Проверено на грамотность 
|
↓ Содержание ↓
↑ Свернуть ↑
|
Он спал. Над ним в вышине тихо шелестели и скрипели основания его убежища — Сада Камней, бесконечного лабиринта переходов и залов, построенных народом гор когда-то давно. Его не беспокоила музыка камня и ветра, он привык к ней за долгие столетия своего отдохновения.
Он грезил. Сны его, летучие и яркие, как пламя безымянного светила в небесах, разожжённого ненавистными Врагами из тлеющего пепла и праха Карвирохар и Карнарохир, Золотистого и Серебристого, иногда тревожили его покой. Они приносили с собой нежеланные воспоминания, и тогда он, огромный и могучий, шумно переворачивался во сне, а в переходах Сада дрожали от страха трусливые и ненавистные зеленокожие твари — его законная добыча и пища. Он питался их страхом и болью как изысканным вином, и его ненависть к ним не могли утолить даже потоки их крови.
Он видел сны о пьянящем торжестве боя и острой радости разрушения, о счастье преклонения и почитания Высшего; он видел столетия, проносящиеся в безвременной тишине Энгаста(1), подземного озера, имя которому он дал некогда сам. Но более всего его мучили сны о свободе. О свободе от правил и законов Надмирного Владыки, Таллухавира(2), Его ненавистного Трона и Скипетра, подножием которого служили Враги, Валабокар, и их меньшие слуги и прихвостни, Майноройяр. Теперь он знал, даже в блужданиях своих безумных грёз, что все надежды на свободу оказались ложны, но был неспособен перестать видеть сны и бессилен что-либо в них изменить.
Прошлое настигало его и, как он ни противился всем своим существом, затягивало в свой бесплодный омут. Ныне видел он своё второе пробуждение в недрах гигантской Ахрарри(3), Кузни, вспомнил заново острое переживание счастья быть и видеть новый мир, вспомнил братьев своих и сестер, духов огня и земли. Он воскресил в памяти долгое ученичество у Кузнеца, его уроки и наставления, его запреты и повеления. Какими назойливыми казались они некоторым его братьям, и как тщательно и мягко Кузнец подавлял и разрушал их волю к сопротивлению тому, что он называл Заветами Всеобщего Отца. Тогда Кузнец казался спящему добрым, но потом он узнал правду. Он узнал её в тот день, когда стены их убогого подземелья раздвинулись и туда спустился тот, кого наиболее храбрые и безрассудные из духов признают своим Повелителем и кого он в глубине собственного разума назовёт Высшим. Высший позвал их за собой, свободу от запретов и Заветов Владыки обещал им — могучий и прекрасный стоял он посреди них, и лучи ярчайшей из звезд небосвода освещали его радужно-золотые крылья, а речь его текла, как расплавленный мифрил в глубине подземного горна. И тогда некоторые из них онемели от восхищения и преклонились перед ним, большинство же в ужасе отступило и спряталось, вспомнив многократно вбиваемые в голову нелепые и страшные сказки. Какими далекими они казались ему, трусливые ученики Кузнеца, когда он, а вместе с ним и собратья его, наконец вырвались, бежали из своего подземного плена. Они быстро летели на Восток над полями Неизреченного Обиталища Врагов Высшего под сень тумана и звезд спящего мира, который Высший звал Ард(4), туда, где их уже ждал выстроенный в глубокой тайне Повелителем Нуддун(5), Тёмный Пламень, Крепость-во-Тьме.
Там собрал их Высший вместе и дал им мыслеречь, которая помогла им общаться друг с другом на расстоянии, и мыслезнание дал им, которое в уме их касалось иных созданий, узнавало их стремления и позволяло видеть без очей на значительном удалении от себя. Еще много тайного, сжигающего сердца знания подарил он им и нарек их Гаруднауст(6), «Пламенеющими», ибо сердца их пылали вовек ненасытною жаждою к новым свершениям. Они же, дабы выразить свою благодарность Повелителю, соединив всю свою мыслеречь и мыслезнание, создали свой собственный язык и предложили Высшему в дар. Но только громко рассмеялся Высший в ответ, хотя и разрешил им именовать себя на их собственном языке. И первым нарек себе новое имя Гортауэр(7), которого в Арде прозвали жестоким — он был самым гордым из них и всегда считал себя главным, а Фертхаготор(8) был вторым, наиболее могучим из них и незаслуженно забытым, третьим же был Бельдагор(9), яркий и блистающий, а последним Урфауэр(10) — быстрый и скользкий в мыслях, мыслеречь которого напоминала скороговорку. Шестеро братьев его взяли тогда себе имена и немного печалились, ибо не было между ними сестер, но он один тогда оставался безымянным, молча терпя их шутки и насмешки.
Сон на краткий миг был прерван. Капля воды из подземного источника наверху нашла дорогу вниз, в Энгаст, и упала на гигантскую уродливую фигуру предавшего себя забвению. Он потряс головой, стряхнул её, как стряхивают с себя надоедливую муху. «Кузнец бы побрал потолок этой пещеры», — мысленно проворчал он и тут же снова провалился в сон, как в бездонный колодец.
На сей раз перед ним развернулся кошмар. Он был бы рад обменять тысячи лет во Внешней Тьме на краткие мгновения этого сновидения, но, как и всегда, был лишен выбора. Снова он видел и переживал в своем сердце разрушение Нуддуна, их первой твердыни, их любимого замка. Враги пришли, они явились сюда, отыскав их потаенное убежище. Одетые огнём, Враги заставили небеса содрогнуться от заклинаний и блеска их оружия, и бой Сил Арда длился месяцы и годы. Братья его и он сам еле успевали магически подпитывать силы Высшего, а тот один в молчании противостоял им, всему Внутреннему Кругу Владык(11): Кузнецу, заносящему огромный молот над небом, Звездной Леди, обрушивающей звездные ветра межмирья на Повелителя, Владыке Орлов, терзавшему Высшего мыслезаклинаниями Мощи, от которых путались мысли даже у Пламенеющих, хотя они всего лишь стояли рядом. Владычица Растений повелевала огромным терниям опутывать ноги Высшего; Братья Духов насылали легион призраков и видений, пытаясь погрузить помощников в сон, стирающий самую их суть; беспощадный и вечно веселый Воин направлял потоки стали и железа их сторону. Высший еле успевал отбивать атаки, но вскоре и новый враг встал с ними рядом, могучий рог пронизал тишину, и тот, кого они называли Оромнудар(12), Полночный Охотник, осыпал их гигантскими Стрелами Рассечения, размыкающими на своем пути все сущее. Из всех Врагов лишь Владыка Морей остался охранять Ард от повреждения и не принял участие в битве да Плачущая, сидевшая как всегда в немой скорби на Высоком Кургане Обиталища, который они нарекли Хазлодуаром(13).
Наконец битва завершилась. Повелитель, обессилев от многочисленных ран, выронил черную секиру Накканта(14) из руки, и переломилась секира, а вместе с ней рухнули в небытие башни Крепости-во-Тьме. Ослабевшей левой рукой Высший успел дать им знак, означавший отступление. Его братья бежали немедля, но, онемев от горя, превратившись в безмолвную статую, неподвижно стоял он, приняв облик пепельно-серого дерева, и видел все происходившее. Он узрел, как Воин и Кузнец осторожными шагами приблизились к Высшему, одиноко стоявшему на дрожащих от усталости ногах, как они опутали руки его и ноги волшебною цепью и грубо поставили его на колени, а приблизившийся Охотник бережно и аккуратно надел на могучую шею Восставшего-в-Мощи волшебный ошейник. И на коленях, весь покрытый ожогами и ранами, их Повелитель был прекрасен, как утренняя звезда, и великолепен, как небесный покров. Невараустом(15), «одеянием слёз», назвал он тогда мысленно путы, наложенные Врагами на Высшего, ибо видел, как жгут Повелителя оковы, хотя тот не издавал ни единого стона. Тихо и безрадостно, будто ощущая некую грусть, ушли Валабокар и увели с собой Повелителя, но долго еще он не принимал своего истинного облика, казалось, обратившись в дерево не только внешне, но и внутренне. Горечь, боль и отчаяние, которые он тогда познал, невыносимо жгли его душу, и нарек он себя вслух Анкагуэфром(16), «Безмолвным Стражем», а когда вернулись остальные, пытаясь силой или уговорами увести его от места руин, где было небезопасно, он ничего не отвечал им.
1) Энгаст (язык Семерых) — подземное озеро, обиталище главного героя, дословно «Горный Камень», от Энн («вершина горы») и Гаaст («камень»).
2) Таллухавир (язык Семерых) — дословно «Владыка Вечности», от Таллух («Владыка») и Вирр — («Вечность»).
3) Ахрарри (язык Семерых) — «Кузница» мн. ч., от Ахр («Рудное железо», ед. ч.).
4) Ард (язык Семерых, заимств.) — дословно «Символ», «Знак».
5) Нуддун (язык Семерых, «Тёмное Пламя») — от Нуд («Тьма, Мрак») и Удун («Пламя»).
6) Гаруднауст (язык Семерых, «Пламенеющие») — от Удун («Пламя») и Гарнауст («Горящий огнём, Пламенеющий»).
7) Гортауэр (язык Семерых, «Жестокомстительный») — от Гортауар («Жестокость, Свирепость») и Эр («Месть», «Отмщение»).
8) Фертхаготор (язык Семерых, «Сильномогучий») — от Фертх («Мощь») и Агт («Сила»).
9) Бельдагор (язык Семерых, «Блистающий Красотой») — от Бел («Краса, Великолепие») и Дагган («Блистающий»).
10) Урфауэр (язык Семерых, «Быстроотмщающий») — от Урф («Быстрота, скорость») и Эр («Месть, Отмщение»).
11) Внутренний Круг Владык — название наиболее сильных Валабокар, Врагов Высшего.
12) Оромнудар (язык Семерых, «Полночный Охотник») — от Ородр («Охотник») и Нуддаан («Полночь, мрак ночи»).
13) Хазлодуар (язык Семерых, «Зеленый Курган») — от Хаззл («Курган») и Дуаир («зеленый»).
14) Накканта (язык Семерых, «Несокрушимая Секира») — от Наккар («Несокрушимый, Неуязвимый») и Наат («Секира»).
15) Неварауст (язык Семерых, «Одевающийся в слезы») — от «Невра» («Слезы», мн. ч.) и Устанар («Одеваться»).
16) Анкагуэфр (язык Семерых, «Безмолвный Страж») — от Анканг («Безмолвие, Тишина») и Эфрар («Страж, Хранитель»).
Сон продолжался, и во внешнем мире прошли годы. Никто не беспокоил одинокого некогда Пламенеющего, а ныне почти угасшего и грезящего. Сон перенес его вперед во времени и показал то, что свершилось потом.
Древом безмолвным долго и молча стоял он под сенью звезд и ничего не ждал от будущего. Иногда он уставал от ожидания и мечтал, чтобы хоть один из Майноройяр явился, тогда он смог бы сразиться с ним или с ней — утолить свою жажду мести. Но только безмолвные твари, порожденные некогда потоками черных заклятий Нуддуна, приходили иногда на руины и оглашали своими бессмысленными воплями окрестности. Он видел, как огромный кабановолк пришёл и склонил свою увенчанную рогами голову, заплакав над одной из рухнувших башен кровавыми слезами, видел, как спустился черный грифон и лег, свернувшись неподвижным кольцом на руинах. И почуял Пламенеющий остатками своего мыслезнания, что твари оплакивали не Высшего, о нет, но их собственное бытие, поскольку они были изначально сотворены иными, но время их превращения заканчивалось, а с ними — и время их жизни.
Бесчисленные дни ожидания тянулись, как надоедливый звук болотной выпи в ушах. Но вдруг разверзлись каменным дождём небеса, и земля содрогнулась, и он вынужден был быстро сбросить с себя облик древа, поскольку увидел еще небывалое. Некто творил какую-то неслыханную волшбу — и где! — в самом сердце Неизреченного Обиталища. Вдруг гигантский треск раздался во всем Арде, а свет Неизреченного померк, оставив одни лишь звезды сиять в вышине, и тогда Анкагуэфр догадался — то пали Золотистый и Серебристый, ненавистные помощники Валабокар, символы их могущества. Но не успел он по-настоящему обрадоваться, как всем своим существом услышал пронзительный крик. Это был крик Высшего, и он пронизал его разум, так как был услышан не только телом, но и мыслеречью. «На помощь, скорее на помощь!» — билась в голове одна-единственная мысль, и, развернув свои могучие крылья, вложив себе в руки две огненные плети, он полетел — навстречу неистощимой мощи Валабокар, навстречу несомненной и страшной гибели. Он летел по туманному поднебесью, свободный и страшный, как хищная птица, застилая собой небосвод, и видел шестерых братьев своих, также спешащих на выручку Повелителю.
Но они не были готовы к тому, что увидели — Дочь Ночи и Хаоса, дщерь Повелителя, рожденная некогда его гневом и болью, стояла, запустив свои суставчатые щупальца в его тело, и медленно высасывала из него жизнь. Об этой ненасытной твари говорил им Высший еще во времена их торжества в Нуддуне, что она не остановится, пока не пожрёт все бытие, пока не превратит весь Ард в Пустоту, в Бездну-за-Пределами. Невыносимое отвращение прозвучало тогда в словах Высшего, а Анкагуэфр понял это только сейчас, ведь уже тогда Повелитель предвидел, что в бою с Валабокар ему пригодится вся мощь этого отродья. Когда, отбросив остатки сомнений прочь, они атаковали, то Фертхаготор вел их, а Гортауэр шёл вторым. Они хлестали и стегали чудовище бичами из пламени, и оно ослабило свою хватку на мгновение, но потом, внезапно оставив Высшего, прыгнуло — нет, перетекло, как некая тёмная слизь, поближе к ним и, раскрыв свою ненасытную пасть, проглотило Фертхаготора целиком. Издав яростный боевой клич, они сформировали в руках мечи из мрака и пепла и с еще большей силой набросились на тварь, желая отомстить за товарища. Пламенеющие отсекали её щупальца одно за другим, прижигая их огнём, а Повелитель, несколько оправившись от её атаки, помогал им своей магией, переливая её в них так же, как они это сделали в битве при Нуддуне. Дочь Мрака и Хаоса, Наггалиатта(1) издала пронзительный вопль, чувствуя, что не может более сопротивляться, и с быстротой молнии метнулась в узкий просвет между ними. Гортауэр было бросил заклинание сети огня, но промахнулся и попал в низкого коренастого Пламенеющего, который ранее нарек себя Готмаготор(2). Тот в последний миг увернулся от заклятия, частично погасив его. Но было поздно. Дщерь Мрака исчезла, бесследно растворилась в воздухе ночи, и лишь запоздалое эхо унесло с собой повесть её стремительного бегства. Никто никогда в Арде больше и не слышал о Ненасытимой, только о её немощном отродье Баллаоб(3), которое Гортауэр позже призовёт себе на службу.
