Осенние письма (гет)

Робин Блэквуд сидел за письменным столом в своей комнате. За окном ветер шумел в верхушках елей, перекликались совы; в каминной трубе завывало и вздыхало домашнее эхо. Обычно так завывают призраки, но в доме Блэквудов семейные духи были тихими и скромными. Так что это был просто ветер.

"Здравствуй, дорогая Зара!" — Робин вывел эти строки на аккуратном листе бумаги, и его на мгновение охватила робость. Впрочем, почему бы и нет? Он давно уже думал о Заряне Драгомиловой — друзья коротко называли её Зарой — не иначе как о "дорогой".

Они познакомились в прошлом году в Хогвартсе. Робин тогда был на седьмом курсе и готовился к Тритонам; Заряна же училась в Дурмстранге, и — подумать только! — их дороги могли бы никогда не пересечься, если бы не Турнир Трёх волшебников. Владимир Драгомилов был одним из претендентов на участие в Турнире, а Заряна напросилась в Хогвартс вместе с братом. Удивительно, но в школе, славившейся своей суровой дисциплиной, дирекция пошла на такую уступку. Быть может, потому, что никто, даже бывший Упивающийся Смертью Игорь Каркаров, не мог ни в чём отказать Заре?

"Здравствуй, дорогая Зара! Надеюсь, у тебя всё хорошо. Передавай Владимиру привет из сырой, туманной Англии.

Нынче я дома, со мной всё в порядке, но... Признаюсь, Зара: дела у нас идут неважно. Вредители истребляют в нашем лесу лукотрусов, их разорённые колонии я вижу каждый день. Не будет лукотрусов — не будет и чёрных хвойников, не будет хвойников — не будет древесины для наших артефактов. Помнишь, я рассказывал, что наша семья давным-давно занимается заготовкой материалов для зелий и изготовления волшебных предметов? Были в нашем роду и мастера. Но теперь многое утрачено. Отец ещё надеется на возрождение нашего семейного дела, но его силы на исходе. Гибель Корвуса подкосила его даже сильнее, чем я прежде думал. Понимаешь, Зара: мой старший брат был его единственной, лучшей надеждой. А я совсем не тот человек, который мог бы его утешить.

Я так и слышу твой голос, дорогая Зара, когда ты выдвигаешь аргументы в мою защиту. Спасибо тебе. Ты настоящий друг, лучше и больше, чем друг: прости, я помню, ты запретила мне говорить об этом. Но я не могу перестать думать так, особенно сейчас. Я люблю тебя, Заряна, люблю. Любое место, даже самое замечательное, покажется мне тёмным, мрачным лесом без тебя. Но я найду дорогу из этого леса, и дорога приведёт меня к тебе. Прости, я не должен был. Но, ведь помнишь, я не давал тебе такого обещания: молчать. Нельзя обещать того, чего не сможешь выполнить."

Робин вздохнул, отложив перо. Слова сорвались — писать ему всегда было легче, чем говорить, — и он не желал от них отказаться. Ему вспомнилось нежное лицо Заряны, её улыбка и негромкий смех. Он любил её со всей силой первого чувства.

Поначалу он подружился с братом Зары. Владимир был мало похож на сестру: высокий, серьёзный не по летам, он несколько напоминал своего товарища по школе — знаменитого Виктора Крама, ставшего чемпионом. Впрочем, кряжистый Виктор казался деревенщиной рядом со стройным, изящным и безукоризненно, по-взрослому учтивым Владимиром Драгомиловым. Их род восходил к древним княжеским семействам, известным на Руси с домонгольских времён. Впрочем, в Драгомиловых не было и тени надменности; и брат, и сестра аккуратно отстранились от особенно напыщенных слизеринцев — вроде малфоевской компании.

На занятиях Владимир и Робин оказались за одной партой. После уроков они разговорились; говорили об обычных, обыденных вещах — школе, уроках, заданиях, учителях; немного коснулись и вещей необычных — например, Турнира. Владимир честно невысоко оценивал свои шансы на участие, но всё же желал попытать силы. У Робина такого желания не было. Турнир казался ему чем-то вроде гладиаторских боев — не слишком-то разумным предприятием.

— Ты прямо как моя сестра, — хмыкнул Владимир, — та тоже говорит про "Колизей". Поехала, видишь ли, оборонять меня. У тебя нет сестры?

— Нет. Есть старший брат.

Тогда Корвус ещё был жив.

— А вот у меня есть младшая сестра, Заряна... о, вот и она!

