Ревизор (гет)

Утро среды выдалось вязким, серым и дождливым — то есть практически идеальным для того, чтобы наполнить моё сердце теплом и лёгкостью. Прибывший в замок Джонс, разумеется, не оценил таких метеотенденций и долго сетовал на погоду, беспокоясь, что она разрушит планы на предстоящий матч между Рейвенкло и Хаффлпаффом. Я как мог заверил «австралийца», что пара вёдер воды с неба никого не остановит. Это Шотландия, задери его кенгуру: если бы мы каждый раз обращали внимание на здешние климатические капризы, позволяя всякой мороси диктовать нам условия и лезть в магические дела, то давно бы уже сами выпали в осадок, не сдвинувшись дальше порога из страха намочить палочки!

Лично я радовался дождю, считая, что никогда не стоит упускать возможность насладиться хорошей погодой.⁽¹⁾ По крайней мере, этот «игриво» настроенный австралопитек не будет предлагать мне разделить с ним удовольствие, гоняя по полю футбольный мяч. Что же касается квиддича, то я испытывал истинное облегчение от мысли, что Гриффиндор не играет против Слизерина, поскольку избыточная напряжённость в преддверии такого матча и в мирное время была чревата последствиями. А так мне пришлось разобраться лишь с несколькими пустяковыми случаями применения заклятий: ни массовых схваток, ни кровавых дуэлей в коридорах не наблюдалось, за чем я всегда следил очень внимательно.

После завтрака Минерва отвела Эпплби в класс Трансфигурации — на своё первое инспектируемое занятие. Думаю, гриффиндорская царица прайда от кончика шляпы и до кончика хвоста была обижена тем, что её уроки засунули в середину графика, а не увенчали ими «турнирный» план проверок. Однако я мудро хранил свои мысли при себе или, по крайней мере, отложил их обнародование до лучших времён. Игнатиус Эпплби казался мне человеком вполне вменяемым, хоть я и разговаривал с ним очень мало. Необходимо было это исправить, поскольку рискну предположить, что его мнение в ревизорской команде являлось весьма уважаемым и далеко не последним. Скажем так: я бы скорее поверил ему, чем главе комиссии.

Относительно самой Грейнджер я, пожалуй, затруднялся делать какие-либо прогнозы, теперь уже и не зная, чего от неё ждать. Она стала менее раздражающей хотя бы потому, что появилась в это утро без своих зубодробительных туфель. Я также не был уверен, действительно ли начинаю скучать по её нелепому Клубкопуху или мне это только кажется. В конце концов, пресловутый пучок, пусть и недолго, но служил для меня источником развлечения.

Накануне вечером всезнайка всё-таки закончила борьбу со счетами — сразу же после своих безрадостных откровений и ропота на ту несправедливость, которая окружала её на, мягко говоря, дрянной работе в Министерстве. Я сидел рядом и молчал, занятый собственными делами, — решив, что во время таких дискуссий мне лучше как можно реже высказываться и как можно дольше хранить Силенцио. Правда, вызывало сомнения, смогу ли я придерживаться столь благих намерений до конца, однако я прилагал к этому все усилия.

Как и следовало ожидать, закрыв последнюю папку, Грейнджер сообщила мне, что хотела бы обсудить кое-какие детали.

— Вы имеете в виду мой счёт в швейцарском банке, куда я регулярно перевожу крупные суммы? — спросил я исключительно затем, чтобы потянуть время.

Она улыбнулась:

— Как ни странно, но, должно быть, я упустила это из виду.

«Может, она упустила что-нибудь ещё?» — с надеждой подумал я. Мечты-мечты.

Далее Грейнджер отметила, что финансы в целом находятся в порядке и что никаких особых проблем с бюджетом нет.

«За исключением Зелий», — добавил я про себя.

— За исключением Зелий, — уточнила она. — В документах профессора Слизнорта имеются необъяснимые расходы, и я подозреваю, что он приложил к балансу не все счета из аптеки: там явно недостаёт кассовых чеков.

Настало время мне прибегнуть к слизеринской изворотливости — раз уж её так явно недостаёт моему коллеге.

