Первая осень в Хенгло (джен)

— Я с вами не согласна — и едва ли когда-нибудь буду, — однажды утром сказала Гестия Теодору, когда после их спора о тёмной магии прошло уже некоторое время, — но я хочу с вами помириться. Мне... тяжело быть с вами в ссоре.

С того тяжёлого для Гестии дня прошла ровно неделя — неделя, за которую Гестия успела познакомиться со всеми классами, которые ей предстояло учить, провести две вводные лекции для двух из них (для третьего курса второй ступени и для первого курса третьей) с перечислением основных тем, что Гестия планировала изучать с этими детьми до конца года и оглашением списка вопросов для триместровых и годового зачётов. Неделя, за которую Гестия не перемолвилась с Теодором и словом, если не считать пожеланий доброго утра или доброго вечера на кухне, если им доводилось встретиться в апартаментах. Неделя, которую Гестия чувствовала себя одновременно и правой, и неправой, и каждый день которой тяготилась молчания и отчуждения, возникших между ней и Теодором.

После этой недели мысль о том, что Гестии придётся ближайшие два года — оказывается, подписанный ею контракт был именно на этот срок — каждый день видеть этих детей, каждый день что-то им рассказывать, чему-то учить, не казалась больше такой пугающей. Зато всё более пугающей казалась мысль подолгу не видеть родное графство Мивь, вернуться куда с каждым днём хотелось всё сильнее.

Обратиться в Школьный совет с жалобой на сложившуюся ситуацию у Гестии не достало моральных сил, и она до сих пор чувствовала себя неловко, неуверенно при мысли о том, чему собирался учить детей — младшим из которых было по двенадцать лет — магии проклятий.

И каждый раз, стоило Гестии остановиться на мысли о Школьном совете и разговоре о методах преподавания (о предмете преподавания, если уж точнее), она казалась себе либо предательницей (если желание обратиться с жалобой перевешивало), либо трусихой (если это желание было слабее желания сохранить с Теодором подобие дружбы).

Оказаться трусихой в собственных глазах, как ни странно, Гестии казалось всё более предпочтительным с каждым новым днём, чем стать предательницей не начавшейся ещё дружбы и, вероятно, всё только испортить.

За эту неделю молчания — Теодор порой порывался что-то ей сказать, но каждый раз отступал, стоило Гестии проявить холодность, которая в их ситуации казалась ей единственно уместной — Гестия успела даже прочесть две книги по теории защитной и боевой магии — не Артура Сангрэ, конечно, ибо читать общую теорию проклятий (о, Гестия всё же из интереса нашла список его книг и убедилась, что писал Сангрэ в основном именно о проклятьях и о людях, что имели к ним склонность) Гестия не желала, словно опасаясь чего-то, чего она и сама толком не понимала (да и разве книга Сангрэ могла бы её переубедить?). Обе прочитанные книги были написаны видными магиеведами графства Мивь, одного из которых отцу Гестии доводилось знать лично.

Написанное в тех книгах только убедило её в собственной правоте — профессор Леон Мирнус считал магию ведьм⁽¹⁾ одной из самых опасных и губительных как для окружающих, так и для самого мага, и всячески противился даже светлой стороне использования этой магии, а профессор Паул Мозер, знакомый отца Гестии, пусть и был в своих суждениях несколько менее категоричен, но определённо не рекомендовал какое-либо использование магии ведьм раньше поступления в аспирантуру на научное направление, связанное с защитной магией.

— Мы разве ссорились? — тихо поинтересовался Теодор, а потом широко улыбнулся, словно между ними и вправду не было никаких разногласий. — Я думал — это было всего лишь дружеский спор!

Гестия улыбнулась ему в ответ. Ей почудилось, будто какой-то огромный камень упал с её души, уступив место странному спокойствию, вдруг охватившему всё её естество. Чуждому, непривычному спокойствию, какого Гестия, казалось, и не испытывала никогда прежде. И на мгновенье Гестии вдруг показалось, что все её убеждения о возможности использования тёмной магии — всего лишь мешающая жить чепуха. Всего лишь на какое-то мгновенье.

