Я.Р.В: Благородные Люди (джен)

Вот всегда так бывало! Стоило только преступить закон или вдруг подумать, что ты самый умный человек на Земле, то непременно через какое-то время, а иногда даже очень быстро, прилетало что-то такое, что навсегда отрезвляло голову. И, как правило, отрезвление это для головы не несло ничего, кроме чёртовой боли.

Я проснулся, когда рассвело. В подвале, который стал для нас с Хворостовым домом на ближайшее время, было всего одно маленькое окошко, смотрящее на улицу. Скорее всего, его использовали для вентиляции, но сейчас зима, и лаз был плотно закрыт, на обратной стороне виднелись прутья решётки. Для полноценного освещения этого окошка здесь явно не хватало. Я встал на колени, в темноте пошарил руками в поисках ориентиров. Судорожно начал вспоминать, чем закончилось наше лесное приключение накануне, судя по слипшимся волосам на затылке — ничем хорошим. Что-то выпало из кармана и звякнуло о бетонный пол. Родовой перстень вернулся обратно как ни в чём не бывало, я не стал рыскать в его поисках, сейчас важнее было найти друга. Димон вскрикнул, когда моя рука коснулась его ноги.

— Ромка, это ты? — голос дрожал от страха, я замер, не зная, что ответить.

От ужаса сложившейся ситуации хотелось рыдать. Вот тебе и обеспеченная беззаботная жизнь, вот тебе и личная квартира со всеми удобствами. Я не успел произнести ни звука, где-то совсем рядом зашелестел дверной замок, скрип петель, и узкая полоска света ударила сверху. Прямо перед нами тускло осветилась лестница. В проёме застыла фигура верзилы, лица не видно, только смазанные очертания.

— Чё вылупился, щенок? Жрать, наверное, хочешь?

А вот тебе и личная прислуга. Вот только интересно, еду будут кидать прямо сверху, как собакам, или всё-таки какое-то обслуживание в этих номерах есть?

— Ну-ну, Василий, корректнее. Ребята наши гости, и общаться с ними надо соответственно.

О! А вот и приторно-вежливый голос картонного злодея! Аркадий Урицкий. Вернее, я увидел только его профиль: надменная улыбка и длинная вьющаяся шевелюра до плеч. Впрочем, в домашней обстановке этот франт выглядел менее презентабельно, а оставив в кладовой свой костюм на размер больше — и менее смешно. Он пропустил помощника вперёд, занял его место.

— Доброе утро, друзья мои! — Аркадий вскинул руку в приветственном жесте.

Вторая рука, в которой, стоя у края ямы, он крутил шарики, была прижата к телу, словно там зияла рана.

— С друзьями разве так обращаются? — я не выдержал, подался на свет, но Василий, быстро очутившись на бетонном полу, перекрыл мне дорогу и еле слышно засопел:

— Залезь обратно под тот камень, из которого вылез.

В руках он держал дорогой серебряный поднос с едой. Верзила ткнул меня им в грудь, заставил принять сей скромный дар. Урицкий наверху противно улыбался:

— Простите, а чем вас не устраивает моё великодушие? Я, можно сказать, пригласил к себе в дом двоих неизвестных мне молодых людей, дал им кров, дал им еду!

Аркадий задрал нос в приступе "великодушия". Перечисляя все плюсы своего гостеприимства, он как-то забыл упомянуть, что мы тут не за просто так и свой хлеб должны отработать кровью. Да и что это за дурной тон — говорить о нас в третьем лице?! Я промолчал, стиснув зубы, каждую секунду напоминал себе о том, что любое неверное слово может оборвать наши драгоценные жизни. Всё это время Хворостов изображал труп: ни звука, ни шевеления. Артист! Чем громче кричишь от боли, тем сильнее это всех раздражает и тем быстрее о тебе вспомнят. Опять мне придётся решать все вопросы...

— Вы обещали, что моему другу окажут помощь! — единственное, что я сумел выговорить с уверенностью в голосе.

Василий продолжал стоять гранитной скалой, смотрел с усмешкой на мои жалкие попытки качать права.

— Конечно. Я всегда держу своё слово! — Урицкий говорил со странной деловитой интонацией, мне не понравилось, как это прозвучало, следовало ждать подвоха, но Димон... Я не врач, но даже я знал, что свинцовую пулю из тела надо извлечь, и чем скорее, тем лучше.

— Ну что ж, если просьбы закончились, перейдём к делу, — Аркадий воспользовался моим замешательством, понизил голос. — Вчера мы закопали кольцо в яме. Судя по всему, оно уже должно вернуться к тебе. Роман, ты готов отдать перстень?

Повисла тишина, Василий кашлянул, привлекая моё внимание, приподняв свитер, извлёк из-за пояса пистолет, снял с предохранителя. Внутри меня всё похолодело, дрожащими от страха руками я хлопнул себя по карманам. Кольцо выпало, когда я ползал на карачках; я без промедления упал на колени. Поднос с едой загромыхал о пол, сейчас не до завтрака.

— Оно здесь, выпало, включите свет! — голос перешёл на фальцет.

В голову въелась злая мысль, что перстень закатился в какую-нибудь щель и теперь станет молчаливым свидетелем, когда пуля разнесёт мою голову. Пот застилал глаза, я шарил в темноте, собирая грязь на пальцы. Урицкий наверху трагически вздохнул:

— Простите, друзья, у меня только прошёл ремонт, и света в подвале пока нет. Советую искать быстрее, а то мой помощник нетерпелив, и у него постоянно чешутся руки.

Я переворачивал наваленные на бетон матрасы, подушки в надежде услышать спасительный звон. В полумраке почти ничего не было видно. Время ожидания растягивалось в липкую массу и давило на виски. Ненавязчиво торопя мои поиски, Аркадий продолжал говорить под руку:

— Прямо беда с этим Василием, не знаю, как победить его зуд. Вы даже не представляете, сколько человек уже умерло от его поспешности. Иной раз им не хватало каких-то секунд, каких-то мгновений, чтобы исправить ошибку или доказать свою невиновность. Василий всегда слишком торопится.

Его голос нарастал, становился явственной угрозой. Я услышал гулкие шаги за спиной — верзила приближался, что-то недовольно мычал себе под нос.

— И вот когда уже спасение было рядом, бац, и... — Урицкий прокричал последние слова.

— Нашёл! Вот оно! — я опередил его на мгновение, на один сердечный удар, который для меня мог стать последним.

Я не оборачивался, когда пальцы нащупали проклятый перстень, до крови сжал его в кулаке и резко вытянул вверх. Свет фонарика осветил мою сгорбленную фигуру.

— На, посвети, — Василий проговорил почти на ухо, постучал фонариком мне по плечу, но этого уже не потребовалось.

Я закрыл глаза от жалости к самому себе. Из последних сил сдерживал слёзы и мочевой пузырь. Верзила, довольно хмыкнув, разжал мои пальцы, забрал перстень. Аркадий залился противным смехом:

— Не хочу, чтобы вы чувствовали себя пленниками. Завтра сюда проведут свет; я согласен, в подвале слишком темно. Ну а пока наслаждайтесь моим гостеприимством и не забудьте поесть, если там, конечно, что-то еще осталось. Кому необходимо, через полчаса будет экскурсия в туалет, а еще через час придёт доктор для раненого. Вопросов больше нет?

Аркадий ждал несколько мгновений. Его помощник поднимался по ступенькам, доски уныло скрипели. Я не мог заставить себя пошевелиться, так и стоял на коленях, опустив голову и боясь глубоко вдохнуть. Урицкий потёр ладони в предвкушении грядущего действа.

— Ну, вот и отлично, сегодня кольцо будет продано, а завтра, в то же время, я опять навещу вас, друзья мои! Не скучайте.

Дверь в подвал шумно закрылась, в замке щелкнул ключ, и наша тюрьма снова погрузилась во тьму. Я завалился набок, дрожа всем телом, упал на матрас. Руки отнялись, не было сил сменить позу или хотя бы подтащить к голове подушку. Я просто смотрел в пустоту немигающим взглядом, и самое ужасное — не знал, что делать дальше, как изменить свою судьбу?

— Ты как, цел? Ну и шутки у этого Урицкого... — Димон подал голос, когда все угрозы миновали. Он лежал у стены по левую руку, судя по вялому копошению, попытался привстать, но взвыл от боли и тяжело опустился обратно: — Нога... чёрт, как ножом режут!

Что ж ты это мне говоришь, а не нашему суперзлодею? Я, как и прежде, лежал с отстранённым видом, теперь моя очередь изображать труп. Пытался хоть о чём-то рационально подумать, хоть немного проанализировать ситуацию. В голову лезла только одна мысль: мы тут умрём!

— Как думаешь, этот Василий — это его настоящее имя? — Хворостов снова ерзал на матрасе, морщась от боли, и, кажется, говорил из последних сил.

— Я не знаю. Зачем тебе это? — прохрипел я пересохшим горлом.

Глупый вопрос друга привёл меня в чувство, я приподнял голову, пытаясь разглядеть в полумраке его силуэт.

— Пригодится, когда будем описывать этих мерзавцев. Нас же похитили и обязательно будут искать! — его оптимизму можно было только позавидовать.

Я не ответил, свернувшись калачиком, дрожал от холода. Мысль, конечно, дельная, вот только если не учитывать, что мы оба приезжие, да к тому же на последнем курсе института, где студенты иногда не появлялись неделями. Родных поблизости нет, и преподаватели тоже не сразу начнут звонить в колокола. Факты не на нашей стороне, но я не стал огорчать Димона, предпочёл промолчать.

— Ромка, нам бежать надо... — Хворостов произнёс это с детской обидой в голосе, я тяжело вздохнул. Бежать — это хорошо, плохо, что бежать с пулей в ноге будет не слишком удобно. Надо ждать врача, но я уже понимал, какой план созрел в голове Урицкого. Скользкий тип, который предусмотрел всё. Его нельзя недооценивать...

— Они пожрать принесли? Что там, а то я проголодался, — Димон не менялся ни под каким предлогом, но я только был рад этому.

Мне пришлось встать, чтобы дотянуться до подноса, пришлось улыбнуться, подавая ему сохранившиеся остатки завтрака. Самое главное, не опускать руки, ведь из любой ситуации есть выход, главное, до него дожить...

Как и обещал Урицкий, дверь в подвал открылась через полчаса. Хоть в темноте без ориентиров трудно судить о времени, но мои внутренние часы в этот раз не подвели. Сторожевой пёс по кличке Василий не отличался любезностью, он помог Димону подняться, но сделал это своеобразно, ухватив того за шкирку и взвалив на мою спину. Расчёт нашего картонного злодея на ранение моего товарища был идеален. Конечно, ему не будут делать никакую операцию, открытая рана если и будет затягиваться, то очень медленно. Постоянные кровотечения, болезненные приступы. Всё направлено на то, чтобы при попытке к бегству мой друг стал обузой. Я не озвучивал Хворостову свои догадки, он, как и прежде, надеялся на помощь и ждал врача как манны небесной.

— Осторожно на лестнице, смотри не урони дружка, — Василий подпирал Димона сзади, помогал подниматься, задавая нам темп.

Хворостов, отличаясь остроумием и длинным языком, в присутствии верзилы неожиданно терял все свои навыки и становился живым трупом. Подъём на первый этаж особняка занял у нас минут пять и сопровождался безмолвным скрежетом моих зубов. Димон старался идти самостоятельно, но охал при каждом шаге, наваливаясь на меня всё сильнее.

— Из двери направо.

Василий раздавал указания, не особо-то и напрягаясь. Действительно, куда мы денемся в таком состоянии? Только обратно в подвал, на мягкие матрасы и к казённым щам.

Коридор первого этажа был выложен ламинированным дубом. Великолепие и богатство Урицкого или его папы бросалось в глаза своей претензией на хороший вкус. Из окон широкими полосками падал свет. На улице день, возможно, утро, но на небе тучи. В первом проёме я увидел стену какой-то пристройки, вероятно, баня или комната охраны.

— В конце коридора налево, — Василий почти зевал от скуки.

Он отстал и теперь никак не помогал мне с ношей. Димон также косился в окна, хоть его голова была опущена в пол, хитрый взгляд стрелял по сторонам. Следующее окно открыло задний двор: очищенные от снега дорожки, хвойные насаждения в виде елок. Деревья совсем молодые, за ними видно забор и раскинувшийся за особняком высокий лес. Смешанные породы создавали непроглядную стену, из-за которой не видно толком ни горизонта, ни самого неба.

— Туалет сразу за поворотом, не пропустите дверь, — Василий напрягся, судя по голосу, сократил дистанцию между нами, я болезненно усмехнулся:

— Да уж не проскочим!

Хотелось уже как можно скорее сбросить тяжесть и дать спине отдохнуть, но свернув за угол и встав перед узким проёмом, я сокрушенно вздохнул: один тут Хворостов не справится.

— Здесь лес рядом, можно будет спрятаться, если что! — Димон впервые нарушил молчание.

Чтобы помочь ему опорожнить мочевой пузырь, пришлось зайти в туалет вместе. Я подставил другу плечо, стеснительно отвёл глаза. М-да уж, и как же он собрался бежать? С пулей в ноге? Я упорно молчал, не желая затрагивать эту тему раньше времени.

— Но сначала надо дождаться доктора, эта боль меня доконает! — Хворостов заныл, стряхивая в унитаз последние капли.

Он замер, кинув на меня вопросительный взгляд.

— Нет, спасибо, я пока не хочу, — я откашлялся, помог Димону выйти обратно в коридор.

Василий ждал нас, скрестив руки на груди. Только сейчас я сумел разглядеть его подробнее. Мужик сорока лет, судя по осанке и фигуре, спортсмен или когда-то был им. Мускулатура бугрилась под водолазкой, но не сказать, что качок. Серые глаза с недовольным прищуром, под нижней губой шрам до подбородка, очень коротко стрижен, а за поясом пистолет. Это мы знали уже точно. Ну что ж, одного преступника я запомнил. Жаль, что эти показания вряд ли пригодятся. Василий встретил нас молча, бегло пересчитал, хотя мог бы и не утруждаться.

— Когда приедет врач? — Димон впервые заговорил с верзилой, и я с изумлением уставился на него, равно как и наш сторожевой пёс.

— Во! А я думал, ты немой! — сдержанно усмехнулся Василий; от хорошей шутки невольно улыбнулся и я. У нашего надзирателя есть чувство юмора, а значит, он не совсем пропащая душа. — Врача уже вызвали, приедет минут через двадцать, — охранник вежливо указал нам обратную дорогу.

— Хорошо, а то это невозможно терпеть!

Хворостов прыгал по коридору, оставляя за собой тёмно-алый след и увлекая меня за собой. Ему не терпелось принять горизонтальное положение, и винить его в этом не следовало.

Подвал пустовал от силы минут двадцать, за это время поднос с завтраком исчез, кто-то постелил новые матрасы, да и вообще навел некое подобие чистоты. По крайней мере, в полумраке всё выглядело именно так. В доме, кроме охраны, существовала и прислуга. Интересно, как они отнеслись к нашему заточению? Хворостов плюхнулся на мягкую постель. Он зажал рану, но через пальцы какое-то время ещё проступала кровь.

— Его надо хотя бы перевязать! — я крикнул в закрывающийся проём.

Фигура Василия на мгновение замерла.

— Доктор приедет, он и перевяжет.

Охранник закрыл дверь, в замке повернулся ключ. Мы снова оказались в темноте, отрезанные от внешнего мира и надежды на спасение.

— Козёл этот Вася! — Хворостов ругнулся, приняв удобную позу.

Я добрался до друга почти на ощупь.

— Подожди, сейчас что-нибудь придумаю.

Я огляделся: изучать подвал в полумраке — не самое приятное занятие, под ногами какие-то пустые банки, строительный мусор. Времени у нас хоть отбавляй, поэтому я неспешно обошёл темницу по периметру. Урицкий не обманул, рассказав про ремонт. Голые стены только оштукатурены. Трубы отопления уходили наверх, водонагревательный котёл периодически щёлкал, включаясь в работу, но бойлер был огорожен от остальной части подвала сеткой. Да и смысл что-то с ним делать. Ломать? Аркадий запишет покупку нового или ремонт старого на наш счёт, а мы, ко всему прочему, ещё и замёрзнем. Я вернулся к Хворостову с пустыми руками. Ни аптечки, ни лоскута чистой ткани.

— Что там? — Димон тяжело дышал.

— Нет ничего, тут голяк.

Я присел на корточки, нащупал подушку. На ней была надета наволочка, не шибко чистый материал, но другого и не было.

— Ты что? Нас за это не прибьют? — Хворостов отреагировал на звук рвущейся материи.

Пришлось приложить силу, которой и так уже не оставалось. Я ответил, когда отдышался, нащупал ногу приятеля.

— Не убьёт, пока не наиграется с кольцом. Но вот только в одном ты прав.

Димон тихо взвыл от боли, когда я наложил повязку и завязал её узлом.

— В чём прав? — он нашёл в себе силы с честью пережить экзекуцию моей добродетелью, в этот момент я понял, что у нас всё получится.

— Когда он наиграется кольцом, нам надо быть далеко отсюда...

Доктор появился в дверном проходе, любезно откашлявшись. Он тщетно привлекал к себе внимание. В темноте мы стали как кроты, глаза слезились от яркого света, и тут уже было не до интереса, кто соизволил посетить нашу тюрьму.

— Как у вас тут сыро, — доктор обращался к Василию.

Цепной пёс Урицкого не вышел из тени, он не стал сопровождать гостя, однако всю процедуру оставался начеку, держа дверь открытой — вместо фонарика.

— Где больной?

Приторно вежливый голос, сползшие к носу круглые очки. Лысоватый мужчина лет пятидесяти с пузом, как у беременной на восьмом месяце, глупо улыбался. Вот интересно, что ощущал человек, которого привели оказывать помощь людям при таких обстоятельствах? На голом энтузиазме таким не занимаются, видать, заплатили ему немало. Как я и предполагал, в руках медика кожаный саквояж, никакого более серьезного оборудования следом не спустили, а значит, операции не будет.

— Я больной! Нога! — Димон вырвался вперёд, указывая на раненую конечность.

Я молча наблюдал за происходящим, хоть один плюс от всего этого: мне не придётся на пальцах объяснять Хворостову задумку Урицкого.

— Ну, вы так не дёргайтесь, молодой человек, вам уже и не к чему, — врач неспешно раскладывал инструменты прямо на ступеньках лестницы. Хирургическими ножницами с тупыми концами срезал мой узел, вырезал в штанине Прохвоста большую дыру. Из всего того, что он извлёк из своей сокровищницы, мне запомнился только шприц, уже заботливо заполненный лекарством. Либо обезболивающее, что вряд ли, либо антибиотик. Димон до самого конца верил в волшебное избавление от чужеродного объекта в ноге. Доктор очистил рану спиртом, сделал укол.

— Это снимет воспаление, — он лениво зевал, комментируя свои действия, и с легкой усмешкой смотрел на Хворостова, который, превозмогая боль, внимал каждому слову.

Эскулап убрал шприц в карман, достал мятую упаковку с таблетками.

— А это снимет боль. Одну таблетку в день, не больше!

Ножницы полетели в саквояж, а оттуда показался бинт. Доктор нехотя опустился на колени. У нас тут не было грязно, но видимо, за дополнительные неудобства ему не заплатили. Перевязка сопровождалась мучительной тишиной, лишь изредка нарушаемой болезненными стонами Димона. Я старался не смотреть на друга, не видеть его наивного непонимания в глазах. Впрочем, свои мысли Хворостов озвучил сам, когда доктор закончил процедуру:

— Подождите, это всё? А как же пуля?

— Пуля? — эскулап с наигранным изумлением взглянул на пациента, убирая вещи в саквояж и говоря с нами через плечо. — А пуля ваша по праву, считайте, что трофей, и носите с гордостью.

Эх, ударить бы его чем-нибудь тяжелым по голове, пока отвернулся. Под рукой только матрасы и подушки, так что уложить спать его мы могли только в прямом смысле.

— Вытащите её! — Димон почти взмолился, но доктор был непреклонен.

— Да что вы?! Не велено.

— Как не велено, кем не велено? — Хворостов допрыгал до врача, попытался ухватить его за халат.

Вёрткий пузан оттолкнул Прохвоста обратно на матрасы.

— Вам нельзя нервничать, берегите ногу, иначе опять начнётся кровотечение.

Димон сжал зубы от злости, бинт намокал свежей кровью. Я сидел у стены, уткнув лицо в колени. Смотреть на это унижение, равно как и участвовать в нём, не было ни сил, ни желания.

— Но вы же врач! Помогите нам, — Хворостов завыл от обиды.

Наивный, неужели он так и не понял, где и в чьих руках мы оказались.

— Я вам помог, молодой человек, остальное потом, — эскулап демонстративно защёлкнул саквояж и быстро взбежал по лестнице.

— Вот козёл!

Прохвост чертыхнулся, едва устояв на ногах.

В закрывающемся проёме показался силуэт Василия. Мне кажется, я сумел разглядеть злорадную ухмылку на его физиономии. Подвал снова погрузился в полумрак.

— Ну и что ты молчишь? — Димон пристроился рядом. Он пережимал ногу, пытаясь остановить кровотечение.

— А что я могу сказать?

Голова налилась свинцом тяжёлых мыслей. Ситуация действительно проблематична, и самое страшное, что неизвестно, когда Урицкий наиграется с нами. Ведь вполне реален и такой расклад, при котором мы будем вынуждены просидеть здесь и год, и два.

— Он же врач, он же должен был помочь, ведь клятву давал, своего гиппопотама! — Димон всё не мог успокоиться, а на меня от всего этого навалилась страшная усталость.

Я медленно завалился на бок и, укрывшись одеялом, закрыл глаза.

— Как ты можешь спать? Они нас обманули! — Димон больно хлопнул меня по ноге.

— И что? А ты думал, этот Урицкий благородный джентльмен? Он, между прочим, похитил и тебя, и меня! — я поднялся на руке, внезапно накативший приступ злости раскручивался по спирали, как ураган. — И хватит ныть! Барыжить кольцом — это твоя идея, вот и расплачивайся за нее! Хотел отдельных апартаментов, вот мы и в них! Ты доволен?

Я замолчал, закрывшись от жестокой реальности одеялом. Когда Димон заговорил снова, его голос дрогнул:

— А вдруг они нас убьют?

Он и сам испугался своих мыслей, а я не на шутку удивился неожиданному открытию со стороны Хворостова. Неужели он начал взрослеть? Вот забавно, если завтра Прохвост объявит мне, что и побег, скорее всего, не удастся. Интересно, как скоро дойдёт до него этот очевидный факт?

— Пока Урицкий играет с кольцом, мы в безопасности, — неожиданно в моей голове выстроилась цепочка правильных умозаключений. — Он помешан на старине, а моё родовое кольцо к тому же с изюминкой.

— С чего ты это решил?

— Смотри: они принесли нам еду на серебряном подносе века, наверное, семнадцатого. Он сын ростовщика, я не удивлюсь, если весь дом завален этими артефактами прошлого.

— Нам-то что с того? — Димон снова ныл, мне так неприятно было видеть его в таком состоянии, но пока с этим ничего не поделаешь.

— Что ты рассказал им про кольцо?

— Да ничего особенного, ну, только то, что оно возвращается к тебе каждый раз.

— Урицкий спрашивал, почему так происходит? Как ты вообще им попался?

— Меня цапнули у ломбарда, затащили в машину и огрели по голове. Пытали не здесь, на какой-то стройке. Этот Василий прострелил мне ногу. Только после этого я им выдал тебя, прости...

Я слушал и смотрел в пустоту. Ладно, мы попали в ловушку по обоюдной глупости, я с этим согласен, но выпутываться, похоже, придётся мне одному. Именно со мной Аркадий заключил этот странный договор, и теперь я буду держать ответ. Самое главное, убедить его, что кольцо возвращается по собственной воле, а не благодаря каким-то моим манипуляциям, иначе нам не увидеть свободы ещё очень долго.

— Слушай, а если кольцо перестанет к тебе возвращаться? Что тогда? — очередная дельная мысль Хворостова на этот раз вогнала в дрожь и меня.

— Как ты вовремя задумался над тем, о чём я говорил, когда всё это начиналось! — я не смог скрыть раздражение, но смягчил его, тихо рассмеявшись: — Ты, главное, нашему злодею об этом не говори, он расстроится, а мы умрём.

— Что делать-то? — Димон окончательно замкнулся в себе.

— Можешь станцевать, а я устал и буду спать, — я снова укрылся одеялом с головой.

Урицкий забрал кольцо утром, его возвращения можно ожидать только поздно вечером, а то и под утро следующего дня. В поисках удобной позы Хворостов ворочался несколько минут, но захрапел раньше меня. Я всё ещё думал о предстоящем противостоянии с Урицким; убедить его в спонтанности творящихся чудес будет чертовски сложно...

Я проспал несколько часов. От неудобной позы затекла шея, и, очнувшись от вязкого сна, я не сразу сообразил: странный шорох в моей голове или шуршало под ухом нечто вполне физическое. В темноте нащупал спину Хворостова. Он еле слышно чавкал.

— Мы пропустили обед.

Димон обнялся с миской, скрёб ложкой по её дну.

— Который час?

— Не знаю, — он усмехнулся. — Здесь всегда ночь.

И то верно. Поднос лежал на бетонном полу, в полумраке отсвечивая серебром. Я только сейчас учуял исходивший от похлёбки аромат.

— Кто приходил?

— Не знаю. Когда проснулся, поднос стоял на ступеньке. Наверное, тот заботливый жлоб постарался.

— Как нога? — я сел напротив Хворостова. Растирая шею, нащупывал приготовленный обед.

— Да ничего, болит, но не так сильно. Таблетки помогают... А ты знал, что так и будет?

Димон боялся услышать истинный ответ, но я не видел причин его скрывать:

— Угу.

— Ну да, так ведь у нас меньше шансов сбежать, расчётливый сукин сын!

— Не думай об этом, да и для побега ещё рано, надо сначала изучить местность, понять, куда бежать, в какую сторону. Познакомиться с прислугой, может, они смогут нам помочь.

Я жадно уминал суп. Рыбный, мой любимый.

— Кольцо ещё не вернулось? — Димон напрягся, теперь этот вопрос жизни и смерти будет терзать и его, и меня каждый день.

Я похлопал себя по карманам.

— Пока нет.

Они снова принесли еду на старинном серебряном подносе. Странно, вроде бы Урицкий антиквар и должен ценить подобные вещи.

