Я.Р.В: Благородные Люди (джен)

Всё плыло словно в тумане. Я не мог понять, где был сон, а где реальность. Похоже, тот удар по голове задел все самые важные участки моего несчастного мозга.

Заговорил Урицкий:

— Что же вы натворили? Неужели всё надо было сделать именно так? Глупо, Роман, очень глупо…

Тут встрял Василий:

— Простите, Аркадий Маркович, не было других вариантов… Мы не могли допустить их побега.

— Да-да, не надо оправдываться. Жаль, что так всё закончилось.

Звон перстня о бетонный пол пробрал меня до дрожи. Снова и снова. Проклятый. Вот только кто кого проклял? Он меня или я его?

Послышался голос цыганки Бахт:

— Что ты наделал, Роман? Разве об этом мы с тобой говорили? Разве это было необходимо? Ты же был так близко к разгадке!

Мой голос звучал как бы со стороны:

— Это не я! Я не хотел! Это Димон!

Бахт осуждающе качала головой.

— Так удобно перевалить всю вину на кого-то другого. Только теперь ты в ответе и за свою жизнь, и за его. Ты чувствуешь его рядом? Он умирает…

Мои пальцы уперлись в стальные прутья решёток. Холодные и обжигающие. Я не мог нащупать Хворостова, мне всего лишь надо прикоснуться к нему, влить в умирающее тело ручеек спасительной энергии. Короткий сеанс, чтобы исправить ситуацию, но мои пальцы снова упёрлись в холодную сталь. Они разделили нас. Как же так получилось? Я тихо застонал. Мне стало больно вспоминать наш провал, как и больно осознавать, к чему он привел.

— Сколько ему осталось? — спросил Урицкий.

Доктор держался от клеток подальше. Да, нас разделили, кинув в клетки. Судя по запаху, когда-то они принадлежали собакам.

— Сложно сказать, тот, что взял меня в заложники, совсем плох. Ему нужна операция. Вторая пуля добьет его.

— Но первая же не убила? Может быть, и в этот раз выкарабкается?

— Решительно непонятно, как ему это удалось. Нет, конечно, такие случаи известны, но прошло всего несколько дней с момента ранения, а организм так быстро оправился. Вы видели, как он прыгал? Как сайгак!

— Да, видел. Есть какие-то мысли по этому поводу?

Доктор лишь развел руками.

— Но я знаю только одно: этот буйный потерял много крови и до сих пор теряет. Если ему срочно не сделать операцию...

— Об этом не может быть и речи. Они никуда не поедут...

— Если честно, после произошедшего я бы не очень и расстроился. Аркадий Маркович, буду очень признателен, если вы избавите меня от нужды помогать этим неблагодарным людям.

— Неблагодарным...

Урицкий надолго задумался. Мои пальцы снова упёрлись в прутья клетки. Димон был где-то близко.

— Да, доктор, я думаю, ваша просьба более чем уместна. Мы вверим жизни этих мальчишек в руки создателя.

Урицкий закопался в кармане пиджака. Через мгновение что-то звякнуло о пол. Совсем рядом с моей рукой.

— Возвращаю тебе твой перстень, Роман. Может быть, он поможет вам. Я надеюсь на это.

Я что-то промычал в ответ. Было больно не то что говорить, а даже думать. Я тщетно фокусировал взгляд на Урицком. Он прислушивался, чуть наклонившись, но так ничего не услышал. Вернее, ничего, что могло хоть как-то его заинтересовать. Я молил только об одном: дотронуться до друга. Они ушли.

Следующий мой визит в реальность произошел, когда чья-то рука толкнула меня в плечо. Было больно. Я застонал, но головная боль не позволила подняться. Меня очень сильно ударили по затылку. В этот раз я ощутил слипшиеся от крови волосы одной сплошной массой, как будто это был парик. К моим губам поднесли чашку. Обычная вода без излишеств. В полумраке я едва различил женский силуэт, и если бы не фартук, не узнал бы Марию. По своему обыкновению, она молчала. На подносе лежала чистая губка для мытья посуды, от которой растекалась тонким ручейками вода.

— Твой друг совсем плох. Он уже не пьет, мне пришлось смочить водой его губы. Он умирает.

Я не знал, услышал ли эти слова от служанки Урицкого или все это прозвучало лишь в моей голове. Боль сковала шею после нескольких глотков. Я свернулся калачиком, прижался к решетке. Пальцы схватили воздух и бетонную пыль. В этот раз нам не выдали даже матрасов.

Урицкий разбудил меня осторожным кашлем. Я с трудом обернулся на звук. Голова кружилась, а к горлу подступил ком.

— Как ты себя чувствуешь?

Картинка перед глазами мутилась, я не смог ему ответить.

— Я понимаю, Роман. Просто хотел уточнить. После смерти твоего друга ты же не будешь сидеть здесь тихо, верно? Как ты пожелаешь, чтобы тебя убили следом за ним? Доктор сказал, что рана на твоей голове не критичная, но очень болезненная. Ты же не захочешь мучиться?

Урицкий сделал паузу, вытягивая шею и прислушиваясь к каждому шороху с моей стороны.

— Навряд ли твой друг доживёт до утра, поэтому я должен спросить. Я понимаю, насколько это неприятно, но все же ответь. Я обещаю, что ты не почувствуешь боли.

Я из последних сил подтянулся к решетке, ухватившись рукой за прутья. Урицкий вздрогнул, но взял себя в руки и остался сидеть на месте.

— Мне надо его коснуться... — единственное, что я сумел выговорить.

С каждым произнесенным звуком голову пронзала тысяча раскаленных игл.

— Что?

— Я смогу... Мне надо его коснуться.

— Коснуться чего? Твоего друга?

Урицкий не знал, как реагировать на мои слова. Через его лицо прошла дюжина эмоций: от удивления до саркастического смеха. Аркадий до последнего сомневался, не разыгрываю я ли его. Он наконец кивнул кому-то через плечо.

— Будем считать, что это твое последнее желание, хотя... может, я чего-то не знаю о ваших взаимоотношениях с этим Хворостовым? Ну что ж, Василий, — обратился Урицкий к охраннику, что все это время стоял у него за спиной.

Угрюмая тень отделилась от стены и неспешно звякнула замком. У Хворостова была своя клетка. Даже в таком положении они боялись держать нас вместе. Что-то подозревали? Навряд ли, иначе бы Урицкий не согласился бы вновь собирать нас вместе. Василий протянул руки и вытащил из клетки Димона. Его голова безвольно болталась. Охранник тащил его за шкирку, чуть приподняв над полом. Светлая кофта Хворостова была испачкана кровью, а джинсы полностью залиты ею. В полумраке подвала они ослепительно блестели. Урицкий с неподдельной скорбью и участием смотрел на это действо, на всякий случай отошёл к лестнице, но бояться того, что Хворостов вскочит и продолжит махать ножницами, не приходилось. Когда открылась дверь моей клетки и Димона кинули к моим ногам, он был без сознания. Я перевалился на бок, кое-как поднялся на колени. Пальцы уткнулись в мокрую, липкую одежду Хворостова, и я на секунду замер. Мне придется провести сеанс на виду у Урицкого и его подручного. Нет времени просить их уйти, да и не мог я тратить на это силы. В любой момент я сам мог потерять сознание, и тогда Димону точно конец. Превозмогая головную боль, что, впрочем, неожиданно отступила, я погрузился в транс. Так глубоко, как мог, как умел. Тепло жгучими разрядами разлилось по кончикам пальцев и устремилось в тело друга. Несколько секунд ничего не происходило. Урицкий и Василий напряжённо и ничего не понимая смотрели на процедуру. Я вливал энергию до отсечки, завалился на бок и если бы не прутья клетки, упал бы на пол. Димон откашлялся и пришел в себя. Он что-то простонал, приподнял голову, но опять вырубился. В этот раз ему почти удалось перевернуться на бок. Мешала рана в ноге. Огромная и кровоточащая.