— Раз уж мы всё прояснили, может быть, составите мне компанию на фестивале трёх кровавых лун, который состоится через две недели? — насмешливо светским тоном осведомился у Гестии Теодор, и улыбка ни на мгновенье не исчезала с его губ. — Это большой праздник в Клерне — с маскарадом, фейерверками и, вероятно, неплохой музыкой. Его устраивает княгиня Ведара, и это одно из тех торжеств, на которое слетаются туристы со всей округи!

О, об этом фестивале Гестия была хорошо наслышана — о нём твердили во всех путеводителях (а путеводителей Гестия пролистала немало, когда начала сбываться её мечта о работе в Хенгло). И каждый обещал удивительные, незабываемые ощущения, которые останутся в памяти на всю жизнь. Буйство магии, буйство красок, бесплатное посещение любых музеев Клерна...

Фестиваль трёх кровавых лун проводился раз в пятьдесят лет (гораздо больше везло фестивалям двух кровавых лун и кровавой луны, ибо такие явления всё же происходили значительно чаще — но в целом, сути празднества это не меняло), и считался весьма знаменательным событием — на нём было принято одеваться в карнавальные костюмы, танцевать, петь хором прекрасные лунные гимны⁽²⁾... Такого в графстве Мивь никогда не бывало. Самым грандиозным праздником в графстве Мивь был «День основателей», и он отмечался довольно-таки скучно.

Единственное, что пугало Гестию настолько, что посещение фестиваля уже не казалось хорошей идеей — необходимость бродить по Клерну в одиночестве, ибо большинство взрослых обитателей Хенгло (ученикам покидать Хенгло без сопровождения учителей и особого распоряжения Школьного совета было запрещено — тем более ночью, тем более из-за фестиваля, куда слеталось так много народа), вероятно, имело возможность посетить сие знаменательное торжество — или его аналог с меньшим количеством лунных затмений — прежде.

Так что, предложение Теодора определённо было кстати. С ним, была почти уверена Гестия, будет не так страшно бродить ночью по узким улочкам Клерна, не так страшно сунуться в самую гущу событий и позволить веселью захлестнуть себя с головой. Теодор казался смелым человеком, смелым и от многого свободным, и иногда Гестия ему завидовала.

— Я с большим удовольствием посещу с вами этот фестиваль! Я давно мечтала на него пойти! — тут же согласилась Гестия, и в следующую минуту несколько устыдилась своей порывистости. — Только мне надо придумать, в чём я пойду — это ведь, кажется, карнавал? Пожалуй, будет неуважением к местным традициям прийти в чём-то повседневном...

Мысль о том, что у неё может не оказаться ни одного подходящего платья (пожалуй, то, в чём она ходила обычно, совершенно не годилось для столь торжественного дня — или, точнее, ночи), застала Гестию врасплох и довела её едва ли не до паники, хотя Гестия даже не могла понять, почему именно эта мысль так её пугает. Казалось — и пугаться-то тут было нечему.

Но в голове Гестии пульсировало набатом осознание, что до фестиваля трёх кровавых лун оставалось чуть больше двух недель, а за это время Гестии нужно было отыскать подходящий фасон платья, подобрать цвет, что шёл бы её лицу и рыжим волосам, найти хорошую маску, чтобы она не казалась слишком нелепой... На мгновенье Гестии вдруг стало вновь казаться, что посещение фестиваля было плохой — очень плохой — идеей. Что лучше уж вообще никуда не идти, чем потратить остатки и без того слабых нервов и крупиц свободного времени на поиски идеального наряда, в котором разве что удастся сделать несколько фотоснимков на память.

— Выдохните, Гестия! — рассмеялся Теодор, словно прочитав её мысли. — В Клерне есть магазин готовой одежды, в котором определённо найдётся что-нибудь к фестивалю. Да и магазин, где платье можно только арендовать — вы же не думаете, что туристы тащат с собой все те кринолины, фижмы или парики, чтобы часа три покрасоваться? Даже с чарами расширения пространства сундуков и саквояжей, всё это великолепие с трудом туда влезет!

— Вы полагаете? — слабо улыбнулась Гестия, заставляя себя дышать глубже, чтобы успокоиться.

