Мой мальчик (джен)

На Гарри Поттера смотрели редко.

Нет, не так.

Конечно же, на Гарри Поттера, Мальчика-Который-Выжил, смотрели абсолютно все. К нему всегда были прикованы десятки, сотни пар глаз! Молодые и старые, знакомые и незнакомые, ученики и профессора — все рассматривали его, сиротку, известного на весь волшебный мир. Они смотрели на его красно-золотой галстук, круглые очки, шрам на лбу, который от тщательно скрывал под чёрной, лохматой чёлкой. Те же, кто имел честь быть знакомым с его мамой, заглядывали в его зелёные, добрые глаза, вспоминая давно покойную Лили Поттер с наилучшими чувствами. Те, кому не улыбнулась (а может, и улыбнулась — в зависимости от факультета) удача знать Джеймса Поттера, замечали его тёмные, нечёсаные волосы и умение находить приключения всегда и везде. Да, на Гарри Поттера, Мальчика-Который-Выжил, смотрели абсолютно все. Вот только никто ни разу не удосужился рассмотреть его по-настоящему…

Никто кроме профессора МакГонагалл. Тот день она запомнила на всю свою оставшуюся жизнь, поскольку ещё никогда она не чувствовала такой вины, как тогда, сидя в больничном крыле у постели малыша Поттера. Декан Гриффиндора едва сдерживала слёзы, глядя на одиннадцатилетнего мальчика, лежавшего перед ней без сознания. На него были наложены усыпляющие чары, чтобы избавить от лишних мучений — боли в голове и конечностях, тошноты и головокружения. Перебинтованная голова, загипсованные до бёдер ноги, разбитые губы… Конечно, мадам Помфри срастила ему кости, запустила процесс роста двух передних зубов и влила в него два флакона обезболивающего, но МакГонагалл до сих пор казалось, что малыш мучится.

А ведь это всё она! Она была инициатором всей этой истории. Она хотела, чтобы Гарри играл в квиддич, как и Джеймс, чтобы принёс Гриффиндору столько побед, сколько его отец или же она сама в пору её молодости. Уговорила Оливера Вуда принять первокурсника в команду несмотря на запреты, подарила Поттеру лучшую метлу и не слушала злые языки. А языки-то говорили, что Гарри плохо держится на метле и согласился только из-за уважения к своему декану. Ловит — вполне ничего, а вот с равновесием — настоящая беда, да ещё и норовит постоянно отпустить древко, отцепиться. Задумается о чём-то, замечтается, качнётся в сторону — и упадёт. На тренировках уже было три растяжения и перелом ключицы. А МакГонагалл, старая глупая кошка, закрывала глаза в погоне за собственными мечтами, которые так и не были исполнены в пору её молодости. И вот результат — первый в жизни матч, десятая минута игры и падение с пятидесяти футов прямо на ноги, а затем — удар лицом об землю. Бедный малыш, бедный Гарри!

МакГонагалл вытерла глаза платком и снова опустила взгляд на лицо мальчика. За первые месяца учебного года ей так и не удалось внимательно рассмотреть Гарри Поттера.

Она видела его на уроках, видела в Большом зале, но всегда мельком. И вот теперь, пока малыш спал, такая возможность появилась. Он был так похож на Лили Эванс — тот же лоб, те же брови, глаза, тот же подбородок, а ещё — непослушный завиток волос, делавший из его короткой стрижки дикое облачко (мало кто знал, что всегда аккуратная причёска Лили была результатом труда над ней и использования волшебных средств или заклинаний). От отца в Гарри тоже что-то было — смоляно-чёрный цвет волос, длинные, тёмные ресницы.

Вот только профиль у Гарри был какой-то… другой. Короткий, совсем ещё детский носик выделялся небольшой горбинкой и высокой переносицей, губы были аккуратными, тонкими. А ещё — высокий угол челюсти, придававший его личику некую хрупкость.

Первой мыслью МакГонагалл было то, что Гарри мог унаследовать эти черты от бабушек или дедушек. Будучи почётной гостьей на свадьбе юных Поттеров, Минерва познакомилась с обеими семьями. Но затем она вспомнила Поттеров — смуглых, с широкими, немного квадратными лицами. Родители Джеймса напоминали испанцев или даже цыган, хотя и имели только английские, ирландские и шотландские корни. Родители Лили же, наоборот, были светловолосы, вот только никаких горбинок на носах у них не наблюдалось — и миссис, и мистер Эванс оба были курносыми.

Однако мало ли от кого из родственников могли достаться такие черты лица? А, может, Лили Эванс вообще была удочерённой? Маггловские семьи часто так делали, иногда — даже не удосужившись узнать о происхождении ребёнка.

Ссадина на лбу Гарри зажила уже как пару часов назад, и теперь в его организме происходили только основные процессы — заживление костей и излечение сотрясения мозга. Поэтому МакГонагалл решилась стянуть бинты с его головы. Затем она ласково коснулась его волос и решила посмотреть, не осталось ли на лбу синяка — приподняла его чёлку, совершенно случайно, без какого-либо намерения разделила её напополам. И вдруг… Всего-то иначе уложенные волосы, всего-то прямой пробор, и в мальчике от Джеймса не осталось ничего. Вместо этого, с такой причёской Гарри внезапно стал похож на кое-кого другого. МакГонагалл замерла, поражённая внезапной догадкой.

Прежде, чем озвучивать свои подозрения кому-либо, профессор МакГонагалл решила понаблюдать за малышом Гарри со стороны, приглядеться к нему, как следует.

Как истинная гриффиндорка, с самого детства она отличалась вспыльчивостью и крутым нравом, и эти черты часто приводили её к беде. Одним из примеров была та самая роковая травма, после которой Дивная Минерва* (такая кличка намертво прицепилась к ней к четвёртому курсу и изменявшаяся недоброжелателями на Дикую Минерву) навсегда покинула спорт и полгода не могла сидеть не то что на метле, а на обыкновенной школьной скамье.

Такие черты характера, как терпение, рассудительность и осторожность МакГонагалл воспитала в себе годами позже. И теперь, подавив желание немедленно отправиться к Снейпу и, словно разъярённая львица, обвинить его во множестве грехов, она дала себе неделю на то, чтобы убедиться в своей правоте и принять решение.

Черноволосый, невысокий, с вечной привычкой сутулиться (словно он старался стать ещё меньше, чем был на самом деле), тихий, мечтательный — мальчик определённо напоминал Снейпа и внешне, и характером. По крайней мере, того Снейпа, которого МакГонагалл много лет назад впервые ввела за собой в Большой зал в числе десятков других первокурсников.

В Гарри было много от Лили. Например, он не терпел несправедливостей в любых проявлениях. До МакГонагалл доходили слухи о том, как малыш защищал своих друзей и других учеников от нападок слизеринцев или шуток старшекурсников. Однако сам его характер очень напоминал характер Северуса. Гарри был не просто упрям, он был просто несгибаем. И, к сожалению, чаще всего эта несгибаемость проявлялась на уроках зельеварения.

За первый же месяц Гарри умудрился три раза вступить в перепалку с… как теперь оказалось, со своим предполагаемым и вполне возможным отцом. До МакГонагалл доходили слухи о том, что эти двое могли препираться по несколько минут подряд, пока у профессора совсем не лопнет терпение, а у Гриффиндора — не кончатся баллы. Шуточное ли дело — два Снейпа в одном классе? На той неделе профессор даже выставил Гарри из класса и велел ему не возвращаться, пока тот не научится подобающе себя вести. Стоит ли говорить, что на назначенную отработку мальчик не явился, аргументируя это несправедливостью наказания?

Пока Гарри находился в больничном крыле, МакГонагалл навещала его два раза в день — перед началом уроков и вечером, перед сном.

— Как вы себя чувствуете, мистер Поттер? — спрашивала она, присаживаясь в трансфигурированное кресло рядом с его кроватью.

