяги так крепко были вбиты в её сознание, что она не рискнула бы нарушить дисциплину даже под страхом смерти. А правила запрещали открывать контейнеры.

Незаметно миновали ещё два Рождества. Кэтлин хотела вспомнить, сколько же ей теперь лет, и не смогла, и, что хуже всего, лица родных и знакомых постепенно стёрлись из памяти. Сотни раз Кэтлин жалела, что не взяла с собой фотографии. Лишь лицо Патрика она пока не могла забыть. Круглое, конопатое и прыщавое лицо человека, который каждый день оскорблял её, но при этом утверждал, что любит. И за эту любовь она прощала ему всё.

Однажды вечером она открыла папку с письмами и начала их перечитывать.

«Патрик, я верю, что мы скоро встретимся! Я уже почти нашла эту программу...»

«Здравствуй, Патрик! Сегодня я сшила себе новое платье. Понимаю, мужчинам это неинтересно, но мне больше не с кем поделиться радостью. Оно такое красивое!»

«Патрик, я часто думаю, как сложилась бы моя жизнь, если бы я осталась на Земле. У нас с тобой был бы уютный домик, и в нём звучали бы детские голоса...»

Об этих «детских голосах» она думала неоднократно. Найти в контейнере живого пони было бы хорошо, но гораздо приятнее водить за руку кого-то, похожего на тебя. Если бы у Кэтлин была дочь, она учила бы её читать по слогам, и время летело незаметно. А какие детские платьица можно было бы шить! Как-то раз она увидела во сне, что нянчит своё дитя, и этот сон заставил её глубоко задуматься. Наверно, там, на далёкой Земле, у Розамунды и Патрика уже появились дети. А как же Кэтлин? Неужели она никогда не станет матерью?

Впервые заточение предстало перед ней в таком аспекте. С юных лет Кэтлин твёрдо усвоила, что каждая женщина обязана родить ребёнка, хочет она этого или нет. Там, на Земле, мать часто говорила с ней о малышах: «Вот родишь мне внука...» — но о мужчинах речи не было. Став взрослой, Кэтлин совершенно упустила из виду, что для рождения ребёнка нужен мужчина, она просто ждала своих предстоящих мук, ждала как неизбежности и совершенно не задумывалась, что для этого нужно, по крайней мере, выйти замуж. Теперь она впервые осознала, что не всё так просто.

Образ ребёнка — то сына, то дочери — преследовал Кэтлин, компьютер был забыт, теплица засыхала без полива. Как несправедлива природа! Почему нельзя завести ребёнка в одиночестве? Многие растения и животные это умеют, а человек — нет. Какой же он тогда венец эволюции? Сколько бессонных ночей провела она, размышляя над этим! Она по-прежнему говорила сама с собой, но теперь её собеседниками были маленькие дети, а не товарищи по институту. Она пела колыбельные песенки и рассказывала нараспев стишки, сочинённые ею самой, а вечерами рисовала эскизы детской одежды. Ей безумно хотелось сшить эти красивые вещички — но для кого? И в один прекрасный день Кэтлин взяла белую ткань, вату и несколько часов трудилась, не разгибая спины. А к вечеру у неё была кукла.

Кэтлин полностью отдалась материнскому чувству, вспыхнувшему в ней с огромной силой. Она наряжала куклу то как мальчика, то как девочку, она учила её говорить и читала ей сказки, которые писала сама печатными буквами. Она водила её на прогулку в теплицу и объясняла, как называются растения.

— Смотри, какой цветок! Он жёлтый, как Солнце. Когда мы вернёмся, я покажу тебе Солнце. А это — яблоня, на ней растут яблоки. Хочешь яблочко? Ах, я забыла, ты же не умеешь есть. Ну что ж, пойдём в каюту, уже поздно...

Плоды в теплице осыпались, овощи засыхали, а Кэтлин словно не замечала. Всё своё время она с упоением посвящала тряпичной кукле. Как-то раз Кэтлин проснулась утром и, по обыкновению, хотела поцеловать куклу, но не нашла её рядом.

— Девочка моя, где ты? — всполошилась Кэтлин и вспомнила, что накануне забыла куклу в гостиной. Безобразие — как можно забыть о ребёнке!

— Я ужасная мать!

Она вскочила и в одной рубашке выбежала из каюты. Кукла валялась на полу. Кэтлин вскрикнула и хотела поднять её, но остановилась. Ей бросилось в глаза нарисованное лицо куклы, её неестественная поза.

— Это кукла, — глухо сказала Кэтлин, подняла её и посадила на диван. Кукла сидела неподвижно. — Это не ребёнок. У меня нет ребёнка.

Пелена спала с её глаз, и она горько вздохнула. Она отнесла куклу в трюм, чтобы не видеть её, в чёрной меланхолии взглянула на зловещие контейнеры, и тут её осенило! В контейнерах не оружие и не животные, мужское семя — вот что там! Значит, она сможет иметь настоящего ребёнка! Не переодеваясь, Кэтлин помчалась в рубку. Сейчас она выяснит всё, что касается груза «F», и если там то, что она думает, она нарушит Присягу. Ради ребёнка можно пойти против закона.

— Скорее, — торопила она компьютер, — скорее!

В рубке она просидела до вечера, и за это время её энтузиазм уменьшился. То, что она выяснила, заставило её усомниться в своей догадке: на голограмме появилось изображение довольно больших объектов, по одному в каждом контейнере. Это было что угодно, только не пробирки с семенем. Очень уставшая, она вернулась в каюту, набросила халат и ушла пить чай. Завтра ей вновь предстояло заняться сбором урожая и заготовками.

У неё был ещё один приступ зубной боли, и на этот раз она мучилась сильнее. Однажды даже попыталась проткнуть десну иголкой, но это не помогло. Когда боль немного отпустила, Кэтлин отставила все прочие дела и опять взялась за программу прыжка сквозь пространство. Подумать только, всего за пять минут врачи избавили бы её от страданий, будь она на Земле...

Она больше не разговаривала сама с собой. В один из долгих дней, наполненных одиночеством, она заметила, что забывает выполнить обычные дела, намеченные с вечера, и завела себе блокнот, чтобы составить распорядок дня. На календарь в компьютере она давно перестала обращать внимание. После этого работа пошла быстрее. Теперь у Кэтлин уходил час на теплицу, час на отдых и чай, полчаса на спорт и всё остальное время — на компьютер. У неё слезились глаза и болела голова по вечерам, и Кэтлин сделала себе выходной — каждый седьмой день. Когда-то на далёкой Земле он назывался воскресеньем.

В тот вечер она легла рано — слишком устала. Тайна прыжка сквозь пространство пока ускользала от неё, но дни, проведённые за монитором, не пропали зря. Кэтлин почувствовала в себе новую, особенную силу: она могла без труда решить любую задачу, на которую раньше ушло бы несколько месяцев, а некоторые из приобретённых знаний она использовала на практике, например, теплица теперь поливалась автоматически.

В ожидании сна Кэтлин подумала немножко о своём детстве, потом о Патрике и загрустила. В общем, жить на корабле даже неплохо... Но очень одиноко. Чего бы она не отдала за возможность перекинуться словом хоть с кем-нибудь! Только она об этом подумала, как за стеной раздались шаги. Мгновенно покрывшись испариной, Кэтлин резко села и включила свет. В ушах шумело.

Кто-то действительно ходил там, за дверью, и этот звук, звук человеческих шагов, невозможно было спутать ни с чем иным. Вместо того чтобы обрадоваться возможному общению, Кэтлин испугалась. На душе у неё творилось невообразимое, это был не просто страх — это был панический ужас. Она чётко знала, что на корабле нет никого, кроме неё, и в то же время шаги были слишком реальны, чтобы считать их игрой воображения. Уж чем-чем, а галлюцинациями Кэтлин не страдала.