В коридоре, у расцвеченного зеленью Мирового Древа витража, стояла самая чудесная девушка, какую Робин когда-либо видел. Её осыпанное веснушками лицо казалось необычайно милым в окружении непокорных нежно-рыжих кудрей, а задорная белозубая улыбка могла обезоружить кого угодно. Строгая и тёмная, полувоенная форма Дурмстранга только подчёркивала её яркую весёлость.

Владимир представил их друг другу, и Робин сам не заметил, как согласился провести для новых друзей экскурсию по замку. Несколько часов назад такая затея привела бы его в ужас, но теперь он совершенно свободно отвечал на вопросы брата и сестры, демонстрируя им родной замок.

С тех пор они были почти неразлучны. Робин разговаривал с Владимиром о Турнире, школьных делах и методиках преподавания тёмных искусств, а сам смотрел на Заряну. Он обзавёлся англо-русским словарём и принялся учить русские слова и выражения. Сложный язык давался нелегко, но не просто ж так его зачислили на Рейвенкло!

Владимир отнюдь не был слеп. После того, как Робин пригласил Зару на Рождественский бал, Драгомилов отвёл его в сторонку и сказал:

— Вот что, Робин Блэквуд. Только попробуй обидеть мою сестру — и я спущу с тебя три шкуры.

— Отчего же сразу "обидеть"? — рассердился Робин. — Разве я похож на негодяя?

— Ты похож на обычного парня. Хорошего парня. Но Заряну лучше выбрось из головы.

— Знаешь, на кого ты сейчас похож? На восточного падишаха, готового запереть сестру на женской половине дома!

Владимир невесело рассмеялся.

— Её запрёшь! Сама запрёт кого хочешь. Просто помни — я тебя предупредил.

Робин запомнил. Возможно, он ещё долго собирался бы с духом, чтобы объясниться с Зарой. Она была так блистательна, а он — так обыкновенен, несмотря на свои "превосходно" в аттестате и тайком записанные в заветной тетради стихи. Но она была лучом солнца, осветившим мрачный лес, в котором он жил до недавнего времени, и Робин не мог отказаться от тепла и света.

Они танцевали на балу, и Робин даже ни разу не сбился и не спутал фигуры вальса, сидели рядом за столом и бродили среди роскошных ледяных скульптур, что сделали бы честь и самому Шармбатону.

Потом они зачем-то спрятались от Каркарова за ледяным дворцом, и тогда Робин объявил Заре, что он её очень любит. Именно так. Наверно, "очень" звучало глупо, но Зара, к счастью, так не подумала. Правда, она и не сказала "люблю" в ответ.

— Робин, милый... — Заряна сжала свои ручки в зелёных перчатках, — ты милый, ты очень-очень хороший. Но не надо... пожалуйста... не говори так. Не надо.

— Это всё Владимир!

— Не смей! — она неожиданно строго посмотрела на него. — Ты не знаешь, Робин, милый, ты всего не знаешь. Он здесь ни при чём. И мне так жаль лишиться нашей дружбы... так жаль...

Зара повернулась, подхватив свой изумрудный шлейф жестом настоящей светской дамы, и собралась уйти. Но Робин удержал её.

— Так не лишай меня своей дружбы. Не уходи... так.

Тогда же, в рождественскую ночь, она попросила его не говорить с ней больше о любви. Но такого обещания он дать не мог — сказал только, что постарается.

Окончился Турнир, окончился учебный год, и все трое навсегда покинули стены Хогвартса. Перед Робином и Владимиром простиралась взрослая жизнь, обоим предстояла служба, а Заряна, тоже оставив Дурмстранг, неожиданно для всех уехала в деревню к какой-то троюродной бабушке и поступила к ней в ученицы.

Робин вновь вздохнул, вернувшись из мира воспоминаний в сегодняшний день, к своему письму.

Разве я не молчал всё лето и даже сентябрь? Правда, тогда я едва успевал черкнуть несколько строк: работы в экспедиции было навалом, а Альфред Скамандер — строгий начальник, суров даже со своим племянником Рольфом. Но он был абсолютно прав, в этих гиблых местах иначе нельзя. Владимир оценил бы его железный характер, а Альфред непременно пожелал бы заполучить себе такого напарника. Теперь, когда я благополучно вернулся из экспедиции, могу признаться: А.С. отчаянно не желал брать меня на работу. Только из-за парты, без опыта работы, да ещё и вид у меня, как ты знаешь, не внушает особого доверия, ведь даже без школьной мантии я выгляжу моложе своих лет. Он был уверен, что отправит меня обратно при первой возможности. "Долина Чёрных Болот — это тебе не шутки!" — о, как же я ненавидел эту фразу! Хотя это сущая правда. Чёрные Болота одним своим видом вгоняют в тоску. Впрочем, мне, выросшему в глубине по-настоящему мрачного хвойного леса, было легче, чем многим другим. К сожалению, я не вправе описать все детали нашего путешествия, но оно оказалось в целом удачным. Знания по ЗОТИ, да и по другим предметам тоже, пригодились мне вовсю. Сейчас я несколько подробнее расскажу, какие именно из рекомендованных твоим братом изданий по предмету меня выручили..."