Паника несколько отступала, и Гестия, вновь обретшая способность мыслить рационально, мысленно согласилась с Теодором. Во-первых, подумала она, многие из костюмов, напоминавших исторические, были малопригодны для наложения на них чар — одежда попросту портилась, приходила в никуда не годный вид, превращаясь в жалкие тряпки, которые после было никуда уже не надеть. Во-вторых, в местах, где проводились столь торжественные события, просто обязаны были найтись магазины или ателье, где можно было купить, пошить или арендовать нужный костюм. В-третьих, пусть этого Теодор вслух и не произносил, разве случилось бы что плохое, если бы Гестия заявилась на фестиваль в нарядном, но обыкновенном платье?

Гестия улыбнулась — на этот раз, вполне искренне. Всё было как нельзя лучше — сегодняшний вечер открывал перед Гестией самые радужные перспективы. В конце концов, она помирилась с Теодором (или — выяснила, что они, оказываются, даже не ссорились), была приглашена на фестиваль трёх кровавых лун, о котором мечтала последние несколько месяцев, с тех пор, как начала мечтать о Хенгло, и выяснила, что, скорее всего, сумеет найти красивое платье в одном из магазинов Клерна. Уже этого было достаточно, чтобы почувствовать себя вполне неплохо.

И Гестия чувствовала. Впервые за последнюю неделю.

— Вы, кстати, не собираетесь сменить свои туфли на несколько более удобную обувь? — поинтересовался Теодор, открывая дверь в свою комнату. — Не поймите меня неправильно, Гестия, но наш предмет называется «Защитной магией», а это, пожалуй, куда более практический предмет, нежели всё остальное в Хенгло, даже если брать только лекции, а вы, признаться, совсем не похожи на некоторых моих знакомых дам, что могут превратить в оружие даже столь неудобную штуку, как обувь на высоком каблуке.

Гестия, немного подумав, согласилась — молча, ибо Теодор уже скрылся за дверью в свою комнату, — что в словах её напарника был резон. Должно быть, туфли на каблуках были несколько излишни в её ситуации, если она не желала когда-нибудь подвернуть ногу, бегая по этажам Хенгло.

— Скажите, вы всё-таки учите детей накладывать проклятья? — спросила Гестия робко спустя два дня, внимательно рассматривая пятнышки на кухонном столе в апартаментах.

Эти два дня мысль о проклятьях не выходила у Гестии из головы, и она даже открыла ещё одну книгу по теории общей магии — профессора Николаса Вейтеона, одного из представителей первого древа выпуска Хенгло ⁽³⁾, — чтобы окончательно утвердиться в своих взглядах или же подвергнуть их сомнению.

Язык Вейтеона оказался столь витиеват и сложен, что продираться через него было той ещё пыткой. В какой-то момент Гестия даже отчаялась — голова пухла от тех словосочетаний, что нравилось использовать Вейтеону, от того, как изменилось значение некоторых слов за то время, что прошло со дня написания книги — и решила, что, пожалуй, стоит почитать на первых порах что-нибудь более простое. А главное — современное, чтобы не продираться через конструкции, и не увязать на каждой новой странице по несколько часов.

Сегодня была суббота, один из двух выходных, когда Гестия могла провести день почти полностью в постели, не заботясь ни о внешнем виде, ни о том, как бы не опоздать к ученикам, ни о том, хватит ли у неё времени после уроков на проверку маленьких письменных опросов учеников (ибо Гестия решила давать маленькие тесты на каждом занятии, чтобы проверять усвоение знаний несколько чаще, чем раз в триместр). Гестия почти и провела день в постели — было уже далеко заполдень, когда Гестия Линдон, потягиваясь и зевая, выползла из кровати, накинула любимое летнее платьишко, носить которое теперь где-либо помимо дома (или апартаментов, в случае Хенгло) нельзя было из-за пятна, и заплела волосы в косу.

Теодор обнаружился на кухне под распахнутым окном — он сидел на полу, вытянув ноги, и что-то читал. Подойдя чуть поближе, Гестия увидела, что в руках у него какой-то детский приключенческий роман то ли о пиратах, то ли об охотниках на пиратов, то ли о рыцарях, то ли о драконах... Заметив Гестию, Теодор солнечно улыбнулся, а после снова уткнулся в книгу.

