О незримых вещах (гет)

«Крылья», — сказала она, хотя могла бы предоставить лучшее окончание своей истории.

После разрушенного города, её рука оказалась в гипсе, который ей хотелось раскрасить. Голубая в крапинку бабочка оказалась под её правым плечом, скрывая рану. Казалось, она увеличивалась, расцветая из пулевого отверстия.

Жужжание иглы. Боль переродилась в совершенно новое, разрушительное удовольствие.

* * *

Она помнила, неважно, было это реальностью или нет: глянцево-чёрное оперение пульсировало там, где горел её череп, иступлённый интервал, этот жуткий крен, когда крылья разворачивались и сворачивались, убаюкивая её. Святилище, любовь, которую она никогда не знала.

Это была одной из версий той ночи. Лучшая.

* * *

«Стрэнд», огромное количество книг открывались для неё, раскрывая свои секреты на страницах так чётко, что она смогла отследить их тугую сердцевину, расстояние между строчками текста, снова и снова, её тянуло к чему-то научному, к потоку чистых фактов.

Раффлезия арнольдии. Паразитическое растение со способностью красть и стирать генетический код из лианы-хозяина. Ему не нужен фотосинтез. Оно не отращивает листья, стволы и корни. Глубоко внедрённые в ткани хозяина, в виде нитевидных скоплений клеток, оно физиологически невидимо.

Девушка, в том же ряду, что и Ада, сморщила носик, ускорившись проходя мимо неё. Ада понюхала кисть, беззвучный способ вызвать его сюда посреди ярких страниц. Она продолжила чтение.

На стадии цветения паразит, уже сплетясь и соединившись с ДНК хозяина, стал незаметным, прекрасным. Фиолетово-коричневым почкам требовались месяцы, чтобы раскрыться. Лепестки разворачивались в огромные цветки, иногда больше чем человеческая голова, они были красными, словно свежие органы. Они воняли гнилой, почерневшей плотью, привлекая трупную мошкару, которая опылит их разгорячённый центр. Имитация трупа было лучшим свойством паразита. Его ещё называли трупным цветком.

Ада поставила книгу на полку. Магазин закрывался через пять минут. Совладелец спросил нашла ли она то, что искала, и Аде захотелось сказать да, заползти в комнату из протухшей плоти, в глубокую дыру, и свернуться в клубок. Она спустилась вниз мимо секции поэзии, где стояли её любимые произведения.

Её блузка пахла его запахом уже несколько дней. Она проснулась далеко за полночь, окружённая им. Ей снова хотелось почувствовать его руки, эти длинные, грубые, но аккуратные пальцы, погружающиеся в самую её сердцевину.

Так было лучше, решила она, стоя под душем. Агент американского правительства связан обязательствами. Она может притвориться. Сбросить со своей кожи мёртвую вуаль. Вычеркнуть это, словно мечту, которую она не может перестать лелеять.

Во сне, где он спешит навстречу пылающему кольцу высшего мира, он кричит ей поторапливаться, она просит его повернуться, понимая, что если он сделает это, она будет потеряна для него навсегда. И если так и случиться, она станет свободной.

Позднее лето перешло в осень. Дни стали мелькать серией задач, когда она вдруг оказалась в центре очередного корпоративного расследования. Если ей когда-нибудь станет одиноко, она будет читать Энн Секстон «Все, кто мне дорог» из-за пурпурной лилии на роскошной тёмной обложке, и потому, что это была её самая любимая украденная вещь из квартиры Леона.

Это случалось лишь однажды.

Тогда, в январе, она называла это исследованием, когда вломилась в квартиру вооружившись отмычками. Она провела разведку, прочёсывая его книжную полку. Детские игры, безрассудные, глупые, сказала бы она себе позже, но она подумала, что это тот же самый импульс, что толкает людей в кино или к книгам, чтобы исчезнуть в чьей-либо жизни, несмотря на мимолётность своей собственной. Находясь в гостиной, она погладила крепкие листья спатифиллума на окне. Ада бросила пальто на диван Леона, налила себе бокал белого вина, которое взяла из холодильника, будто всю жизнь жила здесь.

В одном похожем сценарии он бы пришёл домой и обнаружил у себя на диване незнакомую женщину, и ошеломлённо замерев на пороге, он сказал бы «Какого чёрта вы здесь делаете?».

В другом — он бы пересёк комнату, чтобы сесть рядом с ней. Он взял бы её руку. Сказал бы, что понимает, почему она сделала это. Всё, даже самую мелкую ложь. «Я понимаю».

Это должно было закончиться. Обычное исследование объекта. Безликого объекта, который на языке корпоративного шпионажа называется метка, цель, точка соединяющая один пункт назначения с другим, плоская точка на разрозненной унылой окраине земли.