— Это что сейчас было? — Василий растерянно почесал висок.

Урицкий не ответил, он прищурился и затаил дыхание. Остервенело анализировал ситуацию, свидетелем которой стал. Мы наконец пересеклись с ним взглядами. Аркадий безошибочно прочитал в моих глазах одно-единственное желание.

— Интересно... Хорошо, мы дадим тебе шанс, Роман. Но ты должен пообещать кое-что. Ты расскажешь мне обо всем, когда твой друг пойдет на поправку. Если пойдёт…

Моих сил хватило, чтобы кивнуть. Ненавистные пленители ушли, оставив нас с Димоном в одной клетке, от которой так противно воняло псиной. Мне было неудобно, что-то упёрлось в копчик. Изловчившись, я достал свой родовой перстень. Выкинуть его или надеть? Стиснув зубы от злости, я надел его на распухший палец. Ненавижу его, ненавижу себя!

* * *

— Ну что там сегодня? — Димон недовольно сощурился, когда я принял поднос из рук Марии.

Василий не спускал с меня пристального, почти завороженного взгляда. Я скучающе оценил предоставленный завтрак. Как всегда, одна каша. А ведь мне требовался белок. Хорошо, что по вечерам Урицкий кормил меня сочными стейками. Такая диета прекрасно восстанавливала мои силы после целительских сеансов.

— Тут клейстер, Димон.

Я многозначительно хмыкнул, положил поднос перед Хворостовым, а сам сел рядом. Есть почему-то не хотелось. Да и лучше отдать свою порцию другу. Он был ещё бледен и слаб. Хотя сил на подколки ему хватало.

— Ё-моё! Опять? Жопа тут слипнется далеко не от сладкого! — он повел носом над тарелкой и тут же закашлялся, ухватившись за ногу.

Мне никак не удавалось полностью локализовать боль. В этот раз пуля задела нерв.

— Ешь что дают и не жалуйся, — угрюмо подытожил Василий, запирая клетку на ключ.

Димон глупо улыбнулся ему, не отводя от врага глаз, повязал полотенце вместо слюнявчика и, зачерпнув полную ложку горячей каши, сунул в рот. Его глаза не смеялись. И мне совсем не нравился этот взгляд. Следующую пулю от Василия не приходилось ждать ни в руку, ни в ногу. Они смотрели друг на друга как заклятые враги, и самое паршивое, что теперь я не мог ничего с этим сделать.

— Я перегрызу тебе горло, — вдруг спокойно произнес Хворостов.

Василий усмехнулся.

— Если сможешь выбраться из этой клетки.

Они ушли, оставив нас с Димоном наедине.

— Хороший был план, жаль, не удался, — Димон хрипло рассмеялся. Он корчился от боли, но ел.

— Да уж, — я рефлекторно коснулся макушки.

Восстановить хронологию произошедших событий я сумел уже через пару дней после того, как очнулся в этой клетке. Нам не оказали сопротивления до самого выхода из особняка Урицкого. Все самое интересное ждало нас снаружи дома. Вооруженная до зубов охрана во главе с Василием устроила ловушку. Димона обезвредили первым, накинули на шею и руку верёвку, оттянули от перепуганного доктора и как ковбои, поймавшие в лассо зазевавшегося индейца, протащили Хворостова по дорожке перед домом десяток метров. Они чуть не удушили его, а когда закончили измываться, Василий всадил в ногу моего друга ещё одну пулю.

Со мной обошлись намного любезнее. Заломили за спину руки и притащили к своему начальнику силком. Перед ударом по голове я помнил лишь перекошенное злобой лицо Василия. Цепной пёс всегда кусает молниеносно и больно. А дальше были клетки. Правда, после того, как на глазах Урицкого я вернул Хворостова к жизни, он позволил нам находиться вместе.

После этого инцидента наша жизнь в подвале особняка заиграла совсем другими красками. Димон больше не противился моим визитам на званые вечера к Урицкому. Вернее, мы научились не говорить с ним на эту тему, но после того, как оказались без врачебной помощи, злить хозяина дома было бы плохой идеей.

— Как ваши дела?

Урицкий крутил в руке бокал с вином и наслаждался отблесками с его граней.

— Моему другу лучше, — я прожевал кусок сочного мяса и на всякий случай добавил: — Благодаря вам.

— О нет, — Урицкий игриво отмахнулся, отложил бокал. — Твой друг жив, лишь благодаря твоей помощи. Твоей силе.

Он сделал паузу, но я не стал ему подыгрывать. Я не понимал, к чему клонит Аркадий, а потому держал язык за зубами. После тех событий с доктором наше положение окончательно зашло в тупик. Понимал это и Урицкий. Я ждал, когда он заговорит об этом первым, и ждать пришлось недолго.

— Ты знаешь, Роман, а ведь вы поставили меня в крайне неловкое положение.

Я заинтересованно поднял голову. Я искал выход из этого положения уже несколько дней и никак не мог его найти. Мы слишком далеко зашли в этой игре показного благородства.

— Что же мне делать с вами? Теперь, когда ситуация вышла из-под контроля, твой друг, скорее всего, станет инвалидом, даже несмотря на все твои попытки этому помешать. Да, прости, я был вынужден поставить в подвал камеры наблюдения, и признаться, весьма поражен тому, как он быстро восстанавливается под твоим чутким влиянием. Увы, надо признать, даже этого будет недостаточно. Я консультировался с нужными врачами. Итак, что же мы тогда имеем в сухом остатке? Ситуацию с вашим похищением уже невозможно как-то замять или загладить. Я побаловался с твоим кольцом и мог бы отпустить, но... Теперь для нас вы опасные свидетели. Что я могу сделать? Конечно же, самое очевидное, это убить вас, закопать в подвале и забыть об этой истории. Но...

Урицкий замялся, отвёл взгляд в сторону. Я отложил вилку и был готов к любому развитию ситуации. Оружия у меня нет, поэтому все, что мне оставалось, только мужественно принять смерть. Урицкий вдруг резко вытер пот и вскочил с места.

— Но я не хочу терять такого человека, как ты, Роман.

Аркадий нервно расхаживал у меня за спиной. Он не знал, как подступиться ко мне. А я уже знал, что он хотел, поэтому ответил холодно и ровно:

— Я не брошу друга и не позволю его убить. Даже если я и смогу промолчать о ваших злодействах, оказавшись на воле, то Дима не будет этого делать. Можете сказать за это спасибо своему помощнику.

— Я знаю! — Урицкий небрежно прервал меня.

Он с неожиданной силой развернул стоящий рядом стул с массивной спинкой и присел на его край. Аркадий поморщился от боли, еле заметно коснувшись больной руки.

— И что прикажешь делать мне? У меня нет желания становиться убийцей. Помоги мне, Роман!

— Чем? — я невольно вжался в стул.

Ситуация действительно удручала.

— Ты лучше знаешь своего друга, может, сумеешь договорится с ним? Как заставить его замолчать?

Я вспомнил взгляд Димона сегодня утром и обречённо покачал головой.

— Ложь. Выход должен быть, и мы найдем его.

