Мой мальчик (джен)

— Затронуты довольно обширные участки памяти, причём заблокированы воспоминания, связанные с одной, определённой… стороной вашей жизни, мистер Снейп. Обливиэйт, никаких сомнений. К тому же выполненный искусно. Преступник определённо знал, что делает.

Северус одновременно почувствовал облегчение и тревогу. Его собственные предположения подтвердились, но чем больше прояснялось в этом странном деле, тем больше появлялось вопросов. Пока что самым главным из них был вопрос: «кто?». За ним следовали вопросы «зачем?» и «когда?».

Несмотря на настороженность и заведомый скептицизм, сейчас Северус мог сказать — человеку, сидевшему в кресле напротив, можно было доверять. Чутьё (в отношении людей редко его подводившее) подсказывало Снейпу, что этот «хороший знакомый» МакГонагалл, сведущий в легиллиментической терапии и специализирующийся на работе с человеческой памятью, был настоящим профессионалом.

Во-первых, он был очень стар и обеспечен, что в теории лишало его соблазна поживиться за счёт обмана. Во-вторых, его манера держаться была напрочь лишена услужливости или ужимок — старик был равнодушен ко всему кроме своего дела, скуп на слова и надменен. В-третьих, он был полукровкой полурусского происхождения и,

вопреки (предположительно аристократическим корням) предпочитал обращение «мистер» любому другому. Фамилия его была Головин.

— Когда мы приступим к терапии? — спросил Северус напрямую.

Интерес, любопытство и смущение мучили его. Не знать, не помнить чего-то столь интимной и одновременно важной части своей жизни было просто невыносимо.

— Мы уже приступили, — ответил Головин. — Его английский был безупречен, а лёгкий акцент со временем стала скрывать старческая неторопливость. — Мы выяснили, что ваши подозрения оказались верны. Это значит, что клиническая картина лучше, чем я мог предположить сначала. Некоторые пациенты не могут ни только воссоздать в памяти картины прошлого, но и построить логические цепочки, связанные с ними.

— Да-да, заклинание невспоминания… Вариант отвлекающих чар, — пробормотал Северус.

— Вы уже начинаете вспоминать. Раз ваш разум преодолел эту при=еграду, он преодолеет. Мистер Снейп, вы ведь практикующий легиллимент?

— И окклюмент.

— Это-то вас, предполагаю, и спасло. Скажу честно, работы предстоит много. Но если бы я делал ставку… — Головин слегка усмехнулся, его глаза под по-старчески тяжёлыми веками засверкали совсем не старческим огнём. — Да, ставку на конечный результат терапии… То я бы ставил на то, что, получив толчок, ваше сознание само сбросит с себя эти оковы.

Северус внимательно слушал каждое его слово.

— Такое уже случалось в вашей практике? — спросил он.

Головин молча покачал головой.

— Тогда почему вы так уверены в том, что у меня хватит на это сил? — нахмурился Снейп. — Хотите испытать на мне свою силу убеждения? Я предпочитаю верить голым фактам и статистике, а не вдаваться в различные теории.

— Тот мальчик, которого я видел… — тихо начал старик. — Такой маленький, темненький… Тот, что дерзил вам на уроке… Это ведь ваш сын, верно?

Теперь уже пришла очередь Северуса не находить слов для ответа. Он чувствовал, что пока что не может произнести это вслух перед другими, а потому он лишь кивнул.

— Вы не сможете принять его, пока не узнаете всю правду. Такой уж вы человек, мистер Снейп. Но и не принять его вы не сможете.

Северус хотел было возразить. Он хотел сказать этому старику: «Нет, вы неправы. Я столько лет жил без этого мальчишки, чужого, чужеродного мне ребёнка! И проживу ещё!». И всё же Северус чувствовал — с того момента, когда он увидел, как зелье родства окрашивается в алый, когда он получил прямое доказательство своего отцовства, что-то в нём изменилось. Сломалось ли или, наоборот, зажило, он пока понять не мог.

— А теперь приступим. У нас много работы… — прервал его размышления Головин.

Он снова взялся за волшебную палочку, до этого лежавшую на подлокотнике кресла.

— Приступим, — ответил Снейп, внутренне готовя себя не сопротивляться проникновению в свой разум.

* * *

Это случилось гораздо раньше и быстрее, чем предполагал каждый из них.

Головин утверждал, что по прошествии нескольких дней память начнёт давать некие подсказки, и у Снейпа могут появляться различные ощущения, предчувствия, дежа вю или даже видения. Снейп же предполагал, что, опираясь на ощущения и предчувствия, путём логических рассуждений он сможет разгадать эту загадку. Но в его случае всё пошло не по плану. Уже на третью ночь заблокированные воспоминания дали о себе знать. Они, перемешанные, смазанные, приняли форму снов.

* * *

Поздний февраль дождлив, ветер забирается под одежду, холод пронизывает до костей. Замёрзший, в сырой, порванной мантии он бродит по кладбищу, освещая себе путь Люмосом.

Этот день он всё ещё помнил, этого воспоминания его никто не лишил.

Час назад он был освобождён из зала суда, с него были сняты все обвинения. С него и многих других. И вместо того, чтобы принять приглашение Люциуса и оказаться в гостеприимном Малфой-мэноре, впервые за месяц сытно поужинать и принять горячую ванну, он рыщет среди могил, пытаясь найти ту самую…

Зачем ему это нужно, он не знает. Словно бы тому, что Лили мертва, нужно ещё какое-то подтверждение. Словно бы, если он увидит каменную плиту с выбитым на ней заветным именем, что-то, мучившее его столько недель, наконец закончится, а боль утраты утихнет.