— Малопонятные расходы у Горация действительно есть, мисс Грейнджер, но хочу со всей ответственностью заявить, что в этом нет ничего криминального. Просто он слегка… скажем так, рассеян. Пара затерявшихся квитанций, не более того.

Всезнайка на мгновение задумалась.

— Если бы профессор Слизнорт оказался уличён в незаконном присвоении денег, я была бы вынуждена сообщить об этом. Но учитывая, что расхождения в цифрах невелики, а затраты на Зелья не превышают выделенных бюджетом средств, я не вижу особых причин для беспокойства. Надеюсь, вы проследите за тем, чтобы впредь он более внимательно относился к финансовым вопросам.

Даже к Трелони не ходи! Уж в чём я был твёрдо уверен, так это в том, что Гораций не будет больше транжирить школьную кассу, подкармливая из общего котла свой чёртов Клуб Моллюсков. И уж конечно я буду пристально наблюдать за этим змиеловом Бахуса, даже если в итоге придётся взять его счета на себя; в конце концов, Зелья не та область, в которой бы у меня напрочь отсутствовал опыт. Думаю, Гораций ещё и спасибо скажет за возможность сбросить с плеч лишнюю ношу, нерадивый слизняк.

— Разумеется, — произнёс я вслух.

И, клянусь Мерлином, был крайне удивлён, когда выяснилось, что по финансам это всё.

— Как — и даже не будет тематической проповеди об экономии средств за счёт повышения эффективности их использования? — с наигранной небрежностью поинтересовался я, чтобы скрыть изумление.

Всезнайка ответила, что прибережёт своё красноречие и энергию для отчёта. Ах да, отчёт! Что ж, само собой, мне не терпелось заполучить в руки этот документ. Проклятое ожидание! Я лишь надеялся, что Грейнджер наймёт себе в помощь какого-нибудь редактора, который максимально сократит весь этот бред: в противном случае мне может понадобиться не одна неделя, чтобы его прочитать, если безразмерные простыни студенческих эссе главы комиссии хоть кому-то о чём-то говорят.

И всё же теперь, глядя на Грейнджер, я ощущал уже не такое сильное негодование, как раньше: например, сегодня, после завтрака, когда при выходе из Большого зала заметил её упрямо-растрёпанную шевелюру в центральном холле, где всезнайка изучала песочные часы с факультетскими баллами.

— Ну, мисс Грейнджер, — обратился я к ней, — какова нынче ситуация в цирке? Что день грядущий нам готовит? — «Вернее, какие испытания и невзгоды мне суждено претерпеть на этот раз?»

Она развернулась ко мне:

— Вообще-то я собираюсь поговорить с мистером Филчем. — Я издал тягостный вздох. — Уверена, вам будет меня не хватать, — не без иронии добавила всезнайка.

— Как бы то ни было, зачем вам Аргус?

Неожиданно для себя мне стало интересно. Возможно, вопрос и правда был лишним, однако я даже мантией чуял, что нет бесполезней занятия, чем пытаться привлечь к делу дряхлого сварливого завхоза. Скорее всего, визит Грейнджер вызовет у него острый приступ застарелой подагры.

— Мне нужно больше узнать о его обязанностях, и у меня есть вопросы по содержанию замка.

Должен заметить, что выглядела «львица» при этом крайне решительно и воодушевлённо. Но когда после своих слов она ни на дюйм не сдвинулась с места, я вопрошающе поднял бровь:

— Забыли, где у Филча офис?

— Э-э, нет… — пробормотала всезнайка.

Я мысленно усмехнулся.

— Смелее, мисс Грейнджер. Куда делась ваша гриффиндорская храбрость? Соберитесь с духом: Аргус не кусается… по крайней мере, не сильно. — Тут я подумал, что, видимо, должен дать ей какой-то дельный совет, поэтому добавил: — Только, ради Мерлина, не упоминайте миссис Норрис, когда будете с ним разговаривать.

Грейнджер нахмурилась:

— Он её потерял, да?

— Именно: потерял, как вы деликатно выразились. Бедняжка скончалась четыре года назад…

— Четыре?!

— Вы же понимаете, боль разлуки ещё слишком свежа, мисс Грейнджер: душевные раны так быстро не затягиваются, — торжественно и печально молвил я.