— Всё в порядке, профессор, не беспокойтесь, — каждый раз отвечал Гарри, хотя и дураку было бы ясно, что последствия сотрясения мозга до сих пор приносят мальчику неприятные ощущения.

— Послезавтра мадам Помфри разрешит вам… — она хотела была привычно назвать его «мистером Поттером», но прикусила себе язык. Всё-таки это скорее всего было ложью, а ложь Минерва ненавидела, — вернуться в спальню. Если вы будете себя хорошо чувствовать и сможете читать, в понедельник вернётесь к учёбе.

Мальчик тут же радостно улыбнулся. Было видно, что несмотря на плохое самочувствие, ему скучно лежать здесь без дела.

— Профессор, а на какой теме мы будем к понедельнику? Я дочитал до заклинания «Репарифарж», которое превращает предметы обратно. Мне читать дальше?

— К понедельнику мы пройдём только «Циркулярис», «Квадриус», «Триангулус»…

— «Ромбус», «Ректангулус», «Овалис» и «Цилиндриус»? Верно, профессор? — в зелёных глазах Гарри запрыгали очень знакомые смешинки.

«Деятельность и любопытство» — отметила про себя МакГонагалл и, мягко улыбнувшись, кивнула.

* * *

В понедельник Гарри уже был в классе. Он выглядел немного болезненным, но вполне жизнерадостно общался со своими друзьями — младшим Уизли и мисс Грейнджер.

— Прежде, чем практиковать заклинания форм, которые были заданы к сегодняшнему занятию, мы разомнёмся и трансфигурируем ножницы, — волшебной палочкой МакГонагалл дотронулась до деревянного ящика, стоявшего на учительском столе. Из него стали медленно вылетать и ложиться на парты ножницы для бумаги, — в ложку.

Дети засуетились, доставая палочки. Кто-то уже начал применять заклинания, ножницы некоторых начали превращаться, но ложка пока ни у кого не получилась.

— От вас не требуется менять состав металла, например, делать ложку серебряной, это программа третьего курса, когда мы уже изучим простейшую трансфигурацию. Главное — добиться той формы, которую будет удобно использовать для приёма пищи. Какое заклинание мы будем использовать?

Грейнджер, сидевшая на третьей парте впереди Гарри, тут же подняла руку. МакГонагалл заметила, как следом за ней дёрнулась и рука самого Гарри, но он почему-то передумал и сделал вид, что у него зачесался локоть.

— Да, мисс Грейнджер?

— Это заклинание «Лигулариус», поскольку «лигула» на латыни означает «ложка».

— Верно. Один балл Гриффиндору, — произнесла МакГонагалл, бросая ещё один внимательный взгляд на Гарри.

Через пять минут у доброй половины класса на столе лежало по довольно приличной ложке. У кого-то это была суповая ложка, у кого-то чайная или кофейная. У Невилла Лонгботтома, как всегда отличившегося оригинальностью, получились ножницы с двумя черпалами вместо лезвий. МакГонагалл не стала снимать баллов, с тех, чья трансфигурация сегодня не удалась, однако задала вопрос:

— Мистер Логнботтом, скажите мне, почему я дала вам задание трансфигурировать ножницы именно в ложку? Почему не в корзину?

Мальчик поднялся из-за парты и, бросив на профессора тревожный взгляд, опустил голову.

— Так легче… — пробормотал он себе под нос.

— Что вы сказали, мистер Лонгботтом? — переспросила МакГонагалл.

— Так легче, профессор. Мы… Ещё не учили, как превращать предметы в корзины.

Профессор с неудовольствием покачала головой и жестом велела ученику садиться.

— Кто ответит на мой вопрос. Конечно, мистер Логнботтом был отчасти прав… — она заметила, как тот вскинул голову, а в его глазах отразилось что-то похожее на благодарность. — Однако мы так и не выяснили, почему трансфигурация ножниц в ложку является такой простой.

МакГонагалл окинула взглядом класс. Было ясно, что никто не знал ответа. Мысленно сетуя на то, что современные дети напрочь лишены способности фантазировать и додумывать, она уже собиралась озвучить ответ сама. Как вдруг над партами гриффиндорцев взметнулась одна рука.

— Есть две причины, профессор.

Это был Поттер… Точнее, просто Гарри, сын Лили Эванс. За прошедшие дни Минерва уже привыкла называть его просто: «сын Лили Эванс».

— Да, мистер Поттер?

— Первая причина, наверное, в том, что мы не изменили металл. Оловянные ножницы стали оловянной ложкой…

— Верно, мистер Поттер, — кивнула МакГонагалл.

Ей вдруг смутно показалось, что в голосе малыша звучали знакомые интонации. Поттер говорил немного торопливо, будто бы между делом, не смотря в глаза. Но зато как уверенно, рассудительно. Как будто это он сейчас читал маленькую лекцию или же просто повторял материал, который негодные ученики забыли с прошлого занятия.

— Вторая причина — назначение. Или общий признак. Этого нет в учебнике, но я думаю… — Гарри сделал небольшую паузу, чтобы взглянуть профессору в глаза и понять, не навлёк ли он на себя какую беду неверным ответом. — И ножницы, и ложка — бытовой инструмент. Во всех упражнениях в нашем учебнике между предметами есть какая-то связь… Например, карандаш и лист бумаги. Они состоят из дерева… — увидев улыбку на лице МакГонагалл, Гарри всё же успокоился и продолжил. — Перо и веер, гвоздь и игла, стул и коробка…

В тот день в гостиной Гриффиндора Гарри встретили дружными аплодисментами и одобрительными похлопываниями по плечам. Рядовое ли дело — первокурсник за один урок смог заработать для факультета целых двадцать баллов!

* * *

К пятнице решение было окончательно принято. У МакГонаггал практически не осталось никаких сомнений о том, кого именно напоминал ей маленький Гарри — и чертами лица, и тем, как он держался и говорил, а более всего — характером. Он был упрям, и при этом чувствителен. Почти что беззащитен перед многими вещами. Он был закрытым, замкнутым, но при этом в кругу друзей он буквально расцветал. Он был мечтателен и часто пропускал мимо ушей важную информацию, но, будучи жадным до знаний, вскоре самостоятельно нагонял её.

Кроме того, понаблюдав за Гарри, МакГонагалл стала подозревать, что его опекуны, возможно, были к нему излишне строги. Во время уроков, отвечая, мальчик смотрел на неё чуть ли не со страхом. Конечно, на первых занятиях все первокурсники побаивались строгого профессора трансфигурации. Однако только два ученика сохранили эту нервозность к этому времени — Невилл Лонгботтом, чей дядя давно славился крутым нравом… и Гарри. Нужно было выяснить, в каких условиях жил мальчик до поступления в школу. Это было вторым делом, которым МакГонагалл собиралась заняться в ближайшее время. Первым же делом был Северус.

* * *

МакГонагалл редко спускалась в подземелья — самое холодное и сырое место в замке. Однако сейчас она не замечала никаких неудобств и ей было всё равно, что она забыла свой шотландский плед, завернувшись в который она часто ходила в дурную погоду, в своём кабинете. Во время ужина она довольно сухо сообщила Снейпу о том, что хотела бы поговорить с ним о некоем важном деле. «Мой кабинет в вашем распоряжении, Минерва, сегодня я работаю допоздна», — ответил он, даже не удостоив свою коллегу взглядом. Как будто чувствовал, что сегодня ему не поздоровится! Минерве казалось, что в тот момент ей хотелось придушить его. Однако тот гнев, который она испытывала сейчас, не шёл ни в какое сравнение с тем раздражением.

