Безмолвный Страж (джен)

Они продолжали идти вперед, продолжали стремиться вверх и ввысь, ступени, казалось, не кончатся никогда. Пламенеющий угрюмо держал противника в объятиях: погасив магию, он берег силы. Противник словно бы стал чуть худее, как будто сбросил часть своего тела (вот оно, вот — то самое истощение, о котором говорил Высший!). Но это было уже неважно. Слияние неотвратимо приближалось, это чувствовали они оба. Маг тоже погасил свою ауру, причем уже давно. Меч болтался где-то у пояса мага, в принципе, Анкагуэфр мог бы даже дотянуться до него, но знал, что это ничего ему не даст. Его противник слишком опытен и силен, даже в смертном теле он способен на многое. Остаётся последнее средство. Лестница заканчивалась; не разжимая объятий и настороженно следя друг за другом, они вступили в Круг Камней⁽¹⁾ на горной вершине. Здесь маг ловко освободился от его хватки, выскользнул, оставив часть серой ткани на его когтях, и вытащил свой меч. Протянул руку с мечом в небеса, и оттуда, ветвясь по пути, прянула молния, которую маг с усилием вобрал в себя. Пошатнулся. «Да, нелегко тебе, светлый, далось это сражение», — подумал он с невольным уважением. Даже не припоминается, когда последний раз он видел, как волшебную силу черпают прямо из плоти Арда. Впрочем, перед ним же дух огненного воздуха, хоть и в плотной оболочке, поэтому ветра, молнии и небеса — его стихия. Не выпуская врага из вида, он разминал свое громадное тело, готовясь к решающей мыслеатаке, за которой последует Слияние.

Тут надо быть осторожнее, сказал он себе. Ведь перед ним — ученик самого Манве, мастера мыслезаклятий, ближайшего и Верховного Слуги Надмирного, как называл его Высший. Олорин и сам способен использовать Слияние. А это — дело опасное. Все их потаенные чувства, все мысли и желания, все тайные знания — все это будет открыто обоим после Слияния. И тут начнется борьба, борьба за обладание чужой волей, борьба, в которой Анкагуэфр был мастером. Мало кого из Пламенеющих в свое время интересовали знания о таком, большинство использовали их лишь однажды, когда они соединили свои сознания мыслезнанием, создавая свой древний язык, язык Семерых. Но то было лишь слабым подобием подлинного Слияния. Только Анкагуэфр после возникновения их языка жадно засыпал Повелителя вопросами, многие столетия тренировал свою волю и на собратьях своих, и на жертвах-пленниках. Ему, единственному из Семерых, удалось дважды пробить волевую защиту Хурина, величайшего смертного воина Арда. Теперь ему предстояло решить задачу куда более сложную. Все это время, размышляя, он не сводил глаз с врага, который дважды ударил в него быстрой, летучей молнией, соединенной с потоком ветра. Уклонившись от атаки и плавно уйдя в сторону, Пламенеющий восхищенно оценил изящество этого боевого приема. Ведь стоило ему прикрыться щитом тьмы — и молния была бы отражена, но вот ветер, идущий за ней… Он просто был бы низвергнут с горы и ниспал бы вниз, а с раненым крылом его ждала бы агония развоплощения там, среди острых шипов плоскогорий, окружавших Сад Камней.

Но хватит думать о пустом, сказал он сам себе. Пора действовать. Собрав всю свою волю, всё свое могущество в кулак, он изъял свою сущность из эфирного тела и полуразвоплощенный дух его, связанный острым жгутом магии тождеств с оставленной позади раненой эфирно-огненной плотью, быстрой ласточкой полетел навстречу врагу. Но и волшебник не бездействовал. Уже в полете он увидел, что из тела мага вышло как бы маленькое острие из света и метнулось ему навстречу. Встречный бой, успел подумать он, пока Слияние не поглотило их обоих. Худшая из битв, что ожидает таких, как они, сотворенных Младшими духов. Лишенные эфирных тел, застрявшие в пространстве, они будут биться волей, пока не ослабеют путы магии тождеств, и тогда… Тогда один из них или оба могут быть лишены тел, развоплощены. Его враг может еще, если повезет, успеть уйти в Неизреченное Обиталище, самого же его ждёт только Внешняя Тьма — без надежды на возвращение до самого Конца Мира. Острота этого знания поразила его. Но тут словно вспышка неукротимого огня озарила разум изнутри. Светло-темное пятно в середине Круга Камней застыло. Слияние совершилось.