Шаги неторопливо приблизились к двери, и тут уж Кэтлин, напуганная до последнего предела, завизжала так, что чуть не сорвала горло. Шаги прекратились. Она заснула только под утро. С тех пор она перестала выключать свет на ночь.

* * *

Кэтлин отмечала свой день рождения. Сегодня, хоть и не выходной, можно не работать. А также можно не думать о своём одиночестве. Она позволила себе отдохнуть от тяжёлых мыслей в этот день: испекла фруктовый пирог, надела один из костюмов, сшитых когда-то в приступе тоски, и собрала на столик. Столик был совсем маленький и очень нравился Кэтлин, от него становилось уютно в любой комнате, где ни поставь. Сегодня он был в гостиной. Кэтлин пропела одну строку поздравительной песенки, потом засмеялась: слишком нелепо она здесь звучала.

— Я имею право на подарок, — сказала Кэтлин. — Сегодня я весь день буду наблюдать за звёздами.

Она собрала корзинку для «пикника», чтобы не спускаться каждый раз на кухню, и пошла в рубку. О, как неподвижны были звёзды! С тех пор как «Магни» начал своё обратное путешествие, Кэтлин неоднократно смотрела на них, и за все эти годы они ничуть не изменили своего положения. Она знала каждую из них. Расположилась в капитанском кресле, поставила корзину на пол перед панелью управления и замерла, вглядываясь вдаль. Ей страстно хотелось найти хоть малейшее отличие от того, что она видела вчера, но звёзды были, как и раньше, на своих местах, холодные и застывшие. На Земле они хоть мерцают...

Она включила тихую музыку и взяла кусок пирога. «Как в кинотеатре, — подумала она с горькой усмешкой, — только вместо фильма показывают космос». Не сказать, чтобы такие дни наедине со звёздами были для неё частым удовольствием, основная часть времени уходила на сидение за монитором, но когда они выдавались, Кэтлин отдыхала душой, как на природе. Здесь, в полумраке рубки, её не находили ни страх, ни тоска по людям, ни безнадёжность. Ведь космос в каком-то смысле — тоже природа.

Она не помнила, сколько часов просидела в рубке, но в какой-то момент ей надоело, и она уже встала, чтобы уйти, но тут её внимание привлекла звёздочка, медленно плывущая среди неподвижных светил. Кэтлин никогда такого не видела. Она снова села в кресло, не отрывая взгляда от незнакомого объекта. Скорость, с которой он увеличивался, была поразительной. Кэтлин знала кое-что о масштабе, и ей стало не по себе. Если так пойдёт дальше, скоро он займёт всё небо и сметёт «Магни» как пылинку.

Сначала Кэтлин решила, что это комета или астероид, но когда объект приблизился настолько, чтобы можно было разглядеть его, все сомнения отпали. Объект был искусственного происхождения. Кэтлин испытала шок, когда поняла это. Оно было продолговатой формы с утолщением посередине, и Кэтлин с замиранием сердца различала всё новые и новые детали сложной конструкции. Инопланетный корабль исполинских размеров догонял «Магни».

— Мама, — шёпотом сказала Кэтлин и выбежала из рубки.

Наспех переделав повседневные мелочи — там закрыть, там отключить — а также заскочив в ванную, — зубы теперь приходилось чистить после каждой еды, чтобы их на подольше хватило, — она бегом вернулась в рубку и остолбенела. Космоса не было. Вместо звёзд она увидела нечто огромное и светящееся, переливающееся всеми цветами радуги и состоящее из множества квадратов и прямоугольников. И всё это плавно двигалось справа налево параллельно курсу «Магни», обгоняя маленький корабль Кэтлин.

Дрожа от волнения, она приблизилась к иллюминатору, и пугающая иллюзия рассеялась, но объект всё равно был невероятно огромен. Она замерила расстояние. Это было очень опасное сближение! Кэтлин с тревогой отметила, что расстояние продолжает сокращаться. Если так пойдёт дальше, придётся изменить курс, иначе «Магни» просто притянется к этой махине.

Она зачарованно смотрела на корабль инопланетян. Как и любой сотрудник Космофлота, она много раз мечтала о подобной встрече. Устройство было чрезвычайно сложным, но во всей структуре прослеживался принцип прямого угла. Зелёные огни преобладали. Кэтлин включила приближение. На экране рассматривать корабль было удобнее, чем в иллюминатор. Она старалась запомнить каждую деталь, зная, что больше никогда не увидит ничего подобного.

Она поглядывала то на экран, то в иллюминатор, находя общие детали. Солнечные батареи, изогнутые трубы, многочисленные лампы — всё это столь хорошо просматривалось с далёкого, но по космическим меркам близкого расстояния, что она могла только гадать об истинных размерах создания чужой цивилизации. Чувство, которое испытала Кэтлин, было сравнимо с религиозным экстазом: величие этого корабля ужасало.

А он проплывал мимо, замедлив своё движение, возможно, для того, чтобы установить контакт с «Магни». И вдруг она увидела окно. Не иллюминатор, а прямоугольное окно, громадное под стать кораблю, и за этим окном ходили инопланетяне. Она даже охнула, когда их увидела, настолько они напоминали людей. Да это и были люди, но очень большие, такие большие, что на ноготке одного из них Кэтлин могла бы бегать.

Громадные существа в белых скафандрах и круглых шлемах входили и выходили через дверь, жестикулировали, общались. Они определённо знали о существовании «Магни» — несколько раз они показывали пальцем в его сторону. Кэтлин стало не по себе, когда она увидела этот обыденный земной жест в исполнении инопланетян. Она прильнула к стеклу. В этот миг один гигант повернулся в её сторону, и ей показалось, что он её заметил, его лица нельзя было различить за тёмным шлемом, но вся его поза говорила о напряжённом внимании. Он махнул рукой, подзывая остальных, и они собрались у окна, глядя на «Магни».

Она почти перестала дышать, не зная, видят ли они её — маленькую фигурку у иллюминатора, или только рассматривают корабль. И то и другое предвещало опасность. Ведь если такие гиганты захотят уничтожить «Магни», для них это составит не больше труда, чем прихлопнуть муху. Но вот гиганты разошлись, остался лишь первый. Повинуясь неясному желанию, Кэтлин приветственно помахала ему рукой, и он поднял руку в ответ.

— Он меня видит, — пробормотала Кэтлин, и тут инопланетный корабль начал набирать скорость. Кэтлин оглянуться не успела, как он превратился в светящуюся палочку с утолщением посередине, а потом в едва заметную точку.

Кэтлин машинально посмотрела на часы и покачала головой — почти сутки она наблюдала за чужим кораблём, забыв о еде и питье, а также о своём дне рождения.

— Сегодня праздник, — сонно прошептала она, — и у меня были гости.

Вышла из рубки и вернулась в свою каюту, где в изнеможении бросилась на кровать.

Немало тяжёлых дней пережила Кэтлин на борту «Магни», но историю с комаром даже по прошествии многих лет она вспоминала с дрожью.

Отмечать Рождество она давно бросила, так как от этого праздника ей становилось лишь тоскливее. Как-то она присела отдохнуть на скамейку в теплице и не сразу осознала, что слышит тонкое гуденье, а когда осознала, не поверила своим ушам. Она слышала комариный писк, давно забытый звук, болезненно напоминавший Землю. К ней подлетел маленький комарик и сел ей на руку. Кэтлин хотела убить его, но что-то её удержало. Если бы она могла знать, каковы будут последствия, она бы не задумываясь раздавила несчастного комара.

