Звёздный капитан (джен)

2210 г. КЗС «Циолковский»

Обвинению в измене я не удивился. Точнее, конечно, это было шоком, но шоком предсказуемым и даже где-то в глубине души ожидаемым. Меня втянули в политические игры и на иной исход рассчитывать не приходилось. Судя по тому как сложились обстоятельства, те, кто замыслил всю эту операцию с биологическим оружием, с самого начала планировали так поступить вне зависимости от исхода. Успешной была бы миссия или нет, от капитана Чейдвика нужно было избавиться — он слишком много знал. Если ему повезёт спастись от «моллюсков», то второй в списке самых простых способов ликвидации — обвинение в предательстве.

Это было довольно просто в случае с Генри Чейдвиком. Поднять моё отнюдь не гигантское личное дело, если это не сделали ещё заранее, найти пару чёрных пятен, внимательно проверить мои отчёты, обнаружить там неизбежные неточности — вот обвинение и готово. Там присыпать лжи, тут добавить пару липовых свидетелей — и моя короткая судьба предрешена. А там, лет через сто-двести, может, кто-нибудь и разберётся, что было на самом деле. Если будет кому разбираться.

Адмиралтейство в политически мотивированных делах максимально дистанцировалось, отдавая весь судебный процесс на откуп гражданским властям. Лучше потерять одного капитана, чем начинать долгие судебные дрязги, в которые постепенно окажется втянутым весь флот — так считало моё начальство. До сих пор.

Однако тот факт, что на суд меня везли в условиях практически полной свободы, на одном из самых совершенных кораблей Земного Содружества под опекой весьма выдающегося капитана, говорил о том, что за время моего отсутствия произошло далеко не только обвинение в измене. Начиналось нечто куда большее. Настоящая буря, в самом эпицентре которой мне предстояло оказаться.

* * *

Капитан Карамзин, завершив наше спасение, взял курс на планету Эдем. Ни много ни мало — стратегический центр космического флота, крупнейшая из колоний, и по совместительству столица Внутреннего сектора.

Административно Земное Содружество делилось на пять секторов: Внутренний, Южный, он же Фронтир, Центральный, Западный и Восточный. Во многом их границы были искусственными, и уж точно не стоит искать в их названиях географический смысл. «На бумаге» существовал и шестой сектор, так называемый Северный со столицей в Новом Каире. Из-за его оккупации туда входило ровно ноль планет или других населённых космических объектов, поэтому им можно пренебречь.

Эдем, как выше уже писалось, не просто столица сектора, что само по себе значило очень многое, но ещё и крупнейшая за пределами Солнечной системы база космического флота. Это была единственная колония, располагавшая на орбите космической верфью. Не чета лунным, но всё равно особый статус этого мира подчеркивало.

Помимо всего там же располагалась одна из академий космического флота, через которую прошёл в том числе и ваш покорный слуга. А также центральный аппарат адмиралтейства, штаб космических войск и целая уйма других сугубо военных организаций. Словом: во всём Содружестве не было планеты, где флот и армия имели бы влияние большее, нежели на Эдеме.

* * *

Первые два дня на крейсере «Циолковский» пулей из гаусс-винтовки пролетели мимо меня. Я много спал, ел, пил. Словом, компенсировал всё, чего был лишён последние несколько недель. Мою команду за вычетом раненых, а также Фаррела и Лютцева Карамзин, как это делалось обычно, просто «забрал» себе, поэтому вот они, как только закончилась реабилитация, уж точно не скучали.

Я же свободное время проводил в «шатании», не зная, чем себя занять. Отдых был мне противен, противоречил самой сути того, чем я привык быть. Книги быстро надоедали, а к управлению своим кораблём Карамзин меня подпускать отказался категорически.

Связано это было не только с обвинениями, но и с банальной иерархией. Во-первых, я был даже не гостем, а пленником на его корабле. И моя фамилия в отчётности несомненно бы смотрелась странно. Во-вторых, хоть оба мы и носили практически одинаковую форму, находясь формально в одном звании, Карамзин имел выслугу в несколько, на самом деле в десятки раз большей моей. В боевых условиях, не имея по этому поводу специальных распоряжений, безусловно, я был бы его подчинённым, причём вероятнее всего через две, а то и три головы более опытных капитанов.

Фаррел пытался чем-то меня занять, но так топорно, что мои просто «шатания» быстро превратились в «шатания подальше от Фаррела». Лютцев же словно сквозь пол провалился. Я его практически не видел, но, учитывая, что он скрыл от меня смерть Громмара и некоторые другие неприятные подробности, общаться с ним мне не очень-то и хотелось.