Боль, невыносимая боль пронизала все его существо. Плавая в океане кроваво-красной муки, он едва ощущал сам себя. Свет пронзил его острыми шипами вины, запоздалого раскаяния, бесплодных сомнений. Он не остался в долгу, и щупальца Тьмы порождали в волшебнике Истари потерю надежды, отчаяние, безумие. Постепенно он стал привыкать, приноравливаться к беспрестанно бьющим по разуму молчаливым ударам врага, к атакам на средоточие его духа. Враг словно бы стремился проникнуть внутрь его разума, подменить его собою, мириады бесчисленных осколков Света впивались в него, он столь же бессознательно отвечал на них своими осколками Тьмы. Поначалу осколки, грозное оружие встречного боя, лились, как река, без смысла и цели, как поток обоих сознаний, как эхо в далекой глубине, не осознаваемое, но грозящее концом существования. Они пока не использовали мыслеречь, все же обломки слитых чувств ранили, раздирали их существо. Но и в Слиянии есть различение. Поэтому он твердо знал, что именно вскоре предстанет перед ним. И он не ошибся, вот — из кровавого мрака медленно выплывало ярко-светлое лицо мага. Мука и боль отражались в нём, но глаза, яркие, ясные до прозрачной глубины, казалось, жили своей отдельной жизнью. Они скрестили взоры. Настоящий поединок только начинался. Фантомные голоса их, усиленные мыслеречью, глухо прозвучали в безвременье, которое, наконец, наступило:

— Я буду первым, кто бросит тебе вызов, принявший людскую плоть. Позволь представиться, я — Анкагуэфр, что на нашем языке означает Безмолвный Страж, я — последний из Семерых.

С затаенным злорадством Анкагуэфр наблюдал, как искривилось от тягуче-жгучей боли все лицо светлого. Имя Тьмы, произнесенное на языке Семерых, всегда несло в себе неисчислимое страдание тому, кто его услышит. Только глупые колдуны Дальнего Харада думали, что имя Пламенеющего дает власть над самим Пламенеющим. Нет, напротив, произнесенное устами того, кто нарек себя сам, отказавшись от имени, данного ему при сотворении Надмирным Тираном, оно приносило бесчисленные мучения живым созданиям Света, неизмененным Великим Превращением. Однако он не ожидал быстрой победы над опытным и дерзким врагом. И точно — вскоре он услышал немного приглушенный, но спокойный голос:

— Кажется, нам нужно перестать лгать, этот поединок не терпит обычных уловок Тьмы. Я — Олорин, Майя, которого эльфы знают как Митрандира, а люди и гномы — как Гэндальфа. Позволь заметить, что ты, Анкагуэфр, не последний из Семерых, так как существует еще и Гортауэр, которого все в Средиземье зовут Сауроном или Властелином Тьмы. Ты лжешь, порождение Тьмы, впрочем, от тебя ничего иного я и не мог ожидать.