Она кивнула с самым серьёзным видом:

— Конечно; вы правы. Спасибо, что предупредили. Тогда я, пожалуй, пойду. Увидимся за обедом.

И гроза Министерства медленно двинулась к лестнице в поисках безутешно скорбящего завхоза. Даже не знаю, кого из них в этот момент мне хотелось пожалеть больше — Аргуса или Грейнджер.

Возможно, что Грейнджер, однако никто и никогда не заставит меня признаться в этом публично.

 

* * *

Незадолго до утреннего перерыва я зашёл в учительскую, где обнаружил хмурого как туча Горация. Наливая себе чай и раскладывая на тарелке печенье, я заметил, что Слизнорт бесконечно тоскливо пялится на шкафчик с алкогольными напитками.

— Сейчас ещё даже не середина дня, Гораций, так что можете и не мечтать.

Он возмущённо глянул на меня, однако я прекрасно знал, куда он в действительности смотрит и о чём при этом думает — временами в профессоре Зельеварения проявлялась вся хитрость гриффиндорского первокурсника.

Поэтому я проигнорировал его оскорблённый вид:

— В чём дело, коллега? У вас такое лицо, словно вы только что презентовали Лонгботтому свой любимый котёл. Он что, уже пустил его в переплавку?

Я поудобней устроился в кресле и пытливо взглянул на Горация. Мгновение он таращился на меня, как Пожиратель на аврора, а затем с безразличием пожал плечами: дескать, ерунда, бумсланг не стоит выделки. Я, со своей стороны, лишь молча ждал, уверенный, что рано или поздно Слизнорт не выдержит и сорвётся, выплеснув наружу все эмоции.

Предчувствие меня не обмануло.

— Миссис Льюис узнала о Клубе Слизней, и, боюсь, он её не особенно впечатлил, — со стоном выдал заложник хмельных санкций и собственного тщеславия. — Она заявила, что это дискриминация!

— Отрави её Моргана! — присоединился я к его негодованию (хотя, в общем-то, предполагал, что с этим клубом произойдёт нечто подобное), между делом окуная в чай печенье.

Гораций фыркнул.

— Вы никогда не были в восторге от моего клуба, Северус. И вступили в него только по примеру мисс Эванс.

Моя рука с печеньем замерла на полдороге в чашку, а сам я уставился на Слизнорта. Однако тот продолжал говорить, в упор не замечая допущенной бестактности:

— Что мне делать, Северус, если клуб закроют? Все мои годами приобретённые, выстраданные и кропотливо налаженные связи! Я имею в виду… — Он оборвал сам себя, кусая губы и сокрушённо качая головой, словно не в силах понять, как такое возможно.

Иногда мой коллега превращается в старого эгоистичного нытика. Я скривился и помрачнел, а несчастная половинка забытого мною печенья упала на дно чашки.

— О чём ещё говорила миссис Льюис?

— Это бездушно-воинственная истеричка! — обличающе выплюнул Гораций. — Она заявила, что такой откровенный фаворитизм неприемлем! Северус, мне что же, теперь придётся распустить свой клуб? — жалобно вопросил он. — Мерлинова борода, ведь в нём состоит даже внучатый племянник министра магии!

— Этому ребёнку двенадцать, Гораций…

Неожиданно в учительскую ввалилась Грейнджер: вид у неё был измученный. Но прежде чем она успела перевести дух или заговорить, Гораций принялся талдычить ей о судьбе своего драгоценно-брюхоногого сообщества:

— Ради Годрика, мисс Грейнджер, вы ведь замолвите за меня словечко перед миссис Льюис? Клуб Слизней — это же только хобби, и он…

— Гораций, — прервал я его. — Вопрос о вашем клубе будет внесён в список общешкольных приоритетов — последним пунктом.

Он насупленно глянул на меня и встал.

— Я буду бороться до конца, Северус! — С этими словами Слизнорт вышел из учительской, и я с трудом подавил вздох облегчения.

Всезнайка рухнула в соседнее кресло, однако я проигнорировал этот факт, направив всё своё внимание на вылавливание из чая остатков печенья.

