Последние краски лета (джен)

Примечания:

Предупреждения: "насилие", "жестокое обращение с детьми".

Васе тогда только исполнилось тринадцать, в августе. Лето догорело, подобно свече, задутой холодным дыханием осени. Зелёные кроны, укрывающие детдомовский сад, оделись в золото и багрянец, а по утрам приходилось снова топать в школу по лужам.

Нож он по-честному выиграл в «фантики» у четвероклашек. А откуда уж он у них, не спрашивал, может, стащили где. Их больше интересовали яркие конфетные обёртки. Так уж получилось, что в школе он всё больше водился с младшими. Хотя сам уже перешёл в седьмой класс.

День выдался неудачный, старшие снова не взяли в команду. «Толку от тебя, инвалид? Ты даже бегать не можешь», — бросали они презрительно. Вася, конечно, ответил, что не больно-то и хотелось играть в их дурацкой команде. Но на самом деле хотелось, да и не из-за футбола вовсе, а из-за того, что одному грустно и скучно. Даже мелкие соседи по комнате и те где-то пропадали, играя в свои малышовые игры. А он снова один.

От скуки баловался ножом… Они (взрослые) потом спрашивали: зачем, да зачем? А Вася и ответить не мог. Не знал, что сказать. Рукава белой рубашки окрасились алым. Но Вася даже не испугался, нет. И больно вовсе не было. Запомнился долгий миг умиротворения и тишины. Эмоции, те, с которыми он не мог совладать, те, что теснились в голове, будто буйные волны морские, набегая одна на другую, стихли. И эта пустота одинаково страшила и привлекала.

Славка с Пашкой всё испортили. Вернулись в комнату, подняли кипишь. Вася хотел было успокоить мелких, да так стало лень. Пашка белобрысый, лохматый, с застывшими в глазах хрустальными слезинками нервно переминался в углу возле шкафа. А к нему подойти, словно боялся. Или в самом деле?

Вася выдавил кривую ухмылку.

— Ты чего, Паш? — и тот дёрнулся в сторону, когда Вася, неловко поднявшись с пола, шагнул к нему. Даже руками закрылся, будто бы Вася собрался его бить. Вася растерянно замигал, так и не приблизившись.

Славка куда-то свинтил, Вася даже не отобразил этот момент. А после дверь распахнулась, громко ударившись о стену, и Славка влетел в комнату вместе с воспиталкой.

— Батюшки-светы! — всплеснула руками Зоя Захаровна. — Ты что ж, это натворил-то, ирод!

Вася попятился, мотая головой. Нож выпал из ослабевших ладоней, и он поскорее запнул его под Славкину койку.

Зоя Захаровна, хоть и старуха, но сил ей не занимать. Схватила за шиворот и потащила в медпункт. А Вася и не сопротивлялся. Устал как-то сразу, и мир, суетливый и шумный, отъехал в сторону, будто за стеклом остался. Вася считал шаги, чтобы хоть как-то удержать связь с реальностью. Казалось, что пустота стремительно приближается, словно глубокая чёрная пропасть. И с каждой пройденным метром всё ближе и ближе. Вася считал шаги…

Передав его медсестре, Зоя Захаровна, шумно ругаясь, удалилась. В медпункте стоял острый лекарственный дух — голова закружилась. Вася сделал неверный шаг и пошатнулся, но медсестра живо привела в чувство. Встряхнула и толкнула к кушетке.

— С головой-то совсем не дружишь? — процедила она. — Сядь! — рявкнула так, что в ушах зазвенело. — Господи, понарожают дебилов, а нам потом воспитывай! — качая головой, проворчала она.

Вася, зажмурившись, вжался в стену. Страх обнял липкими холодными лапами, поглотив блаженную пустоту. А вместе с ним пришла боль: острая, жгучая. Вася, прикусив губу, всхлипнул.

Медсестра недовольно сдула выбившуюся из заколки волнистую прядь.