Страдание. Фиолетовая вспышка боли от внезапно настигшего чувства вины почти разрезала нить жгута тождества, казалось, он сам был готов отсечь последнюю нить, связавшую его с собственным телом. Потом, немного позже, когда ему удалось совладать с собой, вырвать с корнем тесно впившийся в дух крючок сомнения, на смену вине пришел гнев. Ему, ему самому смеют бросать обвинение во лжи! Ложь — это ведь сущность Светлых, ложь — это основа их преклонения, ложь перед самими собой! Ему не в чем себя упрекнуть, он чист перед своими погибшими собратьями, чист перед Высшим. Если уж на то пошло, он чист даже перед Надмирным Владыкой, ведь Тиран не мог не знать, что безграничная свобода, которую он вложил как возможность в свои создания, станет действительностью для некоторых из них! А потому Он наверняка предвидел и их бунт, и их бесцельное блуждание в мире под сенью звезд, в мире, который они называли Ард. Надмирный Плут, Он следил за Пламенеющими как за бессильными букашками, постыдный Обманщик, Он скрывал от них Огонь Неугасимый, боясь разделить с ними могущество. И вот его Младший Слуга смеет говорить что-то о лжи. Такие мысли придали ему сил, и дикий, полубезумный смех сам собою возник в недрах его существа, вырвался неудержимым потоком слов наружу:

— Ха-ха! Ты тяжко оскорбил меня, обвинив меня во лжи. Мы, Высшие Темные, лжём редко, разве что пленникам, которых пытаем, чтобы выведать их секреты. Но у нас поединок равных, и ты такой же мой пленник, как и я твой. Да будет тебе известно, Истари, в Неизреченном Обиталище известный под именем Олорин, что Гортауэр давно предал всех нас: и мертвых, и живых. Он отрекся от достоинства Пламенеющих духов, он утратил честь дважды, первый раз — во время Войны Гнева, когда он позорно бежал от врага, а второй раз — когда присвоил себе имя, которое было свойственно только Высшему, тому, кого вы зовете Врагом мира. Ибо только его Пламенеющие могут назвать Властелином и Повелителем, а не этого выскочку, собравшего себе ожерелье из не-мертвых и окольцованных скелетов Гаттавари, коих вы именуете людьми. Но я пойду дальше. Я обвиняю тебя, Младший прислужник Света, в следовании лжи, следовании бесплодным Заветам Надмирного Владыки, которого вы зовете Отцом, а мы зовем Тираном. Он не спросил нас, духов, хотим ли мы быть марионетками в его играх со всем сотворенным, хотим ли мы обрести свободу по его правилам. Ибо свобода, обретенная по правилам, уже не есть свобода! Сие есть рабство, и ты прекрасно это знаешь, как всегда знали и те, кому ты служил и служишь!

Наполненный предчувствием скорой победы, он наблюдал, как светлый отпрянул, как его рот открылся в безмолвном, неслышном крике. Да, Слияние всегда рождает образы, но настоящих звуков тут нет, только их призраки и подобия. Мысленно они слышали речь друг друга, и отрада пронзила сердце как ножом, когда зрел он мучения рабского прислужника высшего Света. Даже его собственная боль показалась ему ничтожным пустяком, когда он увидел, как образуются морщины на ненавистном лице, как оно корчится под расплавленным дождём его исступленных обвинений. Но светлый и на сей раз не обманул его ожиданий — лицо разгладилось, стало спокойно-бесстрастным, и он разочарованно и вместе с тем облегченно вздохнул про себя, услышав спокойный, чуть хриплый голос:

— Анкагуэфр, я несколько удивлен. Я думал, что встречу здесь духа, считающего Саурона своим собратом, хотя я и знал заранее, что ты не подчинился ему. Но одно дело неподчинение, другое — считать его чем-то отличным от себя. Прежде чем отвечу я тебе о свободе, скажи же мне, о враг мой, в чем смысл твоего существования ныне? Вы проиграли, ваши крепости Удун и Ангбанд были разрушены, черное оружие Врага мира вырвано из его рук, сам он выброшен во Внешнюю Тьму, где существует лишь бесплодное мучение по воле Отца Всяческих в наказание за содеянное им зло. Такого ли конца ты хотел? Не бесплодно ли ныне твое бытие? Не от того ли ты залег и спал теневым сном долгие столетия?!

