Полет колибри (гет)

Долли не могла бы сказать, сколько прошло времени. Сознание вроде бы возвращалось — все так же, приливами, но лица, фигуры, предметы обращались в причудливые цветные пятна. То порхали вокруг огромные белые бабочки, то пестрое привидение возникало у постели и о чем-то спрашивало, но Долли не разбирала слов. Смутно она понимала, что на животе повязка, под которой что-то временами жгуче болит и чешется; иногда повязку снимали — что за рывок боли! — и горящую кожу трогали все те же бережные руки, но лицо их обладателя расплывалось, белое, как луна.

Наконец однажды днем Долли проснулась и почувствовала, что мыслит ясно. В первую минуту, правда, она поняла, что ничего не помнит, даже своего имени, возраста, кем была раньше и почему попала сюда. Ей понадобилось немного напрячь память, чтобы сказать себе: зовут ее Мэри Долорес Гарленд, она родилась в Луисвилле, ей двадцать лет, сейчас примерно ноябрь 1911 года — и так далее. Перебрав в памяти все, что казалось ей важным, она решила посмотреть, где находится.

Приподнявшись на локтях, она огляделась. Ее положили в большую палату с бесконечным, как ей показалось, рядом коек; кажется, все или почти все из них были заняты. Долли пока не могла надолго приподниматься, раны под повязкой заныли, и она легла. Но кровать заскрипела от ее движений, и сестра, сидевшая за столом совсем рядом. обернулась.

Вскоре Долли узнала, как называлось то, что с ней произошло. На следующий день в палате появился недавний знакомец, доктор Морган — оказывается, это он оперировал ее и теперь наблюдал. Он и объяснил подробнее, что значит "внематочная беременность".

Ребенку Долли в любом случае не суждено было появиться на свет: он зародился не в утробе. Это было очень опасно, и чтобы спасти пациентку, доктору Моргану пришлось провести операцию, которая оставила ее бесплодной.

Когда Долли услышала все это, ей стало на удивление, по-детски обидно. Она так и не успела полюбить будущего ребенка, но все же его было жаль, а главное — горько, что у нее никогда не будет маленького. Она ведь мечтала, что однажды, встретив того самого человека, подарит ему сына или дочь.

Но на смену обиде тут же пришла насмешливая горечь. Кому она собиралась подарить ребенка? Разве хоть кому-то из мужчин она сможет доверять? Образ Джерри встал перед глазами, в груди стиснуло яростью и ненавистью, смешанных с каким-то циничным любопытством. Ей зачем-то захотелось поточнее узнать, насколько именно Джерри виноват перед ней, и прежде, чем она успела себя остановить, с губ сорвался вопрос:

— А скажите, это... Это бывает, когда женщину берут силой, да? Я просто так спрашиваю, со мной этого не было! — добавила она поспешно. Но по взгляду, который бросил на нее доктор Морган, она поняла, что выдала себя.

— Нет, одно с другим не связано, — ответил он медленно. Долли съежилась от стыда, и прошла. наверное, минута, прежде чем он поспешно стал расспрашивать ее о самочувствии.

Ей не нравилось его присутствие, она поеживалась при мысли, что его мягкие холодные руки скоро на осмотре снова дотронутся до нее — а еще хуже было, что он не сводил с нее участливого взгляда. Врач не должен быть слишком уж добр к всего лишь одной из многих пациенток. Так что стало даже легче, когда она наконец услышала действительно опасный вопрос:

— Скажите, мисс Гарленд, вы ничего не делали, чтобы... Избавиться от ребенка? И не планировали сделать? Не покупали ни у кого никаких настоек, например?

Долли покачала головой.

— Я вас не выдам, мисс Гарленд, — доктор Морган успокаивающе накрыл ее руку своей крупной белой ладонью. — Мне только нужно знать, нет ли в городе человека, который наживается на том, что подвергает опасности жизни женщин, и без того попавших в беду.

— Я собиралась выносить и родить этого ребенка, доктор Морган. — Долли сама удивилась, как хрипло и сухо прозвучал ее голос. — Если я была актрисой, это еще не значит, что я дурная женщина.

— Разве я вас так называл? — нахмурился доктор Морган. — Я вообще считаю, что спрос всегда должен быть с мужчины. А уж в вашем... О, простите. Извините, что задал вам такой вопрос; я не хотел вас обидеть.

И добавил, мягко улыбнувшись:

— Мисс Марвуд навещала вас, но вы были без памяти. И справлялась, когда я заходил к ней обедать.

Что ж, Долли была бы рада снова ее увидеть. Но предстояло еще вытерпеть вечер, когда снова, уже при ясном сознании, пришла злая, режущая боль в шрамах. Долли не знала, куда деться, ни о чем не могла думать, не могла толком повернуться, чтобы лечь поудобнее. Она попыталась прислушаться к происходящему в коридоре, но оттуда доносились громкие крики, кажется, одновременно из нескольких мест.

Долли чувствовала, что сама вот-вот закричит. Шрамы разрывались. Искусав губы, она застонала. Вцепилась в простыню одной рукой, закусила другую, но подавить крик все же не смогла. Она не знала, сколько прошло времени, прежде чем сиделка сделала ей укол, и боль сменили цветные, абсурдные сны.