За последний час МакГонагалл снова сопоставила все факты и ужаснулась тому, каким негодяем оказался Северус. Во-первых, первым его грехом было неумение считать! Как можно было, зная дату рождения ребёнка, не удосужиться просто вычесть число девять? Во-вторых, если Северус догадывался о своём возможном отцовстве, как он мог быть таким равнодушным к мальчику? В-третьих, Северус спал с чужой женой! Хотя МакГонагалл не была религиозна и не верила в заповеди вроде «не желай жены ближнего твоего» и «не прелюбодействуй», она верила в нормы морали. И то, что сделал Северус, было просто ужасно! Бедный Джеймс, бедный наивный мальчик, он определённо не заслуживал этого!

— Добрый вечер, Минерва, — Снейп отступил назад и галантным (настолько, насколько он мог быть галантен) жестом пригласил МакГонагалл присесть.

— Добрый вечер, Северус, — пока что та старалась говорить беспристрастно.

— Чаю? — предложил он, однако суровое выражение лица коллеги выглядело совсем не подходящим к дружественному чаепитию. — Огневиски?

МакГонагалл, так и оставшись стоять, отрицательно покачала головой.

— Скажи мне, Северус… Обещай, что ответишь мне правду и только правду. Я всё равно уже обо всём знаю, так что буду тебе только благодарна, если ты не будешь врать…

Снейп нахмурился. Ему совершенно не нравилось происходящее, он снова ощущал себя студентом, который вот-вот получит выговор и отработку.

— Я бы никогда не стал лгать вам, Минерва, — ответил он, честно заглядывая в её сверкающие гневом, жёлто-зелёные глаза.

Сделав глубокий вздох и на мгновение прикрыв глаза, МакГонагал озвучила вопрос, который терзал её всё это время:

— Ты состоял в порочной связи с Лили Поттер осенью семьдесят девятого года?

В кабинете повисло напряжённое молчание. Казалось, даже камин, до этого весело и уютно трещавший, затих. Прошло, наверное, пару минут, прежде чем Снейп смог справиться с удивлением и наконец ответил:

— Конечно же нет, Минерва! С чего вы вообще это взяли?

Примечания:

*Marvellous Minerva

Пс-с-с! Прочитал? Напиши отзыв, даже маленький, он меня очень порадует.)

— Ты состоял в порочной связи с Лили Поттер осенью семьдесят девятого года?

В кабинете повисло напряжённое молчание. Казалось, даже камин, до этого весело и уютно трещавший, затих. Прошло, наверное, пару минут, прежде чем Снейп смог справиться с удивлением и наконец ответил:

— Конечно же нет, Минерва! С чего вы вообще это взяли? — почти что прорычал Северус, вцепляясь в спинку своего кресла так, что его пальцы побелели.

Кровь тяжело застучала в висках. Сначала он не мог поверить тому, что услышал, но затем на смену недоумению пришло раздражение, которое быстро переросло в настоящую ярость.

— Мне кажется, твоя память тебе изменяет, Северус! Я была о тебе лучшего мнения! — глаза МакГонагалл уже метали молнии. Было видно, что она больше не может сохранять спокойствие — слишком долго она сдерживала свой праведный гнев. — Если уж ты натворил дел, так не будь трусом и признай это. Настоящий мужчина никогда бы…

— Минерва! — в голосе Снейпа прозвучали стальные, угрожающие нотки.

Именно так он обычно говорил с учениками, перешедшими границу, отделяющее недостойное поведение от ужасающего. Но ещё никогда в жизни он не позволял себе говорить так с МакГонагалл, неважно, была ли она ещё его преподавательницей или уже коллегой.

— Я предпочитаю не давать попусту обещаний и клятв. Но поскольку наш разговор уже принимает обвинительный и… — он сделал паузу, — оскорбительный тон, я могу дать слово… Я могу поклясться, что я не состоял ни в каких интимных отношениях с Лили Поттер. Мне достать палочку или вы хотите засвидетельствовать мою клятву своей?

Чёрные глаза Снейпа метали молнии. МакГонагалл несколько секунд недоверчиво всматривалась в них, обдумывая его слова. Северус вовсе не выглядел оправдывающимся или лгущим. Наоборот, всё в его облике выдавало в нём искренне возмущённого, обиженного человека. Его гордость была задета, а МакГонагалл знала, что резче всего Снейп реагировал, если задевались его достоинство и честь. Было ли тому виной его полу-аристократическое происхождение или же те насмешки, которым он подвергался в годы своей юности, сказать было трудно.

— Нет, не нужно, — сказала она немного погодя. — Я верю тебе, Северус. Но тогда у меня нет никакого объяснения…

— Объяснения чему? — Снейп раздражённо прищурился. Было видно, что его терпению скоро придёт конец.

— Тому, почему мальчик — вылитый ты в детстве, — полушёпотом произнесла МакГонагалл, глядя, как глаза Снейпа во второй раз расширяются от удивления.

* * *

Иногда случается так, что родители, обеспокоенные сохранностью и благочестием своих деток, нарочно ограничивают круг их общения. Стоит чадам вырасти из пелёнок, а затем и пойти в школу, всему неправедному объявляется настоящая война. Так матери вдруг запрещают своим дочерям возиться с мальчишками, отцы стыдят сыновей за привязанность к подругам, с которыми те совсем недавно копошились в песочнице, не особо заботясь о каких-то там предрассудках. Друзей, по прискорбному стечению обстоятельств, принадлежавших к разному полу, разлучают, не выпускают во двор в одно и то же время или же запугивают наказаниями, опасаясь, как бы между теми не вспыхнули совершенно неуместные, не дружеские чувства.

Дети из семей, где царит подобная строгость, частенько вырастают замкнутыми и относятся к противоположному полу с предубеждениями, а потому поддаются соблазну довольно поздно.

Также встречаются взрослые, которые, наоборот, смотрят на подобное сквозь пальцы. Немногие родители осознают необходимость разговаривать со своими детьми о половых отношениях не только в раннем возрасте, но и вообще. Они закрывают глаза на то, с какой быстротой малыши превращаются в подростков. Стыдятся затрагивать эту тему, до поры до времени успокаивая себя мыслями о том, что их детки ещё слишком малы и серьёзный разговор может подождать год-другой. Стоит ли говорить о том, что чаще всего правда оказывается куда менее радужной?

<Именно это в конце концов и случилось с Лил Эванс и Севом Снейпом, жившими в соседних домах Паучьем тупике в манчестерском городке Коукворте.

Щедро одарённые магическими способностями, они были единственными юными волшебниками в округе, однако познакомились только, когда обоим стукнуло десять. Нет, конечно же, они видели друг друга в Коуквортской школе и на улице, да и их семьи были знакомы. Но первый их разговор произошёл всего за год до того, как им было суждено отправиться в Хогвартс.

Севу и Лили понадобилось провести наедине всего день, чтобы стать настоящей неразлучной парочкой. С тех пор их редко видели по одиночке — они были вместе и в школе, и после неё, пропадали в полях и близлежащем лесу на выходных, зимой просиживали часы в местной читальне. Причём книги, которые они читали друг другу вслух, они приносили с собой. Как будто в Коуковортской библиотеке было мало интересной литературы!

Взаимоотношения их строились на трёх незыблемых вещах: безграничном доверии, выражавшемся в полном отсутствии секретов между ними, магии, которая была их общей тайной, которую они хранили от других детей, а также… очень специфичных шалостях, которыми они занимались вдали от глаз взрослых с первого года их знакомства.

Никто не объяснял им, что эти их приятные забавы неправильны или вредны, никто никогда не посвящал их в подробности отношений между полами. Они не знали ничего ни о любви, ни о сексе. Однако это не мешало им сначала учить друг друга целоваться, а затем удовлетворять своё любопытство, заглядывая друг к другу под одежду. Ребята не забыли про свои шалости и тогда, когда пришло время оставить Коукворт и отправиться на Хогвартс-экспрессе в северную Шотландию. Несмотря на то, что учились они на разных факультетах и обрели новых друзей, их маленькая, уютная тайна всё ещё тянула их друг к другу.