— Ну давай, поной мне ещё тут. Давно у нас никто не ревел. Да не дёргайся ты, придурок! — прикрикнула она и, видно, чтобы успокоить, отвесила подзатыльник.

Вася больше не сопротивлялся, глотая слёзы, пялился в пол, считая квадраты разбитой бело-зелёной плитки. Медсестра (Жанна Игоревна, хотя вообще-то её все называли Жаба) обработала раны какой-то шипучей гадостью и туго забинтовала.

— Проваливай, — милостиво разрешила она, когда дело было закончено.

Вася уныло кивнул и побрёл к себе в комнату, словил по дороге приступ астмы и, устало прислонившись к стене, достал ингалятор. Мимо пронеслись двое девчонок из младшей группы, и Вася проводил их рассеянным взглядом. Никому до него дела нет. А, впрочем, сам-то он часто интересовался делами других? Каждый здесь сам за себя. Если только не повезло найти друга. Как Славке и Пашке, например. Одному восемь, другому девять, у них там какие-то общие игры, секреты. Не сказать, что Вася завидовал, но от осознания собственного одиночества становилось горько до тошноты.

Мелкие тусовались в комнате. Шептались, сидя на Славкиной кровати, и шарахнулись в сторону, словно испуганные мыши, стоило бросить на них взгляд.

Вася только покачал головой и брякнулся на свою койку. Он вообще-то их научил в морской бой играть и бумажные самолётики мастерить. И книжку эту дурацкую, про бесконечную сказку, читал иногда по вечерам. А они теперь его шугаются, будто он какой-то злодей. Аж противно стало. Козлы неблагодарные!

Если бы все беды на этом иссякли, было бы просто замечательно. Но хрена с два! Вечером, когда Вася уже почти успокоился и пришёл в себя: лёжа на кровати, листал книжку, явилась Зоя Захаровна с физруком. Звали его Олег Алексеевич, но старшаки почему называли Палач. Васе он никогда не нравился: строил из себя такого этакого «батяню», а чуть что злился и раздавал тумаки и затрещины. И похож он был на старого брехливого пса: спутанные тёмные волосы, кустистые брови и мутно-зелёные глаза. А ещё от него вечно разило потом и перегаром.

— Дымов! А ну живо поднялся! — прикрикнула Зоя Захаровна. — Два взрослых человека перед тобой стоят!

Вася по прилипшей за три года детдомовской привычке лениво протянул:

— А чё я сделал?

Мелкие с любопытством зыркали из своего угла, где они какую-то карту малевали. Большими тёмно-карими глазами и торчащими во все стороны волосами Славка напоминал лупоглазого совёнка. Вася усмехнулся, однако взрослые приняли это на свой счёт.

— Нет, ты только посмотри на этого паршивца, он ещё улыбается! В психушку тебя отправят, понял? Если ещё раз такое повторится, — заявила Зоя Захаровна.

Вася вмиг побледнел и подскочил на кровати. Про то, что непослушных и слишком выёбистых отправляют в психушку, он уже слышал. И слухи те, ох, как ему не понравились.

— Долго лясы точить будем? — со скучающим видом Палач повертел в руках ключи. — Пошли за мной, придурок, допрыгался, — велел он, поманив пальцем.

Страх навалился удушливой волной, Вася закашлялся, хватая ртом воздух стремительно ускользающий из лёгких, и нащупал в кармане спортивных штанов ингалятор.

Ждать его особо никто не собирался. Палач схватил за шкирку и вытолкнул в коридор. Так и тащил до дверей спортзала.

— Что за дети пошли?.. Вас тут кормят, поят, развлекают, какого лешего не хватает? В голове-то вообще пусто?! — прикрикнул он, когда Вася замер у входа и прижал ладони к холодной стене.

— Зачем руки резал? — чуть более спокойным тоном спросил Палач и запер дверь на ключ.

Вася растеряно помотал головой. А что сказать? Ему ведь и неинтересно на самом деле.

— А нож где взял, идиота кусок? Украл, поди?

— Нет!

Палач насмешливо выдохнул.