Моё одиночество прервалось в один крайне неожиданный момент. Я гулял по привычному маршруту: от моей каюты до двигателей, затем до трюма; и повторял этот путь до боли в ногах. Учитывая размеры корабля, маршрут был длинным, а главное, если знать время, практически пустым. Немногие матросы, что мне встречались, уже поняли, что к чему, и на меня обращали внимания меньше, чем на запрещающие курение знаки. Это было своеобразным, но достижением.

И вот на шестой день после спасения, совершая очередной «обход», я наткнулся на нечто, что во флоте считалось практически мифом. Об этом создании слагались легенды, истории о встречах с ними передавались из уст в уста, словно какое-то сокровенное знание. Повстречать же их мечтал практически каждый. Желательно почаще. Проще говоря: я встретил женщину.

Ладно, на самом деле, в угоду шутке всё вышенаписанное — лукавство. Женщины во флоте не были такой уж редкостью. Просто чаще всего их определяли в различные вспомогательные службы, тогда как команды боевых кораблей формировались строго из мужчин. Поэтому для основной массы матросов, мичманов и даже офицеров они были так же далеки, как и прочие прелести гражданской жизни. Однако не упомянуть, что имелись исключения и даже женщины-капитаны кораблей, было бы неправильно. Впрочем, что значат исключения из правил, я думаю, нет нужды писать. Может, оно и к лучшему, что всё обстояло и обстоит до сих пор именно так, а не иначе.

Наша первая встреча прошла так себе. Заметив меня, девушка стушевалась и сразу же скрылась в недрах корабля. Всё произошло настолько быстро, что я даже не успел её толком рассмотреть, заметив лишь волосы цвета моря и примерно такой же расцветки платье.

Конечно же, эта встреча не прошла без последствий. Уже через пару часов мне пришло вежливое, но настойчивое приглашение на аудиенцию от капитана Карамзина. Встретил капитан меня в своей каюте, обставленной по принципу «сегодня здесь, а завтра уже нет», и, дождавшись, пока я усядусь, сказал:

— Вижу, некоторые свои привычки вы не растеряли. В кое-каких коридорах моего прошлого корабля, «Геракла», наверное, до сих пор остались прошлифованные вашими сапогами коридоры. — Это не было каким-то оскорблением, скорее, дружеской подначкой. — Что необычного произошло с вами сегодня, Чейдвик?

На такие вопросы у меня, как и у любого другого подчинённого, не желавшего лишних проблем, был только один ответ:

— Ничего, сэр.

— Конечно-конечно, — понимающе сказал Карамзин и нажал кнопку связи, — Джанет, зайдите.

В его каюту вошла та самая девушка, которую я встретил ранее. Ангельски красивая, не старше тридцати лет, хотя сказать точнее было сложно. Лазурные волосы средней длины, глаза цвета неба, курносый нос и пухлые изящные губы, застывшие в обворожительной улыбке, превращали её лицо в настоящее произведение искусства. Неестественно белая кожа окончательно придавала ей вид ожившей древнегреческой статуи Афродиты. Кроме того, белизна выдавала в ней бывалую космическую путешественницу, а элегантное платье в классическом стиле под стать волосам цвета морской волны особу не бедствующую.

— Госпожа… кхм, — Карамзин запнулся, по каким-то причинам не желая называть фамилию девушки, — Джанет путешествует инкогнито, по большей части находясь в своей каюте. Но пару часов в день, когда команда или спит, или ест, или занята, у неё есть возможность прогуляться. — Он сложил руки домиком и вздохнул. — И вот вы нас раскрыли, Генри. У вас обоих есть свои причины сторониться лишних взглядов. Влезать в это — не моё дело. Тем не менее, я бы хотел, чтобы и далее два моих гостя как можно меньше показывались на глаза команде. Особенно вы, Джанет.

Девушка задорно усмехнулась и, повернувшись ко мне, сказала:

— Если я мешаю капитану Чейдвику, мы могли бы договориться о времени прогулок…

Я вытаращился на неё в изумлении, не понимая, откуда она меня знает. Увидев мою реакцию, Джанет звонко рассмеялась.

— Не смущайтесь. Ярослав, — она кивнула на Карамзина, намекая, что нечто человеческое, например, имена, присущи и офицерам разведки, — по мере возможного держит меня в курсе происходящего.

— Нет, что вы, не нужно ни о чём договариваться, вы мне абсолютно не мешаете…

Если бы подобным образом, речь разумеется не про суть, а про форму, я разговаривал со своим начальством, то не прошло бы и двух земных часов, как мне бы вручили новое «оружие» и форму. Уборщика. Вероятнее всего, младшего уборщика.