Вместо этого, она продолжила.

Находясь в его спальне, она открыла шкаф, пальцами пробежалась по рукавам его пиджаков и рубашек, шорох хлопка, шерсти, кожи и джинсы. Она крала вещи. Та книга на его прикроватной тумбе, пара запонок и перчаток, магнит из Барселоны, висящий на холодильнике. Когда она была готова уйти, она смыла отпечаток красной помады с бокала и убрала его.

* * *

Ещё один тип отметины: раздетая, стоящая спиной к зеркалу, чтобы увидеть чернильное существо. Её подросток сказал бы, что бабочки, это банально. Но ей нравилась банальность их метаморфоз, истинная красота, задокументированная история миграции, доказательство. Невыразительная рана разгладилась, сделалась чёткой в полёте.

Это гарантировало одно. В череде любовников, от города к городу, никто в постели никогда не спрашивал её о том, что с ней произошло, поглаживая изображение.

Как ты выжила?

* * *

Когда самолёт приземлился, Тереза Тэнг пропела ей «забудь его» снова и снова. Ада вытащила наушники и пробормотала «чёрт возьми».

Женщина, сидящая радом с ней, посмотрела на неё.

Такое часто встречалось, куда бы она не полетела в США. Хоть она и жила здесь больше двадцати лет, люди смотрели на неё так, словно её происхождение вызывало вопросы. Типа «Привет, почему ты здесь?».

Ада в ответ уставилась на ней взглядом словно раскалённый металл.

В конечном итоге, её мозг переключился с одного канала на другой: скольжение клинка, звенящий при ударе о тупой край другого клинка. Будь внимательна. Есть работа, которую нужно сделать. Месяц спустя она закончила чтение его книги, повторила движение его руки по странице, словно его любовь к словам могла трансформироваться в чувство, которое она могла понять. Прошёл год, и она почти перестала думать о нём.

* * *

То лето стало её самым успешным сезоном. В июле она провела девять дней на роскошном круизном лайнере под названием «Восторг». Путешествие было идеей её клиента, предлогом, чтобы отпраздновать их везение и её последнее ограбление под прикрытием в Майами. В эти девять дней земля качалась, кренилась и поднималась под её ногами. Солнце было немилосердным. Бассейны, постоянно переполненные, пузырились от отчаянного счастья толпы, раскрасневшейся и пьяной. Девять дней клиент Ады занимал себя в казино, пока она обходила пятнадцать этажей, паря в пространстве в поисках тихого уголка. Поздней ночью она вышла из своей каюты, зачарованная луной. Она стояла снаружи на палубе, глядя на тёмное колеблющееся море, ветер развевал её волосы. Ударяющиеся волны почти не убаюкивали её.

Она нашла своего клиента курящим на палубе на другой стороне. Рикардо Ирвинг. Он был продавцом оружия в «Трайселл», фармацевтической базе в Африке, которую создал Вескер, и одним из доверительных источников информации в компании для Ады. Что бы он не говорил, его сильный нью-йоркский итало-американский акцент почти выводил её из себя.

Он бросил на неё оценивающий взгляд и сделал длительную затяжку.

— У меня есть новости, думаю, тебе понравится.

— О, правда? Не разочаруй меня, — сказала Ада.

— Поверь мне, услышав их тебе захочется присесть.

Он рассказал, что получил звонок, раскрывающий местонахождение руководителя «Амбреллы» и преступника в международном розыске, Освелла И. Спенсера. Когда компания распалась, старик сбежал в свой особняк где-то в Европе, где он сейчас прикован к кровати и умирает. В моменты просветления он требует встречи с Вескером. Он умоляет. Поэтому его дворецкий позвонил Ирвингу, чтобы тот передал сообщение.

— Хотел лично сообщить боссу новость, — сказал Ирвинг. — Между ним и Спенсером вроде что-то происходит. Неудобно выйдет, если старик откинется слишком рано.

Ада была заинтригована. По словам Ирвинга, Вескер управлял Организацией на местах, выжимая все финансовые соки в поисках Спенсера последние несколько лет. Это может стать отправной точкой.

Она высчитала одну возможную выгоду: выманить Вескера в особняк и привлечь внимание B.S.A.A., и дать им возможность нанести неотвратимый удар. Это рискованно, а также ей придётся снова вступить в контакт с Вескером, в этот раз на её условиях.

— Я расскажу ему, — сказала Ада с отстранённой холодностью. — Скорее всего, он предпочтёт услышать это от меня.

Лицо Ирвинга дёрнулось от удивления.

— И с чего это должна быть ты?

— Потому что я знаю его намного дольше чем ты. И потому что я обязана ему, — она поставила локоть на металлические перила. — Не стоит этим забивать свою прекрасную голову.

