Последние из Хогвартса (гет)

Воздух в поместье Малфоев был холодным и неподвижным, словно застывшим в вечном ожидании. Даже пламя в огромном камине, казалось, не давало тепла, его отсветы лишь резче очерчивали тени в углах зала. Лорд Волдеморт сидел во главе длинного полированного стола, его алые глаза с вертикальными зрачками были прикованы к дрожащей фигуре, стоявшей перед ним на коленях. Нагини, его огромная змея, медленно обвивала ножки кресла, её шипение сливалось с тихим потрескиванием дров.

— Ты уверяешь меня, Драко, что это сработает, — прошипел Волдеморт, его голос был тоньше паутины, но острее лезвия. — Ты уверяешь меня, что этот… артефакт, который твой отец так трусливо прятал в своих подземельях, действительно способен на то, о чем ты говоришь.

Драко Малфой не смел поднять глаз. Холод каменного пола пробирал сквозь тонкую ткань брюк, но куда сильнее его знобило от страха. Он чувствовал на себе взгляд Темного Лорда, словно физическое давление, грозящее раздавить его.

— Да, мой Лорд, — выдавил он, стараясь, чтобы голос не дрожал. — «Осколок Иномирья». Легенды гласят, что он был создан из материи, не принадлежащей нашему миру. Он не убивает. Он… стирает. Перемещает цель в случайную реальность, разрывая её связь с нашей. Безвозвратно.

На лице Волдеморта отразилось нечто похожее на хищное любопытство. Он давно понял, что убить Гарри Поттера не так-то просто. Мальчишка был защищен старой магией, любовью, дружбой — всей той сентиментальной чепухой, которую так ценил Дамблдор. Но что, если отнять у него не жизнь, а опору? Что, если вырвать из его мира ту, кто является его мозгом, его совестью, его непоколебимой поддержкой?

Гермиона Грейнджер. Грязнокровка, но, как ни прискорбно было это признавать, блестящая ведьма. Она была якорем Поттера. Без нее мальчишка станет импульсивным, безрассудным, сломленным. Он совершит ошибку. И тогда Волдеморт нанесет удар.

— Ты хочешь доказать свою преданность, Драко, — медленно произнес Волдеморт, поднимаясь. Он обошел стол и остановился прямо перед юношей, который сжался еще сильнее. — Ты хочешь искупить провалы своего отца. Очень хорошо. Ты знаешь, что делать. Ты отправишься в Хогвартс. Ты найдешь грязнокровку. И ты используешь артефакт. Провались — и я скормлю тебя Нагини. А потом примусь за твою мать.

Драко судорожно сглотнул, чувствуя, как ледяные пальцы страха сжимают его сердце. Он поднял дрожащую руку, в которой был зажат небольшой, тусклый кристалл, похожий на кусок дымчатого кварца. Он неровно пульсировал слабым, нездоровым светом. Это была его единственная надежда на спасение. И проклятие для кого-то другого.

— Я не подведу вас, мой Лорд, — прошептал он.

* * *

В гостиной Гриффиндора было тепло и тихо. За высокими стрельчатыми окнами бушевала октябрьская буря, дождь яростно барабанил по стеклам, а ветер завывал в башнях замка, но внутри, у камина, царил хрупкий покой. Огонь весело потрескивал, отбрасывая на стены длинные, пляшущие тени. Большинство студентов уже разошлись по спальням, и в уютном полумраке остались только двое.

Гарри сидел в своем любимом кресле, но не читал и не делал домашнее задание. Он просто смотрел на огонь, а его мысли были далеко. Груз пророчества, постоянная угроза со стороны Волдеморта, жизни, которые уже были потеряны — все это давило на него свинцовой тяжестью. Иногда ему казалось, что он вот-вот сломается.

Гермиона сидела на ковре у его ног, прислонившись спиной к креслу. Перед ней была раскрыта толстая книга по древним рунам, но она тоже не читала. Она чувствовала его настроение, как всегда. Её присутствие было тихим, но ощутимым якорем в бушующем море его страхов.

— Ты опять об этом думаешь, — сказала она мягко, не оборачиваясь. Это был не вопрос, а утверждение.

Гарри вздохнул, проводя рукой по волосам. — А как не думать, Гермиона? С каждым днем становится только хуже. Мы прячемся в замке, пока они там, снаружи, набирают силу. Иногда мне кажется, что это просто затишье перед концом.

Она повернула голову и посмотрела на него снизу вверх. В ее карих глазах отражались отблески пламени, и в них читались беспокойство и бесконечная преданность.

— Мы не прячемся, Гарри. Мы готовимся. Мы учимся. И мы вместе. Это самое главное. Он не сможет победить, пока мы вместе.

Её слова были простыми, но они всегда действовали на него успокаивающе. Она была его голосом разума, его компасом. Он опустил руку и коснулся её спутанных волос. Они были мягкими на ощупь. В этот момент, в тишине старой гостиной, он ощутил укол чего-то большего, чем просто дружба. Острое, почти болезненное чувство страха потерять её — не просто как друга, а как неотъемлемую часть самого себя.

— Я боюсь, — признался он шепотом. — Не за себя. За вас с Роном. Если с вами что-то случится из-за меня…

Гермиона взяла его руку в свои. Ее ладони были теплыми. — Ничего не случится, Гарри. Мы сделали свой выбор. Мы с тобой до конца.

Она улыбнулась ему — той самой теплой, ободряющей улыбкой, которая могла разогнать любую тьму в его душе. Он улыбнулся в ответ, чувствуя, как напряжение немного отпускает его. В этот момент он поверил ей. Пока они вместе, они со всем справятся.

Именно в этот момент тишину нарушили шаги. Из коридора, ведущего к спальням мальчиков, появился Деннис Криви, младший брат Колина. Он выглядел взволнованным и немного напуганным, что, впрочем, было для него обычным состоянием.

— Гарри? Гермиона? — робко позвал он. — Простите, я… я не могу решить одно задание по Трансфигурации. Профессор МакГонагалл задала такое сложное…

Гермиона тут же встрепенулась. Её натура не позволяла ей проигнорировать просьбу о помощи в учебе. Она поднялась на ноги, отряхивая мантию.

— Конечно, Деннис, что у тебя не получается? Покажи.

Она шагнула к нему, её лицо выражало искреннее участие. Гарри с теплотой наблюдал за ней. Даже посреди войны она оставалась собой.

Деннис, или тот, кто скрывался под его личиной, нервно сглотнул. Его глаза на секунду метнулись к руке, спрятанной в кармане мантии.

— Да вот, тут… про невербальные заклинания для преобразования неживого в живое… — пробормотал он, делая неловкий шаг вперед.

Он споткнулся, словно случайно, и всем телом навалился на Гермиоону.

— Ой, прости! — воскликнул он.

Все произошло за долю секунды. В момент столкновения его рука выскользнула из кармана и коснулась её плеча. Гарри увидел, как между его пальцами мелькнул тусклый, дымчатый кристалл. Раздался еле слышный шепот, похожий на треск сухого листа: «Dissipa in nihilum».

Гарри не успел даже вскочить. Воздух вокруг Гермионы исказился, замерцал, словно раскаленный летний марево. Её удивленное лицо на мгновение застыло, глаза расширились от ужаса. Она открыла рот, но вместо крика из него не вырвалось ни звука. Казалось, само пространство вокруг нее сворачивалось, втягивая её в себя. Её силуэт стал прозрачным, размытым, а затем, с едва слышным хлопком, исчез.

Книга по рунам, которую она держала секунду назад, с глухим стуком упала на каменный пол.

В гостиной повисла оглушающая тишина.

Гарри замер, глядя на пустое место, где только что стояла Гермиона. Его мозг отказывался принимать увиденное. Этого не может быть. Какой-то трюк. Сложное заклинание невидимости.

— Гермиона? — хрипло позвал он, его голос прозвучал чужим.

Ответа не было.

Он посмотрел на Денниса Криви. Но мальчик тоже исчез. На полу, там, где он стоял, лежал лишь тусклый, переливающийся кристалл. Артефакт.

Осознание обрушилось на Гарри ледяной лавиной, вымораживая все чувства, кроме одного — первобытного, всепоглощающего ужаса. Она не просто исчезла. Её как будто стёрли.

Он бросился к тому месту, где она стояла, ощупывая руками воздух, словно мог наткнуться на невидимый барьер. Но там была лишь пустота. Холодная, безразличная пустота.

— ГЕРМИОНА! — его крик был ревом раненого зверя, полным отчаяния и ярости. Он разнесся по пустой гостиной, отразился от каменных стен и затих, оставив после себя лишь звон в ушах.

Он рухнул на колени, его руки сжались в кулаки. Слёзы ярости и бессилия застилали глаза. Её нет. Волдеморт добрался до нее. Он отнял её у него. Не убил, нет. Он сделал что-то гораздо хуже. Он вырвал её из самой ткани реальности.

Гарри поднял голову, его взгляд был прикован к пустому пространству. Боль в груди сменилась холодной, как сталь, решимостью. Он не знал, как и куда она исчезла. Он не знал, что это был за артефакт. Но он знал, кто за этим стоит. И он заставит их ответить. Он найдет её. Даже если для этого ему придется сжечь дотла весь мир.

Пустота. Ледяная, всепоглощающая пустота там, где секунду назад была Гермиона. Гарри смотрел на это место, и мир вокруг него рассыпался на мириады острых осколков. Книга по рунам, выпавшая из ее рук, лежала на полу, раскрытая на случайной странице, словно насмехаясь над ним своей обыденностью. Артефакт — тусклый, дымчатый кристалл — одиноко поблескивал рядом, источая едва заметный холод.

Его крик, полный отчаяния и ярости, еще висел в воздухе гостиной Гриффиндора, когда первоначальный шок начал уступать место обжигающему, слепому гневу. Это не был тот гнев, который он испытывал раньше — вспыльчивый, подростковый. Это была холодная, сконцентрированная ярость, пробирающая до костей, выжигающая все, кроме одной-единственной мысли: Малфой.

«Деннис Криви». Трусливая, подлая уловка, достойная слизеринца. Волдеморт хотел его сломить, лишив опоры. И Малфой, этот вечный прихвостень, выслужился.

Гарри поднял с пола кристалл. Он был странно легким, а его поверхность — неровной и холодной на ощупь, словно кусок застывшей тьмы.

В его груди разгорался пожар. Магия, дикая и необузданная, запульсировала под кожей, ища выхода. Он больше не был школьником, играющим в героя. Он был воином, у которого отняли самое дорогое.

Он не знал, где сейчас Драко. Сбежал ли он из Хогвартса, или все еще прячется где-то в замке под чужой личиной? Но одно Гарри знал точно: Малфой не мог действовать в одиночку. Кто-то помогал ему, кто-то прикрывал. И эти «кто-то» были его целью. Они заплатят. Они расскажут.

Не теряя ни секунды на раздумья, Гарри выбежал из гостиной. Ему не нужны были ни Рон, ни кто-либо еще. Это было его дело. Его боль. Его месть. Он двигался по коридорам Хогвартса как тень, его шаги были бесшумны, а лицо — маской холодной ярости. Интуиция, обостренная горем и гневом, вела его. Поттер знал, что приспешники Волдеморта не могли исчезнуть бесследно. Они должны были где-то собраться, чтобы отпраздновать свой «успех» или получить новые указания.

Его поиски привели его на окраину Запретного Леса, к старому, полуразрушенному дому лесника, давно заброшенному и пользующемуся дурной славой. Слабый свет пробивался сквозь щели в заколоченных окнах, и до Гарри доносились приглушенные голоса и смех. Он почувствовал знакомую тошнотворную ауру темной магии. Они были там.

Гарри не стал стучать. Он не стал предупреждать. С ревом, больше похожим на рык зверя, чем на человеческий голос, он вышиб хлипкую дверь плечом. Палочка в его руке уже извергала заклинания.

Внутри находилось около полудюжины Пожирателей Смерти. Не самые высокопоставленные, скорее, шестерки, но они были вооружены и явно не ожидали такого яростного вторжения. На мгновение они замерли, их ухмылки сменились выражением шока, когда в дверном проеме, окутанный аурой чистой магической силы, появился Гарри Поттер.

— Где Малфой?! — прорычал Гарри, его голос был искажен яростью.

Первое заклинание — оглушающее — ударило в стену рядом с его головой. Ответ не заставил себя ждать. Красные и зеленые лучи замелькали в полумраке комнаты. Но Гарри был не похож на себя. Он двигался с нечеловеческой скоростью и точностью, его щитовые чары возникали за доли секунды до попадания, а ответные заклинания были мощными и безжалостными. Он не целился в ноги, чтобы обезоружить. Он бил на поражение, стремясь как можно быстрее вывести их из строя. Экспеллиармус! Ступефай! Конфринго!

Комната наполнилась грохотом, треском ломающейся мебели и криками боли. Гарри был как стихийное бедствие, его горе трансформировалось в разрушительную силу. Он видел перед собой не лица Пожирателей, а пустоту на месте Гермионы. Каждое заклинание было выплеском его отчаяния.

И тут, в суматохе боя, за опрокинутым столом, он увидел его. Драко Малфой. Бледный, как смерть, с широко раскрытыми от ужаса глазами, он пытался слиться с тенями, судорожно сжимая свою палочку. Он не участвовал в бою, он просто пытался выжить.

Гарри проигнорировал летевшее в него проклятие, оно лишь опалило ему плечо. Боль была ничем по сравнению с той, что разрывала его изнутри. Одним мощным *Импедимента* он отбросил ближайшего к нему Пожирателя, а затем, резким движением, обезоружил Драко. Палочка Малфоя отлетела в сторону, а сам он рухнул на пол, закрывая голову руками.

Остальные Пожиратели, видя, что их цель — Малфой, и осознавая, с какой яростью сражается Поттер, дрогнули. Несколько мгновений спустя те, кто еще мог двигаться, трансгрессировали с громкими хлопками, оставив своих менее удачливых товарищей стонать на полу.

Гарри не обратил на них внимания. Он подошел к Драко и рывком поднял его на ноги, встряхнув, как тряпичную куклу.

— Где она, Малфой?! — его голос был низким и угрожающим, каждое слово отдавалось ледяным холодом. Зеленые глаза Гарри горели неистовым огнем. — Что ты с ней сделал?!

Драко дрожал всем телом. Он никогда не видел Поттера таким. Это был не тот благородный гриффиндорец, которого он знал и презирал. Это был кто-то другой, сломленный и опасный.

— Я… я не знаю! — пролепетал он, его голос срывался. — Темный Лорд… он приказал… артефакт…

— Артефакт? — Гарри сильнее стиснул воротник его мантии, притягивая испуганное лицо Малфоя ближе. — Куда он ее отправил?! Говори, или я клянусь, Малфой, ты пожалеешь, что родился!

Страх в глазах Драко был неподдельным. Он видел, что Поттер не блефует. Он на грани.

— В другую вселенную! — выпалил Малфой, зажмурившись. — Он так сказал… Артефакт разрывает связь с нашим миром… отправляет в случайное место… безвозвратно! Он хотел… он хотел тебя сломить, Поттер! Лишить её…

«Другая вселенная». Слова эхом отозвались в голове Гарри, принося новую волну отчаяния. Как? Как, во имя Мерлина, можно вернуть кого-то из другой вселенной? Это звучало как приговор.

Но он не мог сдаться. Он не имел права.

— Должен быть способ! — прохрипел Гарри, его хватка не ослабевала. В его голосе звучала отчаянная надежда, смешанная с угрозой. — Ты использовал эту дрянь, ты должен знать! Как ее вернуть?!

Драко судорожно пытался сообразить. Его собственный страх перед Поттером смешивался со страхом перед Волдемортом, если тот узнает, что он что-то разболтал. Но сейчас Поттер был более реальной и неминуемой угрозой.

— Я… я не знаю точно! — заикаясь, произнес он. — Но… есть легенды… Этот артефакт… он очень древний, очень тёмный. Говорят, такие вещи… они резонируют с местами, где… где завеса между мирами тонка…

Гарри впился в него взглядом, пытаясь уловить хоть малейший намек на правду в его словах.

— Что за места? Говори!

— Арка! — выкрикнул Драко, словно это слово обжигало ему язык. — В Министерстве! В Отделе Тайн! Та, которую они называют Аркой Смерти! Я слышал… отец говорил… Беллатриса… они шептались, что это не просто памятник! Что это… врата! Или может быть ими… если знать как… если есть катализатор! Может быть, тот артефакт… или что-то вроде него… это единственный шанс, Поттер! Единственное место, где можно попытаться… прорваться!

Арка Смерти. Та самая арка, за которой исчез Сириус. Гарри похолодел. Мысль о том, чтобы снова оказаться в том зале, снова увидеть эту зловещую, шепчущую арку, вызывала у него тошноту. Но если это единственный шанс…

Он оттолкнул от себя Малфоя. Тот сполз по стене, тяжело дыша, не сводя испуганного взгляда с Гарри.

«Другая вселенная… Арка Смерти…»

Информация была скудной, туманной, основанной на слухах и легендах. Но это было больше, чем ничего. Это была ниточка, за которую он мог ухватиться. Отдел Тайн. Министерство Магии. Это было самоубийственно опасно, особенно сейчас, когда влияние Волдеморта росло с каждым днем. Но что ему было терять? Он уже потерял все.

