Куинни говорит "прощай" (гет)

Рабочий день в МАКУСА начался, как обычно. Здание министерства было похоже на заведённую машину — оно пыхтело и выпускало дым, внутри вертелись шестерёнки, дела цеплялись одно за другое; люди крутились внутри этой машины, выполняя — или не выполняя, — свои многочисленные обязанности. Серафина Пиквери, с раннего утра сидевшая в своём кабинете за работой, остро чувствовала ритм и гул этого сложного механизма, частью которого была она сама.

Отложив тоненькую папку, которую она изучала, Серафина откинулась назад, на мягкую спинку кожаного кресла, и услышала, наконец, ожидаемый стук в дверь.

— Войдите.

— Вы вызывали меня, госпожа президент?

Куинни Голдштейн в светлом платье, очаровательная куколка-секретарь, вошла в темноватый кабинет; Серафина с неудовольствием отметила обеспокоенный, печальный вид посетительницы. Обычно Куинни сияла, как звёздочка, и щебетала, как птичка. Разумеется, любого встревожит неожиданный вызов к начальству, но Серафина слишком хорошо знала людей — и видела, что тревога глубоко пустила корни в самом существе мисс Голдштейн, в её сердце, и гложет девушку уже давным-давно.

К лучшему это или нет — ещё предстоит узнать. Серафина сделала над собой усилие и улыбнулась, жестом приглашая Куинни войти.

— Проходите, Куинни, и садитесь. Нам предстоит долгий разговор… Может быть, вы хотите чаю или кофе?

— Но, госпожа президент, это была моя реплика! — шутливо возразила девушка, и Серафина улыбнулась уже искренне — прежняя весёлая мисс Гольдштейн никуда не делась. С ней-то Серафина и собиралась поговорить.

— Во-первых, мне следует похвалить вас, Куинни, за участие в тех событиях, которые привели к поимке Гриндевальда, — издалека начала госпожа Пиквери, игнорируя тот факт, что Гриндевальд уже успел сбежать, — мне известно, что вы всегда были опорой и поддержкой сестре. Если бы не ваша выдержка и присутствие духа…

Куинни скромно опустила глаза; сердце её колотилось, как бешеное, и ей казалось, что госпожа президент тоже должна слышать этот оглушительный грохот.

— Я изучила ваше личное дело, Куинни, — Серафина приподняла тоненькую папочку, — оно невелико, но ведь вы еще так молоды! Зато здесь нет ни единого выговора, ни единого замечания… в отличие от весьма пёстрого личного дела вашей сестры.

Куинни замерла, едва ли не перестав дышать.

— Не пугайтесь, я не имею к Тине Голдштейн никаких претензий. Её недостатки — лишь продолжение достоинств, и достоинств весьма значительных. Вас, Куинни, так же щедро одарила природа, хотя ваши таланты лежат в несколько иной области. Вы — идеальный секретарь. Вы помните и знаете все особенности своей работы, выполняете все поручения именно так, как это необходимо… даже если вам не сказали и половины того, что нужно было сказать. Вы угадываете подтекст, читаете между строк и понимаете всё, что должны… и, возможно, даже больше. Вы умеете находить ключ к каждому работнику и безошибочно сортируете посетителей. Я давно наблюдаю за вами. Вы всегда появляетесь в нужный момент и исчезаете вовремя; вы гасите скандал в зародыше и всегда находите самые точные, самые нужные слова. Вы проявляете редкую чуткость, такт, внимание, наблюдательность и деликатность. Как работник вы не менее ценны, чем руководители отделов…

Серафина заметила, что щёки Куинни уже заливает румянец — но отнюдь не от удовольствия, а от волнения. Несомненно, девушка уже поняла, к чему клонит госпожа президент.

— Долгое время, — неумолимо продолжала она, — долгое время я относила всё это насчёт вашего характера и усилий, которые вы прилагаете… хотя усилия эти совсем незаметны. Я полагала, что вы идеальный секретарь, идеальный помощник. Но во время недавних событий вы проявили, ко всему прочему, смелость, решительность и находчивость… превосходные качества, не так ли? Не слишком ли вы талантливы, Куинни, для скромной должности секретаря?

Размеренный голос Серафины словно обволакивал Куинни, навевая дремоту, заставляя цепенеть; она почувствовала, как холодноватое облако молчания и тишины, окружающее обычно опытного окклюмента, каким, несомненно, являлась госпожа Пиквери, начинает таять. Воздух потеплел; Куинни ясно ощутила, как взволнована Серафина, как она обеспокоена, как трудно ей сдерживать свой пылкий характер, как горько проклинает она тяжёлые времена, на какие пришлось её президентство. Она готова была горы свернуть, приводя в порядок внутреннюю жизнь американских магов, а вместо этого приходится все силы тратить на внешнюю политику и борьбу с нарастающей преступностью. Куинни поняла, что Серафина осознаёт, какую суровую судьбу готовит она для своей собеседницы, и это её отнюдь не радует, но — долг есть долг.