— Мы ведь что-нибудь придумаем, если оно не вернётся? — голос Димона сел, а я не успел ответить, дверь в подвал снова открылась.

Мы морщились от света, не в силах разглядеть, чей силуэт застыл наверху.

— Ну я же просил провести сюда свет, почему ещё не сделали? — прозвучал до ужаса знакомый голос.

Главный злодей собственной персоной.

— Звонили два раза, электрики задерживаются.

Оказывается, Василий не просто охранник, в отсутствии хозяина особняка он отвечал за все организационные вопросы.

— Как нехорошо! — Аркадий поцокал языком.

Скрип ступенек оборвался на середине. Урицкий вальяжно облокотился о поручни лестницы, улыбался, оглядывая нашу трапезу.

— Я смотрю, вы уже обвыкаетесь? Отлично! Как нога? Вижу, что нормально. Доктор сделал все, что смог. Видите? Я выполняю свои обещания.

Злодей вроде и смотрел на нас, когда вёл эту странную беседу, но не давал вставить ни слова.

— У нас пока нет кольца, оно ещё не вернулось, — я сходу предостерёг Урицкого от долгих прелюдий. Аркадия такая прямолинейность нисколько не смутила.

— Кольцо? Я продал его всего час назад, не думаю, что всё происходит настолько быстро, — Аркадий рассмеялся. — Я не злой человек, поймите, я пришел, чтобы узнать ваше самочувствие.

Трудно с ним не согласиться, ведь просто злодей и картонный злодей — разные злодеи. К тому же Урицкий пришёл справиться о нашем здоровье, но как-то постеснялся идти до конца, оставив себе путь для отступления. Василий так же стоял на страже, я чувствовал всю наигранность этой добродетели.

— Хотя если вы уж сами заговорили про кольцо, то у меня есть вопрос: через сколько оно возвращается обычно? На это требуется день? Может, полдня?

— Всё зависит от почтальона, который его нам приносил. Если не заблудится, то через три недели, — Димон не полез за словом в карман, угрюмо и с вызовом смотрел в сторону нашего мучителя.

Я мог понять его настрой после вероломного обмана, но никак не мог поддержать. Сарказм больше уместен перед неминуемой смертью, чем в шаге от неё, когда ещё есть надежда спастись.

— А-а, — огорчённо протянул Аркадий, в темноте щелкнул пистолетный предохранитель.

— Оно возвращалось на следующее утро после сделки, — отчеканил я на одном дыхании. — По крайней мере, так было обычно...

— Вот этот ответ меня больше устроит, а то не хочется снова делать в подвале ремонт. Я зайду за кольцом завтра утром, посмотрим, насколько расторопным станет этот ваш почтальон.

Урицкий рассмеялся; поднимаясь по лестнице, он отдавал распоряжения Василию:

— Поторопи рабочих, к завтрашнему утру тут должен быть проведён свет, а то в подвал страшно спускаться, там сам чёрт ногу сломит!

Я облегченно выдохнул, когда дверь за ними закрылась; если честно, лучше остаток жизни сидеть в темноте, чем отвечать на глупые вопросы Урицкого. Его худой силуэт неожиданно напомнил мне странное существо, которое я увидел в лесу перед тем, как отключиться. Оно не походило на зверя, хотя леса вокруг Москвы отличались повышенным весёлым фоном. Может, это был кабан-переросток? Вид жуткой твари нагонял страх, интересно, видел ли его Димон? Осталось спросить его об этом как можно деликатнее.

— Слушай, а ты когда отключился?

— Где?

— В том лесу. Когда нас вытащили из ямы, я видел какое-то странное животное. Огромного такого роста, метра под три, с красной рожей и маленькими глазками.

Димон перестал жевать, посмотрел на меня с интересом, перерастающим в изумление:

— Сколько-сколько в нём было роста? — он с трудом проглотил остаток супа.

— Ну, метра три... — я пожал плечами.

Конечно, лежа на земле, трудно судить о высоте объектов, но прикидывая в уме рост Урицкого, та неведомая зверушка как раз укладывалась в отведённый мной норматив.

— Это что за животное такое тебе привиделось? — Димон недобро хихикнул. — Хорошо тебя приложили-то. Сейчас ничего такого тут не наблюдаешь?

— Дурак!

Я слишком устал, чтобы ссориться и злиться, но замечание приятеля было резонно. Что-то я тоже не мог припомнить животных в нашей полосе, подходящих под описание.

— Может, это жираф к тебе тогда заглянул?

— Ну, вот ещё! Что я, жирафа не узнаю? И не лось... рогов не было.

— Что за тварь-то? Опиши подробнее.

— На человека похож, только морда тупая и вдавлена внутрь, носа не помню, а глазки как щелочки. Руку ещё помню, худую, с длинными пальцами. Он что-то сделал...

Я напряг память, тот момент запомнился плохо, но особой приметой служил странный писк в ушах. Я бы сказал, он походил на ультразвук, если бы когда-нибудь его ощущал.

— Фиг знает что сделал, я к тому времени уже в отключке был. Я хотел спросить: ты видел что-нибудь странное там?

— Странное? Хм... дай подумать. Свору вооруженных уголовников видел, ну, это нормально. Свою кровь на снегу видел, но это тоже вроде как всегда, — Димон наигранно загибал пальцы.

Я остановил его кривлянье, горько усмехнувшись:

— Да, прости, глупый вопрос. Всё что-то вышло из-под контроля, не переживай, выберемся.

— Да я не переживаю особо, — соврал Хворостов; морщась, он усаживался поудобнее. — Тебя вот подставил, самое паршивое... Говоришь, Урицкий будет играть с кольцом?

— Не знаю, что он задумал, ценитель старины, тоже мне!

Мой взгляд задержался на подносе. Я только заметил, что он отличался от того, что приносили утром. Жаль, не разбираюсь в антиквариате, можно было бы изучить предмет лучше. Мои мысли сосредоточились на друге:

— Слушай, а вы с братом только монетами увлекались? Может, посмотришь эту штуку?

— Зачем тебе поднос? Мы его все равно с собой не унесём.

— А тебе лишь бы что-нибудь с собой унести, просто глянь опытным глазом, может, увидишь что-то интересное?

Я разбирал посуду, сваливая её на матрасы. Завтра их всё равно поменяют. Хворостов крутил поднос в руках, прищуривался.

— Эх, света мало, фиг что разглядишь...

Наклонив посудину, Димон водил пальцами по её дну.

— Тут что-то выгравировано... Какой-то герб или вензель!

Я с интересом сел рядом, в полумраке действительно хоть глаз коли. Выхватив поднос из рук товарища, отошёл к вентиляционному окошку. На дне подноса в красивом орнаменте подобие герба. Витиеватый узор правильной круглой формы, какие-то венки и кружева, в центре всё это великолепие сходилось и образовывало две буквы кириллицы: "С.У."

— Здесь буквы какие-то.

— Буква "Е"? Может Екатерина или Елизавета?

— Нет, две буквы, "С" и "У".

— Не знаю таких правителей... — Димон сдался, вымученно задрав голову. — Но вроде поднос серебряный, может, графы какие, чёрт бы всё это побрал...

— Савелий Урицкий.

Женский голос привлёк наше внимание. Я едва не выронил поднос из рук, развернувшись к неожиданной гостье на пятках. Женщина лет тридцати пяти спускалась в подвал уверенно, даже несмотря на общий полумрак. Дверь наверху открыта, в проёме застыла фигура Василия.

— Что, простите? — я протянул руку, чтобы помочь другу подняться, но Хворостов раздраженно отмахнулся.

— Буквы "С.У." — это инициалы графа Савелия Урицкого. Прародителя славного рода Урицких, — женщина вступила на бетон и робко поклонилась. — Меня зовут Мария, я ваша горничная.

Она стрельнула глазами в сторону сваленной на матрасы посуды, та была грязная и явно оставила после себя следы.

— Вы зря испачкали свои спальные места, их поменяют только послезавтра.

— Спальные места? — голос Димона съехал в фальцет, назревал очередной скандал, но я успел пресечь его.

— Вы говорите, мы в гостях у славного рода Урицких? — я протянул поднос горничной, надобность в его дальнейшем изучении отпала.

— Да, это очень древний род, первые упоминания о нём появились шесть столетий назад.

Мария взяла поднос с почти мистическим трепетом, держала на вытянутых руках, словно чего-то боясь.

— И чем он славен? — похоже, в своём заточении мы могли найти себе если и не друга, то хотя бы человека, способного пролить свет на некоторые подробности нашего пребывания тут.

— Да к черту всё это! — Димон неожиданным криком вмешался в разговор. — Где мы? За МКАДом? Как далеко? Если вас тоже держат в заложниках, помогите нам сбежать, мы вернёмся с подмогой и разворошим этот гадюшник!

Мария отпрянула, кинув на Хворостова пронзительный взгляд. Она взметнулась по лестнице, где её уже ждал Василий. Своим криком Димон, кажется, поднял на ноги даже охрану у ворот особняка, если она, конечно, имелась. Он попытался встать, но рухнул на пятую точку, шипя от негодования.

— Чем он славен? — Димон плевался ядом в мою сторону. — Чем он славен?! Людей они пытают и убивают! Не те ты вопросы задаешь, Ромик, ох, не те!

Я не ответил, задумчиво смотря на исчезающий дверной просвет. А ведь я только хотел найти общий язык. Объяснять это Димону сейчас бесполезно. Да и не поймёт он меня. Как сытый никогда не поймёт голодного, так и раненый никогда не поймёт спокойствие здорового.

Подробности, что поведала нам Мария, странным образом не давали мне уснуть этой ночью. Род Урицких, которому уже шестьсот лет... Так можно было бы сказать о роде вампиров. Идеальное сочетание, вот только как я ни старался приклеить к физиономии Урицкого младшего клыки и красные глаза, у меня ничего не получалось. Уж очень не похож был этот человек на истинного злодея. Но я явно ощущал завесу тайны, окутавшую фигуру Аркадия, и мне уже не терпелось узнать её.

Утро следующего дня — это всегда надежда на то, что всё произошедшее накануне — лишь страшный сон. Как мне ни хотелось не просыпаться, но кто-то увлеченно сопел в самое ухо. Я даже подумал, что это Хворостов, но звук доносился сверху, а в случае с Димоном сопение обязательно смешалось бы с болезненными стонами. Я спросонья нащупал чью-то ногу. Человек в серой спецовке вздрогнул, опустив на меня испуганный взгляд. Плотного телосложения, с одутловатым лицом, поросячьими глазками и таким же носом. Мужик тянул по стене толстый кабель. Так, а вот и электричество подъехало. Я отдёрнул руку, выразительно моргая, смотрел, как толстяк возился с проводами. Он из всех сил старался вести себя как можно естественней, но обливался потом. С таким же видом упрямого отрицания можно пить кофе в любимом кофе во время зомби-апокалипсиса. Меня смутило другое: этот работничек топтался по нашим матрасам, оставляя мокрые следы. Вот это наглость! С мороза и сразу ногами по постели. Хоть бы переобулся в тапочки. Но о чём я мог говорить, если электрик в страхе прибавил скорость своей работы. Тут же стояла стремянка. Как оказалось, лампы под потолком уже имелись, оставалось протянуть к ним кабель и подключить. Я украдкой взглянул на Димона. Хворостов свернулся калачиком у меня в ногах, сладко причмокивал во сне. Вот проглот, лишь бы пожрать!

— Эй, — я цыкнул толстяку, боялся пошевелиться, словно это могло спугнуть удачу. Теперь надо действовать деликатно. — Уважаемый, а мы где, не подскажите?

Монтёр вздрогнул, услышав мой голос; я побоялся — он упадет в обморок, но мужик стойко выдержал вопрос и даже сохранил подобие невозмутимости. Продолжал тянуть кабель, вставляя его в захваты.

— Эй, уважаемый, — я осторожно потряс толстяка за щиколотку.

— Вы дома, не мешай работать! — угрюмый голос Василия донёсся сбоку.

А вот и охрана, и почему это я решил, что он отпустит электрика в подвал одного? Я прикусил губу. Цепной пёс Урицкого сидел на ступеньке, по своему обыкновению скрестив руки на груди.

— О, и вы тут? — от испуга я затараторил первое, что пришло в голову: — Не узнал вас, богатым будете...

— Угу, я и так богат, — Василий скривился, наверное, не очень приятно сидеть тут как на поводке.

Я воздержался, чтобы не провести напрашивающихся аналогий, но вместо меня это заботливо сделал Димон:

— С каких-то пор псам за охрану платят деньгами, а не баландой?

Хворостов привстал на руке, спросонья тёр глаза.

— Что ты сказал? Захлопни пасть, щенок!

Как ни странно, Василий так и не перешёл к решительным действиям. Получил недвусмысленный приказ от Урицкого не трогать нас ни под каким предлогом? Забота была приятна как никогда. Главное, чтобы об этом раньше времени не догадался Хворостов.

— О, я, конечно, щенок, я не спорю, и мне даже приятно слышать указания от столь опытной псины, — Димон смеялся, коля остро и почти не думая.

Он мстил за доктора своеобразным манером.

— Ты вообще берега попутал? — Василий зарычал, вскакивая с места, задрал рукава водолазки.

— Нет, не попутал, но ты готовь речь для суда, сука, или, думаешь, сможешь спокойно отсидеться после всего этого? Как только мы окажемся на свободе, ваши фотороботы будут украшать все фонарные столбы в Москве и области!

Прохвост грозно шипел, плюясь словами. Он наговорил много лишнего, того, что могло оборвать наши жизни прямо здесь и сейчас. Глаза верзилы налились кровью, он молча выхватил пистолет, шагнул в сторону Димона. Я должен был действовать, пока не стало слишком поздно. Мне пришлось оттолкнуть электрика и преградить Василию путь.

— Если ты убьёшь его, то придётся убить и меня!

— Давай стреляй! И пофигу, что поутру Урицкий не досчитается кольца, — Димон смеялся, как умел, накалял ситуацию.

Прохвост! Уж лучше бы ты молчал и дальше. Василий направил на него пистолет, но пока находил в себе силы не нажать на курок.

— Ха! Я так и знал, псина только и может, что гавкать!

Димон красавчик, в другой ситуации я бы непременно встал на его сторону, но не в этот раз.

— Заткни его, — Василий брызнул слюной, процедив это сквозь зубы.

Мне не пришлось выбирать.

— Димон, тихо, — я не хотел давить на друга чересчур, а то ещё подумает, что я встал на сторону врагов, но в этот раз он действительно перегнул палку.

— Правду не заткнёшь, а мы ещё встретимся в суде! — Хворостов поник и говорил вполголоса.

— Димон!

Он махнул рукой и, уткнувшись в подушку, отвернулся к стене.

— Всё, убери пистолет, — ноги дрожали от напряжения; я надеялся, что Василий на этом успокоится, но его глаза искали жертву, на которой можно выместить злость.

Он неожиданно схватил меня за шиворот и подтянул к себе. Что-то звякнуло о пол, но на это никто не обратил внимания.

— Была бы моя воля, щенки, вы бы остались в той яме...

Я не хотел распалять ситуацию, иногда лучше перетерпеть. Когда все позиции были обозначены и мысли высказаны, Василий переключился на толстяка электрика.

— Ты всё ещё здесь? Сколько ждать?

Охранник размахивал пистолетом как дирижёрской палочкой.

— Ещё полчаса, надо к выключателю подсоединить, — Монтёр засуетился, выбравшись из угла, в который забился на время словесной бури.

За всеми этими переживаниями я не сразу вспомнил, что перстень вернулся; Димон ударил меня по ноге.

— Кольцо!

Он сжал артефакт в кулаке.

— Кольцо вернулось, — я думал, Василий заберёт его сейчас, но он хмыкнул через плечо:

— Мне нет до него дела. Аркадий Маркович приедет и сам разберётся.

Василий вернулся к лестнице, с задумчивым видом смотрел, как электрик заканчивал подключение люминесцентной лампы. Она разгорелась с тихим свечением.

— Здесь есть еще несколько штук, — электрик осторожно набивался на работу.

Теперь, при нормальном освещении, другие лампы разглядел и я. Всего их в подвале было четыре штуки.

— Этим хватит и одной, — Василий убрал пистолет.

Закончив дела, электрик поспешно собирал инструменты.

— Я могу приехать завтра.

— Мы позвоним.

Василий проводил толстяка, помог ему втащить стремянку на первый этаж. Прежде чем закрыть дверь, бросил на нас презрительный взгляд:

— Сидеть тихо, а то завтрака не будет!

Странное замечание, учитывая, что мы в подвале дома, вокруг которого лес. Кто нас тут услышит, кроме крыс и землероек? Мы с Димоном переглянулись, но хотя бы теперь, при свете, сидеть в заточении будет несколько комфортнее. Я присел рядом с другом.

— Постарайся не выводить охрану из себя, он точно всадит пулю в лоб и тебе, и мне.

Димон истерично засмеялся:

— А ты думаешь, они собираются отпускать нас живыми? Рома, очнись! Нас так и так убьют!

Слова друга прозвучали как хлесткая плётка. Уже два дня я гнал от себя эти мысли, но даже если Хворостов сдался, пришла пора задуматься и мне. Наверху послышались движение, топот ног и чьи-то голоса. Хозяин особняка вернулся, и явно не один...

— Тихо, слышишь? — мы с приятелем задрали головы.

Скрип половиц отдалился.

— Это настоящий антиквариат... шестнадцатый век...

Урицкий проводил по дому экскурсию. Судя по звукам, в гостях у Аркадия пребывало два человека.

— Какая цена?

— Около сорока тысяч на чёрных аукционах...

— Ублюдок, — фыркнул Хворостов, неожиданно сорвался на крик: — Спасите, помогите, мы тут внизу!

— Что ты делаешь? — я не успел заткнуть рот другу: Димон хоть и ранен, но проворен как змея.

— Внимание привлекаю! — он уставился на меня с нескрываемым удивлением. — А ты чего не кричишь? Нас же убьют, хочешь сидеть и смирно ждать смерти?

— Нас точно убьют, если будем шуметь так сильно!

Правильные решения не всегда популярны, я еще не до конца понимал задумку нашего злодея, поэтому и с выводами не спешил. Хотел бы Урицкий убить нас, не вытащил бы из ямы. Меж тем голоса наверху стихли, они наверняка услышали зов о помощи, теперь непонятно, что будет делать Аркадий. Дверь в подвал ещё была закрыта, но я уже готовился к тому, что Василий выбьет её плечом и всадит в Хворостова ещё несколько пуль.

— Услышали! — Димон на радостях допрыгал до лестницы на одной ноге, в тишине прорезался голос Урицкого:

— А вот и обещанный сюрприз!

Снова топот, на сей раз группа любопытствующих продвигалась по дому куда резвей, ключ повернулся в двери, ведущей в нашу скромную обитель, и в открывшемся проёме застыли три худосочные фигуры.

— Вот о чём я вам, господа, и рассказывал! — Урицкий распростёр в нашу сторону руки.

Этот жест не сулил ничего хорошего, я пятился к стене, сжимая родовой перстень.

— О, наконец-то тут провели свет. Господа, за мной!

Аркадий не церемонился и, совершенно никак не объясняя своим знакомым щекотливую ситуацию, в которой мы оказались, спустился по лестнице. На нём был толстый черный свитер, но белые брюки несуразного размера он так и не поменял.

— Кольцо, — Урицкий игриво подмигнул мне, протягивая ладонь.

Его самоуверенности было хоть отбавляй; с другой стороны, о том, что перстень уже вернулся, знал Василий. Я нехотя отдал артефакт. Гости Аркадия встали у него за спиной, совершенно нами не интересуясь. Я переглянулся с Димоном. Хворостова подобное поведение двух хорошо одетых господ повергло в смятение, граничащее с шоком. Можно подумать, у них в подвалах сидели такие же пленники.

— А вот и оно! — Аркадий торжественно улыбался, показывая гостям перстень. — Как и говорил!

— Таки не может быть! — воскликнул один.

— Постойте, но я же лично отдал его! — невнятно проговорил второй.

Я бы подумал, что это подельники Урицкого, помогающие ему сбывать краденое, но выглядели они скорее как компаньоны.

— И как это понимать? Как оно вернулось?

— О, господа, а вот этого я вам сказать не могу. Профессиональная тайна! — Аркадий подбросил перстень в воздухе и, уводя гостей к лестнице, спрятал в карман. — Пойдёмте быстрее, нам надо обсудить детали следующей сделки, и я должен вам показать ещё кое-что интересное.

Ну конечно! Урицкий тот ещё сказочник! Я хозяин кольца, и то не знал, как оно работает, а он и подавно. Когда дверь за ними закрылась, Димон ожил.

— Да это издевательство какое-то! Они нас видели и ничего не сказали! — он едва не задохнулся от негодования.

А я, осознав ужас ситуации, дико рассмеялся. Это даже уже не нервы, это медленное сумасшествие.

— Ты что ржешь?!

— Они сделают из этого подвала музей, а мы будем тут экспонатами! — едва проговорил я сквозь смех и обессиленным упал на матрас. — Вот увидишь, Урицкий сделает из нас звёзд!

— Это хреновый смех, — Димон зашипел сквозь зубы. — Ромка, приди в себя, чёрт бы тебя побрал!

Тень, упавшая на моё лицо, заставила разум болезненно сжаться. Что-то острое кольнуло внутри уха и разрасталось еле уловимым шипением, похожим на сверхтонкий шум помех. Рябь прошла по стенам, сердце гулко стучало в груди, в такт неведомой вибрации. Друг тянул ко мне руку, радужная оболочка обволакивала его кисть, она дрогнула и потускнела, в пространство полезли красные нити. За спиной Димона стоял гигант, похожий на того, что я видел в лесу. Черные, очень глубоко посаженные глаза, красный цвет кожи, усеянной мелкими шипами. Я не мог понять, что явилось моему взору: то ли броненосец-урод, то ли кузнечик-переросток с тонкими и длинными руками. Я в ужасе смотрел на гиганта не моргая.

— Ты чего? — Димон морщился от нахлынувшей боли, еле удержался на ногах.

Он проследил мой взгляд, но не увидел ничего необычного. На голой стене лишь блики света.

— Только не говори, что ты этого не видишь? — прошелестел я пересохшими губами.

— Чего не вижу?

Я не смог ответить, чудовище протянуло в мою сторону руку, болевой спазм заставил меня вскрикнуть и потерять сознание. Я на полном серьёзе начинал думать, что схожу с ума.

Я проснулся, подпрыгнув на месте и вскрикнув от неожиданности. Озадаченное лицо Хворостова было первым, что я увидел после очередного кошмара. Друг уверенно тряс меня за плечо.

— Прости, что разбудил, но ты хоть поешь, — он виновато опустил голову.

В руках Димон сжимал миску с очередным угощением в виде замысловатой каши. Тюремная баланда? Я деликатно сдвинул товарища, оглядел пространство за его спиной. Пусто.

— Ты чего там опять увидел? — Хворостов уже заметно нервничал, не находя рационального объяснения моему поведению, а я упорно молчал.

То ли всё это мне действительно привиделось и я схожу с ума, то ли в подвале мы не одни. Идиотская мысль, учитывая, что место нашего заточения просматривалось полностью и спрятаться в голых стенах физически негде. Оставался всего один вариант, и он меня не радовал.

— Мне кажется, я схожу с ума...

На моё удивление, Димон не испугался такому признанию, расплылся в улыбке:

— И не удивительно, в такой ситуации любой свихнётся.

Этот ответ мог устроить его, но явно не меня.

— Нет, я вижу какую-то чертовщину! Уже второй раз.

Если честно, я сомневался, стоит ли рассказывать другу о своих видениях. Я не смог бы их правильно описать, а он адекватно воспринять.

— Опять кабан-переросток? — Хворостов нехотя оторвался от еды. Ему не импонировали подобные разговоры.

— Это какое-то существо, очень высокое, с красной кожей и маленькими глазками.

— Угу, я чувствую: ещё пару дней взаперти, и мы станем выглядеть не лучше! — Димон не унимался, словно специально пропуская мои слова мимо ушей.

Я понимал, что ситуация и так непростая, и чтобы не усугублять её своими мнительными историями, пришлось быстро сменить тему.

— Давно был обед? — я взял в руки свою порцию, но есть не хотелось.

— Не знаю, час назад принесли, может, полтора...

— Опять наш цепной пёс?

Хворостов кивнул.

— Как нога?

Он сидел, вытянув её в сторону:

— Болит...

Ну да, что я ещё надеялся услышать? Задумавшись, отложил тарелку. Пулю в любом случае надо будет извлекать, не понимаю, чего именно ждал Урицкий, пока сломит наш боевой дух? Наверное, именно этого, потому и засылал в подвал, ко всему прочему, ещё и страшных привидений.

Из вентиляционного окошка, за которым мирно тлела свобода, почти ничего не было видно. Мало того, что на улице стемнело, в фундаменте особняка имелся козырёк, который даже днём закрывал от нас солнце. Я тянулся на цыпочках, стараясь уловить хоть какое-нибудь движение, но окно слишком высоко, а напротив ещё одно здание, видимо, то, что мы видели по пути в туалет. По периметру особняка горел свет, но в подвал проникали лишь мутные отблески, в которых невозможно что-либо разобрать.

— Что там? — Хворостов спросил почти без интереса.

— Свобода.

Я тяжко вздохнул.

— Слушай, а может, сделаешь так, чтобы кольцо к тебе больше не возвращалось?

Робкий голос друга и его по-детски испуганный взгляд заставили меня сесть с ним рядом.

— Как это? Димон, я это не контролирую, ты же знаешь...

— Нет, ну, я подумал, может, идея хорошая: они потеряют кольцо и потеряют к нам интерес, отпустят нас...

— И всё равно: я не знаю, как оно работает!

— Ну, а если попробовать его уничтожить?

Эта мысль меня ещё не посещала, я успел подумать, что идея заслуживает внимания, но отвлёкся на повернувшийся в замке ключ. Дверь в подвал отворилась, Василий окинул нас высокомерным взглядом:

— Готовьтесь, через полчаса в туалет!

— Я нассу тебе в карман... — Димон еле слышно пробубнил себе под нос.

Кажется, охранник ничего не услышал.

— Ты, тот, что с кольцом, вечером тебя ждёт Аркадий Маркович, — верзила кивнул в мою сторону.

— Меня Роман зовут, вообще-то.

Я, конечно, не ждал особого отношения к своей персоне, но и откровенного хамства не понимал.