Лили, всё ещё скучавшая по дому, чувствовала себя лучше в нежных объятиях своего друга. Её Сев же льнул к подруге, как льнут маленькие котята к человеку, от которого впервые получили миску молока и немного ласки. Когда было тепло — осенью или весной — они встречались после уроков и уходили к озеру или к валунам за теплицами, чтобы погреться на солнышке. В холодное время года же им приходилось прятаться от посторонних глаз в тёмных углах библиотеки и пустых тупиковых коридорах. Благо, замок был огромен, и в нём всегда было пару свободных местечек для пары друзей.

Вопреки ходившим о неразлучных Лили и Севе слухах, они не были влюблены. Их дружба не осквернялась никакими «глупыми чувствишками», как они договорились называть любовь, высмеивая своих однокурсников и их детские романтические драмы. За Лили ухаживало множество мальчишек, и за несколько лет Сев ни разу не позволил себе публично или наедине выразить ревность или недовольство. Лили же откровенно говорила, что если у него и появилась бы какая-нибудь девушка, ей было бы совершенно всё равно.

С годами детские шалости становились всё серьёзнее и серьёзнее. Любопытство разбирало, а полученный опыт требовал дальнейшего развития навыков. Всё случилось на Рождество 1975-го, когда друзья договорились не возвращаться в Коукворт, а остаться в Хогвартсе. Они планировали начать усиленную подготовку к СОВ, потренироваться в Трансфигурации вдвоём, а Лили даже пообещала воспользоваться своим очарованием и уговорить Слизнорта дополнительно позаниматься с ними Зельями. В ответ Северус дал торжественное обещание все каникулы не писать писем никому из своих противных друзей, а в особенности Малфою. Стоит ли говорить, что своё обещание сдержал только Северус, и за все каникулы они не написали ни одного конспекта и не сварили ни одного зелья, полностью увлёкшись друг другом?

Полгода понадобилось Северусу, чтобы вымолить у Лили прощение. Не то, чтобы она сильно переживала из-за его жестоких слов. Знала — у Сева всегда был вспыльчивый отцовский характер, и в критические моменты (особенно, когда на него нападали и он чувствовал себя беспомощным) он мог сказать лишнего. Однако дело было в том, что Северус оскорбил Лили публично, и сразу после этой прилюдной ссоры гриффиндорка сообщила всем своим подругам о принятом решении: никогда больше не общаться с гадким слизеринским выскочкой.

Именно поэтому они на шестом курсе стали встречаться в тайне. Лили брала от Северуса своё, а тот был рад снова почувствовать себя нужным. Конечно, полного доверия между ними не было, но они слишком привыкли друг к другу, чтобы так жестоко разорвать связь, согревавшую их годами. Они выросли вместе, их чувственность была взращена друг другом и друг для друга.

Спустя годы Северуса мучили только два вопроса. Первый — как Лили не забеременела от него в школе? Они не пользовались ни маггловскими штуковинами в упаковках, ни зельями, да и, честно говоря, думать не думали о предохранении, а никто из взрослых не догадался напомнить им о таких вещах.

И если первый вопрос не вызывал никаких чувств, кроме облегчения, то второй вопрос мучил Северуса долгие годы. Как у них получилось разорвать эту многолетнюю, крепчайшую связь, как только Лили обручилась с Джеймсом? Нет, Северус не питал иллюзий о том, чтобы когда-то стать спутником жизни своей подруги. Лили была романтична по своей натуре, к концу школы она забыла про прежнее презрительное отношения к «глупым чувствишкам» и гуляла с несколькими парнями. Но отношения ни с одним из них не меняли того факта, что к своему телу она подпускала только Северуса. И вот в её жизни появился Джеймс, а на её тонком безымянном пальчике — дорогое бриллиантовое колечко, и тайные встречи с другом детства резко прекратились.

А самое странное и подозрительное было то, что Северус абсолютно не помнил, был ли у них с Лили какой-то прощальный разговор с объяснениями. Он помнил их последний март, помнил тайные встречи в магическом Лондоне, поцелуи в тёмном переулочке, то, как после этого они сидели за разными столиками в каком-то кафе, пили что-то и весело поглядывали друг на друга… За этим было воспоминание о помолвке Лили. Тогда об этом судачили на каждом шагу — наследник огромного состояния, единственный сын Поттеров, чистокровный волшебник собрался жениться на нищей магглорождённой. Какой тогда был скандал! Северус помнил, что сообщали ему их общие знакомые, помнил, как однажды встретил Джеймса в Паучьем тупике и безумно хотел с ним подраться… Вот только Лили в этих воспоминаниях не было. Словно бы она исчезла на те годы — между помолвкой с Джеймсом и днём её смерти. Словно бы её… вырезали из его памяти.

* * *

— Северус! — громко позвала его МакГонагалл.

Уже пару минут Снейп стоял, потерянно глядя перед собой. Было похоже, что он ушёл далеко в свои мысли и не спешил возвращаться к беседе.

— Северус! — позвала она снова, на этот раз крепко сжав его руку.

Тот наконец поднял голову, в его чёрных глазах плескались растерянность и странная печаль. Такое выражение лица снова делало его похожим на того маленького мальчика, которого она много лет назад ввела в Большой зал в числе первокурсников 1971-го года. МакГонагалл мягко улыбнулась, но затем постаралась придать своему голосу серьёзности и даже строгости.

— Ты сказал, что можешь поклясться, что… — она замялась, — не состоял ни в каких интимных отношениях с Лили Поттер. Верно?

Северус молча кивнул.

— Но можешь ли ты поклясться, что не состоял в таких отношениях… с Лили Эванс?

Вместо ответа Снейп просто рухнул в своё кресло и, ссутулившись, закрыл лицо руками.

— Я ничего не понимаю… — тихо прошептал он.

— Если судить по всем видимым признакам, это Обливиэйт. Причём, выполненный довольно качественно, — сообщил Северус МакГонагалл во время их вечернего чаепития.

Обыкновенно он предпочитал проводить вечера за работой у себя в кабинете за проверкой эссе или в лаборатории в личных комнатах. Порой он даже позволял себе поспать несколько часов, однако последние дни никак не располагали к спокойствию и отдыху. Но вот уже двое суток он не мог найти себе место, не мог сосредоточиться ни на одном деле.

Основы для простейших зелий не получались, а эссе проверялись на сплошные «Превосходно» и «Выше ожидаемого». В его голове роились мысли, вопросы, предположения, от которых в одиночестве не было никакого спасения. Именно поэтому сегодня он предпочёл своим комнатам маленькую уютную гостиную профессора МакГонагалл, а огневиски или собственноручно сваренным травяным настойкам — крепкий ромашковый чай с успокоительным эффектом.

— Да, я пришёл к тому же выводу. И я не думаю, что я смогу взломать этот блок… Конечно, я попытаюсь, но… — Северус не договорил.

Он нервно отхлебнул из чашки и, обжёгшись, зло фыркнул. МакГонагалл покачала головой.

— Это опасно и неэффективно. Конечно, я не умаляю твоих способностей, ты превосходный легиллимент, но здесь необходима посторонняя помощь, — проговорила она с некой опаской.

— Мунго? — Снейп грохотнул чашечкой по блюдцу, чай немного расплескался. — Ни за что! Я лучше ошибусь и лишу себя разума сам, чем позволю этим криворуким имбецилам прикасаться к моему сознанию! Это исключено!

МакГонагалл снова покачала головой и понимающе улыбнулась.

— Никакого Мунго, Северус… У меня есть один знакомый. Он очень помог мне после… — на мгновение она застыла, по её лицу скользнула тень.