Гарри посмотрел на кристалл в своей руке. «Осколок Иномирья». Возможно, Малфой прав. Возможно, этот артефакт был ключом.

Холодная решимость заполнила его. Он найдет Гермиону. Он пройдет через саму смерть, если понадобится. Он заставил себя унять дрожь, бушевавшую внутри. Сейчас не время для эмоций. Сейчас время действовать.

Не говоря больше ни слова, Гарри развернулся и вышел из разрушенного дома, оставив за спиной поверженных Пожирателей и дрожащего Малфоя. В его голове уже складывался план. Опасный, безумный, но единственный возможный.

Он отправится в Министерство. Он найдет Арку. И он вернет Гермиону. Любой ценой.

Ночь окутала Лондон густым, непроницаемым покрывалом. Редкие фонари отбрасывали тусклые, болезненные пятна света на мокрый асфальт, отражаясь в лужах, оставленных недавним дождем. Гарри двигался по опустевшим улицам, как призрак, его фигура сливалась с тенями. Ярость, кипевшая в нем после столкновения с Малфоем, уступила место холодной, почти отстраненной решимости. Каждое его движение было выверено, каждый шаг приближал его к цели — Министерству Магии.

Проникнуть внутрь было не так просто, как в былые времена. С ростом влияния Волдеморта Министерство превратилось в крепость, пропитанную паранойей и темной магией. Обычные входы были под усиленной охраной, патрули Пожирателей и их приспешников из числа продажных чиновников сновали повсюду. Но Гарри не собирался идти парадным путем. Годы борьбы с Темным Лордом научили его не только магии, но и хитрости, умению находить лазейки там, где их, казалось бы, нет.

Он воспользовался старым, почти забытым аварийным выходом, предназначенным для эвакуации младших сотрудников — узким, замаскированным люком в одном из глухих переулков. Мантия-невидимка скрывала его от любопытных глаз, а бесшумные чары глушили шаги. Он знал, что рискует. Если его обнаружат, подкрепление прибудет за считанные минуты. Но мысль о Гермионе, затерянной где-то в неведомом, враждебном мире, гнала его вперед, перевешивая любой страх.

Коридоры Министерства были тихими и зловещими. Тусклое аварийное освещение отбрасывало длинные, пляшущие тени, превращая знакомые помещения в лабиринт из кошмаров. Гарри чувствовал присутствие темной магии, она словно пропитала сами стены, давила на него, вызывая тошноту. Несколько раз ему пришлось замирать, прячась в нишах, когда мимо проходили патрули, их разговоры были полны самодовольства и жестокости.

Наконец, он достиг лифта, ведущего на девятый уровень, в Отдел Тайн. Сердце стучало в груди, как пойманная птица. Воспоминания о последнем визите сюда, о битве, о потере Сириуса, нахлынули с новой силой, смешиваясь с болью от исчезновения Гермионы. Он сжал кулаки, отгоняя призраков прошлого. Сейчас не время для слабости.

Девятый уровень встретил его знакомой круглой комнатой с множеством дверей. Воздух здесь был тяжелым, насыщенным тайнами и невысказанными заклятиями. Гарри безошибочно выбрал нужную дверь — ту, что вела в Зал Смерти. Ту самую, где стояла Арка.

Когда он вошел, его обдало холодом. Зал был таким же, каким он его запомнил: огромное, сумрачное помещение, каменные ступени амфитеатром спускались к возвышению в центре, на котором стояла она — древняя, потрескавшаяся каменная Арка, задрапированная истлевшей черной завесой. Завеса мягко колыхалась, хотя в зале не было ни малейшего сквозняка. И снова, как и в прошлый раз, Гарри услышал шепот. Тихие, манящие голоса, доносившиеся из-за завесы, обещающие покой, ответы, встречу с теми, кого он потерял.

Сириус.

На мгновение Гарри застыл, его охватила почти непреодолимая тоска. Голоса звали его, тянули, убаюкивали. Но потом он вспомнил Драко, его испуганное лицо, его слова: «Арка… это врата…» И он вспомнил Гермиону. Ее умные, теплые глаза, ее улыбку, ее непоколебимую веру в него.

Любовь к Гермионе, жгучая и отчаянная, пересилила зов мертвых.

Он шагнул к Арке, его рука сжимала «Осколок Иномирья». Кристалл в его ладони завибрировал, тускло пульсируя в ответ на близость Арки. Он стал теплее, почти горячим. Малфой был прав — артефакт резонировал с этим местом.

Гарри встал перед Аркой. Шепот усилился, стал настойчивее. Он чувствовал, как холод пробирает его до костей, как волосы на затылке встают дыбом. Это было место силы, место перехода, но и место невероятной опасности. Один неверный шаг, одна ошибка — и он мог исчезнуть навсегда, или, что еще хуже, оказаться в ловушке между мирами.

Он глубоко вздохнул, собирая всю свою волю в кулак. Поттер поднял руку с кристаллом. Что нужно делать? Малфой не сказал. Может, просто прикоснуться? Или произнести заклинание?

Интуиция подсказала ему ответ. Он должен соединить энергию артефакта с энергией Арки. Он должен пожелать этого всем сердцем.

— Гермиона, — прошептал он, его голос дрогнул. — Я иду за тобой.

Он прижал кристалл к древнему камню Арки.

В тот же миг вспыхнул ослепительный свет, заставивший Гарри зажмуриться. Послышался оглушительный треск, словно раскололась сама реальность. Мощная сила схватила его, вырвала из зала, потащила сквозь завесу. Мир вокруг него взорвался калейдоскопом цветов, звуков и ощущений, которые невозможно было описать. Его тело растягивало и сжимало одновременно, разум был на грани безумия. Он чувствовал, как его разрывает на атомы, а затем собирает заново, но уже как-то неправильно, чужеродно. Боль была невыносимой, но сквозь нее пробивалось одно-единственное имя — Гермиона.

А потом все прекратилось.

Так же внезапно, как и началось.

Гарри рухнул на что-то твердое и неровное, тяжело дыша. Мир вокруг него плыл. Голова раскалывалась, в ушах стоял звон. Он попытался подняться, опираясь на дрожащие руки.

Когда зрение немного прояснилось, он огляделся. И его сердце ухнуло в ледяную пропасть.

Это был не мир «Одни из нас», каким он его себе представлял из туманных намеков Малфоя или из редких, запрещенных маггловских книг, которые он когда-то видел. Это не был разрушенный город, заросший зеленью, не было следов цивилизации, пусть и погибшей.

Это была… пустота.

Он стоял на потрескавшейся, спекшейся земле серо-бурого цвета, уходившей до самого горизонта. Небо над головой было не голубым, не серым, не черным. Оно было цвета застарелой крови, тусклое, без единого облачка, без солнца, без луны, без звезд. Источник тусклого, рассеянного света был непонятен, он словно исходил отовсюду и ниоткуда одновременно.

Вокруг не было ни единого растения, ни единого признака жизни. Только голые, искореженные скалы странных, негеометрических форм, словно застывшие крики агонии. Воздух был неподвижным, разреженным и абсолютно беззвучным. Тишина была такой глубокой, такой всеобъемлющей, что давила на барабанные перепонки, вызывая физический дискомфорт. Запахов тоже не было. Никаких. Только стерильная, мертвая пустота.

«Осколок Иномирья» выпал из его ослабевшей руки и с тихим стуком ударился о каменистую почву.

— Нет… — прошептал Гарри, его голос прозвучал нелепо громко в этой оглушающей тишине. — Нет, это не то место… Гермиона…

Паника начала подступать к горлу ледяными пальцами. Ошибка. Произошла ужасная, катастрофическая ошибка. Арка Смерти, усиленная артефактом, забросила его не туда. Она выбросила его… сюда. В ничто.

Он сделал несколько шагов, ноги двигались словно ватные. Куда идти? Куда бы он ни посмотрел, простиралась одна и та же безжизненная, чужеродная пустыня. Он был один. Абсолютно один в мертвом мире.

Отчаяние, которое он до сих пор сдерживал силой воли, начало затапливать его. Гермиона пропала, а он сам оказался в ловушке, в месте, которое хуже любой тюрьмы. Здесь не было ни врагов, с которыми можно сражаться, ни загадок, которые можно разгадать. Здесь было только бесконечное, давящее ничто.

Дни, или то, что казалось днями в этом мире без смены света и тьмы, потекли один за другим, сливаясь в мучительную, монотонную череду. Гарри брел наугад по этой проклятой земле, его надежда таяла с каждым шагом. Он пытался использовать магию. «Акцио» не призывало ничего, потому что вокруг не было ничего, кроме камней. «Люмос» давал слабый, болезненный свет, который быстро гас, словно сама магия здесь была чужеродной и нежеланной. Поттер сумел наколдовать немного воды, но она была безвкусной и не утоляла странную, глубинную жажду, которая мучила его. Еды не было. Он слабел.

Но хуже физических лишений была ментальная атака.

Сначала это было едва заметно. Легкая апатия, нежелание двигаться, думать. Потом появилось искушение. Оно не приходило извне, не шептало ему на ухо. Оно исходило от самого этого мира, от его мертвой сути. Оно просачивалось в его разум, как ядовитый туман.

«Останься», — шелестело оно в его мыслях, беззвучно, но настойчиво. «Зачем бороться? Зачем страдать? Здесь покой. Здесь нет боли. Здесь нет потерь. Здесь ничего нет. И это прекрасно».

Воспоминания начали всплывать в его сознании, искаженные, отравленные этим мертвым покоем. Лицо матери, улыбающейся ему из зеркала Еиналеж. Смех Сириуса. Крепкое рукопожатие Седрика. И Гермиона… ее образ становился тусклым, расплывчатым. Зачем помнить ее? Воспоминания причиняют боль. Лучше забыть. Забыть все.

«Ты так устал, Гарри. Ты столько сражался. Ты заслужил отдых. Просто ляг. Закрой глаза. Все закончится».

Он несколько раз ловил себя на том, что сидит на холодной земле, безучастно глядя в кровавое небо, и почти готов поддаться. Желание просто перестать существовать, раствориться в этой пустоте, было почти непреодолимым. Его горе, его потери — все это превращалось в тяжелые цепи, тянущие его на дно. Волдеморт, Дамблдор, пророчество, война… все это казалось таким далеким и бессмысленным здесь.

Но потом, в самые темные моменты, когда он был уже на грани, что-то вспыхивало внутри. Крошечная искра, которую не мог погасить даже этот мертвый мир.

Образ Гермионы. Не расплывчатый, а яркий, живой. Ее нахмуренные брови, когда она сосредоточенно читала. Ее смех, когда Рон говорил очередную глупость. Тепло ее руки, когда она сжимала его ладонь, даря поддержку без слов.

«Мы с тобой до конца, Гарри».

Ее голос, такой настоящий, такой упрямый, прорывался сквозь ядовитый шепот пустоты.

— Нет! — прохрипел он, вскакивая на ноги. Его тело было истощено, но в глазах вспыхнул огонь. — Я не сдамся! Я найду тебя, Гермиона! Слышишь?!

Поттер кричал в пустоту, и его голос тонул в безмолвии, но это было неважно. Он кричал для себя. Он разжигал эту искру внутри, превращая ее в пламя.

Его магия. Она была слаба здесь, искажена, но она была частью его. Поттер сосредоточился, игнорируя слабость и головокружение. Он вспомнил уроки защиты от темных искусств, ментальные щиты. Он начал выстраивать их вокруг своего сознания, кирпичик за кирпичиком, отталкивая ледяное прикосновение этого мира. Это было мучительно трудно, как плыть против сильного течения, но он не сдавался.

Он заставлял себя вспоминать. Не боль потерь, а радость дружбы, тепло любви, моменты триумфа. Первый полет на метле. Победа над василиском. Патронус, прогнавший дементоров. Каждое светлое воспоминание было оружием против тьмы этого места.

И он шел. Он заставлял себя идти, даже когда ноги подкашивались, а разум молил о покое. Он должен был найти выход. Должен был быть выход. Арка забросила его сюда. Может ли быть здесь… другая Арка?

Мысль была безумной. Но это было все, что у него осталось.

Он достал «Осколок Иномирья». Кристалл был холодным и безжизненным. Но когда он сжимал его, концентрируясь на образе Гермионы, на отчаянном желании найти ее, ему казалось, что он чувствует едва заметную, слабую вибрацию. Или это было просто игрой его измученного воображения?

Он решил довериться этому ощущению. Он шел, держа кристалл перед собой, как компас, поворачивая туда, где вибрация, как ему казалось, становилась чуть сильнее. Это была слепая, отчаянная надежда, но она давала ему силы двигаться.

Он потерял счет времени. Сколько он так брел? Неделю? Месяц? Он не знал. Он был на грани истощения, физического и ментального. Несколько раз он падал, теряя сознание, но каждый раз заставлял себя подняться. Образ Гермионы не давал ему сдаться.

И однажды, когда он уже почти потерял всякую надежду, когда силы были на исходе, он увидел это.

Вдалеке, на фоне кроваво-красного неба, возвышалось что-то темное, что-то знакомое и в то же время чужеродное. По мере приближения он понял.

Арка.

Она была похожа на ту, что в Министерстве, но в то же время отличалась. Камень, из которого она была сложена, был чернее, чем сама ночь, и казался пористым, словно впитавшим в себя всю мертвую сущность этого мира. Завесы не было. Вместо нее в проеме Арки клубилась вязкая, пульсирующая тьма, из которой не доносилось ни единого звука. Она не манила и не обещала, она просто была — воплощение абсолютного небытия.

«Осколок Иномирья» в его руке сильно завибрировал, он стал почти ледяным, словно реагируя на эту концентрацию пустоты.

Гарри остановился перед ней, чувствуя, как по спине пробегает холодок, не имеющий ничего общего с температурой этого мира. Это было нечто иное. Еще более древнее, еще более опасное. Эта Арка не шептала о покое. Она молчала, и это молчание было страшнее любых криков.

Он посмотрел на кристалл, затем на клубящуюся тьму в проеме. Это был еще один прыжок в неизвестность. Куда она его приведет? В другой мертвый мир? Или в нечто еще худшее? А может… может, это шанс? Шанс выбраться отсюда. Шанс продолжить поиски Гермионы.

Страх сковывал его, но решимость была сильнее. Он пережил Волдеморта, он пережил дементоров, он пережил этот адский мир. Он не позволит какой-то древней каменюке остановить его.

— Я не останусь здесь, — твердо сказал он в пустоту. — Я найду ее.

Он сделал глубокий вдох, последний в этом мертвом мире. Сжал «Осколок Иномирья» так, что костяшки пальцев побелели. И шагнул вперед, в пульсирующую, безмолвную тьму.

На этот раз не было ни света, ни звука, ни боли. Было только ощущение падения. Бесконечного, беззвучного падения сквозь холодную, вязкую пустоту. Он закрыл глаза, полностью отдавшись на волю судьбы, и его последней мыслью, прежде чем сознание покинуло его, было имя:

Гермиона.

Бесконечное падение сквозь вязкую, безмолвную тьму оборвалось так же внезапно, как и началось. С глухим, тяжелым ударом Гарри рухнул на что-то твердое, но податливое. Воздух, с силой выбитый из легких, вернулся с болезненным, судорожным вдохом. На мгновение он остался лежать, дезориентированный, оглушенный, пытаясь собрать воедино осколки своего сознания. Мир вокруг вращался, в ушах стоял низкий, пульсирующий гул, остаточное эхо межпространственного перехода.

Он лежал на куче прелых листьев и какого-то мусора, источавшего слабый запах сырости и гниения. Над головой, сквозь прорехи в чем-то, похожем на проржавевший навес, пробивались тусклые лучи серого дневного света. Воздух был влажным, тяжелым, пахнущим землей, плесенью и… чем-то еще, неуловимо тревожным.

Это был не мертвый мир. Определенно. Здесь были запахи, здесь была влага, здесь был… какой-то далекий, едва различимый звук, похожий на шелест ветра в листве или отдаленный крик птицы.

С огромным усилием Гарри перевернулся на спину, затем сел, опираясь на дрожащие руки. Голова кружилась, тело болело от удара и отголосков предыдущего перехода. Он огляделся, пытаясь сфокусировать зрение.

Поттер находился внутри какого-то полуразрушенного строения. Сквозь большие, выбитые оконные проемы виднелись другие здания — высокие, серые коробки, многие с зияющими дырами в стенах, увитые густой, дикой зеленью. Плющ и какие-то ползучие растения карабкались по фасадам, словно природа медленно, но неумолимо поглощала остатки человеческой цивилизации. Улицы внизу были завалены брошенными, ржавеющими машинами, мусором и обломками. Тишина здесь была иной, чем в мертвом мире. Там она была абсолютной, здесь — напряженной, полной затаенных звуков, словно мир замер в ожидании.

«Осколок Иномирья» лежал рядом с ним на листьях, тусклый и холодный. Гарри подобрал его, пальцы едва слушались. Он все еще был здесь.

— Гермиона? — хрипло прошептал он, но голос утонул в тишине.

Поттер поднялся на ноги, качаясь. Слабость была ужасающей. Переходы между мирами, особенно через такие нестабильные точки, как Арка Смерти, и тем более второй подряд, выжали из него почти все силы. Но мысль о Гермионе, о том, что она может быть где-то здесь, в этом заброшенном, но все же живом мире, придавала ему сил.