— Чёртовы идиоты… — шепчет Снейп несколько минут спустя, стоя перед памятником троим Поттерам. — Она бы посмеялась…

* * *

Это кажется бредом сумасшедшего. Нет, он ни за что бы не пошёл туда, даже если бы она пригласила!

Он сидит на церковной скамье в последнем ряду. Знает — он под оборотным, и целый бутылёк с зельем припрятан в кармане парадного костюма. Старого, отцовского, откопанного в пыльном шкафу и кое-как приведённого в порядок. Ему самому костюм безбожно велик, но вот этому магглу, волос которого он добыл вчера вечером, в самый раз.

Гостей много — Поттеры устроили роскошную свадьбу, и даже согласились заменить магический обряд на венчание в церкви — из уважения к родителям невесты.

Северус не рассматривает ни праздничные украшения, ни людей, ни цветные витражи с библейскими сюжетами. Он ждёт, не желая упустить мгновения, когда двери церкви отворятся, и наконец в сопровождении отца войдёт она.

Лили — свет, радость и тепло. Он смотрит на неё — сияющую, в белоснежном платье с длинными рукавами и полупрозрачными кружевами, в смешной шляпке, сверху которой небрежно наброшена фата. Смотрит, и не может оторвать сделать ни вдоха, не может шевельнуться, словно бы в него бросили детским заклинанием «Замри».

Она проходит мимо, и старик Эванс медленно, шаг за шагом уводит её прочь — к алтарю, где её уже ждут трое: проклятый Поттер, его друг Блэк и священник.

Именно в этот миг Северус впервые в своей жизни ощущает невыносимое, жгучее чувство потери. Теперь он знает, что такое ревность.

* * *

— Ты ведь прекрасно понимаешь, Сев. Моя мама права — у меня в волшебном мире нет совершенно ничего. Ты сам такой же…

Они, полностью обнажённые, лежат в обнимку на узкой, одноместной кровати в спальне Лили. Обстановка здесь детская, наверное, ремонта здесь не делали с тех пор, как младшая дочка уехала учиться в Хогвартс.

— Понимаю, — шепчет Северус, пропуская спутавшиеся, тёмно-рыжие пряди через пальцы.

— Вот предложи тебе Поттер идти за него замуж… — улыбается Лили. Ей щекотно, и она морщит нос.

— Ну-у… — тянет Снейп. — Вот когда предложит, тогда и подумаю.

Шутка выходит не смешной, и Северус решает заговорить о чём-то серьёзном.

— Любишь его? — смотрит в зелёные, с поволокой усталости глаза.

Лили задумывается на секунду, а затем на её зацелованых, припухших губах расцветает улыбка.

— Люблю. И он меня любит, кажется.

* * *

Они встречаются тайно от Поттера. Тот избавился от очков, подлечил себе глаза, но от слепоты не избавился. Свидания стали редкими, короткими, но от этого ещё интереснее, а ощущения ещё острее.

Маггловский отель, что может быть пошлее этого дрянного места?

— Это в последний раз.

— Ты говорила это и в прошлый, и в позапрошлый… — улыбается Северус, садясь на постели.

Лили — на краешке кровати, к нему спиной. Поводит плечами, на которые наброшены лямки бюстгальтера. Северус понимает без слов, и, ни на секунду не замешкавшись, застёгивает.

— Теперь всё иначе, — шепчет она, не оборачиваясь. — Я с ума схожу который месяц, спать перестала.

Снейп молчит. Они говорили об этом столько раз, что несказанных слов уже не осталось.

— Я какая-то неправильная. Говорила же Туни… — она встаёт, наклоняется, чтобы в полутьме нашарить свою одежду на полу. — Ненормальная, странная, всё у меня, не как у людей.

Северус молчит. Смотрит, как она одевается, потом провожает её до двери. Хочет поцеловать — искренне и нежно — в щёку, но целует в губы — с привычной напористостью.

— Не жди.

— Ну, ты же сказала. Не буду.

Проходят дни, недели. Северус слишком уважает решение Лили, чтобы надоедать ей письмами.

* * *

— Ты сам не свой, уже который месяц… — говорит ему Люциус, покачивая янтарную жидкость в бокале.

Он сидит в соседнем кресле, протянув длинные, изящные ноги к каминной решётке. Протопить такую каменную громадину полностью невозможно, и даже в жилых комнатах всегда немного прохладно.

— А чей я тогда? Если не свой, чей я? — фыркает Снейп.

Северус безбожно пьян. Он еле ворочает языком, от огневиски уже мутит, но рука будто бы сама по себе подносит бутылку к губам.

— Чей-то ещё, друг мой, — в тоне Малфоя слышится странная задумчивость, но Снейпу нет до этого никакого дела. — И это мне не нравится.

Люциус поднимается из кресла и, чуть пошатываясь, подходит к нему, замирает. В его взгляде — что-то жуткое, решительное, и Северусу это кажется смешным. Он хихикает. Его пальцы слабеют. Бутылка с тихим стуком падает на пол, а по старинному узорному ковру расплывается тёмное пятно. Северус безбожно пьян. Он роняет голову на грудь и прикрывает глаза, погружаясь в пьяное, тёплое марево сна.