— Кажется, я расстроила мистера Филча, — наконец призналась Грейнджер после недолго-молчаливого созерцания моей персоны.

На этот раз я не стал сдерживать вздоха:

— И как же вам удалось добиться столь «потрясающих» результатов, скажите на милость?

— Я упомянула миссис Норрис.

Культурно опустить ложку на блюдце у меня не получилось: фарфор звякнул в унисон с нервами.

Она что, анонимная пациентка Мунго, или переобщалась с Гроххом?

— Я дико извиняюсь, но разве я не просил вас не упоминать означенное животное?

Грейнджер с раздражением потёрла рукой лицо.

— Я помню, но там была её колдография, и мистер Филч выглядел таким удручающе грустным — он всё время лепетал что-то бессвязное. Мне подумалось, что если рассказать ему, как умер мой собственный кот…

Я жестом оборвал её:

— И вы решили, что сможете подкотить к Аргусу Филчу на почве задушевно-родственных бесед о трупах ваших низзлов?! Или что в конце этого дохлого номера он выдаст вам ключи от подсобки?

Ох уж мне этот юношеский идеализм! Вечное сияние чистого разума!

— Я лишь сказала, что если завести новую кошку, это поможет…

— Новую кошку? Блестящая мысль! В последний раз, когда кто-то предложил Аргусу нечто подобное, он впал в депрессию и месяц находился почти в таком же состоянии, как его любимица — после беглого знакомства с василиском!

— Ладно, признаю, я совершила ошибку, сморозила глупость! — покаянно воскликнула Грейнджер. — Простите. Я только подумала, что должна кому-нибудь об этом рассказать.

Затем она встала и молча вышла из учительской — казалось бы, я уже обязан был привыкнуть к столь театральным жестам. В тот момент у меня мелькнула мысль, что всезнайка, вероятно, здорово разозлилась, но когда она не пришла на обед, я заподозрил, что дело может быть не только в Аргусе. И действительно, явившийся в Большой зал Филч не выглядел таким уж чересчур убитым или расстроенным. Несколько мгновений он что-то раздражённо бормотал мне о «девчонке Грейнджер», а потом прошаркал на своё место в конце стола. Однако никаких известий от самой девчонки так и не последовало. Минерва, конечно же, восседала рядом с таким видом, словно это была моя вина, что её бывшая питомица куда-то запропастилась.

— Где она, Северус? — начала допытываться МакГонагалл, когда спустя десять минут после начала трапезы грейнджеровское место продолжало пустовать. — Что вы с ней сделали?

Не поверив собственным ушам, я обратил на Минерву задумчивый взгляд:

— Что я с ней сделал? Ах да, кажется, припоминаю: я приковал её к решётке одной из дальних темниц. Не желаете занять почётное место в моём гареме: я организовал его там, внизу?

— Северус…

— К вашему сведению, Минерва, я видел сегодня мисс Грейнджер лишь мельком. Верите или нет, но мы с ней пока ещё не настолько близки и преданы друг другу, чтобы обмениваться Следящими чарами!

— Хорошо, хорошо, — прошипела она. — Извините. Уже и спросить нельзя!

Я ткнул вилкой в салат.

— Она достаточно взрослая и…

— А что, если она упала с лестницы? Или заблудилась в подземельях?

— Минерва, вероятнее всего мисс Главный Ревизор просто потеряла счёт времени. — «И перестань причитать, как хлопочущая старая наседка».

Поняв, что от меня ей ничего путного не добиться, МакГонагалл развернулась, чтобы поговорить с теми, кто сидел по другую сторону от неё. Спустя некоторое время она вновь обратилась ко мне:

— По словам мистера Джонса, учащиеся видели Гермиону в гриффиндорской башне, а чуть позже Помона встретила её возле библиотеки. В которой, вне всяких сомнений, она и находится до сих пор.

Я с чувством схватился за сердце и прикрыл глаза:

— Хвала и благодарение Годрику!

Минерва лишь раздражённо зыркнула в мою сторону. Но мне было наплевать. Время от времени я специально практиковал эту «Весёлую Арифметику» — подсчитывая, сколько раз за день смогу вывести МакГонагалл из себя. Однажды я так сильно рассердил её, что она даже направила на меня палочку, но чем меньше вспоминать об этом, тем лучше: как говорится, не дёргай взбешённую кошку за хвост — здоровее будешь.