Ирвинг выкинул окурок за борт, умирающий огонёк исчез в океане. Его белоснежный плащ развевался на ветру, он сложил губы в ухмылку. Ей захотелось сделать что-то ужасное с его лицом.

— А он глубоко запустил в тебя свои коготки. Всё ясно.

Ада представила, как его слова, словно камни прокатились по нетронутой поверхности пруда. Когда она была моложе, она имела дела с людьми много хуже Иривнга. Они занимали разные должности, некоторые из них были высокопоставленными чиновниками, генералами и учёными, и они были из тех, кто будет преследовать тебя по улице, мужчинами, накрывающие твой рот, лихорадочно шепча «Тише». Но и у них есть свои раны, как и у прочих. Ада быстро поняла, что разгадка крылась в использовании этих ран не как поиск уязвимостей в системе кодов. Не важно, трахала она их или нет, в конце концов они все становились грустными созданиями, отчаянно жаждущих скудный глоток любви.

Вескер оказался более хладнокровным и более мстительным. Будет лучше, если она сама справится с ним.

Ей захотелось, чтобы небеса отрастили зубы и проглотили их всех.

— От тебя ничего не ускользает, да? — Ада разгладила складку на рубашке Ирвинга, провела ладонью по рисунку гибискуса в том месте, где ткань открывала его кожу, бледно-зелёную, как у рыбы. — И да. Определённо, да.

Корабль продолжал прокладывать свой путь по волнам под луной, которая сейчас скрывалась за облаками, и теперь мало чем отличалась от любой другой звезды.

Ирвинг положил свою руку ей на бедро.

— Должен признать, вы двое… не такая уж и плохая пара. Скажу тебе вот что, ты мне поможешь завтра с кое-чем, и можешь совершить свой маленький телефонный звонок.

Ада подавила бурлящий в груди смех. Легко.

Мужчина вытащил пачку Марлборо Лайтс из своего кармана и предложил ей сигарету, она отказалась. Он посмотрел на бескрайнее море. В поле зрения не было ни одного корабля.

— Там столько всего, — сказал он. — Столько всего в человеческом теле, которое требует понимания. То, чем мы занимаемся, сделает всё намного понятнее.

— Полагаю, скоро мы увидим достаточно, — сказала Ада.

Он выпустил дым мимо её уха, она едва уловила тепло.

— Полагаю, да.

Перед тем как вернуться в свою каюту, он сказал ей лечь пораньше. Корабль пришвартуется утром и им нужно забрать тайник.

— Иди нахер, — сказала Ада на кантонском, и Ирвинг лишь улыбнулся. Как только девушка осталась одна, она развернулась и прислонилась к перилам, отпуская напряжение.

* * *

С деньгами, заработанными от своей работы, Ада устроила себе отдых буквально на краю мира, в Ушуайя в Аргентине, и когда наступила ночь она морально подготовилась к звонку Вескеру.

К любому своему действию она готовилась с помощью ритуалов. Она погрузилась в воду, смывая с себя дневную грязь, и очистившись и облачившись в одежды, она предалась медитации на полу спальни. В детстве, она испытывала такие моменты, когда при помощи громких звуков, она входила в продолжительное состояние безмолвного шока, словно она неожиданно погрузилась в другую плоскость существования, сдвинутую во времени. Безмятежность никогда не приходила к ней сама по себе. Это было то, над чем ей приходилось работать, упражняться на ежедневной основе. Словно в сад она входила каждым утром, медитировала около часа, лежа на спине она дышала и дышала, пока не становилась полностью пустой и растения обвивали её кости.

Если медитация не задавалась, что случалось очень редко, она полагалась на энергию классических танцев. Но в эту ночь она была готова.

За окном она могла видеть тихую улицу Авенида Сан Мартин, усеянную строениями, выкрашенными в пастельные тона. Снежные верхушки гор едва различались в темноте. Она вышла на балкон с бокалом джин тоника, и набрала номер Вескера по памяти.

Он ответил спустя три гудка.

— Подумать только, — сказал он, его голос звучал всё также отстранённо холодно, — что именно ты позвонишь мне, мисс Вонг. Столько времени прошло, а ты всё ещё умеешь удивлять.

— Если я всё правильно помню, тебе это нравилось. Будем и дальше предаваться воспоминаниям?

— У тебя есть пять минут.

— Какая удача, мне столько не нужно, — ответила Ада и рассказала всё, что знала за две минуты.

По ту сторону стояла оглушительная тишина. Она практически видела, как он постукивает облачёнными в кожу пальцами по креслу, с безэмоциональным лицом.

Вескер хмыкнул в подтверждении.

— Вижу ты провела своё расследование. Но я должен спросить, зачем утруждаться и приходить ко мне сейчас?