Аркадий вернулся на свое законное место во главе стола. Он успокоился и продолжил разговор. Мой же аппетит был безвозвратно испорчен.

— Я не знаю.

— Есть ещё кое-что, — Урицкий пропустил мои слова мимо ушей, он снова улыбался и смаковал каждый проглоченный кусочек мягкой отбивной. — Ты просил меня больше не пользоваться машиной. Я это сделал. Ты говорил, что видел, как моей рукой что-то питалось, сейчас этого нет, но я не чувствую каких-либо улучшений.

Я молчал. Аркадий понизил голос, коснувшись больной для себя темы. Он отстраненно ковырялся вилкой в гарнире.

— Я хотел бы попросить тебя.

Я подозревал, о чем. Все ждал, когда хозяин особняка заговорит об этом первым.

— Ты мог бы помочь и мне? Хотя бы просто посмотреть, оценить ситуацию.

Я молчал, терзаясь моральной дилеммой. Я, может, и ждал этого вопроса, но ни разу не подумал, что отвечу. Соглашусь ли? Аркадий молчал недолго, он глубоко вдохнул и заговорил более строго.

— Роман, я не расспрашиваю тебя о твоей силе, её природе, окончательно отдал тебе твой перстень, больше не включаю машину по твоей же просьбе и позволяю вам с твоим другом находиться вместе. Может быть, и ты пойдешь мне навстречу?

Я глубоко задумался. Если я откажу ему, он наверняка или замучает меня сеансами со своей адской машинкой, или разъединит с Димоном, да так, что я больше не смогу к нему прикоснуться. А может быть, все это сразу и вместе. Соглашусь? Но тогда предам Хворостова. Он уже несколько раз предупреждал меня о коварности и вероломстве этих благородных людей и просил не идти у них на поводу. Он меня не простит. Откажется от сеансов и истечет кровью? Димон мог... Я устал взвешивать все "за" и "против", потёр глаза и для начала спросил:

— Что у вас с рукой?

— Авария, — сухо ответил Аркадий и пригубил вина. — Несколько лет назад.

Всем своим видом я давал ему понять, что этой информации для меня слишком мало. Но Урицкий не понимал или просто делал вид.

— У вас отрезало руку? Я не могу так, мне нужно знать, что случилось.

— Чтобы творить чудеса, тебе надо знать какие-то бытовые подробности?

Аркадий недоверчиво и даже иронично сощурился. А ещё говорил, что не пытается узнать природу моих способностей. Вот только знать бы мне их самому...

— Руку мне прижало дверью, вернее, развороченным куском железа. Он вспорол мне кожу у локтя и вырвал кусок мяса вместе с сухожилиями.

Аркадий нехотя задрал рукав свитера. Шрам действительно начинался от локтя и тянулся до середины предплечья. Но не это ужаснуло меня больше всего. Рука Урицкого усохла по сравнению со здоровой, кожа покрывала кости тонкой пленкой. Я невольно сглотнул.

— Вам не смогли помочь врачи?

Аркадий грустно рассмеялся.

— Когда у тебя много денег, как было у моего отца в тот момент, и много связей, решает лишь наличие под рукой толкового профессионала. У нас такового под рукой не оказалось. Врачи в больнице, в одной из самых престижных, между прочим, лишь запихали вырванную требуху обратно под кожу и зашили руку. Мне порвало нервные волокна, я перестал чувствовать четыре пальца.

Урицкий не без усилия поднял руку. Все его пальцы, кроме большого, висели высохшими и бледными отростками. Да и вообще кисть хозяина особняка больше походила на кисть покойника. Меж тем он продолжил.

— Почти год я пытался оживить руку. Мне прописывали иглоукалывание, шоковую терапию, физические упражнения. Ты даже не представляешь, что я делал, чтобы вернуть руке чувствительность... — глаза Урицкого болезненно заблестели. — В конечном итоге мне попался хороший невропатолог. Мы отдали кучу денег за операцию. Он восстановил мои нервные ткани, но было слишком поздно. Операция помогла лишь частично, а если совсем честно, то почти не помогла.

Урицкий положил больную руку на стол и расправил рукав. В общих словах я понимал, что от меня требуется, но всё ещё мешкал.

— Так каким же будет твоё решение?

Я молча придвинулся к хозяину особняка, положил руку на его кисть. Энергия устремилась в неё потоком. Сильным, безудержным. Урицкий зашипел сквозь зубы. Его обожгло теплом. Я не хотел проводить полноценный сеанс, хотел лишь попробовать. Результат превзошел все ожидания. За те несколько секунд контакта в руку Аркадия ушла почти вся моя энергия. Это продолжалось до какой-то странной отсечки. В какой-то момент передача энергии просто прекратилась, и я ничего не смог с этим поделать. Пришлось отдернуть руку и упасть на спинку стула. Аркадий изумлённо посмотрел на свою кисть. Я не увидел этого, но в приглушённом свете она порозовела.

* * *

Наши сеансы продолжались почти неделю. Урицкий приглашал меня на ужин каждый день, но по моей просьбе я проводил лечение через день. Сразу два тяжёлых пациента оказались для меня едва подъемной ношей. Спать приходилось чуть ли не в два раза больше обычного, и, конечно, от внимания Хворостова этот факт не ускользнул.

— Ну и чем вы там занимаетесь на этих ваших встречах?

Он сидел в углу клетки и недовольно шевелил губами. Дождался, когда я проснусь, и теперь выносил мой и так уставший мозг.

— Разговариваем, Урицкий рассказывает мне о экспонатах из своей коллекции, — я не смог смотреть другу в глаза. Еле поднялся на четвереньки.

— Ага! — гоготнул Димон. — Именно поэтому ты так сильно устаешь и спишь днями напролет.

— Что ты хочешь от меня услышать?

Я действительно не высыпался. Вот и сейчас мне хотелось побыстрее закончить этот разговор.

— Правды, Ром, правды. Мы же друзья, ведь так? Или уже нет? — Димон выглядел жалко, а с этой смертельной обидой на лице ещё и драматично.

В который раз я невольно почувствовал себя героем фильма. Но врать Хворостову действительно не хотелось. Я отдышался после сна, размял затекшую шею.

— Я пробую вылечить ему руку.

— Ты меня не послушал... — произнес Димон, ни к кому не обращаясь. — Ему это только и было нужно. Когда ты вернёшь Урицкому здоровье, он убьет нас.

— Я думаю, нет, с чего ты решил? — я помнил недавний разговор с Аркадием, но его просьба повлиять на Димона была сумасшедшей.

Хворостова можно было резать на куски, и каждый кусок прохрипит хозяину особняка свое решительное "нет".

— Ты дурак? Посмотри на меня, я яркий тому пример!

Димон хрипло и обречённо рассмеялся. Он замолчал, когда дверь в подвал открылась и к нам спустилась Мария. Она была одна.

Хворостов пожирал её жадным взглядом. Пока служанка раскладывала еду, никто из нас не осмелился проронить ни звука. Трудно сказать, почему в этот раз Василий не сопровождал Марию, но не воспользоваться этим моментом, чтобы поговорить, было нельзя. Первым сорвался Димон.

— Эй, зачем вы писали нам эту идиотскую записку?

Мария выпрямилась в полный рост, смотря на нас с удивлением и лёгким раздражением, но продолжала хранить молчание.

— Записка, в которой вы просили нас о помощи, помните? — поспешил я прояснить ситуацию.

Мария отступила и мотнула головой.

— Вы должны были все понять сами.