— Ну тогда будем знакомы. Джанет, — представилась девушка, с ободряющей улыбкой слушая мои потуги говорить, и протянула мне руку.

Нисколько не меняя модель поведения, я, растерявшись, неуклюже пожал её мягкую ладонь, чем вызвал у неё ещё один смешок.

— Генри. Кхм, Генри Чейдвик.

Её голубые глаза буквально загипнотизировали меня, казалось, что ещё чуть-чуть, и я утону в них, но откуда-то с другой стороны вселенной покашлял Карамзин, привлекая к себе внимание:

— Кхм, очень рад, что вы договорись. Чейдвик, я вам, чтобы не скучали, отправил по почте парочку книг по юриспруденции, уверен, лишним их прочтение точно не станет. За оставшиеся девять дней полёта лучше бы вам заняться их изучением. Больше никого тут не задерживаю.

Это был недвусмысленный намёк, что каюту капитана можно бы и покинуть. Откланявшись и пропустив Джанет вперёд, я хотел было спросить, как она собирается добираться «инкогнито» до своей каюты из самого оживлённого места на корабле, но не успел я это сделать, как девушка уже скрылась за ближайшим поворотом, мелькнув напоследок подолом платья. Мне оставалось только удивлённо хмыкнуть и отправиться к себе.

* * *

У Карамзина было странное представление о том, что конкретно значит выражение «пара книг». Во всяком случае, прислал он их мне столько, что хватило бы написать несколько диссертаций. Пытаясь осилить объём абсолютно непонятной, порой противоречащей друг другу информации, зашифрованной в этих трудах, я просидел над книгами часа три. После этого мой мозг откровенно попросился наружу, а из ушей пошёл пар.

Подобное «открытие» не стало для меня шоком. Если бы у меня была возможность стать юристом, а не рискуя жизнью бороздить бесконечные просторы пустоты, я бы несомненно стал юристом.

Как обычно происходит в таких ситуациях, ноги сами понесли меня на прогулку. К коридору, где ранее встретил Джанет, я подходил с некоторым замиранием. С одной стороны, мне безумно хотелось её ещё раз увидеть, а с другой, я прекрасно понимал, насколько это маловероятно, учитывая недавний разговор. Коридор, к моему безмерному разочарованию, оказался абсолютно пуст. И только в тот момент, когда огорчение и даже какая-то обида сдавили меня тисками, откуда-то сзади раздался насмешливый голос:

— А я всё гадала: придёте вы или нет! — Джанет возникла словно из ниоткуда в паре метров за моей спиной.

Я потрясённо на неё вытаращился, опять позабыв все слова. Девушка звонко рассмеялась, глядя на мою реакцию.

— Не желаете прогуляться, капитан?

Сам не зная зачем, я кивнул. Вместе мы неторопливо, немного чопорно, пошли по пустым коридорам. Пребывая в полной растерянности, я опустил голову, упершись взглядом в белоснежную ногу Джанет, а точнее, в её обувь. Несмотря на элегантное платье, обута девушка была в простые, откровенно заношенные кеды.

— Они очень удобные, — проследив за направлением моего взгляда, пояснила она. — Откуда вы?

— Космонит, — буркнул я, искренне полагая, что если моя спутница или с Земли, или с её окрестностей, то следует ожидать сугубо негативной реакции.

Чаще всего на этом разговоры и кончались. Но Джанет лишь подняла два пальца в пока неясном жесте:

— Можно я буду на «ты»? Хочу поделиться маленьким советом, — не дожидаясь моей реакции, Джанет продолжила: — если ты хочешь вызвать словами «космонит» или «колонист» у кого-то негативную реакцию, то стоит отправиться на Землю или Венеру. Потому что толстолобые снобы, считающие факт своего рождения на этих двух планетах чем-то невероятно выдающимся, остались только там. И поверхность они почти не покидают.

— А вы… — я усмехнулся, соглашаясь с ней, и попытался спросить. Словив недовольный взгляд девушки, пришлось исправляться: — А ты откуда? С Земли?

— Ну, это было угадать не сложно, — проведя рукой по своему платью, стряхивая невидимую пылинку, ответила Джанет. — Родилась в Минске, если ты слышал про такой город.

Пришлось качать головой, показывая, что мои познания в земных названиях в лучшем случае ограничиваются парой крупных мегаполисов, местами исторических сражений, намертво вдолбленных во время учёбы, да общими географическими названиями.

— И что завело тебя так далеко от родины? — спросил я, стараясь увести тему в куда-то более привычные мне края.