Конечно, меня слегка заинтриговало отсутствие Грейнджер. После встречи с Аргусом наиболее логичным для неё было бы отправиться обследовать замок. Она всегда казалась мне на редкость любопытной и пронырливой.

Во всяком случае, я бы не удивился, если бы, вернувшись в свой кабинет, застал её там.

И горе ей, коль скоро это действительно случится: лучше уж тогда главе комиссии заавадить себя прежде, чем я её найду.

 

* * *

— Рад приветствовать вас, профессор Снейп!

Я едва не подпрыгнул. В конце концов, вряд ли кто-то ожидает столь громкой и восторженной встречи, рыская по Запретному лесу. Нет, в сущности, я и не скрывался, но вполне допускаю, что именно так могло показаться тому, кто меня обнаружил.

— Мистер Эпплби, — откликнулся я, выходя на поляну, где стоял любимый учитель МакГонагалл. — Мы, знаете ли, уже много лет как не преподаём Трансфигурацию в лесу.

Он тепло рассмеялся:

— Нет-нет, я пока ещё не утратил ориентацию в пространстве. Просто у меня выдалось немного свободного времени перед ужином, вот я и решил пройтись. Раньше, работая в Хогвартсе, я часто бывал здесь, в лесу, — мне всегда нравилось это место.

Я кивнул:

— Весьма удачный выбор для прогулок, на мой взгляд. Я проверял растения, которые выращиваю тут, чтобы использовать в зельях.

Не хотелось, чтобы он считал, будто я занимаюсь чем-то сомнительным: всё-таки я хорошо осознаю, что в моём случае такая версия приходит на ум первой.

Мы направились обратно к опушке, и по дороге Эпплби расспросил меня о состоянии леса, живущих в нём магических существах и тому подобном. Само собой, старику было известно о здешних рисках, так что не имело никакого смысла преуменьшать перед ним ту опасность, которую Запретный лес издавна представлял для студентов.

Впрочем, ревизору вовсе не обязательно было знать о «мелком братишке» Хагрида — великане, поселившемся в самом сердце лесной глуши.

— У нас не принято что-либо замалчивать или приукрашивать, — отметил я. — Мы сразу информируем учеников, что если они будут бродить здесь без сопровождения, то погибнут. На первокурсников такая картина всегда производит большое впечатление.

— Лично я никогда не заходил в лес глубже пятидесяти ярдов, когда начал здесь учиться, — посмеиваясь, признался Эпплби. — На самом деле, я вообще ни разу не был в чаще.

— Наверное, это и к лучшему, — резюмировал я, уповая на то, что мои слова прозвучали не слишком таинственно.

Я рассчитывал, что старик поделится своими впечатлениями от урока МакГонагалл — обеспечив меня таким образом запасом колкостей в её адрес, — но, увы, он даже не обмолвился на эту тему. Впрочем, я и не ждал, что умудрённый опытом волшебник может сказать о Минерве что-то плохое. Оставалось надеяться, что я сам что-нибудь придумаю, когда увижу её.

Мы распрощались, как только покинули Запретный лес. Эпплби хотел повидать Хагрида, я же собирался вернуться в школу. Однако на подходе к замку случилось непредвиденное событие: я обнаружил нашу потерю. Грейнджер, вероятно, искала себе приключений на берегу Чёрного озера. Я не видел её с того самого разговора об Аргусе и вроде бы не должен был отягощать себя мыслями на этот счёт, если бы не одна деталь: глава комиссии явно бездельничала — в то время как должна была заниматься совсем другим. Если, конечно, она не впала в крайность, решив протестировать озёрную воду на предмет наличия в ней загрязнений или определить уровень кислотности почвы; ну или не консультировалась с гигантским кальмаром по вопросу защиты животных.

Кто её знает? От этой девицы можно ожидать чего угодно.