Северус не мог припомнить всех подробностей, но знал, что много лет назад Минерва потеряла любимого мужа при трагичных обстоятельствах. Снейп всегда восхищался внутренней силой этой женщины, и сейчас ему стало стыдно за свою вспышку гнева. МакГонагалл предлагала ему помощь несмотря на то, как тяжело ей было касаться прошлого. А он даже не захотел терпеливо выслушать её до конца.

— Да, Минерва? — отставив блюдце с чашкой на столик, он протянул руку и мягко накрыл ей ладонь МакГонагалл.

— Он однажды очень помог мне. Сейчас он уже не практикует… Давно на пенсии, сам понимаешь. Но я думаю, что для меня он сделает исключение. Я напишу ему сегодня же. Конечно, — она заглянула Северусу в глаза, — если ты хочешь ворошить прошлое.

— Почему вы полагаете, что я могу не хотеть?

— Я не знаю, кто и зачем сделал это с тобой. Но возможно, у него или… у неё были добрые намерения? То, что ты мне рассказал, не производит впечатление трагедии или драмы. Возможно, тот, кто наложил на тебя Обливиэйт, постарался вырезать все плохие воспоминания?

Северус перевёл взгляд на огонь. Он ещё раз прокрутил в голове все те картины, которые остались в его памяти. МакГонагалл была права, все они были исключительно светлыми, а даже если и слегка печальными — никакой трагедии там не было. Это очень резонировало с теми ощущениями, которые испытывал Снейп, вспоминая о самой Лили. Что-то терзало ему сердце, что-то, что не относилось к смерти дорогой подруги.

У Северуса перехватывало дыхание, а в горле вставал ком. Это было похоже на обиду, какой мы её испытываем ещё в детстве — горькую, яростную и очень жгучую.

— Я хочу знать правду, — наконец выдавил он из себя.

МакГонагалл понимающе кивнула. Зачарованный чайничек добавил кипятка в полупустые чашки, пролетел мимо Снейповского носа и бесшумно опустился на столик.

— А что насчёт Гарри? — спросила она спустя пару минут молчания. — Жестоко будет ничего ему не сказать. Ему нужен отец.

— У него есть приёмный отец, — процедил Снейп сквозь зубы. — У него есть приёмные родители. Зачем наносить ребёнку лишнюю травму?

— Они не его родители, они его опекуны, — он мягкого, понимающего тона МакГонагалл не осталось ни следа, теперь она говорила уверенно и даже сердито. — Я говорила десять лет назад и говорю сейчас — эти магглы ужасны.

— И чем это они ужасны? Недостаточно… волшебники? — возмутился Северус в ответ. —Если вы запамятовали, Минерва, Лили была магглорождённой! И маггловоспитанной!

— Ты не понял меня, Северус. Их вина не заключается в том, что они магглы. Я знала множество прекрасных магглов. Мне даже иногда кажется, что в большинстве своём они немного мягче, чем родители-волшебники. Но что касается опекунов Гарри… — МакГонагалл замялась.

Снейп почувствовал, что она хочет высказать какое-то предположение, но то ли не может подобрать правильных слов, то ли не может решиться на какое-то обвинение.

— Минерва, если у вас есть какие-то подозрения, я прошу их озвучить, — отстранённым тоном произнёс Северус.

Внешне он был спокоен, но внутри у него поднималась буря. «Неужели несчастливое детство передаётся от отца к сыну, и ничто не может снять этого проклятье, даже опекунство других людей?», — думал он, всматриваясь в бледное лицо МакГонагалл.

— Эти магглы могли быть с ним излишне строги. И, вполне возможно, даже жестоки. Мальчик кажется совершенно нормальным, но относится с недоверием к взрослым. Я уже видела это… — МакГонагалл виновато взглянула Снейпу в глаза и, замявшись, продолжила, — у некоторых детей.

Северус поморщился и отвернулся. Несмотря на то, что ни прежде, ни сейчас он не испытывал никаких тёплых чувств к сыну… Лили, мысль о том, что мальчик мог подвергаться такому же отношению, как и он сам, приводила Снейпа в ярость.

Несмотря на то, что мать Северуса была доброй и заботливой, она редко оказывалась рядом, чтобы защитить сына от нападок и нападений отца. Тобиас Снейп был суровым человеком с очень крутым нравом. В нём текла горячая цыганская кровь, а немцы во Вторую мировую хорошенько отбили ему остатки мозгов, потому в гневе он был страшен. Немногословный в обычное время, он мог часами поливать сына и жену грязью, стоило ему напиться. А если в пьяном угаре он пускал в ход кулаки, то на помощь могла пройти только трансгрессия. Стоит ли напоминать, что ребёнку такая магическая роскошь не была доступна?

— Минерва, я доверюсь вашим опыту и чутью, — спустя долгие минуты молчания заговорил Северус. — Мальчик ведёт себя, словно на него поднимали руку?

МакГонагалл кивнула.

— Да, скорее всего.

— Если это подтвердится, он больше не вернётся к этим… — Северус не смог произнести слово «людям». — Не имеет никакого значения, в каком биологическом родстве мы находимся, речь идёт о безопасности ученика этой школы. С остальным мы разберёмся потом…

Минерва смотрела в ожесточившееся, бледное лицо Северуса. Огонь бросал по комнате подрагивающие отсветы, и поэтому казалось, что в чёрных глазах Снейпа полыхает настоящее адское пламя. Несмотря на всю скупость его тона, МакГонагалл чувствовала: Северус сроднился с мыслью о том, что маленький Гарри — его рабёнок, и он будет бороться за своего сына не на жизнь, а на смерть. Он не допустит, чтобы его мальчик хотя бы в какой-то степени подвергался жестокости.

— Я отправлю сову, а ты, Северус… — МакГонагалл снова бросила взгляд на его суровое лицо. — Тебе необходимо отдохнуть.

— Да, Минерва, — глухо отозвался Снейп, поднимаясь из кресла и отставляя чашку на столик. — Спокойной вам ночи.

Он остановился уже в дверном проёме и обернулся.

— Благодарю вас. За… — он замолчал и, видимо, не подобрав нужных слов, просто повторил: — Благодарю.

По выражению лица Северуса, по его порывистым движениям МакГонагалл поняла — последнее, что он собирается делать этой ночью — это отдыхать.

* * *

— Необязательно было отрезать целую прядь, можно было пару волосков, — бросил Северус через плечо маленькому ушастому существу, стоявшему у входа в лабораторию. — Главное, чтобы мальчик не заметил.

На столе рядом с кипящем котлом лежал белый платок, а на нём чернел срезанный локон.

— Мальчик не заметить. Мальчик лохмат и даже не смотреться в зеркало! — тоненьким голоском проговорил эльф, начав обеими руками выкручивать себе уши. — Ваззи виноват, господин профессор? Ваззи накажет себя!

— Не нужно, глупый ты эльф, — грубовато огрызнулся Снейп, не отрывая взгляда от котла и старательно вглядываясь в мутноватую поверхность зелья. Над котлом вился густой пар. — Прочь с глаз моих! Ты мне больше не нужен сегодня.

От входа раздался тихий хлопок — эльф исчез. Северус остался один.

— Давай же… — пробормотал он себе под нос, берясь за черпак и начиная медленно помешивать зелье по часовой стрелке.

Кипящая жидкость наконец приобрела серебристый оттенок, и Снейп погасил огонь. Подрагивающими пальцами он отделил несколько волосков от лежащей на платке пряди, бросил их в котёл и затаил дыхание. Сначала ничего не происходило, серебристое зелье продолжало остывать, над ровной поверхностью поднимался дымок.

От напряжения у Северуса, склонившегося над рабочим столом, болели мышцы шеи и спины — он работал над зельем всю ночь и очень устал. И всё-таки, несмотря на изнеможение, он чувствовал нервное возбуждение и волнение. Его сердце, казалось, сейчас проломит грудную клетку — с такой силой оно билось…

И вот это произошло. Такое долгожданное, такое ожидаемое, это оказалось правдой, к которой Северус оказался не готов. За пару секунд из серебристого зелье стало сначала бледно-розовым, а затем окрасилось в пурпурно-красный.