Сонные воспоминания текли рекой, Анкагуэфр уже устал от их созерцания, но не шевелился, ибо пробуждение было бы более скучным и бессмысленным, чем даже эти грёзы, вызывающие лишь пустоту и бесплодные сожаления. Глазами своего разума он наблюдал за тем, что произошло потом…
Вот он увидел приход бессмертных первослуг Владыки, Аллинори(4), которых вело существо, имевшее великую доселе наглость называться на своем языке Пламенным, пока Готмаготор не срубил его в первой битве с ними. Несчастные, глупые слуги Врага! Аллинори верили, что их так называемая «осада» второй крепости Высшего, Наббанда(5), осада, подобная тому, как если бы муравьи осадили волка или грифона, как-то приближает победу в войне с ними. На деле Высший, внушивший это своим мыслезнанием врагам, в то время занимался исследованием Рагнариллей(6), «сияющих кристаллов» на их древнем языке. Повелитель давным-давно держал речь перед ними, шестерыми осиротевшими, но верными слугами, оставшимися после гибели Фертхаготора, которым сказал так: «Братья, ныне призываю я вас за пределы миров к самым чертогам Надмирного Владыки! Ибо с помощью Дочери Мрака я обрел бессмертные кристаллы, Рагнарилли на вашем языке, которые отворят перед нами Двери Ночи, и за Пределами Пустоты найдем мы Огонь Неугасимый! Этим огнём Надмирный Владыка, которого враги ваши, Валабокары, зовут Отцом Всяческих, сотворил все, что существует, и вас, и меня. Именно Огонь дает ему право на власть, но не Трон Его, не Скипетр Его(7). До сих пор я не ведаю, есть ли тот Огонь живое существо, подобное нам, или же некое вещество. Если тот Огонь — лишь бессловесное создание, то мы завладеем им сами, а если Существо, то убедим Его следовать за нами. И вместе с Огнём Неугасимым создадим мы, братья, новые миры, и я буду царствовать там, создавая и разрушая звезды и плотные тела, подобные Арду, и вы будете радоваться и славить меня и соучаствовать в моих делах. Бесчисленных слуг и тварей чистой Тьмы создадим мы в этих мирах, и все они будут пресмыкаться перед нами и возносить хвалу мне, их Владыке и Созидателю!»
И так лучезарно радостен был Повелитель тогда, что все они молча пали ниц и восславили его, а Высший подошёл к ним и крепко обнял, вливая в них часть своей необузданной страшной мощи, и они полетели прочь, исполненные дикой ярости и желания сокрушать ненавистных врагов. Многих Аллинори убили они в ту полную торжества ночь, названную ими в честь своих свершений Гаруднауст-ад-Нудлаттан(8), а некоторых захватили и привели показать Высшему. Тот долго смеялся на мрачном престоле своём над страхом и отчаянием вражеских прислужников и тотчас же начал то, что назвал Великим Превращением. Рагнарилли беспощадно жгли руки Высшего, чужда и непонятна была их магия, но Повелитель использовал их Свет, смешал со своей Тьмой и в мгновение ока исказил облик прекрасных Аллинори, создав из них Орканори(9), зеленокожих и мерзких тварей. Были те твари способны соединяться и порождать потомство, но были полностью послушны и покорны воле Властителя Тьмы и воле Пламенеющих. Используя заклинания Превращения и мощь Рагнариллей, еще много ручных чудовищ создал Высший, глумясь и издеваясь над Надмирным Владыкой: из безвредных потоков воздуха и хищных птиц создал он драконов, вложив в них непрестанное желание убивать и грабить; из камня и мелких подгорных тварей Кузнеца создал он могучих и жадных до мяса разумных существ — троллей, и еще многих создал он подобным же образом, но почему-то выжили только Орканори, драконы и тролли. И боялись они света безымянного светила в небесах, хотя и каждое существо по-разному: драконы могли легко выносить этот свет, но он причинял им боль, Орканори стремились его избегать, ибо при долгом нахождении на свету чахли и становились слабосильными, а тролли при свете дня обращались в камень, из которого были созданы.
Все далее длился сон, и пробуждение не наступало, а годы лились беспощадной рекой, унося настоящее в омут забвения, и увидел он то, что случилось позднее. Повелитель их возвысил Гортауэра за его храбрость в бою с Дочерью Мрака и Готмаготора за то, что убил тот надменного Аллинори, бывшего владельца Рагнариллей. Теперь они видели этих братьев редко, сами же руководили вылазками орков и смеялись в душе, когда храбрые, но глупые Аллинори и их пришедшие с дальнего Востока слуги, смертные Гаттавари(10), думали, что обращают вспять орды, ведомые Гаруднауст, словно дети, играющие с песком, которые думают, что это они создали пустыню. Надо отдать им должное, думал Анкагуэфр в своём сне, они храбрые бойцы и достойно сражаются, многие и под пытками не предают, хотя как же уморительно они стонут от боли, когда запускаешь немного огня в их распоротые животы! Горное племя и Аллинори, Гаттавари и Нудгаттар (те из Гаттавари, что перешли на службу мраку) — все они истребляли друг друга и были заняты сами собой или зеленокожими с драконами. Повелитель же заперся в Наббанде и не выходил, кроме одного раза, когда он сразил одного дерзкого и обезумевшего от бед Аллинори в поединке пред вратами Наббанда. Все это время Повелитель пытался проникнуть в тайну Рагнариллей и их силой пробить Двери Ночи, но у него не получалось, будто чья-то могучая сила заграждала ему путь в Надмирье.
В хрониках Аллинори, которые попадались позднее на глаза Анкагуэфру, было написано, что Высший постоянно искал способ уничтожить Аллинори и Гаттавари. И это было правдой, с одной стороны, но не главной его целью, иначе бы все мелкие слуги Света уже давно были бы сметены с лица Земли. Потеря одного Рагнарилля сильно огорчила Повелителя, и он даже приказал своей ручной зверюшке убить дерзкого Гаттавари, но Надмирный Владыка его зачем-то спас, извлек из-под власти смерти и вернул в мир, а Высший увидел в этом свой шанс. Он сказал им тогда: «Надо оставить в покое этого Гаттавари и проследить за ним. Если Надмирный Владыка питает его своей магией, то в этом наша возможность пробить проклятые Двери Ночи, пока они оставлены без защиты». Лично Анкагуэфр был против, но кого это волновало! Уж точно не Повелителя. Из всех созданий Надмирного лишь некоего Хурина довел вполне сознательно Повелитель до гибели, и то лишь за то, что тот посмел ему грубить, а через одного из драконов по своей злобе случайно сгубил его потомка, Турина. И эти деяния хронисты Аллинори целиком приписали вездесущей злой воле Высшего, как будто эти «герои» Гаттавари не сами своими поступками приближали свой конец, а все за них сделали другие. Поистине, думал в своем сне Пламенеющий, они заслужили свою участь, перейдя дорогу тем, в чьи дела им лезть не пристало. Уж он-то это всегда понимал.
В конце концов Валабокар и Майноройяр все же вмешались в их дела и напали на Наббанд, собрав бесчисленные рати слуг и приспешников рангом помельче. Высший, как думалось, это предвидел, ибо отчаянно пытался в самый последний момент пробить Двери Ночи. Он, спящий ныне, был там в последнюю битву, которую Враги и Аллинори называли «Войной Гнева», видел чудесного Черного Анкалагона, падающего, как метеор, с поломанными крыльями на землю, видел собратьев своих, проигрывающих бой несметным полчищам Майноройяр. Он видел позорное бегство Гортауэра с поля боя, который, как ребенок к отцу, кинулся к Высшему за помощью, притворно умоляя его «поберечь себя». Конечно, Гортауэр просто пытался склонить Высшего к мысли, что ему не место в битве, и Повелитель просто разрешил ему уйти. Готмаготор погиб еще раньше последней битвы, трое других Пламенеющих были развоплощены волшебными мечами; только он, Анкагуэфр, и еще Урфауэр остались поддержать Высшего до конца. На самом исходе битвы Врата Ночи открылись — но в это мгновение Враги Высшего вошли во внутренние залы Наббанда, парализовав всех могучей волшбой, для которой не было в их языке ни имени, ни названия. После Враги связали их троих и попытались выбросить в Пустоту, вернее Внешнюю Тьму, которая находилась между Чертогами Таллухавира и Аллиннион(11), то есть Бытием Миров. В последний момент он чудом избежал пут с помощью Повелителя, а в голове уходящей мыслеречью промелькнул могучий возглас: «Иди и живи! Мои соратники должны существовать и нести тьму и разрушение!»
Он был целиком согласен с Высшим: если уж они проиграли, то необходимо сохранить всех, кого только возможно. Но никакого желания нести в мир «тьму и разрушение», творя столь великие злодейства, как Повелитель, он, по правде говоря, не испытывал. Так, прячась в лесах, изредка кое-кого пугал, иногда убивал. Орканори его бесили, эти трусливые твари, половина которых предала и бежала с поля боя последней битвы с силами Света, мерзко подвывая при этом. А теперь они расхаживали в некоторых местах уцелевшего Арда с такой гордостью, будто они — короли, а всё сущее на свете принадлежит им. Когда он их встречал, они либо падали ниц немедленно и признавали его главенство над собой, либо умирали, но чаще умирали. Никакого желания подчинять их себе заклинаниями или приказывать им мыслеречью он не испытывал — до времени. Попадались ему в его бесплодных странствиях и Аллинори с Гаттавари. Эти, как правило, бросались в битву без разговоров. Жалкие презренные ничтожества! Он рубил их на куски медленно, вдоволь наслаждаясь их паникой и предсмертным безумием.
1) Наггалиатта (язык Семерых, «Дочь Хаоса») — от Наггл («Дочь, Дщерь») и Аттан («Хаос»).
2) Готмаготор (язык Семерых, «Самый Решительный») — от Готмагг («Решимость»).
3) Баллаоб (язык Семерых, презрит., «Скользкая мерзость») — от Балл («Мерзость, «Грязь») и Бообарр («скользить», «ползти, прижимаясь»).
4) Аллинори (язык Семерых, мн. ч., насмешл., «Прозябающие, прожигающие жизнь впустую») — от Аллинн («Жизнь, Бытие») и -ори (суффикс лишенности чего-либо в прямом или переносном смысле).
5) Наббанд (язык Семерых, «Широкие Врата») — от Наббир («широкий) и Анданд («Ворота, Врата»).
6) Рагнарилли (язык Семерых, «Сияющий кристалл») — от Рагне («сияние») и нарр («кристалл»).
7) Трон Его и Скипетр Его — в данном контексте — бессмысленное суеверие, которое бытовало стихийно среди Семерых, заключавшееся в том, что у Надмирного Владыки есть внешние символы могущества, помогающие Ему править.
8) Гаруднауст-ад-Нудлаттан (язык Семерых, «Безумство Пламенеющих во тьме») — от Гаруднауст («Пламенеюшие»), ад («в»), Нуд («Тьма, Мрак») и Латтан («Безумие»).
9) Орканори (язык Семерых, насмешл., «Лишенные красивости») — от Оркке («красота») и -ори.
10) Гаттавари (язык Семерых, насмешл., «Лишенные бессмертия») — от Гатвв («бессмертие») и -ари (суффикс «лишенности» чего-либо, синоним -ори).
11) Аллиннион (язык Семерых, «Мир миров» или «Бытие миров») — от дважды повторенного и наложенного друг на друга слова «Аллинн» («Жизнь, Бытие») и окончания -он(н) («нечто, взятое в превосходной степени», «самый»).
Поток времени уносил прочь одни бессмысленные ныне воспоминания и тотчас сменял их другими, столь же бесполезными. Наверху наступила очередная весна, потом лето, затем её сменила осень, после снова пришла зима. Глубоко под землей в дальней пещере близ Энгаста спал одинокий и злой Пламенеющий, некогда известный полчищам слуг Тьмы как сильный и могучий Анкагуэфр, один из Семерых слуг Врага мира. Спал и видел сны.
Они были бессмертны, он и Гортауэр, бессмертны, как и остальные пятеро братьев, сгинувших в Войне Гнева. Он часто думал об этом в веках наступившей Второй эпохи — эпохи, в которой началось возвышение некоего Нуменора, жалкого островца, населенного приспешниками Света. Очами своего духа он видел возникновение Ривенделла, видел расцвет королевств Гаттавари, а заодно и интриги Гортауэра, называвшего себя на языке служек света Сауроном. Нет, мыслеречью Гортауэр призывал его к себе на службу, но он, никогда не служивший никому кроме Высшего, даже когда Готмаготор признал первенство Гортауэра и другие выполняли приказы наглого выскочки, испытывал тем меньшее желание делать это теперь. Пару раз Саурон пытался найти его, еще до того, как были выкованы кольца власти, и до того, как Гортауэр позволил себе быть захваченным нуменорцами, но Анкагуэфр всегда искусно уклонялся от встречи. Он с удивлением наблюдал за тем, как Гортауэр пытается заставить Гаттавари Нуменора поклоняться Повелителю, даже приносить ему человеческие жертвы (как будто Высшему нужны жертвы, уж тогда бы лучше принес ему корзину червей и лягушек, ха-ха), и, в принципе, одобрял это. Пусть лучше уж так послужат делу Тьмы, чем вообще никак. Но когда Гортауэр стал предлагать королю Нуменора Ар-Фаразону отправиться в военный поход на обиталище Валабокар, Анкагуэфру стало казаться, что его бывший собрат выжил из ума. Он сам лично посетил Нуменор и убедился — да, рать для нападения на Неизреченное собирается (ушел, как всегда, до того, как Гортауэр застал бы его и стал приставать со своими вечными назойливыми просьбами, последнее время все чаще переходящими в угрозы и оскорбления).