Это место… оно было похоже на те картинки из старых маггловских фильмов-катастроф, которые он когда-то мельком видел. Мир после какой-то глобальной трагедии. Но здесь, в отличие от мертвого мира, была надежда. Если Гермиона попала сюда, она могла выжить. Она умная, она сильная.

Первоочередной задачей было найти укрытие, немного прийти в себя и попытаться понять, где он находится и что здесь произошло. И, конечно, начать поиски.

Поттер осторожно выглянул из оконного проема. Улица внизу казалась пустынной. Ветер шелестел в листве деревьев, проросших сквозь трещины в асфальте. Гарри напряг все свои чувства. Пребывание в мертвом мире, несмотря на весь ужас, обострило его восприятие до предела. Ментальные щиты, которые он выстроил для защиты от всепоглощающей пустоты, трансформировались в нечто иное — в невероятную концентрацию, способность замечать мельчайшие детали, улавливать едва заметные изменения в окружающей обстановке. Его разум, закаленный борьбой с ментальным искушением, стал острым, как бритва, способным сохранять ясность даже перед лицом смертельной опасности. Это было его новое, неожиданное оружие.

Он выбрался из полуразрушенного здания и оказался на заросшей улице. Тишина давила. Гарри двинулся вдоль стены, стараясь держаться в тени, его взгляд постоянно сканировал окна, дверные проемы, крыши. Он искал любые признаки жизни, любые следы Гермионы.

Через несколько кварталов он наткнулся на то, что когда-то было небольшим магазином. Витрина была разбита, полки опрокинуты. Гарри осторожно вошел внутрь, его рука инстинктивно легла на палочку, спрятанную в рукаве. Здесь было темнее, пахло пылью и чем-то кислым.

Внезапно он услышал шорох. Резкий, скребущий звук из глубины магазина. Поттер замер, сердце учащенно забилось.

— Кто здесь? — тихо спросил он, но ответа не последовало.

Шорох повторился, ближе. Гарри медленно отступил к выходу, его глаза привыкали к полумраку. И тут он их увидел.

Две фигуры, двигающиеся странными, дергаными рывками, вышли из-за стеллажей. Они были человекоподобными, но их кожа имела больной, серовато-зеленый оттенок, а на головах и плечах виднелись уродливые грибовидные наросты. Их движения были быстрыми и хищными, а из горла доносилось тихое, жуткое пощелкивание и шипение. Сталкеры.

Гарри не знал, кто это, но инстинкт кричал об опасности. Он резко вскинул палочку.

— Ступефай! — выкрикнул он.

Красный луч сорвался с конца палочки и ударил одного из существ в грудь. Оно отлетело назад, врезавшись в стеллаж, и замерло. Заклинание сработало. Но в тот же миг Гарри почувствовал резкий упадок сил, словно из него высосали часть жизненной энергии. Голова закружилась, перед глазами на мгновение потемнело. Магия здесь… она была другой. Или он сам был другим. Использование даже простого оглушающего заклинания стоило ему непропорционально много сил.

Второй сталкер, не обращая внимания на павшего товарища, с пронзительным шипением бросился на Гарри. Времени на второе заклинание не было. Гарри отпрыгнул в сторону, уворачиваясь от когтистых лап. Существо было невероятно быстрым и ловким. Оно снова атаковало, целясь ему в горло.

В этот момент сработали его новые рефлексы, отточенные в мире пустоты. Вместо паники — ледяное спокойствие. Вместо страха — предельная концентрация. Он не стал тратить драгоценную энергию на еще одно заклинание. Поттер увернулся, одновременно выхватывая из-за пояса «Осколок Иномирья» — первое, что подвернулось под руку, тяжелый и угловатый. Когда сталкер промахнулся и на мгновение потерял равновесие, Гарри с силой ударил его кристаллом по голове, целясь в грибовидный нарост.

Раздался мерзкий, влажный хруст. Существо дернулось, захрипело и рухнуло на пол.

Гарри тяжело дышал, прислонившись к стене. Руки дрожали. Два противника, и он уже на грани истощения. Это было плохо. Очень плохо. Он не мог полагаться на магию так, как привык. Каждое заклинание здесь было роскошью, которую он не мог себе позволить.

Поттер вышел из магазина, чувствуя, как по спине струится холодный пот. Этот мир был не просто заброшен. Он был враждебен. И эти существа… что это было? Болезнь? Мутация?

Он продолжил путь, двигаясь еще осторожнее, стараясь избегать закрытых пространств. Солнце, если это было солнце, скрылось за плотными серыми облаками, и мир погрузился в еще более глубокие сумерки.

Через некоторое время до его слуха донесся новый звук. Громкий, ритмичный, щелкающий. Он был неприятным, тревожным, и исходил откуда-то спереди, из-за поворота. Гарри замер, прислушиваясь. Щелчки сопровождались тяжелым, шаркающим шагом.

Поттер осторожно выглянул из-за угла полуразрушенного автобуса. То, что он увидел, заставило его кровь застыть в жилах.

Существо было высоким, массивным. Вся его голова была покрыта огромным, пластинчатым грибным наростом, напоминающим раскрытый веер или какой-то жуткий коралл. Слепые пластины щелкали, издавая тот самый звук. Оно двигалось медленно, но неотвратимо, его руки с длинными, похожими на когти пальцами, шарили перед собой. Кликер.

Гарри инстинктивно отступил назад, прячась за автобусом. Это существо выглядело гораздо опаснее сталкеров. Оно казалось сильнее, более бронированным.

Он должен был что-то делать. Обойти? Но куда? Поттер не знал местности. Попытаться прокрасться мимо? Судя по звукам, существо было слепым, но его слух, вероятно, был очень острым.

Внезапно кликер изменил направление и двинулся прямо к автобусу. Гарри понял, что его заметили. Или, скорее, услышали.

Отступать было некуда. Он снова вскинул палочку. На этот раз он не мог позволить себе промахнуться или использовать слабое заклинание.

— Конфринго! — его голос прозвучал напряженно.

Оранжевый луч ударил кликера в грудь. Раздался глухой хлопок, и от существа отлетели куски грибных наростов и плоти. Оно пошатнулось, издало яростный, булькающий рев, но… не упало. Оно все еще стояло на ногах, его голова хаотично поворачивалась, пытаясь определить источник атаки.

А Гарри согнулся пополам, хватаясь за живот. Боль была такой сильной, словно его внутренности скрутили в узел. Перед глазами вспыхнули черные точки, он едва не потерял сознание. Заклинание Взрыва отняло у него почти все оставшиеся силы. Магия в этом мире была как яд — эффективна, но убивала его самого.

Кликер, слепо нащупывая дорогу, двинулся на него. Его щелканье становилось все громче, все яростнее.

Гарри понял, что еще одного такого заклинания он не выдержит. Он должен был использовать что-то другое. Свой разум. Свою новую выдержку.

Поттер заставил себя выпрямиться, игнорируя пульсирующую боль. Его взгляд метнулся по сторонам. Рядом с автобусом валялась ржавая металлическая труба, достаточно длинная и тяжелая. Не идеальное оружие, но лучше, чем ничего.

Когда кликер был уже в нескольких шагах, Гарри бросился вперед, не к нему, а мимо него, к трубе. Он схватил ее, чувствуя холодный, шершавый металл в руках. Кликер, дезориентированный его движением, на мгновение замер, поворачивая свою уродливую голову.

Гарри использовал эту секунду. Он вспомнил уроки, которые они проходили в Отряде Дамблдора, хоть это и было давно и с палочками, а не с трубами. Он замахнулся и со всей силы ударил кликера по ногам. Раздался сухой треск. Существо взревело от боли и неуклюже повалилось на одно колено.

Гарри не дал ему опомниться. Он нанес еще один удар, целясь в грибную голову. Еще и еще. Он бил, вкладывая в каждый удар остатки своих сил, свой страх, свою ярость и отчаянную волю к жизни. Наконец, после особенно сильного удара, который, казалось, проломил твердые пластины, кликер задергался в конвульсиях и затих.

Гарри отбросил трубу и рухнул на землю, тяжело дыша. Его руки горели, мышцы свело от напряжения. Он был весь в какой-то слизи и ошметках грибов. Но он был жив.

Поттер лежал несколько минут, пытаясь восстановить дыхание и унять дрожь. Этот мир был настоящим кошмаром. Зараженные, как он мысленно окрестил этих существ, были повсюду. А его магия, его главное оружие, была практически бесполезна, или, по крайней мере, слишком опасна для него самого.

Почему? Он попытался проанализировать. Может быть, сама природа этого мира была иной, менее восприимчивой к его типу магии? Или межпространственные скачки повредили его магическое ядро, его связь с источником силы? Или «Осколок Иномирья», который он использовал для перехода, каким-то образом блокировал или искажал его способности? Скорее всего, все вместе.

Это означало, что он должен был полностью изменить свою тактику. Магия — только в самом крайнем случае, как последний аргумент. Его основными инструментами теперь были скрытность, наблюдательность, ум и та самая ментальная стойкость, которую он приобрел в мертвом мире. Он должен был стать хищником, а не добычей. Думать, как эти существа, предугадывать их действия.

Он заставил себя подняться. Нужно было двигаться дальше. Искать Гермиону. Искать следы.

Поттер начал более систематично осматривать здания, теперь уже не столько в поисках Гермионы, сколько в поисках припасов — воды, еды, чего-нибудь, что могло бы помочь ему выжить. Он находил консервы в заброшенных квартирах, бутылки с водой, иногда даже запечатанные медицинские бинты или антисептики. Каждый найденный предмет был маленькой победой.

Гриффиндорец научился двигаться почти бесшумно, прислушиваясь к каждому шороху. Его обостренные чувства помогали ему издалека замечать зараженных, обходить их стороной. Психическая устойчивость позволяла ему сохранять хладнокровие даже в самых жутких ситуациях, когда он натыкался на гнезда этих тварей или проходил мимо свежих следов их пиршеств. Поттер видел достаточно ужасов в своей жизни, чтобы не впадать в панику от вида крови и расчлененных тел, хотя тошнота все равно подступала к горлу.

Несколько раз он находил записки, оставленные выжившими. Обрывки историй, полные отчаяния, страха, иногда — слабой надежды. В них говорилось о какой-то инфекции, о карантинных зонах, о военных, о группах выживших, которые называли себя «Светлячками». Мир рухнул быстро и жестоко.

Эти записки давали ему крупицы информации об этом мире, но ни одна из них не упоминала девушку с каштановыми волосами, говорящую с британским акцентом, или кого-то, кто появился бы здесь внезапно, из ниоткуда.

Дни сливались в недели. Гарри блуждал по разрушенному городу, который, как он узнал из найденной карты, когда-то назывался Бостоном. Он сменил свою школьную мантию на найденную поношенную куртку и прочные ботинки. Его волосы отросли, лицо осунулось и покрылось щетиной. В его зеленых глазах застыло выражение усталости и несгибаемой решимости. Поттер был уже не мальчиком, который выжил. Он был мужчиной, который выживал.

Иногда, в редкие моменты затишья, когда он находил относительно безопасное место для ночлега, он доставал «Осколок Иномирья». Кристалл оставался холодным и инертным. Он не знал, что с ним делать. Был ли он просто ключом, открывшим ему дверь в этот ад? Или у него была другая цель? Мог ли он помочь ему найти Гермиону? Или вернуть их домой, если они когда-нибудь найдут друг друга?

Он не знал. Но он не сдавался.

Однажды, исследуя очередной заброшенный многоквартирный дом, он наткнулся на нечто, что заставило его сердце замереть. В одной из квартир, на пыльном столе, рядом с разбросанными книгами, лежал маленький, самодельный блокнот. И на первой странице, аккуратным, до боли знакомым почерком, было выведено одно-единственное слово:

«Надежда».

А ниже, более мелким шрифтом, карандашом: «День третий. Кажется, я начинаю понимать, что это за место. Нужно найти других. Если они существуют. Г.Г.»

Г.Г. Гермиона Грейнджер.

Гарри схватил блокнот, его руки дрожали так сильно, что он едва мог удержать его. Она была здесь. Она жива. И она оставила этот след.

Он лихорадочно перелистал страницы. Записи были короткими, отрывочными. Описания ее первых дней в этом мире, ее страхи, ее наблюдения. Она тоже столкнулась с зараженными, она тоже поняла, что магия здесь работает иначе, хотя, судя по ее записям, она смогла использовать ее чуть более эффективно, чем он, возможно, благодаря своей дотошности и умению анализировать.

«День седьмой. Видела группу людей. Вооружены. Похожи на бандитов. Нужно быть осторожнее. Двигаюсь на запад, подальше от основных очагов заражения. Слышала о безопасной зоне где-то за городом. Слухи».

«День десятый. Еды почти нет. Вода на исходе. Но я не сдамся. Гарри бы не сдался».

Последняя запись обрывалась на полуслове.

«День двенадцатый. Меня заметили. Те люди… они преследуют…»

Дальше было пусто.

Гарри сжал блокнот в руке. Двенадцать дней. Это было… он не знал, сколько времени прошло с тех пор, как он сам попал в этот мир, но явно больше. Ее след остыл. Но теперь он знал, в каком направлении она двигалась. На запад. И ее преследовали.

Новая волна ярости и решимости захлестнула его. Он найдет этих людей. И он найдет ее.

Поттер посмотрел в окно, на разрушенный, но все еще узнаваемый Бостон. Этот мир был жесток и опасен. Но теперь у Гарри была не просто надежда. У него был след. И он пойдет по нему, чего бы это ему ни стоило.

Он проверил свою скромную экипировку: немного еды, фляга с водой, палочка, спрятанная в рукаве, «Осколок Иномирья» в кармане и теперь — блокнот Гермионы, прижатый к сердцу. Он был готов.

Выйдя из дома, Поттер посмотрел на запад. Туда, где за горизонтом скрывалось солнце, и туда, где, он верил, его ждала Гермиона. Поиски продолжались. И теперь у них была цель.

Блокнот Гермионы в руке Гарри был одновременно и священной реликвией, и тяжелейшим грузом. Каждая неровно написанная буква, каждая отрывочная фраза отзывались в его сердце острой болью и яростной, обжигающей надеждой. «Г.Г.» Она была здесь. Она была жива, по крайней мере, на момент последней записи. И она оставила ему след.

«Двигаюсь на запад…» «Те люди… они преследуют…»

Запад. Это было его направление. И «те люди» — его цель, помимо зараженных. Он должен был выяснить, кто они, и что они сделали с Гермионой. Ярость, холодная и расчетливая, смешивалась с отчаянной тревогой. Последняя запись обрывалась так зловеще.

Покинув многоквартирный дом, где он нашел блокнот, Гарри двинулся на запад, прочь из руин Бостона. Городские джунгли из бетона и стали постепенно сменялись пригородами, более редкими и сильнее разрушенными, а затем и вовсе уступили место заросшим полям, перелескам и остаткам небольших, некогда уютных городков, теперь превратившихся в безмолвные призраки. Природа медленно, но верно отвоевывала свое, покрывая шрамы цивилизации зеленым ковром.

Путь был мучительным. Каждый день превращался в борьбу за выживание. Еды, найденной в Бостоне, хватило ненадолго. Гарри приходилось охотиться — ставить примитивные силки на мелкую дичь, которую он научился выслеживать с поразительным терпением, или обыскивать заброшенные дома в поисках чудом уцелевших консервов. Воду он кипятил на маленьких, тщательно замаскированных кострах, разведенных из сушняка, чтобы дым не привлек нежелательного внимания. Его палочка оставалась в рукаве, неиспользуемая. Каждое заклинание было слишком дорогим удовольствием, которое он мог позволить себе лишь в ситуации жизни и смерти, а таких ситуаций он старался избегать любой ценой.

Зараженные были постоянной угрозой. Он научился распознавать их издалека: характерное щелканье кликеров, быстрое, хищное шуршание сталкеров, тяжелые, шаркающие шаги бегунов, чьи крики могли привлечь целую орду. Его обостренные в мертвом мире чувства служили ему верой и правдой. Он слышал малейший хруст ветки, улавливал едва заметный запах гниения, который часто предшествовал появлению зараженных. Он двигался как тень, используя любую возможность для укрытия, обходя опасные зоны, предпочитая долгий крюк прямой, но рискованной дороге. Несколько раз ему приходилось вступать в схватку, когда избежать ее было невозможно. Ржавая труба, найденная им еще в Бостоне, стала его верным спутником, ее холодная тяжесть в руке придавала ему толику уверенности. Каждый такой бой оставлял его измотанным, но живым, и с каждым разом он становился все более искусным в этой жестокой науке выживания.

Но зараженные были не единственной опасностью. Люди. Блокнот Гермионы предупреждал о них, и Гарри вскоре убедился в правоте ее слов. Однажды, пробираясь через руины небольшого торгового центра на окраине какого-то городка, он увидел их. Группа из пяти мужчин, вооруженных самодельным огнестрельным оружием и мачете. Они не были похожи на военных или организованных выживших. Их одежда была грязной и рваной, а лица — жестокими и голодными. Они с яростью потрошили остатки магазинов, ругаясь и толкаясь. Гарри затаился за обломками стены, наблюдая за ними с тяжелым сердцем. Он видел, как они избили и ограбили одинокого путника, случайно набредшего на них, забрав у него последние крохи еды и оставив его лежать без сознания.