Взмахом волшебной палочки Северус очистил котёл и заставил ингредиенты закрыться в баночках и убраться на стеллажи, затем он неторопливо погасил свечи и вышел из лаборатории. В гостиной он бессильно опустился в кресло и прикрыл глаза.

Мысли в голове путались, роились и гудели, а среди них одна выделялась красной нитью, беспокоила сильнее, звучала громче других:

«Он мой сын».

— Затронуты довольно обширные участки памяти, причём заблокированы воспоминания, связанные с одной, определённой… стороной вашей жизни, мистер Снейп. Обливиэйт, никаких сомнений. К тому же выполненный искусно. Преступник определённо знал, что делает.

Северус одновременно почувствовал облегчение и тревогу. Его собственные предположения подтвердились, но чем больше прояснялось в этом странном деле, тем больше появлялось вопросов. Пока что самым главным из них был вопрос: «кто?». За ним следовали вопросы «зачем?» и «когда?».

Несмотря на настороженность и заведомый скептицизм, сейчас Северус мог сказать — человеку, сидевшему в кресле напротив, можно было доверять. Чутьё (в отношении людей редко его подводившее) подсказывало Снейпу, что этот «хороший знакомый» МакГонагалл, сведущий в легиллиментической терапии и специализирующийся на работе с человеческой памятью, был настоящим профессионалом.

Во-первых, он был очень стар и обеспечен, что в теории лишало его соблазна поживиться за счёт обмана. Во-вторых, его манера держаться была напрочь лишена услужливости или ужимок — старик был равнодушен ко всему кроме своего дела, скуп на слова и надменен. В-третьих, он был полукровкой полурусского происхождения и,

вопреки (предположительно аристократическим корням) предпочитал обращение «мистер» любому другому. Фамилия его была Головин.

— Когда мы приступим к терапии? — спросил Северус напрямую.

Интерес, любопытство и смущение мучили его. Не знать, не помнить чего-то столь интимной и одновременно важной части своей жизни было просто невыносимо.

— Мы уже приступили, — ответил Головин. — Его английский был безупречен, а лёгкий акцент со временем стала скрывать старческая неторопливость. — Мы выяснили, что ваши подозрения оказались верны. Это значит, что клиническая картина лучше, чем я мог предположить сначала. Некоторые пациенты не могут ни только воссоздать в памяти картины прошлого, но и построить логические цепочки, связанные с ними.

— Да-да, заклинание невспоминания… Вариант отвлекающих чар, — пробормотал Северус.

— Вы уже начинаете вспоминать. Раз ваш разум преодолел эту при=еграду, он преодолеет. Мистер Снейп, вы ведь практикующий легиллимент?

— И окклюмент.

— Это-то вас, предполагаю, и спасло. Скажу честно, работы предстоит много. Но если бы я делал ставку… — Головин слегка усмехнулся, его глаза под по-старчески тяжёлыми веками засверкали совсем не старческим огнём. — Да, ставку на конечный результат терапии… То я бы ставил на то, что, получив толчок, ваше сознание само сбросит с себя эти оковы.

Северус внимательно слушал каждое его слово.

— Такое уже случалось в вашей практике? — спросил он.

Головин молча покачал головой.

— Тогда почему вы так уверены в том, что у меня хватит на это сил? — нахмурился Снейп. — Хотите испытать на мне свою силу убеждения? Я предпочитаю верить голым фактам и статистике, а не вдаваться в различные теории.

— Тот мальчик, которого я видел… — тихо начал старик. — Такой маленький, темненький… Тот, что дерзил вам на уроке… Это ведь ваш сын, верно?

Теперь уже пришла очередь Северуса не находить слов для ответа. Он чувствовал, что пока что не может произнести это вслух перед другими, а потому он лишь кивнул.

— Вы не сможете принять его, пока не узнаете всю правду. Такой уж вы человек, мистер Снейп. Но и не принять его вы не сможете.

Северус хотел было возразить. Он хотел сказать этому старику: «Нет, вы неправы. Я столько лет жил без этого мальчишки, чужого, чужеродного мне ребёнка! И проживу ещё!». И всё же Северус чувствовал — с того момента, когда он увидел, как зелье родства окрашивается в алый, когда он получил прямое доказательство своего отцовства, что-то в нём изменилось. Сломалось ли или, наоборот, зажило, он пока понять не мог.

— А теперь приступим. У нас много работы… — прервал его размышления Головин.

Он снова взялся за волшебную палочку, до этого лежавшую на подлокотнике кресла.

— Приступим, — ответил Снейп, внутренне готовя себя не сопротивляться проникновению в свой разум.

* * *

Это случилось гораздо раньше и быстрее, чем предполагал каждый из них.

Головин утверждал, что по прошествии нескольких дней память начнёт давать некие подсказки, и у Снейпа могут появляться различные ощущения, предчувствия, дежа вю или даже видения. Снейп же предполагал, что, опираясь на ощущения и предчувствия, путём логических рассуждений он сможет разгадать эту загадку. Но в его случае всё пошло не по плану. Уже на третью ночь заблокированные воспоминания дали о себе знать. Они, перемешанные, смазанные, приняли форму снов.

* * *

Поздний февраль дождлив, ветер забирается под одежду, холод пронизывает до костей. Замёрзший, в сырой, порванной мантии он бродит по кладбищу, освещая себе путь Люмосом.

Этот день он всё ещё помнил, этого воспоминания его никто не лишил.

Час назад он был освобождён из зала суда, с него были сняты все обвинения. С него и многих других. И вместо того, чтобы принять приглашение Люциуса и оказаться в гостеприимном Малфой-мэноре, впервые за месяц сытно поужинать и принять горячую ванну, он рыщет среди могил, пытаясь найти ту самую…

Зачем ему это нужно, он не знает. Словно бы тому, что Лили мертва, нужно ещё какое-то подтверждение. Словно бы, если он увидит каменную плиту с выбитым на ней заветным именем, что-то, мучившее его столько недель, наконец закончится, а боль утраты утихнет.

— Чёртовы идиоты… — шепчет Снейп несколько минут спустя, стоя перед памятником троим Поттерам. — Она бы посмеялась…

* * *

Это кажется бредом сумасшедшего. Нет, он ни за что бы не пошёл туда, даже если бы она пригласила!

Он сидит на церковной скамье в последнем ряду. Знает — он под оборотным, и целый бутылёк с зельем припрятан в кармане парадного костюма. Старого, отцовского, откопанного в пыльном шкафу и кое-как приведённого в порядок. Ему самому костюм безбожно велик, но вот этому магглу, волос которого он добыл вчера вечером, в самый раз.

Гостей много — Поттеры устроили роскошную свадьбу, и даже согласились заменить магический обряд на венчание в церкви — из уважения к родителям невесты.

Северус не рассматривает ни праздничные украшения, ни людей, ни цветные витражи с библейскими сюжетами. Он ждёт, не желая упустить мгновения, когда двери церкви отворятся, и наконец в сопровождении отца войдёт она.

Лили — свет, радость и тепло. Он смотрит на неё — сияющую, в белоснежном платье с длинными рукавами и полупрозрачными кружевами, в смешной шляпке, сверху которой небрежно наброшена фата. Смотрит, и не может оторвать сделать ни вдоха, не может шевельнуться, словно бы в него бросили детским заклинанием «Замри».

Она проходит мимо, и старик Эванс медленно, шаг за шагом уводит её прочь — к алтарю, где её уже ждут трое: проклятый Поттер, его друг Блэк и священник.

Именно в этот миг Северус впервые в своей жизни ощущает невыносимое, жгучее чувство потери. Теперь он знает, что такое ревность.