Я спустился со склона и направился к ней. Уже одно то, что всезнайка сидела на камнях скрестив по-восточному ноги и уставившись в пространство, по идее, должно было убедить меня держаться от неё подальше. Нынешняя погода также нисколько не способствовала тому странному занятию, которое выбрала для себя Грейнджер, хотя дождь к полудню и прекратился. Но прежде, чем я смог что-либо сообразить, мои губы уже произнесли её имя. Глянув ей в лицо, я понял, что мне следовало сразу отправиться по своим делам, начисто проигнорировав «счастливую» находку. Всезнайка выглядела более чем уныло — как будто недавно плакала. Я едва не застонал от того, что вновь так «удачно» приобщился к её личным проблемам. Может, мне стоило выбрать менее «везучую» мантию?

Грейнджер растерянно теребила свою одежду и волосы, по-видимому, смущённая тем, что её застали врасплох.

— Профессор Снейп, — упавшим голосом пробормотала она. — Я просто… записывала наблюдения, чтобы…

Я многозначительно посмотрел на пустой лист пергамента, лежащий рядом с ней, закрытую чернильницу и абсолютно чистое перо.

Печальная улыбка тронула её губы.

— Ну хорошо, я воспользовалась свободной минутой и решила вспомнить прошлое…

Я утвердительно хмыкнул и уже хотел было оставить всезнайку ностальгировать дальше, когда она вновь обратилась ко мне:

— Это настроение обрушилось на меня довольно внезапно. Не знаю почему: я бродила по замку, разговаривала с людьми и всё такое прочее, но всюду, куда бы я ни пошла, меня настигали те или иные воспоминания.

Мерлин Всемогущий, и во что же это я опять вляпался? Однако, несмотря на растущую тревогу, я обнаружил, что отвечаю Грейнджер самым ровным тоном, на который только способен:

— Неприятные, как я понимаю?

Она пожала плечами.

— Согревающие душу и вместе с тем немного грустные... по большей части. — Грейнджер наклонилась вперёд, положив подбородок на руку.

Что там говорила Минерва? Всезнайка была в гриффиндорской башне? Проклятье! Разори меня гоблин, если она снова не думает о своём Уизли, а ещё, вероятно, о Поттере. Я шевельнулся, намереваясь уйти, однако её голос в который раз воспрепятствовал этому. Я скрипнул зубами.

— Это трудно объяснить, но меня поражает контраст между моей жизнью тогда и теперь.

Перестав разглядывать лохматую макушку, я обречённо закатил глаза.

— Более бессмысленного наблюдения я ещё ни разу не слышал, мисс Грейнджер, — резко бросил я, невольно ощетиниваясь в ответ на её жалобы. — Как я уже говорил, вам есть за что благодарить судьбу.

В какую же эмоциональную пропасть она угодила? Но если всезнайка считает, что я буду нянчиться с ней, то… Неужели она действительно ждёт этого — от меня? Вряд ли такое возможно.

На её губах заиграла улыбка, и Грейнджер начала подниматься с камней. Она не смотрела мне в лицо, занятая тем, что вытирала о мантию руки.

— Видимо, в этом всё дело. Мне есть за что быть благодарной, и всё же… — Она вновь пожала плечами, как будто одно это движение выглядело красноречивее любых слов; а может, так оно и было.

— Я перестала чувствовать вкус к жизни. — Всезнайка немного помолчала. — Рон однажды сказал, что со мной что-то… не так, и теперь я постоянно спрашиваю себя, а не прав ли он. Я оглядываюсь вокруг, и мне кажется, что все продолжают жить своей жизнью. Люди счастливы и довольны, и в голову сразу приходит мысль: может, я и правда одна такая — кого не устраивает собственная судьба?

— День, когда вы начнёте внимать психотерапевтическим советам Уизли, будет свидетельствовать о том, что с вами действительно что-то не так.

Она согласно хмыкнула.

— Возможно, меня избаловали мои детские приключения…

Я едва не рассмеялся ей в лицо. Вряд ли Грейнджер будет первой, кто думает, что взросление — это сплошь одно разочарование и утрата иллюзий.

— Вы… Вам никогда не казалось, что в вашей жизни чего-то не хватает? — Она посмотрела на меня, немного стесняясь заданного вопроса.