Это были не «те люди», о которых писала Гермиона, по крайней мере, он так не думал. Эти были обычными мародерами, падальщиками, продуктом этого рухнувшего мира. Но их жестокость стала для Гарри еще одним напоминанием о том, что в этом мире человек человеку — волк. Он дождался, пока они уйдут, и продолжил свой путь, еще более осторожный, еще более недоверчивый.

Дни тянулись, неотличимые один от другого, наполненные страхом, голодом и усталостью. Но Гарри не сдавался. Образ Гермионы, ее умные глаза, ее решительная улыбка, придавали ему сил. Он постоянно перечитывал ее блокнот, ища в нем новые подсказки, новые крупицы информации. Ее слова «Гарри бы не сдался» стали его мантрой.

Он искал следы. Любые. Сломанная ветка, нехарактерная для этого леса. Отпечаток ботинка, не принадлежащий ему. Камень, положенный определенным образом. Гермиона была умна, она бы попыталась оставить что-то, если бы у нее была такая возможность.

И его поиски не были напрасными. Через несколько дней после выхода из Бостона, в заброшенном фермерском доме, куда он забрался в поисках еды, он нашел это. На пыльном подоконнике, почти невидимая, была нацарапана маленькая руна — Альгиз, руна защиты. Руна, которую они с Гермионой изучали на уроках Древних Рун. Она знала, что он узнает ее.

Сердце Гарри подпрыгнуло. Она была здесь! Это был ее знак. Он осмотрел дом более тщательно. В углу одной из комнат он нашел еще один след — обрывок ткани, зацепившийся за гвоздь. Темно-синяя ткань, похожая на ту, из которой была сшита простая куртка, которую он видел на ком-то из выживших в Бостоне. Возможно, Гермиона раздобыла себе такую же.

Но рядом с этим почти радостным открытием было и другое, куда более зловещее. На полу, недалеко от руны, виднелись темные, запекшиеся пятна. Кровь. Не очень много, но достаточно, чтобы вызвать у Гарри приступ тошноты и страха. Была ли это ее кровь?

И еще кое-что. На внешней стене дома, рядом с дверью, был грубо нарисован символ — перечеркнутый круг с тремя линиями, исходящими из центра, как когти. Этот символ он уже видел раньше, мельком, на одежде одного из тех мародеров в торговом центре. Но тогда он не придал ему значения. Теперь же он вызывал у него леденящее предчувствие.

«Те люди…» Неужели это их знак?

Он покинул фермерский дом с тяжелым сердцем. Руна дала ему надежду, кровь и символ — страх. Он шел дальше на запад, теперь уже не просто по направлению, а по следу, который становился все более отчетливым и все более тревожным.

Следующие несколько дней он находил и другие признаки присутствия этой группы. Брошенные кострища, где валялись обглоданные кости — к счастью, судя по размеру, животных. Но само зрелище было отталкивающим. И везде — этот зловещий символ, нацарапанный на деревьях, на стенах разрушенных зданий, словно они метили свою территорию.

Чем дальше он шел, тем мрачнее становились следы. Он начал находить тела. Не зараженных, а людей. Убитых. Жестоко, изувеченных. На некоторых телах был вырезан тот самый символ. Гарри с трудом сдерживал рвоту, его желудок сжимался от ужаса и ярости. Кто были эти звери? Что им нужно?

Он понял, что Гермиона попала в руки не просто бандитов. Это было что-то гораздо худшее. Что-то первобытное и чудовищное.

Однажды вечером, когда солнце уже клонилось к закату, окрашивая небо в кроваво-красные тона, Гарри, двигаясь по краю густого леса, уловил слабый запах дыма. Но это был не обычный дым от костра. В нем чувствовалась какая-то тошнотворная, сладковатая нотка, от которой у него волосы встали дыбом. Запах жареного мяса… но с каким-то неправильным, отвратительным оттенком.

Он замер, прислушиваясь. Из-за деревьев доносились приглушенные голоса, грубый смех, иногда — крики, но не от боли, а скорее, от какого-то дикого, пьяного веселья.

Сердце Гарри колотилось, как молот. Он медленно, стараясь не издать ни звука, начал пробираться сквозь подлесок в сторону запаха и голосов. Его психическая устойчивость, закаленная в мертвом мире, помогала ему сохранять хладнокровие, подавлять волны ужаса, которые грозили захлестнуть его.

Он выбрался на небольшую поляну, скрытую густыми зарослями. То, что он увидел, заставило его замереть, чувствуя, как кровь стынет в жилах.

Это был лагерь. Несколько грубо сколоченных хижин, палаток из шкур и брезента, и большой костер в центре. Вокруг костра сидели и стояли люди — около двух десятков мужчин и несколько женщин, все они выглядели дико и устрашающе. Их одежда была измазана грязью и кровью, у многих на лицах и телах были ритуальные шрамы или татуировки с тем самым символом — перечеркнутым кругом с когтями. Они пили что-то из грубых кружек, громко смеялись и ели…

Гарри присмотрелся к тому, что они жарили на вертелах над костром. Это было мясо. Но его форма… она была слишком узнаваема.

Каннибалы.

«Потрошители», как их называли в некоторых записках выживших, которые он находил раньше, но тогда он не мог поверить, что это правда. Теперь он видел это своими глазами. Желудок свело спазмом, к горлу подкатила тошнота. Он сжал кулаки так, что ногти впились в ладони.

Он заставил себя отвести взгляд от ужасного пиршества и начал осматривать лагерь. Его глаза искали ее. Гермиону. Была ли она здесь? Жива ли она?

Большинство хижин были открыты, и он мог видеть, что внутри пусто или завалено каким-то хламом. Но одна хижина, стоявшая чуть поодаль от остальных, была закрыта. Рядом с ней стоял часовой, вооруженный ржавым ружьем.

Именно в этот момент один из Потрошителей, сидевший у костра, громко рассмеялся и крикнул что-то в сторону закрытой хижины. Гарри не разобрал слов, но тон был издевательским. В ответ из хижины донесся какой-то звук — не то стон, не то приглушенный крик.

Женский крик.

Гарри замер. Этот звук… он не мог быть уверен, но в нем было что-то… что-то отчаянно знакомое.

Он должен был узнать. Он должен был увидеть.

Ночь сгущалась, скрывая его в тени. Потрошители продолжали свое жуткое пиршество, их голоса становились все громче и развязнее. Гарри ждал. Он должен был выбрать момент.

Его взгляд был прикован к закрытой хижине. Там. Если Гермиона была здесь, она была там. Захваченная этими чудовищами, возможно, раненая, напуганная… но живая. Он должен был верить, что она жива.

Часы ожидания тянулись вечность. Гарри не чувствовал ни холода, ни усталости. Вся его сущность была сконцентрирована на одной цели — спасти ее. Ярость, которую он испытывал к этим… нелюдям, была почти осязаемой, она горела в его груди холодным огнем.

Наконец, когда большинство Потрошителей либо уснули пьяным сном у догорающего костра, либо разошлись по своим хижинам, Гарри решил действовать. Часовой у хижины все еще стоял, но он клевал носом, его внимание было ослаблено.

Это был его шанс.

Он медленно, бесшумно, как тень, начал двигаться к хижине. Каждый шаг был выверен. Он не мог позволить себе ни одной ошибки.

Он приблизился к часовому сзади. Зажал ему рот рукой, одновременно нанося точный, сильный удар рукоятью своей трубы по затылку. Часовой обмяк без звука. Гарри осторожно опустил его на землю.

Дверь хижины была заперта на простой засов снаружи. Дрожащими руками Гарри отодвинул его.

Он заглянул внутрь.

В полумраке, освещенном лишь слабым светом, проникавшим сквозь щели в стенах, на грязной соломе лежала фигура. Спутанные темные волосы скрывали лицо, одежда была порвана и испачкана. Фигура была неподвижна.

Сердце Гарри сжалось от леденящего страха. Он шагнул внутрь, его дыхание замерло.

— Гермиона? — прошептал он, его голос был едва слышен.

Фигура на соломе шевельнулась. Медленно, с видимым усилием, она повернула голову.

И Гарри увидел ее лицо. Бледное, изможденное, с синяками и ссадинами. Но это было она. Ее глаза, полные боли и усталости, распахнулись от удивления, а затем — от невероятного, почти невозможного узнавания.

— Гарри?.. — прошептала она, и в ее голосе смешались неверие, шок и слабая, почти угасшая искра надежды.

Это была она. Он нашел ее. Живую.

В этот момент для Гарри не существовало ничего, кроме нее. Ни Потрошителей, ни опасности, ни этого проклятого мира. Только Гермиона. И он был здесь, чтобы забрать ее домой. Или, по крайней мере, вытащить из этого ада.

Слово «Гарри» слетело с ее потрескавшихся губ тихим, неверящим шепотом, но для него оно прозвучало громче любого крика. Это была она. Изможденная, избитая, напуганная до смерти, но это была Гермиона. Искра жизни, которую он так боялся не найти, все еще теплилась в ее глазах, и эта искра мгновенно разожгла в нем пожар решимости, способный испепелить весь этот проклятый лагерь.

— Гермиона, — выдохнул он, бросаясь к ней. Он опустился на колени, его руки инстинктивно потянулись к ней, но он остановился, боясь причинить ей еще большую боль. Ее лицо было бледным, под глазами залегли темные тени, на скуле багровел свежий синяк. Тонкая ткань ее рубашки была разорвана на плече, обнажая кровоточащую ссадину.

— Это… это правда ты? — ее голос дрожал, глаза широко раскрылись, в них плескались неверие и зарождающаяся, хрупкая надежда. Она протянула дрожащую руку и коснулась его щеки, словно проверяя, не мираж ли он.

— Да, это я, — его голос был хриплым от волнения. — Я здесь. Я пришел за тобой.

Прикосновение ее холодных пальцев к его коже было как разряд тока. Вся усталость, весь страх долгого пути исчезли, сменившись одним всепоглощающим желанием — вытащить ее отсюда, защитить, уберечь.

— Они… — начала она, но голос сорвался, и она закашлялась, морщась от боли. — Их много… Гарри, ты не должен был…

— Тише, — мягко прервал ее Гарри, его взгляд метнулся к двери хижины. Времени на разговоры не было. Лагерь Потрошителей все еще спал, но этот сон был неглубоким, как у хищников, готовых проснуться от малейшего шороха. — Мы уходим. Сейчас же. Можешь идти?

Гермиона попыталась сесть, но тут же охнула и схватилась за бок. — Кажется… ребра… — прошептала она. — Но я смогу. Я должна.

Гарри помог ей подняться. Она была слаба, ее ноги подкашивались, и она тяжело опиралась на него. Каждый ее вздох сопровождался тихим стоном. Ярость клокотала в нем, когда он видел, что эти твари с ней сделали. Но сейчас нужно было действовать хладнокровно.

— Держись за меня, — прошептал он, обнимая ее за талию и перекидывая ее руку себе через плечо. — Тихо, как только можешь.

Они выскользнули из хижины в холодную ночную тьму. Костер в центре лагеря почти догорел, отбрасывая слабые, пляшущие тени на спящие фигуры Потрошителей. Тело часового, которого Гарри оглушил, лежало в тени.

Медленно, шаг за шагом, они начали двигаться к краю лагеря, туда, где начинался лес. Каждый шорох, каждый треск ветки под ногой казался оглушительным. Гарри чувствовал, как напряжена Гермиона, как она старается не издавать ни звука, несмотря на боль. Его собственные нервы были натянуты до предела, его обостренные чувства сканировали окружающее пространство.

Они почти добрались до спасительной кромки леса, когда один из Потрошителей, видимо, решивший облегчиться, вышел из своей хижины и направился прямо к ним. Он был еще сонным, но его взгляд зацепился за две темные фигуры, крадущиеся в ночи.

На мгновение он замер, протирая глаза. Затем его лицо исказилось яростью.

— Тревога! — проревел он, его голос разорвал ночную тишину. — Пленница сбежала! Чужак!

В тот же миг лагерь взорвался. Из хижин и палаток начали выскакивать Потрошители, вооруженные кто чем — ржавыми ножами, дубинами, самодельными копьями. Их сонные лица быстро сменялись хищными оскалами.

— Беги! — крикнул Гарри Гермионе, толкая ее в сторону леса. — Спрячься и не выходи!

Она посмотрела на него с ужасом в глазах. — Гарри, нет!

— Делай, что я говорю! — его голос был твердым, не терпящим возражений. Он не мог позволить ей снова пострадать. — Я справлюсь!

Гермиона на мгновение замялась, но затем, увидев стальную решимость в его глазах, кивнула и, превозмогая боль, бросилась в спасительную темноту леса.

Гарри развернулся лицом к набегающей толпе. Их было не меньше пятнадцати, и они быстро приближались, издавая яростные вопли. Он выхватил палочку. Времени на раздумья не было.

— Конфринго! — выкрикнул он, направляя палочку не на людей, а на ближайшую хижину, сложенную из сухих веток и досок.

Огненный шар сорвался с конца палочки и с оглушительным треском врезался в строение. Хижина мгновенно вспыхнула, как факел, освещая поляну ярким, неровным светом и вызывая панику среди нападавших. Несколько Потрошителей, оказавшихся слишком близко, с криками отскочили, охваченные пламенем. Резкая боль пронзила Гарри, голова закружилась, но он устоял на ногах. Магия высасывала из него силы, но сейчас это было необходимо.

— Импедимента! — следующее заклинание ударило в группу из трех Потрошителей, рвавшихся к нему. Они споткнулись, их движения замедлились, давая Гарри драгоценные секунды.

Но остальные уже были близко. Один из них, здоровенный детина с топором, замахнулся, целясь Гарри в голову. Гарри увернулся в последний момент, лезвие топора со свистом пронеслось мимо его лица. Он не стал тратить энергию на еще одно заклинание. Вместо этого он ударил нападавшего кулаком в горло, одновременно подсекая ему ноги. Потрошитель с хрипом рухнул на землю.

Бой превратился в хаос. Гарри был один против толпы разъяренных дикарей. Он двигался с невероятной скоростью и точностью, его тело помнило все уроки защиты, полученные в Хогвартсе, а разум, обостренный пребыванием в мертвом мире, работал с предельной ясностью. Он использовал все, что было под рукой: свою верную ржавую трубу, которую он всегда носил за поясом, камни, обломки горящей хижины.

Когда один из Потрошителей попытался схватить его сзади, Гарри, не оборачиваясь, с силой ударил его локтем в лицо. Раздался хруст. Другой, вооруженный ножом, бросился на него сбоку — Гарри блокировал удар трубой и тут же нанес ответный, оглушающий удар по голове.

Он сражался не как волшебник, а как загнанный в угол зверь, защищающий самое дорогое. Каждое движение было продиктовано инстинктом выживания и отчаянной необходимостью защитить Гермиону. Он видел ее испуганное лицо в своем воображении, и это придавало ему сил.

Несколько раз его ранили. Нож полоснул по руке, дубина с силой ударила по ребрам, отчего он согнулся, задыхаясь от боли. Но он поднимался снова и снова, его зеленые глаза горели яростным, нечеловеческим огнем.

— Ступефай! — он из последних сил направил палочку на Потрошителя, который подбирался к нему сзади с сетью. Красный луч ударил в цель, и тот рухнул, как подкошенный. Новая волна слабости захлестнула Гарри, перед глазами поплыли черные точки. Он едва не упал.

«Слишком много магии… слишком быстро…» — пронеслось у него в голове. Он больше не мог рисковать.

Потрошители, видя, что он ослабел, с новым остервенением бросились на него. Их численное превосходство было подавляющим. Гарри отступал, отбиваясь трубой, но они теснили его к догорающему костру. Жар опалял ему спину.

Внезапно один из Потрошителей, видимо, их вожак — огромный, покрытый шрамами мужчина с безумными глазами и ожерельем из человеческих зубов на шее — издал пронзительный вопль и бросился на Гарри, размахивая тяжелой цепью с шипами на конце.

Гарри увернулся от первого удара, шипы просвистели в дюйме от его головы. Он понимал, что это решающий момент. Если он не одолеет вожака, остальные его просто разорвут на части.

Он отбросил трубу, которая стала слишком громоздкой в ближнем бою. Вожак снова атаковал, цепь со свистом рассекала воздух. Гарри нырнул под удар, оказавшись вплотную к противнику. Он ударил его коленом в пах, затем нанес серию быстрых, точных ударов кулаками по лицу и горлу. Вожак взревел от боли и ярости, отшатнулся, но не упал. Его глаза налились кровью.

Он снова замахнулся цепью, но на этот раз Гарри был готов. Он не стал уворачиваться. Вместо этого он шагнул вперед, проскальзывая под рукой вожака, и схватил «Осколок Иномирья», который все это время был у него в кармане. Кристалл был холодным и тяжелым. Не раздумывая, Гарри со всей силы ударил острым краем кристалла в висок вожака.

Раздался глухой, влажный звук. Вожак замер, его глаза остекленели. Цепь выпала из его ослабевшей руки. Он медленно, как подрубленное дерево, начал оседать на землю.