* * *

— Ты ведь прекрасно понимаешь, Сев. Моя мама права — у меня в волшебном мире нет совершенно ничего. Ты сам такой же…

Они, полностью обнажённые, лежат в обнимку на узкой, одноместной кровати в спальне Лили. Обстановка здесь детская, наверное, ремонта здесь не делали с тех пор, как младшая дочка уехала учиться в Хогвартс.

— Понимаю, — шепчет Северус, пропуская спутавшиеся, тёмно-рыжие пряди через пальцы.

— Вот предложи тебе Поттер идти за него замуж… — улыбается Лили. Ей щекотно, и она морщит нос.

— Ну-у… — тянет Снейп. — Вот когда предложит, тогда и подумаю.

Шутка выходит не смешной, и Северус решает заговорить о чём-то серьёзном.

— Любишь его? — смотрит в зелёные, с поволокой усталости глаза.

Лили задумывается на секунду, а затем на её зацелованых, припухших губах расцветает улыбка.

— Люблю. И он меня любит, кажется.

* * *

Они встречаются тайно от Поттера. Тот избавился от очков, подлечил себе глаза, но от слепоты не избавился. Свидания стали редкими, короткими, но от этого ещё интереснее, а ощущения ещё острее.

Маггловский отель, что может быть пошлее этого дрянного места?

— Это в последний раз.

— Ты говорила это и в прошлый, и в позапрошлый… — улыбается Северус, садясь на постели.

Лили — на краешке кровати, к нему спиной. Поводит плечами, на которые наброшены лямки бюстгальтера. Северус понимает без слов, и, ни на секунду не замешкавшись, застёгивает.

— Теперь всё иначе, — шепчет она, не оборачиваясь. — Я с ума схожу который месяц, спать перестала.

Снейп молчит. Они говорили об этом столько раз, что несказанных слов уже не осталось.

— Я какая-то неправильная. Говорила же Туни… — она встаёт, наклоняется, чтобы в полутьме нашарить свою одежду на полу. — Ненормальная, странная, всё у меня, не как у людей.

Северус молчит. Смотрит, как она одевается, потом провожает её до двери. Хочет поцеловать — искренне и нежно — в щёку, но целует в губы — с привычной напористостью.

— Не жди.

— Ну, ты же сказала. Не буду.

Проходят дни, недели. Северус слишком уважает решение Лили, чтобы надоедать ей письмами.

* * *

— Ты сам не свой, уже который месяц… — говорит ему Люциус, покачивая янтарную жидкость в бокале.

Он сидит в соседнем кресле, протянув длинные, изящные ноги к каминной решётке. Протопить такую каменную громадину полностью невозможно, и даже в жилых комнатах всегда немного прохладно.

— А чей я тогда? Если не свой, чей я? — фыркает Снейп.

Северус безбожно пьян. Он еле ворочает языком, от огневиски уже мутит, но рука будто бы сама по себе подносит бутылку к губам.

— Чей-то ещё, друг мой, — в тоне Малфоя слышится странная задумчивость, но Снейпу нет до этого никакого дела. — И это мне не нравится.

Люциус поднимается из кресла и, чуть пошатываясь, подходит к нему, замирает. В его взгляде — что-то жуткое, решительное, и Северусу это кажется смешным. Он хихикает. Его пальцы слабеют. Бутылка с тихим стуком падает на пол, а по старинному узорному ковру расплывается тёмное пятно. Северус безбожно пьян. Он роняет голову на грудь и прикрывает глаза, погружаясь в пьяное, тёплое марево сна.

Умело не выказывая настороженности и незаметно нащупывая древко палочки в рукаве домашнего халата, Люциус пригласил друга в свой кабинет. Он чувствовал — такие поздние (или же ранние — зависит от того, ложились ли вы уже спать) визиты не заканчиваются мирным чаепитием. А сотрясать стены и бросаться заклинаниями лучше подальше от комнат жены.

Северус был вне себя от ярости, и в отличие от Малфоя, даже не пытался скрывать своего состояния. Как только заглушающее и запирающее оказались произнесены, Снейп зашипел — тихо, угрозливо, совсем по-змеиному:

— Я всё знаю. И мне нужен от тебя честный ответ. Почему, Люциус?!

— Северус, друг мой… — Малфой криво улыбнулся, следя за каждым движением своего гостя. — Я совершенно не понимаю, о чём…

Договорить он не успел. Они выхватили палочки почти одновременно, но Снейп дёрнулся первым — рванул вперёд, и в следующее мгновение Люциус почувствовал, как острый кончик древка упёрся ему в шею, чуть левее кадыка — там, где можно было нащупать сонную артерию.

— Мне применить к тебе Легиллименцию? — зашипел Северус, и его дыхание защекотало щёку Малфоя. — Или подождать, пока ты признаешься мне под Круцио? Ночь долгая, и я никуда не спешу сегодня…

Несколько секунд Люциус медлил, видимо, припоминая, сколько всевозможных тёмных заклинаний знает его жадный до магических наук друг. Затем он осторожно дотронулся до плеча Северуса и ответил:

— Раз уж ты никуда не спешишь… — он нервно облизал губы. — Я отправлю эльфа за вином? Ради такого разговора можно продолжить славную традицию юности разворовывать погреба Абраксаса.

Чёрные глаза напротив всё ещё сверкали недоверием, но Северус всё же убрал палочку и отошёл на два шага.

— Ты не против парадной гостиной? Все жилые спальни заняты — сам понимаешь, семья всегда гостит некстати.

— Сёстры Блэк?

Люциус кивнул и раздражённо скривился:

— С мужьями…

* * *

— Помнишь, как нам попало за ту дюжину бутылок? — Малфой откупорил вино. Бутылка покачнулась в воздухе и стала разливать своё содержимое в бокалы на столике.

— Да, помню… — глухо отозвался Снейп.

Он сидел в кресле, ссутулившись, словно на его плечах в прямом смысле лежал тяжёлый груз. В ногах у него спала оленья борзая — существо очень большое, тяжёлое, лохматое, но совсем не грозное. Вторая такая же собака свернулась на ковре ближе к Люциусу. Псы эти первоначально использовались для охоты, но вот уже много десятилетий в Малфой-мэноре они обитали в жилых в комнатах и служили только как грелки-компаньоны.

Тепло камина и ласка спящего рядом зверя, потрескивание дров, покачивающиеся языки пламени, блики и тени, бегавшие по комнате, тихий голос Люциуса… всё это не успокаивало. Северус был в бешенстве, а ещё он нервничал. Больше всего на свете он ненавидел быть в незнании. Не знать чего-то важного означало быть беспомощным, словно оказаться слепым перед зрячим и вооружённым противником.

Люциус… Снейп всегда считал его своим другом. Близким ли? У него не водилось по-настоящему близких друзей, тех, кому можно было довериться целиком и полностью. Но долгие годы Малфой оставался другом ближайшим. Теперь же в кресле напротив сидел даже не приятель. Это был враг, негодяй, предавший доверие Северуса. Лишивший его возможности обрести… семью? Снейп сам мысленно поразился такой мысли. Он и семья (пускай и такая маленькая, состоящая из двух человек — его самого и ребёнка) были несовместимы. И всё-таки… Он предпочёл бы самому сделать этот выбор. Самому позаботиться о благополучии собственного сына.

«А если бы я помнил всё, что было между нами… смог бы спасти её?» — спросил Северус сам себя. Ответа он не знал. «Да»? Смог бы? Жить с осознанием того, что своевольное решение Малфоя стало губительным для Лили — это было страшно. «Нет»? В таком случае оставалось признать — Люциус оказался прав, лишив его памяти. Лили, мёртвая Лили, долгие годы оставалась для Северуса всего лишь мёртвой подругой детства. Мёртвой бывшей любовницей. Мёртвой чужой женой. Мёртвой матерью чужого ребёнка.