И когда Гестия задала вопрос, Теодор вдруг захлопнул книгу и расхохотался. Расхохотался во весь голос, так искренне и так заразительно, что Гестии едва самой не стало смешно от собственного вопроса. Или обидно — Гестия никак не могла понять, что конкретно она испытывала оттого, что Теодор так развеселился после её слов (и Гестия считала этот вопрос вполне обоснованным, учитывая их спор чуть больше недели назад).

— Так вот за кого вы меня принимаете, Гестия! За человека, способного учить проклятьям или опасной боевой магии детей, что с трудом понимают, какая нога и какой глаз у них ведущие? — отсмеявшись вволю, ответил, наконец, Теодор. — Я едва успел провести тестирование у всех классов, а у тех трёх, вторые занятия с которыми уже состоялись, мы пока учимся бегать на разные дистанции, правильно падать и уворачиваться хотя бы от летящего футбольного мяча — и ближайший месяц будем заниматься только этим.

Сказанное Теодором звучало совершенно не похоже на то, как должны выглядеть уроки по магии (какой угодно магии — необязательно защитной), подумалось Гестии. На уроках по магии, вероятно, следовало изучать заклинания или чары, что служили какой-то цели и в чём-либо могли помочь юному магу впоследствии. Следовало рассмотреть принцип работы того или иного применения магии, в конце концов — объяснить, почему столь важным изобретением, очень сильно поспособствовавшее развитию Летхорна, было создание направляющего энергетического амулета, позволяющего пользоваться магией с гораздо меньшими затратами энергии.

Странно было даже подумать о том, что вместо этого детям приходилось заниматься обыкновенной физкультурой! Интересно, Теодор собирался учить их прыгать через скакалку или что-то в этом роде или собирался ограничиться только тем, что успел перечислить в разговоре с Гестией?

— Разве это то, чему стоит учить на защитных заклинаниях? — неуверенно спросила Гестия, памятуя, что в прошлый раз спор с Теодором порядком измотал её. — Это ведь даже не магия!

Наверное, пришла Гестии в голову запоздалая мысль, её должно было радовать, что Теодор не пустился в подробное изучение детьми проклятий, принципов их наложения и всего такого, чего Гестия не смогла бы одобрить ни за что на свете. В конце концов, от занятий обыкновенной физкультурой не могло быть особого вреда детским душам — это, по сути, было обычное неприятное школьное занятие, с существованием которого стоило смириться.

— Гестия, поверьте, если они не будут уметь этой малости, в настоящем бою их не спасёт знание даже самых сложных заклинаний! — Теодор встал, снова раскрыл недочитанную книгу (и, кажется, прочёл пару строк, чтобы убедиться, что открыл её на нужном месте), после чего положил на стол корешком вверх и, сделав несколько шагов по кухне, вновь усмехнулся. — Нельзя слишком сильно полагаться на магию, Гестия. Боевому магу — совершенно точно нельзя.

На обложке книги — теперь Гестия могла разглядеть её во всей красе — был нарисован кораблик с золотым парусом. И Гестия вспомнила, что подобную, кажется, читали мальчишки из её класса, когда она сама, Гестия Линдон, училась то ли в первой, то ли во второй ступени. Выбор книги Теодором показался Гестии забавным, но она не знала, стоило ли говорить это вслух.

— Но мы ведь маги! — возразила Гестия не слишком убеждённая в собственной правоте. — Магия — это всё для нас! Если бы её не было, у нас ничего не могло бы работать, мы не могли бы защищаться от угроз со стороны природы, не могли бы комфортно жить! На что нам ещё полагаться как не на магию? На физическую силу и дубинку побольше как делали дикари?

Теодор улыбнулся вновь. Он достал из холодильника какой-то напиток бурого цвета и, вскрыв бутылку, отпил прямо из горла, что заставило Гестию поморщиться и отвести на несколько мгновений взгляд — только когда она услышала звук, с которым бутылка была поставлена на столешницу, Гестия вновь посмотрела на своего напарника. Теодор некоторое время молчал, но Гестия увидела, что лицо его на мгновенье или несколько мгновений приняло непривычно серьёзное выражение. И Гестии вновь вспомнилось, как он смотрел на неё во время того их спора.