— Толстолобые снобы, считающие, что они вправе решать за кого-то…

Её рассуждения прервали голоса вдалеке: кто-то из команды, спешивший по своим делам, грозился нарушить наше уединение. Схватив мою руку, Джанет оттащила меня в неприметный служебный тоннель. Указав на дверь с надписью «Вход воспрещён», она сказала:

— Если ты захочешь поговорить, а меня не будет, постучи три раза и скажи: «бессонница — это когда не можешь спать, даже если уже пора просыпаться».

Сказав это, Джанет слегка царапнула мою руку на прощание и скрылась за дверью.

* * *

Распорядок дня на космическом корабле — вещь очень щепетильная. Традиционно человечество считает время «по-земному» вне зависимости от реальных условий. И если на планетах и их спутниках с этим ещё более-менее понятно: в конце концов, и на Земле есть полярная ночь\день, а также разнообразные часовые пояса на любой вкус. То с космическими кораблями всё несколько сложнее.

Тут используется система «вахт». Одна такая — это восемь часов, три — полный земной день. Вокруг вахт, как системообразующего стержня, и вертится вся без исключения жизнь на корабле. Возможно, главнейшая из задач капитана — составить расписание так, чтобы никто не слонялся без дела.

Поэтому, такие понятия как день, ночь, утро, вечер очень быстро меняют своё значение. Ночь — это когда ты спишь, хотя по часам может быть и два часа «дня», утро — время подъёма, даже если на будильнике горит цифра двадцать три.

К такой чехарде приспосабливаешься далеко не сразу: как правило, у всех начинается месяц «космической болезни» — когда человек долго и мучительно перестраивается под новый режим дня. Постепенно привыкаешь смотреть на часы исключительно затем, чтобы узнать сколько осталось до конца смены.

* * *

На следующее «утро» во время завтрака я повстречал Лютцева. Старика было не узнать в первую очередь, потому что тот поменял свою привычную чёрную форму службы безопасности на стандартную синюю. Для меня они настолько срослись, что, глядя на Евгения в другой одежде, я не сразу понял, что передо мной именно он, а не какой-то другой офицер. Лейтенант таких проблем в моём отношении не испытывал, и, судя по растерянному выражению лица, он, сомневаясь в правильности своих действий, подсел ко мне.

— Капитан, — поздоровался Лютцев и, словив тяжёлый взгляд, вздохнул и принялся объясняться, — я не испытываю ни капли радости от того, что мне пришлось вам лгать. Вы можете злиться сколько угодно, но я продолжу стоять на своём: меньше всего людям, очутившимся в той пустыне, нужно было, чтобы их лидер занимался рефлексией по поводу оставшихся.

Безусловно, всё сказанное им было абсолютно верно. Евгений, безусловно, прав, но согласиться с ним я всё равно не мог. Это был не столько мой конфликт с ним, сколько конфликт между моими не знающими прощения совестью и умом. Поэтому я, постаравшись сохранить безразличное выражение лица, продолжил есть, никак не реагируя на лейтенанта. Это его явно оскорбило, хоть он и ничего не сказал. Только скривился. Поднявшись с целью пересесть, Лютцев с намёком посмотрел на часы и добавил:

— Сегодня в двенадцать Кереньева выводят из искусственной комы. Я, Фаррел и ещё пара ребят с «Небулы» будем присутствовать.

— Обязательно зайду.

Лейтенант кивнул и, не говоря больше ни слова, подсел к кому-то из команды «Циолковского». Я же, сделав в уме пометку не забыть об этом, вернулся к другой терзавшей меня проблеме. Хотелось пойти к Джанет, но заявиться без какого-то повода казалось мне чем-то недопустимым, поэтому этот повод я весьма старательно искал.

Нашёлся он достаточно быстро: мне на глаза попался стенд, на котором показывалось сегодняшнее меню столовой. Кормили на крейсере не хуже, чем в ином ресторане. Сразу видно — особый статус для снабженцев. Вряд ли девушка ходила в корабельную столовую, а значит, заявиться к ней с чем-нибудь из раздела десертов было не самой плохой мыслью. План битвы был готов!

Одна из вольностей моего положения «гостя» заключалась в том, что я, не находясь на действующей службе, не подчинялся уставу и, соответственно, свободно мог брать еду с собой. Членам экипажа это запрещалось, во избежание всяческих инцидентов. Матросы со своей нехитрой смекалкой пытались гнать самогон буквально из всего минимально съедобного и способного к брожению. С другой стороны, плесень и другие продукты гниения с забытого подноса могли навредить и без того хрупкой экосистеме корабля.