— Как же! Не дети, а зверята, всё равно толку с вас не будет, — проворчал он в густые обвисшие усы. — Ну раз через голову-то ничё не доходит, дойдёт через жопу, — заявил он и скрылся в подсобке.

Вася судорожно сглотнул и дёрнул дверь, хотя и понимал, что это бесполезно.

Палач вернулся быстро, в руках у него зловеще поблёскивал тяжёлой пряжкой армейский ремень. Вася только сейчас и осознал, что всё это происходит на самом деле. Заколотил в дверь изо всех сил и заорал: «Помогите!»

Палач лишь усмехнулся.

— Да кто тебе поможет-то, дурной ребёнок? Вести себя надо по-человечески, тогда и наказывать не будут.

Вася сразу замолк и притих. Никто ведь и правда не придёт его спасать. Зоя, что ли? Да ей плевать, сама же к нему и послала. И уж точно не Жаба. Она говорит, что их всех в клетках держать надо, что нормальные дети сюда не попадают, только бракованные.

— Штаны снимай, — велел Палач. — До вечера, что ли тебя ждать?

— Ещё чего! — когда грузная тень нависла над ним, Вася изо всех сил принялся отбиваться. Пинался и брыкался, и даже кусался. Однако это только разозлило Палача.

— Ах ты ж, мелкий ублюдок! Драться со мной вздумал!

В какой-то момент удалось вырваться из его железной хватки. Они сделали длинный круг по залу, и Вася спрятался за «козла».

Палач, уперев руки в колени, пытался отдышаться. Даром, что физрук, а брюхо, как у борова.

— Ну всё, щенок, ты мне надоел! Хотел ведь тебя на первый раз пожалеть…

Вася не дурак, конечно, не поверил. Сроду Палач никого не жалел, а иначе старшаки бы его так не прозвали. Момент передышки пролетел слишком быстро. Палач рванул к нему, а Вася опрокинул «козла», но просчитался и увернуться не успел. Приступ проклятой астмы настиг быстрее Палыча. Палыч отобрал ингалятор и издевательски хмыкнул:

— Что, сучёнок, добегался? — толкнул в грудь, и Вася полетел на пол, больно треснулся локтем. — Ты здесь никто и звать тебя никак. Я здесь закон! Уяснил?

Вряд ли бы Вася мог ответить, даже, если бы захотел. Грудь сковало тисками — ни вдохнуть, не выдохнуть, а перед глазами расплывались радужные круги. Палач презрительно скривил губы и швырнул на пол ингалятор.

— На, держи свою пшикалку.

Едва Вася сумел восстановить дыхание, Палач поднял его за шиворот и прижал лицом к стене. Вася зажмурился и прошептал:

— Не надо, я больше не буду.

— Так ты же у нас мазохист, тебе должно понравится, — хохотнул Палач.

Вася такого слова не знал, однако понял, что умолять бесполезно. Ни мать, ни отец так не били. Могли с горяча подзатыльник отвесить или шлёпнуть и, уж конечно, не со всей силы.

Боль обжигающей волной разлилась по телу, будто языки пламени захватили в жгучие объятья. После Вася и вспоминал, будто шагнул в костёр. И в этом не было ничего приятного: только унижение и страх, приправленный жидким стеклом горько-солёных слёз.

Когда Палач отпустил, Вася сбежал, куда глаза глядят. Пропустил ужин и до самой ночи прятался под лестницей. Был там один закуток со старыми партами, расписанными матерными стишками и похабными рисунками. Некоторые даже оказались смешными. Искал его кто или нет, Вася не знал. Прокрался в свою комнату уже после отбоя. Мелкие давно сопели и видели десятый сон, а он, кое-как устроившись, долго не мог сомкнуть глаз. Всё тело болело, будто по нему каток проехал. Лунный луч пробивался сквозь неплотно задёрнутые шторы и бил по глазам, как прожектор. А вставать тяжко, Вася перевернулся на живот и уткнулся лицом в подушку. Вот бы куда-нибудь убежал подальше отсюда, но только куда? В свой старый дом? А если правда? Как только станет немного полегче, тогда он точно сбежит, и плевать, что будет после. Сейчас он был готов и под мостом ночевать.