Спорить с Теодором сейчас Гестии не хотелось. Не хотелось, чтобы взгляд его становился жёстким, чтобы в голосе звенела сталь или что-то очень на неё похожее. А главное — не хотелось чувствовать себя настолько вымотанной, настолько уставшей, что сил могло хватить разве что на то, чтобы доползти до кровати.

И Гестия просто молчала, боясь прервать повисшую в воздухе тишину, что казалась ей и гнетущей, и спасительной одновременно.

— Магия значит очень много, Гестия, — усмехнулся Теодор после долгого молчания, и голос его звучал так мягко, словно он говорил с больным или ребёнком. — Настолько много, что иногда дух захватывает. Но магия, поверьте мне, это ещё не всё. Иногда она не способна заменить ловкость, сноровку, интеллект или дружбу, или любимую женщину, или любовь матери... По правде говоря, магия вообще ничего не решает, если остального нет. Просто иногда это... не сразу понимаешь.

Только вот почему-то мягкость в голосе Теодора Гестию совсем не порадовала.

Следующая рабочая неделя для Гестии обернулась существенным испытанием для её нервов и выдержки — один из учеников, Джерри Берн, отпросился с её занятий, сославшись на боль после травмы на зельетворчестве. Разве могла Гестия его не отпустить? Джерри Берн тряс перебинтованной рукой, жалобно хлюпал носом и всячески показывал, что едва ли не умирает от боли.

Разве могла Гестия не отпустить его? Она была весьма напугана страдальческим выражением на лице Берна, полна сострадания к незадачливому ученику и посоветовала немедленно обратиться в лазарет, если Берн ещё этого не сделал. И, конечно, не могло быть и речи о том, чтобы заставлять его писать тест по материалу новой лекции на следующем занятии... Остаток того дня Гестия то и дело вспоминала вид перебинтованной руки Берна, и даже передала через Джослин Морин, с которой столкнулась на лестнице, флакон с заживляющей ожоги мазью.

И когда выяснилось — на следующий же день ближе к обеду, — что никакой травмы у Берна не было и в помине, что всё это было придумано лишь для того, чтобы избежать плохой отметки за невыученный урок, Гестия почувствовала себя обманутой в самых лучших чувствах.

Остаток четверга она просидела как на иголках, совершенно не понимая, как ей стоит реагировать на эту возмутительную выходку. Больше всего на свете Гестии в первый миг хотелось рассказать обо всём Марилизе Стэнли, или, может быть, даже Школьному совету, чтобы добиться дисциплинарного взыскания по отношению к Берну. Что остановило её тогда от этого шага, Гестия и сама не знала. Но к вечеру четверга Гестию переполняло лишь одно желание — пожаловаться на всё Теодору, ибо он был, признаться, единственным человеком в Хенгло, не считая учеников, с кем Гестия за всё время своего пребывания в школе перемолвилась больше, чем парой фраз.

Однако в четверг вечером Теодора в апартаментах не оказалось — Гестия, отчаявшись дождаться его выхода на кухню, даже осмелилась, предварительно постучав, зайти в его комнату. В комнате Теодора тоже не оказалось, и Гестия, окинув царивший там бардак грустным взглядом, вернулась на кухню.

В ту ночь Теодор так и не объявился в апартаментах — не сумевшая заснуть Гестия не пропустила бы его приход, — и ситуация с Берном так и осталась словно подвешенной в воздухе.

В итоге пятница тоже прошла словно на иголках, и под конец рабочего дня Гестия была готова едва ли не рычать на детей, которые-то и не были перед ней виноваты. Кажется, Гестия даже принялась диктовать определения так быстро, что не все из учеников второй ступени, на уроки которых в итоге и обрушилось это раздражение, успевали за Гестией записывать.

— Я не знаю, что мне делать, — сказала Гестия Теодору, стоило тому только переступить порог апартаментов вечером в пятницу.