Робин поднял голову от письменного стола и улыбнулся. Так сообразительные Владимир и Заряна смогут понять, кого и как ловили и изучали в Долине Чёрных Болот. Он писал и писал, пока его голова не начала клониться всё ниже и ниже; наконец он просто-напросто уснул прямо за столом. На его губах играла лёгкая улыбка, а лунный свет, свободно проникавший в комнату сквозь не зашторенное окно, скользил по его лицу.

Там, за окном, простирался лес, мрачный и тёмный, густой хвойный лес. Этот лес издревле звался Чёрным; он дал своё имя его обитателям — Блэквудам. Старый дом их стоял в самой глубине лесной чащи, и не каждый мог отыскать дорогу к обиталищу древнего семейства хранителей лесных сокровищ.

Некогда Чёрный лес был частью великого Запретного леса, окружавшего замок Хогвартс. Но люди и существа наступали на лесные пространства, и вот древний лесной массив разделили дороги, усадьбы и поселения волшебников. Там, где в глухой чаще бродили лишь кабаны, а на лесных полянах обитали кентавры и стада единорогов, появилось человеческое жильё. Люди теснили магических существ, отнимали их территории, посягали на права, и вот Запретный лес возле волшебной школы остался едва ли не единственным оплотом разумных созданий, отличающихся видом и повадками от человека.

Над Чёрным же лесом издревле царила семья Блэквудов. Они состояли в родстве со знаменитыми Блэками и многими другими старинными знатными семействами. Но Блэквуды роднились и с магглорождёнными, и с полукровками, и вообще слыли этакими дикарями, так что не попадали ни в список Священных двадцати восьми, ни даже в светское волшебное сообщество. Шли века, род Блэквудов мельчал, и вот уже на излёте двадцатого столетия в семье осталось лишь двое — отец и сын. Вот уже несколько недель, как Робин вернулся из экспедиции, в которую нанялся в основном для того, чтобы заработать деньги для восстановления семейного дела, но если бы он оставался на Чёрных болотах; они с отцом жили в одном доме, обедали за одним столом, и сейчас их разделяла лишь тонкая перегородка. Но если бы весь дремучий Чёрный лес лежал между ними, они и то не могли бы быть дальше друг от друга.

Но даже в самом мрачном лесу наступает однажды рассвет. Осеннее небо посветлело; солнце зазолотило верхушки елей, коснулось лба безмятежно спящего Робина. Он проснулся от того, что кто-то стучался к нему в окно.

На подоконнике снаружи сидела малиновка. По-русски — "Зарянка", по-английски — "Робин". И, несмотря на затёкшую шею и ноги, Робин Блэквуд улыбнулся. Птица упорхнула, но её краткий визит дарил надежду.

Тёмное, мрачное болото казалось бесконечным. Аромат багульника дурманил и усыплял, стволы кривоватых сосен терялись в зыбком тумане. Под ногами дрожала и хлюпала топкая, жадная трясина. Блуждающие огоньки мерцали — то ближе, то дальше, окружали, и из-за их хоровода шла кругом голова.

Только дойти, только дойти до островка, где белеют тонкие стволы берёз, только дойти туда! Дойти, не обернувшись, не выронив из рук спасительного шеста, не ступив ненароком мимо узкой, едва заметной тропинки... главное — не обернувшись!

— Заряна! Помоги!

Глубокий мужской голос. Она скорее догадывается, чем знает, что он принадлежит её отцу. Но это только морок, его там нет. Нельзя обернуться.

— Зарочка! Дочка!

Мама! Но её там тоже нет и быть не может. На мгновение эта мысль даже приносит облегчение — ведь нет ничего более невероятного, чем её изящная, красивая мама — на болоте. Как она туда пойдёт? В шёлковом платье цвета "тиффани" и на шпильках?

— Заря!

Тоненький детский возглас. Юлечка! Малышка... впрочем, сейчас у неё совсем не такой младенческий голосок. Это не Юля!

— Зарянка! Зарянка!

Володя, брат! Самый дорогой, самый родной, самый близкий! Но его там тоже нет, это всё коварство тёмной магии. Обернёшься — и нет там никого из родных, только чудища болотные, схватят ледяными, склизкими лапами и утянут, утянут, утянут в трясину...

Надо не оборачиваться... и молчать...