— Что понять? Ты зачем написала нам эту записку? Кто тебя надоумил?

Хворостов зарычал от боли и пополз к служанке, чтобы лучше разглядеть её лицо.

— Мы чуть не погибли из-за тебя!

Я уже не лез в их разговор. Димон спускал на Марию всех существующих и несуществующих собак.

— Она сказала, что вы сами все поймёте, — строго парировала служанка и, забрав пустой поднос, попятилась к выходу.

Димон кричал ей вслед недолго. Он выбился из сил и, обмякнув, сполз на пол.

— Подстава! Они подстроили все это, козлы...

Впервые раз в жизни я увидел, как по лицу друга текут слёзы. Я сел рядом с ним на колени, приложил руки. Энергия потекла в тело друга вяло, как будто сделанная из меда. И уже несколько дней сеансы не приносили Хворостову улучшения. Кажется, это был предел моей силы...

* * *

— Как ваша рука?

В этот раз трапеза с Урицким проходила в какой-то подозрительной тишине. Аркадий налегал на вино и загадочно улыбался в пустоту. Его правая рука покоилась на колене под столом.

— Ты никогда не задавался вопросом о пределе своих способностей?

Я вздрогнул от этого вопроса, Урицкий словно прочитал мои мысли. Я только о том и думал, когда смотрел в изнеможённое лицо Хворостова.

— Моему другу не стало лучше после нескольких последних сеансов, — мне было тяжело признавать это, но пусть Урицкий знает.

Аркадий улыбнулся.

— Ты решил, что нащупал свой потолок?

Он сделал глоток вина, и улыбка его стала шире. Наши сеансы вообще положительно сказывались на хозяине особняка. Правда, он не любил делиться со мной их результатами. Об эффективности моих энергетических вливаний я судил, опираясь на собственные ощущения и интуицию.

— Я не знаю и не уверен, но ему не становится лучше. А вам?

— Становится, — одобрительно кивнул Аркадий и пригубил ещё вина. — Мне кажется, твоя проблема в том, что ты недостаточно опытен. Много людей до этого момента прошли через твои руки?

Мне нечем было порадовать Урицкого. Он рассмеялся, услышав о любимой крысе. Громко и заразительно.

— Подумай, готов ли ты развить свой дар по-настоящему, Роман?

Улыбка Аркадия приобрела хитрый прищур. Он поднял правую руку, и я с удивлением увидел, как он разминал пальцы эспандером. Обычным резиновым бубликом. Я не придал этому особого значения

— А если и готов, то как? Кого мне тут лечить, кроме своего бедного друга и вас?

Урицкий засмеялся пуще прежнего. Я серьезно задумался о состоянии его психологического здоровья, но понял, почему хозяин дома так рад. Он просто был счастлив.

— Ты видишь это? — Аркадий несколько раз сжал эспандер прямо перед моим лицом.

Он работал с бубликом с явным усилием, на самой грани, но не выдавал свое напряжение и продолжал улыбаться.

— И что? — я уже ничего не понимал.

— А то, мой юный друг, что неделю назад я не мог сжать его ни разу!

Я хотел удивится, обомлеть, но почему-то не нашел для этого причин. Наверное, я уже привыкал к получению результатов, и пара занятий с эспандером меня не впечатлили. Вот если бы сейчас Урицкий использовал правую руку так же активно, как и левую, меня бы это удивило. Наверное.

— Так что скажешь о расширении списка своих пациентов?

Урицкий так и не дождался от меня ответа, он радостно и с наслаждением жевал кусочек мяса.

— Я не знаю, есть кто на примете? — мне не особо нравилась эта идея, но любопытство несомненно взяло верх.

— Конечно! Только сначала ты должен подкрепиться, восстановить силы. Ешь мои скромные дары. Если хочешь, я могу налить вина и тебе? Чудеса, которые ты творишь, Роман, надо непременно отметить!

Я молча покачал головой. А ведь не мог и представить, кого Аркадий имел ввиду, пока сам не столкнулся с ним. Это произошло на следующий день. Василий как обычно привел меня к Урицкому, но в этот раз вошёл в обеденную и встал у двери. Мы оторвали Аркадия от изучения какого-то пергамента. Он поднял голову и почтительно кивнул. Стол был не накрыт, и когда Василий сел на стул рядом с хозяином особняка, я догадался, что ужина сегодня не будет. По моей спине прошёлся холодок, и я невольно попятился.

— Я знал, что ты так отреагируешь на мою просьбу, но, Роман, выслушай меня, — Урицкий был сама серьёзность, но я не хотел его слушать.

Василий отстраненно смотрел в пространство перед собой. Злой, но послушный пёс, как сказал бы Хворостов.

— Я понимаю твое негодование, твою злость. Но посмотри на ситуацию с другой стороны.

— Он стрелял в моего друга! — я процедил слова сквозь зубы. — Нет!

— Роман, послушай меня! — Урицкий был непреклонен и словно не услышал меня. — У тебя уникальный шанс развить свой талант! Неважно, как, не имеет значения, на ком! Забудь о личной неприязни! Помоги человеку!

— Нет! Он не человек! Я готов помогать вам, но этому...

Ни один мускул не дрогнул на лице цепного пса Урицкого. Ни злости, ни тоски во взгляде, только безразличие и отрешённость.

— Роман, сядь! Сядь, пожалуйста. Хорошо. Я призываю тебя отбросить все личное. Дело, которым ты занимаешься, не терпит подобных отступлений. В конце концов, ты сказал, что будешь помогать мне, а это моя просьба! Ты просил, чтобы я больше не включал машину, я её не включаю! Я позволил тебе лечить друга и не мешаю этому. Пойди и ты мне навстречу. Посмотри моего друга!

Слово "друг" было произнесено с особым нажимом. Никогда бы не подумал, что Аркадий назовет своего телохранителя другом, и я прекрасно понимал, что это ложь, но...

— Друг, — я произнес на выдохе. — Если я помогу ему, то предам своего друга.

— А если он об этом не узнает? — тут же хитро сверкнул глазам Урицкий. — Ты же говоришь ему, что лечишь мою руку, так и продолжай об этом говорить. С этими сеансами ты станешь сильнее и быстрее поставишь своего друга на ноги! Развивай свой дар!

Я нервно сглотнул терпкую слюну. С одной стороны, Аркадий был несомненно прав, а с другой — искушал как дьявол. Я не знал, какую сторону выбрать, поэтому лишь устало присел на край стула.

— И что у него болит?

— Отлично, Роман! Я знал, что ты умный парень!

Аркадий неожиданно хлопнул в ладоши. Очень осторожно. Этот жест удивил не только меня одного. Глаза Василия расширились, но он быстро подавил восхищённый испуг. Урицкий аккуратно свернул пергамент, который изучал, и, спрятав в карман халата, встал.

— Василий Олегович расскажет тебе все сам. А я, дабы не смущать вас своим присутствием, уединюсь в кабинете.

Аркадий ушел, тихо прикрыв за собой дверь. Я взглянул на Василия исподлобья, долго не решался начать разговор.

— Шрапнель, — он заговорил первым, когда пауза стала неприлично долгой. — Под самым сердцем, иногда случаются приступы, очень больно.

Мне стало не по себе от этого откровения, я придвинулся к Василию ближе

— Мне надо взглянуть.

— Да, хорошо, — отчеканил он и, резко развернувшись ко мне спиной, рывком стянул с себя свитер и футболку.