«Он голодный», — подумала она и решила дать ему напиться своей крови, но тут заметила мохнатые усики на его голове — комар был самцом. Из школьного курса биологии она помнила, что комары питаются нектаром цветов. «Значит, надо угостить его нектаром», — сказала себе Кэтлин и сорвала комару большой цветок. И точно, комар через минуту перелетел на цветок и стал перебирать лапками тычинки.

А она смотрела на него и думала, откуда же он мог взяться на корабле. Не иначе как личинка случайно попала в теплицу и пролежала где-нибудь в замороженном состоянии, а теперь по каким-либо причинам разморозилась, и вывелся комар. Чудеса, да и только. Кэтлин вынесла комара на цветке из теплицы и вернулась в свою комнату. Цветок пришлось поставить в банку с водой. Комар полетал немножко по комнате и уселся на стену, шевеля усиками.

— Всё-таки живая душа, — произнесла Кэтлин и стала готовиться ко сну.

На следующее утро она проснулась с ощущением чего-то радостного — и вспомнила о комаре. Включила свет и на цыпочках подошла к столику, где стоял цветок. Комар сидел там! Она улыбнулась и захлопала в ладоши, а потом закружилась по комнате. Однако её ждали утренние дела: ванна, кухня, теплица — и Кэтлин попросила комара не исчезать, пока она будет в отлучке.

Наспех позавтракала — с недавних пор она не могла больше пить кофе с тостами, так как эта еда вызывала у неё мучительную боль в желчном, и поэтому пришлось временно перейти на фрукты. В теплице ей теперь мало что приходилось делать самой — она создала программы, с помощью которых механизмы рыхлили землю, вносили удобрения и прореживали грядки с зеленью. Кэтлин собрала небольшую корзинку яблок, винограда и шелковицы и поспешила наверх, в каюту: её ждал комар!

Она принесла ему новый цветок, а старый выбросила. Чтобы комар не испытывал жажды, она старательно побрызгала цветок водой из распылителя, и делала это несколько раз в течение дня. Большую часть времени комар сидел на стене, иногда летал. Кэтлин засыпала под его тоненькое гудение, а проснувшись, неизменно находила комара в середине цветка.

— Здравствуй, комарик! — приветствовала она его. — Как спалось?

Прошла неделя. Кэтлин любила подолгу сидеть у столика и смотреть, как её комар копошится среди лепестков. Он медленно ползал по цветку, чистил лапами крылышки и, наверно, не знал, что за ним наблюдают. А она разговаривала с ним — тихо, чтобы не спугнуть своим дыханием. Однажды рассказала ему о Патрике и разревелась: уж слишком далеко была родная Земля! Она всхлипывала, глядя на белые стены, и вдруг почувствовала лёгкую щекотку на запястье. Посмотрела и опешила: комар сел ей на руку.

— Ты жалеешь меня, да? — проговорила она и разревелась пуще прежнего. Никогда и ни от кого она не видела сочувствия, а теперь, через столько лет и в такой дали, её пожалел комар.

После этого она начала брать комара с собой на кухню (в теплицу опасалась: там его недолго потерять!), и пока она занималась хозяйством, комар послушно сидел на стене. Кто сказал, что насекомые ничего не понимают? Кэтлин велела комару держаться подальше от вытяжного шкафа, и он к нему не подлетал. Когда работа заканчивалась, она подставляла руку и командовала:

— Комар, идём домой! — и он садился ей на руку. (А если не садился, она накрывала его банкой и уносила.) — Ты самый умный комар на свете, — частенько шептала ему Кэтлин, — ты один меня понимаешь.

И это была правда.

Нельзя сказать, чтобы работа на компьютере не сдвинулась ни на йоту — Кэтлин открыла новый способ моделировать бесконечности и попутно создала две программы — совсем простенькие и не слишком нужные, — но прыжок через пространство оставался пока неразрешимой загадкой. Поиски Кэтлин имели скорее фанатичный характер, чем функциональный, так как только они поддерживали в ней желание жить — она слишком хорошо знала: прекрати она свои попытки, и через неделю ей захочется покончить с собой, либо она сойдёт с ума. Картина безумия на космическом корабле в полном одиночестве представлялась ей настолько страшной, что она намеренно старалась заполнить работой всё своё время.

Единственной «отдушиной» был комар. Как приятно иметь друга, пусть даже и бессловесного! Как-то раз она читала комару из научной книжки вслух и обратила внимание, что комар не такой, как всегда. За пять или шесть недель Кэтлин научилась чувствовать его состояние, и сегодня она с волнением заметила, что он медлительный и вялый.

— Ты заболел? — нахмурившись, спросила Кэтлин, как будто комар мог ей ответить. — Тебе не нравится цветок?

Мигом сбегала в теплицу за другим цветком, осторожно поднесла его поближе к комару, но её друг слабо ковылял по столу, пошатываясь и с трудом переставляя лапки. Цветок его не интересовал. Кэтлин не знала, что комариный век недолог. Она была в отчаянии. Во-первых, она не знала, как лечить больных комаров, а во-вторых, только сейчас она поняла, насколько привязалась к этому маленькому насекомому. Комар был её единственным близким существом, ему она поверяла все тайны и разделяла с ним одиночество. Если с ним случится что-то плохое, как она это переживёт?

— Не умирай, комарик, — просила Кэтлин, — я принесу тебе новый цветок. Я принесу тебе столько цветов, сколько ты захочешь, только не умирай.

Комар опрокинулся набок, и она подставила ему лепесток, чтобы он смог подняться, но комар едва шевелил лапками. Она прерывисто вздохнула. Как ей хотелось, чтобы он снова начал летать! Она не отходила от него весь день. Комар лежал возле увядающего цветка, изредка двигая лапками, и лишь по этим движениям Кэтлин могла судить, что он ещё жив.

В первом часу ночи её сморил сон — она так и заснула, сидя за столом и положив голову на руки. Ближе к утру проснулась от неудобной позы и рассердилась на себя: зачем уснула? Она внимательно посмотрела на комара. Он лежал на прежнем месте, только все его лапки были подогнуты. Кэтлин тронула его черешком цветка, но комар не шевельнулся. Кэтлин встала и отвернулась, опустив голову. Комар умер.

Она сделала бумажный гробик и похоронила комара в теплице под елью, отметила могилку кусочком коры, а поверх положила тот самый цветок. Она не плакала, но на душе у неё было пусто и тоскливо. Кэтлин не знала об этом, но она просидела возле могилки шесть часов подряд. Потом, словно очнувшись, провела рукой по лицу, посмотрела на кору, под которой покоился её друг, и оказала:

— Ты был хорошим комаром. Ты был лучше, чем некоторые из людей.

И, поскольку в спальню, где её никто больше не ждал, возвращаться не хотелось, Кэтлин поднялась в рубку и продолжила работу. Она очень хотела домой.

* * *

Прошли годы. Могилка комара не была забыта: каждый праздник Кэтлин аккуратно клала на неё новый цветок. Кроме официальных праздников были у Кэтлин и свои, придуманные, например, День встречи с комаром или День осенних банок — ведь с праздниками жить веселей! Часто она сидела возле комариной могилки на скамеечке и вспоминала свою жизнь.

Она помнила, что когда-то любила человека по имени Патрик, и однажды даже была с ним счастлива — когда они танцевали на выпускном балу. В её памяти всплыла праздничная атмосфера той ночи — музыка, смех, разноцветные огни — и ей до ужаса захотелось снова потанцевать. Она прошла в каюту и достала ящик с платьями, которые когда-то нашила себе от скуки, и попыталась примерить одно, потом второе, но платья были малы. «Неужели я растолстела?» — изумилась Кэтлин, и было чему изумляться: она всегда была стройной девушкой и, в отличие от коллег, никогда не сидела на диете. А теперь, похоже, придётся.