Это самое трудное, что только можно придумать для Заряны. Она не умеет не оглядываться, не откликаться на зов, не идти туда, где её ждут. Но она идёт к островку — прочь от призраков, прочь от болотного дурмана, к настоящим, живым людям. Уже скоро, скоро... но чем дольше она идёт по узкой тропке, тем сильнее отдаляется остров, тает в густеющем тумане.

— Мисс Драгомилов! Зара... Зара!

Робин! Это Робин из Чёрного леса, мальчик родом из Весёлой Англии. Это Робин, который сказал ей — "я тебя люблю". Это Робин... его там тоже нет, и нельзя обернуться, нельзя...

Вот остров... ещё шаг... ещё... булькает под ногами болото, уходит в сторону мягкая кочка, нога делает последний неверный шаг... тает в руках спасительный шест...

Тёплая рука охватывает её руку, и вот уж нет никакого болота. Вот золотой остров: тёмно-золотые на солнце кроны берёз, нежно-золотой ковёр под ногами... Чей-то силуэт среди деревьев... это Робин. Вот он идёт к ней, протягивает руки. И Заряна, которая ещё ни разу в жизни ни с кем не целовалась, чувствует на своих губах нежное и лёгкое прикосновение его губ...

И вот именно на этом месте сон закончился. Зара проснулась.

Она лежала на своей постели, полускрытой воздушным балдахином. Вот узоры из папоротничков на обоях, вот силуэт окна за воздушным тюлем, вот зеркало над туалетным столиком — слегка поблёскивает в мягком полумраке. Всё уютное, домашнее, мирное.

Зара постепенно успокаивается. Сердце ещё колотится часто-часто, но родные, знакомые предметы словно шепчут: "всё хорошо, это только сон, сон..."

И солнечное окончание сна с первым поцелуем — тоже только сон.

Зара легонько проводит по губам кончиками пальцев, желая воскресить чудесное ощущение. Тогда, в ту ночь Рождественского бала, этот поцелуй был в его глазах. Конечно, Робин хотел бы её поцеловать, а она...

Зара вздохнула, повернувшись на другой бок. Обыкновенно в романах юный рыцарь и его прекрасная дама влюбляются друг в друга одновременно, что облегчает и вместе с тем усложняет им жизнь. В реальности всё иначе.

Ну не могла же она сказать — "о да, я тоже тебя люблю", когда это было неправдой? Он ей нравился, даже очень нравился, но...

Но "люблю" — слишком сильное слово. Другая девушка на её месте сказала бы его легко, не задумываясь, и легко забыла бы. Кузина Алла влюблялась и разочаровывалась чуть ли не по пять раз на дню, но... не то чтобы Заре хотелось походить на Аллу.

Что такое знакомство в школе, на Турнире? Болтали, учились, волновались за своих и за чужих, танцевали на балу... и забыли. Правда, Робин вовсе не забыл её — до сих пор, да и Зара не забывала. И сейчас, после лета в экспедиции Скамандера, был ей дороже, чем на Рождество и даже при прощании весной...

...Заряна ворочалась в постели, пока не поняла, что больше уж не заснёт. На часах была половина шестого утра; в Дурмстранге девушка привыкла подниматься рано — именно в это время. Здесь же, в доме бабушки Всеславы, жизнь начиналась не раньше восьми. Два с половиной часа в запасе!

Выбравшись из тёплых объятий постели, Зара зажгла свечу и, набросив на плечи пушистый оренбургский платок, уселась за письменный стол. Она почти лукаво покосилась на стопку книг с разноцветными закладками. Ну-ну!

— Не из-за вас ли, дорогие книженции, мне сегодня приснилось это несчастное болото? А?

Книженции молчали. Это тебе не то знаменитое издание, Чудовищная книга о чудовищах, которая орёт и кусается. Сначала укроти учебник, потом и до зверья дойдёшь!

Зара усмехнулась. Детские игрушки! Шуточки!

Рядом с учениками Хогвартса и Шармбатона она иногда чувствовала себя старшей сестрой, пожилой особой, умудрённой богатым жизненным опытом. В Шармбатоне, конечно, тоже была дисциплина, но основана она была скорее на учтивости и хороших манерах; в Хогвартсе же такого слова и не слышали. Дурмстранг же отличался воинской суровостью устава, а многие предметы изучались так глубоко, как в Англии учат разве что в Школе Авроров или на курсах ликвидаторов проклятий. С удивлением Заряна узнала, что многие проштудированные ею вдоль и поперёк труды заперты в Запретной Секции Хогвартской библиотеки...

А библиотека была богатейшая! И уютная. Сколько счастливых часов провели они там вместе с Робином... Заряна взяла светло-зелёный лист почтовой бумаги и обмакнула в чернильницу перо.