В школу на утро Вася не пошёл. Температура поднялась, и его снова отослали в медпункт. Жаба дала какую-то горькую микстуру и отправила в лазарет. Пусто там было и тихо. Вася наконец-то смог уснуть. А сквозь сон слышал, как за стенкой Жаба беседовала с Палачом. Он-то на кой чёрт припёрся?

— Ты бы как-то полегче всё-таки, Олег Алексеевич.

— Полегче?! Этот свинёнок меня укусил! Вон, глянь.

Дальше Вася не разобрал.

— Температура… Теперь ещё перед директрисой придётся отчитываться.

— Ну и чё, бывает такое у детей, — фыркнул Палач. — Завтра уже будет скакать со всеми. На них всё заживает, как на собаках.

Целый день Вася провёл в каком-то липко-туманном сумраке. Вроде кто-то заходил его проведать. Может, правда, директорша? Вот только она про Палача в курсе и, кажется, его «воспитательные методы» одобряет.

На следующий день Вася тоже в школу не пошёл. Температура спала, но всё равно было как-то паршиво: слабость накатывала. Он пялился в окно, за которым стучал дождь, и бездумно выдёргивал из тяжёлого покрывала нитки. Ольга Викторовна тихо о чём-то переговаривались с Жабой за стенкой, а после зашла к нему. Села рядом на кровать, молча прижала к себе и погладила по плечу.

— Ох, Вася, что с тобой случилось? — она заглянула в глаза, и уголки её губ печально опустились вниз.

Вася растеряно заморгал и тут же отвёл взгляд. В горле застрял комок, мешая вытолкнуть хоть слово, а рвущиеся наружу слёзы, он сдержать не сумел.

Ольга Викторовна терпеливо ждала, утешала и гладила по голове. А после вздохнула:

— Вот что, Василий, у меня ещё день отпуска остался. В гости ко мне поедешь?

Вася даже ушам своим не поверил сначала. Ольга Викторовна всегда к нему по-доброму относилась, да и к другим детям тоже. Хор вела у них. И хоть Васю туда принудительно запихнули, но он со временем полюбил занятия. Ольга Викторовна никогда не ругалась и не орала, и вообще не боялась перехвалить.

— А можно? — недоверчиво вскинул глаза Вася.

— Можно, я договорюсь с Ингой Германовной. Собирайся, встретимся в холле.

Вася собрался быстро, а ждать пришлось долго. Он от скуки строил рожи портрету Макаренко⁽¹⁾ и бронзовому бюсту Корчака⁽²⁾, украшающему холл. Вытряхнул из карманов коричневого школьного пиджака всякий мусор: смятые бумажные самолётики с красными звёздами на крыльях, липкую карамельку и серебристо-серый ключик от какой-то детской заводной игрушки. А после тоскливо переминался на месте. Инга Германовна, наверное, не разрешила, вот потому и так долго. Он слыхал, что кого-то из ребят иногда берут в гости, но его никто не приглашал. Не осталось родственников. А воспитатели… Кроме Ольги Викторовны, вряд ли кому-то есть до них дело. Няньки в младшей группе, правда, были хорошие — Славка с Пашкой рассказывали, но их Вася толком не знал. Он-то попал уже в среднюю.

У Ольги Викторовны двое своих взрослых детей. Две дочки вроде. Однако она чужих, «государственных» (так Инга Германовна говорила) тоже любила. Младшие её называли мама Оля, но Вася, конечно, постеснялся бы. Да и понимал, что всё это вроде как понарошку. Домой-то она никого не возьмёт, насовсем уж точно. Но если уж очень хочется, то можно притвориться про себя и представить, что она и правда мама.