«Вот к чему приводит ореховое печенье», — подумала Кэтлин и с этого дня начала ограничивать себя в еде. Странное дело! Она привыкла к своему образу жизни и о Земле вспоминала уже не с тоской, а с благодарностью. Она бросила писать письма и не вела больше бессмысленных разговоров, и в один прекрасный день отметила, что ей нравится её одинокая жизнь. Работа в теплице приносила удовлетворение, а компьютерные поиски давали уверенность в скором возвращении. Сколь ни шаткой была эта уверенность, Кэтлин за неё держалась, как утопающий держится за соломинку.

Она занималась спортом не один раз в день, а дважды — ей хотелось поскорее надеть платье. Кроме лишнего веса, появился ещё один странный симптом — кожа вокруг глаз была словно натянута, и от этого не помогал даже массаж для лица. Частично Кэтлин смогла избавиться от неприятного ощущения, когда догадалась наносить вокруг глаз масло взамен косметических кремов, которые давно кончились.

И только жизнь наладилась, если можно так сказать о положении Кэтлин, как вдруг произошла катастрофа.

Кэтлин только что приняла ванну и сушила волосы на полотенце, гуляя по теплице. С недавних пор она заметила, что её длинные волосы, прежде золотисто-жёлтые, потеряли цвет и потускнели, и начала понемножку подкрашивать их с помощью различных добавок. Она сделала в теплице удобные дорожки между деревьями, по которым было очень приятно гулять. Кэтлин давно уже называла теплицу садом, а каюту — спальней. Обошла вокруг вишни, которая выросла почти вдвое, а ягод стала давать меньше. Надо будет подумать об этом. Под яблоней лежало несколько яблочек, и Кэтлин подняла одно, отряхнула от земли и надкусила — оно было кислым.

Пожурила сливу за то, что уже два сезона подряд та не давала урожая, а потом прошла мимо шелковицы и винограда к голубой ёлке — ель не росла больше, так как при посадке у неё были подрублены корни и верхушка, но шишки из-под неё механизмы выметали регулярно. Пару лет назад Кэтлин взяла несколько еловых семян и шутки ради посадила, и все они взошли. Теперь у подножия большой ели красовались десятка два маленьких. «Это твои дети, — сказала она ёлке. — Когда мы прилетим, я их высажу на Земле. А у меня нет детей».

Она задумчиво поглядела на комариную могилку.

— Привет, — поздоровалась она. — Ты скучал без меня? Я пришла тебя навестить, я не забываю тебя. Помнишь, как ты летал в моей комнате? Мне было так весело с тобой. А помнишь, как я впервые нашла тебя в теплице? Прости, что болтаю, но мне больше не с кем поговорить, только с тобой.

Возле клумбы задержалась: её всегда привлекали цветы. Ей захотелось составить красивый букет, и она это сделала, но едва собралась отнести букет в каюту, бетонная дорожка под ней покачнулась. Кэтлин выронила цветы. И тут оглушительно зазвонила тревога, замигали сигнальные лампочки, и Кэтлин бросилась в раздевалку надевать скафандр. Руки у неё тряслись от волнения. Уже в скафандре, бледная как полотно, она вбежала в рубку и включила программу управления.

— Метеоритный дождь. Корабль повреждён. Опасность второй степени...

Корабль трясло. В любую секунду могла произойти разгерметизация. Хуже всего было то, что Кэтлин за долгие годы позабыла все инструкции. Она беспомощно металась по кораблю, хватаясь то за один рычаг, то за другой, и стиснув зубы просила «Магни» выдержать, в эту минуту корабль казался ей живым существом. Внезапно «Магни» так тряхнуло, что без шлема Кэтлин наверняка разбила бы голову. Она кубарем пролетела по всему коридору и расшибла руки и ноги, но кости остались целы. Сигнализация отключилась, и одновременно с этим погас свет. То есть абсолютно погас, на всём корабле.

— О господи, — выдохнула Кэтлин.

Попыталась встать на ноги, но корабль трясся, и не понять было, где пол, а где стены. Проползла три метра вслепую, не зная, на что надеяться, и на ощупь отыскала дверь в рубку. Она просунулась туда и увидела множество лампочек, как ей показалось сначала — это были звёзды. Кэтлин замерла. Позади неё был непроглядный мрак, впереди — непроглядный мрак и звёзды. Она немножко успокоилась.

— Что это я, — с укоризной сказала она. — У меня же есть фонарик.

Действительно, на шлеме был фонарик. Света он давал немного, но уж лучше слабый свет, чем никакого. Корабль по-прежнему трясся, но теперь было легче ориентироваться: она по-крайней мере видела, где верх и где низ. Держась за стены, подошла к пульту. «Надо выровнять ход корабля», — прошептала она и взялась за рычаги, и вдруг её тело стало необычайно лёгким. Она уже испытала однажды это ощущение — когда приняла пригоршню таблеток снотворного. «Наверно, я заболела, — подумала она. — Сейчас упаду», — но вместо этого почувствовала, как поднимается над пультом. Одновременно с этим тряска прекратилась. Кэтлин покрутила головой вправо, влево и при свете фонарика увидела летающие предметы. «Гравитация отключилась, — как во сне, пробормотала Кэтлин. — Всё кончено».

Находясь в ступоре, она пассивно наблюдала, как разрушаются тонкие перегородки и как обломки плавают по коридору. Прямо перед ней медленно пролетело что-то большое и тёмное. «Сейчас пыль забьётся в вентиляторы, и они остановятся, — думала Кэтлин, — потом выйдет из строя двигатель, и корабль будет дрейфовать в космосе, пока его не пробьёт метеорит... стоп, а метеоритный дождь-то кончился!» Как ни странно, но она осталась жива — маленькое человеческое существо в огромном обездвиженном корабле.

Теперь надо было действовать чётко. Она включила двигатель в скафандре для перемещения в условиях невесомости и полетела в генераторный отсек. На удивление, там не было особых разрушений. Не мешкая, вооружилась инструментами и всего за час привела электрическую систему в порядок. С замиранием сердца она опустила рубильник, и — о чудо — генератор заработал! Кэтлин не удержалась и испустила победный вопль.

Она по очереди посещала разные отсеки и наводила порядок. Пришлось на время отключить вентиляцию. Вновь заработал двигатель, автоматически отключившийся во время аварии. Когда же, наконец, включилась гравитация, Кэтлин от неожиданности плюхнулась на пол и подвернула ногу, было больно, но она не унывала: теперь всё нипочём! Прихрамывая, добралась до рубки и включила компьютер, чтобы узнать, какие ещё повреждения имеются на борту.

«Малая пробоина обшивки. Кораблю угрожает разгерметизация». Кэтлин сжала кулаки! Значит, ещё не все беды позади. Компьютер дал изображение корабля. Вот и пробоина. После стольких лет полёта предстояло впервые выйти в открытый космос.

Она ползла по корпусу корабля как насекомое, переставляя магнитные присоски на руках и ногах. За ней тянулся длинный шланг. Ни единой мысли не было в голове у Кэтлин, остались одни чувства, обострившиеся до предела. «Вот только доползти бы до пробоины, заварить и вернуться обратно без происшествий».

Невозможно передать то впечатление, которое произвёл на Кэтлин космос за пределами корабля. Как необъятна Вселенная! Слабый человеческий разум отказывался постичь такие масштабы. Звёзды были те же, что она видела из иллюминатора, но здесь они сияли иначе. Внутри «Магни» Кэтлин была, конечно, одинока, но только теперь она познала одиночество в полной мере. Тут, лицом к лицу с бесконечностью, она была всего лишь пылинкой, затерявшейся в пространстве.