— Помочь тебе, — с решительностью сказала она, которую предали ей алкоголь и холод. — Ты хотел этого долгое время. Задать вопросы человеку, который всё это начал. Только представь, что ты можешь узнать.

— Глаз за глаз, — сказал он.

— Именно.

Она опрокинула остатки напитка, вкус которого теперь был металлическим, больше ледяной воды, чем джина, воспоминания о последних словах, сказанных им ей по телефону, после того, как вскрылась её финальная часть подарка в виде формы ложной и рецессивной плаги — паразита, настолько же полезного, как и червь.

«Моя дорогая, с чего ты взяла, что держишь всё под контролем? И ты не разменная монета, как и прочие?»

Здесь в августе была зима. Автомобили бесконечной вереницей плелись по улицам города. Звезды висели так низко, расположившись на ночном небе словно ожерелье. Ада ждала, что Вескер начнёт допрашивать её, задавать вопросы, чтобы узнать насколько она лояльна, и что она надеется получить за эту информацию. И для неё стало сюрпризом, когда он сказал, что у него есть предложение.

— Если согласишься, то у тебя будет блестящее будущее в этой индустрии. Высокая должность, ещё один шанс послужить Организации и увидеть приход нового мира. В конце концов, ты была моей лучшей, — сказал он так, будто не пытался устранить её в прошлом году.

Как будто она могла забыть.

— Уникальное предложение, от которого сложно отказаться, мисс Вонг?

Ада сильнее сжала в руке бокал. Это могла быть попытка Вескера проверить её реакцию, используя хитросплетения игры, которая была слишком знакома ей, чтобы сбить её с толку, вскрыть защитную оболочку, обнажить слабость той штуки, которую она называла сердцем. Она уловила наживку. И как прочие, он ничего не получит.

— Соблазнительно. Но боюсь, моё расписание уже занято, — сказала она, и когда он не ответил, она улыбнулась. — Наслаждайся своим воссоединением, Вескер. Из того, что я слышала, Спенсер до смерти хочет увидеть тебя.

— М-м. Какая жалость, — сказал он, заканчивая звонок.

От холода у неё почти онемели пальцы, и на секунду Ада предалась мысли дать бокалу упасть, чтобы увидеть осколки на цементе. Она сдержалась. У неё и раньше бывали мысли подобные этим, бросить различные объекты с острых скал и услышать звук.

Их партнёрство не было особенно долгим. В те ранние месяцы после Раккун Сити, Вескеру нравилось напоминать, что она ничто без него, она бы умерла там из-за своей слабости и неспособности рассуждать здраво. Очень глупо «спасать этого Леона». Кто отправил вертолёт? Кто предоставил ей крюк-кошку, обеспечивая ей безопасный проход по разрушенным улицам города? Если бы не G-вирус, который ей удалось заполучить, он с радостью дал бы ей умереть. Но она не указала ему на это. Её собственная жизнь была на втором плане среди мужчин подобных ему.

Это продолжилось и дальше. В Испании он испытывал её снова, быстро определил её уязвимые точки и отдал приказ убрать Леона. «Нам же не нужны отвлекающие факторы, правда?». В замке она наблюдала за Леоном издалека, скрываясь от него в паутине тени, и он так и не узнал, насколько близко он подошёл к смерти. Его спасло расстояние, разделяющее их.

«Меня не должны видеть рядом с тобой»

«Леон», — подумала Ада. Больше года прошло, а она всё ещё слышала его голос.

«А ты изменилась, Ада?»

На балконе, переменчивое спокойствие сомкнулось вокруг Ады словно кулак. Всматриваясь в глубокую фиолетовую темноту гор, она взяла кубик льда из бокала и бросила через чёрные металлические перила. Она ждала, вслушиваясь в надежде услышать звонкий звук удара, но спор пары из соседнего номера заглушил его. Глухой звук прерывался криками и хлопком двери. Затем последовала тишина. Она вернулась в номер. Поставила бокал. Она размяла застывшие пальцы и сломала одноразовый телефон пополам, звук вышел громче, чем звук ломающихся костей.

* * *

В ту ночь она скрежетала зубами в беспокойном сне пока её челюсти не начали пульсировать от боли. Она была бесформенным комком света. Силуэты в дверном проёме мерцали и затихали, а она скользила по тоннелям в поисках знакомых фигур, но всё это кружило голову и вызывало страх.

Двери в лабораторию были открыты.

Поначалу Ада почувствовала, как задрожали её губы, в животе засосало, и это разделило её надвое. Извиваясь в кровати, она издавала жуткие звуки: что-то между криком и хныканьем, затем долгий рванный вздох, словно кто-то утащил её под воду.