Я пожал плечами (определённо, эта дурацкая манера выражать сомнения была крайне заразной). Приходило ли мне когда-нибудь в голову, что и через пятьдесят лет я по-прежнему буду торчать всё за тем же столом? Конечно приходило.

— Мисс Грейнджер, я предлагаю вам найти хотя бы одного человека, который ни разу не задумывался об этом, — с усталым нетерпением произнёс я.

Похоже, мои слова её не убедили.

— Рональд, он…

При одном лишь упоминании Уизли я невольно фыркнул, и, кажется, всезнайка ухмыльнулась мне в ответ. Затем она собрала свои письменные принадлежности и, выпрямившись, шагнула ближе.

— Только не думайте, что я тут так расклеилась, потому что жалею о разводе — в том смысле, что ни о какой любви к Рону речи не идёт.

Я внутренне сжался. Какого драккла мне приспичило затеять этот разговор?

А Грейнджер продолжала, не обращая внимания на мой дискомфорт:

— Мы расстались именно из-за того, что я не смогла его полюбить. Я старалась, но была не в состоянии даже притворяться и поэтому сожалею — в первую очередь о том, что мне пришлось причинить Рону боль. — Её лицо выглядело отстранённым — она скорей обращалась к пространству, нежели ко мне: такое, во всяком случае, создавалось впечатление.

— Как-то во время ссоры Рон обвинил меня в холодности, и... даже не знаю... я никогда не испытывала интереса к кому-то ещё…

Она вдруг замолчала, за что я был ей бесконечно признателен. Ведь в самом деле, почему она рассказывала об этом мне? Я пришёл сюда лишь затем, чтобы потребовать от неё вернуться к работе, а в результате оказался целиком посвящён в чаяния и беды Гермионы Грейнджер.

Впрочем, её проблема была для меня очевидна: чувство одиночества.

Как я мог не распознать его, если и сам имел в данном вопросе столько печального опыта? Я был одинок с тех пор, как себя помню, так что в некотором смысле это перестало являться для меня трагедией. Но Грейнджер была молода, и боль в её случае несомненно ощущалась более остро — особенно когда люди вокруг завязывали отношения, создавали семьи и обзаводились детьми.

Наверное, мне стоило посоветовать ей поступать так же, как это делаю я, и просто жить дальше. Утопая в страданиях, жалости к себе и недовольстве миром, она никогда не получит желаемого. Одновременно с этим я понимал, что всё не так просто, как кажется. Для Грейнджер было вполне естественным оплакивать своё одиночество, поскольку, я уверен, каждый в глубине души хочет иметь кого-то, с кем он мог бы разделить свою жизнь. Даже я одно время лелеял такие мечты.

Я нахмурил брови:

— Мне думается, человек сам творит своё счастье, мисс Грейнджер.

В какой-то степени я тоже в это верил. Всезнайка медленно кивнула, и я увидел, что до неё дошла суть моей мысли.

— Возможно, мне надо приложить больше стараний. — Бледная улыбка украсила её лицо.

Грейнджер не обязательно было знать, что лично я отказался от подобных попыток уже давно. А может, она и так была в курсе. В конце концов, это не являлось такой уж великой тайной. «Что ж, тогда, надеюсь, мой пример окажется для неё полезным», — мысленно подытожил я.

Всезнайка шумно вздохнула и украдкой подняла руку к лицу, словно проверяя, не остались ли на нём слёзы. В результате этих исследований у неё вырвался удивлённый смешок.

— Прошу прощения, профессор Снейп. Но я действительно не знаю, что в вас есть такого, что заставляет меня говорить без умолку и открывать вам всю душу.

Мне стало ещё неуютней, когда после своих слов Грейнджер принялась откровенно разглядывать меня. Захотелось бросить ей в ответ какое-нибудь язвительное замечание, однако ничего путного в голову не приходило.

— Может, мне нужно, чтобы вы меня поняли, — задумчиво добавила всезнайка.

— Бедная, непонятая мисс Грейнджер… — едко произнёс я. Это и было тем самым язвительным замечанием, однако она почему-то не стала мне возражать.

Какая исключительно странная девушка!