И это было единственное, что она сказала, прежде чем уткнуться лбом в свои скрещенные на обеденном столе руки и горько разрыдаться. Всё напряжение, скопившееся за эти два злополучных дня, выплёскивалось наружу вместе с этими слезами. Теодор присел на корточки рядом с Гестией и некоторое время молчал, пока у той не достало сил, чтобы, то и дело сбиваясь на рыдания, рассказать о случившемся с Джерри Берном. Теодор слушал внимательно, не перебивал, и Гестии казалось, что где-то в её душе прорвалась плотина, что позволяла ей сохранять хотя бы видимость самообладания.

— О, милая Гестия! Не расстраивайтесь так! — в голосе Теодора было столько сочувствия, что Гестия не сумела удержаться от новых всхлипов. — Дети — это всего лишь дети. И они иногда лгут. И взрослые тоже. Не стоит делать из этого трагедию.

— Я знаю, что дети лгут! — буркнула Гестия не слишком дружелюбно, размазывая слёзы по лицу. — Что не выполнили домашнее задание, так как лист сжевал кролик из живого уголка первой ступени, что лист с заданием остался в спальне, и обязательно-обязательно будет принесён в следующий раз, что опоздали на урок, потому что столкнулись с Марилизой, которая в это время вообще находилась в другом корпусе... Но обманывать в отношении собственного здоровья — попросту низко!

Теодор как-то неопределённо хмыкнул. Потом вздохнул. Заплаканная Гестия — подумать только, и ей ведь даже не стыдно было показаться перед ним такой — подняла на него взгляд, и увидела, что лицо у Теодора сделалось очень задумчивым, и подумала, что черты лица его стали гораздо мягче, чем тогда, когда он широко улыбался или шутил.

— Знаете, когда мне было восемь, я притворился, что сильно ушибся, чтобы отец меня пожалел, — улыбнулся Теодор, но голубые глаза его почему-то смотрели на Гестию почти что грустно. — И он пожалел. Он просидел со мной весь тот день, хотя я знаю, что у него всегда было много важных дел, гладил по голове и рассказывал всякие истории — а ведь никто в целой вселенной не рассказывал истории лучше, чем мой отец. А спустя лет пять или, может быть, чуть больше, я признался отцу в своём обмане, и по его глазам понял, что он давно про этот обман знал, пусть не упрекнул меня ни единым словом. И я тогда я спросил, почему он меня не отругал и не наказал тогда, а отец мне ответил, что я, должно быть, тогда сильно нуждался в его сочувствии и внимании, раз пошёл на такой шаг. И если для этого нужно было всего лишь притвориться, что он мне поверил, то это просто мелочи.

Гестия улыбнулась сквозь слёзы, почему-то представив Теодора маленьким — вероятно, с теми же светлыми донельзя растрёпанными кудрями и с озорным взглядом голубых глаз. Плакать ей больше отчего-то не хотелось.

— Это не кажется тем случаем, — буркнула неуверенно Гестия. — Берну не было нужно моё внимание, не была нужна моя забота — он просто хотел прогулять урок, на котором я собиралась провести тест по пройденной теме.

Задумчивое выражение исчезло с лица Теодора, и улыбка появилась и в его глазах тоже. Гестия же теперь не чувствовала себя такой несчастной, как последние два дня — и не чувствовала больше столь сильного разочарования от проступка Берна. Разговор с Теодором вернул ей подобие спокойствия, существовать в котором было значительно приятнее, чем давить в себе слёзы и срываться на ни в чём не повинных второступенцев.

— Знаете что? Не давайте Джерри тестов до конца сентября, — предложил Теодор вдруг, и голубые глаза его хитро сверкнули. — Раз уж вы обещали ему освобождение от следующего теста, и он знает о вашей осведомлённости о своём обмане — выполните обещание, а потом дайте контрольную в несколько раз сложнее, чем те, которые пишут остальные ребята.

1) В Летхорне ведьмами называют тех, кто способен насылать проклятья или благословения

Вернуться к тексту

2) На севере Летхорна почитается довольно большое количество лунных божеств, каждое из которых принято прославлять определённым гимном

Вернуться к тексту

3) Древо — принятая на севере Летхорна единица исчисления времени, равная приблизительно 150-200 годам, то есть, периоду, за который дуб растёт в высоту

Вернуться к тексту