Осенние письма (гет)

В тёмном ночном небе мелькали силуэты летучих мышей. Робин глядел на них и улыбался. Если бы его увидели Корвус, отец или профессор Снейп, они непременно заявили бы, что улыбка у него дурацкая. К счастью, никто его не видел и не портил волшебного настроения.

Робин откинул голову на спинку кресла; он расположился в нём почти уютно и удобно, если не считать того, что его забинтованная нога покоилась на скамеечке, приставленной к креслу. Что поделаешь, в Чёрном лесу он наткнулся на старую ловушку, оставленную когда-то ещё братом. Счастье, что пострадал он не так уж сильно: сломанные кости срастутся к утру. Боль уже прошла, и освобождение от неё прямо-таки окрыляло.

Впрочем, окрыляло Робина ещё кое-что — лежавшее у него на коленях письмо Заряны.

Ещё утром он получил пухлый конверт и увесистую посылку. В посылке обнаружились тщательно уложенные и заколдованные пироги с яблоками, бутылка знаменитого вина из черноплодной рябины и корзинка ароматнейших яблок разных сортов. Особенно восхитили Робина антоновские яблоки: сочные, спелые до прозрачности, они пахли медом и садом, летом и счастьем. Отец посылку из России тоже оценил: впервые за долгое время Робин увидел на его лице подобие улыбки. Вкусно покушать мистер Блэквуд всегда любил.

— Говоришь, девушка из России? Хм-хм... неплохая была бы хозяйка для этой нашей развалюхи, — отец вздохнул. — Раньше я думал, что новую хозяйку приведёт Корвус. Но...

Отец пришёл, когда он распечатывал посылку.

— Ты и сам ещё не стар, отец, — осторожно заметил Робин, — Корвус иногда говорил, что ты мог бы жениться снова.

— Что? Э нет, дудки! Я своё с бабами отвоевал. Нет уж. Хватит. Не будет у меня другой жены, кроме твоей матери.

— Ты… ты прежде не рассказывал, как вы поженились, — робко произнёс Робин, не отвечая на покоробившие его влюблённое сердце слова про «войну с бабами».

— Что рассказывать? Все попадают в эту ловушку. На тебя нападает морок, и вот ты уже женатый. Помни, парень, счастье всегда короткое. Ты думаешь, что она какая-то необыкновенная, а она такая как все… все они одинаковые. Не успеешь оглянуться, как она смотрит на тебя обвиняющим взглядом, а ты и сам не знаешь, чем ей не угодил. И тогда ты готов хоть куда деться от этих обвиняющих глаз. Ясно дело, она злится ещё больше. А потом перестаёт на тебя смотреть, только в колыбельку… думаешь, у тебя будет иначе? Она не такая, она другая? Ну-ну… это она? — отец указал на колдографию Заряны. — Красивая девчонка. Вид здоровый…

Робин схватил колдографию и отвернул от отца. Тот только усмехнулся.

— Ты… перестань!

Глаза у отца стали круглыми от удивления. Он даже рот приоткрыл. Мистер Блэквуд не привык, чтобы младший сын возражал ему. Долгие годы Робин почти не попадался ему на глаза, даже когда приезжал домой на каникулы, а последнее время молча сносил самые грубые нападки. Отец и сам понимал, что давно перешагнул запретную черту, но не мог остановиться. И чем сильнее Робин — от черт лица, разреза глаз до молчаливого терпения — напоминал ему покойную жену, тем больше мистер Блэквуд злился.

— Мал ты ещё… отца учить!

Но слова прозвучали не слишком убедительно, что-то треснуло и раскололось внутри мистера Блэквуда. Он развернулся и ушёл: Робин с перебинтованной ногой не мог его догнать.

Да и не хотел. Робин чувствовал, что прав. Он жалел отца, но тот совсем не жалел Робина, и у этого последнего уже кончался запас снисходительности.

— Заряна… — при одном воспоминании о ней на душе делалось легче и теплее.

Робин распечатал пухлый конверт и принялся читать её письмо. Начиналось оно как обычно, с мирного описания домашних хлопот, подготовки к большому празднику и занятий магическими науками. Заряна спрашивала Робина о его семействе, о доме, о Чёрном лесе… а потом…

«Дорогой Робин! Я не знаю, как рассказать тебе о своём открытии. Просто посылаю копию статьи из «Путешествий по Царству Снов». Это поразительно. Когда ты написал о своём сне, я поняла, что видела такую же картину…»

Робин схватил приложенные к письму Заряны странички. Он перечитал их дважды, а потом и в третий раз; волнение — впрочем, весьма и весьма приятное, — затопило его с головой. Когда люди связаны между собою крепко-накрепко узами дружбы, любви или душевного родства, то их дороги могут пересечься в Царстве Снов. Двое делят одно и то же виденье; пока тело вкушает отдых, душа бодрствует и устремляется к тому, кто тянется навстречу. Это может произойти совершенно случайно. А можно… можно и назначить свидание в мире снов!

Робин позабыл и об отце, и о ноющей ноге, и о вредителях в Чёрном лесу, и о слухах о Том-Кого-Нельзя-Называть; он смотрел в окно, где на фоне тёмного неба мелькали силуэты летучих мышей, и осмысливал признание Зары. Счастливая — или дурацкая — улыбка расплывалась на его лице…

Он и сам не заметил, как уснул.