Раньше я находил для неё множество всяких эпитетов, но определение «странная» пришло на ум впервые. Не могу сказать, что сегодняшняя Грейнджер соответствовала воспоминаниям, которые сохранились у меня с тех пор, как она была студенткой. Определённые аспекты её характера, безусловно, остались прежними, однако все прочие были мне незнакомы. К примеру, она никогда не производила впечатление углублённого в себя человека, хотя подобный вывод означал бы, что я имею привычку тратить время на размышления о внутреннем мире моих учеников, к чему я абсолютно не склонен.

Теперь всезнайка улыбалась уже широко и открыто, и какая-то часть меня была немного напугана этим обстоятельством.

— Боюсь, мои стенания и жалобы выглядели совсем уж смешно — как в плохой мелодраме с неизменными возгласами героини о том, что её «никто не понимает!». — Она снова улыбнулась. — Хотя на самом деле никаких немыслимых страданий у меня, конечно же, нет. Но спасибо вам, профессор, что вытерпели моё нытьё. Этот замок… я никогда не думала, что мне будет трудно сюда вернуться. Тем не менее, столько всего произошло; в конце концов…

— К этому привыкаешь, — тихо ответил я, вдруг поняв, что не в силах смотреть на Грейнджер, и данное обстоятельство сразу вызвало во мне раздражение. Проклятая девчонка! Да она не имеет ни малейшего представления о том, каково это — жить в плену своих прошлых надежд, гремя оковами раскаянья и былых грехов!

На этот раз я развернулся уже окончательно, и ничто не могло помешать мне уйти. У меня были дела поважнее, чем стоять здесь и болтать о всякой ерунде.

Вскоре я услышал за спиной торопливые шаги, а потом рука Грейнджер коснулась моей, словно умоляя остановиться, что я и сделал, но лишь потому, что никак не мог постичь вопиющую дерзость этой особы.

— Не обижайтесь, — горячо произнесла она, сжимая мою руку. — Я знаю, что иногда, наверно, выгляжу «сухой, как страницы учебника»,⁽²⁾ а моё чувство такта сравнимо разве что с бладжером; но я не имею в виду ничего такого.

— Уберите руки, мисс Грейнджер, — потребовал я.

Её пальцы рефлекторно разжались, выпустив моё предплечье, однако глаза продолжали изучать меня с большим любопытством.

— Да, возможно, во мне и нет ничего загадочного, но вы, профессор, — вы определённо полны тайн, — с уверенностью заявила она. Лёгкая, словно крыло златоглазки, улыбка приподняла уголки её губ, хотя лицо по-прежнему сохраняло трогательное выражение и что-то ещё, что, к моему ужасу, можно было бы истолковать как… понимание.

Я ничего не ответил — лишь отвернулся. А Грейнджер наконец сообразила, что ей лучше уйти, и ушла — по всей вероятности, в замок.

Я же застыл на месте, испытав странное чувство, охватившее меня в тот момент, когда я наблюдал за её удаляющейся фигурой. Почему она всё переводит на личности? Почему не могла просто приехать сюда, сделать свою работу и оставить меня в покое? В результате я болезненно реагировал на любую идею, которая позволила бы нам найти общий язык, — отвергая даже тень от мысли, что у меня со всезнайкой может быть что-то общее. Разумеется, я понимал, что реагировать таким образом глупо, но ничего не мог с собой поделать. Я и Грейнджер — мы были слишком разными, ни капли не похожими друг на друга.

Но эту девчонку нельзя выпускать из виду. С ней надо держать ухо востро. Я ещё не вполне сознавал почему, для предотвращения какого исхода... однако любого человека, каким бы загадочно-головоломным он ни был, можно в конце концов раскусить: вскрыть, рассекретить, выведать все его тайны, разложить на весах, разобрать по волокнам — рано или поздно.

Я же, знаете ли, ценю в своей персоне монолитность и потому предпочёл бы остаться целым и неразгаданным.

А кусать и взвешивать? Меня? Благодарю покорно.

---

1) Канонная фраза Северуса Снейпа из первой книги Дж. К. Роулинг «Гарри Поттер и Философский камень».

Вернуться к тексту

2) Здесь Гермиона цитирует профессора Трелони, которая высказалась так о её душе в фильме «Гарри Поттер и Узник Азкабана».

Вернуться к тексту