— Да хоть повесть! — угрюмо отозвался Василий и закрыл за собой дверь.

— По-моему, он ещё злой, — Димон радостно толкнул меня плечом.

— Ничего хорошего! Зачем ты его задеваешь? Тебе мало одной пули в теле?

— Плевать. Нас все равно не выпустят живыми.

— И думать про это забудь!

Я положил руки другу на плечи. Он осунулся и выглядел так, словно собирался отдать богу душу прямо на месте. Под глазами налились тёмные круги, он зарыдал, уткнувшись мне в грудь:

— Нога болит, Ромка... Жуть как болит.

— Потерпи, рано или поздно они вытащат пулю.

— Как думаешь, о чём Урицкий будет с тобой разговаривать?

— Не знаю, но не думаю, что о погоде...

Время для посещения белого друга пришло с открытием двери в указанный час, Василий не спустился вниз, хмыкнув, поманил нас рукой. Идти наверх второй раз оказалось проще; приноровившись, я помогал Димону преодолевать препятствие, но как только мы оказались на первом этаже, охранник неожиданно стащил с меня Хворостова.

— Идите отдельно, не надо притворяться.

Он язвительно усмехнулся, и я с ужасом осознал, что месть его за колкие фразы Прохвоста будет ужасной.

— Какого хрена? — Димон не успел возмутиться, получил тычок в спину и попрыгал вперёд, скрипя зубами.

— Ему же больно!

Я надеялся, что Василий сжалится над раненым, но до туалета Димону пришлось добираться своим ходом. Я видел слёзы на его глазах, но друг не проронил ни звука, мужественно перенеся эту пытку. В уборной он закинул в рот сразу две таблетки обезболивающего. Я не успел напомнить ему о предостережении доктора, Димон остановил меня взмахом руки. Обратно пришлось идти тем же образом. Цепной пёс Урицкого держался позади, смакуя наши муки. Я чувствовал его злорадную ухмылку. Надо будет обязательно пожаловаться на истязательства, но вот послушает ли меня Урицкий? На сей раз из подвала мы отлучились всего на десять минут. Женский силуэт мелькнул в коридоре, уходя от двери прочь. А вот и Мария, а может, и нет. К сожалению, я не смог разглядеть лица горничной, она держала поднос на вытянутых руках, свернула за угол, так и не обернувшись. Вырвавшись вперёд, я заглянул в дверной проём, но в подвале никого. Матрасы менять не собирались? Ну не может быть, чтобы в прошлый раз одна хрупкая горничная за двадцать минут успела унести и поднос с едой, и поменять четыре матраса. Это работа целой команды. А мы, кроме Урицкого, Василия и теперь горничной, в особняке никого не видели. Снизу даже по звукам шагов невозможно определить, сколько человек находилось в доме. Я замешкался в проходе всего на секунду, подскочившая фигура охранника мелькнула как еле уловимая тень. Василий ударил меня под дых, ухватил за шкирку.

— Ещё одно резкое движение, и ты покойник, повесть!

Удар был невероятно тяжелый, я болезненно выдохнул и тут же с легкой подачи охранника устремился вниз. Следом за мной и едва держа равновесие, на дно подвала скатился и Димон. Он шипел от боли и брызгал слюной.

— Чёрт с ним, нас все равно не сломишь! — Хворостов упал на матрасы, поджимая раненую ногу. — Вот козёл.

Я с обидой смотрел на закрывающуюся дверь. Теперь я ждал встречи с Урицким ещё сильнее. Надо охладить этого Василия, в конце концов, у меня в переговорах есть козырь, и пора уже получать от него выгоду. Но я ещё не знал, что козырь мой уже бит.

* * *

Василий вернулся в подвал, когда Хворостов уже уснул. Тот ворочался полчаса, стонал после пережитого шока, но все же забылся сном. А мне уже было не до чего, в голове только мысли о грядущем разговоре с Урицким. Охранник загородил проём, усмехнулся:

— Ну что, повесть, готов?

Я молча поднялся на ноги и вступил на лестницу. Уж не знаю, похож я на повесть, рассказ или еще на какую литературную форму, но цепной пёс Урицкого, похоже, без ума от прелюдий и каких-то уж очень коротких рассказов, скорее всего, в стиле ужасов. Еле сдержался, чтобы не высказать это ему в лицо. Верзила пропустил меня вперёд, но развернул за дверью. Я по привычке двинул в сторону туалета, но в этот раз маршрут пролегал в другую, ещё неизученную часть особняка. Василий конвоировал меня со странной ухмылкой. Она не сулила ничего хорошего. На улице уже стемнело, и в окнах виднелись лишь отражение коридора, наши силуэты передавали кривые приветы из зазеркалья. В искусственном освещении ламинированные стены и пол сверкали приятными оттенками, роскошные люстры на потолке горели приглушенным тёплым светом, и я подумал, что за дверью, к которой мы подходили, уже в полном разгаре бал, восемнадцатый век и поручик Ржевский, рассказывающий очередной анекдот.

Василий открыл тяжелую створку плечом, пропустил меня в огромную гостиную. Внутри никого, двери на улицу закрыты на массивный засов, в середине комнаты дубовая лестница с двумя изгибами по краям, сходящимися на просторной балюстраде второго этажа. Из приоткрытого проёма напротив доносился звук гремящей посуды. Мария готовила ужин, но не думаю, что по нашу с Хворостовым душу.

— Зачем здесь столько часов?

Я не хотел заводить разговор со своим конвоиром, но рот открылся сам собой. Обычно в дорогих домах на стенах висели головы убитых животных, но и тут Урицкий сумел удивить. Целая россыпь настенных часов вразнобой отщелкивала время. Здесь было всё: часы с кукушками, часы с маятниками, даже совсем без стрелок. Из дерева и керамики, кованые маститыми кузнецами и отлитые на дешевом оборудовании безымянными рабочими. В современном и старинном стиле, в полный рост и те, что могли поместиться у меня на ладони.

— Аркадий Маркович ценит старину, — лаконично ответил Василий и поманил меня на второй этаж.

В общем-то, то, что Урицкий ценит старину, я понял уже пару дней назад, но зачем столько старины держать у себя дома? Это всё равно как у работника морга, любящего свою работу, будут завалены трупами все столы и дома. Я так и не решился озвучивать свою мысль, хотя у меня и сложилось стойкое ощущение, что наш картонный злодей банально поленился клеить обои. Классический случай: живут во дворцах, а экономят на туалетной бумаге. Вот и украшают стены подручными материалами. Однако, несмотря на своё пёстрое богатство, комната выглядела какой-то заброшенной и одинокой. Василий поспешил увести меня прочь. Он хмурился и вел себя так, словно чего-то опасался.

— Аркадий Маркович когда-то занимался часами, — охранник нехотя посвятил меня в эту информацию, в конце темного коридора замаячила очередная дверь.

Перед тем, как покинуть прихожую, я окинул её подозрительным взглядом. Урицкий часовщик? Странно, что профессионал в своём деле не смог выставить на всех часах одинаковое время, да и разрозненное тиканье этого великолепия создавало не самую благодатную атмосферу, по крайней мере, для неподготовленного уха.

— Разговаривать с Аркадием Марковичем только уважительно, голос не повышать. Тебе, щенок, вообще повезло, что Аркадий Маркович решил разделить с тобой ужин.

Василий бубнил монотонно и без интереса, словно заученный текст. Интересно, это он каждому гостю рассказывал об особенностях гостеприимства хозяина или только мы удостоились такой чести? И немудрено, что дом выглядел как нора рака-отшельника. Василий притаился перед массивной дубовой дверью — её резная ручка в половину моей головы. Он постучался и, выждав короткую паузу, открыл проход. Я не удивился, если бы увидел нашего картонного злодея сидящим на троне из костей в окружении полуголых наложниц, но в этот раз мы обошлись без излишнего пафоса.

Урицкий поднял голову, расплылся в странной улыбке. Он был в повседневной одежде: джинсах и рубашке, в этот раз всё подогнано по размеру. Встряхнув пышной кудрявой шевелюрой, Аркадий пригласил меня к трапезе. На противоположном краю высокого дубового стола отполированного до зеркального блеска уже стояла тарелка, разложены вилки и ложки. За спиной хозяина особняка мирно потрескивал камин. Мне не сколько хотелось есть, сколько просто поговорить с нашим поработителем, и весь этот благородный пафос скорее раздражал, чем настраивал на позитивный лад. Василий не решился переступать порог, переглянувшись с Урицким, поймал его одобрительный кивок и закрыл дверь.

— Добрый вечер, Роман, — Аркадий не сразу подобрал слова, а те, которые подобрал, оказались не самыми удачными.

Хотя я мог его понять: это для кого, интересно, вечер самый добрый? Лично для меня последние несколько дней жизни выглядели настолько паршиво, насколько это вообще возможно.

— Как долго вы будете держать нас в заложниках?

Пришлось напрячься, чтобы произнести это максимально спокойно. Я сел на приготовленное место — посуда ещё пустая, — демонстративно отодвинул тарелку.

— Простите, нет аппетита.

— Вот как? — Урицкий смутился и чуть погрустнел. — А я думал, та еда, которую спускают в подвал, уже порядком вам надоела. Я распорядился, чтобы в рационе было больше воды. Сейчас для твоего друга важна вода, ему колют сильнейший антибиотик.

— Можно было бы просто вытащить пулю, и всё.

Мой голос предательски дрогнул. Урицкий щёлкнул пальцами, неприметная дверь за его спиной открылась. Мария вкатила в комнату тележку с ужином, от аромата скрутило живот.

— Так, значит, точно не будешь есть? — Урицкий усмехнулся, обратился к служанке: — Положи нашему гостю двойную порцию.

Пока Мария раскладывала ужин, Урицкий ответил на мой вопрос:

— Извлечь пулю? Роман, вот скажи: что по-настоящему сильно удерживает тебя в моём подвале? Кольцо ты потерять не можешь, ничего более ценного у тебя не отобрать, ну, кроме жизни, конечно. Так что ещё может удержать тебя здесь?

Состояние здоровья Димона. Я знал ответ на этот вопрос и с ужасом понимал, что действительно не могу предложить ничего взамен.

— Ты знаешь, а я ведь даже не держу тебя. Валяй, можешь уйти, я распоряжусь открыть ворота.

Урицкий смаковал приступ собственного великодушия. По его глазам я увидел, что он совсем не шутит, но даже то время, которое Аркадий дал мне на обдумывание, не помогло мне найти правильного ответа на его предложение. Ответственность за здоровье друга связывали меня по рукам и ногам лучше всяких кандалов. Урицкий рассмеялся:

— Вот видишь... И я хочу, чтобы ты понял меня правильно. Я не убийца, я не краду людей и я не вымогатель. Но поставь себя на моё место. Представь, что твой бизнес начинают потихоньку обворовывать. И обворовывать очень экстравагантно! Если честно, меня так ещё не грабили. Ты же предпримешь какие-то меры, чтобы защитить свой бизнес, правильно? Вот и я предпринял. И так же не забывай, что как ни крути, вы на пару с другом совершили преступление. Вы обворовывали ломбарды на протяжении нескольких месяцев по всей Москве. И делали это, прекрасно осознавая последствия. Да, я навёл справки: не только моя сеть пострадала от ваших фокусов и не только я искал воришек... И я без зазрения совести могу сказать: вам крупно повезло, что я нашёл вас первым. Остальные обманутые вами люди оказались менее доброжелательными. Что же ты молчишь? Или по-прежнему считаешь, что только я нарушил закон?

Урицкий поставил шах и мат. Здесь даже не знаешь, что и возразить. Я смотрел на куски курятины под соусом, неуверенно взял вилку. Всё это, конечно, правильно, но возникал закономерный вопрос:

— Так что же вы от нас хотите сейчас?

— Всё как я и говорил в начале: я возмещаю свои потери, и вы свободны, — на глаза Урицкого упала тень, — вот только...

— Что?

— Вот только будет жаль, если после всего этого наши дороги разойдутся. Уж очень вы интересные люди.

В словах Аркадия не было обмана и в этот раз. Чем больше я общался с этим человеком, тем больше вопросов у меня к нему возникало. Не могу сказать, что это симпатия, но Урицкий чем-то определённо к себе притягивал.

— Вы, конечно, всё правильно сказали, но мы не заслужили такого обращения.

Самое время вспомнить о наших правах. Мне не хватало доводов для полноценной защиты, но мы никого не убили, наше наказание неадекватно совершенному преступлению.

— Я с тобой абсолютно согласен, поэтому как только вы успокоитесь, смиритесь со своим положением и, так сказать, пересмотрите своё отношение к происходящему, мы сразу же переместим вас из подвала на чердак. Там теплее, есть полноценные кровати и как бонус: хороший вид из окна.

Сделав мне супервыгодное предложение, от которого невозможно отказаться, Урицкий взялся за трапезу, он спрятал левую руку под стол, орудовал только правой. Выглядело это как-то необычно, но я не стал акцентировать внимание на ущербности нашего злодея. Чёрт знает, какие комплексы он скрывает под этой с виду безобидной оболочкой. Однако ответ Урицкого меня не устроил, я должен был вытащить нас с Димоном из подвала как можно скорее, пришлось соврать:

— Мы уже смирились со своим положением, больше нет необходимости держать нас взаперти.

— Дорогой Роман, в тебе я и не сомневаюсь, ты спокойный и адекватный человек, но вот твой друг... — Урицкий трагически покачал головой — По его поводу у меня большие сомнения.

Он издевательски протянул последние слова.

— Я ручаюсь за него.

Мой голос дрогнул, и Аркадий засмеялся:

— Ты даже сам не веришь в то, что говоришь, Роман, а хочешь, чтобы в это поверил я? Этот ужин, ужин вежливости, но есть одно "но"...

Урицкий вытер рот салфеткой. Ему с трудом удавалось управлять левой рукой, вблизи я заметил, что она гораздо худее правой, то ли это результат травмы, то ли какого-то врожденного отклонения. Кожа на тыльной стороне ладони в грубых складках и пигментных пятнах. Аркадий заметил мой интерес:

— Как ты уже понял, у меня повреждена левая рука, но могу тебя заверить, что правая работает отменно, — он достал откуда-то из-под стола пистолет, положил рядом с тарелкой. Продолжая разговор, откинулся на спинку кресла. — Мы с Василием постарались сделать всё, чтобы ваш быт в этом доме стал максимально удобным. Ещё раз извиняюсь, что приходится держать вас в подвале, но я уже объяснил, почему так происходит. Ты, наверное, хотел поговорить по поводу моего помощника? Насколько я знаю, у вас с ним пока не сложились доверительные отношения.

— Да, он достаёт моего друга, издевается над ним.

— Ты должен понять, что и на это есть причины. Твой друг, Дмитрий, кажется, в последнее время становится очень заносчивым, и его разговоры уходят далеко за пределы дозволенного.

— Я поговорю с ним.

— Нет-нет, не в этом дело. Ты так же должен понять: мне уже нечего терять, Рома, — Урицкий поднял пистолет, направил на меня его дуло.

В этот раз моя реакция на оружие протекала не так бурно, но на всякий случай я сжал причинное место. Боль помогла справиться со страхом и не потерять ни капли заветной жидкости, в котором измерялось мужское достоинство.

— Сам посуди, кольцо возвращается только к тебе, я пока не разобрался, почему это происходит, ты ли призываешь его или это происходит спонтанно, но вас не разлучить, и это факт. Я буду огорчен, если придётся закопать эту тайну вместе с тобой, но жизнь научила меня расставаться легко с вещами, которые нельзя изменить. Итак, Роман, чего ты хочешь? Сотрудничества или сдать нас милиции при первой же возможности? Я повторяю: лично мне нечего терять и в тюрьму я не собираюсь.

Вот знал я, что эти едкие выкрики Хворостова о плакатах с розыском на каждом столбе до добра не доведут! Но прямо сейчас Урицкий требовал, чтобы я сделал выбор. И ведь для себя я его уже давно сделал, но как теперь заткнуть рот Димону? Ему такое предложение явно не понравится.

— Я хочу сотрудничать...

— Ты? Не сомневаюсь! А твой друг? Если он будет продолжать провоцировать нас, в итоге случится страшное. И не только для него. Мы понимаем, что в случае смерти друга тебе будет нечего терять. А я знаю, насколько страшен такой человек, по своему опыту. Тебе, конечно, можно было бы отрубить, скажем, ногу, сделать так, чтобы ты навсегда остался в моём подвале, вот только мне этого не нужно.

Моя голова закружилась от описанных Аркадием перспектив и возможностей. И ведь не поспоришь, прагматичный сукин сын!

— Помни одну непреложную истину: если твой друг нарвётся на пулю, следующим её автоматически получишь и ты, Рома. И будь уверен — ваши тела не найдут.

Я нервно кивнул. От переживаний разыгрался аппетит, пришлось опустошить тарелку с ужином наполовину. Урицкий молчал, не желая прерывать мою трапезу. Он отпил вина, предложил мне, убрал пистолет обратно под стол от греха подальше.

— Нет, спасибо...

Еще не хватало ввалиться в подвал к раненому, полуголодному другу пьяным. Стану для Хворостова врагом похлеще Василия.

— Ну вот, а теперь, когда все неприятные моменты мы обговорили, я хотел бы узнать у тебя о кольце более подробно.

— Оно родовое, досталось мне от дедушки, я больше ничего не знаю. Несколько месяцев назад мне пришлось заложить его в ломбард в первый раз. Вернее, у меня его отобрали, после чего кольцо вернулось обратно. Об этом узнал мой приятель, и понеслось.

— Так, значит, грабить ломбарды была его идея? — Урицкий задумчиво тёр подбородок. Я молча кивнул. Мне нечего скрывать, эта история скудна на какие-то эпические моменты. — И всё? — Урицкий откровенно удивился. — Ты, может, перед этим проводил какой-то ритуал с кольцом? Как оно к тебе возвращается?

Ритуал? Это слово было произнесено с особым придыханием. И для меня образ прагматичного торговца совсем не увязывался с почитателем мистики или магии. Похоже, Урицкий скрывал в себе не одну тайну. С другой стороны, я понимал любопытство Аркадия, но ничем не мог ему помочь. Если бы у меня был выбор, то без раздумий обменял перстень и его магические атрибуты на нашу с Хворостовым свободу, но мне действительно нечего было предложить взамен. Впервые я подумал, что кольцо присосалось ко мне как пиявка, и я реально не знал, как избавиться от него.

— Я не знаю, как всё это работает, каждый раз нахожу кольцо в своих вещах, оно выпадает мне прямо в руки.

— Ты не обманываешь меня? — эта улыбка и натянутая вежливость Урицкого опаснее пистолета в его руках.

Я мотнул головой.

— Вы обещаете, что отпустите нас, когда отобьёте наш долг?

Наивный вопрос, но мне психологически был нужен максимально честный ответ. Урицкий не обманул моих ожиданий:

— Роман, я ещё раз повторяю: всё будет зависеть только от вас и вашего поведения. Если мы найдём общий язык, никто не пострадает. Прими́те условия игры, и мы даже сможем сдружиться. Я, знаешь ли, очень трепетно отношусь к вещам, которые выбиваются из общепринятых норм.

Урицкий как бы невзначай похлопал ладонью по журналу, который отложил в сторону. Я неожиданно понял, что это никакой не журнал. Под рукой Аркадия выцветшие и пожелтевшие от времени страницы, небрежно сплетённые толстой белой ниткой. Страницы уже не прилегали друг к другу плотно, между ними проглядывалась цепочка, подозрительно похожая на серебряную. Странная вещица действительно выбивалась из повседневности.

— Ну вот, а теперь, когда мы уладили все важные дела, вернёмся к нашему общему делу. Кольцо у тебя?

Я положил перстень на край стола.

— Отлично, Роман, я не сомневался в тебе. Надеюсь, что тебе понравилось моё скромное угощение, а теперь извини, мне нужно работать.

Под тихий смех Урицкого и гнёт тяжелых мыслей я покидал званый ужин. Василий вёл меня обратно тем же маршрутом, через гостиную, уставленную часами. Их разрозненный цокот действовал на нервы и не только мне. Василий заметно ускорил шаг, чтобы как можно быстрее покинуть странную комнату.

— Ну что, повесть, смотри не растеряй ужин.

Охранник толкнул меня на ступени, и я действительно едва не полетел вниз кубарем. Я пришёл в себя, только когда дверь за спиной с грохотом закрылась. Урицкий не обманул, когда говорил, что позаботится о здоровье моего друга. Я замедлил шаг: Димон сидел, прижавшись к стене и держа бутылку воды под правым глазом. Тихая злоба заставила его лицо почернеть, Хворостов звонко сопел, ожидая моего возвращения. Я навис над другом и опустился на колени. Василий. Узнать работу личного пса Урицкого не составило труда. Мои старания разглядеть синяк Хворостова не увенчались успехом, Димон сжался в комок и отвернулся. Вот дела... пока Урицкий забалтывал меня, Василий расправлялся над раненым. Подстава чистой воды! Я сжал кулаки.

— Уроды...

— Ну и как прошёл ужин? — Димон давил обиду и подступающие слёзы.

Я потерялся с ответом. Сказать, что всё плохо — это ничего не сказать, а теперь в глазах друга я ещё и становился невольным соучастником сотворённого с ним преступления.

— Урицкий — помешанный психопат, — ответить нейтрально — это как сказать, что нам трындец, но тут же предложить отметить это за кружкой пива.

— Что он тебе сказал? — Димон напрягся.

— Походу, он собирает не только антиквариат. Он коллекционирует всякую чертовщину.

— В смысле? — Хворостов обернулся, сквозь прозрачный пластик мне удалось разглядеть синяк цвета недозрелой вишни.

Ну, действительно нет смысла что-то скрывать. От поведения друга теперь зависела не только его жизнь.

— Ну, понимаешь... Им ужасно не нравится то, что ты угрожаешь им уголовщиной. Они убьют нас из-за этого, сначала тебя, потом меня.

Я не знал, как на это отреагирует Димон, поэтому интонация моего голоса колебалась от испуганного до крайне раздраженного. Что-что, а умирать из-за неугомонности Хворостова мне точно не хотелось. Димон молчал, похоже, также не знал, как реагировать на неприятную новость.

— Они переведут нас на чердак, если будем паиньками.

Стоило упомянуть об этом, как о чём-то полезном для здоровья, и Димон взорвался сдавленным криком.

— И ты согласился? Ромка, да что с тобой? Сегодня ты будешь паинькой, а завтра на тебя наденут ошейник и отправят жить в конуру на улице! Им нужны не мы, никто о нас не думает, посмотри на меня! Что будет в следующий раз? Меня прихлопнут, когда ты снова будешь ужинать с этим ублюдком? Нельзя им верить Ромка, нельзя!

Хворостов пытался встать, но скорчился от боли. Он с силой отшвырнул бутылку в сторону, брызнул слюной, ухватив меня за руку.

— Мы не будем принимать их условия, ты слышишь?!

Я отшатнулся от него как от прокаженного, Димон и Урицкий словно сговорились, тянули меня из одной крайности в другую, грозя разорвать пополам. От этой дилеммы ужасно разболелась голова. Конечно, Хворостов прав, стоит смириться с нашим положением, и всё, о свободе тут же можно забыть, но Урицкий не шутил, когда размахивал пистолетом, как быть с этим? Я с ужасом смотрел на друга, понимая, что он быстрее схлопочет очередную пулю, чем начнёт вежливо улыбаться нашим похитителям.

— Пошли они к чёрту! — словно в подтверждении моих мыслей Хворостов завыл что было мочи. — Идите все к чёрту!

Я тщетно успокаивал друга, в конце концов его крики вылились в истерику, окончившуюся закономерным наматыванием соплей на кулак. Очередной шум с нашей стороны мог оборвать и без того хрупкое терпение хозяина дома.

— Я молод, чтобы тут умирать, понимаешь? Я хотел в Париж на Эльфелеву башню посмотреть, в Америку съездить, Машку Белякову трахнуть! — Димон разрыдался и уткнулся в подушку, его истерика закончилась протяжным уханьем.

К моему облегчению, к нам так никто и не пришёл. Я не находил слов для утешения друга, упорно молчал, прокручивая в памяти разговор с Урицким. Он совершенно прав: если с Димоном тут что-то случится, я не буду смиренно сидеть взаперти. Нам следовало смириться со своим положением. Я собрал бутылки с водой, при лечении сильным антибиотиком вода — это жизненная необходимость, расставил их вдоль стены. Димон не оценил моей заботы. Кажется, он окончательно на меня обиделся, даже не помог убрать поднос с ужином. Правда, в этот раз за ним никто не пришёл. То ли Мария слишком занята, то ли уборку решили совместить с утренней заменой матрасов.

Я оставил серебряную посуду на ступеньках перед дверью, впереди ночь, и мне бы не хотелось проснуться от того, что кто-то будет рыскать в потёмках, а чего доброго, ещё и включит свет. За дверью послышались шаги, я отпрянул, ожидая её открытия, но кто-то незримый быстро прошёл мимо, похоже, сам Урицкий, я услышал его голос:

— Всё готово, начинаем!

Слова Аркадия отдалились, я прильнул к двери, но тщетно силился различить голоса. Звукоизоляция в доме сделана на совесть.

— Они что-то затевают, — я растерянно шепнул это Димону, но тот никак не заинтересовался новостями из дома Урицкого.

— Хозяин, это плохая задумка, одумайтесь, ваш отец тоже против! Вспомните это!

Еще один голос совсем рядом, на этот раз женский. А вот и Мария, судя по звуку, промчалась вслед за Аркадием, её легкая поступь как дуновение сквозняка, и вот уже отдалённо заскрипели ступеньки на лестнице. Они поднимались на второй этаж. Я напрягся ещё сильнее, затевалось не просто что-то, затевалось что-то опасное и от этого очень интересное.

— Та-ак, и они задумали что-то нехорошее!

Я пулей сбежал вниз, Димон приходил в себя, но его самочувствие после истерики оставляло желать лучшего, он обессиленно перевернулся на другой бок:

— Пусть спалят весь дом, так будет лучше.

— Как так? А мы? Мы же еще в плену!

— Да и чёрт с нами...

— Димон, ты что? А как же Америка, а Белякова?

Я положил руку на плечо друга и замер. По стенам дома прошла еле ощутимая вибрация, до ужаса знакомый ультратонкий шум прорезал уши. Мою руку обволакивала переливающаяся всеми цветами радуги аура, исходящая от тела друга. Я невольно отдернул руку, но на самом деле не испытал каких-то неприятных ощущений. Хворостов заметил это и открыл один глаз.

