Последние из Хогвартса (гет)

Блокнот Гермионы в руке Гарри был одновременно и священной реликвией, и тяжелейшим грузом. Каждая неровно написанная буква, каждая отрывочная фраза отзывались в его сердце острой болью и яростной, обжигающей надеждой. «Г.Г.» Она была здесь. Она была жива, по крайней мере, на момент последней записи. И она оставила ему след.

«Двигаюсь на запад…» «Те люди… они преследуют…»

Запад. Это было его направление. И «те люди» — его цель, помимо зараженных. Он должен был выяснить, кто они, и что они сделали с Гермионой. Ярость, холодная и расчетливая, смешивалась с отчаянной тревогой. Последняя запись обрывалась так зловеще.

Покинув многоквартирный дом, где он нашел блокнот, Гарри двинулся на запад, прочь из руин Бостона. Городские джунгли из бетона и стали постепенно сменялись пригородами, более редкими и сильнее разрушенными, а затем и вовсе уступили место заросшим полям, перелескам и остаткам небольших, некогда уютных городков, теперь превратившихся в безмолвные призраки. Природа медленно, но верно отвоевывала свое, покрывая шрамы цивилизации зеленым ковром.

Путь был мучительным. Каждый день превращался в борьбу за выживание. Еды, найденной в Бостоне, хватило ненадолго. Гарри приходилось охотиться — ставить примитивные силки на мелкую дичь, которую он научился выслеживать с поразительным терпением, или обыскивать заброшенные дома в поисках чудом уцелевших консервов. Воду он кипятил на маленьких, тщательно замаскированных кострах, разведенных из сушняка, чтобы дым не привлек нежелательного внимания. Его палочка оставалась в рукаве, неиспользуемая. Каждое заклинание было слишком дорогим удовольствием, которое он мог позволить себе лишь в ситуации жизни и смерти, а таких ситуаций он старался избегать любой ценой.

Зараженные были постоянной угрозой. Он научился распознавать их издалека: характерное щелканье кликеров, быстрое, хищное шуршание сталкеров, тяжелые, шаркающие шаги бегунов, чьи крики могли привлечь целую орду. Его обостренные в мертвом мире чувства служили ему верой и правдой. Он слышал малейший хруст ветки, улавливал едва заметный запах гниения, который часто предшествовал появлению зараженных. Он двигался как тень, используя любую возможность для укрытия, обходя опасные зоны, предпочитая долгий крюк прямой, но рискованной дороге. Несколько раз ему приходилось вступать в схватку, когда избежать ее было невозможно. Ржавая труба, найденная им еще в Бостоне, стала его верным спутником, ее холодная тяжесть в руке придавала ему толику уверенности. Каждый такой бой оставлял его измотанным, но живым, и с каждым разом он становился все более искусным в этой жестокой науке выживания.

Но зараженные были не единственной опасностью. Люди. Блокнот Гермионы предупреждал о них, и Гарри вскоре убедился в правоте ее слов. Однажды, пробираясь через руины небольшого торгового центра на окраине какого-то городка, он увидел их. Группа из пяти мужчин, вооруженных самодельным огнестрельным оружием и мачете. Они не были похожи на военных или организованных выживших. Их одежда была грязной и рваной, а лица — жестокими и голодными. Они с яростью потрошили остатки магазинов, ругаясь и толкаясь. Гарри затаился за обломками стены, наблюдая за ними с тяжелым сердцем. Он видел, как они избили и ограбили одинокого путника, случайно набредшего на них, забрав у него последние крохи еды и оставив его лежать без сознания.

Это были не «те люди», о которых писала Гермиона, по крайней мере, он так не думал. Эти были обычными мародерами, падальщиками, продуктом этого рухнувшего мира. Но их жестокость стала для Гарри еще одним напоминанием о том, что в этом мире человек человеку — волк. Он дождался, пока они уйдут, и продолжил свой путь, еще более осторожный, еще более недоверчивый.

Дни тянулись, неотличимые один от другого, наполненные страхом, голодом и усталостью. Но Гарри не сдавался. Образ Гермионы, ее умные глаза, ее решительная улыбка, придавали ему сил. Он постоянно перечитывал ее блокнот, ища в нем новые подсказки, новые крупицы информации. Ее слова «Гарри бы не сдался» стали его мантрой.