"Здравствуй, Робин! Пишу тебе в утренней тишине. Я очень рада, что ты здоров, и что твоя экспедиция благополучно завершилась..."

— Если честно, я вздохнула с облегчением! — сказала сама себе Заряна и вновь склонилась над бумагой.

"Мне очень жаль, что в Чёрном лесу такие несчастья. Но не теряй надежды. Ведь ты уже справился с работой на Болотах! Я поняла, всё-всё поняла. После такого уничтожители лукотрусов сами в страхе разбегутся перед тобой! Послушай, Робин, а ты уверен, что дело только в тварях? Нет ли там следов двуногой твари, имя которой — человек? У старинных семейств бывают враги, готовые на всякую подлость..."

Заряна подняла голову и задумалась, подперев рукою круглую щёку. Милый, добрый, честный Робин! Он, наверно, о таком и не подумал. Хотя Хогвартс — тот ещё змеюшник. В чём-то даже хуже Дурмстранга. Суровость правил и нравов в стенах мрачного замка уравнивала почти всех. Система внутри школы была такой устоявшейся, такой прочной, что выдержала даже внезапное назначение директором Игоря Каркарова. Это с его судимостью в Англии! Что-то тут было нечисто. И не всё кончилось с его гибелью и бегством... не всё.

Удивительно, что Робин, находясь в Британии, ничего не пишет об этих событиях. Хотя тогда, в страшные дни окончания Турнира, Робин поверил Гарри Поттеру и Дамблдору. Странно, что поверили не все!

"Робин, я знаю, что обстановка в Британии сейчас весьма сложна. В наших газетах то и дело мелькают сведения о Тёмном Лорде Волдеморте, о внезапных исчезновениях волшебников. Его сторонники были в каждой стране, и у нас тоже. Ты помнишь Каркарова. Робин, я прошу тебя, не скрывай от меня ничего. Зашифруй строчки, пожалуйста, и напиши мне правду. И помни: если что-то случится, у тебя в России есть друзья..."

Заряна поднялась из-за стола, подошла к окну. Небо едва заметно светлело; верхушки лип старого парка были окутаны мягким туманом, красивым и уютным, совсем не похожим на густое тревожное марево из кошмарного сна.

Новое чувство, тревожное и нежное, билось в груди маленькой тёплой птичкой. Зарянка! Её нарекли так, потому что она родилась на рассвете, на заре, и их с Володей мама надеялась, что рождение дочери ознаменует зарю новой жизни — новой жизни семьи Драгомиловых. Надежда не оправдалась. Заряна знала, что она не виновата в этом, и никто, наверно, не виноват; и всё же чувствовала себя так, будто не сумела сделать что-то важное. Но это был голос призрака на болоте, к которому прислушиваться нельзя. Затянет в трясину...

— Дорогой Робин! — прошептала она, отгоняя неприятные мысли.

"Робин" — так зовётся малиновка по-английски. Он родился весенним днём, когда даже Чёрный лес оживает и поёт; на подоконник комнаты, где лежали мать и новорождённое дитя, села малиновка. Миссис Блэквуд настояла на том, чтобы сына назвали Робином...

Эта милая сентиментальная история тронула сердце Зары.

— Знаешь, я не очень хорошо помню маму. Словно отрывки цветных снов: голос, взгляд, движение. Говорят, я похож на неё...

Беата Блэквуд умерла, когда её младшему сыну было четыре года. Любимцем отца был старший, Корвус: крепкий, практичный, сметливый парень, из тех, что не лезут за словом в карман. Мечтательный, задумчивый и тихий Робин был чужд и отцу, и старшему брату. Во всяком случае, осторожные и краткие ответы Робина на вопросы о его семье Заряна расшифоровала именно так.

Эта несправедливость, знакомая ей самой не понаслышке, возмущала и трогала до глубины души. Трогало и красивое совпадение: их имена значили одно и то же. Маленькая весёлая птичка словно связывала их между собой.

И всё-таки она не могла ответить ему "я тоже тебя люблю". Тогда. А теперь?

Он пробрался даже в её старый кошмар, который снился ей уже много лет. Только прежде Заряна каждый раз просыпалась, дрожа от ужаса: ей снилось, что она не добралась до острова и утонула. Она цеплялась за ветки, плакала, задыхалась и просыпалась с беззвучным криком на губах.

А нынче Робин её вытащил, спас. И даже поцеловал...

Заряна улыбнулась, тряхнув рыжими кудрями. Не Робин спас её, а мечта о нём. Хороша она была бы на самом деле, если бы он вытащил её из настоящего болота — вся в тине и грязи! Во сне-то она была красавицей в золотой роще! Смешно, право слово!