Пользуясь своей вольностью, мной на поднос был собран весьма богатый ассортимент, с которым я не без труда — весила эта гора прилично — отправился к Джанет. Убедившись, что вокруг никого нет, я трижды постучал в дверь. Пароль из головы совершенно вылетел, запомнилось лишь, что это что-то из Азимова. Но что именно для человека, который куда чаще развлекательной литературы читал различные технические справочники и уставы, оставалось тайной, покрытой мраком. В голову лезли лишь какие-то размашистые фразы из «Основания», явно никак не относящиеся к бессоннице.

После стука на пару мгновений воцарилась тишина, а затем за дверью послышался вздох, она отворилась, и показалась голова Джанет. Девушка быстро осмотрелась, после чего решительно втащила меня и поднос внутрь.

— В следующий раз без пароля не впущу! — скорее игриво, чем сердито сказала она.

Я тем временем по привычке, оказавшись в новом месте, в первую очередь осмотрелся: комната Джанет оказалась переоборудованным служебным тоннелем, ведущим, судя по отметкам на стенах, к какой-то из систем жизнеобеспечения. Подобные коридоры использовались исключительно во время серьёзного технического обслуживания кораблей, и Карамзин был далеко не единственным капитаном, который по-своему использовал такого рода свободное пространство.

Обставлено помещение, несмотря на тесноту, было достаточно неплохо, а если вспомнить, что Джанет была здесь инкогнито, так и вовсе отлично. Кровать куда лучше, чем у многих матросов, простенький столик для еды с парой стульев, явно взятых из офицерской кают-компании, и шкаф оттуда же, компьютер. Стены, вдобавок к техническим надписям, были кем-то изрисованы не столько профессионально, сколько с явным желанием раскрасить это уныло серое непотребство, запечатлев некоторые события. Признаться, моя собственная каюта на «Небуле» по сравнению с этой комнатой казалась каморкой последнего из матросов.

Одна из картин, изображающая восход тройной звезды, показалась мне смутно знакомой.

— Это восход на Новой Греции.

— Закат, — поправила меня Джанет с улыбкой. — Восходят они там с разницей в два часа. Бывал там?

— Читал в одной книге, — коротко ответил я, смутившись.

В таком разговоре было бы чересчур упоминать, что о Новой Греции я знал из книги бывшей ничем иным как тактическим руководством для ведения боя в условиях неординарных звёздных систем. Впрочем, девушка и сама поменяла тему, попутно забирая у меня поднос:

— Укромное местечко, да? О-о-о, пирожные! Рейд на столовую прошёл успешно, как я понимаю?

— Ну, мне показалось, что в технических тоннелях с продовольствием не очень, — принялся оправдываться я.

— Это да — крысу поди поймай ещё! А уж съесть сырой… — Джанет ухмыльнулась и, уже догрызая одно из пирожных, показала мне неприметную съёмную панель, за которой притаилась простенькая кухня. — Чаю?

Получив моё согласие, девушка довольно суетливо принялась что-то шебуршить, стучать и звенеть, я же присел за стол, с интересом за ней наблюдая. Мне не давала покоя её тайна. Кто она такая? Как тут очутилась? Почему Карамзин предоставил ей всё это и зачем такая скрытность? Слишком много вопросов.

Тем временем мне вручили кружку с чем-то ароматным и горячим внутри. Запах у чая оказался просто бесподобен, по крайней мере для моего носа, привыкшего к коричневой бурде из автоматов, что звалось «кофе». На вкус оказалось ещё лучше.

— Цейлонский, — прокомментировала Джанет, размешивая ложкой сахар, — настоящий.

Растерянность, которую я испытал, спешно пытаясь вспомнить, что такое Цейлон — человек ли это, какой-то город или, может, океан — очень позабавила девушку.

— Это на Земле. Остров, где испокон веков выращивают чай.

Растерянность на моём лице сменилась удивлением: чай с Земли, как и любая другая вещь оттуда, должен был стоить целое состояние! Думая об этом, я увидел прямоугольную деревянную коробку, расчерченную на клетки. На ребре была выгравирована надпись: «В жизни, в отличие от шахмат, игра продолжается и после мата© А.А.». Кто-то явно очень любил Азимова.

— Можно?.. — указывая на коробку, спросил я.

Джанет непонимающе проследила за моим взглядом и, расплывшись в улыбке, кивнула, сразу же потребовав:

— Но только если пообещаешь со мной сыграть!