Оголённая спина Василия вызвала у меня приступ тихого ужаса. На нем не было живого места. Шрамы от пуль затянулись бледными полосками кожи. Их было три. Один на правом плече, второй на левом боку, лишь чудом пуля не задела почку, и третий шрам, самая маленькая отметина, под самым сердцем.

— Врачи не могут вытащить? — голос сел и был словно не моим.

— Нет, опасно, осколок очень близко к сердцу.

Я встал, приблизился к Василию и коснулся тревожащей раны рукой. Вторую руку я положил ему на плечо. В нос тут же ударил запах гари, машинное масло и дизельное топливо. Я отдернул руку.

— Это же не бандитская пуля?

— Да, это ранение я получил на войне...

Ну что ж, это даже в какой-то степени облегчало мою совесть. Я собрал импульс на кончиках пальцев. Вроде ничего сложного, всего-то заставить организм пациента переработать инородное тело, так, как это было у Димона. Я снова замешкался. Ох, надеюсь, Хворостов никогда не узнает о том, что я сейчас делаю. Я коснулся шрама на спине Василия, и теплый поток устремился в его тело. Василий сжал зубы от жгучей боли, но промолчал, даже не дернулся. Первый сеанс самый сложный как для пациента, так и для целителя....

* * *

— И что там у вас происходит? Тебе с каждым разом всё уже и хуже!

Димон не выдержал и буквально прокричал это мне в лицо, когда я проснулся. Я не мог ничего ему ответить. Хворостов рыдал то ли от боли, то ли от чувства беспомощности. Так бывает, когда ты уже ни на что не можешь повлиять и события растут как снежный ком.

— Ты сам не видишь, что тебе становится хуже с каждым днём?!

Я угрюмо смотрел на прутья решетки за плечом друга. Ему не становилось лучше. Вопреки уверениям Урицкого мой опыт рос куда-то совсем не в ту сторону. Может быть, от того, что он ограничивался, по сути, одними и теми же действиями? Что пуля в ноге Димона, что осколок под сердцем Василия, на все это требовалось одинаковое усилие и одинаковый сценарий лечения. Из этой канвы выбивался лишь Аркадий, но он не рассказывал о своем самочувствии, предпочитая ошарашивать обитателей дома очередным акробатическим этюдами своей правой руки.

— Что же ты молчишь? — рыдая, Димон уткнулся в мою ногу.

Похоже, он окончательно сломался. А я не видел выхода из сложившейся ситуации.

— Я думаю, как нам выбраться из плена, — неожиданно проговорил я.

Очень тихо, надеясь, что камеры, установленные в подвале, не уловят этих звуков.

— Как? — Хворостов поднял на меня слезящиеся глаза, а которых кроме мольбы проскочила надежда.

— Я пока не знаю, но записка служанки должна дать ответ. Она не была приманкой. Они действительно...

Я не успел договорить. Дверь в подвал распахнулась, и по ступенькам, чертыхаясь, спустился Василий. Он окинул нас каким-то виноватым, чуть испуганным взглядом и сбивчиво произнес:

— Очень нужна помощь, Роман.

Димон недоверчиво взглянул через плечо на охранника, потом на меня. Хитрый прищур друга понимать как-то двусмысленно не пришлось.

— Урицкий приказал? — я поспешил Василию на помощь.

Его косноязычие, того и гляди, сломало бы всю мою конспирацию.

— Да, Аркадий Маркович. У нас проблема в псарне.

— Что? — Димон не выдержал и зашипел на Василия. — Да вы в своем уме? Какие собаки?

Я мешкал всего мгновение, поднялся на ноги и прильнул к решетке.

— Что случилось?

Пока Василий в спешке объяснял возникшую проблему, Димон молчал. Он не проронил ни звука, когда охранник открыл дверь и выпустил меня из клетки. Хворостов молчал, когда я поднимался по лестнице. Но его взгляд было невозможно игнорировать. Он леденил в жилах кровь. Загнанный, готовый на всё и ко всему раненый волк. Я побоялся встречаться с этим взглядом. Меня ждала трагедия на псарне. Из рассказа Василия я понял лишь то, что между доберманами Урицкого произошла стычка и одна из псин сейчас при смерти

* * *

— Хозяин уже послал за ветеринаром, но, боюсь, не успеет он, — на псарне нас встречал смотритель: немолодой мужичок небольшого роста, в ушанке и широких варежках-рукавицах.

Его виновато-поникшее лицо было серым. За эту драку он будет наказан.

Собаки встретили меня отчаянным лаем. На псарне из было пять. Маститые и отборные машины для убийства. Было невероятным, как две из них оказались рядом друг с другом. Помнится, рано утром до нас в подвале доносились звуки собачьего гомона, но представить себе, что именно произошло тут, я не смог. Я наступил в кровавое пятно и замер. Пока Василий успокаивал псов, а смотритель накидывал на клетки покрывала, я не без ужаса осматривал погибающую псину. Ей действительно было худо. Разорванный бок, из которого торчали куски мяса и сочилась кровь, но самое страшное не это. У пса вместо горла было кровавое месиво. Он лежал на ковре, заливал его кровью и протяжно хрипел. Собака была при смерти, но продолжала рычать. Навряд ли почуяв незнакомый запах, скорее, в бреду. Около собаки даже негде было присесть. Все заляпано темной кровью. Псу повезло, кажется, артерия на шее не была задета.

Я обошел его сзади, попросил покрывало, упал перед собакой на колени. Действовать следовало быстро, пока покрывало не пропиталось кровью. Я положил левую руку псу на бок, чуть выше раны, а правой закрыл его подрагивающее ухо. Василий и смотритель псарни затаили дыхание. Я боялся, что пёс очнётся и напоследок цапнет меня, но собака лишь невнятно дернула шкурой, после чего обмякла. Я вливал в неё энергию потоком, нескончаемым, почти неконтролируемым. Мне требовалось остановить кровотечение. Я не знал до конца, насколько принцип моего лечения подходил к животным, насколько подходила им человеческая энергия, но я увидел все сам. Псина задергала лапами, перестала хрипеть, а кровь густела и останавливалась. Сеанс продолжался не больше минуты.

Когда он закончился, я обессиленно упал на зад и вытянул затекшие ноги. Василий оценивающе посмотрел на собаку, потом протянул мне руку. Я тупо уставился на неё, после короткого раздумья принял помощь. Охранник поднял меня на ноги мощным рывком. И эти сеансы давали свои плоды. Вечно бледное лицо Василия все чаще покрывалось румянцем и приобрело почти здоровый вид.

— Ох, спасибо, добрый господин! Любимая собака хозяина, если бы она умерла, страшно представить, что он со мной бы сделал!

Смотритель псарни кружил около собаки и рассыпался благодарностями в мой адрес.

Василий присел на корточки и осторожно оглядел раны собаки. Она дышала, но, кажется, уснула. Кровотечение прекратилось.

— Протянет до приезда ветеринара, — подвёл итог Василий и вместо благодарности уважительно мне кивнул.

Это было странное ощущение. Странное и непонятное. Когда мы выходили из псарни, Василий вдруг похмурнел и одернул меня.

— Спасибо за помощь, мне действительно становится лучше. Я... — Василий задумался и поник. — Я прошу прощения за то, что пришлось сделать с твоим другом. Ситуация была...

Он долго мялся, подбирая слова. Я молчал. Ситуация действительно была сложной. Когда Василий наконец подобрал это слово, со стороны особняка отчётливо послышался женский крик. Мы замерли как по команде, а потом кинулись к дверям дома. Псарня за нашими спинами ожила от неуверенного собачьего лая. Я догадался, что произошло, когда чуть не упал, заскользив у самых дверей особняка. Болевой спазм пронзил среднее ухо. Я сжал голову руками и присел на корточки, но это, конечно, не помогло. Василий озадаченно смотрел на мои мучения.