— …Говоря начистоту, мне стало тебя жаль. Ты бы видел себя со стороны тогда, Северус. И вместе с тобой гас твой магический потенциал, — вкрадчиво говорил Малфой. Его пальцы с нервозностью барабанили по подлокотнику кресла.

— Я тебе не верю, — Снейп поднял на него серьёзный, напряжённый взгляд. — Чтобы ты стал принимать такое решение, руководствуясь… жалостью ко мне? Мы познакомились не вчера, напоминаю тебе.

Люциус раздражённо дёрнул углом рта. Видимо, Северус оказался проницательнее, чем он думал.

— Как я уже сказал, твой магический потенциал падал. Ты… Думаю, ты был влюблён в неё, в эту свою грязнокровку. И, потеряв её, потерял и голову. Ты, твои умения, твоя магия, твои зелья…

— Так вот оно что! Мои зелья! — Северус повысил голос. Борзая у его ног проснулась и удивлённо подняла голову.

— Да, Северус, твои зелья. Ты был наиценнейшим из нас, даже ценнее меня или Беллатрисы. Твои знания и умения делали тебя незаменимым слугой для Тёмного Лорда. И я не мог позволить тебе разрушить всё, что ты начал…

— Что он начал, ты хотел сказать?

Люциус нервно отпил из бокала.

— Постарайся же понять! Тёмный Лорд мог бы обойтись без тебя. Но ты… Смог бы ты обойтись без него тогда, подумай!

Северус горько рассмеялся. «Видимо, пришло время рассказать ему…».

— Я мог. — Снейп откинулся назад в кресле и посмотрел на огонь. Исповедоваться, глядя на мерное покачивание языков пламени было куда проще, чем смотря в глаза Малфоя. — Я нарушил клятву, данную Тёмному Лорду. Как мы тогда говорили? «Клянусь быть верным тебе, мой властелин, тебе и одной только Магии?». Так вот, первую часть я выполнить не смог…

Малфой не издал не звука. Он напряжённо всматривался в лицо Северуса, его губы были сжаты в тонкую линию.

— Значит, Нарцисса была права… — шёпотом произнёс он наконец.

— О чём ты?

— О том, что, стерев память, невозможно стереть такое сильное чувство, как любовь.

— Так это было вашим семейным развлечением!

Напугав собак, Снейп рывком поднялся из кресла и сделал шаг по направлению к камину. Он не собирался ни минутой дольше оставаться здесь.

— Хогвартс, кабинет профессора зельеварения! — рявкнул он, бросая щедрую горсть дымолётного порошка в пламя.

Люциус не стал его останавливать.

* * *

Северус ненавидел понедельники в этом учебном году. Каждая неделя начиналась с практического занятия у первокурсников, и сам этот факт напрочь портил настроение. Снейп ненавидел возиться с маленькими детьми. Если старшекурсники ещё умели прилично себя вести — могли соблюдать тишину и порядок и были способны следовать простейшим инструкциям, то одиннадцатилетки были сущим кошмаром.

Северус ненавидел понедельники. Но сегодня… В этот чёртов он был готов проклясть всех и каждого, кто был причастен к составлению учебного расписания.

Он вернулся в Хогвартс в четвёртом часу утра, и после непродолжительных попыток уснуть, холодного душа и двух чашек крепкого кофе он всё ещё не был готов лицом к лицу столкнуться с ним.

Дверь класса зельеварения распахнулась. Смех и веселые крики стихли.

— Звонок прозвенел, успокаиваемся.

Эта фраза не возымела должного эффекта, лишь только щебет детских голосов сменился на невыносимое шуршание и грохот — дети выдвигали стулья, выгребали из сумок учебники, тетради и пеналы.

Снейп пересёк класс и взмахом палочки заставил появиться список ингредиентов на доске.

— Сегодня мы наконец-то приступаем к приготовлению зелья от фурнкулов, для которого вы измельчали змеиные зубы на прошлом занятии, — произнёс он, окидывая наконец замерших студентов строгим взглядом и ненадолго задерживаясь на Пот… мальчике. Тот сидел за последней партой вместе со своим рыжим бестолковым другом и обращал на преподавателя ноль внимания. — Ваша задача на сегодня переписать рецептуру в тетрадь, затем налить в котёл пять унций воды, положить в котёл четыре меры змеиного порошка, нагреть, помешивая зелье черпаком и дать настояться. В это время мы займёмся рогатыми слизнями и иглами дикообраза. Всё понятно? Слизней вы найдёте в шкафах, они находятся под стазисом. Иглы там же, на четвёртой полке.

Дети молча закивали и в классе снова зашуршало и загремело — учебники и пеналы прятались обратно в сумки, а заготовки порошка извлекались на свет.

Тем временем Северус снова посмотрел на мальчика. Нет, он не испытывал к этому ребёнку никаких внезапно возникших нежных, отеческих чувств. Наоборот, Снейп ощущал замешательство, раздражение и даже страх. Он всё ещё не знал, как ему стоит себя повести в сложившейся ситуации, не знал, имеет ли он вообще какое-то право менять к мальчишке своё отношение после стольких лет. Должен ли он начать вмешиваться в его жизнь? Или же лучшее, что Северус может сделать — сохранить их кровную связь в тайне и позволить ребёнку жить спокойно? Снейп был в замешательстве. Он не знал, как должен поступить, и приводило его в ярость. И всё же называть мальчика Поттером он больше не мог. По крайней мере, про себя.

Он был очень похож на Лили. Глаза. Зелёные, яркие, их так портили уродливые стёкла круглых очков. Покатый лоб, тонкие, высокие брови, пушистые волосы, которые было сложно заставить слушаться. Цвет был другой, но вот эти своевольные завитки — Северус помнил, какими они были наощупь. А ещё — руки. У мальчика были определённо руки матери — с теми же розовыми, овальными ногтями и узкими запястьями. Смотреть на него было невыносимо, но Снейп не мог сдержаться — каждые пару минут он бросал на ребёнка короткий, задумчивый взгляд.

«Минерва права, я совершенно слепой», — подумал он, когда мальчишка оставил своё рабочее место и встал в очередь к шкафу с ингредиентами. У него был определённо знакомый нос. Тот, который Северус видел в зеркале каждый раз, когда становился к нему вполоборота. Высокая переносица и горбинка. Свою он ненавидел, а вот на лице Гарри она смотрелась гармонично.

«Гарри? Я назвал его Гарри?», — промелькнула его мысль, и тут же была изгнана другой, более тревожной. Снейп увидел, как мальчишка, стоявший в очереди одним из последних, взял из шкафа иглы тенерки. Не узнать их было нельзя — они были ярко-жёлтого цвета.

— Поттер!

Мальчишка вздрогнул и затравленно посмотрел на профессора.

Северус должен был отобрать иглы у мальчишки до того, как случилась катастрофа. Сами по себе они были не ядовиты, тупы и вполне безопасны. Но вот попади хоть одна в котёл со змеиным настоем — взрыва не миновать.

— Немедленно положи на это место! — рявкнул Снейп, поднимаясь из-за стола и быстрым шагом направляясь к шкафам.

В следующее мгновение произошло несколько событий.

Во-первых, мальчик внезапно сжался, а затем дёрнулся прочь от Снейпа, словно тот представлял для него ужасную опасность. Во-вторых, он бросил иглы тенерки, но вовсе не на пол или не на свою парту. Он бросил их в сторону, не метясь никуда конкретно. Несколько игл упало под ноги студентам, две же других… Котёл Лонгботтома был ближайшим, и иглы нырнули в его начинавшее кипеть зелье. В-третьих, прогремел взрыв.

Северус, стоявший к котлу ближе всего, потянулся за волшебной палочкой, но не успел наколдовать магический щит.