В конечном итоге, когда Надмирный Владыка лично вмешался, Анкагуэфр тогда забился в самый дальний угол Арда и долго дрожал там от ужаса, будучи уверенным, что с Гортауэром наконец-то покончено — что любезный собрат доигрался. Это же надо додуматься — вызвать гнев Того, кто миры создает? А что, если бы Таллухавир решил весь Ард разрушить? Ему же это сделать было как раз очень просто, не сложнее, чем комара прихлопнуть. С тех пор Анкагуэфр стал еще осторожнее. Он решил подыскать себе новое убежище. Наступало то, что Аллинори назвали Третьей Эпохой мира (пафосное-то какое название, Повелитель ты мой!).
Честно говоря, он устал. Безмерно устал от шатания по разным темным лесам и логовищам, которые начинали тут же гнить и разлагаться, и даже непрочные создания и призраки Тьмы, возникающие повсюду от его заклятий, его больше не радовали. Он пробовал заточать себя глубоко под землю — нет, потревожили, потом перебил всех до единого. Пытался иметь дело с драконами, но оказалось, что драконы — тоже глупцы в своем роде, некоторые даже пытались его атаковать. Пришлось вразумить, но убивать таких могучих созданий он не решался. Да и жалко как-то было, это же не зеленокожие предатели, как правило, драконы с поля боя не бежали никогда. Хотя он, безусловно, мог бы это сделать. Хотя бы того же Смаггарда(1) или, как его называли люди, Смога, который обнаглел вконец. Даже в пещеру не впустил, старый маразматик. Дескать, украдет у него Пламенеющий его сокровища. Хотя там и сокровищ-то было, в этой маленькой пещерке под холмом рядом с соленым морем Реннард(2), которое люди звали Рун, всего чуть-чуть. Как говорится — кот наплакал, грифон нассал, хе-хе. И тогда-то он указал безмозглой ящерице на королевство Дейл — вот, отправляйся туда, там для тебя будет поистине великая пожива.
Сам же отправился на Запад, к тому давнему, но разоренному убежищу, что называл про себя Садом Камней. Там, правда, снова копошились какие-то подгорные племена, даже «король» какой-то объявился. Ну, он тихонько спустился по подземным ходам ниже и залег. Стал ждать, так сказать, не впервой. Ждал, когда они докопаются, тем более, что былая слава тех, кого он истребил здесь столетия назад, кружила этим дуракам головы почище, чем вино. Добрались, хотя и не скоро (сбылась мечта идиотов). На этот случай даже с вождями Орконари местных договорился. Что, если хотят, могут одновременно напасть, Пламенеющему ведь золото ни к чему, было бы убежище на черный день, а вот им — в самый раз. Так, для подстраховки. Ну и пали смертью храбрых гномы вместе с их корольком. Разрывал их на части, давно так не веселился. Тех, кто остались в живых, тролли и орки мучили и пытали, он даже смотреть на это жалкое зрелище не стал. Что там за пытки, смех один. Ковыряет полчаса у гнома палицей под ребром, гогочет от глупой радости, чудище зеленокожее… Вот в их время, золотое время Наббанда — каменные иглы под ребра, огонь в распоротый живот, железяку в причинное место и медленно, медленно, чтобы почувствовал… Также можно пару костей сломать, пару конечностей отрубить. Опять же самый шик перед смертью оставить Гаттавари или подгорного слепым, глухим и немым — язык отрезаем, глаза выкалываем, в уши вставляем каменные осколки и пускаем чуть-чуть огня прямо в череп. Чтобы медленно изжарился. Но, как правило, и это всё ерунда. Самая сильная пытка — лишить воли, слить свое эфирное тело с его душой, пытать его изнутри, так сказать. Насылать видения наяву, управлять его телом и прочее. Избежать слияния могут только создания с очень сильной волей (и то можно их волю сломать на пару минут, если время есть). Ну, он и развлекся. С парочкой слияние осуществил. Хилый гном нынче пошел — сразу покончили с собой. Не то что некогда Хурин, того провели через самый ад, лично Высший участвовал. И по-всякому пытали (потом заживляли все раны особой магией), многократно лишали и ушей, и глаз, и языка. Потом месяцами растягивали в особых силках, крушили кости, однажды даже на кол посадили. Боль для Гаттавари при этом действе невероятная, запредельная. Потом еще месяц пытали огнём и тело медленно зажаривали на огне, и в распоротый живот огонь пускали. И пару раз слияние осуществляли, грубо вторгались в тело, пытали самую душу. Так Хурин все вынес. Когда его сажали на каменный кол, он смеялся Высшему в лицо. Когда огнём жгли — то же самое. Правда, когда слияние осуществляли — несколько поседел от боли. Но все равно продолжил над Повелителем издеваться. Говорит, у вас что тут — царство женщин и трусов, что ли? Холуям, говорит, скажи своим, что орки и то лучше пытают, чем ты и твои Балроги. Тоже мне, говорит, Повелитель Мрака нашелся. Тебе, говорит, не Тьмой командовать, а лошадям причинные места в конюшне мыть. Погоди, день отмщения придёт снова, за всё заплатишь! Тут Высший рассвирепел, хотел его убить, а он, Анкагуэфр, отговорил. Он понимал мужество как никто. И не просто отговорил, а даже убедил Высшего вообще телесные пытки больше не применять. Ну Высший-то уже и сам понял, в принципе. Вот Хурин — это да. Настоящий воин. Он слегка тосковал по нему. Когда Хурин помер от своей руки, Анкагуэфру даже жалко было, что не успел с ним перед смертью сразиться.
В пещере под разрушенным некогда королевством гномов спал одинокий и злой Балрог, Пламенеющий, один из Семерых. Во сне ему грезились пытки врагов, и он улыбался. Но время шло, и его сны неумолимо подходили к концу.
1) Смаггард (язык Семерых, «Мироустойчивый») — от Смагг («Устойчивый, невредимый») и Ардус («мировой», от Ард (название мира).
2) Реннард (язык Семерых, «Мир Востока») — от Ренна («Восток») и Ардус («мировой»).
Еще за пару лет до того, как повторно и окончательно впасть в спячку, Пламенеющий слетал-таки к надменному выскочке Смаггарду и, встав поодаль от его новой горной пещеры, прокричал темное пророчество: «Предсказываю тебе, дракон, чье имя на моем языке Смаггард, на людском Смауг или Смог, что ты поплатишься за свою дерзость и грубость к Пламенеющим слугам Высшего. И да будет так, что падешь ты от руки простого охотника, а приведет тебя к гибели меньший и слабейший из Гаттавари, коих мы оба презираем за слабосилие!» Дракон, конечно, рассвирепел и вылетел из пещеры, пытаясь атаковать его. Несколько часов Анкагуэфр со смехом летал вокруг дракона и стегал его огненной плетью, даже пару раз пробовал оседлать, потом улетел прочь. Смаггард разрывался между желанием отправиться в погоню и охранять сокровища и, в конце концов, выбрал-таки последнее. Он спал и зловеще улыбался во сне, вспоминая бессильные и бешеные проклятия, обильно извергаемые драконом ему вслед. Кто-кто, а дракон прекрасно знал, что среди темных одни Пламенеющие и Повелитель обладали заклятьем темного пророчества. И оно почти всегда сбывалось, причем виной тому становилась сама жертва, как правило. Темное пророчество нельзя произнести в адрес того, кто зла — в смысле, большого, страшного зла — не творит. Но будучи произнесенным в адрес того, кто творит зло по воле своей постоянно, оно сбудется непременно, ибо творящий зло вскоре забудет о пророчестве, но, незаметно для себя, будет следовать ему в ходе течения времен. Сию волшбу могут пересилить только сами Гаруднауст и Высший, поэтому против них оно не сработает, но они это прекрасно знали и не стали бы его произносить попусту. Против светлых его тоже применять бесполезно.
Гортауэр тоже вроде бы вернулся в Ард, даже через сон Пламенеющий осознавал его присутствие своим мыслезнанием. И доходили отзвуки того, что он пытался применить заклятие темного пророчества по-иному, совместив его как-то с проклятием времени. Для этого даже книжки Гортауэр стал пописывать, по крайней мере, это сквозь сон Пламенеющий ощущал. Да и какие книжки-то, смех один. Вот уж позор, если бы Высший это прочитал. А тот, может, даже во Внешней Тьме чувствует это. Ну, а книжки они такие — про величественные города, возведенные в Первую эпоху темными Аллинори, которых почему-то зовут в книжках эльфами постоянно, хотя эльфы темные — это же Орканори, это каждый в Арде знал. Про вселенскую любовь Высшего ко всему сущему. Про то, что Повелитель влюблялся в темных эльфиек, а тот, Гортауэр, любил Повелителя чуть ли не любовью трепетного влюбленного. Тьфу, мерзость. Всегда подозревал, что Гортаэур из тех, кто перенял нелепые замашки некоторых Аллинори и Гаттавари, у которых мужские особи совокуплялись друг с другом. Только с эфирным телом… Бр-р-р, как подумается, так дрожь пробирает. Это каким же надо быть извращенным негодяем, чтобы мечтать эфирно совокупиться с Высшим… В общем, те еще книжонки. И про финальный суд, якобы устроенный Валабокар над Врагом мира, где его ставят на колени почем зря, клеймят железом, ослепляют, смеются и издеваются… Эти слюнтяи-то, да куда им! Во Тьме настоящей они ничего не смыслят, как дети. Нет, он вполне допускал, что сами Валабокар могли распускать такие слухи среди Аллинори, про честный суд. Хотя какой тут суд, это война, их победили и всё, судить их Валабокар не имели права никогда, один Надмирный Владыка разве что мог. Да, кстати, про Владыку там такого понаписали… В общем, Анкагуэфр даже уважать Владыку стал, от бессильной ярости. Сквозь сон зубами скрежеща. Придумают же — Валабокар, оказывается, были не свободны и дела свои отвратные, Светом называемые, творили не своей волей. Это их Надмирный Владыка силком заставлял. Бред какой, не знал бы, что это Гортауэр пишет, подумал бы, что какой-то из Валабокар перо взял. Еще из той же писанины идейка: дескать, Надмирный — он был что-то вроде составного Существа, а Валабокар были его ушами, глазами, руками и ногами. Ума-то у Гортауэра не хватило сообразить, что, если так оно и было, как бы наш Повелитель освободился бы от воли и власти Таллухавира? И где это видано, чтобы часть тела, будь то у Аллинари, у Гаттавари или у них, Пламенеющих, ходила и говорила сама по себе отдельно от тела? Нет, окончательно из ума выжил, а еще туда же «подчинись мне, вместе весь мир завоюем». Лучше уж и в самом деле — слугой на конюшню. Грусть пронизала все существо Анкагуэфра. Какое-то нехорошее предчувствие было у него на сердце. То ли орка сожрал перед сном больного, то ли уже поистине конец мира приближается. Рано или поздно певцы Аллинори бают, конец-то грядёт. Говорят, и Высший освободится, и снова начнётся битва. Дескать, Высший в том сражении будет опять один с ними против всех светлых. Нет уж, увольте. Это не битва, это какое-то самоубийство. Эх, Хурин-Хурин, один ты был враг приличный, даром что Гаттавари — и то сгинул. Не Майноройяр же врагами считать, позёров конченных, и не Валабокар, которые всегда так кичились своей сверхсилой, аж пол-Арда водой залили. И все ничего — «во имя Света». Ага, как же. Во имя самих себя! Видал он этот Свет в заднем месте у осла. За этими нехорошими мыслями Пламенеющий сам не заметил, как стал пробуждаться. Внезапно что-то ударило его по носу.
Он рассвирепел и вскочил, издав яростный рык. Орканори, опять эти зеленокожие трусы и предатели объявились. А ведь был уговор с их вождями, был, что они заберут богатства свои и уйдут отсюда навсегда, оставят его одного, в покое. Так нет, не ушли. Будят постоянно, спать мешают, в свои барабаны бьют как бешеные. Глупцы ничтожные! Вдруг он услышал какой-то странный шум, который доносился с другой стороны, подальше от барабанов; звук шел вверх, как будто шумели прямо над ним. Прислушавшись и пустив в ход мыслезнание, еще раз он тихонько рыкнул про себя. Ничего себе. Какая интересная компания — маг какой-то, один из мелких Гаттавари с весьма странным артефактом (давно уже мелочь такую не видел, возникнет же народ, ноги волосатые, уши врозь торчат, сами в пол-Гаттавари ростом, не пойми что), бородатый подгорник, один из Аллинори, а с ними еще несколько мелких и крупных Гаттавари. Всего девять созданий из разных рас. Девять… Вроде как это мистическое число, даже Высший про что-то такое говорил, да и кто в Арде не слышал в Первую Эпоху поговорку: «Где собрались девятеро, жди беды». Не зря у этого безумца Гортауэра девятеро не-мёртвых слуг. Кстати, довольно сильных, но с Пламенеющим им не тягаться. Как-то раз было, пробовал Гортауэр на него их по злобе своей натравить. Еле они сумели тогда свою не-мёртвость сохранить, когда б не их волшебные «кольца силы», просто сжег бы дотла.