— Ты чего?

— Опять началось!

Моё сердце болезненно сжалось в груди, я вскочил на ноги. За спиной ощущалось чужое присутствие. Диковинное существо огромного роста колыхалось в воздухе как пламя от костра. Я открыл рот в беззвучном крике. Бежать? Драться? Упасть в обморок и притвориться мёртвым? Чудовище протянуло руку, и я с ужасом увидел, как тонкая полоска красного цвета отделилась от моего живота. Она походила на кровь, что змейкой устремилась к неприятелю, но я не ощутил боли, только неприятный холодок и неожиданную слабость. Когда тварь ухватила нить и потянула на себя, моё лицо обдало жаром, запершило в горле. Я попытался взмахом руки разорвать эту связь, своеобразный мостик, как мне тогда показалось, но физическое воздействие не произвело эффекта. Я поднял на чудовище решительный взгляд. Я не знал, кто это и что это, но оно не принадлежало к телесному миру, а значит, и бороться с ним можно было только на ментальном уровне. В голове сами собой формировались и складывались странные образы, они подсказывали мне, что надо делать дальше. Я опустил руки и сфокусировался на внутренней силе, что неожиданно закипела внутри моего тела. После того, как много лет назад я лечил любимую крысу, мне больше не доводилось использовать скрытые резервы организма.

Энергия, ждавшая выхода всё это время, заструилась, заполняя каждую клеточку моего тела. Я выстроил мысленный щит, и, к моему изумлению, это сработало. Линия крови поблекла и через мгновение исчезла. Изумление от этого успеха испытал не только я, чудовище с неким подобие изумления смотрело на пустую руку, после чего издало странный скворчащий звук: этакая смесь удивления и досады. Тварь шагнула в мою сторону, занеся в атаке худую руку. Последнее, что я почувствовал перед тем, как отключиться, был треск в ушах. Так ломалось тонкое стекло под огромным весом. Мой первый защитный барьер не продержался и секунды.

Я проснулся среди ночи, вскочил в горячем поту, еле удержавшись от крика. Кулаки сжали воздух, я искал противника, чтобы сыграть с ним во второй раунд нашего замысловатого противостояния, но вокруг царила темнота. Димон уложил меня на матрасы и лёг спать. Чёрт, наверное, то, что произошло, со стороны выглядело ужасно дико, и с утра мне не избежать вопросов. Я даже не знал, как всё это объяснить другу, но прислушавшись к тишине, понял, что навряд ли это потребуется. Димон стонал в бреду. Я нащупал его голову, коснулся лба: невероятно горячий. Следовало ожидать: доктор не приехал прошлым днём, инородное тело прорастало в ноге Хворостова инфекцией. На ощупь я добрался до выключателя наверху лестницы. Постучал в дверь, зажмурившись от яркой вспышки.

— Помогите, моему другу плохо!

Я едва находил силы для крика, невероятно болело горло. Я не дождался помощи, судя по времени, сейчас не самый подходящий час, чтобы кто-то караулил у двери. Еще несколько безответных ударов, и мои надежды окончательно иссякли. Димону становилось хуже, он бредил, звал на помощь. Я спустился к другу, опустился рядом с ним на колени. Я вспомнил, что при сильном жаре на лоб кладут мокрое полотенце. Благо и тряпок, и воды у нас хватало. Проводя этот древний ритуал, я невольно вспоминал маму: однажды в детстве, лет в десять, я сильно заболел, она просидела у моей кровати всю ночь и всю ночь делала мне компрессы. Я так же почти не спал, чувствовал, как она гладила меня по голове. Наблюдая за мучениями друга, я невольно положил ладонь ему на макушку. На глаза наворачивались слёзы; если Хворостов погибнет здесь, я никогда не прощу себе этого, я не смогу с этим жить. А самое паршивое, я не чувствовал, что Димону становилось лучше, компресс без антибиотика не остановит воспалительный процесс, лишь снимет некоторые симптомы. Я не знал, чем ещё помочь другу. Раздирающее по живому чувство беспомощности вызывало приступы клаустрофобии.

Очередное прикосновение к голове Хворостова неожиданно пробудило во мне старые, почти забытые воспоминания, они пробежали по руке странным электрическим разрядом. Очень давно я уже держал в руках умирающее создание. Маленькое тельце любимой домашней крысы, бьющееся в агонии. Мои руки сами легли на грудь Хворостова. Импульс сам собой сконцентрировался на кончиках пальцев, прошёл по рукам тёплой волной. Я почти не отдавал себе отчёта в том, что делаю и делаю ли это правильно. Моё сознание отошло на второй план, остались лишь инстинкты, на уровне генетической памяти. Импульс вошёл в тело Хворостова, заставив его замычать что-то нечленораздельное. Друг тяжело выдохнул и обмяк, я в ужасе склонился над ним, стараясь уловить хоть малейшее движение. Та сила, которая медленно просыпалась во мне, не поддавалась никакому логическому объяснению. Я позволил себе отойти от Хворостова, лишь убедившись, что он жив. Мои руки дрожали от пережитого напряжения, я прижался к стене, растирал ладони: их сводило болевым спазмом. Я просидел так не меньше часа и смог уснуть, только услышав довольный храп Димона. В ту ночь мне снились бабушкин дом и смеющийся дедушка, выглядывающий с печки. Он повторял одно и то же: "А ты у нас ЯРВ..."

Я снова проспал завтрак. Стоило лишь неосторожно дёрнуться, как боль прожгла спину и шею. Я так и проспал всю оставшуюся ночь в полусидячем положении, затекло все, включая руки и ноги. Ужасно хотелось есть, но с завтраком почему-то припозднились. Димон сидел, повернувшись ко мне спиной и прижавшись к стене, я видел, как маленькими глотками он пил воду из бутылки. Я побоялся разрушать тишину, было страшно спрашивать его о самочувствии, но Прохвост был жив, и уже это хорошая новость.

— Как себя чувствуешь? — он первым задал этот вопрос.

Я осторожно обошёл друга, сел так, чтобы видеть его лицо.

— Да вроде ничего, затёк только весь. Ты как?

Я затаил дыхание в ожидании ответа. Лицо Димона напряглось, я видел, что он с трудом терпел боль, но, несмотря на это, всё же смог выдавить некое подобие улыбки.

— Чёрт знает, не могу понять. Ночью, похоже, у меня был жар, всё в каком-то бреду... А ты чего так уснул?

— На спине слишком удобно, решил разнообразить, — описывать то, что произошло ночью, и свои последующие мучения у меня не было никакого желания.

Пока друг подбирал слова, анализируя мои остроты, я, не церемонясь, приложил руку к его лбу. Температура спала, тридцать семь максимум, даже синяк под глазом чуть уменьшился в размерах и заметно побледнел.

— Вчера врач не приходил, скорее всего, будет сегодня, — я деловито покачал головой. — Тебе нужен еще укол антибиотика.

Я положил руку на бедро Димона, чуть выше раны, импульс сосредоточился в пальцах без особого усилия. И хоть я восстановился после ночной процедуры, чувствовал: в этот раз энергии уйдёт не меньше.

— Ты что делаешь? — Хворостов не сопротивлялся, но был явно не в восторге от того, что я беспокою его ногу.

— Посиди чуть-чуть не дёргаясь.

Мысль о том, что я могу помочь другу восстановить здоровье, впилась мне в голову стрелой. Целительский сеанс начался с легкого покалывания и перерос в горячий поток, который неожиданно ударил мне в ладонь. Хворостов зашипел, сжав зубы, но исполнил мою просьбу — не позволил себе вырваться из моей хватки.

— Что за хрень?! — его лицо вытянулось от изумления, когда болевой спазм прошёл. — Ты как это делаешь?

Я все ещё сосредоточен на исцелении, успокаивая разгоряченную плоть Димона в области раны, с неподдельным интересом анализировал поступающий обратный сигнал. Закрыв глаза, я словно наяву видел поврежденные ткани, свинцовую пулю, застрявшую в мышцах. Когда запас энергии иссяк, я откинулся назад и буквально сполз по стене. Ощущение усталости как от трехкилометровой пробежки. Хворостов с интересом оглядывал полученный результат, тыкал пальцем в бедро, где я только что держал руку.

— До сих пор чувствую тепло... ты как это вообще?

— У меня вроде как дар есть... — я перевёл дыхание. — Крысу когда-то лечил, вернее, просто поддерживал её жизнь...

— Чего? — Димон хлопал глазами, круглыми, как два пятака.

— Не спрашивай... я сам не понимаю, что происходит...

На данный момент это был самый простой ответ. Мы как по команде подняли головы, дверь в подвал открылась, в проёме показалась фигура Василия.

— Ну, как спалось?

— Прекрасно! — бросил Димон через плечо, шепнул мне на ухо: — Этот козёл вчера отобрал у меня обезболивающее.

Действительно козёл, мне пришлось побороть приступ праведного негодования, я вышел ему навстречу:

— Мы сегодня без завтрака?

— Врач прибудет с минуты на минуту, он будет колоть лекарства натощак. И в этот раз ведите себя приличнее, никаких резких движений, а то останетесь без врачебной помощи! — Василий высокомерно стрельнул глазами и ушёл.

Как только мы с Димоном остались наедине, продолжили прерванный разговор.

— Какого хрена, ты что, целитель?! — Хворостов плевался, с трудом переваривая полученную информацию.

— Ну, типа того... — я развёл руками.

— А как же ты говорил, что не имеешь никаких способностей? Ты что, мне врал? — на лице Димона застыла детская обида. — Похоже, мы подбираемся к причинам, почему к тебе возвращается кольцо...

— Навряд ли, здесь нет ничего общего, я ничего не делал с кольцом, я не вру!

Слова друга на мгновение поселили во мне сомнения, но что правда, то правда: никакого осознанного воздействия на перстень я никогда не осуществлял.

— Кольцо еще не вернулось? — Димон облизнул губы, я видел, что он что-то задумал, этот взгляд ни с чем не перепутать.

— Не знаю, я отдал его Урицкому вечером, навряд ли он успел продать кольцо.

Я похлопал себя по карманам, но удивить друга было нечем.

— Хорошо! — Хворостов решительно смотрел на дверь подвала. — Тогда поступим так: не вздумай говорить об этих своих способностях нашим "дружкам", а мы уж найдём им правильное применение...

— Ты что задумал? — и почему мне всегда становилось плохо от этой решительности Димона?

Хворостов не успел ответить, дверь в подвал открылась, наш пузатый эскулап появился на пороге. Он снова фальшиво улыбался. А я был рад, что врач не обошёл нас своим вниманием. В конце концов, я мог отдавать другу лишь часть своей энергии, и о полноценном лечении тут говорить не приходилось.

* * *

После планового осмотра врач быстро ретировался. Как и предостерёг Василий, в этот раз мы встретили эскулапа со смиренной покорностью. Димон даже что-то сухо отвечал на стандартные вопросы и вроде бы даже нигде не соврал. По крайней мере, по поводу боли точно. Прохвост даже выпросил новые обезболивающие таблетки взамен отобранных Василием, и, недовольно поворчав, врач все же выдал ему новую порцию. Закрывая за доктором дверь, Василий смерил нас подозрительным взглядом. Мы действительно вели себя слишком тихо.

— Ну что думаешь? Когда ты сумеешь поставить меня на ноги? — прошептал Димон сквозь зубы.

Почти всё время, пока доктор осматривал его, Хворостов не спускал с Василия пристального взгляда.

— Я не знаю, я никогда не лечил людей...

Я задумчиво смотрел на свои руки. Мало того, что у меня не было опыта в этом деле, так мой единственный пациент всё же умер.

— Тогда начнём экспериментировать сразу после обеда!

— Я не уверен, что это поможет...

Димон добил меня своей коронной фразой:

— Не узнаем, не попробовав!

Василий вернулся в подвал, когда врач был выставлен за дверь особняка. Цепной пёс Урицкого противно улыбался:

— Ну что, туалет пока открыт для посещения, или вы будете мочиться в штаны, детки?

Димон молчал, и его взгляд не менялся, даже когда мы выбрались из подвала. Я поспешил отвести друга от Василия как можно быстрее. Чувствовал, как Хворостов еле сдерживается, чтобы не нагрубить охраннику. Как и прежде, я помогал Димону идти, подставив плечо. Он хромал, шипя от боли при каждом шаге. Уже в туалете он шепнул мне:

— Мне больно не так сильно, но они не должны об этом знать...

Почему-то я не поверил ему: или сомневался в собственных силах, или испарина на лбу приятеля говорила совершенно об обратном.

— Что ты задумал?

Хворостов лишь вымученно улыбнулся. Ответ на этот вопрос очевиден, Димон, как и я, хотел только одного — побыстрее покинуть эту тюрьму.

Обратно в подвал мы вернулись уже в сопровождении Марии. Служанка Урицкого оценивающе посмотрела на наши помятые рожи и словно заподозрила что-то неладное, но не осмелилась произнести это вслух. На мгновение я подумал, что она боится Василия не меньше нас. Под его тяжелое сопящее дыхание и свинцовый взгляд, Мария забрала поднос с завтраком. Уже в дверях она одарила меня странным, загадочным взглядом. Ей было что сказать, но важный разговор намечался позднее. Хворостов упал на матрасы и вытянул больную ногу, когда мы наконец остались вдвоём.

— Давай лечи...

Так просто было это сказать и так мучительно больно сделать. Я оставался на коленях всё время, пока проводил сеанс. Сел спиной к двери, чтобы случайно зашедшие люди не увидели этого действа. Не думаю, что тот же Василий сообразит, в чём подвох, но Мария... Мне начинало казаться: она несколько иначе понимает наше положение, но даже несмотря на это, не стоило ждать от неё помощи. Скорее, Урицкий будет подсылать горничную, чтобы втереться к нам в доверие и выведать несуществующие тайны. В подвале я чувствовал враждебность даже от голых стен, что уж там говорить об обитателях особняка. Импульс вошёл в тело друга, заставив того задрожать от боли. Он зашипел как змея, прикусил кулак, но не позволил себе издать ни звука.

— Мне всё это не нравится... — я отдернул руки, но Димон схватил меня за запястье.

— Не обращай внимания, делай, что должен! — он перевернулся на бок и всячески отстранился от мира.

Его организм очень болезненно реагировал на инородное тело, и чем быстрее я запущу защитные процессы, тем быстрее изолирую горячую точку. Мне в голову пришла странная, словно чужая мысль: без боли нет исцеления!

* * *

Время в подвале от безделья тянулось так долго, что между трапезами мы всё больше спали. Димону проще, на обеды и ужины у него чуйка, поэтому просыпался он всегда раньше меня и еле расталкивал. Поначалу такое положение дел его раздражало, но потом, смекнув, что на его лечение я трачу огромные силы, перестал подкалывать по этому поводу. После обеда мы провели еще один целительский сеанс, Хворостов в этот раз даже почти не дергался, хотя я видел, как мокли его глаза. Трудно представить, какие муки он испытывал при этом, да и вообще нам сильно повезло, что пуля не задела артерию. Перед ужином я проснулся сам, несколько минут смотрел в черный потолок.

— Странно, Аркадий так и не спустился за кольцом...

— А оно вернулось?

— Да... — я уже крутил перстень в руках, пытался за холодом бронзы почувствовать что-то особенное, то, что мы всё время упускали из виду, но как я ни пытался взаимодействовать с семейной реликвией, почувствовать ничего не смог.

— Как думаешь, нас ищут? — прозвучал робкий голос друга в темноте.

— Я не знаю, сколько дней прошло? Я родителям не звонил, наверное, неделю до похищения, думаю, мои переполошатся только спустя еще недели две... а твои?

— А моим вообще не до меня... — Димон грустно усмехнулся. — И из общаги съехали, как назло, никто не заметит нашего исчезновения там.

— Слушай, но в деканате заметят, пара пропусков, и хватятся! — я уцепился за эту мысль как за спасительную соломинку.

— Ага, заметят и отчислят к чертовой матери! — Хворостов даже не хотел шутить на эту тему, впрочем, я тоже быстро уловил его настрой.

Нас действительно могли выгнать из универа, ходи потом доказывай, что во время сессии сидел в сыром подвале с завязанными руками, а не тусил по клубам с девочками. Кольцо выскользнуло из моих рук и звякнуло о пол.

— Может, Урицкий потерял к нам интерес?

— Ага, держи карман шире... — Димон проговорил это в такт открывшейся в подвал двери.

На пороге ухмылялся Василий. Кобура с пистолетом смотрелась на нём выразительной тенью.

— Время ужина! — громогласно возвестил охранник.

Тут же зажегся свет, и к нам спустилась Мария. Поднос в её руках в этот раз оказался несколько меньших размеров. Она положила его на пол и отошла, покорно опустив голову.

— Эй, тут только одна порция, — я бросил это Василию и с ужасом осознал, что теперь они будут морить нас голодом.

— И что теперь? Прикажете нам драться за еду? — Хворостов даже не пытался встать, его бледное лицо почти не выражало эмоций, а язык едва слушался хозяина.

— Хорошая идея, — довольно хмыкнул Василий. — К сожалению, нет, здесь порция всего на одного лишь потому, что Аркадий Маркович снова желает разделить свою трапезу с тобой, повесть.

Злоба, с которой я услышал это неожиданное объявление, заставила меня насторожиться. Неужто Урицкий прознал о силе, что проснулась во мне и наших планах? Возможно ли, что в подвале тоже стояли камеры? Мы с Димоном многозначительно переглянулись.

— Не соглашайся, — процедил тот сквозь зубы.

— Никто вас и не спрашивает, и это совсем не предложение!

— Не стоит понапрасну пугать наших гостей, тем более, сегодня они вели себя намного тише. И я бы не советовал тебе, Роман, пропускать эту встречу, я хотел показать тебе кое-что важное, — сам Урицкий пожаловал к нам в гости.

На его лице сияла самодовольная улыбка, он что-то шепнул Василию, после чего уже все вместе они поспешили убраться восвояси. Перед уходом Мария снова одарила меня каким-то странным, оценивающим взглядом, это не ускользнуло от внимания даже Димона.

— Как-то непонятно она на тебя посмотрела, что-то хочет сказать?

Он придвинулся к подносу, быстро раскидал ужин по краям тарелки, разделив его на две равные части.

— Если действительно что-то хочет сказать, давно бы уже сказала, — эта ситуация не вызывала во мне ничего, кроме раздражения. И уже понимая суть Урицкого, я не спешил отказываться от его очередного приглашения к столу.

— Ты это... ешь всё сам, — мне пришлось напрячься, ожидая очередную волну возмущения, которыми Димон любил разбрасываться налево и направо при малейшей возможности.

— Что так? — он застыл с ложкой во рту.

— Урицкий просто так не отстанет. Я думаю, будет лучше для нас, если и сегодня я пообщаюсь с ним за ужином, — как ни старался я придать голосу твёрдость, что пресекла бы любые попытки Хворостова на сопротивление, лицо друга вытянулось от недоумения и тут же скривилось от злобы, приправленной омерзением.

— Да ты с ума сошёл?! Даже не думай идти у него на поводу!

— Нам придётся принять условия его игры! — в правильности выбранного пути я уже не сомневался.

— Я тебя не пущу! — Хворостов вцепился в мой рукав.

— А я не прощу себя, если не смогу вызволить нас отсюда, — я улыбнулся, положив другу руку на плечо.

Димон хотел что-то сказать, но дверь в подвал отворилась снова. Василий поманил меня пальцем:

— Повесть, на выход, и кольцо не забудь!

* * *

Я тщетно искал возможности заговорить с Василием первым, тем для разговоров просто не оказалось, а любой даже незначительный вопрос мог быть расценен им как провокация. Соблюдая тишину, мы вошли в главный зал особняка. Обилие часов бросалось в глаза каждый раз, когда я их видел, и вроде ничего нового, но почему-то эта черта дома вызывала во мне странную тревогу и даже подозрение. Помнится, Василий обсуждал эту тему с неохотой, общие неудобства сближали не хуже общих врагов, но мысли, крутившиеся в голове, никак не хотели превращаться в слова. На кухне кипела работа, краем глаза и на короткое мгновение я увидел Марию; её руки были в муке, она что-то рассказывала и показывала человеку, оставшемуся вне поля моего зрения. Легким ударом в грудь Василий вернул моё внимание.

— Даже не думай что-то тут вынюхивать!

— Тогда завяжи мне глаза! — я не ожидал выдать что-то столь дерзкое, но по сути был прав. Уж если держите нас в заложниках, будьте любезны следовать канонам жанра и любое конвоирование производить строго по методичкам.

Василий сально усмехнулся, но не предпринял никаких радикальных действий. Не мудрено, на это наложил вето сам Урицкий, а Василий не мог нарушить приказ. Мы поднимались по ступенькам на второй этаж. Часов становилось больше, некоторые мне удалось рассмотреть вполне детально, но никаких отклонений в увиденном я не обнаружил, причём по мере наибольшего скопления хронометров закономерно усиливалось и их тиканье, а его разнобой уже ощутимо действовал на нервы.

— И как вам только не мешает этот шум?

— Мешает, — Василий оставался лаконичным, несмотря ни на что, однако ведая то или нет, но он всё же дал мне пищу для размышлений.

Часы мешали, но убрать их было нельзя. Что же происходило в этих стенах?

На этот раз Урицкий встретил меня, встав из-за стола, он улыбался, но глаза нашего злодея почему-то были потухшими, то ли от какой-то боли, то ли от зимней хандры. Я скосил взгляд на его правую руку, вдруг подумав, что он протянет её для рукопожатия, но этого не произошло, Урицкий поджал её к телу, всячески оберегая. Я молча прошёл на место, где сидел в прошлый раз. Ужин еще не доставили, но столовые приборы в полной боевой готовности.

— Как самочувствие твоего друга? — Аркадий старался показать свою заботу, максимально очеловечить свой образ в моих глазах, но невольно коснулся той темы, о которой мне не хотелось бы даже думать.

— Ему нужна медицинская помощь, — сухо проговорил я.

Чтобы ответить на этот вопрос, мне пришлось потупить взгляд. Если Урицкий узнает, что я излечиваю друга, нас как минимум разведут по разным темницам, а этого я допустить никак не мог.

— Конечно, врач будет завтра утром, но я вижу, что ему становится лучше, таблетки и уколы помогают? — от приторной улыбки Аркадия и воспоминаний о том, как его цепной пёс отобрал у Димона обезболивающие, мне стало душно, хотелось плюнуть на всё, развернуться и уйти.

Я ограничился многозначительным молчанием.

— Прекрасно, я рад, что он идёт на поправку.

Урицкий потянулся к журналу, который всё время лежал у него под рукой. Я заметил его сразу, но не придал особого значения. Небрежная кипа телесного цвета с топорно обрезанными страницами: по углам они торчали вразнобой.

— Знаешь, что это? — Аркадий пододвинул журнал мне и заерзал на стуле.

Его глаза блестели, как у ребёнка, Урицкому не терпелось похвастаться передо мной своей очередной диковинкой. А ведь и гостей у него бывало мало, стулья большого стола почти никогда не использовались, по ним это было видно. Урицкий как рак-отшельник, вот только человек — это стадное животное, и ему периодически нужно с кем-то поговорить.

Я устало взглянул на книжицу и осторожно взял в руки. Она оказалась без твердого переплёта, со страницами, выполненными из какого-то странного материала и небрежно сплетёнными между собой обычной бечевкой. Титульного листа нет, а мелкие буквы написаны от руки, да и еще на латинском языке. Мне почему-то остро захотелось кинуть этот альманах куда подальше: от страниц веяло странным холодом.

— Что это? — я брезгливо положил книгу обратно на стол. — Отвратительная вещь...

— Это потерянные страницы знаменитого кодекс Гигас! — Урицкий возвестил это так пафосно и громогласно, что мне показалось: нас снимают на скрытую камеру. — Что-нибудь слышал о такой?

— Не уверен... От неё веет чем-то нехорошим, — я еще раз оглядел ветхий антиквариат, хотя прикасался к нему без радости.

Страницы кодекс Гигас были огромны, ими можно легко обернуть, например, курицу, поэтому неизвестный энтузиаст аккуратно разрезал страницы поперёк и сшил в одну маленькую книжку, правда, и читать её приходилось корешком вверх, как школьный альбом для рисования.

— А лупа-то зачем? Текст вроде различим.

В мою руку выпало маленькое стёклышко размером с пятирублёвую монету без огранки и хоть каких-то иных следов обработки. Оно было прикреплено к книге ветхой, почерневшей от времени цепочкой. В листах есть даже специальная выемка под стекло. Урицкий взял брошюру из моих рук.

— Видимо, тот, кто прикрепил его сюда, был не только подслеповат, но и глуповат. Это обычное стекло, оно ничего не увеличивает.

Как мило, а самое интересное: что в этом фолианте форменного идиотизма нашёл такого важного Урицкий? Подобное притягивается подобным?

— Это и есть та самая вещь, которую вы хотели мне показать? — я скептически посмотрел на это несомненное сокровище.

Урицкий сдержанно рассмеялся:

— Нет, конечно, подумаешь, какие-то потерянные страницы какого-то кодекса Гигас, что может быть в этом интересного, не так ли?

Ирония Урицкого натолкнула меня на мысль о собственном невежестве, но что же теперь: посыпать голову пеплом? Ну вот только не перед этим напыщенным франтом! Ходы конём обычно не подводили меня, вот и в этот раз спесивый конь моего юношеского максимализма грозно стукнул копытом:

— И что могут ваши фолианты? Может быть, возвращаться после продажи?

— Ах, от твоего кольца была бы большая польза, если бы ты сам управлял им! — милая улыбка Аркадия не на шутку раззадоривала мою злость.

Дверь отворилась, и к разгару нашей беседы подоспела Мария. Она быстро расставляла тарелки с едой.

— Быть может, я и не управляю кольцом, но в нём сокрыто больше тайн, чем в ваших побрякушках! — в накаляющемся разговоре меня нисколько не смутило присутствие служанки, впрочем, как и хозяина особняка.

— Сокрытые тайны... — Урицкий засмеялся, явно услышав то, что хотел, он откинулся на спинку массивного кресла, сцепил пальцы в замок. — А ты знаешь, что этот фолиант рассказывает кое о чём странном? Кодекс Гигас, или как ты там назвал книгу: побрякушка? В общем, эта побрякушка размером с половину этой столешницы, была написана неизвестным монахом всего за одну ночь где-то в средних веках. По поверью, в него вселился дьявол и заставил всю ночь трудиться над книгой без сна и отдыха. Если бы ты видел объем его работы, возможно, отнёсся бы к книге иначе...