Остальные Потрошители, увидев падение своего вожака, на мгновение замерли в шоке. Их ярость сменилась первобытным страхом. Этот чужак, один, перебил почти половину их отряда и убил их лидера. Он был не человеком, а демоном.

Гарри не дал им опомниться. Несмотря на подступающую тошноту и слабость, он поднял с земли цепь вожака. Раскрутив ее, он с диким криком бросился на оставшихся Потрошителей. Вид окровавленного, яростного Гарри, размахивающего их собственным оружием, окончательно сломил их боевой дух. Они дрогнули и побежали, спотыкаясь и толкая друг друга, спасаясь в темноте леса.

Гарри не стал их преследовать. Он стоял посреди разгромленного лагеря, тяжело дыша, весь в крови — своей и чужой. Тела Потрошителей валялись вокруг, догорающая хижина отбрасывала жуткие тени. Тишина, наступившая после боя, была оглушающей.

Он выронил цепь. Ноги подкосились, и он рухнул на колени. Адреналин, поддерживавший его, отхлынул, оставив после себя лишь пустоту, боль и невероятную усталость. Он сделал это. Он победил.

И тут он вспомнил.

— Гермиона! — его голос был слабым, хриплым.

Он поднялся, шатаясь, и посмотрел в сторону леса, куда она убежала.

— Гермиона! — позвал он громче.

Из темноты между деревьями появилась фигура. Она двигалась медленно, осторожно, но это была она. Увидев его, живого, стоящего посреди этого побоища, она бросилась к нему, забыв о своей боли.

— Гарри! О, Гарри!

Она подбежала и рухнула в его объятия, рыдая. Гарри крепко прижал ее к себе, зарываясь лицом в ее спутанные волосы, вдыхая ее запах — запах дыма, земли и чего-то неуловимо родного. Он тоже дрожал, его самообладание наконец-то дало трещину.

— Ты жива… ты жива… — шептал он, снова и снова, словно не мог поверить в это чудо.

— Я думала… я думала, они тебя… — ее голос срывался от рыданий. Она цеплялась за него так, словно боялась, что он исчезнет, растворится в этом кошмарном мире.

Они стояли так, обнявшись, посреди мертвых тел и разрушения, двое потерянных душ, нашедших друг друга в аду. Слезы текли по их щекам, смешиваясь с кровью и грязью. Это были слезы облегчения, слезы боли, слезы невыразимой радости от того, что они снова вместе.

Гарри осторожно отстранил ее, чтобы посмотреть ей в лицо. Ее глаза, красные от слез, смотрели на него с такой любовью и преданностью, что у него перехватило дыхание. Он видел в них отражение своих собственных чувств — глубоких, выстраданных, ставших еще сильнее после всех испытаний.

— Я нашел тебя, — прошептал он, его большой палец нежно стирал слезу с ее щеки.

— Ты всегда меня находишь, — ответила она срывающимся голосом, и в ее словах была вся их история, вся их связь, нерушимая никакими мирами и никакими ужасами.

И тогда, движимые неодолимой силой, накопившейся за долгие дни разлуки, страха и отчаяния, они потянулись друг к другу. Их губы встретились в поцелуе — нежном и одновременно яростном, соленом от слез и горьком от пережитого, но полном всепоглощающей страсти и обещания. Это был поцелуй двух выживших, двух воинов, двух сердец, которые бились в унисон даже на расстоянии тысяч миль и через завесы между мирами. В этом поцелуе было все: облегчение от спасения, радость воссоединения, боль потерь и отчаянная надежда на будущее, каким бы оно ни было.

Мир вокруг них перестал существовать. Были только они двое, их сбитое дыхание, их бьющиеся сердца, их сплетенные тела. В этот момент, в этом ужасном месте, они были не просто Гарри и Гермионой, друзьями и соратниками. Они были чем-то большим. Они были спасением друг для друга, светом во тьме, единственной константой в безумном, рушащемся мире.

Когда они наконец оторвались друг от друга, тяжело дыша, они просто смотрели друг другу в глаза, не в силах произнести ни слова. Все было сказано без них.

Гарри осторожно коснулся ее раненого плеча. — Тебе больно?

Она покачала головой, хотя ее лицо скривилось от боли. — Теперь уже нет. Не так сильно. Ты здесь.

Он снова прижал ее к себе, но уже не так отчаянно, а бережно, защищающе. — Я больше тебя не оставлю. Никогда. Мы выберемся отсюда. Вместе.

Она уткнулась ему в грудь, ее тело все еще дрожало, но теперь это была не только дрожь от страха или холода, но и от переполнявших ее эмоций.

— Я знала, что ты придешь, — прошептала она. — Я всегда знала.

Вокруг них догорал костер, отбрасывая последние отсветы на их измученные, но одухотворенные лица. Ночь была полна опасностей, и будущее было туманным и страшным. Но сейчас, в этот момент, они были вместе. И это было все, что имело значение. Они выжили. И они были готовы встретить все, что приготовил для них этот жестокий мир, пока они есть друг у друга.

Остатки лагеря Потрошителей дымились в предрассветных сумерках. Воздух был тяжелым от запаха гари, крови и смерти. Гарри крепко держал Гермиону, ее хрупкое тело дрожало в его объятиях. Эйфория от спасения и воссоединения медленно уступала место ледяному осознанию их precarious положения. Они были живы, они были вместе, но они были глубоко на вражеской территории, израненные и почти без сил.

— Мы должны уходить, — прошептал Гарри, его голос был хриплым от дыма и напряжения. Он осторожно отстранился, всматриваясь в ее лицо, пытаясь оценить ее состояние. Синяки на ее скулах казались еще темнее в тусклом свете, а в глазах, несмотря на облегчение, застыла тень пережитого ужаса.

Гермиона кивнула, морщась от боли, когда попыталась выпрямиться. — Да. Они… могут вернуться. Или кто-то еще может прийти на дым.

Гарри быстро осмотрел разгромленный лагерь. Он забрал у одного из убитых Потрошителей грубый рюкзак, в который сложил найденные там немногие полезные вещи: флягу с водой (он не был уверен в ее чистоте, но это было лучше, чем ничего), несколько обмотанных тряпками кусков вяленого мяса, которое, к счастью, не выглядело человеческим, и острый охотничий нож. Свою ржавую трубу он тоже подобрал — она уже не раз спасала ему жизнь. «Осколок Иномирья» лежал в его кармане, холодный и тяжелый, молчаливый свидетель их одиссеи.

Он помог Гермионе подняться. Каждый ее шаг был пыткой. Гарри видел, как она стискивает зубы, чтобы не стонать. Его сердце сжималось от беспомощности и ярости на тех, кто причинил ей эту боль.

— Обопрись на меня сильнее, — сказал он, перехватывая ее поудобнее.

Они двинулись прочь от проклятого места, стараясь как можно быстрее скрыться в утреннем тумане, окутавшем лес. Гарри вел их, выбирая путь с инстинктивной осторожностью, его обостренные чувства постоянно сканировали окружающее пространство. Он старался избегать открытых мест, двигаясь по краю зарослей, прислушиваясь к каждому шороху, к каждому крику птицы.

Через несколько часов изнурительного пути, когда солнце уже поднялось над верхушками деревьев, но его лучи едва пробивались сквозь густую листву, они наткнулись на небольшую, полуразрушенную охотничью хижину, спрятанную в глубине леса, вдали от каких-либо видимых троп. Она была старой и ветхой, крыша в нескольких местах прохудилась, но стены все еще стояли крепко, а дверь, хоть и скрипучая, закрывалась на внутренний засов.

— Здесь, — сказал Гарри, осторожно заглядывая внутрь. Хижина была пуста, если не считать слоя пыли и паутины. Пахло сыростью и старым деревом. — Мы можем немного отдохнуть.

Он помог Гермионе войти и осторожно усадил ее на грубую деревянную лавку, покрытую его курткой. Сам он быстро осмотрел хижину, забаррикадировал дверь найденным обломком доски и занавесил единственное маленькое окно грязной тряпкой. Это было не идеальное убежище, но оно давало им хотя бы иллюзию безопасности.

Гермиона сидела, откинувшись на стену, ее глаза были закрыты, дыхание оставалось поверхностным и частым. Ее лицо было слишком бледным.

— Нужно осмотреть твои раны, — сказал Гарри, его голос был тихим, но настойчивым.

Она с трудом кивнула. Он осторожно снял с нее остатки изодранной рубашки. На ее плече и руке виднелись глубокие ссадины, уже начавшие воспаляться. На боку, там, где ее, видимо, ударили, кожа потемнела от обширного кровоподтека. Гарри нахмурился. У них не было никаких медикаментов, кроме той малости, что он иногда находил и берег — несколько таблеток обезболивающего сомнительного происхождения и крошечный флакончик с антисептиком, который уже почти закончился.

Он смочил чистый кусок ткани водой из фляги и осторожно промыл ее раны. Гермиона стиснула зубы, но не издала ни звука. Ее стойкость поражала его, но и пугала. Он видел, как ей больно.

— Прости, — прошептал он, когда она вздрогнула от прикосновения к самой воспаленной ссадине.

— Все в порядке, Гарри, — ее голос был слабым. — Ты… ты спас меня. Это главное.

Когда он закончил, он накрыл ее своей запасной, относительно чистой рубашкой и укутал остатками одеяла, которое нашел в своем рюкзаке еще в Бостоне. Она тут же уснула, измученная до предела.

Гарри сидел рядом, наблюдая за ней, его сердце разрывалось от нежности и тревоги. Она выглядела такой хрупкой, такой уязвимой. Во сне ее лицо немного разгладилось, но даже во сне она хмурилась, словно отгоняя кошмары. Он осторожно убрал прядь спутанных волос с ее лба. Ее кожа была горячей. Слишком горячей.

К вечеру ей стало хуже. Начался озноб, несмотря на то, что в хижине было душно. Она металась в бреду, что-то бормотала о книгах, о Хогвартсе, о Пожирателях Смерти… и о нем. Звала его, просила не уходить. Гарри держал ее за руку, шептал успокаивающие слова, но жар не спадал. Раны на ее плече покраснели еще сильнее, кожа вокруг них стала горячей и опухшей. Инфекция.

Он понял, что их скромных запасов и его элементарных навыков оказания первой помощи недостаточно. Ей нужны были настоящие лекарства. Антибиотики. Сильное обезболивающее. Без них она… он не хотел даже думать об этом.

Два дня он ухаживал за ней, почти не смыкая глаз. Он приносил ей воду, пытался накормить кусочками вяленого мяса, размоченного в воде, но она почти ничего не ела. Ее силы таяли на глазах. Жар то спадал, то поднимался с новой силой, ее дыхание становилось все более затрудненным.

На третий день, когда Гермиона на короткое время пришла в себя, ее взгляд был более осмысленным, хотя и полным страдания.

— Гарри… — прошептала она, ее голос был едва слышен. — Мне… мне плохо.

— Я знаю, — его голос дрогнул. Он сжал ее руку. — Я знаю, Гермиона.

— Ты должен… найти помощь… лекарства… — каждое слово давалось ей с трудом.

Это было то, о чем он думал последние два дня, то решение, которое он отчаянно пытался отсрочить. Оставить ее одну, в этом состоянии, было немыслимо. Но оставаться здесь, наблюдая, как она угасает, было еще хуже.

— Я не оставлю тебя, — сказал он упрямо.

— Ты должен, — ее глаза наполнились слезами. — Иначе… иначе мы оба… Пожалуйста, Гарри. Я… я буду ждать. Я сильная.

Он посмотрел на нее, на ее осунувшееся лицо, на лихорадочный блеск в глазах. Она была сильной, да. Самой сильной женщиной, которую он знал. Но даже ее сила имела предел. И она была права. Без лекарств ее шансы были ничтожны.

Тяжесть этого решения легла ему на плечи неподъемным грузом. Снова разлука. Снова он должен был оставить ее, не зная, увидит ли снова. Но на этот раз он уходил, чтобы спасти ее.

— Хорошо, — сказал он наконец, его голос был глухим. — Я пойду. Я найду лекарства. И я вернусь. Клянусь тебе, Гермиона, я вернусь.

Он провел остаток дня, готовясь к вылазке. Укрепил дверь хижины, насколько это было возможно. Оставил ей почти всю воду и еду. Проверил свое немногочисленное оружие — нож, трубу, палочку. Палочка… он знал, что придется ее использовать, если ситуация станет критической, но он все еще боялся последствий для себя.

Перед уходом он сел рядом с ней. Она снова была в полузабытьи, но когда он взял ее за руку, она слабо сжала его пальцы.

— Я люблю тебя, Гермиона, — прошептал он, эти слова вырвались у него сами собой, искренние и отчаянные. Он не знал, слышит ли она его, но он должен был это сказать.

Ее губы едва заметно шевельнулись, и ему показалось, что она прошептала в ответ: «И я тебя…»

Он поцеловал ее горячий лоб, затем осторожно высвободил свою руку. Взял свой рюкзак. И вышел из хижины, задвинув засов снаружи.

Мир за пределами их хрупкого убежища встретил его враждебной тишиной. Он снова был один. Но теперь его одиночество было наполнено не только тревогой за себя, но и мучительным страхом за ту, что осталась ждать его возвращения.

Его путь лежал к руинам ближайшего городка, который он заметил на старой карте, найденной в одной из заброшенных машин. Там, по его расчетам, могла быть аптека или даже небольшая больница. Это было несколько часов ходьбы по пересеченной местности, полной опасностей.

Он двигался быстро, но осторожно, его взгляд постоянно сканировал окрестности. Он старался не думать о Гермионе, о том, как она там одна, больная и беззащитная. Он должен был сосредоточиться на задаче. Найти лекарства. Вернуться.

Первая встреча с зараженными произошла на подходе к городку. Группа из четырех бегунов выскочила из-за поворота дороги, их хриплые крики разорвали тишину. Гарри не стал вступать в бой. Он резко свернул в лес, используя свою скорость и знание местности, чтобы оторваться от них. Он не мог позволить себе тратить силы и рисковать ранением.

Городок представлял собой печальное зрелище. Большинство зданий были разрушены или сожжены. Улицы завалены мусором и брошенными машинами. Тишина здесь была зловещей, нарушаемой лишь далеким щелканьем кликеров и шелестом ветра в разбитых окнах.

Он нашел то, что когда-то было аптекой. Дверь была выломана, внутри царил полный хаос. Полки были опрокинуты, лекарства разбросаны и растоптаны. Кто-то уже побывал здесь до него, забрав все ценное. Гарри тщательно обыскал каждый угол, каждую коробку, но нашел лишь несколько бинтов и пустые флаконы. Отчаяние начало подступать к нему.

Он вспомнил, что на карте на окраине города была обозначена небольшая клиника. Это была его следующая надежда.

Путь к клинике пролегал через жилой квартал, который выглядел особенно мрачно. Многие дома были помечены странными символами, похожими на те, что он видел у Потрошителей, но немного другими. Возможно, здесь хозяйничала другая банда. Он удвоил осторожность.

Внезапно он услышал голоса. Мужские, грубые. Они доносились из-за угла ближайшего дома. Гарри замер, прячась в тени разрушенного крыльца. Трое мужчин, вооруженных мачете и обрезками труб, вышли на улицу. Они тащили за собой какую-то женщину, которая сопротивлялась и кричала.

Сердце Гарри сжалось. Он не мог просто пройти мимо. Но вмешиваться было бы самоубийством. Он один против троих, и он не мог рисковать своей миссией. Его разрывали противоречия.

«Сосредоточься, Гарри, — сказал он себе. — Гермиона. Ты должен помочь Гермионе».

Он дождался, пока бандиты скроются из виду, таща свою жертву в один из домов. Чувство вины и бессилия жгло его, но он заставил себя двигаться дальше. Этот мир был жесток, и он не мог спасти всех. Сейчас его единственной целью была Гермиона.

Клиника оказалась небольшим одноэтажным зданием, окруженным заросшим садом. Окна были выбиты, но дверь, на удивление, была цела, хоть и заперта. Гарри не стал ее выламывать, опасаясь привлечь внимание. Он обошел здание и нашел разбитое окно в задней части, через которое и проник внутрь.

Внутри пахло лекарствами, пылью и чем-то еще… гнилостным. Коридоры были темными и тихими. Слишком тихими. Гарри достал палочку, его нервы были напряжены до предела.

— Люмос, — прошептал он.

Слабый свет озарил кончик его палочки. Он почувствовал знакомый укол слабости, но сейчас свет был ему необходим. Он начал осторожно продвигаться по коридорам, заглядывая в палаты и кабинеты. Большинство из них были разграблены, но в некоторых еще оставались медицинские принадлежности.

Он нашел процедурный кабинет. Здесь было больше шансов найти то, что ему нужно. Он начал лихорадочно рыться в шкафах и ящиках. Бинты, шприцы, пустые ампулы…

И тут он услышал его. Характерное, леденящее душу щелканье. Кликер. Где-то рядом.

Гарри замер, погасив палочку. Он прислушался. Щелканье доносилось из соседней комнаты, похоже, из операционной. Существо было там, за закрытой дверью.

Он должен был попасть в эту комнату. Там могли быть самые ценные лекарства. Но встреча с кликером в замкнутом пространстве…

Он медленно, стараясь не издать ни звука, подошел к двери. Она была не заперта. Он приоткрыл ее на дюйм и заглянул внутрь.

