Старый дуб (гет)

Князь Андрей и старый князь смотрели на княгиню как на довольно ограниченное, поверхностное, пустое существо. Оба далеко превосходили маленькую княгиню по уму и знанию жизни, а склонности и интересы мужчин Болконских решительно расходились с ее склонностями. Будучи свидетельницей их разговоров об ополчении, о промедлении со снабжением, о неприятностях с тем или иным уездным начальником, маленькая княгиня иной вставляла вопросы. Но, получив несколько раз снисходительный ответ, что ей не следует беспокоиться, ополчение — это их дело, она перестала спрашивать. (Все отъезды князя Андрея из дому совершались при горячем одобрении старого князя — "молодец, что не держишься за бабью юбку". Это ни разу не было произнесено в присутствии маленькой княгини, но она смутно угадывала отведенное ей положение в Лысых Горах, некую свою второстепенность).

Странным образом княгиня, возможно, могла бы сойтись с Николаем Андреевичем в политических взглядах, в суждении о международной и внутренней российской ситуации и даже во взгляде на Буонапарте. Но она, смело судившая и рядившая обо всем на свете в петербургских салонах, не решалась лишний раз высказываться на серьезные темы в присутствии грозного свёкра.

Иногда старый князь с насмешкой, но и с тайной надеждой на успех предлагал княгине почитать тот или иной толстый волюм из истории или философии или присоединиться к урокам математики. Но княгиня, опасаясь попасть в смешное положение, всякий раз отказывалась.

Княжна Марья также не могла быть для княгини хорошею товаркою, несмотря на молодость их обеих, доброту и взаимную готовность любить и дружить. Княгиню мало занимали вопросы веры и вовсе не привлекали странники. Княжна Марья, в свою очередь, мало что понимала в нарядах, лентах ets. и не могла без ужаса вспоминать об унижении и неловкости сватовства Курагина, в котором княгиня принимала деятельное участие. Мадмуазель Буриенн, может быть, из всех обитателей Лысых Гор была ближе всех к княгине по характеру. Но она была не настолько занимательна и интересна, чтоб надолго привлечь внимание княгини и направить ее пробудившуюся энергию в безопасное русло.

Некоторое время княгиня пыталась делать визиты. Но вскорости узнала, что дружеское общение в деревне значительно отличается от такового в столице. Ей были рады и как соседке, и как петербургской жительнице, имеющей свежие новости, и принимали с таким радушием, что у нее на сердце теплело. Но приемных дней ни у кого не было. Не раз и не два, приехав в гости, она заставала хозяйку и домочадцев за варкой варенья, или за раскройкой кофт, или за проверкой счетов, или за многим множеством других дел. Хозяев это нимало не смущало, но княгиня никак не могла привыкнуть, что у сельских жителей это в порядке вещей. В окрестностях Лысых Гор не было такого, как в столицах, где разговоры считаются отдельным, крайне важным делом. Ей всякий раз казалось, что она явилась не ко времени. Иногда княгиня с комическим ужасом думала, как выходить из положения, ежели ей предложат присоединиться к варке варенья, или поддержать разговор о хлебах, или, не дай Бог, о сенокосе. Она отменно вышивала, но чувствовала, что это не самое практичное умение, которое пользовалось бы здесь особым успехом. А ей хотелось не только удовлетворить потребность в общении, но именно блистать, как и прежде. В Лысых Горах ей было как-то неловко привносить что-то новое в хозяйство, давать людям приказания сверх их обычных обязанностей. Там был один самовластный хозяин, и вся дворня была давно и прочно приучена придерживаться заведенных им порядков. Княгиню поддерживала мысль, что рано или поздно они с князем Андреем переедут в Богучарово, и уж там-то она станет наконец полною хозяйкой, всё устроит наилучшим образом, всему научится и станет не хуже других.

Однажды княгиня позвала князя Андрея в библиотеку, чтобы переговорить. Она долго приготавливалась к этому разговору, повторяя отдельные фразы про себя, и собиралась говорить о несвойственных ей серьезных вещах. О том, что так не может продолжаться далее. О том, что она совсем не боится вторых родов, то бишь почти не боится, и если дело в этом — Николенька прелестный мальчик, и во время первых родов Бог миловал и, наверное, будет милостив и в будущем. Если же князь Андрей не хочет рисковать, помнится, доктор что-то такое говорил об этом. И происходящее между ними неправильно, не по-людски, и даже, кажется, не по-христиански, она даже нашла подходящее к случаю место из апостола Павла, где прямо говорится, что такое вот сосуществование ни вместе, ни порознь — нехорошо. (Княжна Марья некоторое время назад дала невестке Новый Завет, уповая на то, что та найдет в нем успокоение и почерпнет мудрости. Но княгиня с наивностью, свойственной и более развитым умам, уцепилась за строки, касавшиеся, как ей казалось, до неё, и уж более ничего не могла воспринять).

Но, только увидев на лице князя Андрея знакомое выражение сдержанного недовольства, княгиня по какой-то роковой закономерности против воли растеряла все заготовленные слова и сказала именно то, что не следовало говорить и делать.

— Зачем ты на мне женился? — запальчиво спросила она, и тут же из глаз ее брызнули слезы.

"Ну вот, опять", — подумал князь Андрей.

— Lise, успокойтесь, прошу вас, — вежливо проговорил он.

Его выдержка, подчеркнутое терпение окончательно лишили самообладания маленькую княгиню.

— Зачем? Я требую, я хочу знать! — кричала она сквозь слезы. — Не из-за приданого же, зачем тебе деньги, у тебя своих куры не клюют! И не по любви! Я давно уже вижу, что ты меня и не любил никогда! Зачем было жениться? Скажи хоть что-нибудь, что молчишь!

— Lise, это всё нервы, — примирительно проговорил князь Андрей, надеясь, что через несколько минут эта гроза пройдет, сменится легкими облачками, а там и солышком.

— Все люди как люди, а у тебя всё stupidement ⁽¹⁾! — она дошла до совсем уж явной несправедливости. Это глубоко обидело князя Андрея. Он чувствовал, что за всю его заботу о здоровье жены, за старания обустроить для них отдельное гнездо он заслуживал большего, нежели сцены с криками и оскорблениями. Но оберегая чувства княгини, он даже сейчас удержался от резкости.

— Я велю подать капли, — промолвил он с выдержкой, достойной дипломата на переговорах со вражеским посольством, и вышел вон.

Князь Андрей, как и обещал, велел первому попавшемуся из слуг подать в библиотеку успокоительные капли, а сам наскоро собрался и уехал в Богучарово — во избежание продолжения ссоры. Было самое благодатное время лета, стрекотали кузнечики, разнотравье поражало яркостью красок и ароматами. И только старый дуб, высохший и мрачный, торчал на краю дороги на выезде из поместья и портил всю картину. Он один не радовался лету и теплу.

"Вот и я этак же, — подумал князь Андрей. — Связал себя с капризной, требовательной женщиной... нервной, неумной... Что у меня дальше в жизни будет?"

Дуб издевательски шелестел сухими ветками в ответ.

1) по-дурацки

Вернуться к тексту