— Поверье? Враньё всё это! — в этот раз прикасаться к ужину даже не хотелось; раскладывая мою порцию ужина, Мария прислонилась ко мне и как бы невзначай коснулась кармана джинсов.

Поскольку брать оттуда было нечего, я смело предположил, что кухарка что-то мне подкинула. Я не подал вида, но решил отвлечь внимание Урицкого, дав ему возможность посмаковать собственное превосходство:

— И какие же тайны содержат эти ваши страницы?

— Вот! Правильный вопрос, Роман! — Урицкий расплылся в довольной улыбке. — Если ты не возражаешь, то я чуть расскажу тебе о книге, из которой были вырваны эти страницы.

Мне не сильно хотелось слышать эту несомненно увлекательную историю, но следовало дождаться ухода Марии. Я незаметно положил руку на карман, нащупав в нём бумажный листок.

— Кодекс, как ты понимаешь из названия, был сбором различной информации, туда переписали все заветы, труды Иосифа Флавия, Исидора Севильского и многих других, в книге содержатся даже трактаты о медицине, и до определённого времени было и кое-что еще... — Урицкий властно положил руку на свои страницы кодекса.

— И что же в них написано?

Я с трудом заставил себя прикоснуться к ужину; заталкивая в рот кусок за куском, я следил за каждым движением Аркадия и пытался понять его замысел: если Мария подкинула мне предложение о побеге, насколько Урицкий приложил к этому руку, проверял ли он нас так?

— В них описаны существа, — я с удивлением увидел смятение на лице своего врага.

Похоже, Аркадий едва понимал сам то, о чём рассказывает.

— Что это за существа?

Повисшее напряжение окончательно отбило мой аппетит, в то время как Урицкий наоборот набросился на еду с удвоенной силой, он явно нервничал.

— В книге говорится, что это иная форма жизни, энергетическая. Мы не можем увидеть их глазами, но можем почувствовать.

— Вы это... серьезно?

— Да, так написано здесь, видимо, из-за этого откровения страницы и были вырезаны из кодекса... — Урицкий ещё раз коснулся брошюры, на всякий случай он пояснил свою позицию: — И я верю этому.

— Какое-то безумие...

Я достал из кармана кольцо и положил в центр стола; я надеялся, Урицкий сжалится надо мной и отпустит в подвал, но Аркадий имел другие планы.

— Это может звучать как бред, но в книге описан метод, как выйти с ними на контакт, — он словно пытался втянуть меня в какую-то чудовищную авантюру.

Я твердо решил, что второго Хворостова мне в жизни не надо.

— Вы вроде взрослый человек, а верите в идиотские сказки... — я хотел встать из-за стола и красиво уйти, но побоялся совершать лишние движения, хозяин особняка болен на всю голову, поэтому я молчаливо ожидал его команды, чтобы покинуть стол.

— Твой максимализм умиляет меня даже больше, чем твоя злость, — Аркадий потянулся, чтобы похлопать меня по плечу, но неловко дернулся и схватился за правую руку.

Сегодня он оберегал её по-особенному, ни разу не использовал во время трапезы, упорно прятал.

— Я покажу тебе машину, которую смог собрать по этим чертежам.

Урицкий вытер руку и открыл брошюру на предпоследней странице. Он протянул её мне и указал на рисунок во весь лист. На пергаменте действительно был изображен какой-то механизм, но у меня не было желания рассматривать его более подробно.

— Спасибо, я наелся... — я смерил Аркадия безразличным взглядом, он щелкнул пальцами, и через минуту я уже шёл в подвал в сопровождении Василия.

— Твой шеф сошёл с ума, — я сказал ему уже в дверях подвала, надеялся вытащить из цепного пса Урицкого хоть какие-то эмоции, но взгляд Василия похолодел, он толкнул меня на лестницу с особенной жесткостью, да так, что я едва не пересчитал задницей ступеньки.

Он так же молчаливо закрыл дверь и ушёл. Похоже, не так уж и безнадёжен был этот охранник, и сам понимал весь драматизм ситуации.

Димон ждал моего возвращения не сомкнув глаз:

— Что там было?

— Мария передала нам какое-то послание, — я не решился пересказывать Хворостову весь бред, который услышал от Урицкого, куда больше меня интересовала та бумажка, которую в кармане оставила служанка.

— Что там? — Димон подскочил с места и, почти не хромая, добрался до меня.

Я развернул сложенный вдвое клочок и вчитался в текст. От короткого предложения меня покачнуло, и я отдал бумагу другу, истерично смеясь в кулак.

— Да что там? — Хворостов жадно впился в текст глазами и озадаченно почесал макушку: — Это что, шутка такая?

— Ага, прям обхохочешься, — уже не в силах стоять на ногах, я сел на матрас.

Димон вернул мне послание, чем лишь усилил мой истерический смех. Всего два слова, но в нашей ситуации они казались просто эталоном сарказма. Аккуратным почерком на белом клочке было выведено: "Помогите нам"!

В салоне цыганки Бахт висела белая пелена от благовоний и табачного дыма. Её лицо скрывалось полумраком и густой прядью волос, но пронзительный взгляд сверлил меня насквозь и проникал в душу.

— Снова здравствуй, Роман, неужели ты забыл то, о чем мы говорили?

Мне пришлось сесть за стол. Знакомый расклад Таро на белоснежной скатерти, карты уже лежали рубашкой вниз. Цыганка взяла карту из середины.

— Белый Барон уже в игре, будь осторожен с ним, но твоя судьба играть на его стороне.

— Он безумец! — голос словно не мой и звучал откуда-то сбоку.

— Тебе надо выслушать его, поверь, барону есть что сказать, — Бахт не унималась, теперь в её руках маячила другая карта: подвешенный за задние лапы кролик. — Шуши иногда выпадает мне перевернутым, это указывает, что цели его эгоистичны и материальны, ты должен помочь барону найти выход из того лабиринта, в который он угодил.

— С какой стати мне помогать ему? Он же хочет нас убить!

— Роман, ты и сам знаешь, что это ложь, — цыганка откинула с лица прядь и обнажила детское лицо, лишённое рта. — Служанка Мария подскажет тебе верную дорогу, очень скоро ей потребуется твоя помощь.

В этот раз голос её звучал в моей голове. К нему примешивались тонкие, детские нотки.

— Она уже попросила о помощи, но это какое-то безумие! Помощь нужна нам, Урицкий держит нас в подвале, он подстрелил моего друга, он безумец!

Бахт остановила мою тираду взмахом руки.

— Так лишь кажется на первый взгляд, посмотри на свою ситуацию с другой стороны, Роман, — цыганка смеялась, волосы скрыли её лицо.

— Я не понимаю!

Картинка отдалилась и расплылась как туман.

— Терпение, ты всё поймешь сам, когда увидишь ЭТО!

 

— Мать твою! Да это же и есть тот барон! — шоковое состояние, в котором я очнулся от сна, не покидало меня ещё минуту.

Мой внешний вид удручал: изогнутые неестественной дугой брови, открытый рот и обращенный на Димона взгляд, в котором застыл ужас. От этой картины Хворостов чуть не выронил тарелку с завтраком и боязливо оглядывал пространство вокруг себя. Он опять не решился меня будить.

— Какой баран?! Кто баран? Подожди... какой барон, цыганский барон?

— Барон на картах Таро! Мы — Шуши, тот подвешенный за задние лапы кролик!

— Какие лапы? Какой кролик? Какие суши? — приятель озадаченно поджал под себя ногу, но уже не морщился от боли: наши сеансы давали свои ощутимые плоды.

Я совсем забыл, что тогда так и не решился рассказать ему о встречи с цыганкой и её странной дочерью, и уж тем более поведать о раскладе Таро, который неверно истолковал в тот вечер. Сейчас смысл карт аркана выглядел более явным, а тот барон в белом пиджаке и брюках — как копия Аркадия Урицкого. И как я сам не догадался о своей ошибке? За завтраком мне пришлось рассказать Хворостову ту мистическую историю о своём невольном визите к прорицательнице Бахт и её дочери Мире.

— А что ты мне сразу об этом не рассказал?

Я лишь пожал плечами. Может быть, не придал всему этому особого значения, а может, просто та случайная встреча поблекла за чередой мистических событий вокруг злополучного кольца. Я уже не помнил истинных причин, но теперь, поведав эту историю и увиденный сон другу, я ждал от него дельных мыслей.

— Ну... — Хворостов подозрительно косился в мою сторону. — Слушай, ты давай мне уже всё рассказывай, какие у тебя там забытые истории еще в загашнике? А то выуживать их по частям слишком долго, упустим что-нибудь важное.

Он хотел улыбнуться, но не нашёл для этого причин. Я в очередной раз лишь пожал плечами:

— Что думаешь? Стоит доверять служанке?

— Ох, если бы она предлагала помощь! — Димон прыснул, чуть не залившись смехом.

Похоже, нога его совсем не беспокоила. Уж лучше так, чем видеть, как друг корчится от боли и выживает из последних сил.

— Она же хочет, чтобы мы помогли им! А с чем помогли? Прикончить Урицкого? Что там говорила та цыганка из сна? Посмотреть на ситуацию с другой стороны? Аллё! Мы в подвале, здесь все стороны одинаковые! Сам посмотри!

— Наверное, ты прав... — я устало сел рядом с другом, вытянув ноги. — Чем мы можем помочь Марии? Пока мы взаперти...

Дверь в подвал открылась, прервав нашу беседу. Димон вовремя спохватился и рухнул на матрас, схватившись за раненую ногу. Мария спускалась под пристальными взглядами сразу трёх человек. Вот нам бы и поговорить с ней с глазу на глаз, но наверху Василий. В дверном проёме он как античная статуя какого-нибудь грозного божества: непроницаем, надменен, но готовый сойти с постамента и применить оружие при любой непонятной ситуации. Мария явилась за пустыми тарелками, но чуть замешкалась увидев, что одна из порций не тронута. За разговорами я совсем забыл про завтрак, да после откровения, полученного во сне, в глотку не лез даже чай. Я пристально смотрел на неё, невольно привстав.

— Эй, повесть, — Василий напряг бычью шею, показательно положил руку на кобуру с пистолетом.

Я отступил, но не сводил со служанки жадного, пожирающего взгляда. Может быть, напасть на неё? Она наверняка поддастся, может быть, даже что-то успеет шепнуть мне на ухо. Но как поведёт себя Василий? Будет стрелять или кинется Марии на подмогу? У кого будут крепче нервы? Оценивая ситуацию, я невольно расставил ноги. Это действие не осталось для Василия незамеченным.

— Повесть, — почти пропел он, — я тебя предупреждаю в последний раз.

Я поджал губу и разжал кулаки. Это действительно была плохая идея. Мария молча собрала поднос, окинула меня и Димона безразличным, почти отсутствующим взглядом, словно и не она подкинула мне записку с мольбой о помощи. Я тщетно привлекал её внимание. Она забрала все тарелки, даже те, еда на которых не была тронута. Не оборачиваясь, служанка поднялась по лестнице. Я окончательно смутился. Как же нам поговорить с ней?

— Когда будет врач? Мне нужны таблетки!

Димон приподнялся, ухватив меня за рукав толстовки. Он корчился от мнимой боли и вполне реалистично. Прохвосту бы идти в театральный, талант его явно пропадал.

— Доктор уже выехал, будет здесь через час или полтора, — сухо и с неохотой отозвался охранник.

Он дождался, пока Мария поравняется с ним. Она задержалась на выходе из подвала, обменявшись с Василием многозначительными взглядами. Это насторожило меня ещё больше. Может быть, Димон прав и Мария лишь выполняет приказ Урицкого, прощупывает наше настроение?

— Через десять минут выгул в туалет, приготовьтесь, — буркнул Василий и закрыл дверь.

— Ты видел, как они смотрели друг на друга? — Димон снова растирал ногу и морщился.

Я сел рядом с ним.

— Я не знаю, чего они хотят от нас. Сильно болит?

— Да нет! Чешется! — он обреченно усмехнулся и растёр лицо руками. — Бред какой-то! Что тут творится?

И это был очень хороший вопрос. Василий не обманул, дверь подвала открылась в обозначенный срок, цепной пёс Урицкого не спустился вниз, ждал нас наверху, нервно притоптывая ногой. Променад до уборной состоялся по уже привычному маршруту. Димон, надо отдать ему должное, не выходил из роли смертельно раненного человека. Мы с трудом продвигались по коридору первого этажа. Хворостов висел у меня на плече и шипел при каждом шаге. Однако, как я заметил, он не терял времени, украдкой осматривал коридор и, кажется, запоминал расположение дверей. Боли в его глазах не было.

"Глаза, — подумал я. — Его могут выдать глаза, в них нет ни боли, ни страдания. Нет даже ощущаемого неудобства".

Хорошо, что Василий шёл сзади и не видел этого. Его взгляд давил на мой затылок свинцом. Димон опустил голову, когда прямо перед нашим носом открылась одна из дверей и на пути появился охранник особняка. Черная униформа, кирзовые сапоги. Кобура с пистолетом болталась поверх шерстяного свитера. Он хмыкнул, увидев нас, но, быстро оценив ситуацию, убрался с дороги. За дверью, из которой он появился, мелькнула стальная винтовая лестница, ведущая на второй этаж. Димон замедлил шаг, разглядывая закрывающийся проём, за что я тут же получил удар в спину от Василия.

— Не задерживаться! — прорычал он.

В туалете Димон наконец слез с меня. Я облокотился о раковину и с облегчением выдохнул.

— Ну и отъелся ты тут на казенных щах! Еще пару дней, и я так сорву себе спину!

— Не паникуй, — прошептал Хворостов, заметавшись в узком пространстве. Он включил воду в умывальнике, надеясь хоть как-то заглушить наш разговор. — Чёрт, здесь окно очень маленькое, не пролезем!

— Куда ты собрался лезть?

Я сел на стульчак унитаза. Справлять нужду не хотелось ни в каком виде. Димон досконально изучал каждый миллиметр уборной, заглянул под раковину и даже в бачок.

— Блин, да тут даже пыли нет! — хоть в голосе Хворостова присутствовали панические нотки, но он твердо стоял на обоих ногах.

Это почему-то напугало меня.

— Да, Урицкий хорошо платит за уборку. Ты что тут ищешь? Выход?

— Нет, — Димон наконец закончил суетиться, его внимание приковало собственное отражение в зеркале. Он задумчиво произнёс: — Врач будет смотреть рану, наверняка увидит, что она заросла и больше не кровоточит. Он может что-то заподозрить…

— Ты на что намекаешь? — я медленно вставал на ноги.

Хворостов одарил меня вымученной усмешкой:

— Твоё лечение идёт мне на пользу, и это наш единственный шанс на спасение. — он замялся, проведя по волосам дрожащими пальцами. — Но нам надо потянуть время…

Что-то маленькое блеснуло в его руке серебром. Димон извлёк из кармана джинсов десертный ножик.

— Откуда он у тебя? — на моей голове зашевелились волосы.

Димон молча покачал головой, на корню пресекая все мои попытки лишить его оружия.

— Сегодня служанка забыла убрать его с подноса. Нож для масла. Он тупой, не острый, — на лбу друга выступила испарина, а сам он побледнел.

— Ты что задумал?

— Будет больно, — на выдохе произнёс Хворостов и опустил голову. Пропитанный кровью бинт на его ноге из ярко-красного давно превратился в темно-малиновый. — На этом холсте не хватает свежих красок.

Димон улыбался. На его лице смешались истерика, страх и неотвратимость грядущего. Он развязал повязку, оголил рану. Она действительно почти полностью заросла. Красный рубец пульсировал, но ни кровоточил, ни гнил.

— Ты уверен? — мой голос сел.

— Нет выбора, — тяжко вздохнул друг и без лишних церемоний вонзил нож себе в рану.

Удар, еще один. Неглубокий, нужно было лишь снова повредить наросшую прослойку кожи. Хворостов не закричал, тихо взвыл, а когда закончил, едва не выронил нож и не упал сам. Он ухватился за края умывальника, прикусил ребро ладони. Кровь засочилась из раны.

— Давай, завяжи её, — Хворостов дрожал.

Набрав в ладонь холодной воды, он умыл лицо. Пока я возился с бинтом, Димон не проронил ни слова. Шумно выдыхая ноздрями воздух, смотрел на себя в зеркало.

— Мы выберемся отсюда… — я затянул последний узелок и с глубоким уважением посмотрел на друга.

Мне было страшно за него. Димон сфокусировал взгляд. Последний глубокий вдох. Его дрожь прошла.

— Да, я знаю, но пока надо потерпеть.

— Эй, вы там уснули? — Василий нетерпеливо постучал в дверь кулаком.

— Занято! — Хворостов взревел как бешеный бык.

Боль и злоба вырывалась из него бушующим потоком и била по достойной цели. От неожиданности Василий притих. Я подхватил друга под руку и вывел из уборной.

— Что у вас случилось?

Василий с омерзением смотрел, как с ноги Димона на дорогой ковёр капает кровь. Теперь он хромал и шипел от боли без притворства. Прохвост также незаметно спрятал нож для масла в карман джинсов.

— Ты слепой? Рана открылась! Где доктор? — крикнул Димон ему через плечо.

* * *

Доктор так и не пришел. Димон промучился с ногой до самого обеда. Его рана кровоточила, заливая новые матрасы. Их опять заменили, когда мы посещали уборную. Быстро и незаметно. На наши вопросы и крики по поводу доктора долго никто не отвечал. Время визита давно прошло, а вместе с ним и наши надежды. Неужели Хворостов зазря навредил сам себе? Я с горечью смотрел на бледное, измученное лицо друга. Он всё понимал сам, я не решился констатировать и так очевидные факты.

Когда дверь в подвал открылась, на пороге застыла фигура Василия. Он молчал, а грудь его грозно вздымалась от частого дыхания.

— Наконец-то, — Димон растирал ногу, но даже не пошевелился.

Навстречу охраннику вышел я. Хотел возмутиться задержке с визитом доктора, но вовремя увидел в руке Василия пистолет и не решился на очередную конфронтацию.

— Где он? — громогласно спросил Василий.

Его голос словно шел из глубокого каменного колодца.

— Кто? — я рефлекторно отступил.

Ситуация не предвещала ничего хорошего.

— Если вы сейчас же не отдадите его, я пристрелю вас обоих, — Василий говорил ровным громким голосом, не терпящим пререкания. Мы с Димоном переглянулись. Я ничего не понимал, а вот Прохвост не особо удивился этому визиту. И я смутно понимал почему.

— Да что тебе нужно-то, пёс? — Хворостов хрипло рассмеялся.

Василий молнией спустился вниз, грубо оттолкнул меня от стены. Приземлил рядом с другом.

— Где нож, придурки?!

Он направил на нас пистолет. Внутри меня все похолодело. На самом деле было глупо рассчитывать, что исчезновение столового прибора никто не заметит. Похоже, Мария совсем не хотела, чтобы мы выбрались из заточения Урицкого. Это вполне совпадало с её просьбой о помощи. Вот только в записке было написано: "Помогите нам". Интересно, кому именно нам? Мария явно старалась не за себя одну. Василий как-то не походил на жертву. Значит, имелась в виду другая прислуга?

— Какой нож? — Димон обхватил руками колено здоровой ноги.

— Решили поиграть с нами?

Глаза Василия сверкали злобой, дуло пистолета поочередно смотрело то на меня, то на Прохвоста. Димон даже глазом не моргнул. Похоже, в нем совсем пропал страх. Он даже говорил, еле сдерживая смех.

— Ты можешь пристрелить нас, в чем я, конечно, сомневаюсь, но я с полной ответственностью заявляю, что никакого ножа у нас нет, да и откуда? Кто-то обронил в сортире?

— Нож случайно на подносе оставила служанка. Это было сегодня утром. Где нож?

Василий цедил слова сквозь зубы, он опустил пистолет, но не убрал его.

— Не видели мы никакого ножа, — Хворостов, охая как старик, лег на бок и отвернулся к стене. — Доктора сегодня не будет?

— Нет, дороги ночью замело, он будет завтра.

Василий всё ещё сверкал глазами, но на этот раз слишком неуверенно. И прежде, чем он собрался с мыслями, я успел показательно присоединиться к Димону.

— Разбудите, когда принесут обед, — зевнул Прохвост.

Василий раскраснелся и задрожал.

— А ну выворачивайте карманы!

— Ромик, он тебе ещё не надоел? — Хворостов даже не удосужился обернуться.

— Да уже порядком, — я так же зевал от нахлынувшей скуки.

Василий мог сколько угодно тыкать в нас своим грозным пистолетом, но он не выстрелит. Это уж точно.

— Так отдай ему кольцо и пусть проваливает отсюда. Ты это хотел ему сказать?

— Точно! — я выгнул спину и махнул Василию в сторону лестницы. — Кольцо там, на стеллаже.

Пёс Урицкого молчал, но мы отчётливо слышали, как скрипят от злости его зубы. Скрип отдалился. Василий ступал по бетону бесшумно, как заправский ниндзя. Его сопение под лестницей на мгновение смолкло. Перстень действительно лежал на средней полке. Я нашел его под подушкой, сразу после возвращения из туалета, где Димон пожертвовал собой ради конспирации. Но кольцо там было не одно. Рядом, заботливо оттертый от крови, лежал и потерянный ножик.

Василий заговорил в полной тишине:

— Обед будет через полчаса. Сегодня вечером Аркадий Маркович предложит тебе, повесть, поужинать с ним, не советую отказывать.

— Что? Опять? — Димон не выдержал и приподнялся на руке. — Да горите все в аду! Никто никуда не пойдет.

— Тебя это не касается. Только повесть.

Василий ушел, не желая вступать с Димоном в дискуссию. Хворостов плевался ядом ещё минут пять, подначивая и уговаривая меня не идти на поводу у наших пленителей. А мне почему-то вспомнился сон, в котором старая цыганка предлагала мне выслушать Урицкого. И, наверное, она была права.

* * *

Час икс, в котором мне пришлось в очередной раз поссориться с Димоном, настал после полуденного сна. Я специально не притронулся к шоколадному пирогу, который принесла Мария, попил лишь чая. Урицкий вернулся домой с громким шумом. Под его тяжёлыми шагами скрипели половицы, а сам хозяин особняка громко говорил, похоже, отдавая какие-то указания. К сожалению, как и всегда, разобрать большинство слов нам не удалось.

— Давай быстрее! — я цыкнул на Димона, усаживая его поближе к себе.

— Не надо, если доктор придет завтра, рана должна быть свежей, иначе не поверит, — Хворостов лениво отмахивался от меня, но желание освободиться от боли все же пересилило.

— Я легонько, уберу только боль, — я положил руки на больную ногу друга, от чего он зашипел и, рухнув на подушку, вцепился в нее зубами.

— Потерпи...

Я судорожно вливал в него энергию. Сосредоточился на нервных окончаниях, надеялся успокоить их, сделать менее восприимчивыми. Через минуту Димон перестал дёргаться и обмяк.

— Эй, ты чего?

Я испуганно потрепал его за плечо.

— Сейчас кончу... — он улыбался в подушку, мокрую от его же слюней. — Это такое блаженство, когда не болит...

— Фух, ты меня напугал!

— А что ты еще хотел увидеть?

— Мне надо будет поговорить с ним.

Наверное, сейчас самый лучший момент для твердого обозначения своей позиции. Димон улетел от удовольствия в нирвану, поэтому вряд ли будет сопротивляться.

— С кем? Ты о ком?

— Об Урицком, — я встал и прошёлся вдоль лестницы.

Потеря энергии отзывалась усталостью. Я надеялся: к моменту, когда Аркадий позовет меня на ужин, от нее не останется и следа.

— Мы же с тобой договорились!

— Нет, Димон. Я хочу попробовать.

— Нам надо бежать! Забудь об Урицком, скоро моя нога зарастёт окончательно, и мы убежим, — друг не вставал, но нашел в себе силы и повернулся ко мне лицом. — Не предавай меня!

— Я должен попробовать, прости.

Я уже слышал, как к двери кто-то подходит. Наверху царило оживление. Все готово для званого ужина.

— Не надо, — Хворостов едва не плакал, ударил кулаками в матрас. — Чертова нога, мне надо ещё немного времени, и мы сбежим!

— Нет, хватит бежать, надо встретить своего врага лицом к лицу.

Я обернулся на окликнувший меня голос. В проёме застыла фигура. Она манила меня и звала.

— Я скоро, не беспокойся, — я махнул другу рукой и, завороженно смотря на фигуру Василия, вступил на лестницу.

* * *

В кабинет Урицкого мы шли уже привычным маршрутом. Через главный зал, на второй этаж, под раздражающее цоканье часов и пристальные взгляды служанки и очередного охранника. Они встретились нам у лестницы, о чем-то живо говорили, но умолкли при моём появлении. Взгляд Марии ничего не выражал, только странный интерес и еле уловимую тревогу. Я кивнул ей в знак приветствия, она не ответила. Всю дорогу Василий молчал. Мне тоже не хотелось ни о чем с ним говорить, но загадка в послании служанки заставила это сделать. Мне очень хотелось знать, кого именно она имела в виду в своей просьбе о помощи. Я выждал момент, когда мы свернули в узкий коридор и тиканье часов приглушилось.

— Не беспокойтесь, я помогу вам, — сказал я достаточно громко и отчетливо.

Василий не ответил, но явно услышал меня. Он хмыкнул и повел головой. В этот раз он шел впереди. То ли доверяя мне, то ли потеряв бдительность. Я даже и не думал нападать. Может быть, это уже читалось на моем лице? Меж тем мы пришли к заветной двери, и Василий пропустил меня вперёд.

— Будь осторожен и внимателен, — охранник отдернул меня на пороге, прошептал на самое ухо без злобы, как инструктор, который готовил новичка.

Готовил к чему-то не очень хорошему. Я посмотрел ему в глаза и решительно кивнул.

Я думал, что Урицкий уже ждёт меня, но его место пустовало. На салфетке, под правой рукой хозяина, уже лежал мой перстень, дожидался Урицкого для нового витка перепродажи. В этот раз кольцо вернулось ко мне относительно быстро, но я едва ли придал этому хоть какое-то значение.

— А, Роман, я рад тебя видеть.