Играть настоящими резными деревянными фигурами было потрясающим ощущением. Я чувствовал, словно прикасаюсь к истории, хотя и понимал, что передо мной, скорее всего, новодел. Джанет играла чуть выше среднего, часто совершая ошибки, но всё же придерживаясь определённой стратегии. Это был заведомо неравный поединок — я-то регулярно практиковался, показывая неплохой результат как с людьми, так и даже с ИИ. Поэтому моя победа принесла мне скорее огорчение, а вот Джанет, напротив, кинув на меня короткий взгляд, звонко рассмеялась:

— У тебя такой вид, будто ты сейчас очень сильно обижен сам на себя за эту победу! — сообщила она. — Поставить тебя перед зеркалом, так ты бы, наверное, вызвал бы отражение на дуэль!

Когда я увидел её улыбку, меня, наконец, проняло. Я громко рассмеялся не столько над шуткой, сколько над самим собой. Всё напряжение, висевшее между нами, вдруг исчезло. Мне стало плевать на то, кто Джанет на самом деле такая, от чего бежит или от кого прячется, и просто захотелось хорошо провести время в весьма неординарной компании.

Так, лениво поигрывая в шахматы и рассказывая друг другу по очереди истории, мы просидели добрых часов пять, пока у меня не запищало напоминание о том, что мне пора в медотсек.

То чувство неуверенности, с которым я шёл сюда, сменилось прямо обратным — мне не хотелось уходить. Джанет неожиданно прижалась ко мне, словно маленький ребёнок, не желавший, чтобы родитель уходил.

— Ты ведь вернёшься? — шёпотом спросила она.

— Да.

* * *

На пробуждении Кереньева собралось прилично народу — почти все, кто уцелел с «Небулы». Кроме непосредственно бывших сослуживцев пришёл и Карамзин со своим первым лейтенантом. Бесчувственного боцмана извлекли из специальной капсулы, где его держали в искусственной коме, пока организм хоть чуть-чуть не залечит многочисленные раны. Слишком долго в коме тоже небезопасно было оставаться: имелся немалый шанс повредить нервную систему.

Произошедшая трагедия не лучшим образом сказалась на Кереньеве. Весьма немолодой, теперь он был полностью седым, к тому же изрядно похудел, из-за чего кожа на нём буквально висела. Особенно это было заметно по неестественно бледному лицу, которое колыхалось, словно желе, при малейшем движении.

Встретил бывший боцман нас полусидя в кровати, тяжело дыша и отстранённо смотря по сторонам. Лишь заметив меня, Кереньев несколько пришёл в себя и очень тихо, буквально по слогам сказал:

— Ну, вот как-то так.

Это была единственная фраза, которую он при нас произнёс. Мы подходили по одному, говорили какие-то общие ободряющие фразы, но бывший боцман был где-то очень-очень далеко.

Карамзин, кажется, хотел ему что-то вручить, видимо, какую-то награду, но, быстро и верно оценив ситуацию, отдал её своему лейтенанту, отослав того прочь.

Многие ошибочно полагают, что медаль за нечто выдающееся в бою — это что-то вызывающее положительные эмоции. По моему опыту могу сказать, что как правило всё строго наоборот. Медали за боевые заслуги — это в первую и главную очередь память о погибших и искалеченных товарищах, страхе, ужасе и уродстве войны. Она также не менее хорошее напоминание о том, что оторванную руку оценили медалью «За храбрость». Только подлинный социопат может с гордостью и ностальгией вспоминать события подобные тем, через которые довелось пройти, например, Кереньеву. Как по мне, лучшая и самая престижная награда для военного — это сколько-нибудь долгий период мира.

Пользуясь моментом, Карамзин, не привлекая лишнего внимания, подошёл ко мне и, принюхавшись, прошептал:

— Предпочитаете земные духи? Не дёргайтесь так, передайте вашей подруге, что с Эдема пришло сообщение: корабль ждёт полный технический осмотр.

Сказав это, он бросил ещё один полный печали взгляд на Кереньева и, покачав головой, ушёл. Постояв ещё пару минут, я поступил так же.

* * *

Последовали дни, похожие друг на друга как две капли воды. Каждый день я приходил с подносом десертов и называл очередную цитату-пароль, которую ответственно запоминал. Мы с Джанет играли в шахматы, попивая цейлонский чай, рисовали красками на стенах, а когда народу в коридорах становилось поменьше — гуляли.

Я всё время проводил у Джанет, полностью игнорируя факт приближающегося трибунала. Он был для меня где-то безумно далеко, в другой жизни, как и предшествовавшие события. Для меня это не играло никакой роли. Я был счастлив здесь и сейчас, а что будет завтра или что случилось вчера — мне было решительно всё равно. Упиваясь этим ощущением, я упустил немаловажную деталь: за всякое счастье нужно платить.

Мы с Джанет лежали в постели в обнимку. Она смотрела куда-то в потолок, а я игрался с её волосами. Неожиданно она сказала:

— Завтра мы прибудем в Эдем.