Едва почувствовав изменение атмосферы, Куинни не шелохнулась, не отвела взгляда от своих сложенных на коленях рук, не повернула головы… и ясно ощутила, что это отсутствие реакции понравилось Серафине.

— Неужели вы, Куинни, желаете растратить свои дарования на прислуживание работникам МАКУСА?.. Особенно такой редкий, превосходный и опасный дар — врождённый дар легиллемента…

Куинни подняла голову и взглянула на госпожу Пиквери.

— Вы могли бы сделать головокружительную карьеру, Куинни, добиться власти и могущества. Вы могли бы, наконец, сделать блестящую партию и крайне удачно выйти замуж…

Куинни ощутила, что разговор о выгодном браке претит и самой Серафине, вызывая вполне понятное отвращение.

— Скажите мне, Куинни, почему вы всего этого не сделали?

— Я просто не хотела ничего… такого, госпожа президент.

Молчаливое удивление Серафины по поводу того, что кто-то может не желать власти и влияния, имея все возможности добиться этого, так и зазвенело в кабинете. Куинни невольно улыбнулась.

— Это слишком короткий ответ, мисс Гольдштейн… я вас слушаю.

— Не сочтите за дерзость, госпожа Пиквери, но… поверьте, мне никогда не хотелось делать карьеру, управлять людьми. Мне это кажется скучным и утомительным занятием… вот, видите, какое простое и глупенькое объяснение — совсем как я сама! Я всего лишь обычная девушка, я люблю танцевать, готовить, украшать дом и шить платья. Я научилась любить свою работу, потому что так было нужно, нам с сестрой необходимо работать. Мне совесть не позволяет сидеть на шее у Тины. Но… так трудно любить людей… вокруг, когда знаешь, о чём они думают и что представляют собой на самом деле.

— Но ведь вы не слышите всё и всех… всегда? Это свело бы вас с ума.

— Нет. Я научилась заглушать голоса…

— … и находить среди них голос вашей сестры, — медленно проговорила Серафина. Её мысли метались, кружились, точно подхваченные бурей осенние листья; она горько вздохнула. Итак, Куинни не честолюбива — счастливая! Вот ведь куда честолюбие завело лучшую за последние полвека выпускницу Ильверморни Серафину Пиквери — в этот кабинет, где воздух отравлен дурманом власти, обращающей во зло все её благие намерения, и падают эти намерения тяжёлыми булыжниками, и мостят большую дорогу — известно куда… Впрочем, и Куинни не спасёт отсутствие честолюбия. Вместо жажды успеха судьба наградила её не менее опасным даром — редким и выдающимся талантом, который в их проклятые времена ценится на вес золота.

Итак, Куинни не честолюбива… но она имеет все склонности стать идеальной женой. Тогда почему она до сих пор не замужем?.. Мужчины так и вьются вокруг неё, прямо съесть готовы.

— О, госпожа Пиквери, этот ответ ещё проще. Флирт и брак — вещи совсем разные. Не так уж много было охотников до руки бедной, незнатной девушки. А те, что и были… — Куинни пожала плечами, — один не пропускал ни единой юбки, другой видел во мне лишь красивую безделушку, третьему под страхом смерти велела жениться мать…

Куинни рассмеялась, усмехнулась в ответ и Серафина.

— Неужели вы разуверились в любви, Куинни? Вы, легиллемент от рождения?

И почему этот вопрос на мгновение оказался важнее, чем основная цель их странной и сложной беседы?

Лёгкая, удивительно светлая улыбка коснулась розовых губ Куинни, сделав её чересчур хорошенькое, чересчур привлекательное личико величественно-прекрасным, словно на картине из священной истории.

— О нет, госпожа Пиквери, — негромко проговорила она, — в том-то и дело, что нет. Я видела людей, которые любили — без притворства, без корысти, искренне и глубоко. Я тоже любила. И я не хочу другого.

Куинни чуть наклонила голову, задумчиво опустив глаза. Серафина решила, что знает, о ком та сейчас вспоминает. Куинни нахмурилась, словно от боли, но мисс Пиквери уже заговорила:

— И тогда появился тот самый немаг… который обладает магией, недоступной нашим местным волшебникам…

— О нет, госпожа президент! Нет!