И всё же... сны волшебниц — не просто сны.

Крупные капли дождя стучат по стеклу, по крыше старого дома Блэквудов. Пасмурный день незаметно перешёл в пасмурный вечер; Робин снова сидит за письменным столом, и чем больше он пишет, тем легче становится у него на душе. Странички шуршат, как осенние листья. Вокруг Хогвартса в это время года вся земля покрыта опавшими листьями. Но в ельнике почти нет лиственных деревьев, нет и листопада.

"Здравствуй, дорогая Заряна!

Не могу описать, как радуют меня твои письма. Спасибо. Спасибо!

У нас почти нет новостей; едва ли я могу рассказать тебе больше, чем пишут в русских газетах. И, наверно, в русских газетах сведения более полные, чем в "Пророке": наше Министерство игнорирует все проблемы. Гарри Поттер объявлен лжецом. Мир разделился, кто-то верит ему, но большинство — нет. Мы здесь, в Чёрном лесу, отрезаны от большого мира, и один день похож на другой, и даже не верится, что совсем недалеко сгущается грозовая туча.

Не беспокойся обо мне, дорогая Зара. Мы с отцом достаточно хорошо владеем магией и знаем наш Чёрный лес, чтобы уберечься от любой беды. Да и не только уберечься...

А пока что никакая опасность нам не грозит — за исключением разорения. Иногда я почти что впадаю в отчаяние, а иногда — уверен, что мы справимся с этой напастью.

Наших лукотрусов и наши деревья губит новый вид грызунов, недавно распространившийся в Шотландии. На них плохо действует магия, у них почти нет естественных врагов. Это прожорливые, жестокие создания; никогда не думал, что смогу охотиться на кого-то и расставлять ловушки почти что с увлечением. Я писал об этих тварях Скамандерам; надеюсь, они подадут совет.

Что до следов человека — пока что мне трудно представить, кто мог бы желать нам зла. Мы живём обособленно, никому не переходим дорогу; другие поставщики сырья едва ли страдают от нашего присутствия на рынке настолько, чтобы рисковать и заниматься вредительством. Тем более едва ли это нужно Упивающимся Смертью. Кто мы такие, чтоб тратить на нас силы?

Знаешь, Зара, в доме пусто без Корвуса. Мы никогда так не дружили, как ты и Владимир, но всё же он был моим братом, он жил здесь, рядом, и я был уверен, что он всё сделает как надо. А теперь его нет.

Он пропал в лесной чаще, свалился с обрыва. Меня не было в это время дома, я приехал, когда он уже лежал под гранитной плитой в нашей старой часовне..."

Робин поднял голову. Отец, шатающийся, бледный, постаревший... его бормотание: "Почему он, почему Корвус? Лучше бы ты забрал младшего, Чёрный лес! Чем мы прогневили тебя, старина? Почему ты забрал у меня самое дорогое?"

Острая жалость к отцу мешалась в сердце с не менее острой обидой. В тот миг ему казалось, что если б можно было выбирать — он погиб бы вместо Корвуса. Но после... после Робин понял, что слишком сильно желал жить, и всё его существо сопротивлялось при мысли о подобной жертве; так в детские годы он не мог заставить себя даже попытаться стать похожим на старшего брата. Но о тех мрачных переживаниях Робин не мог бы рассказать даже Заре...

"Наверно, поэтому иногда мне кажется, что Корвус ещё жив, просто уехал куда-то далеко. И однажды вернётся. Пожалуй, я и не хочу думать иначе.

А всё-таки надо. Прежде я думал, что через много лет именно Корвус станет руководить нашим семейным делом. А теперь отвечать за всё нужно мне.

Заряна, я должен сказать тебе: иногда мне кажется, что я не выдержу такую жизнь. Будто я заперт здесь, отрезан от всего мира. Я люблю Чёрный лес, я вырос здесь, здесь мои корни, но сейчас я тоскую по другой жизни. И — по тебе.

Иногда мне кажется, что Хогвартс и даже Болота были каким-то сном. Очень хорошим, счастливым сном! Кстати, о снах..."

Робин задумался. В глубине души он разделял невысокое мнение большинства парней о Прорицаниях и в особенности о толковании сновидений. Редкий волшебник обладает настоящим даром ясновидения, в большинстве случаев все эти разговоры о вещих снах и предзнаменованиях — не более чем девчоночьи выдумки. Не очень-то умные выдумки — из серии восторженных писков по любому поводу, непонятного стремления к безвкусным блестяшкам и интерьеру кафе мадам Паддифут. К счастью, Заряна не страдала подобными глупостями!