— Машина... — простонал я, фокусируя взгляд на охраннике.

Его лицо вытянулось от тихого ужаса. Василий помог мне подняться, и мы ворвались в дом.

* * *

Крик, который мы услышали с улицы, издала Мария. Она попалась нам в прихожей, рвалась к выходу. Василий поймал её и встряхнул, приводя в чувство. Женщина плакала и звала на помощь. Звала на помощь меня.

— Я не хотел этого.

Голос Урицкого был тих и спокоен. Он стоял на вершине лестницы, у края балкона. Взгляд хозяина особняка был устремлён в пустоту. Он медленно спускался по лестнице, что-то держа обеими руками и прижимая к груди. Из-за резных массивных перил я не сразу разглядел, что это было. Мария упала передо мной на колени.

— Пожалуйста, спаси её!

Служанка вцепилась в меня мертвой хваткой. Я даже попятился, но голос Аркадия снова привлек внимание. Он спускался все так же не спеша и с отстранённым видом.

— Прости, Роман, я не удержался. Я думал, что смогу запустить машину, пока ты на псарне, я думал, я успею.

Урицкий сошел с первой ступеньки, и я наконец разглядел, что он нес на руках. До нас с Василием даже не сразу дошло, что Аркадий использовал больную руку. Он морщился и был бледен.

— Я не знаю, как она проскочила в мой кабинет, Роман, она зашла в машину...

На руках Урицкого лежала девочка лет восьми-десяти. Личико было бледным, а глаза закрыты. Я не видел крови, как и не видел, чтобы она дышала.

— Вика! — Мария сползала на пол. — Помоги ей, Роман!

Я уверенно шагнул вперёд, но тут же опасливо покосился на потолок. Урицкий медленно кивнул.

— Не бойся, я отключил машину, но... Девочка потеряла сознание, по-моему, она не дышит.

Аркадий не укладывал Вику на пол. Он опустился на колени, продолжая держать ребенка на руках, как собственную дочь. Затем протянул мне бездыханное тельце. Его правая рука задрожала от напряжения.

— Помоги ей...

Я рухнул на колени и, не зная, что именно произошло с девочкой, осторожно положил правую руку на её лоб. Холодный и безжизненный. Бьётся ли сердце? Левая рука едва успела коснуться щуплого тельца. Поток жизненной энергии устремился из моего тела прочь, и это было совершенно не исцеление. Совершенно не то, уже привычное мне чувство. Моя энергия падала в пропасть, у которой не было дна. Я увидел красные нити, исходящие из тела девочки. Очень тонкие, еле видимые. Красный гигант стоял справа. Его худосочная длинная рука была вытянута и поглощала жизнь ребенка, те последние крупицы, что в ней остались. Я не знал, что делать, не мог оторвать руки. Теперь нити усилились, гигант пил и мою энергию.

— Машина! — прохрипел я в ужасе.

— Я выключил её, — Урицкий уверенно мотнул головой. — Это точно!

Гигант не исчезал. Ужасное существо из потустороннего мира издало странный скворчащий, почти ликующий звук.

— Держись! — это был то ли голос со стороны, то ли звук прямо в моей голове.

Краем глаза я увидел тень, появившуюся из воздуха. Силуэт прошел сквозь меня, обдав холодным воздухом, и взмахнул в сторону чудища рукой. Яркая вспышка, переливающая перламутром, ударила по твари, и узел, затянувшийся у меня на шее и приковавший к девочке, разрезали невидимые ножницы. У меня остался лишь маленький запас энергии. Собака взяла половину, неизвестное чудовище — ещё треть. Сил оставалось меньше чем на четверть. Пять секунд, десять секунд, пятнадцать... Мои руки безвольно опустились и повисли вдоль тела. Мне не хватило сил, чтобы даже встать. Урицкий вспотел и тяжело дышал. Он зарычал от злости и неуклюжим рывком поднялся на ноги. Василий подоспел к хозяину и перехватил девочку. Я услышал, как она еле слышно застонала.

— Наведите ей горячего чая, немедленно! Отнесите в спальню, разожгите камин!

Урицкий отдавал распоряжения, а его самого шатало от усталости. Он приблизился ко мне и еле заметно улыбнулся. Внутри меня все похолодело, уж не сам ли Аркадий подстроил все это? Но зачем подставлять под удар адской машины ребенка? Урицкий направился к двери, а когда вышел на улицу, зачерпнул снега и облепил свое раскрасневшееся лицо. Он закричал. Но я так и не смог определить, что это был за крик. Победы, разочарования или злости. Может быть, все сразу?

— Роман! — Аркадий говорил со мной через открытую дверь. — Ты отлично поработал сегодня. Но вечером мне надо будет серьёзно с тобой поговорить. Не расслабляйся.

Василий аккуратно положил руку мне на плечо. Он уже успел отнести ребенка и вернуться обратно. Исчезли Мария и все слуги Урицкого.

— Надо возвращаться, — тихо проговорил охранник, и мы вернулись в подвал.

* * *

Димон не разговаривал со мной весь оставшийся день. Он не отреагировал, когда мы с Василием спускались по лестнице. Хотя он наверняка слышал крик Марии. Не задал ни единого вопроса. Хворостов отвернулся к стене и в полудрёме тихо стонал. А ведь у меня не было сил, чтобы помочь ему. Вот и докатились. Теперь вся моя сила уходила на наших врагов. Хороший расклад. Я уже укорял себя за то, что пошел на поводу у Урицкого, а с другой стороны, что ещё оставалось нам делать? Ситуация была патовой. Неважно, сколько благих дел я ещё сделаю для Урицкого и его компании. Рано или поздно моя полезность сойдёт на нет. А если даже и не сойдёт, то обстоятельства, при которых мы с Димоном оказались здесь, никто не отменит. Хворостов окончательно замкнулся в себе. Догадался, на чьей стороне я теперь играю. А что иначе? Иначе — смерть. А не смерть ли ждала нас в любом случае? Я схватился за голову. Это был тупик...

Как и обещал Урицкий, на сей раз его званый ужин отличался от множества подобных. Хотя бы тем, что он уже совсем не смотрел в мою сторону. Снова был погружен в изучение какого-то пергамента. Скудный ужин на подносе недвусмысленно дал понять мне, что этот самый ужин будет весьма быстр. Каких-то высокопарных речей не ожидалось. Я молчаливо принялся уничтожать мясной гуляш.

— Удивительно, каждый раз ты ужинаешь со мной и ни разу не спросил почему, — Аркадий говорил как бы между делом, водил по жёлтому пергаменту лупой и даже не взглянул в мою сторону.

Я пожал плечами.

— Вам интересно. Это любопытство? — поосторожничал я.

— А вот и нет, — Урицкий поднял широко улыбающееся лицо. — Это твоя личная диета. То, что ты ешь у меня, строго сбалансировано.

Я недоверчиво покосился на свою тарелку. Гуляш, овощи, немного риса.

— И что тут сбалансировано?

— Это неважно, но так питаются монахи в одном тибетском монастыре, где мне удалось побывать. Всю жизнь монахи этого монастыря учатся управлять своим телом. Да, они, как и ты способны самоисцеляться.

— Да, но я лечу других людей, а не только самого себя.