Она осторожно потёрла ноющую челюсть, успокаивая скачок её сонного пульса. Её зрение заволокло чернильными пятнами. Она моргнула и приказала туманным формам появиться из углов, пола и потолка. Неясные очертания приобрели определённые формы, когда она назвала их по имени — пыльные зелёные занавески, чемодан у шкафа, пистолет на столе, библия на тумбе. Просто обычный невзрачный номер отеля.

Ада заставила голос Вескера исчезнуть из своей головы. Ты должна быть благодарна.

Она упустила свой шанс. Тогда, по телефону. Она могла сказать ему, что он так и не спас её.

Он никогда не был тем, кто сделал это.

Она упустила свой шанс.

* * *

Эта была история из тех, пересказ которой в её голове ощущался настолько утрированным, что стал мифом. Словно это произошло с кем-то другим. В кино люди жертвуют собой. В романах они бросаются на амбразуру вражеского огня осознано, чтобы защитить незнакомца. Мелодрама, дешёвая демонстрация чувств, чтобы вызвать у зрителя сочувствие. Но с ней это случилось.

Вопреки её желанию Леон сделал это. Оттолкнул её и принял пулю. Выстрел прошёл прямо сквозь левое плечо, она размышляла, пока занималась его раной, перевязала её оторванной от его же рубашки ткани. Её единственной мыслью, пока он лежал без сознания в её руках, была «Ты не должен был…». Кровь заполнила линии на её ладонях, которые, как она когда-то наивно верила были предвестниками того, что будет, но дни после Раккун Сити стали всего лишь пережёванным бессмысленным кластером в новостях, она подстригла коротко ногти, периодически соскребала засохшую кровь с кутикулы, смывая со своей кожи доказательства так часто, что та начала осыпаться бледными струпьями, омертвевших её частиц.

Из всех людей, он был тем, кто был готов рискнуть своей жизнью, чтобы спасти именно её, пустую оболочку женщины. Она не могла вспомнить никого, кто мог предложить ей такую доброту.

* * *

Она раскрыла свой чемодан в поисках томика поэзии Леона и его перчаток в сетчатом отделении на молнии, его магнит и наручники бренчали в мешочке для украшений. Перчатки уже утратили его запах, но она всё равно их надела, провела рукой по старому шраму на бедре. И этого она тоже не забудет. Аккуратное касание его рук, дезинфицирующих и перевязывающих рану, как же она завидовала его открытости.

Сейчас шрам напоминал розовый подтёк подтаявшей свечи, иногда она надавливала на него, первое место на её теле, которое кто-то касался с заботой и вниманием. То как он раскрыл свою ладонь, развернул кучу нечитаемых, заполненных грязью линий, тогда он всё ещё верил в её способности к добру, глазами говоря: «возьми её», «давай, я понесу тебя».

В его перчатках её руки ощущались такими маленькими.

* * *

На следующий день она позвонила одному из своих B.S.A.A. контактов, оперативнику под прикрытием, работающего в североамериканском отделении, и проинструктировала его слить информацию касательно поместья Спенсера. Она дала ему координаты и наказала быть готовым.

А она подождёт.

* * *

Утро пахло водорослями, соснами и ветром, дующим с гор. Уточки в коричневую крапинку толпились у усеянных водорослями гор вдоль бухты. Город, уютно устроившийся в лесу, выглядел словно сошёл с открытки из Баия Энсеррада.

Для прогулки Ада облачилась в чёрные слои: свитер, термо-комплект и тяжёлое шерстяное пальто с капюшоном, чтобы защититься от ветра, дующего с океана. Какое же это блаженство, никаких вирусов, принесённых ветром сюда, далеко на юг. Она могла сказать, что Ушуайи не коснулось влияние Амбреллы, город громко заявлял о себе знаками, сопровождающими её по побережью, fin del mundo, principio de todo. Она находилась здесь уже неделю, пытаясь решить, будет ли это место подходящим для жизни в подполье, если до этого дойдёт.

Вчера она побывала в Морском музее и узнала, что город вырос из колонии в начале XX века. Она бродила по его серым коридорам, краска на стенах которых облупилась от климатических условий, и читала таблички о людях, содержавшихся здесь в суровых условиях. Они построили дороги. Они строили мосты и добывали древесину. Своими руками они дали свет городу, создали больницы для будущих поколений.

Очень кстати, история о жестокости надзирателей специально не озвучивалась в путеводителях.

Ада самостоятельно обследовала неиспользуемые камеры, где плач невидимого кота эхом прокатывался по коридору. Девушка заглянула в крохотную комнату. Она позвала кошку, кис-кис-кис, но мяуканье прекратилось, и она осталась одна. Другие туристы отказывались заходить в это крыло. «Слишком мрачно», — сказала одна женщина. «Получили, что заслужили», — говорил молодой человек, плюя на пол. — «Надеюсь, они страдали до последнего вздоха».