Но теперь именно любовь к этой девушке заставляла Робина мыслить по-иному. Прежде ему не раз приходилось видеть во сне её образ, притягательный и манящий; но нынче ночью его посетило совсем иное видение. Ему снились Болота, экспедиция Альфреда Скамандера, в которой почему-то принимала участие и Зара. Она оступилась на узкой тропе и стала тонуть. И Робин, наблюдавший её будто издали, каким-то чудом успел протянуть ей руку — так, как не делают на болотах, ведь не руку надо бы протягивать, а крепкую палку или шест, а ещё лучше — использовать магию. Это он твёрдо знал и отлично владел необходимыми чарами...

А потом ему снился другой сон, очень радостный и красочный — никогда прежде Робин не видел столь ярких и реалистичных снов. В залитой солнцем берёзовой роще кружился листопад. Маленькие золотые листочки летели и кружились, оседали на землю, устилая её густым шуршащим ковром. Это было очень красиво. Сквозь редеющие кроны деревьев сияло нежной голубизной высокое небо. Стаи птиц кружились где-то высоко-высоко. Всё кружилось, летело, сияло в солнечной дымке.

И вот из этого золотистого марева выступила Заряна — она казалась неотъемлемой частью осенней сказки, с улыбкой протягивала к нему руки... тут-то он её и поцеловал!

Об этом чудесном видении Робин не мог, конечно, ей написать. Но болота, трясина? Вдруг Заре там что-то грозит? Среди рекламных и деловых писем почта принесла Робину номер журнала "Придира", где среди статей о несуществующих животных затесались международные политические новости: по всему миру повысился уровень преступности... тёмные маги выступают почти открыто...

"Не знаешь, что сказать — говори правду!" — в памяти Робина воскрес строгий образ Минервы Макгонагал, её чёткий, решительный голос, подающий добрый совет.

"Кстати, о снах. Дорогая Зара! Я видел сон, где тебе грозила опасность. Всё окончилось благополучно, но... всё же я счёл необходимым тебя предупредить. Знаешь, прежде я иначе относился к подобным вещам. Помнишь, кажется, мы об этом долго говорили накануне первых испытаний Турнира? Как это было давно!

Впрочем, мне виделось и хорошее. Прямо-таки сказочно красивый листопад в берёзовой роще, какие, наверно, бывают на твоей родине. У тебя была колдография в подобном месте.

Наверно, это просто мои мечты.

Пиши мне, Заряна, обо всём: и о своём ученичестве у твоей бабушки, и о Владимире, и... обо всём, о чём хочешь. Ты говоришь, что у твоей бабушки коллекция маггловской литературы, и что она тебя заинтересовала. Я понемногу разбираю свой англо-русский разговорник. Может быть, ты порекомендуешь мне книгу, которую я мог бы разобрать?

Робин улыбнулся. Ему было интересно всё, что касалось Заряны. Он взглянул на ту самую колдографию Зары в осенней роще — не устоял тогда перед искушением и тайком скопировал себе карточку.

Заряна улыбалась тепло и светло; вокруг неё кружились облетающие листья. Золотой листопад казался символом счастья...

Раннее утро вновь было тихим и туманным. Солнечные лучи пробивались сквозь лёгкое светло-серое марево.

Рассвет вновь застал Заряну за письменным столом. Завернувшись в шаль, она выводила своим чётким округлым почерком строчку за строчкой.

"Здравствуй, Робин! Хочу сказать тебе: "доброе утро", потому что сейчас у нас очень красивое утро. И вообще, в бабушкином саду прекрасная золотая осень, и всё так красиво и хорошо, что даже сердце щемит. Если бы можно было собрать в баночку всю нашу замечательную атмосферу и переслать по почте! К сожалению, до такого даже магия ещё не дошла... Может, когда-нибудь?

У нас скоро семейный праздник, день рождения бабушки Всеславы. Соберутся родственники со всех сторон, и... и прощай, тишина, порядок и уединение! Конечно, будет весело, но всё же мы с бабушкой вздохнём с облегчением, когда гости укатят по домам.

Мы заранее наготовили множество разных вкусностей. Знаешь, как говорят в нашем семействе, если речь заходит о доме бабушки Всеславы? "О, вино и яблочные пироги!" — вот что они говорят. Бабушка делает вино из черноплодной рябины. Кусты черноплодки растут вокруг дома в великом множестве; сейчас эти заросли радуют глаз оттенками красного и бордового, я очень люблю там бродить. Урожай мы уже собрали и переработали. Начинка для пирогов из черноплодной рябины тоже хороша. Но наше семейство предпочитает яблочные пироги, и напекли же мы их — ух! И открытые, украшенные переплетением косичек, и закрытые, и горы пирожков, и ещё... словом, я могла бы исписать не одну страницу перечислением наших кулинарных подвигов. И это я ещё не говорю о первых и вторых блюдах! И о компотах! Ой-ой-ой...