Операционная была погружена в полумрак. В центре комнаты, спиной к нему, стоял кликер, его уродливая грибная голова ритмично подергивалась. Он что-то обнюхивал на полу.

Гарри знал, что должен действовать быстро и тихо. Он не мог позволить себе использовать громкое заклинание. Он вспомнил бой в Бостоне. Его ржавая труба… но она осталась в рюкзаке у входа в клинику, чтобы не мешать ему передвигаться по узким коридорам.

Его взгляд упал на тяжелый металлический штатив для капельницы, стоявший в углу процедурной. Не идеальное оружие, но лучше, чем ничего. Он бесшумно взял его.

Затаив дыхание, он проскользнул в операционную. Кликер все еще был занят чем-то на полу. Гарри медленно, шаг за шагом, приближался к нему сзади. Его сердце колотилось так громко, что ему казалось, будто кликер вот-вот его услышит.

Когда он был в нескольких футах, кликер внезапно дернулся и начал поворачиваться. Он что-то почувствовал.

Времени на раздумья не было. Гарри с криком бросился вперед и со всей силы ударил штативом по грибной голове кликера. Раздался мерзкий хруст. Кликер взревел и пошатнулся, но не упал. Он слепо замахал руками, пытаясь схватить нападавшего.

Гарри нанес еще один удар, и еще. Он бил, вкладывая в каждый удар весь свой страх за Гермиону, всю свою ярость. Наконец, после четвертого или пятого удара, кликер рухнул на пол и затих.

Гарри тяжело дышал, его руки дрожали. Он бросил штатив и бросился к медицинским шкафам. Он должен был торопиться. Шум боя мог привлечь других зараженных или, что еще хуже, людей.

Его поиски увенчались успехом. В одном из шкафов он нашел несколько упаковок антибиотиков широкого спектра действия, флакон с сильным обезболивающим и несколько стерильных перевязочных пакетов. Это было больше, чем он смел надеяться.

Схватив лекарства, он бросился к выходу из клиники. Он должен был как можно быстрее вернуться к Гермионе. Каждая минута была на счету.

Он уже почти выбрался из здания, когда услышал снаружи крики и выстрелы. Не зараженные. Люди. И они приближались.

Гарри замер у разбитого окна, через которое он вошел. Он выглянул наружу. Группа из пяти или шести мужчин, вооруженных огнестрельным оружием, двигалась по улице, ведя беспорядочный огонь по чему-то, что скрывалось в руинах напротив. Судя по их виду и крикам, это были те самые бандиты, которых он видел раньше, или их сообщники.

И они двигались прямо к клинике. Возможно, их привлек шум его схватки с кликером.

Гарри понял, что оказался в ловушке. Выход, через который он вошел, был отрезан. А оставаться внутри клиники, пока ее обыскивают вооруженные бандиты, было равносильно смертному приговору.

Он посмотрел на драгоценные лекарства в своей руке. Он должен был доставить их Гермионе. Любой ценой. Но как?

Запертый в полуразрушенной клинике, Гарри прижимал к себе рюкзак с драгоценными лекарствами. Снаружи раздавались крики и беспорядочная стрельба бандитов. Они прочесывали улицу, и грохот их сапог и злобные выкрики становились все ближе. Окно, через которое он проник внутрь, теперь было под их прицелом. Возвращаться тем же путем — чистое самоубийство. Гермиона ждала, ее жизнь висела на волоске, и каждая потерянная секунда уменьшала ее шансы.

Паника грозила захлестнуть его, но годы борьбы с Волдемортом и недавнее выживание в мертвом мире научили его подавлять страх, заменяя его холодной, отчаянной расчетливостью. Он оглядел помещение — бывшую регистратуру клиники. Взгляд упал на заколоченную досками дверь в дальнем конце короткого коридора. Возможно, она вела в задний двор или в соседнее, менее охраняемое здание. Это был шанс, пусть и призрачный.

Бандиты уже врывались в главный вход клиники, их голоса гулко отдавались в пустых коридорах. «Проверьте все комнаты! Он не мог уйти далеко!» — прорычал один из них.

Времени не оставалось. Гарри бросился к заколоченной двери. Доски были толстыми, прибитыми намертво. Нож был бесполезен. Его взгляд упал на тяжелый металлический штатив для капельницы, которым он только что расправился с кликером. Грубо, шумно, но это был единственный вариант. Он схватил штатив и, используя его как рычаг, с яростным усилием налег на одну из досок. Раздался оглушительный треск дерева и скрежет выдираемых гвоздей. Гарри замер, ожидая, что бандиты услышат, но они, похоже, были заняты обыском передней части клиники. Он снова налег. Одна доска поддалась, потом вторая.

Шум был ужасающим, но альтернатива была еще хуже. Наконец, он проделал достаточно широкую щель, чтобы протиснуться. За дверью оказался узкий, заваленный мусором переулок, темный и сырой. Это была свобода, или, по крайней мере, другой вид ловушки.

Он скользнул в пролом, рюкзак с лекарствами больно ударил по ребрам. Едва он выпрямился, готовый бежать без оглядки, как резкий, грубый голос остановил его:

— Не двигайся.

Гарри застыл, как громом пораженный. Медленно, очень медленно, он поднял руки. Сердце ухнуло куда-то в пятки. Из огня да в полымя.

Из густых теней переулка выступили две фигуры. Мужчина и девочка-подросток. Мужчина был высоким, крепко сбитым, с усталым, изборожденным морщинами лицом и глазами, в которых застыла вечная настороженность. В его руках была винтовка, ствол которой был направлен точно в грудь Гарри. Девочка, с вызовом во взгляде и копной рыжеватых волос, сжимала в руке выкидной нож, ее поза была напряженной, готовой к бою. Это были Джоэл и Элли.

— Кто такой? — голос Джоэла был низким, хриплым, лишенным каких-либо эмоций. — Что делал в клинике?

Мысли Гарри лихорадочно метались. Правда была слишком невероятной, слишком опасной. — Искал… припасы, — выдавил он, стараясь, чтобы голос не дрожал. — Как и вы, наверное.

Элли фыркнула, ее взгляд был острым и проницательным. — Припасы? Или удирал от тех парней, что подняли такой шум?

— И то, и другое, — признался Гарри. Он должен был разрядить обстановку. Он не был им врагом, и отчаянно надеялся, что и они ему не враги. — Послушайте, я не ищу неприятностей. Мне просто нужно уйти отсюда.

Глаза Джоэла сузились, он внимательно изучал Гарри — его потрепанную одежду, самодельный рюкзак, печать смертельной усталости на лице. — Один?

— Да, — инстинктивно солгал Гарри. Упоминание о больной Гермионе могло сделать его более уязвимым, или, что еще хуже, сделать ее мишенью, если эти двое окажутся враждебными.

— Что в сумке? — спросила Элли, кивнув на его рюкзак.

— Лекарства, — ответил Гарри, и в его голосе прозвучали защитные нотки. Он не мог сдержаться. — Для… для друга. Она больна.

Джоэл и Элли быстро переглянулись. В этом мире болезнь часто означала смертный приговор или, по крайней мере, огромные проблемы.

— Бандиты все еще у главного входа? — спросил Джоэл, его взгляд метнулся в сторону клиники, откуда все еще доносились крики.

— Да. Их много. Обыскивают все здание.

— Мы слышали шум, — нехотя пояснил Джоэл. — Думали проверить, может, что останется после них. Похоже, ты нас опередил. Или, по крайней

мере, влип в ту же заварушку.

Повисла напряженная тишина. Гарри чувствовал на себе тяжелый, испытующий взгляд Джоэла. Он был чужаком, появившимся из ниоткуда, убегающим от кого-то. В этом мире такие люди редко приносили что-то хорошее.

— Послушайте, — снова заговорил Гарри, в его голосе звучало отчаяние. — Мне действительно нужно идти. Мой друг… у нее мало времени.

Элли, к его удивлению, вмешалась, в ее голосе прозвучала неожиданная нотка сочувствия, или, может, просто прагматизма: — У него лекарства, Джоэл. Может, он не врет.

Джоэл не опустил винтовку, но его поза, казалось, немного расслабилась. — Куда направляешься?

Гарри колебался. Раскрывать свое местоположение было рискованно. Но он должен был что-то сказать. — Обратно в лес. Там… безопасное место, которое я знаю.

— Вся эта территория кишит ими, — пробормотал Джоэл, скорее себе, чем Гарри. — И кое-кем похуже. — Он имел в виду зараженных.

Новая волна криков донеслась со стороны главного входа в клинику. Бандиты явно приближались к их укрытию.

— Надо валить, — поторопила Элли, нервно оглядываясь по сторонам.

Джоэл принял решение. — Ладно. Мы идем на запад. Можешь присоединиться, если хочешь. Вместе безопаснее, вроде как. — В его голосе не было энтузиазма. Это было скорее прагматичное предложение, чем дружеское приглашение.

Гарри на мгновение задумался. Соблазн идти с вооруженными, опытными спутниками был велик. Он был измотан, а путь обратно к Гермионе обещал быть смертельно опасным. Но тут же он вспомнил, почему они с Гермионой оказались в этом мире. Артефакт, Арки, магия. Они были аномалиями, чужеродными элементами. Их поиски были не просто выживанием, а попыткой вернуться домой — путем, который эти люди не поймут и которому могут невольно помешать. Он не мог рисковать, подвергая Гермиону, в ее ослабленном состоянии, контакту с новыми незнакомцами. Что, если они увидят, как он использует магию, пусть даже случайно? Что, если начнут задавать слишком много вопросов?

К тому же, он не знал этих двоих. Да, они выглядели как закаленные бойцы, но в этом мире у каждого были свои скелеты в шкафу. Мог ли он полностью доверить им безопасность Гермионы или свою собственную? Встреча с Потрошителями стала для него жестоким уроком. Нет, он не мог рисковать. Их путь с Гермионой был слишком специфичен, слишком опасен, чтобы впутывать в него посторонних. И он не хотел подвергать опасности этих двоих из-за своих, чуждых этому миру, проблем.

— Спасибо, — сказал Гарри, приняв решение. — Но мне… мне нужно идти своей дорогой. Мой друг ждет. Я знаю маршрут. — Он постарался, чтобы его голос звучал уверенно.

Джоэл пожал плечами, его лицо осталось непроницаемым. — Как знаешь. Но не жди, что мы придем на помощь, если нарвешься на неприятности.

— И не подумаю, — ответил Гарри, выдавив из себя слабую, усталую улыбку.

— Пошли, Элли, — сказал Джоэл, отворачиваясь. — Убираемся отсюда, пока эти падальщики не решили проверить черный ход.

Элли бросила на Гарри последний долгий, любопытный взгляд, в котором смешались подозрительность и что-то еще… возможно, проблеск сочувствия? Затем она последовала за Джоэлом, ее рука по-прежнему сжимала нож. Они растворились в лабиринте переулков и разрушенных зданий, двигаясь с той отточенной скрытностью, которая говорила о долгих годах выживания.

Гарри дождался, пока их шаги затихнут, и только тогда позволил себе выдохнуть. Это было слишком опасно. Он крепче сжал рюкзак. Нельзя терять ни минуты. Он должен вернуться к Гермионе.

Путь обратно к затерянной в лесу охотничьей хижине превратился в сущий ад. Каждый шорох, каждая тень казались предвестниками смертельной опасности. Он гнал себя вперед, не чувствуя усталости, подстегиваемый адреналином и страхом за Гермиону. Лекарства в рюкзаке были его единственной надеждой.

Он избегал дорог, пробираясь через густые заросли, ориентируясь по солнцу и смутным приметам. Дважды ему пришлось замирать, прячась в кустах, когда мимо проходили вооруженные патрули — не Потрошители на этот раз, но выглядевшие не менее устрашающе. Один раз ему на пути встретился одинокий кликер, и ему пришлось делать большой, отнявший много времени крюк. Он до боли стискивал зубы, чтобы не поддаться искушению использовать магию, даже самое простое заклинание, помня о той изнуряющей слабости, которую она вызывала.

Наконец, после нескольких часов мучительного пути, когда силы были уже на исходе, он увидел ее — полуразрушенную хижину, почти невидимую среди деревьев. Облегчение было таким сильным, что у него едва не подогнулись колени.

Он осторожно приблизился, прислушиваясь. Тишина. Дрожащей рукой он отодвинул импровизированную баррикаду на двери.

— Гермиона? — прошептал он, заглядывая внутрь.

В тусклом свете, проникавшем сквозь щели, он увидел ее. Она лежала на его куртке, неподвижная. На мгновение его сердце замерло от ужаса… но потом он заметил едва заметное движение ее груди. Она дышала.

Он бросился к ней, отбрасывая рюкзак. Ее лицо было все таким же пылающим, кожа горячей на ощупь, но дыхание, как ему показалось, стало чуть ровнее. Она была без сознания, или в глубоком, лихорадочном сне.

— Гермиона, я вернулся, — тихо сказал он, его голос дрожал от переполнявших его эмоций. — Я принес лекарства.

Дрожащими от нетерпения пальцами он достал из рюкзака антибиотики и обезболивающее. Он не знал точной дозировки, но годы, проведенные в Хогвартсе под присмотром мадам Помфри, давали ему некоторое представление. Он растолок пару таблеток антибиотика, смешал их с небольшим количеством воды из фляги и, осторожно приподняв голову Гермионы, помог ей проглотить горькую смесь. Она слегка кашлянула, но большая часть лекарства попала внутрь. То же самое он проделал и с обезболивающим.

После этого оставалось только ждать.

Он сидел рядом с ней, не выпуская ее руки, следя за каждым ее вздохом. Он менял влажную тряпку у нее на лбу, шептал успокаивающие слова, не зная, слышит ли она его. Он рассказывал ей о Хогвартсе, о Роне, об их друзьях, о чем угодно, лишь бы заполнить гнетущую тишину и отогнать собственный страх.

Часы тянулись бесконечно. Солнце поднялось высоко, а затем начало клониться к закату, окрашивая пыльный интерьер хижины в тревожные багровые тона. Жар у Гермионы не спадал. Она по-прежнему металась, что-то бормотала во сне. Гарри охватывало отчаяние. Что, если лекарства не помогут? Что, если он опоздал?

Должно быть, он задремал, обессиленный, так и не выпустив ее руки. Его разбудил тихий вздох.

Он посмотрел на Гермиону. Ее глаза были открыты. Не широко и бессмысленно, как раньше, а более ясно, в них мерцала искорка сознания. Ее кожа, хотя и бледная, на ощупь казалась прохладнее.

— Гарри?.. — ее голос был едва слышным шепотом, но это был ее голос.

Слезы навернулись на глаза Гарри. Он не мог произнести ни слова, только крепче сжал ее руку.

— Ты… вернулся, — прошептала она, и слабая улыбка тронула ее губы.

— Я обещал, — выдавил он, его голос прерывался. — Как… как ты себя чувствуешь?

— Устала, — выдохнула она. — Все болит… но… лучше. Огонь… он уже не такой сильный.

Жар спадал. Лекарства действовали.

Облегчение, такое глубокое и всепоглощающее, обрушилось на Гарри, оставив его слабым и дрожащим. Он наклонился и нежно поцеловал ее в лоб, этот поцелуй был полон благодарности и невысказанной любви.

В течение следующих нескольких дней Гермиона медленно шла на поправку. Жар полностью спал, краснота и опухоль вокруг ее ран начали уменьшаться. Она все еще была невероятно слаба, и боль от ушибленных ребер превращала каждое движение в пытку, но искорка жизни в ее глазах разгоралась все ярче с каждым днем.

Гарри ухаживал за ней с преданностью, которая удивила бы его самого в прежней жизни. Он собирал ягоды и съедобные коренья, которые Гермиона, даже в таком состоянии, благодаря своим энциклопедическим знаниям, помогала ему идентифицировать. Ему удалось поймать пару кроликов в примитивные силки, обеспечив их столь необходимой белковой пищей. Он кипятил воду, поддерживал небольшой костерок для тепла холодными ночами и менял ей повязки, его руки двигались с неожиданной нежностью и сноровкой.

Они разговаривали, когда у нее хватало сил. Она обрывочными фразами рассказывала ему о своем пленении Потрошителями, об ужасе и страхе, которые ей пришлось пережить. Он, в свою очередь, рассказывал ей о своих отчаянных поисках лекарств, опуская самые страшные подробности своих столкновений, не желая пугать ее еще больше. Он не стал упоминать о Джоэле и Элли; эта встреча казалась сейчас незначительной, мимолетной вспышкой в мире, полном таких же мимолетных опасностей. Его решение не присоединяться к ним было продиктовано заботой о ней, и видя, как она поправляется, он понимал, что поступил правильно. Их путь был только их, опасный и неопределенный, но он принадлежал им двоим.

Он узнал, что Потрошители наткнулись на нее, когда она пыталась раздобыть еду в заброшенном фермерском доме — том самом, где он нашел оставленную ею руну. Они выслеживали небольшую группу других выживших и случайно обнаружили ее. Она пыталась отбиваться, используя свою палочку (ее магия, как и его, была здесь слабой и ненадежной), но они одолели ее числом.

По мере того как к ней возвращались силы, их роли медленно возвращались к привычной динамике. Гермиона начала задавать вопросы, анализировать их положение, строить планы. Ее ум, даже ослабленный болезнью, оставался их главным оружием.