В одной из камер Аде пришлось привстать на цыпочки, чтобы взглянуть в небольшое окно, закрытое металлической решёткой. Берег был вне досягаемости её глаз. Всё, что она видела, это кусочек неба. Она подумала об одном заключённом, который пытался сбежать и потерпел неудачу: анархист Симон Радовицкий. Он был освобождён по амнистии после двадцати лет заключения на условиях, что он никогда больше не вернётся в Аргентину. Будучи подростком Ада читала про него, восхищалась стойкой приверженностью своим идеалам.

В одном из своих писем Региональной Федерации рабочих Аргентины он писал о пытках, применяемых к заключённым. Вынужденное голодание, избиение, принуждение, которые приводили к смертельным болезням и психическим заболеваниям, мольбы о том, чтобы их застрелили, чтобы окончили их страдания. В ответ надзиратели лишь ухмылялись.

Ей подумалось, что, если бы о ней знали, по-настоящему знали, многие бы захотели закрыть её в месте вроде этого.

Ада купила в сувенирной лавке магнит с изображением маяка Les Eclaireurs. Говорят, люди посещают маяк, чтобы избавиться от своих самых худших воспоминаний, история, которую, как подозревала Ада, была придумана для одиноких туристов. По пути в отель ей поступил звонок.

— Что у тебя? — спросила она человека на том конце линии.

— Хорошие новости.

— Какие?

— Освелл Э. Спенсер мёртв.

Слава богу. Что касается побед, именно эта была достойной, чтобы отпраздновать. Ада натянула капюшон, чтобы укрыться от ветра.

— А что Вескер?

— Неизвестно. Наша команда весь день и всю ночь искала тело. Но мы нашли скрытую лабораторию под особняком. Кое-какие исследовательские данные, чертежи и отчёты.

— Скинь мне всё, что у тебя есть, — сказала Ада.

Месяцы она ждала вестей по Вескеру и вернулась назад в Штаты для срочной встречи с представителем одного из конкурентов Амбреллы. Ей не удавалось нормально поспать. Остатки того сна в Ушуайи застыли в её подсознании.

Затем сон настиг её, как это всегда бывало, в первый день октября. День, когда запылал Раккун Сити.

В прошлом году, на седьмую годовщину бомбардировки, Ада спала целый день, проснувшись только для яростной мастурбации, чтобы после снова провалиться в сон.

Бывали и лучшие времена, когда она подплывала к потолку в сияющей дымке, закатный прозрачный свет подёргивался рябью по комнате, проникал в её череп. Скорее всего, это была работа нейромедиаторов, её тело было на мерцающем статическом режиме ожидания, её душа покачивалась, словно её отвязали и отпустили. Вверх, вверх, вверх. Сегодня ночью она крепко увязла в своём теле. Она не смогла вырваться.

Её накрыло осознание с кислым привкусом ужаса. Услышал ли её Леон? Термобарические всполохи и вспышки, ракеты, вылетающие одна за другой из серебристого брюха самолёта. Что он подумает, когда увидит её, свернувшуюся на кровати и приготовившуюся к огню, готовому пожрать её?

* * *

Список сообщений, которые никогда не были отправлены:

Ты оказался прав, когда сказал, что я играла. Почти убедительно, как эхо чьего-то имени, брошенного в тоннель, может отразить зов тех, кого мы когда-то любили, но не совсем.

В своей жизни я была многими людьми. Сотнями. Паспорта, фотографии, кодовые имена, спрятанные в конвертах из манильской бумаги. Так странно, что история заняла так мало места. А сейчас она невесома, эти имена, не отличаются от чисел, бессмысленных данных, заслуживающих уничтожения, словно диск с данными, когда я заканчиваю проект. Диск, который я стираю, чтобы начать новый.

Твоя жизнь, кровью просачивалась сквозь повязки в тот день. Как может человек нести в себе столько и не затопить? Я никогда не понимала зачем ты сделал это?

Всё имеет начало и конец. Ты должен понимать это.

Мы никогда не станем исключением.

* * *

На экране её телефона светилось белое пространство там, где могло уместиться одно их этих сообщений, если бы у неё было больше смелости. Она переписала и исправила себя несколько раз, убрала одно предложение, затем добавила другое, переставляла местами слова до тех пор, пока предложение не стало похоже на бессмыслицу. Не достаточно хорошо. Тёмная муть её идей и мыслей не смогли улечься в подобие правды, содержащей в себе всё, что она хотела сказать. Не было искренности. Не было эмоций. Такой язык не смог прояснить то, что она чувствует, что не стало для неё открытием, но, возможно, он расскажет больше о её недостатках, пространствах в её теле, к которым у неё нет доступа, и поэтому они остаются невидимыми для неё. Как же помочь Леону понять? Что было жизнью, кроме как история, написанная по спирали?