Она добралась до пробоины — на это ушло полчаса. Достала инструменты и занялась работой. Трещинка была совсем маленькая и лишь во внешнем слое обшивки, но если не заделать её вовремя, она погубит весь корабль. Пока Кэтлин заваривала трещину, у неё всё время было неотвязное чувство, что за ней кто-то наблюдает, и она некстати вспомнила шаги в пустых коридорах корабля. Она даже оглянулась, но увидела лишь звёзды.

Быстро закончив работу и упаковав инструменты, Кэтлин позволила себе посмотреть в открытый космос минуту-другую: когда ещё представится такая возможность? Она выпрямилась в полный рост, но, должно быть, не рассчитала движений, так как подошвы её оторвались от корпуса «Магни», и Кэтлин повисла в безвоздушном пространстве. С ужасом она видела, что расстояние между ней и кораблём растёт. Она знала, что малейший метеорит означает смерть, и ей пришлось пережить несколько тяжких мгновений, прежде чем она ухватилась за шланг и постепенно, дюйм за дюймом, добралась до входного люка.

Едва освободившись от скафандра, на негнущихся ногах проковыляла на кухню, нацедила себе кружку чая и доела вчерашние бутерброды из холодильника — в кухне было слишком разбросано, чтобы готовить новые, — а потом добралась до спальни и бросила на пол матрас, так как кровать валялась в углу кверх ногами. Кэтлин упала на матрас, завернулась в одеяло и уснула.

Наутро по плану был осмотр корабля. Что пострадало более всего — так это теплица. Все растения погибли. Почва размазалась по помещениям, забилась в вентиляцию и в ирригационные трубы. Когда Кэтлин открыла дверь в теплицу, у неё опустились руки. Работы было непочатый край, и дело осложнялось тем, что большинство роботов тоже вышло из строя. Тяжёлые стволы деревьев, перекатываясь по теплице, раздавили хрупкие механизмы.

В трюме её ждало ещё одно огорчение: все банки, которые она с таким трудом заготавливала, полопались, не осталось ни одной! Можно себе представить, в какой грязи был трюм! Вообще-то во время аварии на всём корабле не пострадала только система водоснабжения.

— Ну что же, хоть душ приму, — сказала она и, бросив на плечо полотенце, скрылась в ванной.

Привести корабль в порядок оказалось делом более долгим, чем предполагала Кэтлин. На отмывку трюма ушло две недели. Чуть не плача, складывала она осколки своих любимых банок в ящик для мусора. Больше она не сможет делать заготовки.

Да и не из чего. Кэтлин очень скоро поняла, что теплицу полностью восстановить не удастся. Кое-как с помощью уцелевших роботов она перетащила сухие деревья в один угол и оставила лежать. Она это делала скрепя сердце — ведь для неё это были не просто деревья, а живые существа, она даже когда-то разговаривала с ними. Больше всего ей было жаль ёлкиных деток, она так и не смогла выполнить своего обещания посадить их на Земле.

Постепенно корабль стал приобретать прежний вид. Кэтлин засеяла небольшой участок в теплице, и на грядках уже проклюнулись зелёные ростки. Катастрофа была позади, но всё же напоминала о себе неуловимым изменением в работе двигателей. Кэтлин не могла сказать, что изменилось, но за годы полёта она хорошо изучила все звуки на корабле и теперь ясно слышала, что двигатели шумят не так. Что-то разладилось в «Магни», и она не могла этого исправить.

Через несколько дней после аварии Кэтлин, спускаясь в трюм, стала замечать, что от больших контейнеров исходит неприятный запах, ни на что не похожий и усиливающийся с каждым днём. Что бы ни хранилось в этих контейнерах, оно явно испортилось. Запах был настолько отвратителен, что она почти перестала заходить в трюм, и лишь спустя много месяцев (а может быть, лет) этот запах постепенно пропал.

Не прошло и полугода после аварии, как Кэтлин ощутила на себе отсутствие плодов и кореньев, которые прежде давала теплица. Хоть и незначительная, но всё же доля витаминов в них была, и теперешний их недостаток в рационе сказался на самочувствии. Давно забытая слабость и желание побольше поспать напомнили ей школьные годы.

Жизнь на корабле упорядочилась, и Кэтлин жалела только о том, что теперь у неё нет комариной могилки и не с кем поговорить в тишине.

Странно, но Кэтлин опять начала отмечать Рождество и свои именины. Она нашила себе новых платьев, потому что старые стали безнадёжно малы, и никакая гимнастика не помогала вернуть прежнюю стройность. Платьев было много, больше тридцати, и она могла целый месяц ежедневно быть в новом. Ей нравилось менять наряды — благодаря этому дни казались разными.

Появились чёткие, как явь, воспоминания о Земле. Кэтлин помнила диалоги, в которых когда-то участвовала, помнила чудесные лужайки с белыми беседками и камни у фонтана, помнила книги и песни, и только лица людей она забыла безвозвратно. Помнила, что Патрик внешне противен — но как именно противен, забыла.

* * *

Они с Патриком играли в бадминтон на поляне возле пруда, и Кэтлин была одета по безобразной моде того времени в белую майку и синие шорты, а Патрик, как всегда, носил чёрное: он хотел быть Личностью. Ради этого даже в жару мучился. Он неудачно махнул ракеткой, и воланчик улетел в камыши.

— Иди вытаскивай, — велел он, и Кэтлин побежала вниз. Она сразу нашла воланчик, но прежде чем подняться, распустила волосы и наклонилась над гладью воды, любуясь своим отражением. Чем не русалка? Мечтательно улыбаясь, она взобралась по крутому берегу и, отдав Патрику воланчик, загадочным голосом спросила:

— Патрик, как ты думаешь, я похожа на русалку?

— На корову ты похожа, — проворчал Патрик. — Становись.

Она закусила губу, но ничем не выразила своей обиды: Патрик, как-никак, был единственным человеком, который её любил, и она очень боялась потерять его. Кто мог знать, что скоро она потеряет всё?

* * *

Не задумываясь, для чего она это делает, Кэтлин села за машинку и сшила себе точно такую же майку и шорты. Если она когда-нибудь вернётся на Землю, они ей пригодятся. Этот комплект, а также один классический костюм и самое нарядное платье она сложила в чёрный чемоданчик на случай, если вдруг ей удастся покинуть корабль и вернуться на Землю — не тащить же с собой весь шкаф. Туда же она положила свои документы и письма к Патрику, а потом отнесла чемоданчик в рубку на хранение и налепила на него этикетку с надписью «Важно!» — теперь он не затеряется, что бы ни произошло.

Однажды, когда Кэтлин предпринимала очередную попытку найти программу, она случайно глянула на экран и увидела движущуюся точку. Тотчас же сделала запрос и получила такую информацию: «К кораблю приближается неопознанный объект». Она погасила в рубке свет и вгляделась в иллюминатор. Она вспомнила встречу с инопланетянами, и в ней снова разгорелось любопытство.

Объект приближался, и Кэтлин взволновалась: уж кто-кто, а она-то разбиралась в космических кораблях. И на этот раз перед ней был не инопланетный, а настоящий земной корабль, причём она с лёгкостью определила его модель, это был «Экси-1», снятый с производства за несколько лет до отлёта «Магни» с Земли. Не веря своей удаче, Кэтлин подала радиосигнал.

— «Экси», вас вызывает «Магни». Есть ли кто на борту? «Экси», вас вызывает «Магни»…

Неужели ответят? Нет, чудес не бывает. Кэтлин держала микрофон дрожащей рукой.