— Арка, Гарри, — сказала она однажды вечером, ее голос звучал заметно сильнее. Они сидели у небольшого, аккуратно сложенного костра внутри хижины. — Нам нужно найти другую. Если первая забросила тебя в мертвый мир, а вторая — сюда… должна быть какая-то закономерность, какая-то связь. Эти… разрывы в реальности.

— Я знаю, — ответил Гарри, глядя на пламя. Образ жуткой, безмолвной Арки в мертвом мире все еще стоял у него перед глазами. — Но где нам вообще начинать поиски в этом огромном, разрушенном мире?

Гермиона на мгновение задумалась, затем ее глаза загорелись знакомым интеллектуальным огнем. — Артефакт, Гарри. «Осколок Иномирья». Ты говорил, он резонировал с Арками. Он — наш компас.

Он достал кристалл из кармана. Тот лежал на его ладони, холодный и инертный. — Он почти никак себя не проявлял с тех пор, как забросил меня сюда.

— Возможно, ему нужен… фокус. Или определенные условия, — размышляла Гермиона. — Нам нужно изучить его, понять. И нам нужно больше информации об этом мире, о местах… необычной энергии. Если такие здесь вообще существуют, помимо этой заразы.

Их надежда, хрупкая, но упорная, начала возрождаться. Они выжили. Они были вместе. И у них была цель, выходящая за рамки простого выживания. У них был путь, который нужно было найти, путь домой. Путешествие обещало быть долгим и полным опасностей, но, глядя на Гермиону, на то, как к ней медленно возвращается ее несокрушимый дух, Гарри чувствовал, что они справятся. Они должны были.

Шли недели, превращаясь в месяцы. Лето сменилось осенью, окрасив леса этого разрушенного мира в багровые и золотые тона, а затем и зима заявила о своих правах, принеся с собой пронизывающий холод и снег, укрывший шрамы земли белым саваном. Гарри и Гермиона, закаленные лишениями и постоянной борьбой за выживание, продолжали свой путь, свою отчаянную одиссею в поисках дороги домой.

Гермиона полностью оправилась от ран и болезни, хотя шрамы на ее теле и в душе остались навсегда. Испытания не сломили ее, а лишь закалили, превратив умную, книжную девушку в опытную, выносливую выживальщицу. Ее знания по-прежнему были их главным оружием — она научилась распознавать съедобные и ядовитые растения, разбираться в следах, находить укрытия и предсказывать погоду с удивительной точностью. Она стала глазами и ушами Гарри, когда его собственная усталость притупляла бдительность.

Гарри, в свою очередь, стал ее защитником, ее несокрушимой скалой. Его магические способности оставались сильно ограниченными, каждое заклинание отнимало слишком много сил, поэтому он полагался на свою физическую выносливость, инстинкты и те психические навыки, которые развил в мертвом мире — невероятную концентрацию, хладнокровие перед лицом опасности и способность почти сливаться с окружающей средой. Его ржавая труба и охотничий нож стали продолжением его рук. Он научился двигаться бесшумно, как тень, и сражаться с дикой, первобытной яростью, когда это было необходимо.

Их отношения, прошедшие через горнило смертельных опасностей и отчаянной разлуки, углубились и трансформировались. Молчаливое понимание, разделенная боль и общая цель связали их узами, которые были крепче любых заклятий. В редкие моменты затишья, укрывшись в очередном заброшенном доме или пещере, они находили утешение друг в друге — в тихом разговоре, в теплом прикосновении, в молчаливом взгляде, полном невысказанных чувств. Страсть, вспыхнувшая в ночь ее спасения, не угасла, а тлела под пеплом ежедневной борьбы, готовая вспыхнуть в любой момент, напоминая им, что они не просто выживают, а живут, любят, надеются.

«Осколок Иномирья» оставался их главным ориентиром, их загадочным компасом. Гермиона проводила часы, изучая его, пытаясь понять принципы его работы. Она заметила, что кристалл едва заметно теплел и вибрировал, когда они находились в местах с какой-то… аномальной активностью. Это были не всегда места скопления зараженных. Иногда это были старые, заброшенные военные базы, иногда — странные геологические образования, а однажды — центр огромного, выгоревшего круга в лесу, где не росло ничего живого.

Они двигались от одной такой «точки» к другой, надеясь, что одна из них окажется местом, где завеса между мирами истончена, где может скрываться еще одна Арка, еще один проход. Их путь вел их все дальше на запад, через разрушенные города, вымершие поселки, бескрайние леса и заснеженные равнины. Они видели следы других выживших — иногда дружелюбные, чаще — враждебные. Они научились избегать контактов, полагаясь только друг на друга.

Однажды, когда зима была в самом разгаре, «Осколок Иномирья» начал вести себя необычно. Он стал заметно теплее, а его пульсация — более частой и сильной. Это произошло, когда они пересекали горный хребет, занесенный снегом. Кристалл явно указывал на одну из вершин, самую высокую и труднодоступную.

— Это оно, Гарри, — сказала Гермиона, ее голос дрожал от волнения и холода. Ее щеки раскраснелись от мороза, дыхание вырывалось белым облачком. — Я чувствую. Он никогда так сильно не реагировал.

Путь на вершину был невероятно трудным. Ледяной ветер пронизывал до костей, снег слепил глаза, а каждый шаг по обледенелым склонам грозил падением в пропасть. Но они упорно карабкались вверх, подбадривая друг друга, делясь последним теплом и остатками сил.

И они нашли ее.

На самой вершине горы, среди заснеженных скал, продуваемая всеми ветрами, стояла она — Арка. Она отличалась от тех, что они видели раньше. Эта была сложена из черного, блестящего камня, похожего на обсидиан, и казалась невероятно древней, словно была частью самой горы. В ее проеме не было ни колышущейся завесы, ни клубящейся тьмы. Вместо этого там мерцало и переливалось слабое, перламутровое сияние, словно северное сияние, заключенное в камень. От Арки исходил едва уловимый гул, низкий и вибрирующий, который ощущался скорее телом, чем ушами.

«Осколок Иномирья» в руке Гарри пылал жаром, его вибрация стала почти болезненной.

— Это она, — прошептал Гарри, чувствуя, как по спине пробегает знакомый холодок, смесь страха и надежды. — Это наш шанс.

Они подошли ближе. Перламутровое сияние в проеме Арки манили и пугало одновременно. Куда она вела? Домой? В еще один чужой, враждебный мир? Или в небытие?

— Что мы делаем? — спросила Гермиона, ее взгляд был прикован к мерцающему свету. Она крепко сжимала руку Гарри.

— То же, что и в прошлый раз, — ответил он, стараясь, чтобы его голос звучал уверенно. — Кристалл. Он должен открыть проход.

Он шагнул вперед, подняв руку с «Осколком Иномирья». Но в тот самый момент, когда он собирался прикоснуться кристаллом к обсидиановой поверхности Арки, с ледяного склона горы донесся пронзительный, леденящий душу вой.

Они резко обернулись.

Из-за скал, из снежной метели, на них неслась целая орда зараженных. Но это были не обычные бегуны или сталкеры. Это были кликеры, много кликеров, их уродливые грибные головы щелкали в унисон, создавая жуткую, многоголосую симфонию смерти. А среди них, возвышаясь над остальными, двигались несколько топляков — огромных, раздутых тварей, покрытых толстым слоем грибковой брони, изрыгающих ядовитые споры.

Откуда они взялись? Как они их нашли? Не было времени на вопросы.

— Быстрее, Гарри! — крикнула Гермиона, выхватывая свой нож.

Гарри снова повернулся к Арке. Он должен был активировать ее, пока зараженные не добрались до них. Он прижал «Осколок Иномирья» к холодному камню.

Вспышка! Но не ослепительная, как в прошлый раз, а мягкая, пульсирующая. Перламутровое сияние в проеме Арки стало ярче, интенсивнее, гул усилился. Проход открывался!

Но зараженные были уже слишком близко. Первый кликер, с яростным щелканьем, бросился на Гермиону. Она увернулась, полоснув его ножом по ноге, но тут же на нее накинулись еще двое.

— Гермиона! — крикнул Гарри, отвлекаясь от Арки.

Он бросился ей на помощь, его палочка уже была в руке. — Импедимента! — Заклинание отбросило одного из кликеров, но второй уже вцепился Гермионе в руку.

— Конфринго! — Взрывное заклятие ударило в грудь нападавшего, разрывая его на куски. Гермиона вскрикнула от боли, когда ее отбросило ударной волной. Гарри почувствовал резкий упадок сил, голова закружилась. Два мощных заклинания подряд — это было слишком.

А орда все прибывала. Топляки приближались, их тяжелые шаги сотрясали землю. Один из них изрыгнул облако ядовитых спор, которое медленно поползло к ним.

— Гарри, Арка! — крикнула Гермиона, поднимаясь на ноги, ее лицо было бледным, рука кровоточила. — Мы не сможем их всех сдержать!

Он знал, что она права. Их было слишком много. Он снова повернулся к Арке. Сияние в проеме стало почти ослепительным, гул достиг пика. Проход был открыт.

— Иди! — крикнул он Гермионе, отталкивая очередного кликера, который пытался вцепиться ему в ногу. — Я прикрою!

— Нет! Вместе! — ее голос был непреклонен. Она не оставит его. Никогда.

Она бросилась к нему, и они встали спиной к спине, отбиваясь от наседающих тварей. Гарри сражался с отчаянием обреченного, его труба свистела в воздухе, круша грибные головы. Гермиона, несмотря на раненую руку, яростно отбивалась ножом, ее движения были быстрыми и точными.

Но они были окружены. Кликеры лезли со всех сторон, их щелканье сводило с ума. Топляки приближались, их огромные тени нависали над ними.

Внезапно один из топляков, самый крупный, издал оглушительный рев и с невероятной скоростью для своей массы бросился прямо на них… или, скорее, на Арку, находившуюся за их спинами.

Гарри и Гермиона не успели среагировать. Огромная туша врезалась в древний обсидиановый камень.

Раздался оглушительный треск, словно раскололась сама гора. Арка, их единственная надежда, их путь домой, содрогнулась. По ее черной, блестящей поверхности побежали трещины, из которых вырвались снопы перламутрового света. Сияние в проеме замерцало, стало нестабильным, а затем… с ужасающим, всасывающим звуком, оно схлопнулось, исчезло, оставив после себя лишь клубы пыли и мелких осколков обсидиана.

А затем, с последним, протяжным стоном, древняя Арка начала рушиться. Огромные каменные блоки с грохотом падали на землю, поднимая тучи снега и каменной крошки.

Гарри и Гермиона замерли, глядя на это с ужасом и отчаянием. Их путь домой… исчез. Разрушен. Прямо у них на глазах.

Но времени на отчаяние не было. Разрушение Арки, казалось, привело зараженных в еще большую ярость. Они с новой силой бросились на них.

— Бежим! — крикнул Гарри, хватая Гермиону за здоровую руку.

Они бросились прочь от разрушающейся Арки, прочь от вершины горы, вниз по склону, преследуемые ревущей ордой. Падающие камни и лавины снега, вызванные разрушением Арки, отсекли часть преследователей, но многие все еще были у них на хвосте.

Они бежали, не разбирая дороги, скользя по льду, проваливаясь в сугробы, их легкие горели от ледяного воздуха и нехватки кислорода. Боль в раненой руке Гермионы была невыносимой, но она бежала, подгоняемая адреналином и страхом. Гарри тащил ее за собой, его собственное тело было на пределе, но он не мог остановиться.

Наконец, после того, что показалось вечностью, они оторвались от преследователей, воспользовавшись узким ущельем, где огромные топляки не могли пройти, а более мелкие кликеры застряли или были сметены небольшой лавиной, которую Гарри спровоцировал отчаянным, почти бессознательным магическим импульсом, едва не лишившись при этом чувств.

Они рухнули на снег у подножия горы, задыхаясь, израненные, разбитые. Вокруг них была тишина, нарушаемая лишь их собственным прерывистым дыханием и воем ветра.

Гарри посмотрел на вершину горы. Там, где только что стояла их надежда, теперь была лишь груда черных, дымящихся камней.

Все кончено. Арка разрушена. Пути домой больше нет.

Он повернулся к Гермионе. Она сидела на снегу, прижимая к себе раненую руку, по ее лицу текли слезы, смешиваясь с тающим снегом и грязью. Ее взгляд был устремлен на вершину, и в нем читались неверие, боль и безмерное отчаяние.

Он подполз к ней и обнял ее, прижимая к себе так крепко, как только мог. Он не знал, что сказать. Любые слова казались пустыми, бессмысленными перед лицом этой катастрофы.

— Мы… мы не вернемся, да? — прошептала она, ее голос дрожал.

Гарри закрыл глаза, чувствуя, как его собственное сердце разрывается на части. — Я… я не знаю, Гермиона. Я не знаю.

Они сидели так, обнявшись, посреди заснеженной пустыни, двое потерянных, отчаявшихся людей, чья последняя надежда только что рассыпалась в прах. Будущее, которое и так было туманным и опасным, теперь казалось абсолютно беспросветным. Они были заперты в этом мире. Возможно, навсегда.

Вой ветра звучал как погребальная песнь по их несбывшимся мечтам.

Осознание ударило по ним с силой лавины, погребая под собой остатки надежды. Арка — их единственный, пусть и призрачный, шанс вернуться домой — была разрушена. Разлетелась на мириады черных, блестящих осколков, так же, как и их мечты о возвращении в свой мир, к своим друзьям, к своей прежней жизни. Они остались. Запертые в этом жестоком, умирающем мире, возможно, навсегда.

Несколько дней после катастрофы на вершине горы они провели в состоянии, близком к шоку. Боль от потери была почти физической, она давила на грудь, мешая дышать, лишая сил и воли к чему-либо. Они нашли укрытие в небольшой ледяной пещере у подножия горы, где холодный ветер не так яростно терзал их измученные тела. Гарри обработал рану на руке Гермионы остатками антисептика, перевязал ее чистой тряпкой, но рана была глубокой и болезненной, постоянно напоминая о цене их неудачи.

Они почти не разговаривали. Слова казались ненужными, бессильными перед лицом их общей трагедии. Они просто сидели рядом, прижавшись друг к другу в поисках тепла и хоть какого-то утешения, глядя на заснеженные просторы пустыми, отчаявшимися глазами. Воспоминания о Хогвартсе, о Роне, о волшебном мире, который они потеряли, терзали их, причиняя новую, острую боль.

«Осколок Иномирья», который Гарри все еще сжимал в кармане, теперь казался бесполезной, холодной безделушкой, жестоким напоминанием об их провале. Его магия, его связь с Арками — все это было теперь бессмысленно.

Но даже в самой глубокой тьме отчаяния человеческий дух, особенно такой закаленный, как у них, не мог угаснуть полностью. Первой, как это часто бывало, очнулась Гермиона. Ее практичный, аналитический ум, пусть и придавленный горем, начал искать выход, или, по крайней мере, путь вперед.

— Мы не можем оставаться здесь, Гарри, — сказала она однажды тихим, но твердым голосом, нарушив затянувшееся молчание. Они сидели у входа в пещеру, наблюдая, как последние лучи зимнего солнца окрашивают снежные вершины в розовый цвет. — Мы замерзнем или умрем от голода. Или нас найдут… они.

Она имела в виду зараженных, которые, несомненно, все еще бродили по этим горам. Или, что еще хуже, других людей, возможно, не таких гостеприимных, как Джоэл и Элли.

Гарри медленно кивнул. Он знал, что она права. Их горе было огромным, но оно не должно было их убить. Они выжили после стольких испытаний, они не могли сдаться сейчас, какой бы безнадежной ни казалась ситуация.

— Куда мы пойдем? — спросил он, его голос был глухим, лишенным всякой надежды.

Гермиона посмотрела на него, ее глаза, все еще полные печали, отражали зарождающуюся решимость. — Подальше отсюда. Подальше от гор, от этих проклятых Арок, от всего, что напоминает о… — она не договорила, но он понял. — Нам нужно найти место, где мы сможем… переждать. Восстановить силы. Подумать.

«Подумать о чем?» — хотел спросить Гарри, но промолчал. О чем можно было думать, когда последняя ниточка, связывающая их с домом, оборвалась?

Но Гермиона, казалось, уже нашла ответ. — О новой жизни, Гарри. Если мы не можем вернуться… значит, мы должны научиться жить здесь.

Новая жизнь. Эти слова прозвучали для Гарри как приговор. Жизнь в этом мире, полном опасностей, лишений и постоянного страха? Жизнь без магии, без друзей, без всего, что было им дорого? Это не было жизнью, это было выживанием.

Но он посмотрел на Гермиону, на ее бледное, но решительное лицо, на ту несокрушимую силу духа, которая всегда восхищала его, и понял, что не может позволить себе сломаться. Ради нее. Ради них.

— Хорошо, — сказал он, и в его голосе, к его собственному удивлению, прозвучала нотка твердости. — Куда ты предлагаешь идти?

