Полет колибри (гет)

Выйдя из здания вокзала в Новом Орлеане, Долли оглянулась по сторонам, оценивая, где же она все-таки решила остановить свой панический перелет чуть не через всю страну. Двухэтажные дома с большими балконами и верандами тонули в мареве теплого и душного вечера. Долли за дни дороги никак не могла привыкнуть, что вокруг становилось все жарче, и чувствовала, как страшно утомилась. Она вообще слишком быстро уставала в последние дни, а вместе с усталостью приходила апатия. Сейчас ей бы следовало поискать гостиницу, пока не опрокинется на город внезапная южная ночь — но сил хватало только на то, чтобы заставлять себя кое-как тащиться с чемоданом.

Однако, видно, сама судьба сжалилась над ней на сей раз. Не успела Долли и на десять шагов отойти от вокзала, как ее аккуратно дернули за рукав, и тонкий голосок осторожно спросил:

— Мисс, вы не хотели бы снять комнату?

Долли оглянулась: к ней обращалась девушка примерно ее лет, пониже ростом, пожалуй, миловидная, но на какой-то непривычный лад. На румяном, пикантно-неправильном личике поблескивали карие с празеленью глаза — лукавые и загадочные из-за длинных ресниц, маленькие изящные ручки в довольно поношенных митенках сжимали ручку парасольки. Копну черных кудрей, как будто слишком тяжелую для маленькой головки и хрупкой шейки, венчала дешевая, но симпатичная шляпка, отделанная винного цвета лентами. Поверх легкого серого платья с вишневыми рюшами девушка накинула винного оттенка шаль.

— Хорошее место, рядом с благотворительной больницей, — девушка просительно улыбнулась. — И возьму я совсем недорого, стол общий, если вы не против.

Долли понимала, что разыскивать гостиницу сейчас не в состоянии, но все же кое-что должна была уточнить.

— С кем вы живете? В доме есть мужчины?

— Постоянно нет, — помотала головой девушка. — В основном я живу одна. Изредка наезжает брат. Он матрос и плавает по всему свету.

Последнее немного смутило Долли, но она все же решилась согласиться хотя бы на первое время.

По дороге они как следует поболтали — точнее, Долли изредка спрашивала, а новая знакомая неустанно отвечала, изредка притормаживая себя, когда начинала тараторить. Звали ее Одри Марвуд, она была ученицей в парикмахерской, ужасно хотела открыть свое дело, вот и решила сдавать комнату. Отец Одри когда-то приехал из Лондона, мать была дочерью каджуна и эмигрантки-парижанки. Последняя, как поняла, в основном и воспитывала Одри и ее брата Гектора — по крайней мере, была виновницей того, что Одри отлично шила, знала, вместе с английскими и американскими, множество французских песен, а еще одинаково хорошо готовила как гамбо, так и бриоши с круассанами. По крайней мере, она сама считала именно так. Бабушка Пелажи заразила Гектора, которого называла Эктором, мечтой увидеть Париж, с этого и начались его бесконечные странствия. Но он был заботлиивым братом, всегда присылал сестре если не деньги, так подарки.

Дом оказался совсем маленьким, его и не было видно сразу из-за пальмовых листьев. Вечерний ветерок играл с кисеей, занавешивавшей окна. Долли услышала странный звон, очень тихий, прямо над входом, подняла голову и заметила, что с балкончика мезонина свешивается длинная нитка разноцветных бус.

— Это от привидений, — серьезно пояснила Одри. — Гек постоянно присылает мне новые. У нас ведь, вы знаете, живые не так страшны, как мертвые. Давайте зайдем, пока не стемнело, и я вам расскажу.

Войдя, она зажгла свечу, передала Долли и, покуда запиралась, а потом провожала в комнату, служившую столовой и гостиной, пока накрывала на стол, рассказывала о ведьмах, проводящих кровавые ритуалы, о мертвецах, встающих по ночам из болот, о людях с волчьими головами — ругару, о местном кладбище и французском квартале, кишащем вампирами. Долли, изображая, что вежливо слушает, в свете керосиновой лампы, о которую бился случайный мотылек, рассматривала заставленную старой разномастной мебелью комнату, где по стенам вперемешку с веерами, несколькими фотографиями и открытками висели амулеты, и только удивлялась, что можно, как дитя, верить в такие россказни. Да Одри и была дитя — как и Долли еще месяц назад.

— Э, да вы меня не слушаете, — прервала себя Одри, наливая Долли полную тарелку густого супа. — Небось, не верите мне? А вы не из врачей ли? Я слышала, сейчас и женщины-врачи бывают.

— Бывают, но...

— Ну вот в благотворительной больнице доктор Морган и доктор Крейл оба не верят ни во что. Даже, представляете, предлагали как-то прогуляться целой группой ночью по кладбищу. Только, мол, пусть джентльмены взять револьверы не забудут, а то там бродяги ночуют, они-то вампиров поопаснее. Вот уж глупости! Будто обычный человек может сделать то же, что вампир, дух или оборотень, а тем более ведьма.

— Человек и много хуже может сделать... — протянула Долли.

— Это вы приезжая, оттого так и говорите! А хотя доктор Морган и доктор Крейл оба местные, у доктора Моргана так очень влиятельная семья, все их уважают. А он вот бедняков лечит. Хороший человек, но, видно, очень уж гордится тем, что умный и образованный. А с виду и не скажешь, такой простой, добрый со всеми. Вот мистер Крейл, тот сразу видно, что гордый: идет по улице — не смотрит ни на кого и здоровается-то редко с кем, да и почти не улыбается, а ведь молодой такой. Но им обоим, говорят, в ответ предложили ночью на болота отправиться, тут-то и струсили оба. Мол, в темноте точно в самую топь свалишься, там аллигаторы в два счета съедят. Как будто в них дело! А вы, значит, тоже врач?

— Нет, — слабо улыбнулась Долли. — Я была актрисой.

— Вот как, — Одри сделалась чуть озадаченной. — Поступите в наш театр?

Долли покачала головой.

— Я была актрисой. Но больше не буду.

— Вот как, — повторила Одри, заметила наконец несчастного мотылька, который уже совсем обессилел, схватила его и выпустила в окно. — Ну, пожалуй, так правильно. Вы ешьте, суп очень свежий.

Суп действительно оказался свежим и ароматным, немного острым и очень сытным, пусть Долли так и не смогла определить, из чего же он приготовлен. И постель, куда она вскоре отправилась, была чистой, с немного жестким накрахмаленным бельем, но удобной. Долли так устала, что даже местные насекомые не помешали ей уснуть, хотя Одри предупредила, что с непривычки они могут показаться невыносимыми. Но Долли очнулась от забытья лишь на следующее утро, в предрассветный час.

В комнату проникала прохлада, за окнами стелился густой туман, пахнущий болотной затхлостью. Где-то кричало воронье. Хорошее самочувствие в первые минуты после сна сменилось тяжестью в висках и нарастающей тошнотой. Долли, поспешно встав, высунулась из-за кисейной занавески в раскрытое окно, думая, что свежий воздух ей поможет, но едва вдохнула туман с болот, как ее жестоко вывернуло.

После приступа, упав грудью на холодный подоконник, Долли тяжело дышала, смаргивая струившийся по лицу пот. Она отругала бы себя, что вчера съела столько острого супа, но понимала: дело не в нем. Утренняя тошнота донимала ее третий день.