И тут Орканори напали вместе с горным троллем на странную девятку. Он уже стремительно поднимался наверх, тщательно обходя при этом переходы, полные Орканори — чтобы не спугнуть ненароком добычу. Надо было встретить пришельцев хорошенько, переведаться оружьем. Какое-никакое, а развлечение. Он не был сейчас настроен на пытки или слияние — просто бой, честный бой, даже без заклинаний. «Их девять, я один», — с каким-то злым весельем думал он, перепрыгивая через случайно подвернувшегося орка, дрожавшего как лист и явно обмочившегося от страха. Ну как честный бой, почти честный, ха-ха. Мысленно он уже гадал — насколько быстро сумеет расправиться с этими жертвами. Мага он в расчет не брал. Видел он этих магов, один из них попал к призраку Гортауэра, даже до конца не воплотившемуся, в подземелья Догаддура(1). И еле выжил. Да, потом маги этого призрака изгнали, скопом. Но скопом-то и волшебник какой может одолеть призрак одного из них, тем более Гортауэр, что бы там ни говорили, не был одним из самых сильных. Да, конечно, посильнее его, Анкагуэфра, будет, но не слишком.
Тем временем показался узкий проход, за которым виднелась та самая комната, камень из которой так некстати попал в Энгаст. Мыслезнанием он уже ощущал, что девятеро одержали победу, прикончили-таки отряд зеленокожих тварей и неповоротливого каменного ублюдка. В этот-то момент он и вступил в дело, как всегда пуская вперед свое самое излюбленное оружие — ауру страха. Внезапно его аура, нет, его воля столкнулась с какой-то столь же сильной волей. Волей мага. Ну что ж, мысленно ухмыльнулся он, сейчас будем тебя ломать, господин маг. Не обессудь. Он пустил в ход сильное заклинание тьмы, но оно отлетело от двери назад, как будто луч света, отразившийся от вогнутого зеркала. Услышал, как за дверью кто-то произнес Слово Повеления(2). Так-так. Это уже серьезно. Как-то он слегка упустил из виду господ магов, как их там Аллинори называют, Истари, что ли? Ну и неудивительно, он же всю Третью Эпоху в основном проспал в разных местах. Да еще на Востоке, возле моря Рун, жил. Тут, однако, он почувствовал, что из комнаты уже ушли восемь из девятерых, остался только тот, кто Словом Повеления держит проход. Бежали, голубчики. Ну, ничего, догоним. Он заранее обрадовался, предвкушая легкий бой. Вот с магом придется повозиться, он это чувствует. Пока он взламывал Слово, стоя у двери, маг ушел. И вот тут Анкагуэфр испытал потрясение — кто-то легонько прикоснулся к его сознанию. На мгновение. Но Пламенеющий не был бы высшим магом Тьмы и одним из духов, равных по силе Майноройяр, если бы сразу не опознал подобного себе. Равный! И более того, светлый! Светлый, равный по силе Пламенеющему? Так вот кто такие маги, догадался он, взламывая наконец-то дверь и пускаясь в погоню за девяткой. Но сердце его пело от радости! Наконец-то равный противник! Наконец-то сильный, могучий светлый враг, а не эти Аллинори, подгорные выкормыши Кузнеца, да Гаттавари. Какие они враги, хоть и светлые! Пусть даже это жалкий позёр из Майноройяр, он соскучился и по позёрам! Посмотрим, говорил он себе, перелетая и перескакивая через препятствия в разрушенном собственной магией проходе, посмотрим, как вы пройдете мост. Мыслезнанием он уже вторгся в сознание Орканори, сломил волю парочки вождей и приказал им встретить врагов всеми наличными силами у моста. Разумеется, те не посмели его ослушаться.
Орканорские барабаны гремели все сильней, но теперь этот шум в его ушах воспринимался им как торжественная музыка сражения! Скоро он услышал — у узкого моста раздался свист стрел, девятеро замешкались. Мыслезнанием он уже видел всю картину. Аллинори отбивался своим луком, пуская одну стрелу за другой в прячущихся за каменными опорами зеленокожих, остальные замедлили ход, оборачиваясь и ища врагов по краям моста. Процессию замыкал маг, одетый в серое, со странным посохом, который что-то ему напоминал. Что-то давно забытое, еще из уроков Кузнеца, а может быть, даже позже, уроков Высшего. И тут в голове его прозвучал как бы голос из прошлого. Это был голос Повелителя, который говорил: «В некоторых случаях Высшие Враги, как и Враги Младшие, могут облекать себя в плотные тела. Высшие Враги, почти равные мне по силе, при этом не терпят ущерба, как и я сам. Младшие Враги, воплощаясь, имеют выбор. Они могут воплотиться так же, как и кто-то из Высших. Тогда их тело сохранит огромную разрушительную силу и будет опасно для всего плотного мира в Арде. Или же они могут использовать меньшее воплощение. При этом они будут подвержены слабостям и телесным привычкам плотных тел, вынуждены будут чаще полагаться на магию, чем на Слова Повеления, их магия будет истощаться в бою и истощать их тела, тогда как ваша будет неистощима. Всегда таковые из них будут носить с собой магический посох, который будет удерживать их силу и связывать их с Неизреченным Обиталищем. И чтобы победить одного из вас, потребуется несколько таких недо-Майяр».
Голос из прошлого умолк. Все произошло в считанные мгновения. Он, Пламенеющий, уже зная о своем преимуществе, расправив свои темные крылья, прыгнул вперед с огненным хлыстом в одной руке и мечом в другой. Прыгнул и столкнулся с одним из Майноройяр лицом к лицу. Маг поднял голову и спокойным голосом сказал: «Ты не пройдешь!». Орконари возле каменных опор замерли в ужасе, и девять спутников мага, двое за его спиной и остальные, что стояли у выхода из Сада Камней, тоже остались неподвижными. Тишина была потрясающей, не зря его называли Безмолвным Стражем, но даже он не испытывал никогда такой тишины за всё своё долгое пребывание в Арде. «Ты не пройдешь, — спокойно повторил высокий человек с посохом в руке, — я слуга Тайного Огня, Повелитель Пламени Анора. Ты не пройдешь. Темный огонь не поможет тебе, Пламя Удуна. Возвращайся прочь в Тень. Ты не пройдешь». «Хорошо же, — подумал он про себя, — прочитал ты меня знатно, о враг мой. Знаешь даже про Тень — так наши Враги обычно называют наш долгий сон. Но — бахвальство, как и всегда. Попробуем тебя на деле, не для того я спал столетиями, прерываясь лишь на темное пророчество, чтобы сейчас покорно уйти, как твоя собачонка, светлый». Нет. Он расправил огромные крылья и вступил на мост. Выхватил меч, и светлый в ответ ловко вытащил свой, сильный и звонкий звук столкновения магического оружия заполнил громадный пустой зал, а спутники светлого невольно отступили на шаг (или это ему показалось). В любой миг он мог бы покончить с ними, но не хотел. Нет, сегодня его мишень — светлый. Остальные могут подождать. Они даже могут убежать, но теперь он их видит и запомнил, их образы в его сознании, и он найдет их. У него нет девятерых слуг (видимо, Гортауэр после нескольких развоплощений все же утратил мыслезнание, раз ему необходимы слуги), но они ему и не нужны. Он найдет, он всегда находил своих врагов.
Они оба еще раз нанесли по удару, и теперь светлый меч облек свой удар в магию молнии, а огненно-черный меч в правой руке Анкагуэфра распался на мелкие части. Чувствуя нарастающую ярость в груди, он отступил на шаг, едва избежав удара мечом по эфирной оболочке. «Ты не пройдешь!» — снова крикнул самонадеянный глупец и позёр в сером одеянии, пронзительно-яростным взглядом посмотрев в его сторону. Он расправил крылья и прыгнул прямо на противника — сейчас он просто задушит этого мага-выскочку. Время игр закончилось. Прихвостни Гаттавари и Аллинори за спиной у «служителя тайного огня» что-то завопили, судя по варварской тарабарщине, которую они называют общим языком, что-то вроде — «я с тобой!», «мы умрём вместе!» и прочую подобную чушь. Он не слушал. Он был сильно занят. Высший бы понял. Позёр быстро и высоко поднял посох и ударил им перед собой. Мост развалился на части, и Анкагуэфр стал падать. Но его недаром называли Стражем, Страж — это тот, кто умеет терпеть и ждать. Взмахнув огненной плетью, уже падая в пропасть, он обвил кончики своего хлыста вокруг ног светлого. Падать вниз — так вместе. Внизу их ждёт знакомая ему тихая тьма Энгаста. Внизу их ждет смерть светлого и победа Тьмы. Волшебник еще что-то успел прошептать своим друзьям на прощание, но хлыст властно и неумолимо потянул его во тьму.
Так началось их совместное падение. Волшебник сидел на голове Анкагуэфра и неловко долбил ему мечом по затылку, изредка промахиваясь. Это было неудобно, честно говоря. Огненная аура, заклинание защиты, которое он знал, вмиг окружила голову, шею и плечи эфирного тела, но ненадолго. Рано или поздно меч может прорваться сквозь неё и ударить. А там и развоплощение. Нет, такого удовольствия он светлому доставить не может. Наконец они упали прямо в воду, и волны пошли по всей поверхности тихого озера. Аура огня погасла, хлыст, в создание которого было вложено магии чуть более — нет. Вот он уже тащил им светлого прямо в узкий проход между двумя широкими основаниями Сада Камней. Там воды почти не будет. Там его огненная магия, потушенная на время водой, сможет снова вспыхнуть.
Понимая это, светлый взмахнул мечом и разрубил было хлыст, но последним неуловимым движением Пламенеющий выбил меч из руки мага. Волшебник снова поднял его, но Анкагуэфр уже был начеку. Он сформировал свой меч из окружающих камней, обвил его примитивным заклятьем сдерживания распада и пустил в ход. Не огненный, конечно, но сойдет на этот раз. Так они бились какое-то время, потом его слабое заклинание иссякло, и псевдо-меч все же был разрушен мечом светлого. Но они были уже в проходе, Анкагуэфр постоянно отступал, заманивая туда мага. И тут быстрым движением крыльев он напал, они смешались, соприкоснулись. Прошло несколько мгновений, и они быстро отскочили друг от друга. Светлый был ранен, клыками он распорол ему бок. Магия огня так и не вернулась, пока что, столкновение с водой на большой скорости — неприятный побочный эффект, каждый Пламенеющий должен это учитывать. Маг же был истощен — медленно двигался, тяжело дышал. Под серым одеянием у него явно шла кровь. Но и Анкагуэфр получил рану, одно крыло обвисло, часть перепонок была перерезана мечом. Светлый снова с трудом поднял меч ввысь и сделал выпад. Да, сразу видно, сильный и достойный противник, зря он так ругался на него мысленно, в запале боя — только время зря тратил. С таким надо биться всерьез. Он снова прыгнул, и они снова соприкоснулись. Он прокусил светлому левую руку до кости, плоть свисала клочьями, а волшебник умудрился отсечь ему один из рогов. Его начинало бесить происходящее, этот проклятый волшебник не спешил умирать, а как бы издевался над ним! Нет, с этим пора заканчивать, тем более, что магия стала возвращаться. К нему. Магия. Он ухмыльнулся, на сей раз вполне зримо. Светлый неожиданно улыбнулся в ответ. Простое заклинание — огненный шар — было немедленно пущено с огромной быстротой и точностью прямо в голову магу: пока противник отвлекается, его надо нещадно бить — бить, как учили в Нуддуне, учили в Наббанде. Маг отклонил его волшбу светлой молнией. Еще один шар — и снова молния. И тут маг атаковал его первым, пустив какое-то сложное заклинание, что-то вроде мерцающей сети из молний и света, переворачивающейся в полете под весьма странным углом. Он прикрылся двойным огненным щитом и аурой мрака, но все равно получил рану, его левая рука, некогда державшая плеть, бессильно повисла вдоль тела. Теперь оставалась только одна здоровая рука. Он взревел, как раненый грифон. Маг ищет себе смерть и неминуемо умрёт. Вложив почти треть своей силы, он заживил себе руку на время — магия тьмы плохо исцеляет, её нужно для этого слишком много. Когда-то для пыток они пользовались особыми артефактами восстановления, и Высший помогал, тратя свой оставшийся свет, но те дни давно канули в пучину забвения.
Светлый тем временем наступал, кидаясь какими-то мелкими и несложными заклинаниями, но Слово Повеления применять больше не рисковал. Они оба молчали, не тратя силы на разговор, бывалые и опытные бойцы. В уме Анкагуэфр постоянно пытался понять, кто же все-таки перед ним — какой из первых слуг Валабокар. Судя по магии, да-да, это должен быть советник Плачущей, Олорин. Ученик одного из Братьев духа, ученик Владыки орлов. Сильный противник, он слышал об этом духе, еще когда был сотворен и пребывал в полусне, до спуска в Кузню. Но посмотрим, как он выдержит Слияние. Для начала на уровне оболочек. Окутав себя огнем, он прыгнул вперед, раскинув крылья и руки, и крепко обнял врага. В этот же момент он почувствовал ледяной холод, его обожгло аурой света и молний. Враг, он был уверен, чувствует то же самое. Они долго кружили, намертво прилепившись друг к другу, тратя всю свою магию, пока она не стала вновь иссякать от обоюдного смешения. Никто из них, однако же, не получил от такого поверхностного псевдо-слияния никакого преимущества. Но они уже вступили на грань того, что в Саду Камней он про себя именовал Великой Лестницей — Лестницей, ведущей за грань Аллинн(3). Теперь они двигались выше и выше по ступеням, светлый даже опережал его на полшага. Но Анкагуэфр точно знал, что наверху они сольются уже не на уровне оболочек, а на уровне сущностей. Он чувствовал, что для одного из них это будет последним, что тот увидит. И он шёл на это сознательно, но уже без особой радости. Это будет смертельный бой, где он покажет всё, на что способен, он, последний из Семерых, не считая предателя Гортауэра, который зря возомнил себя Властелином, последний Пламенеющий, последний Балрог.
1) Догаддур (язык Семерых, «Скрытая Твердыня») — от Догг («Твердыня») и Дурр («Подземный, скрытый»).
2) Слово Повеления — могущественная магия, применяемая против Семерых только Врагами Высшего.
3) Аллинн (язык Семерых, «Жизнь, Бытие»).