— Да, и это самая главная твоя загадка, — Урицкий в задумчивости положил ноготь мизинца на нижнюю губу. — Почему ты такой особенный, Роман?

— Я не знаю.

Есть почему-то уже не хотелось. Быть избранным подопытным — не очень вдохновляющее действо.

— Забавно. Кто-то кладет на эти знания всю жизнь, а кому-то все достается по щелчку пальцев, — Урицкий откашлялся.

Похоже, эта несправедливость ему близка. Строитель сомнительных машин из потерянных свитков. Авантюрист, решивший поиграть с неизведанным? Мне надо было сменить тему разговора и вернуть хозяина особняка к реальности.

— Вы сказали, это будет важный ужин. Чем он важен?

— Ах, да! Завтра у меня будет особый день. Праздник, — Аркадий заметно поник, откинулся на спинку кресла и вздохнул. — Согласно правилу, которому я не изменяю вот уже пять лет, праздник будет проходить в моем доме. Девать мне вас некуда. У меня будет достаточно много гостей, углядеть за всеми я не смогу, да и не буду. В подвал перенесут холодильники. Вас придется рассадить по разным клеткам.

Последнее Урицкий произнес, опустив глаза. Меня волновал совсем другой вопрос.

— Вы будете включать машину?

Аркадий встал и прошёлся вдоль окна, сцепив руки за спиной. Сейчас, по прошествии недели моих вмешательств, его правая рука почти не отличалась от левой. Хозяин особняка упорно тренировал её.

— Я пока не решил. Я помню наш уговор. Сразу хочу предупредить твой следующий вопрос: дочь Марии, случайно попавшая в поле излучателя, жива, с ней все хорошо.

Я положил вилку и вытер рот.

— Вы же специально подстроили это.

— Что? — Урицкий развернулся резко, грозно блеснув глазами.

— Даже не пожалели любимую собаку, договорились со смотрителем псарни. Сделали все, чтобы выманить меня из дома, включили машину и толкнули туда ребёнка. Только что-то пошло не так, и она потеряла сознание. Чего вы добиваетесь? Чего хотите?

Я привстал, но совсем не собирался нападать на Аркадия. Его взгляд вдруг преобразился. Урицкий задумчиво смотрел в окно. Он не был испуганным, скорее огорченным.

— Не запускайте машину, вы же обещали!

Аркадий крикнул охраннику. Меня схватили грубо и поволокли прочь. Я не сопротивлялся. Сил у Василия было хоть отбавляй, и не мудрено, ведь я сам давал ему их.

— Это ваша благодарность за руку, да?

Я всё ещё видел силуэт Урицкого. Он опять сгорбился над пергаментом, но изучал его без интереса. Дверь закрылась, а я получил под дых. Не сильный, но очень обидный удар. Кричать более не было смысла. Когда я очутился в подвале, Димон уже сидел в отдельной клетке. Он снова не обратил на меня никакого внимания. Василий грубо втолкнул меня в камеру и закрыл дверцу на замок. Мы секунду смотрели друг другу в глаза. Я с вызовом и злостью, он с безразличием. Не было смысла упрекать его в чем-то. Они получили своё и теперь наверняка обдумывали, как избавиться от нас как можно тише.

Хворостов молчал. Он обиделся на меня сильнее, чем я на Урицкого. Но что теперь об этом говорить? Я сел в углу клетки. Хотелось плакать, но слёз не было. Я все крутил кольцо, которое после неудавшегося побега больше не снимал с руки, и думал: кто же помог мне прогнать того гиганта, что питался девочкой? Я не находил ответа и вскоре забылся сном.

* * *

Утром нас разбудили голоса. Их было много. Четверо человек спускали в подвал промышленные холодильники, внутри которых позвякивало стекло. Как и обещал Аркадий, приготовление к празднику шло полным ходом. Парадом руководил Василий. Он же смотрел за порядком и отдавал команды, как и куда ставить холодильники. Они управились меньше чем за час. Прислуга разносила и прятала в холодильники закуски, огромные торты. Я с грустью смотрел на это действо. Смотрел на приготовления и Димон. Он не проронил ни слова.

— Пир во время чумы, — я брезгливо дёрнул губой, надеясь что друг поддержит, но Хворостов лишь откашлялся и, завернувшись в одеяло, отвернулся к стене.

Весь этот день мы безучастно слушали, как дом Урицкого гудел как муравейник. Впрочем, о нас забыли и, заходя в подвал по делам, делали вид, будто нас не существует. Я бегло подсчитал общее количество прислуги Аркадия. Шесть человек, включая смотрителя псарни. Он тоже забегал в подвал пару раз, но даже не бросил на меня мало-мальски важного взгляда. Интересно, что случилось с собакой? Она выжила или нет? Спрашивать об этом самому мне не хотелось. Постоянно в подвале крутился и Василий, жёстко контролируя каждое действие прислуги. Нас он по большей части тоже игнорировал, за все время присутствия одарив лишь несколькими подозрительными взглядами. Когда посетители в очередной раз покинули подвал, оставив нас одних, я громко выдохнул:

— Вот засада. Хоть бы оставили пару бутылок, мы бы тоже повеселились, — и добавил: — Да, Дим?

Хворостов заворочался, но промолчал.

— Димон, ты чего?

Он не отвечал.

— У тебя нога болит? Подползи поближе, я проведу сеанс.

Он что-то недовольно пробурчал себе под нос, но даже не сдвинулся с места.

— Димон! Я тебя теряю, поговори со мной, ну пожалуйста...

Я прижался к прутьям клетки, опустив голову.

— Что, скучно тут? Не пригласили великого исцелителя на праздник?

— Дим, я не за них, я за нас... — я неуверенно улыбнулся.

И ведь сам не верил в это.

— Ложь! — Хворостов рывком скинул с себя покрывало.

Он заорал как сумасшедший, повернулся ко мне лицом.

— Ты помогаешь им! Продался за кусок колбасы? Как собака! И правильно, что нас в эти клетки заперли, мы собаки! А ты этим... — Хворостов запнулся, подбирая слова, а потом выдал: — Фрицам продался! Предателей расстреливали на войне! Ты слышишь, предатель?

Я не злился на него, смотрел на выплеск негодования и радовался. Еле заметно улыбался, потому что друг снова со мной разговаривал, и я не потерял его навсегда.

— Что ты ржешь, дурак?! Я им не продамся, можешь убить меня и жрать с ними там, наверху, в три горла! А Хворостовы не продаются! У меня дед с такими выродками, как этот Урицкий, боролся, и я буду!

Его злость сходила на нет. Димон обессиленно упал на матрас и, прежде чем уснуть, ещё долго что-то возмущённо тараторил. Я не смог уснуть. В голове крутились его слова. А ведь я действительно продался врагу. Не за рюмку водки, а за любопытство. Но Хворостов прав, долго это издевательство продолжаться не могло.

Права была и цыганка Бахт, и карты Таро не соврали. Кролик, подвешенный за задние лапы, уже никуда не денется. Ему остаётся только дёргаться в силках до самой смерти.

* * *

Я долго ворочался этой ночью. Пытался уснуть, но громкая музыка и гомон пьяной вечеринки с первого этажа не давали ни малейшего шанса. Я лежал на спине и смотрел в потолок. Цветомузыка била в узкие окна подвала косыми едва различимыми полосами. На стенах собирались причудливые, но блеклые узоры.

— Родителей жалко, — вдруг жалобно произнес Димон. — Не найдут они мой труп, будут всю жизнь ждать. Надеяться, верить.

Теперь была моя очередь молчать.