Я рассеяно кивнул и ответил таким тоном, будто это происходит каждый день:

— Меня отдадут под трибунал.

— Ты не боишься?

— Делай что должно и будь что будет. Я сделал всё верно — это главное.

Джанет удивлённо приподняла голову и посмотрела мне в глаза. Это был долгий, изучающий взгляд, затем она легла обратно и хихикнула:

— Хе, кто вы такой, неизвестный самозванец? Генри Чейдвик, которого я встретила пару дней назад, сомневался даже в том, как его зовут!

Мы синхронно рассмеялись, а затем Джанет очень неожиданно и с большой горечью сказала:

— Завтра я исчезну. И из твоей жизни в том числе.

— Но…

— Нет, — касаясь моей щеки, не дала мне договорить Джанет. — Мне нужно исчезнуть, да и тебе будет не до меня. Хочешь ты этого или нет, сегодня наш последний день.

Она была права. Не касаясь её собственных планов, что со мной будет — неизвестно. Даже если меня оправдают, то служба продолжится: мне дадут назначение на другой корабль или отдалённую станцию, и что дальше?

— Судьба жестока, — задумчиво сказала девушка. — Но надеюсь, однажды она снова сведёт нас вместе.

Это было слабым утешением, но в тот момент я был готов поверить и в него.

На следующий день, когда до ареста оставалась пара свободных часов, я хотел заскочить к Джанет попрощаться. Однако на мой стук в дверь никто не отозвался. Та оказалась открыта, а за ней меня встретило лишь техническое помещение с изрисованными стенами.

Панель, за которой раньше укрывалась кухонька девушки, была чуть сдвинута, и, заглянув туда, я обнаружил шахматную доску и небольшую баночку с чаем. Рядом лежала короткая записка: «Прости, я не люблю прощания». Джанет исчезла так же внезапно, как и появилась.

* * *

Ярослав Карамзин стоял со мной в стыковочном шлюзе. Он коснулся моего плеча и ободряюще сжал его.

— Всё будет нормально, — постарался успокоить меня он. — Выше голову, капитан!

Я слабо и неуверенно улыбнулся в ответ. Шлюз открылся, и внутрь вошли двое конвоиров в военной форме с решительными лицами людей, которые не любили повторять свои команды. Мне не оставалось ничего, кроме как молча поднять руки, позволяя надеть на себя наручники.

Путь предстоял неблизкий: от космопорта до здания адмиралтейства. И на всём его протяжении шли ли мы пешком, летели ли в автомобиле или спускались на лифте — повсюду были журналисты, их дроны или хотя бы голоса. Казалось, они слетелись со всего Содружества. Так оно на самом деле и было, но в тот момент я не знал и даже не подозревал, откуда такой ажиотаж. Довольно иронично, но люди, которые задавали мне вопросы, сами знали о происходящем куда больше моего.

В адмиралтействе по дощатым скрипучим полам, в окружении портретов великих флотоводцев прошлого меня отвели в зал суда. Это был небольшой амфитеатр, доверху заполненный людьми в такой же форме, как у меня. Отличалось разве что количество наград. Не меньше сотни капитанов собралось посмотреть на трибунал! Но больше всего меня поразил тот, кто стоял за трибуной. Золотые эполеты, плашка с бесчисленным количеством наград и полноватое, болезненное, но полное решимости лицо.

Судить меня прибыл лично адмирал Эркюль Вильнёв. Живая легенда: ветеран множества войн и самый гениальный флотоводец в Земном Содружестве. Он был стар, очень стар и выглядел весьма неважно: кожа болезненно белого цвета, глаза, напротив, жёлтые, с красными прожилками. Руки ему приходилось постоянно держать прислонёнными к кафедре, чтобы скрыть сильный тремор.

Рядом с ним мерцала голограмма обвинителя. Токато Ёши выглядел так, будто пришёл на земную вечеринку: аккуратный, изящный костюм последнего писка земной моды, украшения, не хватало разве что запаха дорогущих духов — но на такое голограмма была не способна.

Меня оставили в самом центре амфитеатра. Я чувствовал себя словно голым под пристальными взглядами присутствующих, кроме того моё тело так колотило от волнения, что пришлось буквально вжаться в небольшую трибуну перед собой, иначе бы на глазах половины Содружества Генри Чейдвик повалился бы на пол. Адмирал, выслушав какого-то заумно зачитавшего протокол клерка, кивнул и поднял руку, призывая к тишине. Прокашлявшись, Вильнёв начал:

— Капитан Генри Артур Чейдвик, знаете ли вы, где находитесь, в чём вас обвиняют и способны ли вы трезво дать честный ответ на любые наши вопросы?