Дверь соседнего кабинета открылась, и Аркадий показался мне в домашнем халате. Его волосы были мокрыми, а кожа на лице и руках раскрасневшимися.

— С лёгким паром, — догадался я.

— Спасибо, спасибо. А вот и кольцо? Оно вернулось к тебе быстро в этот раз? Быстрее обычного?

Урицкий чуть поморщился, когда усаживался за стол. Он всё время прижимал правую руку к животу. Спрятал её в рукав халата и ни разу не показал мне. На лице хозяина особняка застыл детский азарт.

— Да... Наверное, — я не понимал, куда он клонит.

— Все правильно, я уехал утром, забыв кольцо в сейфе, так что в этот раз оно вернулось к тебе без выгодного оборота, — Урицкий улыбался, слепя меня белыми ровными зубами.

Удар колокольчика, и дверь в гостиную отворилась. Мария принесла ужин. Она отстраненно смотрела в пол. Обслужила сначала Аркадия, потом меня. Я старался смотреть на нее не так вызывающе, как это было в подвале, в конце концов, моя цель — Урицкий.

— Как ваши дела? Как твой друг?

— Мы ждали врача, но он не приехал,.

Аркадий не дал мне первому начать диалог. Пока придется отвечать на его расспросы.

— Да, к сожалению, сегодня доктор не смог добраться до нас. Ночью занесло дороги, очень много аварий. Но не беспокойся, он обязательно навестит нас завтра. Ешь, пока не остыло.

На ужин у нас были дары моря. Стейки жареной красной рыбы с зелёным горошком и картофельным пюре. От рыбы я не отказался. Организм явственно сказал мне, что для дальнейшей работы ему нужен фосфор.

— У вас сегодня была интересная возможность сбежать, но вы ей не воспользовались, почему?

— Если вы о ноже, то мы и не думали сбежать с помощью него. Сами увидели его лежащим под лестницей ближе к обеду. Да и к тому же он тупой как пробка.

Эту версию мы с Димоном согласовали быстро.

— И все же не спрятали его, не утаили, а могли бы заточить втихаря, — Урицкий еле заметно улыбнулся.

И я решил, что хватит этих хождений вокруг да около, отодвинул от себя пустую тарелку, устало вздохнул.

— Вы хотите что-то показать мне?

Урицкий молчал, но лицо его еле заметно вытянулось от неожиданности. Он отложил вилку и вытер салфеткой рот.

— С чего ты это решил?

— Я весь во внимании и готов вас выслушать.

Это был прилив странной решительности. Так бывает, когда в полной темноте ты вдруг нащупываешь ручку двери и дёргаешь её, чтобы выйти из черного лабиринта, в котором блуждал уже несколько часов. Урицкий воровато забегал глазами. Я попал в самую точку, но он пока не понимал, откуда я узнал о ней.

— Даже так? Ну хорошо, Роман, я думаю, ты был бы достойным слушателем, но почему-то вчера мне показалось, что тебе совсем не понравились мои истории, ты готов выслушать их сегодня? Странно.

Это был вызов. Урицкий не так прост, как кажется. Опытный хищник. Он откинулся на спинку резного кресла и улыбался. Очень хитро.

— Моему другу плохо, и требуется помощь. Он против этих посиделок, но я хочу помочь ему.

— И как же ты планируешь сделать это? — Аркадий рассмеялся.

Этот разговор нравился ему все больше и больше. Я растерялся. Как-то и не подумал, что придется обосновывать свое желание принять эту навязанную аудиенцию. Как будто это я пригласил Урицкого на ужин и задаю странные вопросы. Урицкий рассмеялся ещё сильнее.

— Что на тебя нашло? Уж не Василий ли? Я знаю, он умеет заставлять людей думать, надеюсь, он не причинил вам вред, пока меня не было поблизости?

На мгновение мне захотелось рассказать Урицкому о своем сне, о Мире и Бахт, но я осекся делать это.

— Нет, это мое решение.

— Похвально. Если честно, то я уже начинал в тебе сомневаться, Роман. Встретившись с тобой в первый раз, мне показалось, мы сможем с тобой действительно подружиться. Я подумал, что смогу поделиться с тобой самым сокровенным, и ты поймёшь меня. Не будешь смеяться надо мной и моими идеями и не будешь крутить пальцем у виска, как это делают другие...

Аркадий заметно погрустнел, произнося последние фразы. Его взор затуманился какими-то воспоминаниями. Я нервно сглотнул. Странные идеи? Догадка пронзила меня иглой. Кодекс Гигаса? Машина?

— Нет, не буду. Вы говорили, что сделали машину по чертежам кодекса?

И опять в точку. Глаза Урицкого расширились и заблестели, а сам он нервно забарабанил пальцами по столу.

— Так ты запомнил наш вчерашний разговор?

— Вы хотели показать мне машину? Прототип или уже готовый и работающий образец?

— Да, но вообще-то сегодня её запуск не входил в мои планы, — Урицкий колебался мгновение, махнул рукой. — А, черт с ним! Ради такого случая её стоит запустить, тебе понравится!

Он вскочил на ноги так быстро, насколько позволила рука.

— Чтобы собрать её, мне потребовалось два года!

Он заговорил быстро, поманил за собой в кабинет, толкнул дверь плечом, свободной рукой доставая из кармана маленький ключик на серебряной цепочке.

— Ты даже не представляешь, Роман, сколько времени мне потребовалось на то, чтобы настроить её! Машина...

Он с благоговейным трепетом замер в центре кабинета. Я осторожно шел сзади, держался на расстоянии. В кабинете Урицкого увидел огромный круглый ковер, массивный стол, стул, вдоль стен стояли шкафы с книгами, в пространстве между окнами висели картины. Странно, никакой машины я тут не заметил.

— Она работает?

— Ещё как! — он обернулся и подмигнул мне. — Ты не видишь её, но не думай, что я спятил и просто выдумал все это от одиночества. Я не псих, и скоро всем это докажу!

У стола Аркадий открыл потайное углубление. Оно располагалось у левой ножки. Я подошёл ближе, выгибая шею. Такое можно было увидеть разве только в фильмах про шпионов. Урицкий вставил в замочную скважину ключ и повернул его. Что-то щёлкнуло в стене напротив. Прямо за спиной Аркадия. Массивная картина, изображающая царскую охоту, вздрогнула и разделилась пополам вместе со стеной. Мои глаза полезли на лоб. Чем больше раздвигались половинки стены, тем явственней виднелась та самая машина. Она была надёжно спрятана, стояла в углублении в полной темноте, и как только створки стены остановились, второй механизм вытолкнул её в кабинет. Два хромированных и блестящих шеста толщиной с голову Урицкого и высотой метра два были обвиты проводами, как заросшие лианами колонны в каких-нибудь дремучих джунглях. Провода уходили в стены. В центре между стальными колоннами располагался пульт управления. На мониторе мигали предупреждающие надписи. Кабинет Урицкого залился всеми цветами радуги.

— Началась зарядка, надо подождать. Совсем немного.

Аркадий облизал пересохшие губы. Он отошёл, давая мне разглядеть машину подробнее.

— Что она делает? — язык словно не мой, еле ворочался во рту.

Да уж, совсем не зря я решился на откровенный разговор, вряд ли бы как-то иначе увидел это чудо.

— Она создаёт особое поле. Энергетическое поле. Видишь часы?

Он указал на стены кабинета. Я не заметил их сразу: три или четыре винтажных хронометра, потерявшихся среди основного великолепия. По сравнению с главным залом часов тут можно сказать и не было, как не было и этого сводящего с ума тихого цоканья.

— Они все соединены с машиной. Ты слышишь щелчки их механизмов? Пока машина не активна, они стучат вразнобой, но стоит мне нажать на эту кнопку...

Урицкий подскочил к стене. Полы его халата взметнулись обнажив тощие волосатые ноги. Неприметный тумблер белого цвета, который с лёгкостью можно было принять за обычный выключатель освещения, оказался главным рычагом этой дьявольской машины. Аркадий опустил тумблер, и механизм загудел, как потревоженный улей. Вибрация и гул тут же перешли на пол и стены. Урицкий повернулся ко мне лицом и воздал руки к потолку.

— Ты видишь, Роман?! Эта машина способна творить чудеса! — Урицкий радовался как ребёнок, он развел в стороны руки, окидывая своё детище восхищенным взглядом, но мне же самому было не до любования гения его инженерной мысли.

Комнату наполнило странное мерцание. Я отчётливо увидел радужный контур, который исходил из тела Аркадия, и что-то подсказывало мне, что это не закончится ничем хорошим. Увлекательная экскурсия превращалась в кошмар. Болевые ощущения в затылке усиливались с каждым проведенным вблизи машины мгновением. Теперь я понимал, почему в подвале у меня происходили эти странные приступы. В это самое время здесь, в кабинете, Урицкий запускал свою адскую машинку!

— Моё изобретение перевернёт научный мир! Мы сможем заглядывать в закулисье нашего мира... Только представь, Роман, первый контакт с паранормальным, первое доказательство существования иного мира...

Урицкий погрузился в собственные мысли и замолчал. В этот момент аура его правой руки налилась алой краской. Её стало так много, что энергия буквально прорвала сдерживающие её границы и выплеснулась в пространство тонкими красными нитями. А вот это действо мне уже было знакомо, как и знакомы его последствия.

От ощущения чужого присутствия по моей спине прошёлся холодок. Гигант с багровой кожей появился слева, он бесшумно возник из пустоты. Тварь не обратила на меня никакого внимания в этот раз, размашистой, уверенной походкой настигала Урицкого. Я попятился, не в силах предупредить Аркадия об опасности. Страшное чудище едва успело дойти до Урицкого и вытянуть в его сторону костлявую руку, как в комнате появилось еще две таких же твари. Они слетались к нам как стервятники, учуяв запах тлена. Теперь красные нити исходили не только от болезненной руки Аркадия, но из всего его тела. Гиганты буквально пили из хозяина особняка жизнь. Я с ужасом уперся спиной в дверь, судорожно соображал, что делать дальше. Выбежать вон, позвать Василия на помощь? Что-то подсказывало мне, что он так же не увидит в кабинете ничего подозрительного.

— Ты чувствуешь это? Сила, что наполняет меня, она безгранична! — Урицкий закашлялся и пошатнулся.

Ну ни фига себе сила! Мне уже хотелось что-то кинуть в машину этого несчастного естествоиспытателя, да так, чтобы она замолчала раз и навсегда. Часы в доме тикали синхронно, и этот звук отдавался внутри моего организма бьющим о наковальню молотом.

— Хватит! — я не вытерпел этой пытки, но вразумить Урицкого, что едва стоял на ногах, уже было невозможно.

И как можно было всё это считать какой-то великой благодатью?! Хозяин особняка вяло улыбался, он повернулся к машине лицом, и если бы мне не удалось пересилить свой страх и не кинуться к нему в этот момент, Аркадий упал бы без сил на пол. Я подхватил его под руки и, морщась от боли, усадил в кресло.

— Как её выключить? — в моей голове жаром пульсировала кровь от этого треклятого цокота.

— Рубильник... — прокряхтел Урицкий и кинул в сторону белого переключателя косой взгляд.

У него не было сил даже для того, чтобы поднять руку. Чудовища, обступившие нас со всех сторон, теперь грозно смотрели в мою сторону:

— Не смей...

Я с ужасом слышал в их странном скворчании человеческую речь. Этот кошмар надо было заканчивать как можно скорее. Я изо всех сил дернул рубильник, на который указал Урицкий, и вместе с машиной, что в последние минуты своей работы раскрутилась на полную мощность, замер, как мне показалось, весь особняк. Чудовища исчезли вместе с этим изводящим душу и тело цокотом. Энергетическое напряжение пропало, я упал на колени. Похоже, напоследок чудовища успели полакомиться и мной. Сердце глухо билось в груди, и в тишине я не слышал ничего другого.

Василий распахнул дверь и ворвался в кабинет с оружием наперевес. Стрелять здесь уже было не в кого. Урицкий в кресле без сознания, из его рта стекала пена. Эта картина заставила Василия рассвирепеть, но я потерял сознание раньше, чем он ударил меня рукояткой пистолета.

Тогда в кабинете мы были не одни. Помимо чудовищ, в дальнем углу комнаты стоял человек. Я увидел его лишь на пару мгновений, и хоть не смог разглядеть лица, но почувствовал странный, пытливый взгляд.

* * *

В этот раз я очнулся со сдавленным хрипом и подскочил на месте от пережитого ужаса. Я опять в подвале, из окна с улицы еле пробивался утренний свет. Тут как тут и Димон, он почему-то поспешно ощупывал меня с ног до головы.

— Эй, ты чего?! — я брезгливо стряхнул с себя его руки.

— А ты чего?! Тебя приволокли вчера без сознания, я думал, ты вообще умер! А они говорят, ты там, у Урицкого, сознание потерял! Ты меня так не позорь! — Хворостов сел на матрас, перевёл дыхание. Его руки действительно дрожали. — Я реально думал, ты уже того, при смерти!

— Как нога? — довольно быстро до меня дошло, что Хворостов уже не корчился от боли.

Движения его ещё осторожны и неуклюжи, но он хотя бы не ныл, да и бледность лица сошла.

— Да как... — он ощупал место своей раны. — Да особо и не болит...

Димон удивленно прислушивался к собственному телу.

— Слушай, а и вправду не болит... Круто! — его глаза слезились от долгожданного облегчения. — Слушай, а что там вчера случилось-то? Ну там, в кабинете, ты чего в обмороки падаешь?

— Обмороки? — я едва понимал, о чем спрашивал друг.

Проснувшись, организм немедленно потребовал пищи. Поднос с едой на первой ступеньке, моя порция не тронута.

— Ну да... — Димон с ужасом и сочувствием наблюдал за тем, как быстро я расправлялся с завтраком. Уничтожив свою долю, я жадно покосился на его объедки. — Ты будешь доедать?

Хворостов мотнул головой:

— Что они с тобой там сделали?

— Я там чуть не сдох! — я бросил другу ложку с подноса. — Копай лаз, нам отсюда валить надо и чем быстрее, тем лучше. Еще одного ужина с Урицким я не переживу!

— Чего? — Димон встряхнул головой, сомневаясь: уж не мерещится ли это всё ему. — Ты что там увидел?

— Машину! Урицкий сделал себе какую-то хрень, подключил к ней все часы в доме. Они теперь могут ходить синхронно и создавать какое-то гадское поле, из которого в наш мир лезут какие-то твари!

Произнеся это на одном дыхании, я потянулся к чайнику, отпил чай прямо из носика. Терпкий и совсем не сладкий.

— Подожди-подожди... — Димон улыбался, думая, что это шутка. — Машина? Уж не на чердаке ли она? Ну помнишь, как в фильме "Извне".

— Какой, нахрен, фильм?! — я расплескал недопитый чай, не в силах сдержать своё негодование.

Димон осторожно приблизился ко мне, он почти не хромал, по-дружески положил руку на плечо.

— Ты это... успокойся, я же тебе не враг.

— Как твоя нога? Бежать сможешь?

— Ты это серьезно? — улыбка Хворостова поблекла, наверное, он тоже вспомнил, что фильм "Извне" был совсем не комедией.

— Абсолютно! — всем своим видом я давал другу понять, что не шучу.

Как только он сел на матрас, я тут же коснулся его ноги. Рана еще пульсировала, отдавая в мою ладонь теплом, я вливал энергию с остервенелым усердием. Лишь только Димон сможет бежать, мы немедленно покинем этот до ужаса гостеприимный дом.

— Как мы сбежим? Тут охрана, и все вооружены... — Хворостов подал жалобный голос.

— Что-нибудь придумаем! — я даже не заметил, как мы поменялись местами в своих взглядах на сложившуюся ситуацию.

Хворостов залился истерическим смехом, лишь изредка морщась от боли.

— Ну ты даешь! Машина, говоришь? Она, похоже, действительно создает какое-то поле, если оно на тебя так действует!

Я не разделял шутки, те существа, что пили из Урицкого жизнь, не внушали ни оптимизма, ни радости.

— Я боюсь, ситуация до ужаса серьезная, и я ошибался по поводу Аркадия, он не безумец…

— А кто?

— Он психопат!

— Да что ты говоришь?! Понял наконец? — Димон изменился в лице и обвёл подвал задумчивым взглядом. — Давай сделаем вот что…

Димон отвлекся на шум. Он донёсся из главного зала. Суета прислуги, топот ног и уважительные голоса.

— Тихо! Слышишь? Доктор приехал!

— Ну да, не зря вчера ты пострадал, — я положил руку другу на плечо, но он стряхнул её, уселся на матрас, вытянув ногу.

— Давай лечи! У нас минут двадцать, они наверняка будут поить его чаем с дороги.

— Ты что задумал?

Я мало что понимал, но почему-то покорно сел на колени и приложил руку к ноге Хворостова. Рана легонько пульсировала под пальцами. Димон поморщился.

— Убери боль, как вчера. Нам надо немного времени.

— Да что ты задумал, объясни!

На самом деле мне не требовалось никаких объяснений. Решительность и суровость в глазах Димона давали понять: он знает, что делает.

— Помнишь саквояж доктора? Мне кажется, внутри точно есть то, что нам потребуется.

— Что?

— Давай, не отвлекайся, — усмехнулся Хворостов, и я погрузился в транс, вливая энергию в его ногу.

* * *

Доктор вошёл в подвал, не просто согревшись с дороги чаем, великодушный хозяин особняка в этот раз распорядился оказать эскулапу самый достойный прием. Он не был пьян настолько, чтобы не держаться на ногах, да и вообще по голосу и движениям доктора нельзя было догадаться о его состоянии, и тут сказывались опыт и практика, но блестящие глаза и розовые пухлые щеки выдавали в докторе добрый спиртовой градус. Он улыбался. Скромно и как бы невзначай.

— Как ваше самочувствие, больной?

Врач склонился над Хворостовым. Василий, как и прежде, остался сторожить дверной проем. Димон, все это время притворяющийся мертвым, с трудом оторвал от подушки голову.

— Болит, кровь шла вчера.

— Позвольте?

Врач коснулся его ноги, но развязать сходу узел повязки не смог. Димон перевязал её сразу после сеанса. Стянул её так, насколько хватило сил.

— Кто это так сильно завязал? Неужели я?

— Мы не трогали повязку, — хмыкнул Димон. — Пожалуйста, помогите...

— Сейчас, — эскулап потянулся за саквояжем, поставил его на пол рядом с собой и раскрыл.

— Где-то тут были мои ножницы, сейчас я их найду.

Все это время я стоял поодаль, ждал, когда врач закончит процедуры и наконец выделит Димону очередную дозу обезболивающего. Я даже и не подозревал что задумал Хворостов, поэтому когда врач звякнул инструментами, не был готов к тому, что произошло дальше. А дальше Димон, недолго думая, рванул к врачу и, вскочив на ноги, повалил его на пол. Эскулап крякнул от неожиданности, выронил ножницы из рук. Димон с яростным криком схватил сначала ножницы, потом врача. Он рывком поднял его на ноги и, спрятавшись за грузной тушкой, приставил ножницы к шее доктора.

— Рома, прячься за мной!

Я упал на матрас, потеряв дар речи. Василий сначала кинулся к нам, потянулся к пистолету и грязно выругался от досады.

— Давай стреляй, сука!

Димон продолжал прятаться за дрожащим от страха эскулапом как за щитом. Цепной пёс Урицкого не решился открывать огонь, хотя целился в нас из оружия и даже успел снять его с предохранителя

— Отпусти его, щенок!

— Слушай сюда, тварь! Ты сейчас же уйдешь с дороги и обеспечишь нам свободный выход из особняка!

Василий молчал. Я мог поклясться, как слышал скрежет его зубов.

— Потом мы сядем в машину доктора и поедем в город. И никто из вас не будет нас преследовать, ты понял, мразь?

Василий кидал свирепый взгляд с меня на Димона и обратно. Наконец он взял себя в руки и опустил пистолет. Василий выпрямил спину и посмотрел на нас с каким-то холодным безразличием.

— Как скажете, — сухо произнес он и, сделав шаг назад, исчез из проёма. Пропал, словно растворившись в воздухе

— Удача, Ромик! — шепнул мне Хворостов.

Доктор что-то лепетал о пощаде, но Димон сильнее надавил кончиками ножниц на его шею, пнул саквояж.

— Рома, посмотри внутри скальпель, надо вооружиться!

Я несколько мгновений приходил в себя, всё ещё не мог поверить в то, что происходило на моих глазах, но покорно зарылся в чреве докторского саквояжа. Наконец нащупал что-то длинное и стальное. Это был не скальпель, зажим с острыми краями.

— Пойдет. Ещё немного, и свобода, — глаза Димона нехорошо заблестели, он толкнул эскулапа в спину. — Медленно наверх, шагом марш!

Всё плыло словно в тумане. Я не мог понять, где был сон, а где реальность. Похоже, тот удар по голове задел все самые важные участки моего несчастного мозга.

Заговорил Урицкий:

— Что же вы натворили? Неужели всё надо было сделать именно так? Глупо, Роман, очень глупо…

Тут встрял Василий:

— Простите, Аркадий Маркович, не было других вариантов… Мы не могли допустить их побега.

— Да-да, не надо оправдываться. Жаль, что так всё закончилось.

Звон перстня о бетонный пол пробрал меня до дрожи. Снова и снова. Проклятый. Вот только кто кого проклял? Он меня или я его?

Послышался голос цыганки Бахт:

— Что ты наделал, Роман? Разве об этом мы с тобой говорили? Разве это было необходимо? Ты же был так близко к разгадке!

Мой голос звучал как бы со стороны:

— Это не я! Я не хотел! Это Димон!

Бахт осуждающе качала головой.

— Так удобно перевалить всю вину на кого-то другого. Только теперь ты в ответе и за свою жизнь, и за его. Ты чувствуешь его рядом? Он умирает…

Мои пальцы уперлись в стальные прутья решёток. Холодные и обжигающие. Я не мог нащупать Хворостова, мне всего лишь надо прикоснуться к нему, влить в умирающее тело ручеек спасительной энергии. Короткий сеанс, чтобы исправить ситуацию, но мои пальцы снова упёрлись в холодную сталь. Они разделили нас. Как же так получилось? Я тихо застонал. Мне стало больно вспоминать наш провал, как и больно осознавать, к чему он привел.

— Сколько ему осталось? — спросил Урицкий.

Доктор держался от клеток подальше. Да, нас разделили, кинув в клетки. Судя по запаху, когда-то они принадлежали собакам.

— Сложно сказать, тот, что взял меня в заложники, совсем плох. Ему нужна операция. Вторая пуля добьет его.

— Но первая же не убила? Может быть, и в этот раз выкарабкается?

— Решительно непонятно, как ему это удалось. Нет, конечно, такие случаи известны, но прошло всего несколько дней с момента ранения, а организм так быстро оправился. Вы видели, как он прыгал? Как сайгак!

— Да, видел. Есть какие-то мысли по этому поводу?

Доктор лишь развел руками.

— Но я знаю только одно: этот буйный потерял много крови и до сих пор теряет. Если ему срочно не сделать операцию...

— Об этом не может быть и речи. Они никуда не поедут...

— Если честно, после произошедшего я бы не очень и расстроился. Аркадий Маркович, буду очень признателен, если вы избавите меня от нужды помогать этим неблагодарным людям.

— Неблагодарным...

Урицкий надолго задумался. Мои пальцы снова упёрлись в прутья клетки. Димон был где-то близко.

— Да, доктор, я думаю, ваша просьба более чем уместна. Мы вверим жизни этих мальчишек в руки создателя.

Урицкий закопался в кармане пиджака. Через мгновение что-то звякнуло о пол. Совсем рядом с моей рукой.

— Возвращаю тебе твой перстень, Роман. Может быть, он поможет вам. Я надеюсь на это.

Я что-то промычал в ответ. Было больно не то что говорить, а даже думать. Я тщетно фокусировал взгляд на Урицком. Он прислушивался, чуть наклонившись, но так ничего не услышал. Вернее, ничего, что могло хоть как-то его заинтересовать. Я молил только об одном: дотронуться до друга. Они ушли.

Следующий мой визит в реальность произошел, когда чья-то рука толкнула меня в плечо. Было больно. Я застонал, но головная боль не позволила подняться. Меня очень сильно ударили по затылку. В этот раз я ощутил слипшиеся от крови волосы одной сплошной массой, как будто это был парик. К моим губам поднесли чашку. Обычная вода без излишеств. В полумраке я едва различил женский силуэт, и если бы не фартук, не узнал бы Марию. По своему обыкновению, она молчала. На подносе лежала чистая губка для мытья посуды, от которой растекалась тонким ручейками вода.

— Твой друг совсем плох. Он уже не пьет, мне пришлось смочить водой его губы. Он умирает.

Я не знал, услышал ли эти слова от служанки Урицкого или все это прозвучало лишь в моей голове. Боль сковала шею после нескольких глотков. Я свернулся калачиком, прижался к решетке. Пальцы схватили воздух и бетонную пыль. В этот раз нам не выдали даже матрасов.

Урицкий разбудил меня осторожным кашлем. Я с трудом обернулся на звук. Голова кружилась, а к горлу подступил ком.

— Как ты себя чувствуешь?

Картинка перед глазами мутилась, я не смог ему ответить.

— Я понимаю, Роман. Просто хотел уточнить. После смерти твоего друга ты же не будешь сидеть здесь тихо, верно? Как ты пожелаешь, чтобы тебя убили следом за ним? Доктор сказал, что рана на твоей голове не критичная, но очень болезненная. Ты же не захочешь мучиться?

Урицкий сделал паузу, вытягивая шею и прислушиваясь к каждому шороху с моей стороны.

— Навряд ли твой друг доживёт до утра, поэтому я должен спросить. Я понимаю, насколько это неприятно, но все же ответь. Я обещаю, что ты не почувствуешь боли.

Я из последних сил подтянулся к решетке, ухватившись рукой за прутья. Урицкий вздрогнул, но взял себя в руки и остался сидеть на месте.

— Мне надо его коснуться... — единственное, что я сумел выговорить.

С каждым произнесенным звуком голову пронзала тысяча раскаленных игл.

— Что?

— Я смогу... Мне надо его коснуться.

— Коснуться чего? Твоего друга?

Урицкий не знал, как реагировать на мои слова. Через его лицо прошла дюжина эмоций: от удивления до саркастического смеха. Аркадий до последнего сомневался, не разыгрываю я ли его. Он наконец кивнул кому-то через плечо.