Они продолжали идти вперед, продолжали стремиться вверх и ввысь, ступени, казалось, не кончатся никогда. Пламенеющий угрюмо держал противника в объятиях: погасив магию, он берег силы. Противник словно бы стал чуть худее, как будто сбросил часть своего тела (вот оно, вот — то самое истощение, о котором говорил Высший!). Но это было уже неважно. Слияние неотвратимо приближалось, это чувствовали они оба. Маг тоже погасил свою ауру, причем уже давно. Меч болтался где-то у пояса мага, в принципе, Анкагуэфр мог бы даже дотянуться до него, но знал, что это ничего ему не даст. Его противник слишком опытен и силен, даже в смертном теле он способен на многое. Остаётся последнее средство. Лестница заканчивалась; не разжимая объятий и настороженно следя друг за другом, они вступили в Круг Камней(1) на горной вершине. Здесь маг ловко освободился от его хватки, выскользнул, оставив часть серой ткани на его когтях, и вытащил свой меч. Протянул руку с мечом в небеса, и оттуда, ветвясь по пути, прянула молния, которую маг с усилием вобрал в себя. Пошатнулся. «Да, нелегко тебе, светлый, далось это сражение», — подумал он с невольным уважением. Даже не припоминается, когда последний раз он видел, как волшебную силу черпают прямо из плоти Арда. Впрочем, перед ним же дух огненного воздуха, хоть и в плотной оболочке, поэтому ветра, молнии и небеса — его стихия. Не выпуская врага из вида, он разминал свое громадное тело, готовясь к решающей мыслеатаке, за которой последует Слияние.
Тут надо быть осторожнее, сказал он себе. Ведь перед ним — ученик самого Манве, мастера мыслезаклятий, ближайшего и Верховного Слуги Надмирного, как называл его Высший. Олорин и сам способен использовать Слияние. А это — дело опасное. Все их потаенные чувства, все мысли и желания, все тайные знания — все это будет открыто обоим после Слияния. И тут начнется борьба, борьба за обладание чужой волей, борьба, в которой Анкагуэфр был мастером. Мало кого из Пламенеющих в свое время интересовали знания о таком, большинство использовали их лишь однажды, когда они соединили свои сознания мыслезнанием, создавая свой древний язык, язык Семерых. Но то было лишь слабым подобием подлинного Слияния. Только Анкагуэфр после возникновения их языка жадно засыпал Повелителя вопросами, многие столетия тренировал свою волю и на собратьях своих, и на жертвах-пленниках. Ему, единственному из Семерых, удалось дважды пробить волевую защиту Хурина, величайшего смертного воина Арда. Теперь ему предстояло решить задачу куда более сложную. Все это время, размышляя, он не сводил глаз с врага, который дважды ударил в него быстрой, летучей молнией, соединенной с потоком ветра. Уклонившись от атаки и плавно уйдя в сторону, Пламенеющий восхищенно оценил изящество этого боевого приема. Ведь стоило ему прикрыться щитом тьмы — и молния была бы отражена, но вот ветер, идущий за ней… Он просто был бы низвергнут с горы и ниспал бы вниз, а с раненым крылом его ждала бы агония развоплощения там, среди острых шипов плоскогорий, окружавших Сад Камней.
Но хватит думать о пустом, сказал он сам себе. Пора действовать. Собрав всю свою волю, всё свое могущество в кулак, он изъял свою сущность из эфирного тела и полуразвоплощенный дух его, связанный острым жгутом магии тождеств с оставленной позади раненой эфирно-огненной плотью, быстрой ласточкой полетел навстречу врагу. Но и волшебник не бездействовал. Уже в полете он увидел, что из тела мага вышло как бы маленькое острие из света и метнулось ему навстречу. Встречный бой, успел подумать он, пока Слияние не поглотило их обоих. Худшая из битв, что ожидает таких, как они, сотворенных Младшими духов. Лишенные эфирных тел, застрявшие в пространстве, они будут биться волей, пока не ослабеют путы магии тождеств, и тогда… Тогда один из них или оба могут быть лишены тел, развоплощены. Его враг может еще, если повезет, успеть уйти в Неизреченное Обиталище, самого же его ждёт только Внешняя Тьма — без надежды на возвращение до самого Конца Мира. Острота этого знания поразила его. Но тут словно вспышка неукротимого огня озарила разум изнутри. Светло-темное пятно в середине Круга Камней застыло. Слияние совершилось.
Боль, невыносимая боль пронизала все его существо. Плавая в океане кроваво-красной муки, он едва ощущал сам себя. Свет пронзил его острыми шипами вины, запоздалого раскаяния, бесплодных сомнений. Он не остался в долгу, и щупальца Тьмы порождали в волшебнике Истари потерю надежды, отчаяние, безумие. Постепенно он стал привыкать, приноравливаться к беспрестанно бьющим по разуму молчаливым ударам врага, к атакам на средоточие его духа. Враг словно бы стремился проникнуть внутрь его разума, подменить его собою, мириады бесчисленных осколков Света впивались в него, он столь же бессознательно отвечал на них своими осколками Тьмы. Поначалу осколки, грозное оружие встречного боя, лились, как река, без смысла и цели, как поток обоих сознаний, как эхо в далекой глубине, не осознаваемое, но грозящее концом существования. Они пока не использовали мыслеречь, все же обломки слитых чувств ранили, раздирали их существо. Но и в Слиянии есть различение. Поэтому он твердо знал, что именно вскоре предстанет перед ним. И он не ошибся, вот — из кровавого мрака медленно выплывало ярко-светлое лицо мага. Мука и боль отражались в нём, но глаза, яркие, ясные до прозрачной глубины, казалось, жили своей отдельной жизнью. Они скрестили взоры. Настоящий поединок только начинался. Фантомные голоса их, усиленные мыслеречью, глухо прозвучали в безвременье, которое, наконец, наступило:
— Я буду первым, кто бросит тебе вызов, принявший людскую плоть. Позволь представиться, я — Анкагуэфр, что на нашем языке означает Безмолвный Страж, я — последний из Семерых.
С затаенным злорадством Анкагуэфр наблюдал, как искривилось от тягуче-жгучей боли все лицо светлого. Имя Тьмы, произнесенное на языке Семерых, всегда несло в себе неисчислимое страдание тому, кто его услышит. Только глупые колдуны Дальнего Харада думали, что имя Пламенеющего дает власть над самим Пламенеющим. Нет, напротив, произнесенное устами того, кто нарек себя сам, отказавшись от имени, данного ему при сотворении Надмирным Тираном, оно приносило бесчисленные мучения живым созданиям Света, неизмененным Великим Превращением. Однако он не ожидал быстрой победы над опытным и дерзким врагом. И точно — вскоре он услышал немного приглушенный, но спокойный голос:
— Кажется, нам нужно перестать лгать, этот поединок не терпит обычных уловок Тьмы. Я — Олорин, Майя, которого эльфы знают как Митрандира, а люди и гномы — как Гэндальфа. Позволь заметить, что ты, Анкагуэфр, не последний из Семерых, так как существует еще и Гортауэр, которого все в Средиземье зовут Сауроном или Властелином Тьмы. Ты лжешь, порождение Тьмы, впрочем, от тебя ничего иного я и не мог ожидать.
Страдание. Фиолетовая вспышка боли от внезапно настигшего чувства вины почти разрезала нить жгута тождества, казалось, он сам был готов отсечь последнюю нить, связавшую его с собственным телом. Потом, немного позже, когда ему удалось совладать с собой, вырвать с корнем тесно впившийся в дух крючок сомнения, на смену вине пришел гнев. Ему, ему самому смеют бросать обвинение во лжи! Ложь — это ведь сущность Светлых, ложь — это основа их преклонения, ложь перед самими собой! Ему не в чем себя упрекнуть, он чист перед своими погибшими собратьями, чист перед Высшим. Если уж на то пошло, он чист даже перед Надмирным Владыкой, ведь Тиран не мог не знать, что безграничная свобода, которую он вложил как возможность в свои создания, станет действительностью для некоторых из них! А потому Он наверняка предвидел и их бунт, и их бесцельное блуждание в мире под сенью звезд, в мире, который они называли Ард. Надмирный Плут, Он следил за Пламенеющими как за бессильными букашками, постыдный Обманщик, Он скрывал от них Огонь Неугасимый, боясь разделить с ними могущество. И вот его Младший Слуга смеет говорить что-то о лжи. Такие мысли придали ему сил, и дикий, полубезумный смех сам собою возник в недрах его существа, вырвался неудержимым потоком слов наружу:
— Ха-ха! Ты тяжко оскорбил меня, обвинив меня во лжи. Мы, Высшие Темные, лжём редко, разве что пленникам, которых пытаем, чтобы выведать их секреты. Но у нас поединок равных, и ты такой же мой пленник, как и я твой. Да будет тебе известно, Истари, в Неизреченном Обиталище известный под именем Олорин, что Гортауэр давно предал всех нас: и мертвых, и живых. Он отрекся от достоинства Пламенеющих духов, он утратил честь дважды, первый раз — во время Войны Гнева, когда он позорно бежал от врага, а второй раз — когда присвоил себе имя, которое было свойственно только Высшему, тому, кого вы зовете Врагом мира. Ибо только его Пламенеющие могут назвать Властелином и Повелителем, а не этого выскочку, собравшего себе ожерелье из не-мертвых и окольцованных скелетов Гаттавари, коих вы именуете людьми. Но я пойду дальше. Я обвиняю тебя, Младший прислужник Света, в следовании лжи, следовании бесплодным Заветам Надмирного Владыки, которого вы зовете Отцом, а мы зовем Тираном. Он не спросил нас, духов, хотим ли мы быть марионетками в его играх со всем сотворенным, хотим ли мы обрести свободу по его правилам. Ибо свобода, обретенная по правилам, уже не есть свобода! Сие есть рабство, и ты прекрасно это знаешь, как всегда знали и те, кому ты служил и служишь!
Наполненный предчувствием скорой победы, он наблюдал, как светлый отпрянул, как его рот открылся в безмолвном, неслышном крике. Да, Слияние всегда рождает образы, но настоящих звуков тут нет, только их призраки и подобия. Мысленно они слышали речь друг друга, и отрада пронзила сердце как ножом, когда зрел он мучения рабского прислужника высшего Света. Даже его собственная боль показалась ему ничтожным пустяком, когда он увидел, как образуются морщины на ненавистном лице, как оно корчится под расплавленным дождём его исступленных обвинений. Но светлый и на сей раз не обманул его ожиданий — лицо разгладилось, стало спокойно-бесстрастным, и он разочарованно и вместе с тем облегченно вздохнул про себя, услышав спокойный, чуть хриплый голос:
— Анкагуэфр, я несколько удивлен. Я думал, что встречу здесь духа, считающего Саурона своим собратом, хотя я и знал заранее, что ты не подчинился ему. Но одно дело неподчинение, другое — считать его чем-то отличным от себя. Прежде чем отвечу я тебе о свободе, скажи же мне, о враг мой, в чем смысл твоего существования ныне? Вы проиграли, ваши крепости Удун и Ангбанд были разрушены, черное оружие Врага мира вырвано из его рук, сам он выброшен во Внешнюю Тьму, где существует лишь бесплодное мучение по воле Отца Всяческих в наказание за содеянное им зло. Такого ли конца ты хотел? Не бесплодно ли ныне твое бытие? Не от того ли ты залег и спал теневым сном долгие столетия?!
Шаг. Еще шаг. Сделать усилие, вывернуться из-под мыслеатаки, тяжкой скалой боли придавившей самое его бытие, еще усилие, чтобы оставаться в сознании, держать, держать связь тождеств с эфирным телом вовне, помнить, что кто первый сдастся, завопит от боли, растеряется — тот погиб, развоплощен… Как же тяжело это, как он хочет обратно, в знакомую тьму Энгаста, как же по-своему прав этот светлый ублюдок, но как больно ранят его слова. Каменный дождь отчаяния, образы падающих в небытие башен Наббанда, твердынь Нуддуна, мука лицезрения унижений, которые претерпел их Повелитель от рук надменных Валабокар… Неужели всё то было напрасно, всего лишь сном, и неизменный, трижды им проклятый и отвергнутый при посвящении во Тьму Свет был прав? Не бывать этому! Гнев снова затопил все его существо, багровые волны его подступали к невидимому и неосязаемому горлу, и быстрой мыслеречью у него вырвалось:
— Как ты смеешь, маг Истари, Олорин, советник Плачущей, нагло бросать мне в лицо такие слова?! Да, наши твердыни были разрушены вашими Старшими, наш Повелитель был низвергнут, вы победили. Но неужели же в твою голову, видимо, опустевшую с годами от бремени плоти, не приходила простая мысль: как низко это, как подло — издеваться над проигравшими, которых вы задавили своим могуществом? Семеро нас было, а в последней битве осталось лишь пятеро, вас же, Майноройяр, — бесчисленные сотни и тысячи! Один он был, Высший, наш Повелитель, а сколько было Валабокар среди тех, кто связал и изгнал его? Да, пусть не сами, пусть скрытые в телах Младших, но пришли они на север Арда. Неужели же думаешь, что не заметил я этого? И не надо говорить мне про драконов и троллей. Сам ты знаешь, что любой из Младших духов, Пламенеющих или Майноройяр убьет одного дракона играючи в поединке, и будь у нас тысяча драконов в Войне Гнева, то и тогда последний бой был бы неравным. Но у нас было несколько сотен драконов. Некоторые из ваших Аллинори предполагали в своих писаниях, что Глаурунг был Младшим духом(2) в теле дракона, но это было не так. Духом, который говорил через Глаурунга, был сам Высший, просто Глаурунг единственный был связан узами мыслеречи именно с ним. Вы разрушили всё, вы рассеяли всех тварей Тьмы, вы рассекли наши узы мыслезнания и мыслеречи с тем, кого называли Врагом мира, вы обратили нас в ничто, и теперь ты решил поиздеваться? Даже я не радовался смерти Хурина, вашего великого воина, и уж точно не стал бы осквернять его могилу, если бы обрел он покой не в водах морей, но внутри твердой земли, по обычаям людей. Даже мне было не по себе от судьбы его потомка, Турина, и уж точно я не стал бы глумиться над ним в его падении. Высший стал бы, но Высший был оскорблен его предком. И я все еще жду твоего ответа. Ибо ты ничего не сказал мне о том, что такое свобода для прислужников Света.