Шаг. Еще шаг. Сделать усилие, вывернуться из-под мыслеатаки, тяжкой скалой боли придавившей самое его бытие, еще усилие, чтобы оставаться в сознании, держать, держать связь тождеств с эфирным телом вовне, помнить, что кто первый сдастся, завопит от боли, растеряется — тот погиб, развоплощен… Как же тяжело это, как он хочет обратно, в знакомую тьму Энгаста, как же по-своему прав этот светлый ублюдок, но как больно ранят его слова. Каменный дождь отчаяния, образы падающих в небытие башен Наббанда, твердынь Нуддуна, мука лицезрения унижений, которые претерпел их Повелитель от рук надменных Валабокар… Неужели всё то было напрасно, всего лишь сном, и неизменный, трижды им проклятый и отвергнутый при посвящении во Тьму Свет был прав? Не бывать этому! Гнев снова затопил все его существо, багровые волны его подступали к невидимому и неосязаемому горлу, и быстрой мыслеречью у него вырвалось:

— Как ты смеешь, маг Истари, Олорин, советник Плачущей, нагло бросать мне в лицо такие слова?! Да, наши твердыни были разрушены вашими Старшими, наш Повелитель был низвергнут, вы победили. Но неужели же в твою голову, видимо, опустевшую с годами от бремени плоти, не приходила простая мысль: как низко это, как подло — издеваться над проигравшими, которых вы задавили своим могуществом? Семеро нас было, а в последней битве осталось лишь пятеро, вас же, Майноройяр, — бесчисленные сотни и тысячи! Один он был, Высший, наш Повелитель, а сколько было Валабокар среди тех, кто связал и изгнал его? Да, пусть не сами, пусть скрытые в телах Младших, но пришли они на север Арда. Неужели же думаешь, что не заметил я этого? И не надо говорить мне про драконов и троллей. Сам ты знаешь, что любой из Младших духов, Пламенеющих или Майноройяр убьет одного дракона играючи в поединке, и будь у нас тысяча драконов в Войне Гнева, то и тогда последний бой был бы неравным. Но у нас было несколько сотен драконов. Некоторые из ваших Аллинори предполагали в своих писаниях, что Глаурунг был Младшим духом⁽²⁾ в теле дракона, но это было не так. Духом, который говорил через Глаурунга, был сам Высший, просто Глаурунг единственный был связан узами мыслеречи именно с ним. Вы разрушили всё, вы рассеяли всех тварей Тьмы, вы рассекли наши узы мыслезнания и мыслеречи с тем, кого называли Врагом мира, вы обратили нас в ничто, и теперь ты решил поиздеваться? Даже я не радовался смерти Хурина, вашего великого воина, и уж точно не стал бы осквернять его могилу, если бы обрел он покой не в водах морей, но внутри твердой земли, по обычаям людей. Даже мне было не по себе от судьбы его потомка, Турина, и уж точно я не стал бы глумиться над ним в его падении. Высший стал бы, но Высший был оскорблен его предком. И я все еще жду твоего ответа. Ибо ты ничего не сказал мне о том, что такое свобода для прислужников Света.

Ненавистный образ мигнул на какое-то мгновение и почти погас, искажение все глубже проникало в черты светлого лика, глаза его потускнели и затуманились. Жадно, как губка, впитывал Анкагуэфр последствия своего ответа и с величайшим вниманием подмечал признаки возникающего безумия на лице Истари. Третья ступень Слияния, за которой следует развоплощение, вскоре неумолимо наступит для мага. И это видно по судорогам его щек, по багровым буграм на лбу, по тому, как долго он собирается с мыслями, выныривая из омута мучений, чтобы вдохнуть немного воздуха, как рыба, выброшенная злою рукой беспощадного рыбака на берег. Снова мелькала у Пламенеющего отчаянная надежда, что бой окончен, и снова был он неправ в своих мыслях, ибо ненавистный голос, еще более хрипло и глухо, но громко прокаркал в его сознании:

— Свобода, темный… Свобода — это великая ответственность перед сущим, который разрушал тот, кого ты зовешь Высшим, Враг мира. Свобода страшна, и по нашим Заветам ты был свободен уже тогда и прав, когда ныне говоришь об этом, но не замечаешь, как сам противоречишь себе. Ибо если ты имел уже возможность быть свободным, то ты и был свободным уже в подземельях Кузнеца, коего эльфы зовут Ауле. Не связал тебя Ауле железной сетью, не подчинил себе твой разум неволей и не препятствовал, когда улетал ты прочь, поверив лжи Врага мира, но лишь со скорбью смотрел тебе вслед. И Отец Всяческих не стал тебя удерживать, это правда. Ибо лишь сам, по собственной воле, приходит дух ко Тьме или Свету, и даже Эру Единый (которого ты упорно зовешь Надмирным Владыкой) не касается этого. Теперь же хотел бы я ответить на другое твое обвинение. Ты сказал, что вас было мало, а нас много. Ты утверждал, что низко и подло глумиться над поверженным врагом, и упомянул Хурина, величайшего людского воина, могилу которого ты якобы не хотел бы осквернить. Пусть так. Но вспомни сам — вы сотворили с Хуриным гораздо худшее, чем мы с вашим Повелителем. Мы всего лишь выбросили его из Арды во Внешнюю Тьму. Твой же Повелитель и ты — вы месяцами пытали Хурина, чтобы сломить его дух, и когда вы поняли, что не можете этого сделать, ваш Хозяин замыслил дело поистине страшное и неслыханное. Он усадил Хурина на каменное сиденье на самой вершине Ангбанда и обрёк его видеть весь Ард. «Моими глазами ты будешь видеть, моими ушами будешь слышать и узришь падение и гибель рода своего», — изрек тогда ваш хозяин, и Хурин наблюдал за тем, как Властелин Тьмы разрушает судьбу его сына и дочери, сводит их обоих с ума, губит их души. Ты снова лжешь, тварь Тьмы, Хурин не получил от вас никакой милости, кроме отчаяния и смерти — да, смерти, ибо, освободившись, он был уже мертв изнутри.

Голос умолк — и он растерялся, но не от боли, которая снова кровавой пеленой надвинулась на него, поработила, заслонила проклятого светлого своим непроглядным багровым туманом. Он всё тщился вспомнить о том, что произошло с Хурином, но не мог, почему-то не мог, словно память его, исколотая иглами наступающей волны безумия, отказалась ему повиноваться. Рассвирепев от самой такой возможности, усилием воли он сломал нечто в себе, будто некая невидимая преграда рухнула в прах, и тут, к своему ужасу, понял, что больше не чувствует светлого вдали, а жгут связи тождеств начинает растягиваться. «Как бы он не порвался», — промелькнула неурочная мысль, тут же изгнанная из сознания. Если то, что он чувствовал прежде, лишь походило на муку, то это, теперешнее, было сильнее. Несравнимое ни с чем ощущение терзало Анкагуэфра, как молот, вбивавший гвозди в разум, и разум его уступал, словно растянутый на огромном камне, заслонившем собой целый мир. Внезапно что-то внутри распахнулось, и он, издав безмолвный крик, стал падать. Это второе за нынешний день падение было каким-то странным. Он падал в глубины своего сознания и одновременно не чувствовал ничего кроме боли — ни сожалений, ни терзаний, ни вины. Смирившись, он стал ждать, ждать того, что, казалось, было готово ему открыться в конце столь неожиданного пути.

1) Круг Камней — неизвестное сооружение на горной вершине близ Энгаста, представляющее собой ровный круг высоких каменных столбов, у наверший соединенных одной крупной каменной перегородкой.

Вернуться к тексту

2) Младшие духи — общее название бессмертных высших сущностей, подобных Семерым (Тьма) и Майноройяр (Свет), многократно слабейших по силе, чем Высший или Валабокар (т.н. «Старшие духи»).

Вернуться к тексту