Но чудо произошло, и из динамика раздался чуть хриплый, искажённый помехами мужской голос:

— «Магни», «Экси» на связи. На борту Джордж Кей, путешественник.

Это был исторический момент в жизни Кэтлин. Она снова слышала человеческий голос! Задыхаясь от радости, она прокричала в микрофон:

— Джордж! Какая удача! Заходи в гости! Я Кэтлин.

Больше всего она боялась, что он откажется от встречи, но ей повезло, впервые по-настоящему повезло с начала полёта.

— О кэй, Кэтлин. Приглашение принимаю.

Кэтлин взвизгнула и затанцевала по рубке. Она надела своё лучшее платье, может быть, чересчур вызывающее, но для такого случая подходящее. Они сидели в гостиной, пили кофе и молчали. Джордж был высокий темноволосый мужчина, ещё не старый и довольно симпатичный. Кэтлин глупо улыбалась, стеснялась и чувствовала, что поминутно краснеет. Она определённо отвыкла от общества людей и в особенности мужчин.

— Простите, я плохо выгляжу сегодня, — извинилась Кэтлин.

— Ну, что вы, мисс Кимбл, вы выглядите прекрасно, — с подчёркнутой вежливостью сказал гость.

— Можно просто Кэтлин, — улыбнулась она, — или даже Кэт.

Постепенно они разговорилась, и Кэтлин стала раскованней, однако гость был всё так же чопорен и называл её мисс Кимбл. Он рассказал, что личная трагедия заставила его разочароваться в людях, и он покинул Землю в поисках космических тайн.

— Не хочу показаться любопытной, но что это за трагедия? — спросила Кэтлин.

— Я любил одну женщину, — последовал ответ. — Любил больше жизни, но она предала меня. Теперь я здесь.

— Я тоже любила, — эхом откликнулась Кэтлин, — но нас разлучили. — И, добавив в чашки кофе, она рассказала свою невесёлую историю.

К её удивлению, больше всего Джорджа заинтересовала не любовь Кэтлин и Патрика, а случай с инопланетянами, и он чрезвычайно рассердился на Кэтлин, что не догадалась заснять их на видео. Он просил её вспомнить как можно больше подробностей, и она рассказывала ему этот эпизод снова и снова, а сама ловила себя на мысли, что хочет понравиться ему. Знала, что это плохо, но ничего не могла с собой поделать. Она рассказала ему о катастрофе и о странных шагах в коридоре, рассказала о своих буднях и праздниках, а Джордж кивал головой.

— И с тех пор я почти каждый день сижу за компьютером, пытаясь найти нужную программу, — подытожила Кэтлин.

— Программу прыжка сквозь пространство? Вы смеётесь, мисс Кимбл?

Кэтлин осторожно поставила чашку на столик и уставилась на него.

— Должна же быть программа… — пролепетала она и в смущении осеклась, так как Джордж внезапно расхохотался во всю глотку. — По-моему, это вы смеётесь.

Гость вытер глаза, фыркнул, покрутил головой и обратился к ней уже более миролюбиво:

— Сколько вам было лет, когда началась экспедиция?

— Двадцать три. Или двадцать пять… Я забыла.

— И всё это время вы копались в корабельном компьютере?

Кэтлин кивнула. Джордж отвёл взгляд и произнёс грязное словечко.

— А что мне было делать? Я осталась совсем одна, и мне нужно было вернуться домой. Я не виновата, что меня не обучили делать прыжок через пространство.

— Этому никого не обучают, милая леди, — загадочно сказал Джордж. — Прыжок сквозь пространство включается голосовой командой.

Кэтлин дёрнулась в кресле, попыталась встать, но ноги запутались в каблуках.

— Просто займите помещение для гибернации, произнесите в микрофон название корабля и отдайте команду.

— Как? — хрипло спросила Кэтлин. Она почувствовала, что «думалка» совсем перестала работать.

— Например, «Магни, прыжок сквозь пространство». Уверен, ваш корабль найдёт дорогу домой, — сказал Джордж. — Через час вы будете на Земле.

У Кэтлин захватило дух. Всего лишь…

— А вы, Джордж Кей? — вымолвила она.

— Меня ждёт Вселенная.

— Послушайте, Джордж, вы добровольно отправляетесь туда, откуда я еле выбралась. Поверьте, там, в одиночестве, нет ничего хорошего, там одни страдания! Давайте вернёмся на Землю вместе.

— Нет, мисс Кимбл. Благодарю за заботу, но я принял решение.

Он вновь был серьёзен и суров.

В молчании она проводила его до кессонной камеры, и у дверей они остановились. Она посмотрела ему в глаза и поняла, что он не изменит своих планов.

— Прощайте, Джордж, — сказала она. — Прощайте. И спасибо вам.

Кэтлин потом часто вспоминала эту сцену, и каждый раз ей становилось не по себе оттого, что Джордж так и не улыбнулся.

* * *

Нигде во Вселенной нет другой такой планеты, как Земля. Есть лучше, есть хуже, но такой нет. Только на Земле есть бескрайние зелёные луга и высокие холмы, покрытые цветами. Только на Земле соловьи поют по утрам, и ветер колышет листву. Как давно всё это было! Кэтлин уже и не помнила, как звучит пение птиц.

Она открыла глаза и ахнула: в комнате был человек! Это потом она поняла, что сама она лежит на кровати, что на человеке голубая форма и что он мужчина. В первую секунду она осознала лишь одно: здесь человек, другой человек, ещё один, кроме неё! Она так обрадовалась, что начала многословно выражать свой восторг, но человек в форме жестом остановил её.

— Вам нельзя говорить, мисс Кимбл, — строго оказал он. — Прыжок сквозь пространство плохо отразился на вашем сердце, и несколько дней вам придётся соблюдать постельный режим.

— Простите, кто вы? — спросила Кэтлин и прикусила язык. За годы одиночества она, похоже, растеряла свою вежливость. Но мужчина не обиделся.

— Ваш лечащий врач, моя фамилия Дженкинс. Удивляюсь, как вас пустили в космос с вашим набором болезней, да ещё на такой развалюхе. Понятия не имею, где вы её откопали.

— «Магни» развалюха? — оскорбилась Кэтлин.

— Я врач, а не механик, но знаю, что «Магни» давно сняты с производства.

— Что произошло? — прошептала Кэтлин. — Какой сейчас год?

— Вам вредно волноваться, — сказал врач. — И говорить.

— Какой сейчас год? — повторила вопрос Кэтлин.

— Отдыхайте, мисс Кимбл, — и врач направился к двери.

— Какой сейчас год!!! — завопила Кэтлин, но не получила ответа.

В течение недели её навещали медсёстры, делали процедуры, но на слёзные мольбы Кэтлин сказать о том, какой же сейчас год, они с вежливой улыбкой отвечали: «Вам вредно волноваться», что ежедневно доводило её до нервных срывов. Тогда ей делали инъекцию успокоительного.

Палата только называлась палатой, на самом деле это был уютный гостиничный номер на одного человека, оформленный в оранжевой гамме и расположенный с солнечной стороны. Когда Кэтлин улетала с Земли, больницы выглядели по-другому.

Больше всего на свете ей хотелось разыскать своих близких, но она была ещё слишком слаба. Свой чемоданчик Кэтлин в первый же день обнаружила на полу под окном. Вот бы Патрик зашёл навестить её, и она бы отдала ему письма! Хотя нет, он теперь женатый человек.

А где сейчас родители, наверно, они простили её? Должно быть, они уже очень старые, или даже… Нет, об этом лучше не думать. Кэтлин дурой не была и прекрасно понимала, что годы шли не только в «Магни», и в её отсутствие неизбежно должны были произойти перемены, но некоторые детали и бытовые мелочи заставляли её крепко задуматься, а иногда внутренне содрогнуться.