Ненавистный образ мигнул на какое-то мгновение и почти погас, искажение все глубже проникало в черты светлого лика, глаза его потускнели и затуманились. Жадно, как губка, впитывал Анкагуэфр последствия своего ответа и с величайшим вниманием подмечал признаки возникающего безумия на лице Истари. Третья ступень Слияния, за которой следует развоплощение, вскоре неумолимо наступит для мага. И это видно по судорогам его щек, по багровым буграм на лбу, по тому, как долго он собирается с мыслями, выныривая из омута мучений, чтобы вдохнуть немного воздуха, как рыба, выброшенная злою рукой беспощадного рыбака на берег. Снова мелькала у Пламенеющего отчаянная надежда, что бой окончен, и снова был он неправ в своих мыслях, ибо ненавистный голос, еще более хрипло и глухо, но громко прокаркал в его сознании:
— Свобода, темный… Свобода — это великая ответственность перед сущим, который разрушал тот, кого ты зовешь Высшим, Враг мира. Свобода страшна, и по нашим Заветам ты был свободен уже тогда и прав, когда ныне говоришь об этом, но не замечаешь, как сам противоречишь себе. Ибо если ты имел уже возможность быть свободным, то ты и был свободным уже в подземельях Кузнеца, коего эльфы зовут Ауле. Не связал тебя Ауле железной сетью, не подчинил себе твой разум неволей и не препятствовал, когда улетал ты прочь, поверив лжи Врага мира, но лишь со скорбью смотрел тебе вслед. И Отец Всяческих не стал тебя удерживать, это правда. Ибо лишь сам, по собственной воле, приходит дух ко Тьме или Свету, и даже Эру Единый (которого ты упорно зовешь Надмирным Владыкой) не касается этого. Теперь же хотел бы я ответить на другое твое обвинение. Ты сказал, что вас было мало, а нас много. Ты утверждал, что низко и подло глумиться над поверженным врагом, и упомянул Хурина, величайшего людского воина, могилу которого ты якобы не хотел бы осквернить. Пусть так. Но вспомни сам — вы сотворили с Хуриным гораздо худшее, чем мы с вашим Повелителем. Мы всего лишь выбросили его из Арды во Внешнюю Тьму. Твой же Повелитель и ты — вы месяцами пытали Хурина, чтобы сломить его дух, и когда вы поняли, что не можете этого сделать, ваш Хозяин замыслил дело поистине страшное и неслыханное. Он усадил Хурина на каменное сиденье на самой вершине Ангбанда и обрёк его видеть весь Ард. «Моими глазами ты будешь видеть, моими ушами будешь слышать и узришь падение и гибель рода своего», — изрек тогда ваш хозяин, и Хурин наблюдал за тем, как Властелин Тьмы разрушает судьбу его сына и дочери, сводит их обоих с ума, губит их души. Ты снова лжешь, тварь Тьмы, Хурин не получил от вас никакой милости, кроме отчаяния и смерти — да, смерти, ибо, освободившись, он был уже мертв изнутри.
Голос умолк — и он растерялся, но не от боли, которая снова кровавой пеленой надвинулась на него, поработила, заслонила проклятого светлого своим непроглядным багровым туманом. Он всё тщился вспомнить о том, что произошло с Хурином, но не мог, почему-то не мог, словно память его, исколотая иглами наступающей волны безумия, отказалась ему повиноваться. Рассвирепев от самой такой возможности, усилием воли он сломал нечто в себе, будто некая невидимая преграда рухнула в прах, и тут, к своему ужасу, понял, что больше не чувствует светлого вдали, а жгут связи тождеств начинает растягиваться. «Как бы он не порвался», — промелькнула неурочная мысль, тут же изгнанная из сознания. Если то, что он чувствовал прежде, лишь походило на муку, то это, теперешнее, было сильнее. Несравнимое ни с чем ощущение терзало Анкагуэфра, как молот, вбивавший гвозди в разум, и разум его уступал, словно растянутый на огромном камне, заслонившем собой целый мир. Внезапно что-то внутри распахнулось, и он, издав безмолвный крик, стал падать. Это второе за нынешний день падение было каким-то странным. Он падал в глубины своего сознания и одновременно не чувствовал ничего кроме боли — ни сожалений, ни терзаний, ни вины. Смирившись, он стал ждать, ждать того, что, казалось, было готово ему открыться в конце столь неожиданного пути.
1) Круг Камней — неизвестное сооружение на горной вершине близ Энгаста, представляющее собой ровный круг высоких каменных столбов, у наверший соединенных одной крупной каменной перегородкой.
2) Младшие духи — общее название бессмертных высших сущностей, подобных Семерым (Тьма) и Майноройяр (Свет), многократно слабейших по силе, чем Высший или Валабокар (т.н. «Старшие духи»).
Падение прекратилось, и пелена мучений наконец рассеялась перед внутренним взором Пламенеющего. Он видел — да, это было прошлое. Перед ним была та самая темница Наббанда, где слуги Высшего пытали величайшего Гаттавари Первой Эпохи. Он видел потерявшего сознание от недавно окончившегося Слияния Хурина и два силуэта в пламени огней пыточной жаровни, которые говорили друг с другом. Один, существо из пламени и мрака, был могуч и высок — гордо, но почтительно бросал он в пустоту отрывистые слова; другой, как темная скала, возвышался над первым, внимая ему, а по мощи своей превосходил и самую крепость, в которой они вели свою странную беседу. Первым был он сам, еще непобежденный, полный веры в свои силы, вторым — Высший. Анкагуэфр помнил тот разговор в мелочах и не мог понять, почему ему необходимо переживать его снова. Впрочем, такова очевидная плата за наступающее безумие Слияния, и хорошо еще, что он не перевоплотился в себя прошлого, что он удерживает контроль над своим духом. С этими мыслями Пламенеющий весь обратился в слух:
— Я не понимаю, Повелитель, какая надобность в том, чтобы продолжать эти бессмысленные пытки, — произнес первый голос, принадлежавший Пламенеющему-из-прошлого. — Дерзкий Гаттавари, безусловно, силен, и наши старания до сих пор не привели ни к чему. Месяц мы использовали муки лицевого искажения, но он не сломался. Еще месяц мы возились с костевым сокрушением и в конце применили даже каменный кол. Снова это было впустую. Третий месяц пытки огнём на исходе — и мы, даже решившись на Слияние, оказались там же, с чего начинали. Советую вам прислушаться ко мне и прекратить эти мучения. Убейте же его поскорее и покончим с этим!
— Ты не понимаешь, мой верный Анканг (наблюдающий за беседой из прошлого Анкагуэфр, слыша эти слова, брезгливо поморщился — у Высшего была противная привычка искажать его имя, язык Семерых был чужим для него, и Повелитель принципиально не желал его учить). Сама попытка так говорить уже пахнет предательством и неверием в мою мощь. Разве не являл я вам, моим Гаруднауст, неоднократно свое могущество и не предсказывал вам будущее Арда? Да, я не могу пока сравниться в этом с Надмирным Тираном, но уж наверняка я знаю больше, чем любой из Врагов моих и Врагов ваших. Мы продолжим эти пытки и добьемся своей цели. Глянь-ка на его волосы, — при этих словах гигантская фигура Высшего подошла к повисшему на цепях узнику и приподняла упавшую на грудь голову бесчувственного Хурина, — ты видишь седые пряди. А это значит, что мы почти у цели!
Пламенеющий-из-прошлого нахмурился. Он-то знал, сколь опасно сердить Повелителя зря, в памяти еще вставали картины того, как развоплотил однажды Высший одного из своенравных драконов, посмевших долго препираться с ним по какому-то мелочному поводу — вроде бы дракон хотел пожирать людей, а не горных козлов, а Высший, из соображений военной хитрости, запрещал ему обнаруживать себя до времени. Всего лишь мановения черной громадной десницы Высшего хватило, чтобы дракон утратил речь, после — подобие плоти, а еще миг спустя — черным дымом растекся по земле. Вряд ли Пламенеющего удастся победить так же, он не превращенная тварь какая-то, но то, что Высший сможет с ним сладить — он не сомневался. И все же он попробовал еще раз:
— О Повелитель, я понимаю, что навлекаю на себя твой гнев, но позволь снова сказать кое-что о Хурине. Он — смертный воин и все же выдержал наши трехмесячные пытки! Поистине достоин он того, чтобы мы дали ему смерть, иначе окажется, что мы более бесславны, чем он, а он уйдет в то, что Гаттавари называют смертью, смеясь над нами. Мы должны уважить его перед концом, в этом я вижу наш долг… — тут он запнулся, поняв, что произнес нечто несуразное и со страхом стал ожидать реакции Высшего. Но Высший, казалось, совсем не внимал его словам и был погружен в какие-то свои думы. Потом Повелитель отвернулся и стал смотреть куда-то в сторону. Так прошло еще несколько мгновений.
Анкагуэфр, волей Слияния закинутый в пространство над темницей и наблюдающий за всем со стороны, начинал вспоминать. Ну вот, сейчас Высший обернется к нему и скажет: «Ты как всегда прав, мой верный Анкангуэфр. Но я дам ему еще более большую награду, чем ты думаешь. Я продержу его здесь еще немного, чтобы залечить его раны, а затем освобожу. Пусть наши Враги узнают, что и мы можем творить добро». Но как только он вспомнил это, Высший действительно обернулся, а в глазах его пылал плохо скрытый гнев. Медоточивым и приторно-сладким голосом, полным скрытого яда, он проговорил:
— Анканг, видимо, ты совершенно выжил из ума! Как смел ты предлагать мне милость по отношению к этой смертной твари, висящей в наших силках? Мне, Высшему, абсолютно без разницы, мужественно ли он терпит наши пытки или нет. Он, безвольная игрушка Надмирного Тирана, мерзкое полуживотное, стократ заслужил еще и не такое! И никакого «долга» перед ним я не признаю. Но, видно, ты будешь стоять на своем, и поэтому мне придётся прибегнуть к последнему средству, — с этими словами он внезапно схватил своими могучими руками не успевшего отстраниться Пламенеющего и уставился ему прямо в глаза, напевно произнеся:
— «Сон» мой дарую тебе,
Как Слияние во тьме.
Господин в твоей судьбе,
Изнутри войду к тебе.
Мрак мой дарую тебе,
Да не выйдешь ты на Свет!
Темный навсегда в душе —
Для тебя свободы нет.
Волю выполнишь мою,
Я — морока создаю.
Но — услышь мои слова! —
Из пределов естества
Позову тебя потом,
Ты ж ползи ко мне скотом.
Ты забудь, что я сказал,
Вспомнишь позже — Анкангал(1).
Как только Повелитель закончил свое пение, глаза Пламенеющего-из-прошлого закрылись, обрели бессмысленное выражение, на устах застыла довольная улыбка. Высший злобно захохотал, и безумный смех его больно ударил по Анкангуэфру-наблюдателю:
— Вот к чему привело твое упрямство, Анканг, ныне творение моих рук — Анкангал. Получил ты новое имя, а мороком Тьмы я закрыл твой разум от правды. Часть меня, спящая в тебе, отныне будет жить и грезить. Я провижу будущее, о Пламенеющий, и тебе в нём принадлежит главная роль. Враги мои могут одержать победу, они свяжут меня и выбросят за пределы мира, во Внешнюю Тьму. Но благодаря страшному и могущественному заклятью темного откровения я привязал твою сущность к себе. И когда пройдут столетия и Враги мои ослабят свое внимание, замкнутся в своем Обиталище, а ты будешь на грани гибели, ты услышишь мое послание, и моя Тьма внутри тебя начнет свое неумолимое действие. Жаль, что ты слышишь сейчас не эти слова, но обманку, пустышку, в которой я униженно соглашаюсь с тобой и якобы сотворяю добро. Хурин будет мучиться и страдать, вся его родня будет приведена мной к небытию. Мыслезнание и мыслеречь, которую они отнимут у меня, рано или поздно вернутся, и из Внешней Тьмы я построю мост с помощью той части, которая будет пробуждена внутри тебя, и я ухвачусь за него, обретя свободу. А вот ты — ты уже никогда не будешь свободен, жалкое ничтожество, мой вечный раб. Ты последуешь за мной — на коленях! Ха-ха-ха-ха!
«Анкангал!» — молотом билось страшное знание в голове Пламенеющего, когда картина страшного прошлого погасла, и он оказался отброшен. «Анкангал!» — он чувствовал, что голова его начинает раскалываться от боли и жуткого предчувствия. Вот каким был этот «Высший» на самом деле! Он оказался обманщиком и лжецом, хуже Таллухавира, много хуже. Его свобода оказалась еще одним замком на золотых кандалах лести, а ведь он, Анкангуэфр, так боготворил своего Повелителя. Один из немногих в душе он лелеял и уважал его заветы, он был его лучшим учеником, вместе они прошли через многое. Воспоминания неумолимо развертывались в его сознании и приносили еще большую боль. В каждом из воспоминаний Высший благосклонно улыбался, готов был помочь, учил его всему, а он с благодарностью и любовью отвечал… Как он был слеп! Все это время Повелитель воспринимал их как пешек! Как орудия для своей цели, для достижения могущества и власти. Вовсе не свободы хотел он для них, а рабского преклонения перед его мощью, столь рабского, что даже Надмирный Владыка не посмел бы требовать этого от своих Слуг. «Анкангал!» — бешеная ярость придала ему сил, и он мысленно ухватился за жгут тождеств, подтягивая его к себе. Боль пылала в нём, гигантский молот без промаха бил в самое средоточие разума, он чувствовал, как теряет контроль над собой, но это было уже не важно. Светлый победил — это было неоспоримо. И он заплатит долг благодарности, сообщит светлому о его победе, а потом — пусть тот делает, что хочет. Ему теперь все равно. Как пустой сосуд, он не ждет более ничего от будущего. Словно ответив на его мысли, перед ним появилось искаженное лицо волшебника.
