Совершенное несовершенство (гет)

Сколько нужно времени, чтобы стать совсем другим человеком?

У некоторых это занимает месяцы и годы, кто-то лишь научается прятать себя настоящего за различными масками.

У меня этот процесс занял около сорока секунд — пока я читала письмо Робби и вызволяла из двадцатилетнего заточения своего волшебного единорога.

Как знать — возможно, я просто сбросила маску...

Словно это непостижимое сказочное создание поделилось со мной своей силой и чистотой, и я смогла подняться над собой прежней и с кристальной ясностью осознать, что однажды навсегда зависла в том оглушительном миге, когда после долгих поисков убедилась, что больше не увижу Робби.

Сама жизнь, казалось, остановилась вокруг меня. Ничто меня не радовало и не огорчало, я ничем не интересовалась и ни к чему не стремилась — словно вся вселенная замерла в ожидании... Я была как муха, застывшая в янтаре. Только мои замки доставляли тонкую струйку воздуха в мою непроницаемую тюрьму и поддерживали во мне еле слышный трепет жизни.

Появление Робби запустило все процессы: сковавшие меня стены покрылись трещинами, в мой парализованный мир хлынули звуки и запахи, свет и тепло, но я никак не могла окончательно разбить эти оковы — я утратила силы, пока ждала... ЕГО.

Миг осознания был так ослепителен, что причинял почти физическую боль. Я когда-то испытывала нечто подобное на занятиях по синхронному плаванию: первый вздох после исполнения особо сложного элемента был обычно тягучим и оглушительным, а свет прожекторов резал глаза как затупившаяся бритва.

Я ждала, что Робби — сильный мужчина, каким он стал, а не деликатный юноша, которого я помнила — поможет мне выбраться из заточения, вытряхнет меня из этих обломков, чьи острые края уже начали причинять боль... но он не сделал этого. Да и не должен был — ведь не его вина, что я не смогла выбраться из трясины, обступившей меня со всех сторон после разлуки с ним. Вот только, чтобы до конца понять это, мне понадобились довольно экстремальные процедуры, в которые я — по неразумению — втянула и Робби.

Мы бесседовали об этом с Мэгги; она задавала много самых неожиданных вопросов и тем самым заставила меня проговорить все это вслух.

Но это было позднее — уже после того, как она усмирила новую мою, теперь уже счастливую, истерику и порыв немедленно броситься к Робби, чтобы принадлежать ему до конца моих дней. Ну или сколько он захочет.

— Они с Келвином уехали на подготовительные сборы, его все равно нет в городе, — остудила меня Мэгги, когда я спросила у нее, как его найти. — Келвин ведь прошел собеседование в ЦРУ, его теперь готовят, как агента. — Мэгги явно гордилась своим мужем. — А Боб вызвался быть его куратором.

Я вмиг сникла.

— Что же мне делать? — спросила я растерянно. — Когда он вернется? Ты знаешь?

— Они говорили что-то о полутора месяцах, — осторожно проговорила Мэгги, явно опасаясь спровоцировать очередной поток слез.

Полтора месяца?! Как же я выдержу это?..

— А связь с ними есть? — практически ни на что не надеясь, поинтересовалась я, и Мэгги покачала головой, подтверждая мои опасения.

ЦРУ, "подготовительные" сборы... Наверняка там все наглухо засекречено.

— Келвин обещал звонить, — добавила Мэгги значительно и улыбнулась, увидев, что я воспряла духом. — Я попрошу передать Бобу, что ты ждешь его звонка.

Потом она посоветовала мне вызвать клининг, и утащила в спа.

Я никогда не знала, что такое надежда, живя в своей темноте. Теперь же все вокруг было озарено ее исцеляющим светом, и любая дорога казалась приветливой и яркой.

Я привела в порядок свой дом и себя, отчистила от пыли свой заскучавший замок и наконец достроила его, кардинально отступив от первоначального замысла: вместо того, чтобы дотошно копировать оригинал, я решила сделать его сказочным, как у Диснея, и превратить в Королевство Единорогов, для чего добыла из недр самой темной кладовки свою коллекцию. Я потратила немало часов, рассматривая то, что мне удалось когда-то собрать, и с щемящим восторгом поняла, что большая часть этой коллекции — подарки Робби. Все, что не могло пригодиться мне в модели, я расставила в разных местах по дому — и он совершенно преобразился.

Я прервала свой отпуск и начала ходить в бассейн. Я с удивлением обнаружила, что ужасно соскучилась по ощущениям, которые всегда вызывала у меня вода, чье сопротивление так приятно было преодолевать.

Теперь я жила в ожидании, когда вернется Робби — и это не было похоже на паралич последних двадцати лет. Я не сомневалась, что снова увижу его.

...В один из дней я возвращалась из бассейна, и, еще даже не зайдя в дом, поняла: что-то изменилось.

Горел камин, разгоняя по углам уютные тени, почему-то пахло алкоголем... и чем-то неимоверно волнующим... и знакомым.

Я замерла на пороге и затаила дыхание, схватившись за подвеску, с которой теперь не расставалась — в мой дом пришла сказка.

Впрочем, атмосфера чуда развеялась очень быстро, сменившись наполнившей воздух тревожностью. Я прошла по гостиной, заглянула в кухню и спальню и никого не обнаружила.

Может, я все придумала? Ведь Робби так и не позвонил, до его возвращения еще не меньше двух недель... Но кто тогда разжег камин? И откуда в моем доме, где в жизни не было спиртного — не считая нескольких капель бренди для рождественского пудинга, — запах алкоголя?..

— Робби?.. — дрожащим голосом позвала я.

Только треск поленьев и гудящее в трубе пламя были мне ответом. Мне стало тоскливо и жутко.