К примеру, уборка помещений была полностью автоматизирована: медсестра делала быстрое движение пальцами в направлении стены, отчего по полу проходила волна позёмки, и через пару минут палата сияла чистотой. Увидев этот процесс впервые, Кэтлин чуть не закричала с перепугу.

Манера персонала управлять техникой с помощью жестов не переставала изумлять Кэтлин, но куда удивительней было медицинское оборудование: все процедуры проводились на небольшом расстоянии от пациента и совершенно безболезненно.

Неуловимо изменился язык: первые дни медсёстры и Кэтлин с трудом понимали друг друга. Когда на предложение вылечить все зубы в один день Кэтлин воскликнула: «Это было бы замечательно!» — няньки переглянулись и пожали плечами.

«Замечательно — значит великолепно», — пояснила Кэтлин, но вогнала их в ещё больший ступор. Лечение зубов отложили…

Многие привычные слова исчезли из обихода, зато появились новые жаргонизмы, например, вместо «влипнуть» теперь говорили «флипнуть». Одна молодая медсестра рассказывала пожилой: «Я так флипла…» — имея в виду любовь.

Всё это, вместе взятое, наводило Кэтлин на мысль, что время сыграло с ней злую шутку и на Земле прошло не десять лет и не двадцать, а гораздо больше. Увидит ли она вообще своих близких?

Её здоровье быстро восстанавливалось, и врачи знали, что вечно скрывать правду нельзя, и в один прекрасный день в ответ на её просьбу медсестра принесла тонкий свёрточек сантиметров двадцати длиной и расстелила на столике перед Кэтлин со словами:

— Теперь вы сами сможете узнать всё что угодно.

— Что это за рогожка? — со смехом спросила Кэтлин и, видя недоумение сестры, поправилась: — То есть, тряпочка?

— Кей.

Теперь уже Кэтлин впала в недоумение. Причем тут Джордж Кей? Или это ключ — ключ для чего-нибудь важного? Медсестра со вздохом ткнула пальцем в рогожку, и там проявилась клавиатура. Одновременно на расстоянии метра повис белый голографический экран, и Кэтлин поняла, что «кей» означает «компьютер». Некогда длинное слово сократилось до одной буквы.

— Здесь возить пальцем. Здесь звук. Здесь интернет. Желаю всего хорошего, — провела инструктаж нянька и ушла.

А Кэтлин, оставшись одна, села за столик и принялась «возить пальцем»… Казалось бы, она привыкла к потрясениям, но то, что она узнала, шокировало её до глубины души. Достаточно было нажать кнопку «интернет», как на экране появилась сегодняшняя дата, и у Кэтлин задрожали губы.

Да, было очевидно, что прошло очень много времени, но что прошло больше ста восьмидесяти лет — это не укладывалось в голове. Значит, все, кого она любила, давно умерли, и те, кто их знал, умерли тоже… В тот день она не узнала больше ничего — у неё опять начались перебои с сердцем, и врач назначил новые процедуры. Через несколько дней она сказала медсестре, что хотела бы после лечения съездить на могилу родителей, и получила ещё один шок.

— Для этого незачем ждать окончания лечения. Захоронений больше не существует, но вы можете в любой момент найти нужную могилу на виртуальном кладбище.

Трясущимися руками Кэтлин развернула «кей».

К концу третьей недели её пребывания на Земле в палату снова пришёл Дженкинс.

— Ваше состояние удовлетворительно, и вы можете покинуть клинику, — сказал он, и Кэтлин улыбнулась. В ней опять проснулось пагубное желание нравиться мужчинам.

— Ваш, с позволения сказать, корабль был продан.

— В музей? — оживлённо спросила она.

— В металлолом, — скривился Дженкинс. — Надеюсь, вы не рассердитесь на нас за самовольное решение?

Кэтлин кивнула. Ей было наплевать на корабль — слишком много горя она в нём вынесла.

— Тела ваших товарищей захоронены по христианскому обычаю…

— Какие тела? — вытаращилась Кэтлин. Её словно облили холодной водой.

— Разве вы не знали, что в контейнерах на дне трюма помещались люди в анабиозе? Там было двести шестнадцать человек.

— Двести шестнадцать?!

Кэтлин окаменела. Она хорошо помнила день, когда после аварии из трюма потянуло дурным запахом. Вот, значит, какую тайну хранил в себе груз «F». Господи, ведь F означает флот, как она не догадалась! Двести шестнадцать… Получается, это и была основная команда, а они с капитаном, Сетом и прочими являлись обслуживающим персоналом, призванным довезти людей в анабиозе до места назначения для выполнения особой миссии.

Только сейчас она осознала весь уровень секретности, в котором работал Космофлот. Возможно, и бессмысленные упорные попытки приземлиться на планету Н. были не такими уж бессмысленными. Похоже, Космофлот выполнял правительственное задание чрезвычайной важности, которое навсегда осталось покрыто тайной. Кэтлин Кимбл послушно приняла участие в этом задании, ничего о нём не зная, и оно проехалось по ней, сломав всю её жизнь. Подумать только, всё это время рядом были люди, которые могли общаться с ней эти годы! Возможно, это были учёные, или военные, или будущие колонисты, но для неё они были просто люди. Были и мужчины, от одного из которых она могла бы родить ребёнка и познать счастье материнства. Может, кто-то был похож на Патрика. Да что там, они наверняка знали, как делается прыжок сквозь пространство, и Кэтлин стоило всего лишь вывести их из анабиоза, и тогда…

Во время аварии они погибли, потому что спали в анабиозе. Если бы она вовремя выпустила их, все остались бы живы. Получается, они погибли из-за неё? И ведь не просто погибли, а наверняка пришли в сознание, когда отключилось электричество, и несколько минут задыхались в пластиковых капсулах, ставшими для них гробами. Из-за отсутствия электропитания они не смогли открыть капсулы изнутри.

Единственным человеком, который мог открыть капсулы снаружи механическим путём, была Кэтлин, но она пыталась привести в порядок корабль. Ей тогда и в голову не пришло, что пока она плавает по коридорам в невесомости и предаётся отчаянию, в трюме, крича и колотя руками по крышкам капсул изнутри, погибают от удушья более двухсот человек. А потом, когда всё наладилось, в капсулах снова включилась вентиляция, и из трюма потянуло тем самым запахом… Кэтлин — убийца. Да, она не знала, что там люди, но она виновна в их смерти. Она застонала.

— Вам плохо?

— Нет, всё в порядке.

— Лечение оплачено из денег, вырученных за корабль. Поскольку компании «Космофлот» больше не существует, мы решили рассматривать «Магни» как вашу собственность. Ещё немного взял себе посредник за хлопоты, а основная часть здесь, — он вручил ей миниатюрный брелок на цепочке. — На эту сумму вы сможете приобрести небольшой домик и прожить некоторое время, к тому же, я думаю, государство назначит вам пенсию — не забудьте встать на учёт.

Кэтлин надела брелок на шею.

— А это… — она вынула из сумочки компьютер.

— Оставьте себе, — махнул рукой Дженкинс, — они бесплатные, как и все расходные материалы. Желаю вам всего хорошего.

— Спасибо, доктор Дженкинс. Всего хорошего.

Кэтлин попрощалась, взяла чемоданчик с вещами — единственное, что осталось от «Магни», и направилась в город. Не имея никакого понятия о теперешнем транспорте, она шла пешком. На душе у неё было скверно, как никогда в жизни. Увидев христианский храм, она вошла туда и заказала заупокойную службу по экипажу, и только после этого занялась поиском гостиницы. Она никогда не верила в бога, но ей хотелось искупить хоть малую часть своей вины.