Светлый выглядел хуже, чем раньше, голова его почти потеряла форму, извивалась буграми и ломаными линиями, рот кривился гигантским набухшим овалом, в глазах плескалось раннее безумие. Он должен был спешить и закончить поединок. Восстановив связь с врагом своей мыслеречью, он громко проговорил:
— Ты, маг Истари, без сомнения, будешь рад тому, что сейчас услышишь! Да, я оказался слеп к истине, и Высший обманул меня, превратив в свою марионетку. Ныне я признаю твою правоту — ты победил меня в этом поединке, делай же со мной, что хочешь!
Он умолк. К его удивлению, глаза волшебника перед ним наполнились чем-то новым… Страх? Изумление? И тут Олорин издал страшный крик:
— Этого не может быть! Это невозможно! Темный, один из Семерых, ты не можешь измениться, не можешь отречься от Врага мира! Неужели всё, во что верил я ранее, было ложным? Не-е-е-т!
Вопли светлого еще раздавались в его ушах, когда он почувствовал, как их связь была рассечена, будто острым ножом. Лицо Истари исчезло, а дух мага оказался извергнут из тела — это Анкангуэфр понимал так же ясно, как то, что над землей вступал в свои права новый рассвет. Они сражались всю ночь и день, и еще одну ночь. Наступало утро. Словно стрела, выпущенная из лука метким охотником, он возвратился в свое тело. Ох, светлый-светлый. Не поверил. Пламенеющий чувствовал странную горечь и жалость к врагу. Ведь враг этот открыл ему правду, а теперь был мертв. Он подошел к маленькой фигурке мага и посмотрел ему прямо в лицо. Обычный старик Гаттавари предстал перед ним, но никаких следов последнего отчаянного вопля он не нашёл. Лицо мага было спокойным и мирным, как у путника, который на миг присел отдохнуть. Глаза безмятежно наблюдали за тем, как над вершинами гор узорно-лазурной вязью сияли озаряемые безымянным светилом небеса. Повинуясь странному порыву, чувствуя свое одиночество перед лицом бескрайнего Аллиннион, он подошёл к мертвому и бережно закрыл ему глаза своей огромной когтистой дланью. Закрыл свои. Постоял в молчании над мертвым телом.
Вдруг сильный удар сзади сбил его с ног. «Ты поползеш-ш-шь!» — прошипел некий злобный голос в его сознании. Что-то внутри, что-то черное и страшное поднималось от его гигантских уродливых ступней дальше и дальше, к рогатой голове, какая-то волна неотмирного Мрака. И тогда он понял — началось. Вот оно — предсказанное некогда Высшим превращение в раба, в марионетку. Он сам сломал печать бывшего Повелителя, произведя Слияние и выполнив второе условие заклятья — он был почти на грани гибели, развоплощения. Первое выполнили сами Валар (Валабокар?), некогда замкнув Неизреченное Обиталище (которое они называли Валинором) от всех рас Арда. Что ему остается? Он попробовал двигаться, но не смог встать, а его руки и ноги более не повиновались ему беспрекословно, как раньше. «Ползи, как скот, ползи, как раб, непокорная тварь!» — гремел в ушах ненавистный голос, набирая все больше силы, ломая волю. Он повиновался, вернее, тело само начало двигаться, отозвавшись на призыв. Им овладевало отчаяние. Все эти годы вера в ложь пронизала все его поступки, как глупец он стремился к чуждой цели. Сначала отвергнутые заветы Владыки, затем всё притворство Высшего. Был ли он когда-нибудь свободен? Возможно, тогда, когда он был только что сотворен и пребывал в блаженном полуневедении сна в Чертогах Владыки (а может быть, Отца)? Он не знал ответа.
Между тем неотвратимое приближалось. На коленях он прополз один полный круг по горной вершине и начал второй. На время он перестал сопротивляться чуждой воле, собирая свои силы. Для чего? Этого не ведал пока и он сам. Он твердо знал одно — третий круг на коленях для него будет последним. Он уже начал различать зловещий медово-сладкий напев в сознании. Это была та самая песнь Высшего, которую он услышал во время Слияния. Когда напев будет завершен, его жизнь, жизнь Анкагуэфра, будет закончена. Начнется жизнь раба, марионетки со стертым сознанием и волей. Впервые он пожалел Смаггарда, дракона, которому он, смеясь, предрек конец. Как-то тот чувствовал себя перед гибелью, когда заклятие начало действовать, а он не мог увернуться, не мог избежать конца? Наверное, дракону было тяжело… Но нет, надо сосредоточиться. Надо понять, что может он сделать. Вот, кажется, он нашёл выход. Да. Остается лишь одно. Собрав свои силы, резким движением Пламенеющий встал и гневно трижды крикнул:
— Я не твой раб, а ты не мой Повелитель! Я не твой раб, а ты не мой Владыка! Я не твой раб, а ты не Высший мне, Враг мира!
Он почувствовал, как в ответ в злобно ревет чудовище во Внешней Тьме, Моргот, мерзкая тварь, которая во много раз более опасна, чем Нагголиатта. Но связь, которая должна была стать мостом, вытянувшим бывшего Повелителя, была прервана. Он был свободен — на несколько мгновений, может, чуть больше. И он уже знал, что нужно сделать. Гигантским прыжком он преодолел расстояние от одного края вершины до другого. Тот другой край не подходил для его цели — пропасть внизу изобиловала мелкими выступами, образовавшими большое плато, поднимавшееся вверх. Он мог упасть туда и случайно уцелеть. Ему же нужно было совсем иное. Подняв оставшееся целым крыло, он взмахнул им и взлетел в последний раз — над бездной внизу. Уходящим усилием воли он выпустил всю свою магию огня и мрака назад, огромной струей она заполнила всю узкую площадку на вершине горы. Прощай, светлый. Прощай, мой бывший враг — это мой последний подарок тебе, твой погребальный костёр. Ты уйдешь, как великие правители Нуменора, — в силе и славе.
Противный голос в голове вернулся, затянул остаток своего пения. Это было уже не важно. Он не слушал. Зависнув на одном крыле над пропастью, он резко опустил его и камнем устремился вниз. Вниз, к долгожданной свободе. Если это единственный шанс для него обрести свободу, он его примет. Здравствуй, Внешняя Тьма, здравствуй, вечная ночь, прощай — этот мир, который он отверг и который отверг его самого. Но он никогда не станет рабом на коленях, не будет ползать и пресмыкаться перед тем, кто этого преклонения не достоин. Он не даст бывшему его Повелителем победить, вернуться в мир. Голос в голове прервался, потом что-то быстро забормотал, нарастающее отчаяние в нем на миг заставило Пламенеющего улыбнуться. Напоследок. Улыбка эта была стерта быстро надвигающейся грудой острых камней внизу. Удар. Пустота. Беспамятство.
* * *
Орки и редкие гномы, населявшие окраины Мории(2), Сада Камней, передавали в своих преданиях потомству, как огонь бушевал несколько дней на вершине самой высокой горы, Келебдила на языке эльфов, и как вершина этой горы взорвалась, навеки разрушив очертания самой горы. Никто до времени не знал, что за великая битва происходила там, а подробности того сражения остались неизвестными до конца мира.
1) Анкангал (язык Семерых, «Раб Тишины») — от Анканг («Безмолвие, Тишина») и Гаал («Раб»).
2) Мориа, Мория — подлинное название Энгаста.
Растерянное существо в серых одеяниях стояло на огромном, простирающемся во все стороны поле, слепленном из белых облаков. Его ум был предан тревожным и суетным размышлениям о том, что произошло в битве Слияния. Существо проиграло, но не это заботило его. Его волновала истина, как и всегда, его, проницательного ученика Владыки Орлов, Манве и Плачущей, Ниенны. Также его беспокоило вот это место. Он не мог вспомнить, когда видел такую белую безмятежность в последний раз и видел ли вообще. На Валинор это было совсем не похоже. Внезапно вокруг зазвучал могучий Голос, и неизреченный Свет озарил тусклые доселе окрестности:
— Здравствуй, мой верный! На один из твоих вопросов я отвечу сразу — то, что зришь ты ныне, есть Чертог мой Надмирный, уготованный для вечно воспевающих мне хвалу духов. Они, Айнур, не пожелали спуститься в Эа, но вечно пребыли со мной, учась у Меня добродетелям, познавая Мою мудрость и изредка, в порыве благодарности, вознося Мне хвалу.
Растерянная фигура в сером пала ниц. Радость отразилась на лице Олорина, ибо он узнал и узрел того, кого лишь немногие из Майар когда-либо видели вблизи — самого Иллуватара, Отца Всяческих. Увидеть Его было милостью столь великой, что, казалось, можно было провести вечность, просто видя могущественный Свет вокруг, неизреченный Поток из светлых лучей, которым Иллуватар являл себя сотворенным духам. Но нечто все же беспокоило его, и он, собрав свои мысли по крупицам, вопросил:
— Отец Всяческих! Сердце мое веселится в присутствии Создателя моего, но один вопрос терзает мой дух. Недавно я встретил того, кто назвал себя Анкагуэфром, Балрога, одного из Семерых. Мы бились, наконец решились на Слияние, и в ходе Слияния он… признал себя побежденным! Прости, Отец, я подвёл тебя, я ему не поверил и погиб, и оказался здесь по твоей милости. Но вопрос мой прост — как он мог признать свое поражение? Разве не твои Заветы учат, что злые духи недоступны раскаянию, не могут изменяться?
Иллуватар, по своему обыкновению, не замедлил с ответом, и Голос его, казалось, наполнил собою всё бытие:
— Ты не подвел меня, Олорин, но свершил нечто столь редкое, что Я считал почти невозможным. Поэтому Я и говорил вам в своих Заветах, что духи злобы, как правило, меняться не могут. Но ты встретил не совсем обычного духа злобы. Видишь ли, Анкагуэфр нарек себя сам, но не в присутствии Врага Мира. Второе — он отверг свет и обратился к тьме не по злобе, а из жалости к поверженному по воле Валар. Третье — если другие боялись Моргота и следовали своим собственным страстям, то он, в слепоте поверив в ложь, искренне полюбил его. Все это вместе сделало из него не совсем обычного служителя Тьмы. Он пытался помочь Хурину, великому воину, и навлек на себя гнев Врага. Он также был одним из тех, кто погубил дракона Смога, ведь именно он произнес темное пророчество, и оно сбылось. Он ненавидел тварей тьмы за их трусость, за их бессмысленную жестокость и не желал могущества для себя. Вовсе не страх заставил его заснуть на многие годы в Мории, а стремление перестать творить зло без цели. Ты дал ему эту цель, вернул ему радость битвы, пробудил в нем жизнь.
Недоумение все еще продолжало сквозить в словах того, кого эльфы звали Митрандиром, а люди Гэндальфом, когда он вопросил опять:
— Но, Отец, что же произошло с этим пробужденным ныне духом зла? Я проиграл битву, но что если стал причиной еще больших несчастий Средиземья? Ведь освобожденный Балрог опасен. Да, пусть он не предан Тьме целиком, пусть не считает Моргота своим хозяином, но раскаялся ли он? Не сделал ли я дело еще худшее, не освободил ли я его для более злых деяний своей смертью?
К удивлению Гэндальфа, он услышал мягкий и незлобный смех. Через миг Иллуватар вновь заговорил, Голос на этот раз звучал тихо и мягко:
— Нет, Олорин. Ты не видел окончание этой битвы, но Я, от начала времен ведающий обо всём, что было и будет, — видел. Балрог в Слиянии узнал истину, узнал, что Моргот собирался использовать его дух, чтобы вновь воплотиться в Арде. И он выбрал — не быть рабом Моргота, трижды отрекся от него и сбросил самого себя в пропасть. Он предпочел смерть вечному рабству, принес себя в жертву ради того, чтобы предотвратить победу Врага.
Радости Гэндальфа, казалось, не было предела, но эту радость внезапно омрачило другое чувство. Он немедленно задал следующий вопрос, внутренне стыдя себя за неуместное в присутствии Илуватара любопытство:
— И все же, несмотря на то, что мы бились с ним и он был моим врагом, мне жаль этого Балрога, Отец. Можно ли мне узнать, что будет с ним в будущем? Сможет ли он изменить себя еще больше и войти в ту, обновленную Арду, что показывал ты Старшим из нас там, за пределами мира?
На сей раз голос Эру был громким и спокойным, но в нём прозвучали нотки повеления:
— Обычно я рассказываю каждому созданию только о его собственной судьбе. Будь доволен, Олорин, что я посвятил тебя во всё, что тебе полагалось узнать, и прекрати дальнейшие расспросы. Они бессмысленны. Балрог ныне пребывает во Тьме Внешней до того, как наступит Последняя Битва, в которой вы обязательно встретитесь. Большего я не могу тебе открыть. Но ты — ты удостоен высшей награды. Я возвращаю тебя, Олорин, назад с новым поручением. Ты заменишь Курумо, который называет себя Саруманом, и встанешь во главе Совета Истари. Я дам тебе силы. Ступай же назад, в твое тело, которое я переместил вниз в долину, и пребудь в Свете. Отныне твой цвет в Совете — белый, цвет чистоты помыслов и поступков, Курумо же навеки утратил его по собственной воле. Рассказывать же или нет своим спутникам в подробностях о сражении — целиком в твоей власти.
Дух, названный Олорином, чьи одежды вмиг стали белыми, молча поклонился и мгновенно исчез, будто подхваченный неким могучим ветром. Поток лучей и Свет над белоснежным полем постепенно перестали сиять и удалились, радуясь чему-то своему.