— Собака моя будет выть по ночам, мой любимый Туз... А ты будешь жить, — интонация его голоса приобрела железный оттенок. — Тебе теперь можно только позавидовать, хотя... Как можно завидовать Каину?

— Я тебя не брошу! — я приподнялся на локте. — Запомни это. И ты сам дурак!

— Нет, ты дружок уже продался, принял свои тридцать сребреников. У тебя теперь своя дорога...

— Хватит нести этот бред!

Я ударил кулаком по матрасу, Димон даже не заметил этого.

— Глупо тебя просить что-то передавать моим родителям. Просто никогда никому не рассказывай, как умер твой друг...

— Ты не умрёшь!

— Ногу уже второй день как ножом режет. Очень больно.

— Подползи ко мне, я помогу тебе! — я снова обнял ненавистные решетки, моя рука сжала воздух в нескольких метрах от Хворостова.

— Нет. Я не хочу, чтобы ты помогал мне. Я больше не хочу оттягивать неизбежное. Пусть я умру.

— Нет! — крикнул я грозно, но тут же осекся.

Дверь в подвал открылась, впуская в нашу тюрьму радостный дух праздника. По ступенькам, даже не удосужившись включить свет, спускалась девушка. Она была на неудобных каблуках и достаточно пьяна, чтобы сразу не увидеть наши клетки. Я замер в полусидячем положении, Димон кинул на гостью ничего не значащий взгляд и отвернулся.

— Что тут так темно? Аркаша об этом не говорил...

Она пошарила по стене рукой в поисках выключателя, крякнула, ударившись о перила бедром, и очутилась прямо у наших клеток.

— И где тут шампанское? — вслух размышляла девушка.

Я не выдержал и, закатив глаза, произнес в темноте:

— Шампанское в холодильнике слева, а выключатель света наверху был, вы его прошли.

— Ой! Кто здесь?

Мои глаза обжег луч фонарика из телефона.

— Кто вы, зайчики?

Гостья пьяно улыбалась и освещала нас с Димоном по очереди. Она вдруг рассмеялась.

— А, вы, наверное, те самые гости, о которых рассказал Аркаша. Он сказал, что у вас свой праздник тут. Но какой-то унылый у вас праздник, может, вам дать шампанское?

Она открыла холодильник свободной рукой, и в его свете я разглядел тематический, но весьма фривольный костюм нашей посетительницы.

— Нет, спасибо...

Я демонстративно уселся в самом дальнем углу клетки, скрестил руки на груди. Гостья рассмеялась ещё сильнее, забрала несколько бутылок горячительного и убралась восвояси.

— И кто ты? Ангел смерти?

Димон говорил не мне, но я устало окликнул его. Хворостов говорил куда-то в пространство за клетками. Между ними и стеной мог спокойно пройти человек.

— Что ты мне цыкаешь? Себе цыкни!

— Ты с кем там разговариваешь? — я повернул голову к стене и обомлел.

Прямо за нами стояла на полусогнутых человеческая фигура во всем черном. Мужчина небольшого роста приблизился ко мне. В его руках блестел пистолет, а лицо скрыла балаклава.

— Сколько человек в доме?

Он призывал меня говорить как можно тише. Во рту пересохло от страха, удивления и радости, а в спину ударило прохладой. Теперь понятно, как незнакомец попал в подвал: он взломал одно из окон, предварительно скрутив с него решетку. А вот камеру не отключил, поэтому держался у стены, там, где она не доставала.

— Восемь охранников, шесть человек прислуги. — не зря я считал их утром, ох, не зря. — Ещё собаки! Тут целая псарня! А вы... Кто?

— Черт, псарня — это плохо... — разведчик задумчиво хмыкнул и показал корочку МВД, но раскрывать её на всякий случай не стал.

— Вас послали наши родители? — к разговору подключился Димон.

— Нет, никто не посылал. Ребята, вы кто? Вы что тут делаете?

— Нас взяли в заложники... — на выдохе произнес я.

Как же долго я ждал, когда наконец смогу произнести эти слова. Из глаз моих потекли слезы.

— Сидите тихо. Оружие есть здесь?

— Нет, в холодильниках алкоголь и закуска. Наверху много гостей, сколько их, я не знаю.

— Пусть празднуют.

Мужчина довольно хмыкнул, обошел мою клетку и, передвигаясь на цыпочках, прокрался к лестнице. Он ступил на первую ступеньку, проверив её скрипучесть. Ни на мгновение не выпуская дверь подвала из виду. Мы с Димоном смотрели на все это затаив дыхание. Боялись издать лишний звук и пошевелиться, словно это могло спугнуть удачу. Когда спецназовец добрался до двери, замер без движения. Его уже почти не было видно в полумраке. Он чего-то ждал. И мы поняли, чего именно, через минуту.

У дома истерично завизжал сомн сирен, а яркие прожектора осветили фасад здания, кажется, со всех сторон. Спецназовец распахнул дверь подвала ногой, но не кинулся в пекло. В самый центр прерванного веселья полетели две шумосветовые гранаты. Музыка сменилась криками и звуками пальбы. Ну вот, и на нашей улице наступил праздник. Я сползал по решетке на пол, давясь слезами облегчения и счастья. Димон хрипло смеялся, сев рядом. Перстень на моем пальце зловеще блестел.

* * *

Комната убойного отдела милиции на окраине Москвы была по-советски простой и без изысков. На стенах: доски почета, награды, фотографии с официальных приемов. На самой длинной стене висела доска, обитая красной бархоткой. Я видел её краем глаза, но сразу догадался, что приколотые к ней фотографии и копии отчётов носили для обитателей отдела исключительно рабочий характер, и рассматривать их детально мне не хотелось. На соседнем столе, за которым сидел мужчина в толстом зеленом свитере с белыми оленями, закипел и выключился электрический чайник. Оперативник налил кипяток в чашку и угостил меня крепким чаем.

Это и были наши спасители. Всего их было четверо. Старший, Догматов Николай Федорович, отошёл из кабинета несколько минут назад. Я сидел напротив его стола и терпеливо ожидал хозяина. Остальные работники отдела занимались своими делами, кто-то с деловитым видом изучал монитор компьютера и щелкал компьютерной мышкой, кто-то пил кофе из термоса, а кто-то раскладывал тома уголовных дел в шкафу. Обстановка была дружелюбной, но все почему-то молчали. Я ощущал лёгкое напряжение, но предпочитал о нем не думать. Повестка явиться пришла мне два дня назад, прямо в общежитие, куда мне пришлось вернуться после двухнедельного плена. Димона увезли родители домой. Сейчас его ногой занимались профессионалы, но прогнозы неутешительные. По сути, мне нужно было вернуться сюда, чтобы переписать заявление, которое мы написали на Аркадия Урицкого. Я хотел убрать из него упоминание о кольце и почти переписал текст, взяв листок со стола Догматова. Когда он вернулся, то был в приподнятом настроении и даже что-то насвистывал себе под нос. Какую-то мелодию. Оперативник уселся в кресле, протянул руку. Я отдал ему бумагу и пожал кисть. Догматов не отпустил меня, пока не прочитал текст. Он усмехнулся в каштановые усы.

— Переписал уже, значит...

— Да, у меня просьба, не надо упоминать о кольце.

— Вот этом, что ли? — Догматов, резвясь, ловко стянул его у меня с пальца и подбросил в воздухе.

Медь тускло блеснула, и в этот момент я осознал, что мои злоключения в подвале дома Урицкого на этом не закончились, и все это только начало.