Безмятежная, светлая уверенность Куинни точно рассыпалась на тысячи осколков, со звоном и стоном разлетевшихся по комнате.

— Не беспокойтесь, Куинни. Я не собираюсь преследовать вас за грубое нарушение наших законов. Вы не знаете, и я прошу держать это в тайне, — но, выдвигая свою кандидатуру на президентских выборах, я надеялась смягчить не только наши внутренние законы, но и особенности взаимодействия с не магическим населением. Но… проклятый Гриндевальд! Теперь я ничего не сумею.

Куинни кивнула. Она чувствовала, что Серафина говорит правду.

— Я не хотела выдвигать вам условия, Куинни, особенно такие. Но я не отрицаю, что агентам разведывательного отделения аврората МАКУСА положены определённые привилегии. Мы могли бы закрыть глаза даже на тайный брак, чтобы ваши дети могли стать законными наследниками и гражданами магического мира. И, разумеется, никто не тронет вашего булочника.

Но Куинни только покачала головой.

— Поздно, госпожа Пиквери… слишком поздно! Он вовсе не собирался жениться на мне. Я… ошиблась. Который раз.

— Так, значит?..

— Всё кончено, госпожа президент. Если я и виновата, то преступление моё в прошлом.

Серафина поджала губы и побарабанила пальцами по столу. Снова осечка. А она-то надеялась, что романтические чувства Куинни к этому немагу, прекрасные и противозаконные, могут им всем помочь!

— Я всё уже поняла, госпожа Пиквери. Не надо больше ничего говорить. Сестру я люблю существенно больше, чем всех возможных женихов, и если вы предлагаете мне помогать Тине — то я согласна.

Куинни вышла из кабинета Серафины Пиквери уже совсем не скромным секретарём, а агентом разведки. Правда, никто ещё об этом не знал. Она шла по длинным коридорам, улыбаясь и отвечая на приветствия, и никто не подозревал, что она прощалась. Прощалась с беззаботной жизнью, с лёгкостью и непринуждённостью бытия, с большими надеждами и маленькими радостями. Высокие светлые коридоры, лифты с коваными решётками, кабинеты и буфеты Министерства уходили в прошлое вместе с той жизнью, которую она здесь вела. Нет, работа секретаря не была пределом её мечтаний — никогда. И всё-таки было много хорошего в тех днях, что она провела здесь; а впереди ждало её отнюдь не лучшее.

Куинни спустилась в отдел Тайн и на мгновение замерла перед высокой железной дверью. Прежде ей сюда хода не было. Она обернулась, бросив отчаянный, умоляющий взгляд в пустой коридор, оставшийся за спиной, выпрямилась и коснулась ладонью ледяного железа.

Дверь бесшумно поехала вверх, поднимаясь, словно ворота средневекового замка… нет, нет, здесь нет ничего похожего на средневековый замок!..

Очередной коридор, светлый и головокружительно высокий, уходил в бесконечность; в конце его сиял ослепительно белый свет. Ряды узких колонн заменяли стены. В глубине, за колоннами, было темно — там скрывались тайны.

Пустая, гулкая, бесконечная тишина окружила Куинни, словно вода холодного озера.

Пока она оглядывалась, из-за колонн бесшумно выступили несколько фигур — маги в светло-серых мантиях. Они без удивления и смущения смотрели на Куинни, легкомысленно-красивую в розовом платье и туфельках на высоких каблуках. Она улыбнулась и слегка пожала плечами — мол, какая уж есть, не очень-то подхожу к обстановке, но что поделаешь. Но ни тени ответной усмешки не появилось на лицах окруживших её колдунов.

— Мисс Гольдштейн, — проговорил один из них, — вы умеете читать чужие мысли и чувства лучше всех нас. Мы научим вас скрывать ваши собственные мысли так, что никто этого не заметит. Это не будет для вас трудно, пусть вы и потеряли много времени, не совершенствуя свои способности.

— Спасибо, — вновь улыбнулась Куинни, и на её щеках заиграли ямочки. Что она могла с собой поделать?..

— Наши ученики редко испытывают к нам благодарность, — ответил маг, — вам придётся стать очень дисциплинированной и собранной. Иначе вы не сможете выжить.

Куинни вскинула голову, и её серёжки ярко и задорно блеснули в лучах холодного белого света.

— Нечего меня запугивать! Я знаю, на что иду.

Что-то похожее на улыбку всё же мелькнуло в предельно сдержанном лице её собеседника.

Обучение началось, чтобы через несколько месяцев в Париже появилась очаровательная американка, взбалмошная и забавная, которая искала сестру — и случайно, абсолютно случайно нашла штаб-квартиру Геллерта Гриндевальда.