...Странное это было место. Стены большого зала тонули в полумраке; парящие в воздухе свечи — как в Хогвартсе, но это был не Большой зал, а другое место, — освещали лишь середину помещения. Тёмный паркет так и блестел. Где-то рядом бродили, переговариваясь, гости — какие-то нарядные дамы и господа, чуточку призрачные, но это не имело значения. Робин стоял посреди этого зала в парадной мантии, а ему навстречу плыла Заряна. Она словно сошла со старинного портрета: тёмно-зелёное бархатное платье с необъятно широкой юбкой, шитый золотом лиф, белые розы с тёмно-зелёными листиками в высокой причёске. Наяву Робин, чего доброго, смутился бы при виде неё — такой красивой и такой торжественной, как на императорском балу. И отец ещё посмел называть эту знатную даму "девчонкой"!

Заряна улыбнулась Робину новой, какой-то по-королевски величественной улыбкой, протянула руку, затянутую в высокую перчатку. Замирая, Робин обнял девушку за талию, и откуда-то сверху, из полутёмной деревянной галереи, грянул маггловский вальс. Вальс Штрауса из оперетты "Летучая мышь".

Эта музыка нравилась Робину — как всё, что было связано с Заряной. Это она привезла в Хогвартс музыкальную шкатулку, до краев наполненную старинными вальсами; под эту красивую, красивую музыку Заряна и Володя учили танцевать и Робина, и кое-кого из своих однокурсников. Например, самого Виктора Крама.

Каким далёким и детским — и одновременно близким, щемяще-дорогим — казалось Робину то время... они запирались в каком-нибудь пустом классе. Володя, Виктор, их однокурсница Лида Воронова — высокая, черноокая и чернокудрая девушка, строгая и молчаливая. Кажется, ей нравился Виктор. А Виктору нравилась гриффиндорская Всезнайка Грейнджер... Но Робин не видел никого, кроме Заряны. Она смеялась, улыбалась, кружилась и напевала, и рядом с ней невозможно было стесняться и бояться сделать шаг.

— Да это легко! Раз-два-три, раз-два-три, поворот! Отлично! Вот видишь! — и Зара даже хлопала в ладоши, так радовал её очередной успех Виктора или Робина.

Мелькали ещё какие-то лица. Кто-то из Дурмстранга, кто-то из Хогвартса. Но за время экспедиции, скитаний по болотам и домашних неурядиц они забылись, растворились в памяти и стали похожи на тени — как призрачные пары, что, сейчас, во сне, кружились вокруг них в полутёмном зале.

Робин и сам был будто бы немного призрачным — пока не коснулся руки Заряны. Но с каждым шагом он точно набирался сил. Заряна улыбалась величаво и серьёзно. Честное слово, такая у неё и была улыбка... серьёзная улыбка. Они кружились среди призраков и вдруг, оттолкнувшись от паркета, поднялись в воздух и полетели — выше и выше. Широкие двери балкона были распахнуты — они вели на площадку старинной башни. Робин и Зара пролетели над ней и закружились над заросшим садом.

Далеко в тёмном небе сияли яркие чистые звёзды, белел тоненький серпик молодого месяца. Внизу, под ногами, зеленел лес и таял, таял призрачный замок, превращаясь в руины, заросшие плющом. Заряна утратила величавый вид и легко-легко порхала по воздуху в золотых бальных туфельках, и смеялась, и напевала, и увлекала Робина за собой — туда, где мерцал звёздный свет.

— Красиво, правда? — она улыбнулась почти как прежде — весело и искренне.

— Очень, — кивнул Робин, а сам смотрел не по сторонам, а на Зару.

Она склонила голову к плечу.

— Ты... ты необыкновенная, Заряна.

— Такая же, как все.

— "Все" не путешествуют во снах.

— Может, они просто не помнят? Или не знают, что это взаправду?

— Может быть. Но ты — это...

— Это я. И всё.

— Нет, не всё. Я тебя люблю.

— Робин!

Она топнула ножкой в золотой туфельке, и её рука выскользнула из его руки. Потом Зара подобрала пышные юбки и побежала по лунной дорожке, быстро оглянувшись — на краткий миг. Огненно-золотые локоны плясали по обнажённому плечу...

— Попробуй, поймай!

...Смутно вспомнились Робину разговоры у костра — полуночные беседы в экспедиции. Альфред Скамандер иногда начинал философствовать и терял облик грозного и сурового командира. "Попробуй, поймай! — вздыхал он. — Попробуй, излови его, счастье! Синюю птицу! Все хотят её поймать. Все думают: это легко. А на деле..." Рольф возмущённо подпрыгивал. "Так, ты не веришь в счастье, что ли? Ещё чего! Только попробуй мне превратиться в старикашку-ворчуна!" — говорил Рольф, и все смеялись. Альфред Скамандер вновь печально вздыхал, а Робин смотрел, как пляшут тени и сыплются искры от костра — и думал о Заряне. Синяя птица счастья из маггловской пьесы, золотая Жар-птица из русских сказок...

— И поймаю! Поймаю!

Робин побежал вслед за Заряной по лунной дорожке. Зара обернулась — совсем близко блеснули зелёные глаза, и странная, ласково-серьёзная улыбка.

...Робин спал, откинувшись на спинку мягкого кресла, и улыбался во сне. За окном бесшумно порхали летучие мыши, ветер вздыхал в верхушках чёрных елей. А где-то далеко-далеко, в старинной русской усадьбе, видела свои сны Заряна Драгомилова.