— Д… — у меня словно пропал голос на секунду. — Да, адмирал!

— Клянётесь ли вы говорить нам только правду без всякой утайки?

— Да.

Я заметил, как в зале появилась тройка дронов, что снимали всё происходящее. Токато Ёши выступил вперёд, чтобы начать свою часть, но Вильнёв не собирался предоставлять ему такой возможности:

— Прежде чем выступит обвинитель, я бы хотел самостоятельно прояснить несколько очень важных моментов этого, безусловно, резонансного дела. — Он замер на секунду, то ли собираясь с мыслями, то ли давая себе передышку. — Капитан Чейдвик получил прямой приказ с Земли в обход всей иерархии командования флота. Приказ этот требовал доставить специалиста со станции «Лапута-13», что на орбите Венеры, на поверхность планеты Новый Каир, ныне оккупированную.

Токато Ёши хотел что-то сказать, но вновь Вильнёв остановил его, правда, на этот раз ещё и грубоватым взмахом руки. Так прогоняли назойливых мух, тупых матросов, но никак не чиновников с Земли.

— Тише, администратор, вам будет дано слово, но позже! Итак, получив приказ, капитан Чейдвик покидает Земное Содружество и в тот же момент, опять же, минуя всю иерархию, его обвиняют в измене! Обвинение исходит с Земли и под ним не стоит ни подписи лорда-адмирала, ни какой-либо другой ответственного, компетентного офицера! Только закорючки парламентариев, не значащие ничего. Мало того, буквально через пару минут выходит новый приказ: разыскать капитана Чейдвика и доставить его на Землю, живым или мертвым! И вновь приказ подписан парламентом Содружества, который, полностью игнорируя бюрократические процедуры, требует его срочнейшего выполнения. Они, опять же, прямым приказом отзывают с боевого дежурства самый совершенный из наших кораблей — крейсер «Циолковский» — и направляют его на поимку Чейдвика!

Адмирал под аккомпанемент из громовой тишины прежде, чем продолжать, выпил воды. У Токато Ёши была возможность высказаться в этот момент, но он, явно понимая, насколько дурно пахнет происходящее, молчал.

— Кхм, капитан Чейдвик, в свою очередь, даже не в курсе происходящего, так как после обвинений в измене всякая дальняя связь с ним оказывается заблокирована. Капитан, продолжает следовать приказу, а в трюме у него не только оборудование доктора Сиро Ииси, ведущего биолога с «Лапуты-13», но также опаснейшее бактериологическое оружие, чрезвычайно опасное в кислородной среде. На этом этапе и начинается настоящая измена, но не со стороны капитана Чейдвика, который приложил максимум усилий к предотвращению грядущей биологической катастрофы, а со стороны руководства «Лапута-13» и её покровителей с Земли. — Следующие слова прозвучали как гром среди ясного неба: — Эти люди собирались развязать с Синдикатом Ма’Феран бактериологическую войну!

Зал на секунду вспыхнул шумом, но взметнувшаяся вверх рука Вильнёва привела всех в спокойствие.

— Под ответным ударом, в течение суток могли оказаться пятнадцать густонаселённых миров! Почти двадцать миллиардов людей! Произошедшее не просто измена — это преступление против человечества и человечности! Преступление против всего живого! Если кто и должен быть сегодня здесь в центре внимания, так это администратор Токато Ёши, его пособники и руководители с Земли!

Ему ничего не ответили. Администратор «Лапуты-13», растерянный донельзя и, как мне тогда показалось, испуганный, просто прервал связь.

— Немедленно освободить капитана Чейдвика! С него снимаются всякие обвинения, и, надеюсь, этот талантливый молодой человек ещё послужит человечеству! Трибунал окончен!

Амфитеатр просто взорвался шумом. Я же стоял в центре и, дрожа, смутно осознавал только что случившееся: на моих глазах космический флот в лице адмирала Вильнёва обвинил правительство Земли не просто в измене, а в преступной, умышленной измене.

Речь адмирала Вильнёва транслировали все существовавшие СМИ. Его непререкаемый авторитет, а также обилие различных доказательств, выложенных в открытый доступ, сделали своё дело. Земля могла рассылать сколько угодно угроз, требований и приказов, но на это никто не обращал внимания. Всё Земное Содружество замерло, ожидая, что будет дальше: кто-то с надеждой, кто-то с опаской. Все лишь знали, что история сделала свой очередной поворот в тот момент, когда Вильнёв перешёл свой Рубикон.

Примечания:

Поддержать меня на бусти — https://boosty.to/letroz