— Будем считать, что это твое последнее желание, хотя... может, я чего-то не знаю о ваших взаимоотношениях с этим Хворостовым? Ну что ж, Василий, — обратился Урицкий к охраннику, что все это время стоял у него за спиной.

Угрюмая тень отделилась от стены и неспешно звякнула замком. У Хворостова была своя клетка. Даже в таком положении они боялись держать нас вместе. Что-то подозревали? Навряд ли, иначе бы Урицкий не согласился бы вновь собирать нас вместе. Василий протянул руки и вытащил из клетки Димона. Его голова безвольно болталась. Охранник тащил его за шкирку, чуть приподняв над полом. Светлая кофта Хворостова была испачкана кровью, а джинсы полностью залиты ею. В полумраке подвала они ослепительно блестели. Урицкий с неподдельной скорбью и участием смотрел на это действо, на всякий случай отошёл к лестнице, но бояться того, что Хворостов вскочит и продолжит махать ножницами, не приходилось. Когда открылась дверь моей клетки и Димона кинули к моим ногам, он был без сознания. Я перевалился на бок, кое-как поднялся на колени. Пальцы уткнулись в мокрую, липкую одежду Хворостова, и я на секунду замер. Мне придется провести сеанс на виду у Урицкого и его подручного. Нет времени просить их уйти, да и не мог я тратить на это силы. В любой момент я сам мог потерять сознание, и тогда Димону точно конец. Превозмогая головную боль, что, впрочем, неожиданно отступила, я погрузился в транс. Так глубоко, как мог, как умел. Тепло жгучими разрядами разлилось по кончикам пальцев и устремилось в тело друга. Несколько секунд ничего не происходило. Урицкий и Василий напряжённо и ничего не понимая смотрели на процедуру. Я вливал энергию до отсечки, завалился на бок и если бы не прутья клетки, упал бы на пол. Димон откашлялся и пришел в себя. Он что-то простонал, приподнял голову, но опять вырубился. В этот раз ему почти удалось перевернуться на бок. Мешала рана в ноге. Огромная и кровоточащая.

— Это что сейчас было? — Василий растерянно почесал висок.

Урицкий не ответил, он прищурился и затаил дыхание. Остервенело анализировал ситуацию, свидетелем которой стал. Мы наконец пересеклись с ним взглядами. Аркадий безошибочно прочитал в моих глазах одно-единственное желание.

— Интересно... Хорошо, мы дадим тебе шанс, Роман. Но ты должен пообещать кое-что. Ты расскажешь мне обо всем, когда твой друг пойдет на поправку. Если пойдёт…

Моих сил хватило, чтобы кивнуть. Ненавистные пленители ушли, оставив нас с Димоном в одной клетке, от которой так противно воняло псиной. Мне было неудобно, что-то упёрлось в копчик. Изловчившись, я достал свой родовой перстень. Выкинуть его или надеть? Стиснув зубы от злости, я надел его на распухший палец. Ненавижу его, ненавижу себя!

* * *

— Ну что там сегодня? — Димон недовольно сощурился, когда я принял поднос из рук Марии.

Василий не спускал с меня пристального, почти завороженного взгляда. Я скучающе оценил предоставленный завтрак. Как всегда, одна каша. А ведь мне требовался белок. Хорошо, что по вечерам Урицкий кормил меня сочными стейками. Такая диета прекрасно восстанавливала мои силы после целительских сеансов.

— Тут клейстер, Димон.

Я многозначительно хмыкнул, положил поднос перед Хворостовым, а сам сел рядом. Есть почему-то не хотелось. Да и лучше отдать свою порцию другу. Он был ещё бледен и слаб. Хотя сил на подколки ему хватало.

— Ё-моё! Опять? Жопа тут слипнется далеко не от сладкого! — он повел носом над тарелкой и тут же закашлялся, ухватившись за ногу.

Мне никак не удавалось полностью локализовать боль. В этот раз пуля задела нерв.

— Ешь что дают и не жалуйся, — угрюмо подытожил Василий, запирая клетку на ключ.

Димон глупо улыбнулся ему, не отводя от врага глаз, повязал полотенце вместо слюнявчика и, зачерпнув полную ложку горячей каши, сунул в рот. Его глаза не смеялись. И мне совсем не нравился этот взгляд. Следующую пулю от Василия не приходилось ждать ни в руку, ни в ногу. Они смотрели друг на друга как заклятые враги, и самое паршивое, что теперь я не мог ничего с этим сделать.

— Я перегрызу тебе горло, — вдруг спокойно произнес Хворостов.

Василий усмехнулся.

— Если сможешь выбраться из этой клетки.

Они ушли, оставив нас с Димоном наедине.

— Хороший был план, жаль, не удался, — Димон хрипло рассмеялся. Он корчился от боли, но ел.

— Да уж, — я рефлекторно коснулся макушки.

Восстановить хронологию произошедших событий я сумел уже через пару дней после того, как очнулся в этой клетке. Нам не оказали сопротивления до самого выхода из особняка Урицкого. Все самое интересное ждало нас снаружи дома. Вооруженная до зубов охрана во главе с Василием устроила ловушку. Димона обезвредили первым, накинули на шею и руку верёвку, оттянули от перепуганного доктора и как ковбои, поймавшие в лассо зазевавшегося индейца, протащили Хворостова по дорожке перед домом десяток метров. Они чуть не удушили его, а когда закончили измываться, Василий всадил в ногу моего друга ещё одну пулю.

Со мной обошлись намного любезнее. Заломили за спину руки и притащили к своему начальнику силком. Перед ударом по голове я помнил лишь перекошенное злобой лицо Василия. Цепной пёс всегда кусает молниеносно и больно. А дальше были клетки. Правда, после того, как на глазах Урицкого я вернул Хворостова к жизни, он позволил нам находиться вместе.

После этого инцидента наша жизнь в подвале особняка заиграла совсем другими красками. Димон больше не противился моим визитам на званые вечера к Урицкому. Вернее, мы научились не говорить с ним на эту тему, но после того, как оказались без врачебной помощи, злить хозяина дома было бы плохой идеей.

— Как ваши дела?

Урицкий крутил в руке бокал с вином и наслаждался отблесками с его граней.

— Моему другу лучше, — я прожевал кусок сочного мяса и на всякий случай добавил: — Благодаря вам.

— О нет, — Урицкий игриво отмахнулся, отложил бокал. — Твой друг жив, лишь благодаря твоей помощи. Твоей силе.

Он сделал паузу, но я не стал ему подыгрывать. Я не понимал, к чему клонит Аркадий, а потому держал язык за зубами. После тех событий с доктором наше положение окончательно зашло в тупик. Понимал это и Урицкий. Я ждал, когда он заговорит об этом первым, и ждать пришлось недолго.

— Ты знаешь, Роман, а ведь вы поставили меня в крайне неловкое положение.

Я заинтересованно поднял голову. Я искал выход из этого положения уже несколько дней и никак не мог его найти. Мы слишком далеко зашли в этой игре показного благородства.

— Что же мне делать с вами? Теперь, когда ситуация вышла из-под контроля, твой друг, скорее всего, станет инвалидом, даже несмотря на все твои попытки этому помешать. Да, прости, я был вынужден поставить в подвал камеры наблюдения, и признаться, весьма поражен тому, как он быстро восстанавливается под твоим чутким влиянием. Увы, надо признать, даже этого будет недостаточно. Я консультировался с нужными врачами. Итак, что же мы тогда имеем в сухом остатке? Ситуацию с вашим похищением уже невозможно как-то замять или загладить. Я побаловался с твоим кольцом и мог бы отпустить, но... Теперь для нас вы опасные свидетели. Что я могу сделать? Конечно же, самое очевидное, это убить вас, закопать в подвале и забыть об этой истории. Но...

Урицкий замялся, отвёл взгляд в сторону. Я отложил вилку и был готов к любому развитию ситуации. Оружия у меня нет, поэтому все, что мне оставалось, только мужественно принять смерть. Урицкий вдруг резко вытер пот и вскочил с места.

— Но я не хочу терять такого человека, как ты, Роман.

Аркадий нервно расхаживал у меня за спиной. Он не знал, как подступиться ко мне. А я уже знал, что он хотел, поэтому ответил холодно и ровно:

— Я не брошу друга и не позволю его убить. Даже если я и смогу промолчать о ваших злодействах, оказавшись на воле, то Дима не будет этого делать. Можете сказать за это спасибо своему помощнику.

— Я знаю! — Урицкий небрежно прервал меня.

Он с неожиданной силой развернул стоящий рядом стул с массивной спинкой и присел на его край. Аркадий поморщился от боли, еле заметно коснувшись больной руки.

— И что прикажешь делать мне? У меня нет желания становиться убийцей. Помоги мне, Роман!

— Чем? — я невольно вжался в стул.

Ситуация действительно удручала.

— Ты лучше знаешь своего друга, может, сумеешь договорится с ним? Как заставить его замолчать?

Я вспомнил взгляд Димона сегодня утром и обречённо покачал головой.

— Ложь. Выход должен быть, и мы найдем его.

Аркадий вернулся на свое законное место во главе стола. Он успокоился и продолжил разговор. Мой же аппетит был безвозвратно испорчен.

— Я не знаю.

— Есть ещё кое-что, — Урицкий пропустил мои слова мимо ушей, он снова улыбался и смаковал каждый проглоченный кусочек мягкой отбивной. — Ты просил меня больше не пользоваться машиной. Я это сделал. Ты говорил, что видел, как моей рукой что-то питалось, сейчас этого нет, но я не чувствую каких-либо улучшений.

Я молчал. Аркадий понизил голос, коснувшись больной для себя темы. Он отстраненно ковырялся вилкой в гарнире.

— Я хотел бы попросить тебя.

Я подозревал, о чем. Все ждал, когда хозяин особняка заговорит об этом первым.

— Ты мог бы помочь и мне? Хотя бы просто посмотреть, оценить ситуацию.

Я молчал, терзаясь моральной дилеммой. Я, может, и ждал этого вопроса, но ни разу не подумал, что отвечу. Соглашусь ли? Аркадий молчал недолго, он глубоко вдохнул и заговорил более строго.

— Роман, я не расспрашиваю тебя о твоей силе, её природе, окончательно отдал тебе твой перстень, больше не включаю машину по твоей же просьбе и позволяю вам с твоим другом находиться вместе. Может быть, и ты пойдешь мне навстречу?

Я глубоко задумался. Если я откажу ему, он наверняка или замучает меня сеансами со своей адской машинкой, или разъединит с Димоном, да так, что я больше не смогу к нему прикоснуться. А может быть, все это сразу и вместе. Соглашусь? Но тогда предам Хворостова. Он уже несколько раз предупреждал меня о коварности и вероломстве этих благородных людей и просил не идти у них на поводу. Он меня не простит. Откажется от сеансов и истечет кровью? Димон мог... Я устал взвешивать все "за" и "против", потёр глаза и для начала спросил:

— Что у вас с рукой?

— Авария, — сухо ответил Аркадий и пригубил вина. — Несколько лет назад.

Всем своим видом я давал ему понять, что этой информации для меня слишком мало. Но Урицкий не понимал или просто делал вид.

— У вас отрезало руку? Я не могу так, мне нужно знать, что случилось.

— Чтобы творить чудеса, тебе надо знать какие-то бытовые подробности?

Аркадий недоверчиво и даже иронично сощурился. А ещё говорил, что не пытается узнать природу моих способностей. Вот только знать бы мне их самому...

— Руку мне прижало дверью, вернее, развороченным куском железа. Он вспорол мне кожу у локтя и вырвал кусок мяса вместе с сухожилиями.

Аркадий нехотя задрал рукав свитера. Шрам действительно начинался от локтя и тянулся до середины предплечья. Но не это ужаснуло меня больше всего. Рука Урицкого усохла по сравнению со здоровой, кожа покрывала кости тонкой пленкой. Я невольно сглотнул.

— Вам не смогли помочь врачи?

Аркадий грустно рассмеялся.

— Когда у тебя много денег, как было у моего отца в тот момент, и много связей, решает лишь наличие под рукой толкового профессионала. У нас такового под рукой не оказалось. Врачи в больнице, в одной из самых престижных, между прочим, лишь запихали вырванную требуху обратно под кожу и зашили руку. Мне порвало нервные волокна, я перестал чувствовать четыре пальца.

Урицкий не без усилия поднял руку. Все его пальцы, кроме большого, висели высохшими и бледными отростками. Да и вообще кисть хозяина особняка больше походила на кисть покойника. Меж тем он продолжил.

— Почти год я пытался оживить руку. Мне прописывали иглоукалывание, шоковую терапию, физические упражнения. Ты даже не представляешь, что я делал, чтобы вернуть руке чувствительность... — глаза Урицкого болезненно заблестели. — В конечном итоге мне попался хороший невропатолог. Мы отдали кучу денег за операцию. Он восстановил мои нервные ткани, но было слишком поздно. Операция помогла лишь частично, а если совсем честно, то почти не помогла.

Урицкий положил больную руку на стол и расправил рукав. В общих словах я понимал, что от меня требуется, но всё ещё мешкал.

— Так каким же будет твоё решение?

Я молча придвинулся к хозяину особняка, положил руку на его кисть. Энергия устремилась в неё потоком. Сильным, безудержным. Урицкий зашипел сквозь зубы. Его обожгло теплом. Я не хотел проводить полноценный сеанс, хотел лишь попробовать. Результат превзошел все ожидания. За те несколько секунд контакта в руку Аркадия ушла почти вся моя энергия. Это продолжалось до какой-то странной отсечки. В какой-то момент передача энергии просто прекратилась, и я ничего не смог с этим поделать. Пришлось отдернуть руку и упасть на спинку стула. Аркадий изумлённо посмотрел на свою кисть. Я не увидел этого, но в приглушённом свете она порозовела.

* * *

Наши сеансы продолжались почти неделю. Урицкий приглашал меня на ужин каждый день, но по моей просьбе я проводил лечение через день. Сразу два тяжёлых пациента оказались для меня едва подъемной ношей. Спать приходилось чуть ли не в два раза больше обычного, и, конечно, от внимания Хворостова этот факт не ускользнул.

— Ну и чем вы там занимаетесь на этих ваших встречах?

Он сидел в углу клетки и недовольно шевелил губами. Дождался, когда я проснусь, и теперь выносил мой и так уставший мозг.

— Разговариваем, Урицкий рассказывает мне о экспонатах из своей коллекции, — я не смог смотреть другу в глаза. Еле поднялся на четвереньки.

— Ага! — гоготнул Димон. — Именно поэтому ты так сильно устаешь и спишь днями напролет.

— Что ты хочешь от меня услышать?

Я действительно не высыпался. Вот и сейчас мне хотелось побыстрее закончить этот разговор.

— Правды, Ром, правды. Мы же друзья, ведь так? Или уже нет? — Димон выглядел жалко, а с этой смертельной обидой на лице ещё и драматично.

В который раз я невольно почувствовал себя героем фильма. Но врать Хворостову действительно не хотелось. Я отдышался после сна, размял затекшую шею.

— Я пробую вылечить ему руку.

— Ты меня не послушал... — произнес Димон, ни к кому не обращаясь. — Ему это только и было нужно. Когда ты вернёшь Урицкому здоровье, он убьет нас.

— Я думаю, нет, с чего ты решил? — я помнил недавний разговор с Аркадием, но его просьба повлиять на Димона была сумасшедшей.

Хворостова можно было резать на куски, и каждый кусок прохрипит хозяину особняка свое решительное "нет".

— Ты дурак? Посмотри на меня, я яркий тому пример!

Димон хрипло и обречённо рассмеялся. Он замолчал, когда дверь в подвал открылась и к нам спустилась Мария. Она была одна.

Хворостов пожирал её жадным взглядом. Пока служанка раскладывала еду, никто из нас не осмелился проронить ни звука. Трудно сказать, почему в этот раз Василий не сопровождал Марию, но не воспользоваться этим моментом, чтобы поговорить, было нельзя. Первым сорвался Димон.

— Эй, зачем вы писали нам эту идиотскую записку?

Мария выпрямилась в полный рост, смотря на нас с удивлением и лёгким раздражением, но продолжала хранить молчание.

— Записка, в которой вы просили нас о помощи, помните? — поспешил я прояснить ситуацию.

Мария отступила и мотнула головой.

— Вы должны были все понять сами.

— Что понять? Ты зачем написала нам эту записку? Кто тебя надоумил?

Хворостов зарычал от боли и пополз к служанке, чтобы лучше разглядеть её лицо.

— Мы чуть не погибли из-за тебя!

Я уже не лез в их разговор. Димон спускал на Марию всех существующих и несуществующих собак.

— Она сказала, что вы сами все поймёте, — строго парировала служанка и, забрав пустой поднос, попятилась к выходу.

Димон кричал ей вслед недолго. Он выбился из сил и, обмякнув, сполз на пол.

— Подстава! Они подстроили все это, козлы...

Впервые раз в жизни я увидел, как по лицу друга текут слёзы. Я сел рядом с ним на колени, приложил руки. Энергия потекла в тело друга вяло, как будто сделанная из меда. И уже несколько дней сеансы не приносили Хворостову улучшения. Кажется, это был предел моей силы...

* * *

— Как ваша рука?

В этот раз трапеза с Урицким проходила в какой-то подозрительной тишине. Аркадий налегал на вино и загадочно улыбался в пустоту. Его правая рука покоилась на колене под столом.

— Ты никогда не задавался вопросом о пределе своих способностей?

Я вздрогнул от этого вопроса, Урицкий словно прочитал мои мысли. Я только о том и думал, когда смотрел в изнеможённое лицо Хворостова.

— Моему другу не стало лучше после нескольких последних сеансов, — мне было тяжело признавать это, но пусть Урицкий знает.

Аркадий улыбнулся.

— Ты решил, что нащупал свой потолок?

Он сделал глоток вина, и улыбка его стала шире. Наши сеансы вообще положительно сказывались на хозяине особняка. Правда, он не любил делиться со мной их результатами. Об эффективности моих энергетических вливаний я судил, опираясь на собственные ощущения и интуицию.

— Я не знаю и не уверен, но ему не становится лучше. А вам?

— Становится, — одобрительно кивнул Аркадий и пригубил ещё вина. — Мне кажется, твоя проблема в том, что ты недостаточно опытен. Много людей до этого момента прошли через твои руки?

Мне нечем было порадовать Урицкого. Он рассмеялся, услышав о любимой крысе. Громко и заразительно.

— Подумай, готов ли ты развить свой дар по-настоящему, Роман?

Улыбка Аркадия приобрела хитрый прищур. Он поднял правую руку, и я с удивлением увидел, как он разминал пальцы эспандером. Обычным резиновым бубликом. Я не придал этому особого значения

— А если и готов, то как? Кого мне тут лечить, кроме своего бедного друга и вас?

Урицкий засмеялся пуще прежнего. Я серьезно задумался о состоянии его психологического здоровья, но понял, почему хозяин дома так рад. Он просто был счастлив.

— Ты видишь это? — Аркадий несколько раз сжал эспандер прямо перед моим лицом.

Он работал с бубликом с явным усилием, на самой грани, но не выдавал свое напряжение и продолжал улыбаться.

— И что? — я уже ничего не понимал.

— А то, мой юный друг, что неделю назад я не мог сжать его ни разу!

Я хотел удивится, обомлеть, но почему-то не нашел для этого причин. Наверное, я уже привыкал к получению результатов, и пара занятий с эспандером меня не впечатлили. Вот если бы сейчас Урицкий использовал правую руку так же активно, как и левую, меня бы это удивило. Наверное.

— Так что скажешь о расширении списка своих пациентов?

Урицкий так и не дождался от меня ответа, он радостно и с наслаждением жевал кусочек мяса.

— Я не знаю, есть кто на примете? — мне не особо нравилась эта идея, но любопытство несомненно взяло верх.

— Конечно! Только сначала ты должен подкрепиться, восстановить силы. Ешь мои скромные дары. Если хочешь, я могу налить вина и тебе? Чудеса, которые ты творишь, Роман, надо непременно отметить!

Я молча покачал головой. А ведь не мог и представить, кого Аркадий имел ввиду, пока сам не столкнулся с ним. Это произошло на следующий день. Василий как обычно привел меня к Урицкому, но в этот раз вошёл в обеденную и встал у двери. Мы оторвали Аркадия от изучения какого-то пергамента. Он поднял голову и почтительно кивнул. Стол был не накрыт, и когда Василий сел на стул рядом с хозяином особняка, я догадался, что ужина сегодня не будет. По моей спине прошёлся холодок, и я невольно попятился.

— Я знал, что ты так отреагируешь на мою просьбу, но, Роман, выслушай меня, — Урицкий был сама серьёзность, но я не хотел его слушать.

Василий отстраненно смотрел в пространство перед собой. Злой, но послушный пёс, как сказал бы Хворостов.

— Я понимаю твое негодование, твою злость. Но посмотри на ситуацию с другой стороны.

— Он стрелял в моего друга! — я процедил слова сквозь зубы. — Нет!

— Роман, послушай меня! — Урицкий был непреклонен и словно не услышал меня. — У тебя уникальный шанс развить свой талант! Неважно, как, не имеет значения, на ком! Забудь о личной неприязни! Помоги человеку!

— Нет! Он не человек! Я готов помогать вам, но этому...

Ни один мускул не дрогнул на лице цепного пса Урицкого. Ни злости, ни тоски во взгляде, только безразличие и отрешённость.

— Роман, сядь! Сядь, пожалуйста. Хорошо. Я призываю тебя отбросить все личное. Дело, которым ты занимаешься, не терпит подобных отступлений. В конце концов, ты сказал, что будешь помогать мне, а это моя просьба! Ты просил, чтобы я больше не включал машину, я её не включаю! Я позволил тебе лечить друга и не мешаю этому. Пойди и ты мне навстречу. Посмотри моего друга!

Слово "друг" было произнесено с особым нажимом. Никогда бы не подумал, что Аркадий назовет своего телохранителя другом, и я прекрасно понимал, что это ложь, но...

— Друг, — я произнес на выдохе. — Если я помогу ему, то предам своего друга.

— А если он об этом не узнает? — тут же хитро сверкнул глазам Урицкий. — Ты же говоришь ему, что лечишь мою руку, так и продолжай об этом говорить. С этими сеансами ты станешь сильнее и быстрее поставишь своего друга на ноги! Развивай свой дар!

Я нервно сглотнул терпкую слюну. С одной стороны, Аркадий был несомненно прав, а с другой — искушал как дьявол. Я не знал, какую сторону выбрать, поэтому лишь устало присел на край стула.

— И что у него болит?

— Отлично, Роман! Я знал, что ты умный парень!

Аркадий неожиданно хлопнул в ладоши. Очень осторожно. Этот жест удивил не только меня одного. Глаза Василия расширились, но он быстро подавил восхищённый испуг. Урицкий аккуратно свернул пергамент, который изучал, и, спрятав в карман халата, встал.

— Василий Олегович расскажет тебе все сам. А я, дабы не смущать вас своим присутствием, уединюсь в кабинете.

Аркадий ушел, тихо прикрыв за собой дверь. Я взглянул на Василия исподлобья, долго не решался начать разговор.

— Шрапнель, — он заговорил первым, когда пауза стала неприлично долгой. — Под самым сердцем, иногда случаются приступы, очень больно.

Мне стало не по себе от этого откровения, я придвинулся к Василию ближе

— Мне надо взглянуть.

— Да, хорошо, — отчеканил он и, резко развернувшись ко мне спиной, рывком стянул с себя свитер и футболку.

Оголённая спина Василия вызвала у меня приступ тихого ужаса. На нем не было живого места. Шрамы от пуль затянулись бледными полосками кожи. Их было три. Один на правом плече, второй на левом боку, лишь чудом пуля не задела почку, и третий шрам, самая маленькая отметина, под самым сердцем.

— Врачи не могут вытащить? — голос сел и был словно не моим.

— Нет, опасно, осколок очень близко к сердцу.

Я встал, приблизился к Василию и коснулся тревожащей раны рукой. Вторую руку я положил ему на плечо. В нос тут же ударил запах гари, машинное масло и дизельное топливо. Я отдернул руку.

— Это же не бандитская пуля?

— Да, это ранение я получил на войне...

Ну что ж, это даже в какой-то степени облегчало мою совесть. Я собрал импульс на кончиках пальцев. Вроде ничего сложного, всего-то заставить организм пациента переработать инородное тело, так, как это было у Димона. Я снова замешкался. Ох, надеюсь, Хворостов никогда не узнает о том, что я сейчас делаю. Я коснулся шрама на спине Василия, и теплый поток устремился в его тело. Василий сжал зубы от жгучей боли, но промолчал, даже не дернулся. Первый сеанс самый сложный как для пациента, так и для целителя....

* * *

— И что там у вас происходит? Тебе с каждым разом всё уже и хуже!

Димон не выдержал и буквально прокричал это мне в лицо, когда я проснулся. Я не мог ничего ему ответить. Хворостов рыдал то ли от боли, то ли от чувства беспомощности. Так бывает, когда ты уже ни на что не можешь повлиять и события растут как снежный ком.

— Ты сам не видишь, что тебе становится хуже с каждым днём?!

Я угрюмо смотрел на прутья решетки за плечом друга. Ему не становилось лучше. Вопреки уверениям Урицкого мой опыт рос куда-то совсем не в ту сторону. Может быть, от того, что он ограничивался, по сути, одними и теми же действиями? Что пуля в ноге Димона, что осколок под сердцем Василия, на все это требовалось одинаковое усилие и одинаковый сценарий лечения. Из этой канвы выбивался лишь Аркадий, но он не рассказывал о своем самочувствии, предпочитая ошарашивать обитателей дома очередным акробатическим этюдами своей правой руки.

— Что же ты молчишь? — рыдая, Димон уткнулся в мою ногу.

Похоже, он окончательно сломался. А я не видел выхода из сложившейся ситуации.

— Я думаю, как нам выбраться из плена, — неожиданно проговорил я.

Очень тихо, надеясь, что камеры, установленные в подвале, не уловят этих звуков.

— Как? — Хворостов поднял на меня слезящиеся глаза, а которых кроме мольбы проскочила надежда.

— Я пока не знаю, но записка служанки должна дать ответ. Она не была приманкой. Они действительно...

Я не успел договорить. Дверь в подвал распахнулась, и по ступенькам, чертыхаясь, спустился Василий. Он окинул нас каким-то виноватым, чуть испуганным взглядом и сбивчиво произнес:

— Очень нужна помощь, Роман.