И когда я уже готова была поверить, что из-за переживаний, которыми была насыщена моя жизнь в последние недели, я просто сошла с ума, со стороны входа в подвал послышался голос — глубокий, с эротичной хрипотцой и странными нотками, каких я никогда в нем не слышала.

— Я-то все думал, что же со мной не так... — Он был все еще скрыт в тени, но явственно приблизился, и я почувствовала дрожь в коленях. — А оказывается, ты решила, что я просто безмозглый мачо в поисках дешевой интрижки... Что я сделал, что ты так низко думала обо мне?!

Я опешила. Рисуя себе нашу встречу, я никак не представляла, что он начнет ее с упреков.

Робби вышел в гостиную, и неверный свет пламени, расчертивший глубокими тенями его мужественное лицо, словно бы вытянул из темноты изваяние какого-то сурового языческого божества. Мне стало не по себе.

— Робби, я... — Наверное, нужно на это что-то ответить, как-то возразить или, напротив, покаяться, но в голове при виде него мгновенно стало пусто, и я уже не помнила, что собиралась сказать, хотя выстраивала целые монологи с целью объяснить ему свое поведение. — Я ведь никогда так не думала... — Боже, что я несу?!

— Ну да, конечно, — саркастически скривился он и поднес ко рту тяжелую квадратную бутылку.

Я моргнула. Он... пьян?..

Я никогда не видела его пьяным.

Я боялась пьяных.

Робби поставил бутылку на тумбу, а потом, неотрывно глядя на меня, расстегнул пуговицу на своей рубашке и сделал шаг в мою сторону.

Во рту у меня мгновенно пересохло. Как будто сбывался мой самый худший кошмар. Я попятилась, отчаянно пытаясь удержаться на подкашивающихся ногах.

— Нам нужно поговорить... — пролепетала я онемевшими губами, пятясь и завороженно наблюдая, как его длинные красивые пальцы высвобождают пуговицы из петель.

— Мы поговорим, — опасно тихим голосом пообещал он и, окончательно сняв рубашку, отбросил ее в сторону. — Обязательно поговорим.

Он неумолимо надвигался, а я все пятилась, пока наконец не уперлась в стену.

— Но разве мы мало разговаривали? — продолжал Робби. — Ты хоть слово запомнила из того, что я говорил? — Теперь он взялся за застежку на своих джинсах. — Я так боялся напугать тебя, как-то обидеть... нарушить твои личные границы...

Он подошел очень близко, и я прочла в его глазах такой мучительный голод, что мне стало по-настоящему страшно.

— Я много раз говорил, что люблю тебя, — рокочущим шепотом проговорил Робби, обдавая меня жаром своего дыхания, в котором смешались винные пары и ярость, чем вызвал обморочные мурашки по всему моему телу. — И я знаю, что и ты меня любишь. Так почему я не могу просто прийти и взять женщину, которую хочу?..

Я не могла поверить в то, что он говорит. Разве это мой Робби? Тот, которого я любила и ждала двадцать лет?.. Передо мной стоял сильный, страстный, явно доведенный до отчаяния мужчина, чье терпение подошло к концу.

— Пожалуйста… — придушенно пискнула я, не вполне понимая, о чем пытаюсь попросить.

Робби замер, глядя на меня полубезумным взглядом… а потом вдруг со страшным рыком саданул кулаком в стену над моей головой, заставив меня взвизгнуть от ужаса.

Он выдернул руку из образовавшейся дыры и, отшатнувшись от меня, заметался по гостиной, которая вдруг показалась мне совсем крошечной. Робби походил сейчас на дикого, опасного зверя, запертого в тесной клетке, и одному Богу было ведомо, чем могла закончиться попытка приблизиться к нему.

Я стояла ни жива ни мертва с отчаянно колотящимся сердцем — секунду, другую, третью... и вдруг поняла, что парализовавший меня ужас отступил, и я уже зачарованно любуюсь светом, танцующим на его могучем торсе.

Я словно впервые увидела его: стремительный, полный огня… живой.

И как будто последний кусочек мозаики встал на место.

Он всегда был таким. Только самая большая любовь могла укротить такое пламя, и Робби всегда делал это для меня, а я не хотела этого понять. Возможно, ему стоило раньше напугать меня до полуобморока, чтобы я наконец осознала: он такой же человек, как и я.

Раньше я воспринимала его таким же далеким и ослепительным, как солнце, которое дарит свет и тепло, но может безжалостно сжечь, если приблизиться к нему. Но теперь эта иллюзия развеялась. Чаша страха, которую он только что преподнес мне, наделила меня способностью слиться с его пламенем и не сгореть, но зажечься самой — как раньше, в детстве, но ярче, жарче... отчаяннее.

Я сделала пару осторожных шагов к нему, стараясь двигаться как можно мягче.

Робби наконец остановился рядом с камином, низко опустив голову и тяжело дыша.

Я приблизилась, мягко коснулась его плеча — и он дернулся, как от удара. У меня на глаза навернулись слезы.

— Прости меня… — сказала я жалобно.

Робби бросил на меня хмурый взгляд, словно подозревал в некоем коварном замысле. Почему-то это выглядело очень забавно, и я, не удержавшись, хихикнула.

А он вдруг обнял меня так крепко, что оторвал от пола, и воздух со свистом вырвался у меня из легких, и закружилась голова, и перед глазами заплясали звезды. А потом он стал неистово целовать меня везде, где только мог достать, и между поцелуями умудрился выдохнуть:

— Идем в спальню?

— К дьяволу спальню. — Я вернула ему его вздох вместе с новым поцелуем и потянула вниз, на коврик у камина.