Он искал следы. Любые. Сломанная ветка, нехарактерная для этого леса. Отпечаток ботинка, не принадлежащий ему. Камень, положенный определенным образом. Гермиона была умна, она бы попыталась оставить что-то, если бы у нее была такая возможность.

И его поиски не были напрасными. Через несколько дней после выхода из Бостона, в заброшенном фермерском доме, куда он забрался в поисках еды, он нашел это. На пыльном подоконнике, почти невидимая, была нацарапана маленькая руна — Альгиз, руна защиты. Руна, которую они с Гермионой изучали на уроках Древних Рун. Она знала, что он узнает ее.

Сердце Гарри подпрыгнуло. Она была здесь! Это был ее знак. Он осмотрел дом более тщательно. В углу одной из комнат он нашел еще один след — обрывок ткани, зацепившийся за гвоздь. Темно-синяя ткань, похожая на ту, из которой была сшита простая куртка, которую он видел на ком-то из выживших в Бостоне. Возможно, Гермиона раздобыла себе такую же.

Но рядом с этим почти радостным открытием было и другое, куда более зловещее. На полу, недалеко от руны, виднелись темные, запекшиеся пятна. Кровь. Не очень много, но достаточно, чтобы вызвать у Гарри приступ тошноты и страха. Была ли это ее кровь?

И еще кое-что. На внешней стене дома, рядом с дверью, был грубо нарисован символ — перечеркнутый круг с тремя линиями, исходящими из центра, как когти. Этот символ он уже видел раньше, мельком, на одежде одного из тех мародеров в торговом центре. Но тогда он не придал ему значения. Теперь же он вызывал у него леденящее предчувствие.

«Те люди…» Неужели это их знак?

Он покинул фермерский дом с тяжелым сердцем. Руна дала ему надежду, кровь и символ — страх. Он шел дальше на запад, теперь уже не просто по направлению, а по следу, который становился все более отчетливым и все более тревожным.

Следующие несколько дней он находил и другие признаки присутствия этой группы. Брошенные кострища, где валялись обглоданные кости — к счастью, судя по размеру, животных. Но само зрелище было отталкивающим. И везде — этот зловещий символ, нацарапанный на деревьях, на стенах разрушенных зданий, словно они метили свою территорию.

Чем дальше он шел, тем мрачнее становились следы. Он начал находить тела. Не зараженных, а людей. Убитых. Жестоко, изувеченных. На некоторых телах был вырезан тот самый символ. Гарри с трудом сдерживал рвоту, его желудок сжимался от ужаса и ярости. Кто были эти звери? Что им нужно?

Он понял, что Гермиона попала в руки не просто бандитов. Это было что-то гораздо худшее. Что-то первобытное и чудовищное.

Однажды вечером, когда солнце уже клонилось к закату, окрашивая небо в кроваво-красные тона, Гарри, двигаясь по краю густого леса, уловил слабый запах дыма. Но это был не обычный дым от костра. В нем чувствовалась какая-то тошнотворная, сладковатая нотка, от которой у него волосы встали дыбом. Запах жареного мяса… но с каким-то неправильным, отвратительным оттенком.

Он замер, прислушиваясь. Из-за деревьев доносились приглушенные голоса, грубый смех, иногда — крики, но не от боли, а скорее, от какого-то дикого, пьяного веселья.

Сердце Гарри колотилось, как молот. Он медленно, стараясь не издать ни звука, начал пробираться сквозь подлесок в сторону запаха и голосов. Его психическая устойчивость, закаленная в мертвом мире, помогала ему сохранять хладнокровие, подавлять волны ужаса, которые грозили захлестнуть его.

Он выбрался на небольшую поляну, скрытую густыми зарослями. То, что он увидел, заставило его замереть, чувствуя, как кровь стынет в жилах.