Ольга Викторовна наконец спустилась и вид у неё был несколько раздосадованный. Светлые волосы растрепались от быстрой ходьбы, а на щеках алел румянец. Верно, Инга Германовна сказала ей что-нибудь неприятное — она вообще-то это любит. Это её хобби — говорить людям гадости.

Ольга Викторовна взяла его за руку и улыбнулась, взгляд её потеплел.

— Оделся уже? Вот и славно, — она поправила ему шапку и воротник куртки, и они вышли на улицу.

Пока ехали в автобусе и шагали по укрытым опавшей листвой дорожкам, Вася развеселился. Про всякие дела хора говорили, какие песни будут учить и прочее. А потом Ольга Викторовна читала стихи про осень. Вася почти ничего не запомнил, но были они красивые. По правде, никогда ему эти лужи не нравились, а сейчас вдруг понял, что ведь здорово, когда всё кругом как палитра — оранжево-красно-жёлтое. А ещё голубое и серое, как небо и отражение асфальта в лужах.

Перед дверью квартиры он смутился, замер и насуплено сунул руки в карманы.

— Там никто не будет ругаться? — острожным шепотом спросил Вася, тронув Ольгу Викторовну за рукав кремового пальто.

— Нет, не волнуйся. Сева поехал к Насте, нашей старшей дочери, в гости. Она в Москве живёт. А с Надей, думаю, вы найдёте общий язык. Она сейчас в школе, в выпускном классе учится.

Вася нервно выдохнул. Пожалуй, к лучшему, что сейчас дома у Ольги Викторовны никого нет. Он ужасно стеснялся и боялся чем-то не угодить. Едва они перешагнули порог, как под ноги кинулось пушистое дымчато-белое облако. Вася испуганно замер и закрыл лицо руками.

Ольга Викторовна склонилась над ним и отняла от лица ладони.

— Что ты, Василёк, это просто кошка. Она добрая, не царапается.

Вася пристыженно улыбнулся и протянул:

— Простите, я… — выдохнул и опустил глаза. — Отвык от животных, у нас дома их не было никогда.

Вот ведь дурак! Кошки испугался.

Ольга Викторовна стянула с него шапку и пригладила волосы.

— Ничего. Разувайся, куртку снимай и мой руки. Будем с тобой обед готовить.

Вася и рад был помочь. С любопытством разглядывал кухню в бело-лимонных тонах, пока Ольга Викторовна раскладывала продукты.

— Картошку чистить умеешь?

— Ага, — по правде сказать, в детдоме их этому не учили. У девок были какие-то уроки в школе, а пацаны клепали лопаты, молотки и табуретки. Зато домашнее воспитание пригодилось.

Ольга Викторовна крутила фарш и котлеты стряпала, но Вася чувствовал, что она исподтишка за ним наблюдает.

— Зоя Захаровна… — осторожно начала Ольга Викторовна. — Рассказала мне, что случилось.

Вася сбился и едва не уронил картофелину в ведро с очистками.

— Не надо, — прошептал он. Настроение сразу угасло, и такой хороший день померк, будто вмиг наступил пасмурный тёмный вечер.

Ольга Викторовна вздохнула и, отложив свои дела, вытерла руки полотенцем, села напротив, взяла за локти и внимательно заглянула в глаза.

— Я тебя ругать не буду.

Руки моментально ослабли, Вася выпустил нож и так и недочищенную картофелину в ведро.

— Зоя… Захаровна сказала, что меня в психушку отправят, — признался он тревожным шёпотом.

— Я постараюсь с Ингой Германовной договориться, но ты мне тоже кое-что пообещай…

Вася насуплено кивнул.

— Что больше руки резать не будешь. Есть много способов справиться с плохими эмоциями. Музыка, рисование, спорт…

Вася досадливо поморщился и покачал головой.

— Они не… не плохие, просто… — задумался, подбирая слова. — Их слишком много!

Ольга Викторовна едва заметно кивнула. Поняла или нет? Как лучше объяснить, Вася не знал, и от того стало грустно, хотелось поскорее завершить разговор.