Димон недоверчиво взглянул через плечо на охранника, потом на меня. Хитрый прищур друга понимать как-то двусмысленно не пришлось.

— Урицкий приказал? — я поспешил Василию на помощь.

Его косноязычие, того и гляди, сломало бы всю мою конспирацию.

— Да, Аркадий Маркович. У нас проблема в псарне.

— Что? — Димон не выдержал и зашипел на Василия. — Да вы в своем уме? Какие собаки?

Я мешкал всего мгновение, поднялся на ноги и прильнул к решетке.

— Что случилось?

Пока Василий в спешке объяснял возникшую проблему, Димон молчал. Он не проронил ни звука, когда охранник открыл дверь и выпустил меня из клетки. Хворостов молчал, когда я поднимался по лестнице. Но его взгляд было невозможно игнорировать. Он леденил в жилах кровь. Загнанный, готовый на всё и ко всему раненый волк. Я побоялся встречаться с этим взглядом. Меня ждала трагедия на псарне. Из рассказа Василия я понял лишь то, что между доберманами Урицкого произошла стычка и одна из псин сейчас при смерти

* * *

— Хозяин уже послал за ветеринаром, но, боюсь, не успеет он, — на псарне нас встречал смотритель: немолодой мужичок небольшого роста, в ушанке и широких варежках-рукавицах.

Его виновато-поникшее лицо было серым. За эту драку он будет наказан.

Собаки встретили меня отчаянным лаем. На псарне из было пять. Маститые и отборные машины для убийства. Было невероятным, как две из них оказались рядом друг с другом. Помнится, рано утром до нас в подвале доносились звуки собачьего гомона, но представить себе, что именно произошло тут, я не смог. Я наступил в кровавое пятно и замер. Пока Василий успокаивал псов, а смотритель накидывал на клетки покрывала, я не без ужаса осматривал погибающую псину. Ей действительно было худо. Разорванный бок, из которого торчали куски мяса и сочилась кровь, но самое страшное не это. У пса вместо горла было кровавое месиво. Он лежал на ковре, заливал его кровью и протяжно хрипел. Собака была при смерти, но продолжала рычать. Навряд ли почуяв незнакомый запах, скорее, в бреду. Около собаки даже негде было присесть. Все заляпано темной кровью. Псу повезло, кажется, артерия на шее не была задета.

Я обошел его сзади, попросил покрывало, упал перед собакой на колени. Действовать следовало быстро, пока покрывало не пропиталось кровью. Я положил левую руку псу на бок, чуть выше раны, а правой закрыл его подрагивающее ухо. Василий и смотритель псарни затаили дыхание. Я боялся, что пёс очнётся и напоследок цапнет меня, но собака лишь невнятно дернула шкурой, после чего обмякла. Я вливал в неё энергию потоком, нескончаемым, почти неконтролируемым. Мне требовалось остановить кровотечение. Я не знал до конца, насколько принцип моего лечения подходил к животным, насколько подходила им человеческая энергия, но я увидел все сам. Псина задергала лапами, перестала хрипеть, а кровь густела и останавливалась. Сеанс продолжался не больше минуты.

Когда он закончился, я обессиленно упал на зад и вытянул затекшие ноги. Василий оценивающе посмотрел на собаку, потом протянул мне руку. Я тупо уставился на неё, после короткого раздумья принял помощь. Охранник поднял меня на ноги мощным рывком. И эти сеансы давали свои плоды. Вечно бледное лицо Василия все чаще покрывалось румянцем и приобрело почти здоровый вид.

— Ох, спасибо, добрый господин! Любимая собака хозяина, если бы она умерла, страшно представить, что он со мной бы сделал!

Смотритель псарни кружил около собаки и рассыпался благодарностями в мой адрес.

Василий присел на корточки и осторожно оглядел раны собаки. Она дышала, но, кажется, уснула. Кровотечение прекратилось.

— Протянет до приезда ветеринара, — подвёл итог Василий и вместо благодарности уважительно мне кивнул.

Это было странное ощущение. Странное и непонятное. Когда мы выходили из псарни, Василий вдруг похмурнел и одернул меня.

— Спасибо за помощь, мне действительно становится лучше. Я... — Василий задумался и поник. — Я прошу прощения за то, что пришлось сделать с твоим другом. Ситуация была...

Он долго мялся, подбирая слова. Я молчал. Ситуация действительно была сложной. Когда Василий наконец подобрал это слово, со стороны особняка отчётливо послышался женский крик. Мы замерли как по команде, а потом кинулись к дверям дома. Псарня за нашими спинами ожила от неуверенного собачьего лая. Я догадался, что произошло, когда чуть не упал, заскользив у самых дверей особняка. Болевой спазм пронзил среднее ухо. Я сжал голову руками и присел на корточки, но это, конечно, не помогло. Василий озадаченно смотрел на мои мучения.

— Машина... — простонал я, фокусируя взгляд на охраннике.

Его лицо вытянулось от тихого ужаса. Василий помог мне подняться, и мы ворвались в дом.

* * *

Крик, который мы услышали с улицы, издала Мария. Она попалась нам в прихожей, рвалась к выходу. Василий поймал её и встряхнул, приводя в чувство. Женщина плакала и звала на помощь. Звала на помощь меня.

— Я не хотел этого.

Голос Урицкого был тих и спокоен. Он стоял на вершине лестницы, у края балкона. Взгляд хозяина особняка был устремлён в пустоту. Он медленно спускался по лестнице, что-то держа обеими руками и прижимая к груди. Из-за резных массивных перил я не сразу разглядел, что это было. Мария упала передо мной на колени.

— Пожалуйста, спаси её!

Служанка вцепилась в меня мертвой хваткой. Я даже попятился, но голос Аркадия снова привлек внимание. Он спускался все так же не спеша и с отстранённым видом.

— Прости, Роман, я не удержался. Я думал, что смогу запустить машину, пока ты на псарне, я думал, я успею.

Урицкий сошел с первой ступеньки, и я наконец разглядел, что он нес на руках. До нас с Василием даже не сразу дошло, что Аркадий использовал больную руку. Он морщился и был бледен.

— Я не знаю, как она проскочила в мой кабинет, Роман, она зашла в машину...

На руках Урицкого лежала девочка лет восьми-десяти. Личико было бледным, а глаза закрыты. Я не видел крови, как и не видел, чтобы она дышала.

— Вика! — Мария сползала на пол. — Помоги ей, Роман!

Я уверенно шагнул вперёд, но тут же опасливо покосился на потолок. Урицкий медленно кивнул.

— Не бойся, я отключил машину, но... Девочка потеряла сознание, по-моему, она не дышит.

Аркадий не укладывал Вику на пол. Он опустился на колени, продолжая держать ребенка на руках, как собственную дочь. Затем протянул мне бездыханное тельце. Его правая рука задрожала от напряжения.

— Помоги ей...

Я рухнул на колени и, не зная, что именно произошло с девочкой, осторожно положил правую руку на её лоб. Холодный и безжизненный. Бьётся ли сердце? Левая рука едва успела коснуться щуплого тельца. Поток жизненной энергии устремился из моего тела прочь, и это было совершенно не исцеление. Совершенно не то, уже привычное мне чувство. Моя энергия падала в пропасть, у которой не было дна. Я увидел красные нити, исходящие из тела девочки. Очень тонкие, еле видимые. Красный гигант стоял справа. Его худосочная длинная рука была вытянута и поглощала жизнь ребенка, те последние крупицы, что в ней остались. Я не знал, что делать, не мог оторвать руки. Теперь нити усилились, гигант пил и мою энергию.

— Машина! — прохрипел я в ужасе.

— Я выключил её, — Урицкий уверенно мотнул головой. — Это точно!

Гигант не исчезал. Ужасное существо из потустороннего мира издало странный скворчащий, почти ликующий звук.

— Держись! — это был то ли голос со стороны, то ли звук прямо в моей голове.

Краем глаза я увидел тень, появившуюся из воздуха. Силуэт прошел сквозь меня, обдав холодным воздухом, и взмахнул в сторону чудища рукой. Яркая вспышка, переливающая перламутром, ударила по твари, и узел, затянувшийся у меня на шее и приковавший к девочке, разрезали невидимые ножницы. У меня остался лишь маленький запас энергии. Собака взяла половину, неизвестное чудовище — ещё треть. Сил оставалось меньше чем на четверть. Пять секунд, десять секунд, пятнадцать... Мои руки безвольно опустились и повисли вдоль тела. Мне не хватило сил, чтобы даже встать. Урицкий вспотел и тяжело дышал. Он зарычал от злости и неуклюжим рывком поднялся на ноги. Василий подоспел к хозяину и перехватил девочку. Я услышал, как она еле слышно застонала.

— Наведите ей горячего чая, немедленно! Отнесите в спальню, разожгите камин!

Урицкий отдавал распоряжения, а его самого шатало от усталости. Он приблизился ко мне и еле заметно улыбнулся. Внутри меня все похолодело, уж не сам ли Аркадий подстроил все это? Но зачем подставлять под удар адской машины ребенка? Урицкий направился к двери, а когда вышел на улицу, зачерпнул снега и облепил свое раскрасневшееся лицо. Он закричал. Но я так и не смог определить, что это был за крик. Победы, разочарования или злости. Может быть, все сразу?

— Роман! — Аркадий говорил со мной через открытую дверь. — Ты отлично поработал сегодня. Но вечером мне надо будет серьёзно с тобой поговорить. Не расслабляйся.

Василий аккуратно положил руку мне на плечо. Он уже успел отнести ребенка и вернуться обратно. Исчезли Мария и все слуги Урицкого.

— Надо возвращаться, — тихо проговорил охранник, и мы вернулись в подвал.

* * *

Димон не разговаривал со мной весь оставшийся день. Он не отреагировал, когда мы с Василием спускались по лестнице. Хотя он наверняка слышал крик Марии. Не задал ни единого вопроса. Хворостов отвернулся к стене и в полудрёме тихо стонал. А ведь у меня не было сил, чтобы помочь ему. Вот и докатились. Теперь вся моя сила уходила на наших врагов. Хороший расклад. Я уже укорял себя за то, что пошел на поводу у Урицкого, а с другой стороны, что ещё оставалось нам делать? Ситуация была патовой. Неважно, сколько благих дел я ещё сделаю для Урицкого и его компании. Рано или поздно моя полезность сойдёт на нет. А если даже и не сойдёт, то обстоятельства, при которых мы с Димоном оказались здесь, никто не отменит. Хворостов окончательно замкнулся в себе. Догадался, на чьей стороне я теперь играю. А что иначе? Иначе — смерть. А не смерть ли ждала нас в любом случае? Я схватился за голову. Это был тупик...

Как и обещал Урицкий, на сей раз его званый ужин отличался от множества подобных. Хотя бы тем, что он уже совсем не смотрел в мою сторону. Снова был погружен в изучение какого-то пергамента. Скудный ужин на подносе недвусмысленно дал понять мне, что этот самый ужин будет весьма быстр. Каких-то высокопарных речей не ожидалось. Я молчаливо принялся уничтожать мясной гуляш.

— Удивительно, каждый раз ты ужинаешь со мной и ни разу не спросил почему, — Аркадий говорил как бы между делом, водил по жёлтому пергаменту лупой и даже не взглянул в мою сторону.

Я пожал плечами.

— Вам интересно. Это любопытство? — поосторожничал я.

— А вот и нет, — Урицкий поднял широко улыбающееся лицо. — Это твоя личная диета. То, что ты ешь у меня, строго сбалансировано.

Я недоверчиво покосился на свою тарелку. Гуляш, овощи, немного риса.

— И что тут сбалансировано?

— Это неважно, но так питаются монахи в одном тибетском монастыре, где мне удалось побывать. Всю жизнь монахи этого монастыря учатся управлять своим телом. Да, они, как и ты способны самоисцеляться.

— Да, но я лечу других людей, а не только самого себя.

— Да, и это самая главная твоя загадка, — Урицкий в задумчивости положил ноготь мизинца на нижнюю губу. — Почему ты такой особенный, Роман?

— Я не знаю.

Есть почему-то уже не хотелось. Быть избранным подопытным — не очень вдохновляющее действо.

— Забавно. Кто-то кладет на эти знания всю жизнь, а кому-то все достается по щелчку пальцев, — Урицкий откашлялся.

Похоже, эта несправедливость ему близка. Строитель сомнительных машин из потерянных свитков. Авантюрист, решивший поиграть с неизведанным? Мне надо было сменить тему разговора и вернуть хозяина особняка к реальности.

— Вы сказали, это будет важный ужин. Чем он важен?

— Ах, да! Завтра у меня будет особый день. Праздник, — Аркадий заметно поник, откинулся на спинку кресла и вздохнул. — Согласно правилу, которому я не изменяю вот уже пять лет, праздник будет проходить в моем доме. Девать мне вас некуда. У меня будет достаточно много гостей, углядеть за всеми я не смогу, да и не буду. В подвал перенесут холодильники. Вас придется рассадить по разным клеткам.

Последнее Урицкий произнес, опустив глаза. Меня волновал совсем другой вопрос.

— Вы будете включать машину?

Аркадий встал и прошёлся вдоль окна, сцепив руки за спиной. Сейчас, по прошествии недели моих вмешательств, его правая рука почти не отличалась от левой. Хозяин особняка упорно тренировал её.

— Я пока не решил. Я помню наш уговор. Сразу хочу предупредить твой следующий вопрос: дочь Марии, случайно попавшая в поле излучателя, жива, с ней все хорошо.

Я положил вилку и вытер рот.

— Вы же специально подстроили это.

— Что? — Урицкий развернулся резко, грозно блеснув глазами.

— Даже не пожалели любимую собаку, договорились со смотрителем псарни. Сделали все, чтобы выманить меня из дома, включили машину и толкнули туда ребёнка. Только что-то пошло не так, и она потеряла сознание. Чего вы добиваетесь? Чего хотите?

Я привстал, но совсем не собирался нападать на Аркадия. Его взгляд вдруг преобразился. Урицкий задумчиво смотрел в окно. Он не был испуганным, скорее огорченным.

— Не запускайте машину, вы же обещали!

Аркадий крикнул охраннику. Меня схватили грубо и поволокли прочь. Я не сопротивлялся. Сил у Василия было хоть отбавляй, и не мудрено, ведь я сам давал ему их.

— Это ваша благодарность за руку, да?

Я всё ещё видел силуэт Урицкого. Он опять сгорбился над пергаментом, но изучал его без интереса. Дверь закрылась, а я получил под дых. Не сильный, но очень обидный удар. Кричать более не было смысла. Когда я очутился в подвале, Димон уже сидел в отдельной клетке. Он снова не обратил на меня никакого внимания. Василий грубо втолкнул меня в камеру и закрыл дверцу на замок. Мы секунду смотрели друг другу в глаза. Я с вызовом и злостью, он с безразличием. Не было смысла упрекать его в чем-то. Они получили своё и теперь наверняка обдумывали, как избавиться от нас как можно тише.

Хворостов молчал. Он обиделся на меня сильнее, чем я на Урицкого. Но что теперь об этом говорить? Я сел в углу клетки. Хотелось плакать, но слёз не было. Я все крутил кольцо, которое после неудавшегося побега больше не снимал с руки, и думал: кто же помог мне прогнать того гиганта, что питался девочкой? Я не находил ответа и вскоре забылся сном.

* * *

Утром нас разбудили голоса. Их было много. Четверо человек спускали в подвал промышленные холодильники, внутри которых позвякивало стекло. Как и обещал Аркадий, приготовление к празднику шло полным ходом. Парадом руководил Василий. Он же смотрел за порядком и отдавал команды, как и куда ставить холодильники. Они управились меньше чем за час. Прислуга разносила и прятала в холодильники закуски, огромные торты. Я с грустью смотрел на это действо. Смотрел на приготовления и Димон. Он не проронил ни слова.

— Пир во время чумы, — я брезгливо дёрнул губой, надеясь что друг поддержит, но Хворостов лишь откашлялся и, завернувшись в одеяло, отвернулся к стене.

Весь этот день мы безучастно слушали, как дом Урицкого гудел как муравейник. Впрочем, о нас забыли и, заходя в подвал по делам, делали вид, будто нас не существует. Я бегло подсчитал общее количество прислуги Аркадия. Шесть человек, включая смотрителя псарни. Он тоже забегал в подвал пару раз, но даже не бросил на меня мало-мальски важного взгляда. Интересно, что случилось с собакой? Она выжила или нет? Спрашивать об этом самому мне не хотелось. Постоянно в подвале крутился и Василий, жёстко контролируя каждое действие прислуги. Нас он по большей части тоже игнорировал, за все время присутствия одарив лишь несколькими подозрительными взглядами. Когда посетители в очередной раз покинули подвал, оставив нас одних, я громко выдохнул:

— Вот засада. Хоть бы оставили пару бутылок, мы бы тоже повеселились, — и добавил: — Да, Дим?

Хворостов заворочался, но промолчал.

— Димон, ты чего?

Он не отвечал.

— У тебя нога болит? Подползи поближе, я проведу сеанс.

Он что-то недовольно пробурчал себе под нос, но даже не сдвинулся с места.

— Димон! Я тебя теряю, поговори со мной, ну пожалуйста...

Я прижался к прутьям клетки, опустив голову.

— Что, скучно тут? Не пригласили великого исцелителя на праздник?

— Дим, я не за них, я за нас... — я неуверенно улыбнулся.

И ведь сам не верил в это.

— Ложь! — Хворостов рывком скинул с себя покрывало.

Он заорал как сумасшедший, повернулся ко мне лицом.

— Ты помогаешь им! Продался за кусок колбасы? Как собака! И правильно, что нас в эти клетки заперли, мы собаки! А ты этим... — Хворостов запнулся, подбирая слова, а потом выдал: — Фрицам продался! Предателей расстреливали на войне! Ты слышишь, предатель?

Я не злился на него, смотрел на выплеск негодования и радовался. Еле заметно улыбался, потому что друг снова со мной разговаривал, и я не потерял его навсегда.

— Что ты ржешь, дурак?! Я им не продамся, можешь убить меня и жрать с ними там, наверху, в три горла! А Хворостовы не продаются! У меня дед с такими выродками, как этот Урицкий, боролся, и я буду!

Его злость сходила на нет. Димон обессиленно упал на матрас и, прежде чем уснуть, ещё долго что-то возмущённо тараторил. Я не смог уснуть. В голове крутились его слова. А ведь я действительно продался врагу. Не за рюмку водки, а за любопытство. Но Хворостов прав, долго это издевательство продолжаться не могло.

Права была и цыганка Бахт, и карты Таро не соврали. Кролик, подвешенный за задние лапы, уже никуда не денется. Ему остаётся только дёргаться в силках до самой смерти.

* * *

Я долго ворочался этой ночью. Пытался уснуть, но громкая музыка и гомон пьяной вечеринки с первого этажа не давали ни малейшего шанса. Я лежал на спине и смотрел в потолок. Цветомузыка била в узкие окна подвала косыми едва различимыми полосами. На стенах собирались причудливые, но блеклые узоры.

— Родителей жалко, — вдруг жалобно произнес Димон. — Не найдут они мой труп, будут всю жизнь ждать. Надеяться, верить.

Теперь была моя очередь молчать.

— Собака моя будет выть по ночам, мой любимый Туз... А ты будешь жить, — интонация его голоса приобрела железный оттенок. — Тебе теперь можно только позавидовать, хотя... Как можно завидовать Каину?

— Я тебя не брошу! — я приподнялся на локте. — Запомни это. И ты сам дурак!

— Нет, ты дружок уже продался, принял свои тридцать сребреников. У тебя теперь своя дорога...

— Хватит нести этот бред!

Я ударил кулаком по матрасу, Димон даже не заметил этого.

— Глупо тебя просить что-то передавать моим родителям. Просто никогда никому не рассказывай, как умер твой друг...

— Ты не умрёшь!

— Ногу уже второй день как ножом режет. Очень больно.

— Подползи ко мне, я помогу тебе! — я снова обнял ненавистные решетки, моя рука сжала воздух в нескольких метрах от Хворостова.

— Нет. Я не хочу, чтобы ты помогал мне. Я больше не хочу оттягивать неизбежное. Пусть я умру.

— Нет! — крикнул я грозно, но тут же осекся.

Дверь в подвал открылась, впуская в нашу тюрьму радостный дух праздника. По ступенькам, даже не удосужившись включить свет, спускалась девушка. Она была на неудобных каблуках и достаточно пьяна, чтобы сразу не увидеть наши клетки. Я замер в полусидячем положении, Димон кинул на гостью ничего не значащий взгляд и отвернулся.

— Что тут так темно? Аркаша об этом не говорил...

Она пошарила по стене рукой в поисках выключателя, крякнула, ударившись о перила бедром, и очутилась прямо у наших клеток.

— И где тут шампанское? — вслух размышляла девушка.

Я не выдержал и, закатив глаза, произнес в темноте:

— Шампанское в холодильнике слева, а выключатель света наверху был, вы его прошли.

— Ой! Кто здесь?

Мои глаза обжег луч фонарика из телефона.

— Кто вы, зайчики?

Гостья пьяно улыбалась и освещала нас с Димоном по очереди. Она вдруг рассмеялась.

— А, вы, наверное, те самые гости, о которых рассказал Аркаша. Он сказал, что у вас свой праздник тут. Но какой-то унылый у вас праздник, может, вам дать шампанское?

Она открыла холодильник свободной рукой, и в его свете я разглядел тематический, но весьма фривольный костюм нашей посетительницы.

— Нет, спасибо...

Я демонстративно уселся в самом дальнем углу клетки, скрестил руки на груди. Гостья рассмеялась ещё сильнее, забрала несколько бутылок горячительного и убралась восвояси.

— И кто ты? Ангел смерти?

Димон говорил не мне, но я устало окликнул его. Хворостов говорил куда-то в пространство за клетками. Между ними и стеной мог спокойно пройти человек.

— Что ты мне цыкаешь? Себе цыкни!

— Ты с кем там разговариваешь? — я повернул голову к стене и обомлел.

Прямо за нами стояла на полусогнутых человеческая фигура во всем черном. Мужчина небольшого роста приблизился ко мне. В его руках блестел пистолет, а лицо скрыла балаклава.

— Сколько человек в доме?

Он призывал меня говорить как можно тише. Во рту пересохло от страха, удивления и радости, а в спину ударило прохладой. Теперь понятно, как незнакомец попал в подвал: он взломал одно из окон, предварительно скрутив с него решетку. А вот камеру не отключил, поэтому держался у стены, там, где она не доставала.

— Восемь охранников, шесть человек прислуги. — не зря я считал их утром, ох, не зря. — Ещё собаки! Тут целая псарня! А вы... Кто?

— Черт, псарня — это плохо... — разведчик задумчиво хмыкнул и показал корочку МВД, но раскрывать её на всякий случай не стал.

— Вас послали наши родители? — к разговору подключился Димон.

— Нет, никто не посылал. Ребята, вы кто? Вы что тут делаете?

— Нас взяли в заложники... — на выдохе произнес я.

Как же долго я ждал, когда наконец смогу произнести эти слова. Из глаз моих потекли слезы.

— Сидите тихо. Оружие есть здесь?

— Нет, в холодильниках алкоголь и закуска. Наверху много гостей, сколько их, я не знаю.

— Пусть празднуют.

Мужчина довольно хмыкнул, обошел мою клетку и, передвигаясь на цыпочках, прокрался к лестнице. Он ступил на первую ступеньку, проверив её скрипучесть. Ни на мгновение не выпуская дверь подвала из виду. Мы с Димоном смотрели на все это затаив дыхание. Боялись издать лишний звук и пошевелиться, словно это могло спугнуть удачу. Когда спецназовец добрался до двери, замер без движения. Его уже почти не было видно в полумраке. Он чего-то ждал. И мы поняли, чего именно, через минуту.

У дома истерично завизжал сомн сирен, а яркие прожектора осветили фасад здания, кажется, со всех сторон. Спецназовец распахнул дверь подвала ногой, но не кинулся в пекло. В самый центр прерванного веселья полетели две шумосветовые гранаты. Музыка сменилась криками и звуками пальбы. Ну вот, и на нашей улице наступил праздник. Я сползал по решетке на пол, давясь слезами облегчения и счастья. Димон хрипло смеялся, сев рядом. Перстень на моем пальце зловеще блестел.

* * *

Комната убойного отдела милиции на окраине Москвы была по-советски простой и без изысков. На стенах: доски почета, награды, фотографии с официальных приемов. На самой длинной стене висела доска, обитая красной бархоткой. Я видел её краем глаза, но сразу догадался, что приколотые к ней фотографии и копии отчётов носили для обитателей отдела исключительно рабочий характер, и рассматривать их детально мне не хотелось. На соседнем столе, за которым сидел мужчина в толстом зеленом свитере с белыми оленями, закипел и выключился электрический чайник. Оперативник налил кипяток в чашку и угостил меня крепким чаем.

Это и были наши спасители. Всего их было четверо. Старший, Догматов Николай Федорович, отошёл из кабинета несколько минут назад. Я сидел напротив его стола и терпеливо ожидал хозяина. Остальные работники отдела занимались своими делами, кто-то с деловитым видом изучал монитор компьютера и щелкал компьютерной мышкой, кто-то пил кофе из термоса, а кто-то раскладывал тома уголовных дел в шкафу. Обстановка была дружелюбной, но все почему-то молчали. Я ощущал лёгкое напряжение, но предпочитал о нем не думать. Повестка явиться пришла мне два дня назад, прямо в общежитие, куда мне пришлось вернуться после двухнедельного плена. Димона увезли родители домой. Сейчас его ногой занимались профессионалы, но прогнозы неутешительные. По сути, мне нужно было вернуться сюда, чтобы переписать заявление, которое мы написали на Аркадия Урицкого. Я хотел убрать из него упоминание о кольце и почти переписал текст, взяв листок со стола Догматова. Когда он вернулся, то был в приподнятом настроении и даже что-то насвистывал себе под нос. Какую-то мелодию. Оперативник уселся в кресле, протянул руку. Я отдал ему бумагу и пожал кисть. Догматов не отпустил меня, пока не прочитал текст. Он усмехнулся в каштановые усы.

— Переписал уже, значит...

— Да, у меня просьба, не надо упоминать о кольце.

— Вот этом, что ли? — Догматов, резвясь, ловко стянул его у меня с пальца и подбросил в воздухе.

Медь тускло блеснула, и в этот момент я осознал, что мои злоключения в подвале дома Урицкого на этом не закончились, и все это только начало.