Это был лагерь. Несколько грубо сколоченных хижин, палаток из шкур и брезента, и большой костер в центре. Вокруг костра сидели и стояли люди — около двух десятков мужчин и несколько женщин, все они выглядели дико и устрашающе. Их одежда была измазана грязью и кровью, у многих на лицах и телах были ритуальные шрамы или татуировки с тем самым символом — перечеркнутым кругом с когтями. Они пили что-то из грубых кружек, громко смеялись и ели…

Гарри присмотрелся к тому, что они жарили на вертелах над костром. Это было мясо. Но его форма… она была слишком узнаваема.

Каннибалы.

«Потрошители», как их называли в некоторых записках выживших, которые он находил раньше, но тогда он не мог поверить, что это правда. Теперь он видел это своими глазами. Желудок свело спазмом, к горлу подкатила тошнота. Он сжал кулаки так, что ногти впились в ладони.

Он заставил себя отвести взгляд от ужасного пиршества и начал осматривать лагерь. Его глаза искали ее. Гермиону. Была ли она здесь? Жива ли она?

Большинство хижин были открыты, и он мог видеть, что внутри пусто или завалено каким-то хламом. Но одна хижина, стоявшая чуть поодаль от остальных, была закрыта. Рядом с ней стоял часовой, вооруженный ржавым ружьем.

Именно в этот момент один из Потрошителей, сидевший у костра, громко рассмеялся и крикнул что-то в сторону закрытой хижины. Гарри не разобрал слов, но тон был издевательским. В ответ из хижины донесся какой-то звук — не то стон, не то приглушенный крик.

Женский крик.

Гарри замер. Этот звук… он не мог быть уверен, но в нем было что-то… что-то отчаянно знакомое.

Он должен был узнать. Он должен был увидеть.

Ночь сгущалась, скрывая его в тени. Потрошители продолжали свое жуткое пиршество, их голоса становились все громче и развязнее. Гарри ждал. Он должен был выбрать момент.

Его взгляд был прикован к закрытой хижине. Там. Если Гермиона была здесь, она была там. Захваченная этими чудовищами, возможно, раненая, напуганная… но живая. Он должен был верить, что она жива.

Часы ожидания тянулись вечность. Гарри не чувствовал ни холода, ни усталости. Вся его сущность была сконцентрирована на одной цели — спасти ее. Ярость, которую он испытывал к этим… нелюдям, была почти осязаемой, она горела в его груди холодным огнем.

Наконец, когда большинство Потрошителей либо уснули пьяным сном у догорающего костра, либо разошлись по своим хижинам, Гарри решил действовать. Часовой у хижины все еще стоял, но он клевал носом, его внимание было ослаблено.

Это был его шанс.

Он медленно, бесшумно, как тень, начал двигаться к хижине. Каждый шаг был выверен. Он не мог позволить себе ни одной ошибки.

Он приблизился к часовому сзади. Зажал ему рот рукой, одновременно нанося точный, сильный удар рукоятью своей трубы по затылку. Часовой обмяк без звука. Гарри осторожно опустил его на землю.

Дверь хижины была заперта на простой засов снаружи. Дрожащими руками Гарри отодвинул его.

Он заглянул внутрь.

В полумраке, освещенном лишь слабым светом, проникавшим сквозь щели в стенах, на грязной соломе лежала фигура. Спутанные темные волосы скрывали лицо, одежда была порвана и испачкана. Фигура была неподвижна.

Сердце Гарри сжалось от леденящего страха. Он шагнул внутрь, его дыхание замерло.

— Гермиона? — прошептал он, его голос был едва слышен.

Фигура на соломе шевельнулась. Медленно, с видимым усилием, она повернула голову.

И Гарри увидел ее лицо. Бледное, изможденное, с синяками и ссадинами. Но это было она. Ее глаза, полные боли и усталости, распахнулись от удивления, а затем — от невероятного, почти невозможного узнавания.

— Гарри?.. — прошептала она, и в ее голосе смешались неверие, шок и слабая, почти угасшая искра надежды.

Это была она. Он нашел ее. Живую.

В этот момент для Гарри не существовало ничего, кроме нее. Ни Потрошителей, ни опасности, ни этого проклятого мира. Только Гермиона. И он был здесь, чтобы забрать ее домой. Или, по крайней мере, вытащить из этого ада.