— Давай поступим так: запишем тебя к психологу. Там ничего страшного не будет, — поспешно заверила Ольга Викторовна, заметив, как он напрягся. — Просто поговорят с тобой, вот и всё.

Вася усиленно заморгал и тяжело вздохнул. Это, наверное, всё же лучше, чем психушка. А Ольга Викторовна отвела спутанные пряди с его лба и сосредоточенно поправила очки.

— У тебя ведь не было раньше тика?

Вася пожал плечами. Будто бы он знал, что это такое…

— Жанна Игоревна…

Вася отмахнулся.

— Заставила эту противную валерьянку пить, сказала, что само пройдёт, — презрительно коверкая, повторил фразу физрука: — На детях заживает, как на собаках.

Ольга Викторовна потрясённо покачала головой.

— Ты не устал? Иди пока телевизор посмотри, я всё доделаю.

Вася с облегчением подскочил с табурета и отправился в большую комнату. Долго разглядывал книжки и сувениры за стеклом высокого шкафа и маленькие репродукции картин на стенах. Как в музее! Даже умудрился подружиться с кошкой — та вовсе не злая оказалась: пушистая, мягкая и мурчащая. Вася прижал её к груди и погладил, с удивлением отметив, что кошке он тоже, кажется, понравился. Она не убегала, с любопытством обнюхала его ладони и устроилась рядом на диване. По телевизору «Ну, погоди» показывали, Вася с интересом уставился на экран, хотя и смотрел все серии по сто раз.

Вскоре Надя вернулась из школы. Сели обедать, а после играли в «географическое лото». Там вопросы были про разные города и страны — кто наберёт больше всех правильных ответов — победит. Ольга Викторовна, кажется, им поддалась, и Надя выиграла. В качестве приза назначалась шоколадка с орешками, и Надя разделила её на всех.

Затем Ольга Викторовна прибиралась на кухне и куда-то звонила, а Надя позвала в свою комнату. Вася скованно замер на пороге, однако она улыбнулась.

— Ты чего? Заходи, никто тебя здесь не съест. У меня диафильмы есть.

— Что это?

— Иди сюда, покажу.

Диафильмами оказались сказки на маленьком пластмассовом фильмоскопе. По толстому экранчику ползли слайды с картинками и титрами. Надя заправляла плёнку и крутила колёсико, и картинки оживали! Устроившись на пушистом изумрудном ковре, Вася с восторгом глядел на экран. Вроде и не кино, но всё равно интересно, словно волшебство какое-то!

После, пока Надя делала уроки, Ольга Викторовна села за пианино в большой комнате и позвала Васю к себе.

— Споём что-нибудь?

Вася задумался и дурашливо склонил голову набок.

— «Варяга».

— Ух ты! — удивлённо вскинула светлые брови Ольга Викторовна. — Может, что-то повеселее?

Вася вздохнул и встал ровно, опустил руки по швам. По правде, много хороших песен они учили на хоре, но эта больше всех полюбилась. Такая она жуткая и прекрасная одновременно, гордая и бесконечно печальная.

— Нет, хочу «Варяга», — упрямо заявил Вася, и, вняв просьбе, Ольга Викторовна торжественно заиграла, а он, немного смущаясь, затянул первый куплет:

Наверх вы, товарищи, все по местам

Последний парад наступает.

Врагу не сдаётся наш гордый «Варяг»,

Пощады никто не желает.⁽³⁾

После пили чай с домашним тортом «Муравейник» (Надя и Ольга Викторовна сами стряпали вчера) и смотрели по телевизору «Двенадцать стульев». Вася хохотал до упаду и был абсолютно счастлив этим тихим домашним вечером. Но всё хорошее однажды заканчивается, и утром пришла пора возвращаться в детдом.

1) Советский педагог и писатель

Вернуться к тексту

2) Польский педагог, врач, писатель

Вернуться к тексту

3) песня на стихи Рудольфа Грейнца (в переводе Е. М. Студенской), посвящённая подвигу крейсера «Варяг» и канонерской лодки «Кореец».

Вернуться к тексту