Не всё было автоматизировано в будущем — в гостинице её с улыбкой встретила самая обыкновенная вахтёрша, выдала электронный ключ от номера, и Кэтлин впервые в жизни расплатилась виртуальными деньгами. Брелок, который ей выдали в больнице, заменял и паспорт, и банковскую карту, и телефон, а ещё по нему можно было слушать музыку. Удобная вещь. Вообще в больнице ей выдали много новых красивых вещей — и сумку, и одежду, и ещё горсть мелких цветных палочек с фильмами и книгами, но Кэтлин пока не радовалась всему этому. Она не могла простить себе гибели экипажа.

Она высыпала палочки на стол и провела по ним рукой. В них умещалось всё культурное наследие человечества, и Кэтлин, конечно, была благодарна судьбе за такой подарок, и всё же — почему так поздно? Вот если бы чуть пораньше! В компьютере «Магни» не было ни одного фильма, а из книг только женские романы. Столько времени прошло впустую.

Много лет она предвкушала встречи с близкими людьми — как она об этом мечтала! Представляла, как они обрадуются ей, как она отдаст Патрику все письма и, кто знает, может быть, она ещё будет счастлива? Но теперь надежды рухнули. Ни Патрика, ни Пати, ни кого бы то ни было из её родных и близких нет в живых. Это было жестокое разочарование, и весь вечер Кэтлин сидела у камина и жгла письма.

«Здравствуй, Патрик! Сегодня мой день рождения...» В огонь.

«Патрик! Я так давно тебе не писала...» В огонь.

«Здравствуй, мой любимый. Вчера произошло настоящее чудо — я видела инопланетян...» В огонь.

Когда там, в больнице, она открыла сайт виртуальных кладбищ, найти могилы близких не составило труда. Она едва прикасалась пальцем к панели, а на голографическом экране двигалось объёмное изображение: песчаные дорожки, ограды, кресты. Возле двух высоких надгробных камней она остановила изображение и замерла в благоговейном трепете, читая родные имена и не веря, что видит их здесь. Не так уж много прожили они после отлёта дочери.

В первый миг компьютерное кладбище показалось Кэтлин кощунственной выдумкой, а от сервисной кнопки «Возложить венок» её просто коробило, но она всё смотрела и смотрела на изображение, не в силах оторвать взгляд от памятников, а виртуальный ветер качал над ними виртуальные деревца, подрагивали венчики цветов над могилами и щебетали виртуальные птицы.

Потом она отыскала могилу Патрика, но, к своему удивлению, никакой Розамунды рядом не обнаружила. С Патриком покоилась другая женщина, неяркая и светловолосая, похожая на Кэтлин, и даже имя было похожим: Кэтрин. Наверно, он всё-таки любил свою космическую принцессу, раз выбрал такую жену.

Розамунду она нашла позже — та покоилась одна, без мужа, и на фотографии выглядела сильно растолстевшей. В справочнике Кэтлин прочитала, что эта женщина никогда не была замужем — значит, соврала? Впрочем, Розамунда всегда врала. Если бы не её вранье, с Кэтлин ничего бы не случилось. Приятно, конечно, что Патрик ей не достался, но слишком уж поздно пришло это утешение.

Она бросала письма по одному в камин, и бумага съёживалась, чернела, пожираемая пламенем, и самые искренние строки сгорали вместе с ней. Теперь они никому не нужны.

«И я никому не нужна», — мрачно подумала Кэтлин, сжигая последнее письмо. На паркете играли красноватые блики огня — в комнате не было иного освещения, кроме камина.

Приглушённые шаги за спиной заставили Кэтлин вздрогнуть. Она медленно обернулась, но ничего не увидела, кроме пляски теней на потолке и стенах. Так же медленно она снова повернулась к огню и пошевелила угли кочергой. По комнате снова кто-то прошёлся, но Кэтлин только закуталась плотнее в шаль и вжала голову в плечи. Так она и сидела на полу перед камином, пока не догорели угли.

Несколько дней она не выходила из номера.

* * *

Стояла глубокая ночь. Кэтлин выглянула в окно. Сколько огней сияло на улице! В летних кафе играла музыка. Повсюду ходили молодые люди в мешковатой одежде и девушки в майках и шортах.

— Они носят то же, что носили и мы, — вслух заметила Кэтлин. — Господи, как хочется потанцевать!

И она надела свои шорты и майку, распустила волосы и, по привычке не глядя в зеркало, махнула по ним расчёской. Вышла на улицу и направилась к открытому кафе, где звучала музыка и между столиков танцевали пары. Несколько раз на неё оглянулись, и Кэтлин вспомнила, что её показывали по телевидению в новостях. Сама Кэтлин передачи не видела, ей тогда делали процедуры, но знала, что сюжет назывался «Возвращение через два столетия». Кэтлин представила, как они там в студии мучаются над названием: два столетия или всё-таки полтора? — и ей стало смешно. А люди оглядывались.

«Узнают», — решила она и спросила стакан модного питья, название которого пока не научилась выговаривать. Рекламой этого питья был увешан весь отель. Кэтлин села за столик и в одиночестве потягивала питьё через соломинку, разглядывая танцующих. Какое счастье — быть на Земле среди людей, в этом маленьком кафе. Ей так не хватало этого всю жизнь — танцев, вина и первой любви.

К ней никто не подходил, и она растерянно посмотрела по сторонам. Молодой человек за соседним столиком показался ей знакомым, и Кэтлин разглядела его повнимательнее, а через минуту она забыла обо всём на свете. Она поняла, кого он ей напоминает: он был чем-то похож на молодого человека из наркотического сна, на того длинноволосого красавчика, с которым Кэтлин столкнулась на подножке трамвая. Самое лучшее, что было в Кэтлин, ожило вновь, полузабытые чувства воскресли, и глаза её загорелись. Конечно, этот парень был не так красив, как тот, но она прониклась к нему симпатией. К тому же он немножко смахивал и на Патрика. Питьё ударило в голову, и она решительно подошла к его столику.

— Молодой человек, у меня сломался кей, не могли бы вы помочь? — улыбаясь, спросила Кэтлин. Из дамских романов она знала, что для знакомства обязательно нужен повод.

— Вытаскивай, — хмыкнул парень.

— Вот, — Кэтлин развернула на столике рогожку.

— Это, что ли? Это не кей, а барахло, купи себе нормальный, — презрительно сказал парень, но потыкал пальцем рогожку и таки нашёл в ней неисправность, которую за минуту устранил. — Держи.

— Спасибо! Меня зовут Кэтлин, а вас? — он не пригласил её присесть рядом, и она до сих пор стояла перед ним с кеем в руках.

— Томас, — представился он с кривой ухмылкой.

— Когда-то за мной ухаживал парень, похожий на вас. Он называл меня принцессой...

— Давно, видать, было? — иронично спросил Томас.

— О, да, это было давно. Извините, что я так навязчива, но я здесь уже час, а на меня никто не посмотрел.

— Да ты сначала сама на себя в зеркало посмотри, — сказал Томас и захохотал.

С лица Кэтлин мгновенно слетела улыбка. Не говоря ни слова, она быстро прошла к выходу и побежала в гостиницу. Бежать было тяжело, мучила одышка, и она вся вспотела, прежде чем добралась до дверей гостиницы.

— Дайте мне зеркало, — попросила она вахтёршу. — Дайте мне зеркало!

Удивлённая вахтёрша достала из сумочки маленькое складное зеркальце и протянула ей. Кэтлин выхватила его, раскрыла непослушными руками, посмотрела... и застыла в безмолвии.

Из зеркала на неё смотрела старая, седая, морщинистая женщина.