Сдавшись и захлопнув телефон, Ада умылась, выключила свет, чтобы не видеть неумолимый взгляд в зеркале, «не смотри», потому что там ничего не было, абсолютно ничего, чтобы видеть.

Соберись.

В номер этого отеля не просачивалось ни звука. Она прижалась ухом к стене, вслушиваясь в признаки жизни из соседней комнаты: ночная передача по телевизору, гудение водопровода, ругающаяся или занимающаяся сексом пара; но слышала она лишь стук своего сердца, бьющегося неравномерно и слишком быстро.

Возможно часть неё умерла в Раккун Сити. Ада точно не знала. Этот пропавший кусочек существенно ощущался, с тем же успехом это могло быть её ухо, язык, кусочек ногтя.

Она лежала в кровати, ожидая, когда её глаза привыкнут к темноте. Что если её тело провалится сквозь матрас и будет падать дальше? Стены схлопнутся, раздавливая её лёгкие? Она посмотрела в потолок, на трещину, расходящуюся в сторону словно дерево, и попыталась проследить где она заканчивается, она же точно должна где-то закончиться? Но трещины становились только толще, искривлялись, и не было им конца.

* * *

Зависнув между бодрствованием и дрёмой, она создала свой рефрен. Тихое повторение наполовину забытого стихотворения, формируя заклинание во вселенную: останься, останься, проснись.

Исчезла… из

…напряжённая процессия…

…

… я совершенствую

… солнце…

… мы коснулись. В другой стране…

Моя дорогая…

Мы вошли, касаясь… одиночку.

Люди убивают…

…

…

…

Быть благословлёнными, горло, глаз, костяшки.

* * *

Её тело когда-то было зданием, выгоревшим до стального каркаса. Она втянула остатки этого в себя, ощутила вкус пепла вокруг своих лёгких. Её тело, пистолет, сад с выросшими чудовищными шипами, пропитавшиеся до цвета свежей раны.

* * *

Сон был лесом в Центральном парке, где солнечные зайчики разговаривали с ней пророчествами. Там был деревянный мость, по которому она и Леон прошли вместе. На другой стороне раскрылись двери лаборатории, она потянулась за пистолетом, прицелилась в его сердце, она вытянула руку, словно держала влажное от крови бьющее сердце. Отдача от первого выстрела заставила её поморщиться. Второй выстрел, и он был мёртв. Сон был мостом, был лесом, был страной, распадающейся на проекционном экране. И безжалостная пасть её характера разрывала её пополам. Был ли там кто-то, чтобы взять её за руку? Вытянуть её?

Небо стало стальным. Она слышала, как оно дрожит. Слышала быстрое погружение своего тела сквозь темноту в воду, а пепел падал сверху, создавая тени, которые жгли ей глаза, и она подумала «нет». «Нет, нет, нет». Она металась и металась.

* * *

Первое, что почувствовала Ада, это боль в шраме, яркая, мгновенная и обжигающая. Будто пуля вновь вонзилась в её тело, застряла там. Она не плакала несколько лет. Теперь она сдалась, сложила руки на груди и обняв себя замерла. Словно молясь, она наклонилась вперёд и задрожала от своего горя.

* * *

Ванная, наполненная ледяной водой, послала приятную волну от кончиков пальцев до макушки, как только она погрузилась на дно. Онемение было пронзительным. Её барабанные перепонки готовы были взорваться, и холод ударял по векам крошечными иголками боли. Как долго она пробудет здесь? Она пыталась кричать, но звук, заглушённый водой, отражался на поверхности пузырьками.

* * *

— Ты в порядке, — повторяла она после того, как утренняя медитация не помогла. Слова звучали заученными, бесполезными, когда она попыталась произнести их вслух. Её мозг отказывался помогать, и она стремилась взять под контроль единственную вещь, которая принадлежала ей. Если её тело собиралось поддаться слабости подобной этой, тогда по крайней мере она могла направить неугомонную энергию в работу. Во что-то ценное. Поэтому она оделась, стёрла ужас со своего лица, накрасилась и нанесла духи.

В октябре она взяла больше контрактов. В ноябре она сидела в музейном кафе, погружённая в свой ноутбук, она работала над защищёнными кодами. Она пила чай, в котором было слишком много воды и слишком большая цена. Она слушала Вивальди, Зима фа минор, пока печатала команды, искала уязвимости в системе для конкурентов Амбреллы. Она гналась за приливом адреналина, приходящего, когда бесконечные строчки данных материализовались под её пальцами. Некоторые из них она анонимно сливала в сеть. Или связывалась с репортёрами под различными личинами, которые невозможно было отследить, и была очевидцем последствий в новостях. Это бодрило. И давало передышку.