На следующий день явилась Одри, уже откуда-то узнавшая, что Долли очнулась, принесла баночку джема, круассаны и кукурузные лепешки, поделилась ворохом новостей со всего города. Старший Морган, местный богач, брат доктора Моргана, кажется, внезапно заболел, потому что доктор Морган спешно уехал еще ночью, а еще куда-то исчезла старуха Присси — как ветром ее сдуло.

— И куда она могла деться? Считай, полвека тут прожила! Может, к внучке, у нее внучка-мулатка у старшего Моргана служит, горничная его дочери. Но сдается мне...

Одри понизила голос и загадочно подмигнула. Тут ее как раз настоятельно попросили уйти. В больнице поднялась суматоха: одну из палат — к счастью, хотя бы не ту, где лежала Долли — закрывали на дезинфекцию.

К вечеру боль возникла снова, доводя до исступленного крика. Мотая головой и глотая слезы, хрипя, Долли надеялась в глубине души, что ей вот-вот сделают укол. Но вместо этого, выйдя, медсестра привела с собой доктора Крейла.

Он спокойно и твердо взял ее за плечи — и удивительно, его прикосновение не оказалось неприятным — глянул ей в глаза и отчетливо проговорил:

— Послушайте, мисс Гарленд. Вы не можете все время принимать обезболивающие. Они вредны. Вы привыкнете к ним, и вам станет много хуже, чем сейчас. Вы должны научиться справляться с болью сами.

— Не могу... — пролепетала Долли, задыхаясь.

— Можете и должны. Учитесь отвлекаться. Вы ведь актриса? Вспоминайте роли, читайте стихи! Здесь, при мне, начинайте.

Ни одной своей роли сейчас Долли не смогла бы вспомнить. Она зашептала было про Аннабель Ли⁽¹⁾, но перед глазами встало лицо Джерри, и она перебила себя на полуслове. В любовь она больше не верила, любовь ее не спасла бы. Ей нужны были те, с кем она могла быть заодно. И вдруг решение пришло: ей протянули руки те, кому пришлось хуже, и она повисла, раскачиваясь над бездной.

— Убил он ту, кого любил он,

И должен умереть.

Отчим, веселый и добрый, почему-то любил "Балладу Редингской тюрьмы" Уальда, и Долли заучила ее наизусть с его слов — почти всю. И теперь она бессвязно бормотала отрывки, чувствуя, как боль переливается в слова и точно становится немного меньше — так под январским солнцем немного тает снег.

— Но убивают все любимых, —

Пусть знают все о том, —

Один убьет жестоким взглядом,

Другой — обманным сном,

Трусливый — лживым поцелуем,

И тот, кто смел, — мечом!⁽²⁾

Доктор Крейл вдруг ободряюще коснулся ее руки.

Уже много позднее, после выписки, Долли узнала, что из-за нее и из-за обезболивающих доктор Морган и доктор Крейл сильно поссорились. Ей рассказала об этом Одри, которая узнала от столовавшихся у нее сиделок, что доктор Морган попытался отчитать доктора Крейла, но получил отпор.

— Доктор Крейл ему прямо заявил: мол, вы сами знаете, что от этих обезболивающих больше вреда, чем пользы. Лучше, мол, перетерпеть боль, чем потом отвыкать. А доктор Морган ему: вы палач, говорит, а не врач, если позволяете пациентам мучиться. А доктор Крейл ему: вы тоже, бывало, осторожничали, что ж теперь-то на одну пациентку столько тратите? Только погубите ведь ее.

Одри потрясенно и восхищенно покачала головой:

— Все-таки доктор Крейл смелый, что с начальством спорит. Но так ведь правильно, да? А то молодым вечно внушают, чтобы они рта не раскрывали. Может, в большинстве своем тем, кто старше и выше, лучше знать, а все же и они могут ошибаться.

— Ну, они же за это и ответят, — протянула Долли, откровенно сомневаясь в том, что говорит.

— Да разве дело в том, кто ответит? А как же то, что можешь другим навредить? Совесть-то как же?

Долли прыснула: какой все же Одри была наивной!

— Совести, думаю, давно ни у кого нет.

— Даже у Иуды была, — ответила подруга серьезно. — Только он ею неправильно воспользовался.

— Ну вот когда-то она и у Иуды была, а сейчас ее и у лучших людей нет, пожалуй.

В самом деле, неужели совесть упрекает Джерри или его водителя? Хотя, конечно, их лучшими людьми назвать нельзя. Вот доктора Крейла можно, пожалуй. И он не ответил бы за то, что она привыкла бы глушить боль лекарствами. Ему просто было не все равно, что с ней станется после выписки. Стало быть — и тут в душе точно солнечный зайчик промелькнул — насчет совести Долли была неправа?

Одри призадумалась:

— Но, с другой стороны... Тебе, наверное, боль-то терпеть каково было...

Долли пожала плечами:

— Главное, что я вытерпела. И всё прошло.

1) Имеется в виду стихотворение Э.А. По.

Вернуться к тексту

2) пер. К. Бальмонта.

Вернуться к тексту