Даже немного голова кружится от этого изобилия. Раньше я только приезжала к бабушке Всеславе, была на её пиру гостьей, а теперь участвую в подготовке и чувствую себя необычайно повзрослевшей.

Знаешь, это всё-таки весело. Главное, чтоб этот день прошёл спокойно, насколько это возможно. Надеюсь, дорогие родичи проявят деликатность и не начнут обсуждать за столом мою будущность. Всё-таки праздник. Хотя я уже предвкушаю вздохи, намёки и непрошеные советы. Главное: не воспринимать их всерьёз. Например, когда кузина Алла возведёт к небу свои очи и вздохнёт, что я "похоронила себя в глуши", мне следует сложить руки на груди, закрыть глаза, нацепить на лицо самое трагическое выражение и изобразить покойницу. Ну и так далее — по ситуации.

Раньше я не писала тебе об этом, Робин, но моим выбором в семье не очень-то довольны. Во-первых, я "сбежала" из Дурмстранга. Но мне не хотелось оставаться там без Володи. Понимаешь, я и пошла-то именно туда, а не в Колдовстворец из-за него, не хотела с ним расставаться..."

Заряна подняла голову. Её старший брат, нынче по-военному строгий и серьёзный, даже несколько чересчур сдержанный и светски учтивый, в одиннадцатилетнем возрасте был порядочным сорванцом и хулиганом. Так что на семейном совете постановили: исправить его может только Дурмстранг с полувоенной дисциплиной. Заряну же собирались по традиции отдать в Колдовстворец, где порядки проще и мягче, даже возможен экстернат. Но тут Зара впервые проявила непослушание и неуступчивость. Год без брата показался вечностью, а его письма с жалобами и возмущениями разбередили ей сердце. Они были самыми близкими людьми на свете и никак не могли разлучиться.

Зара улыбнулась, испытывая странное чувство — это было так недавно и так давно. Каких-то семь лет назад — ну разве для волшебника это много? Будто бы ещё вчера она впервые сменила цветастые платьица на тёмную суконную форму, впервые вошла под каменные своды древнего замка и услышала строгие команды учителей, заметила любопытные взгляды однокашников. Дети Зару не обижали: ещё бы, сестра Владимира Драгомилова, весьма крепкого и далеко не тихого второкурсника. Учителя относились к ней хорошо; вскоре она завоевала всеобщие симпатии удивительным умением уживаться в суровой атмосфере Дурмстранга и не терять бодрости духа. Дома ждали, что Зара вот-вот сбежит оттуда со слезами и истериками; но она научилась подчиняться многочисленным правилам, не попадать в переделки и осиливать насыщенную, довольно-таки тяжёлую учебную программу.

"Знаешь, Робин, Дурмстранг многому научил меня, и я благодарна за всё этой школе: и за знания, и за знаменитую закалку, и за путешествие на Турнир. Но в этом году я поняла: с меня хватит. Володя в Училище Мракоборцев, а я выберу другой путь — путь бабушки Всеславы. Кажется, я не говорила, что она моя родственница по маме, из рода Белосельских? Родная сестра моей "прямой" бабушки Мирославы (вот уж у кого я не хотела бы учиться). Мы всегда хорошо ладили с бабушкой Всеславой, но главное — мне нравится у неё учиться. Она удивительный человек: в молодости преподавала в Колдовстворце, потом вышла замуж за дедушку Георгия, и они вдвоём работали над теорией и историей магии, особенно в разделе чар и заклинаний. Дедушка Георгий был слаб здоровьем; он умер, когда ему было всего сорок лет. Их единственный сын — дядя Ярослав — служит сейчас на Дальнем Востоке, а бабушка Всеслава продолжает научную работу. Она разбирается во многих сферах магических наук, и её гибкий ум объединяет достижения разных отраслей в одно целое, в "мир-систему магии", как она говорит. Я ею восхищаюсь, честно! Общение с ней стоит любых магических курсов и тем более унылой работы стажёром в Министерстве. А потом бабушка Всеслава выплывает из библиотеки и идёт месить тесто, собирать яблоки в саду и присматривать за огородом. Она говорит, что за физической работой у неё лучше "играет мысль", и главные озарения приходят во время уборки или готовки. Но мало кто это понимает. Для половины семейства она осталась, как была в юности, "синим чулком", а для другой половины стала "распустившейся и зарывшейся в глуши наседкой". А всё-таки пьют вино из черноплодки и уписывают яблочные пироги и те, и другие!