Однажды, в Музее изобразительных искусств в Бостоне, Ада оторвалась от экрана и увидела маленькую девочку-азиатку, сидящую напротив неё в «Новом американском» кафе. Она ела шоколадный эклер, сидя рядом со своей мамой. Короткие чёрные волосы, растрёпанная чёлка, крошечные пальчики. Ада позабыла о строке кода, который писала. Мать девочки держала подбородок дочери и аккуратно вытирала размазанный шоколад салфеткой.

Это не было ассоциацией из её юности, но насколько Ада могла сказать, это было очень похоже, невозможно похоже.

Она закрыла ноутбук, положила в сумку и ушла, чтобы устроиться в зале с мумиями, где было поменьше детей.

Завибрировал её телефон, она ответила в коридоре снаружи выставки. Это был её B.S.A.A. посредник.

— Они нашли тело? — спросила она.

Её контакт ответил отрицательно. Поиск был прекращён после трёх месяцев, и B.S.A.A. официально заявили, что Вескер мёртв.

Нет, не мёртв. Даже близко не мёртв. Пропал.

Ада завершила звонок. У неё возникла изжога. Коридор казался уже и меньше, но всего лишь секунду. Потеря равновесия, объяснила она себе, это такой трюк разума и ничего более. Она оперлась рукой о стену и начала обратный отсчёт со ста.

* * *

Внутри одной из витрин, освещённой мягким белым светом, лежал саркофаг с мумией певуньи Амон.

Шесть полос тщательно прорисованных голубых крыльев обрамляли саркофаг там, где предполагался живот. Ада разглядывала рисунок. Это позволило ей собраться. Где-то под слоями гипса и материи было сморщенное сердце мумии, нетронутое бальзамировщиком. В загробной жизни считалось, что сердце ожидает суда. Уложенное на одну чашу весов, уравновешенное пером на другой, определяя хорошие поступки. Но как это всё можно взвесить?

Тут не было никакого разумного объяснения белому горячему гневу, который она ощутила от своей беспомощности. Ей захотелось сломать стекло. Ей хотелось ударить ладонью по ножу. Вместо этого, она купила билет на поезд до безопасной гавани в Квинсе, месте, которое принадлежало только ей, и никто не смог бы найти её.

Сразу же после событий Раккун Сити она купила студию, приземистое здание, втиснутое между прачечной и кубинской пекарней. Зеркала в пол были без единого пятнышка, и украшали три стены, давая Аде возможность оценить себя с разных сторон. Тщательно разглядывая себя, она. Стоя у балетного станка, она тянулась, спиной создавая аккуратную арку, ниже, ниже, руки подняты над головой.

Сразу же после операции Раккун Сити она купила студию, приземистое здание, втиснутое между прачечной и кубинской пекарней. Зеркала от пола до потолка были чистейшими. Они украшали три стены, позволяя Аде оценивать себя с разных углов. Тщательно рассматривая множество отражений себя, она вносила необходимые корректировки. Стоя за балетным станком, она тянулась, аккуратно выгибая спину, она тянулась, назад, назад, держа руки высоко над головой. Из музыкальной системы раздавалось Arpeggione Sonata in A Minor, каждая нота отдавалась трепетом в груди, приподнимая её.

Бёдра горели от напряжения, пока она стояла в этой позиции. Ада отдалась горячей боли, идущей от лопаток к локтям и кистям. Она ощущала себя хорошо, делая это со своим телом. Она могла разглядеть бледность внутренней части кистей, делая более глубокий прогиб, и чувствовала, как раскрывается её грудь. В самом начале своих тренировок, целую вечность назад, Ада считала, что классический балет — это восстанавливающая благодать, которую другие люди находят в молитвах. Она могла бы всю жизнь провести в создании идеальных комбинаций, восхищаясь своей собственной силой, ещё будучи ребёнком она была такой немощной. Птенчик, говорила её тренер. Кривой птенчик. Только когда она стала подростком, она научилась рассказывать истории, используя лишь жесты, точные модуляции линий и изгибов. Какая сила! И в эти моменты полётов, когда она становилась больше характером, чем человеком, только тогда произошли удивительные изменения. Сдвиг её центра тяжести. Перенастройка клеток.

Более не она, но лезвие, разворачивающееся, чтобы отразить свет. Она обожала это ощущение становиться чем-то большим, чем космический пульс вселенной, неся её туда, где она должна быть.

Всё, что ей нужно было сделать, это удерживать эту позицию.

Всё, что ей нужно было сделать, это выжить.