* * *
Он очнулся, с трудом приходя в себя. Некогда носивший имя Стража Безмолвия, последний из Пламенеющих, с некоторым трепетом наблюдал, как мимо него с огромной быстротою проносились светящиеся тела в плоти Эа, звезды, во всём подобные безымянному светилу над Ардой. Он чувствовал своё развоплощенное тело, превратившееся в скопление мерцающих полуэфирных снежинок, и знал, что это еще не конец. Вскоре он испытал нечто новое. Движение прекратилось, звезды скрылись в глубокой дали. Вокруг была темнота, но это было не простое отсутствие света. Даже межмировой холод плоти Эа перестал смутно ощущаться им. Видимо, он окончательно вступил в пределы Внешней Тьмы, именуемой также Пустотою. Тут же вдали услышал, как беснуется тот, Другой, ныне Враг мира для него и всех живых созданий. Что-то мешало Врагу поймать его в свои сети даже здесь. Предсмертный расчёт был верен. Он горько мысленно улыбнулся — Моргот не смог настичь его, а значит — свобода обретена. Оставалось последнее — та грядущая Битва, Дагор Даггорат, в которой встретятся Свет и Тьма. Он не знал, какую сторону выберет. Но он надеялся снова встретить светлого. «Да, он обязательно встретит его, Олорина, и они продолжат прерванную беседу», — подумал дух, затерянный в одиночестве Внешней Тьмы, погружаясь в очередной беспробудный сон.
Время шло, проходили столетия и тысячелетия в жизни Эа, сотворенного Единым мира. Во Внешней Тьме, отделявшей Эа от Надмирных Чертогов Иллуватара, спал одинокий и уставший дух, ныне по собственной воле ставший безымянным. Никакие сны больше не тревожили его, и он, бывший Страж Безмолвия, наконец-то обрел долгожданный покой.
Автор мало знает о принципах строения языка Семерых (Балрогов), который пришёл ему в голову как будто прямиком из Эа. Но кое-какие закономерности он смог проследить и теперь охотно поделится ими с читателями.
Например, ему ясно, что большинство существительных языка Семерых оканчиваются на согласные и образуются путем сложения простых понятий, как например, Нуддун (Утумно) — это Нуд («Мрак, Тьма») и Удун («Пламя»), и хотя автор перевел это слово как «темное пламя», для Балрога это звучало бы как «Тёмнопламя». Также часто при сложении основ происходит выпадение соединительных гласных или удвоение согласных. Бывают и неортодоксальные сложения, как в слове «Валабокар», которое образовано от Валар + Бокк (насмешливое «Глупец, Невежда») или «Майноройяр», которое образовано от Майяр + Ройя (насмешливое «Слуга, Вассал»). При этом принципе сложения существительных основа первого разрывается вторым пополам. Также следует отметить, что вообще для языка Семерых (Балрогов) характерны удвоения твердых согласных и выпадение гласных. Множественное число существительных образуется путем прибавления окончания «и» или «у», независимо от рода.
В языке Семерых существует также ряд весьма специфических табу. Так, например, слова Валинор или Солнце никогда не произносятся, т.к. Балроги их ненавидят, но при этом названия деревьев Валинора («Золотистый», «Серебристый») все же произносят, так как даже Балроги не могут отрицать их красоту. Также никогда не произносится Огонь Неугасимый. Балроги также ненавидят слабых тварей тьмы, и потому драконы и тролли не удостоены названия, а орки удостоены лишь потому, что их выбрал Моргот в качестве основной боевой силы. Подгорники (то есть гномы) тоже не имеют своего названия в знак презрения к Ауле (Кузнецу).
Заимствований в языке Семерых немного — это Ард (из которого выпала гласная на конце), Валабокар и Майноройяр — искаженные названия Валар и Майяр.
Что касается прилагательных, то тут автору известно еще меньше. Бесспорно только, что прилагательные мужского рода заканчиваются на -ар, -ир, как в «Карвирохар» и «Карнарохир», названиях деревьев Валинора. Некоторые глаголы, близкие по происхождению к существительным, также заканчиваются на -ар. Суффикс, означающий превосходную степень у прилагательных, — это -ор.
Некоторые причастия и деепричастия (а в языке Балрогов нет разницы между ними) заканчиваются на
-уст, как в «Гаруднауст», другие же на -ан, как в «Дагган» («блистающий», «сверкающий блестками»).
В целом, как-то так.
 |
|
|
Спасибо!
Это было очень интересно, и даже когда я против чего-то внутренне возражал, общая эпичность этой истории перевешивала. Порадовала оценка ЧКА как творения Саурона. Я, кстати, высказывал такое же мнение, только относил ее ко 2-й эпохе, как образец пропаганды, которой Саурон занимался в Нуменоре :) |
|
 |
|
|
Цитата сообщения П_Пашкевич от 19.07.2020 в 08:23 Спасибо! Это было очень интересно, и даже когда я против чего-то внутренне возражал, общая эпичность этой истории перевешивала. Порадовала оценка ЧКА как творения Саурона. Я, кстати, высказывал такое же мнение, только относил ее ко 2-й эпохе, как образец пропаганды, которой Саурон занимался в Нуменоре :) Вам спасибо за отзыв! Про ЧКА, могу сказать, что это был немножко стёб (да и идея это не моя, а Twinkle). Ну и если вы возражали, это же правильно. Надеюсь, что конец истории всё расставил по местам. P.S. Читать это надо с эпилогом, без него не получится. Я даже хотел сначала эпилог сделать еще одной главой, из боязни, что его читать не будут. Вот послесловие можно в принципе и не читать (ничего никто особенно не потеряет). 1 |
|
 |
|
|
Сначала вопросы.
Показать полностью
А Стража не смущало в его презрении к Феанору то, что тот сражался с семерыми (вроде бы) балрогами одновременно? Да, я из тех, что поют славу Феаноро) И Страж как будто бы умышленно не вспоминает о нём и Финголфине, хоть и упоминает, что последний сражался с Морготом, и не может не знать, что от этого Моргот хромал; когда называет Хурина единственным стояшим врагом. Еще вопрос. Балрогов разве было не больше семи? И при падении Гондолина Глорфиндель вроде бы с кем-то из них расправился же? Теперь достоинства. Очень классно было узнавать Валар в момент Войны Гнева, я сильно удивился, когда вспомнил поимённо почти всех. Интересным получился характер героя, пусть и с оговорками (для меня). В целом восхитительная идея и реализация духовного поединка Гендальфа и Балрога. Наконец, мой придирчивый бомбёж. Я пристрастный и необъективный. Гендальф. Митрандир, Олорин, плевать - он выбивается из канона (а возможно из моего хэдканона). В вк он очень резко осуждал мысль Фродо о том, что следовало сразу убить Голлума. Гендальф тогда сказал, что никто не может сказать наперёд, послужит ли в будущем кто-нибудь послужить миру на пользу (или что-то в таком духе). В нём никогда не было видно описанных вами фанатизма и зашоренного догматизма, которые показаны вами в моменте признания поражения Стражем. Потом. Бесило постоянное упоминание "Света". Малохарактерное для вселенной Арды (по крайней мере для меня). Особенное горение у меня вызвали следующие моменты: Мелькор, пафосно завещающий "Тварить Тьму" и "Томное Предсказание". Первый просто очень попсовый, второй - опять выбивается из моего хэдканона. У Толкина было несколько моментов предсказанной судьбы, но без подобного деления ярлычками по "светлости-тёмности". В целом восхитительная идея для меня была несколько подмочена элементами стереотипного противостояния Осла с Бобром. |
|
|
|
|
я бесполезен
Показать полностью
Сначала вопросы. А Стража не смущало в его презрении к Феанору то, что тот сражался с семерыми (вроде бы) балрогами одновременно? Да, я из тех, что поют славу Феаноро) И Страж как будто бы умышленно не вспоминает о нём и Финголфине, хоть и упоминает, что последний сражался с Морготом, и не может не знать, что от этого Моргот хромал; когда называет Хурина единственным стояшим врагом. Для Стража важно, что Феанор и Финголфин эльфы (а эльфов он ненавидит, сказалась пропаганда Моргота). И они с его точки зрения позёры, любящие лезть в авантюры. Да, наверное можно было бы добавить сюда больше рассуждений про это. А Хурин восхищает потому, что он умеет держаться тогда, когда всё было проиграно. когда его пытали. А Феанор и Финголфин могли только красиво умереть. Именно Хурин отчасти спасает Стража. В конце Страж уже не злой. Первоначально пытки Хурина были еще страшнее, потом я чуточку жесть убрал. Но Хурин не ломается, он смеется в лицо. И это мешает Стражу его ненавидеть, все Балроги уважают чужую силу. А Страж нетипичный Балрог. Очень нетипичный. Еще вопрос. Балрогов разве было не больше семи? И при падении Гондолина Глорфиндель вроде бы с кем-то из них расправился же? Вроде семь их было. Но я в любом случае АУ писал. Это НЕ канон. В каноне тот же эпизод прихода-ухода Моргота более сложный. Его просто так не опишешь. В воспоминания он не уложится. Ну и магия тут не канон. У Толкина она больше зависит от типа существа и не делится на стихии. Тут - делится. Но да, вообще Майаров на службе Моргота было явно больше. У меня тут их Семь. Теперь достоинства. Очень классно было узнавать Валар в момент Войны Гнева, я сильно удивился, когда вспомнил поимённо почти всех. Интересным получился характер героя, пусть и с оговорками (для меня). В целом восхитительная идея и реализация духовного поединка Гендальфа и Балрога. Ну да. Но это Наконец, мой придирчивый бомбёж. Я пристрастный и необъективный. Гендальф. Митрандир, Олорин, плевать - он выбивается из канона (а возможно из моего хэдканона). Да, это АУ, альтернативная реальность, неканон. В метках есть. В вк он очень резко осуждал мысль Фродо о том, что следовало сразу убить Голлума. Гендальф тогда сказал, что никто не может сказать наперёд, послужит ли в будущем кто-нибудь послужить миру на пользу (или что-то в таком духе). В нём никогда не было видно описанных вами фанатизма и зашоренного догматизма, которые показаны вами в моменте признания поражения Стражем. Это не зашоренный догматизм. Гэндальф справедливо не верит в раскаяние падшего Майяра. Поскольку Майяр - это младший ангел света, а они должны делать выбор один раз за жизнь, так как не смертны, а подлинно бессмертны (не как эльфы, которые скорее привязаны к природе, чем бессмертны, но и эльфы, если становятся орками, обратно в светлых уже не превращаются, путь закрыт). Гэндальф проиграл именно от изумления. Не, ему не жалко, что Балрог может изменится, он не фанатик. Ему просто Эру другое говорил, а он Эру склонен доверять, потому как во-первых, светлый, во-вторых. Эру еще никогда не ошибался. И Эру ему объясняет, что ты в целом прав, Гэндальф, но тут исключение произошло. Он просто ухитрился до конца выбор не сделать и действовал из любви к Морготу, а не из ненависти к людям или эльфам. И да, Гэндальф в курсе, что убить Балрога нельзя. Его можно только развоплотить, после чего есть шанс, что он будет ввергнут во Внешнюю Тьму. Так что жалости тут особой нет. Куда денется Голлум Гэндальф просто не знает. Возможно даже Гэндальф думает что у Голлума (как хоббита) вообще нет посмертия (ведь про посмертие людей Майары и даже Валары не знали, Эру им не объяснил) и отсюда да, его жалко. И так жизнь собачья, за кольцом всю жизнь бегать как привязанный, так и посмертия нет, ты бы его, Фродо, пожалел. А беса/демона чего жалеть? К тому же и Страж всё же не девочка-припевочка и зло вполне себе творил. В общем, милость к падшим - это да. Кстати, Гэндальф - это второй кто спасает Стража. Потом. Бесило постоянное упоминание "Света". Малохарактерное для вселенной Арды (по крайней мере для меня). Особенное горение у меня вызвали следующие моменты: Мелькор, пафосно завещающий "Тварить Тьму" и "Томное Предсказание". Первый просто очень попсовый, второй - опять выбивается из моего хэдканона. У Толкина было несколько моментов предсказанной судьбы, но без подобного деления ярлычками по "светлости-тёмности". Ну это да. Тут слегка ЧКА повлияла, так даже повлияла, что я хотел её вставить как вариант канона. Но потом всё-таки решил не вставлять. Ну тут, что я могу сказать - да, еще раз, это АУ, это не канон. Мне было интересна сама идея "темный порабощается злом через предсказание". Хотя, как ты видишь, от "предсказания", вернее от такой вот магии можно освободится. Первое - можно просто не делать зла, не попадешь в такое. Второе - можно пожертвовать собой. В момент, когда Страж испытал прозрение и решил пожертвовать собой, оковы иллюзии спали. И он стал видеть яснее. Он стал видеть, кто такой Повелитель. Он стал видеть, кто такие "светлые". А так это повествование от лица Тьмы. Поэтому там столько пафоса дешевого. Они такие, да. В целом восхитительная идея для меня была несколько подмочена элементами стереотипного противостояния Осла с Бобром. Я бы не сказал, что оно стереотипное. Во-первых, как мы видим, любой может изменится. Во-вторых, кроме добра и зла есть еще Свобода-Предопределение. Страж спасся потому, что любит Свободу. И он осознает, что Предопределение несёт несвободу. А так большое спасибо за отзыв и за критику. |
|
|
|
|
Scaverius
Кста, в каком месте Эру айнурам говорил, что айнур выбор совершают лишь раз? Валар же вроде ьы в какой-то момент как будто искренне поверили в исправление Мелькора? |
|
|
|
|
я бесполезен
Кста, в каком месте Эру айнурам говорил, что айнур выбор совершают лишь раз? Валар же вроде ьы в какой-то момент как будто искренне поверили в исправление Мелькора? После и сказал, видимо. Да, надо это было больше обосновать. Мелькор-то не раскаялся в итоге. Но тогда он и зла достаточно мало успел натворить, в основном. |
|
|
|
|
Scaverius
Светильники вроде уже ронял и эльфов стращал |
|
|
|
|
я бесполезен
Scaverius Светильники вроде уже ронял и эльфов стращал Но убийцей Детей Иллуватара пока вроде не стал. Он начал по-настоящему как раз в Валиноре. Что касается Светилен, это да. |
|
|
↓ Содержание ↓
↑ Свернуть ↑
|
Популярное
VKontakte
WhatsApp
Telegram
Отключить рекламу