Гермиона достала из своего потрепанного рюкзака несколько старых, помятых карт, которые они находили в своих странствиях. Она разложила их на снегу. — Я изучала их, пока ты… отдыхал, — сказала она, не глядя на него. Она знала, как тяжело ему далась эта новость. — Большинство крупных городов и населенных пунктов, скорее всего, кишат зараженными или бандитами. Нам нужно искать что-то… отдаленное. Менее населенное. Где меньше людей, там меньше проблем. И, возможно, больше шансов найти нетронутые ресурсы.

Ее палец скользнул по карте, остановившись на обширной, малоизученной территории далеко на севере, за горными хребтами. Это были дикие, почти необитаемые земли, отмеченные на карте как национальные парки и заповедники.

— Сюда, — сказала она. — Здесь меньше шансов наткнуться на большие группы зараженных. И, возможно, мы сможем найти какое-нибудь уединенное место, где можно будет… обустроиться. Построить что-то вроде дома.

Дом. Слово прозвучало странно и неуместно в этом контексте. Могли ли они действительно построить дом в этом чужом, враждебном мире?

Но альтернативы не было. Оставаться здесь означало медленную смерть. Двигаться без цели — тоже. План Гермионы, каким бы отчаянным он ни казался, давал им хоть какое-то направление, хоть какую-то иллюзию контроля над своей судьбой.

И они пошли.

Путешествие на север было долгим и изнурительным. Зима не собиралась сдавать свои позиции, и им приходилось пробиваться сквозь глубокие снега, бороться с ледяным ветром и постоянно искать укрытие от непогоды. Еды было мало, и каждый найденный кусок, каждая пойманная в силки мелкая дичь были на вес золота. Они двигались медленно, экономя силы, стараясь не привлекать к себе внимания.

Опасности подстерегали их на каждом шагу. Несколько раз им приходилось спасаться от стай голодных волков, которые в эту суровую зиму стали особенно агрессивными. Однажды они наткнулись на небольшой лагерь других выживших — озлобленных, отчаявшихся людей, которые встретили их с оружием в руках. Гарри и Гермионе едва удалось уйти, не вступая в конфликт, который мог бы закончиться трагически.

Зараженные по-прежнему были повсюду, хотя, как и предполагала Гермиона, в этих отдаленных районах их было меньше. Но каждая встреча с ними была испытанием на прочность. Гарри отточил свои навыки ближнего боя до совершенства, его движения стали быстрыми, точными и смертоносными. Гермиона, несмотря на свою нелюбовь к насилию, научилась защищаться, используя свой ум и ловкость, чтобы компенсировать недостаток физической силы.

По мере того как они продвигались на север, ландшафт менялся. Суровые, голые горы уступили место бескрайним хвойным лесам, покрытым глубоким снегом. Здесь было еще тише, еще безлюднее. Иногда они неделями не встречали ни одной живой души, ни одного следа человеческого присутствия. Эта изоляция была одновременно и спасением, и проклятием. Она давала им относительную безопасность, но и усиливала чувство одиночества, оторванности от всего мира.

Но в этой изоляции было и что-то… очищающее. Вдали от руин городов, от постоянной угрозы со стороны других людей, они начали находить хрупкий, но ощутимый покой. Красота дикой, нетронутой природы, пусть и суровой, действовала на них умиротворяюще. Они научились ценить простые вещи: тепло костра, вкус горячей пищи, тишину заснеженного леса, звездное небо над головой, такое же, как и в их родном мире, но почему-то казавшееся здесь ярче и ближе.

И они научились еще больше ценить друг друга. В этом огромном, пустом мире они были единственной опорой друг для друга. Их связь, выкованная в огне испытаний, стала нерушимой. Они делили все — еду, тепло, страхи, надежды. Они научились понимать друг друга без слов, предугадывать мысли и желания друг друга. Они стали единым целым, двумя половинками, дополняющими и поддерживающими друг друга.

Однажды, после нескольких месяцев пути, когда зима уже начала отступать, уступая место первым признакам весны, они вышли к большому, замерзшему озеру, окруженному густым лесом. На одном из берегов, на небольшом возвышении, они увидели ее — старую, заброшенную бревенчатую хижину, почти полностью скрытую под снегом. Она была небольшой, но выглядела крепкой, с каменным дымоходом и целыми, хоть и заколоченными, окнами.

Они подошли ближе, их сердца забились быстрее. Внутри хижина была пуста, но относительно чиста, если не считать толстого слоя пыли. Кто-то когда-то жил здесь, но, похоже, давно покинул это место. Здесь был большой каменный очаг, несколько грубо сколоченных полок, даже остатки какой-то примитивной мебели. А самое главное — это место было невероятно уединенным, скрытым от посторонних глаз, с источником пресной воды (озеро) и лесом, полным дичи, поблизости.

Гарри и Гермиона переглянулись. В их глазах читался один и тот же невысказанный вопрос, одна и та же робкая надежда.

— Может быть… это оно? — прошептала Гермиона, ее голос был полон неуверенности.

Гарри медленно обошел хижину, осматривая ее со всех сторон. Он проверил крышу, стены, фундамент. Все было на удивление крепким. Он заглянул в очаг — тяга была хорошей. Он представил себе, как здесь будет потрескивать огонь, как они будут сидеть рядом, укрывшись от холода и опасностей внешнего мира.

Он вернулся к Гермионе, которая с тревогой ждала его вердикта.

— Думаю, да, — сказал он, и на его лице впервые за долгое время появилась слабая улыбка. — Думаю, это может стать нашим домом.

И они начали обустраиваться.

Первые недели были наполнены тяжелым трудом. Они расчистили хижину от снега и мусора, починили крышу, вставили вместо разбитых стекол найденные куски толстого пластика. Гарри охотился и рубил дрова, его мышцы, привыкшие к нагрузкам, работали слаженно и эффективно. Гермиона занималась огородом — она нашла в заброшенном сарае неподалеку несколько пакетиков с семенами овощей и с энтузиазмом принялась возделывать небольшой участок земли рядом с хижиной. Она также собирала травы, ягоды и грибы, ее познания в ботанике оказались бесценными.

Они научились делать многое из того, о чем раньше и не подозревали. Гарри мастерил примитивную мебель, чинил инструменты, ставил силки и ловушки. Гермиона научилась дубить шкуры, шить одежду из найденных кусков ткани и шкур животных, готовить еду на открытом огне, используя минимум продуктов.

Их жизнь была простой, суровой, полной ежедневных забот. Но в ней была и своя прелесть, свое удовлетворение. Они создавали что-то свое, своими руками, в этом разрушенном мире. Они строили не просто убежище, они строили дом. И с каждым днем этот дом становился все более уютным, все более родным.

Они редко говорили о прошлом, о своем мире, о разрушенной Арке. Боль была слишком свежа, раны слишком глубоки. Но иногда, долгими вечерами, сидя у огня, они вспоминали Хогвартс, своих друзей, волшебство. Эти воспоминания были горько-сладкими, они вызывали и тоску, и теплую улыбку.

Однажды вечером, когда они сидели на пороге своей хижины, наблюдая, как солнце садится за верхушки деревьев, окрашивая небо в невероятные цвета, Гермиона тихо сказала:

— Знаешь, Гарри… я иногда думаю… может быть, это не так уж и плохо.

Гарри удивленно посмотрел на нее.

— Нет, я не говорю, что я не скучаю по дому, по всем… — она вздохнула. — Но здесь… здесь мы вместе. И мы… мы свободны. От пророчеств, от Волдеморта, от всего того груза, который мы несли там. Здесь мы просто… мы.

Гарри задумался над ее словами. Он никогда не смотрел на это с такой стороны. Да, они потеряли все. Но, может быть, они и обрели что-то? Спокойствие? Простую, понятную жизнь? Возможность быть самими собой, без давления ожиданий и обязанностей?

Он посмотрел на Гермиону. Ее лицо было спокойным, умиротворенным. В ее глазах больше не было того отчаяния, которое он видел после разрушения Арки. Вместо него там была тихая сила, мудрость, принятие. Она стала еще красивее в этой своей новой, естественной простоте.

Он взял ее руку, их пальцы переплелись. — Может быть, ты права, — сказал он.

Они сидели молча, держась за руки, наблюдая, как на небе зажигаются первые звезды. В этой тишине, в этом уединении, они чувствовали себя ближе друг к другу, чем когда-либо прежде. Их любовь, прошедшая через огонь, воду и медные трубы, стала их якорем, их убежищем, их смыслом жизни в этом новом, странном мире.

Они не знали, что ждет их впереди. Возможно, им еще предстояло столкнуться с новыми опасностями, новыми испытаниями. Но сейчас, в этот момент, они были счастливы. Счастливы тем простым, хрупким счастьем, которое они построили сами, на руинах старого мира и обломках своих несбывшихся надежд.

Их новая жизнь только начиналась. И они были готовы встретить ее вместе.

Весна сменилась теплым, но коротким северным летом, а затем снова пришла осень, окрасив бескрайние леса вокруг их хижины в буйство красок. Жизнь Гарри и Гермионы вошла в размеренное, предсказуемое русло, наполненное ежедневными трудами и заботами, которые, как ни странно, приносили им глубокое, почти забытое чувство удовлетворения. Горечь от потери родного мира и разрушенной Арки не исчезла полностью, она навсегда осталась шрамом на их душах, но со временем боль притупилась, уступив место тихому принятию и сосредоточенности на настоящем.

Они научились жить в гармонии с природой, которая их окружала. Гарри стал опытным охотником и следопытом, его движения были бесшумны, а глаз — зорок. Он знал все тропы в окрестном лесу, умел читать следы животных и птиц, предсказывать изменения погоды по малейшим признакам. Он обеспечивал их пищей — мясом, рыбой, которую ловил в озере, — и дровами на долгую зиму. Его тело, когда-то худощавое и нескладное, стало сильным и закаленным, а на лице, обветренном и загорелом, застыло выражение спокойной уверенности.

Гермиона же превратила их скромную хижину и небольшой клочок земли вокруг нее в настоящий оазис. Ее огород, который она возделывала с любовью и поразительным упорством, давал им овощи и зелень. Она собирала ягоды, грибы, целебные травы, делала запасы на зиму — сушила, солила, мариновала. Ее руки, когда-то привыкшие держать перо и волшебную палочку, теперь умело управлялись с мотыгой, ножом и иголкой. Она шила им одежду из шкур и найденных кусков ткани, чинила обувь, поддерживала порядок и уют в их скромном жилище. Ее ум, не находя применения в сложных магических исследованиях, направился на решение практических задач выживания, и она справлялась с ними блестяще.

Их магия… она так и не вернулась в полной мере. Иногда, в моменты крайней нужды или сильного эмоционального всплеска, Гарри чувствовал слабый отголосок былой силы, но это было скорее исключением, чем правилом. Они почти перестали пытаться колдовать, приняв это как еще одну данность их новой жизни. «Осколок Иномирья» лежал в старой деревянной шкатулке, которую Гермиона нашла в хижине, — реликвия из прошлой жизни, символ несбывшихся надежд и, одновременно, ключ, приведший их друг к другу в этом странном мире.

Но главным, что изменилось, были их отношения. Лишенные привычного круга общения, друзей, семьи, они стали друг для друга всем — единственной опорой, единственным утешением, единственной любовью. Их связь, и раньше крепкая, теперь стала неразрывной, сплетенной из тысяч общих воспоминаний, пережитых опасностей, разделенных радостей и печалей.

Гарри часто наблюдал за Гермионой, когда она работала в огороде, или сидела у очага, штопая его рубашку, или просто читала одну из немногих потрепанных книг, которые им удалось найти в заброшенных домах. И каждый раз его сердце сжималось от нежности и восхищения. Он видел не только умную, сильную женщину, которая когда-то была его лучшей подругой. Он видел свою жену, свою спутницу жизни, ту, без которой он не мог представить своего существования.

Он вспоминал их прошлое — годы в Хогвартсе, совместную борьбу с Волдемортом. Тогда их отношения были другими, более сложными, запутанными присутствием Рона, давлением войны, неопределенностью будущего. Он любил ее и тогда, но эта любовь была другой, скрытой глубоко под слоями дружбы, страха, неуверенности.

Здесь, в этом тихом, уединенном уголке разрушенного мира, все стало проще, яснее. Не было никого, кроме них двоих. Не было никаких внешних факторов, которые могли бы помешать или отвлечь. Их чувства, лишенные всех наносных преград, расцвели во всей своей полноте.

Он понял это не сразу. Это было не внезапное озарение, а медленный, постепенный процесс осознания, который зрел в нем на протяжении всех этих месяцев, проведенных бок о бок с ней. Он видел, как она смеется, когда он рассказывает какую-нибудь забавную историю из своей охотничьей практики. Он видел, как она хмурится, когда он возвращается с очередной царапиной или ушибом. Он видел, как ее глаза загораются беспокойством, когда он задерживается в лесу дольше обычного. И он видел, как ее лицо смягчается и наполняется нежностью, когда он просто берет ее за руку.

Это была любовь. Глубокая, зрелая, всепоглощающая. Любовь, которая не требовала громких слов и пышных признаний, а проявлялась в каждом взгляде, каждом прикосновении, каждой молчаливой заботе.

Однажды, поздней осенью, когда дни стали короче, а ночи — холоднее, они сидели у ярко пылающего очага в своей хижине. За окном выл ветер, но внутри было тепло и уютно. Гермиона читала, прислонившись к его плечу, а Гарри просто смотрел на огонь, думая о своем.

— О чем ты думаешь? — тихо спросила она, не отрываясь от книги. Она всегда знала, когда он погружен в свои мысли.

Гарри повернул голову и посмотрел на нее. Ее волосы, отросшие и немного растрепанные, падали ей на плечи, в свете огня они казались медно-золотыми. Ее лицо было спокойным, на губах играла легкая улыбка. Она выглядела такой… настоящей. Такой родной.

— О нас, — ответил он так же тихо.

Она подняла на него глаза, в них мелькнуло любопытство. — И что же ты думаешь о нас?

Он помолчал мгновение, собираясь с мыслями. Он не был мастером красивых слов, особенно когда дело касалось его чувств. Но сейчас он хотел, чтобы она знала.

— Я думаю… — начал он, его голос был немного хриплым. — Я думаю, что все, что с нами произошло… все эти ужасы, все эти потери… может быть, они были не напрасны. Может быть, они привели нас сюда… друг к другу… не случайно.

Гермиона отложила книгу и полностью повернулась к нему. Ее взгляд стал серьезным, внимательным.

— Я знаю, что мы потеряли наш мир, наших друзей, нашу магию, — продолжал Гарри, его рука нашла ее руку, их пальцы переплелись. — И я бы отдал все, чтобы вернуть это. Но… если бы мне пришлось выбирать между той жизнью без тебя… и этой жизнью с тобой… я бы выбрал эту. Здесь. С тобой.

Слезы навернулись на глаза Гермионы. Она ничего не сказала, только крепче сжала его руку.

— Я люблю тебя, Гермиона, — сказал он, глядя ей прямо в глаза. Эти слова, которые он уже говорил ей раньше, в моменты отчаяния или страсти, сейчас прозвучали по-новому — спокойно, уверенно, как непреложная истина. — Я люблю тебя больше всего на свете. И я хочу провести остаток своей жизни с тобой. Здесь. В этом мире. Неважно, как долго это будет, неважно, что нас ждет. Главное — вместе.

На ее щеку упала слеза, но это была слеза не печали, а счастья. Она наклонилась и нежно поцеловала его. Этот поцелуй был тихим, нежным, полным любви и понимания.

— О, Гарри, — прошептала она, когда они оторвались друг от друга. — Я тоже люблю тебя. Всегда любила. И я тоже хочу этого. Больше всего на свете.

В этот момент, в этой маленькой хижине, затерянной в бескрайних лесах чужого мира, они приняли окончательное решение. Они больше не будут оплакивать прошлое и тщетно искать путь назад. Они примут свою судьбу, свою новую жизнь, и построят свое будущее здесь, вместе.

Следующие дни были наполнены новым смыслом, новой энергией. Они начали строить планы на будущее — не на далекое, туманное, а на ближайшее, осязаемое. Они решили укрепить свою хижину, расширить огород, сделать большие запасы на зиму. Они говорили о том, чтобы исследовать окрестные территории, найти другие уединенные места, возможно, даже основать небольшое, безопасное поселение, если когда-нибудь встретят других людей, которым можно доверять. Хотя эта последняя мысль была скорее отдаленной мечтой, чем реальным планом. Пока им было хорошо вдвоем.

Однажды, работая вместе в лесу, заготавливая дрова, Гарри остановился и, отложив топор, подошел к Гермионе, которая собирала хворост. Он обнял ее сзади, уткнувшись носом в ее волосы, пахнущие лесом и дымом.

— Знаешь, — сказал он задумчиво. — Мы ведь так и не… ну, ты понимаешь. В нашем мире это было бы важно.

Гермиона улыбнулась, поняв, о чем он говорит. — Свадьба?

— Да, — кивнул он. — Здесь это, наверное, не имеет такого значения. Нет ни Министерства, ни свидетелей, ни… ничего.

— Может быть, и не имеет, — согласилась она, поворачиваясь в его объятиях. — Но для нас… для нас это может быть важно. Как символ. Как обещание.

Они посмотрели друг другу в глаза. И в этот момент, среди тишины осеннего леса, они приняли еще одно решение.

У них не было ни колец, ни нарядной одежды, ни гостей. Но у них было нечто большее — любовь, преданность и общее будущее.

В тот же вечер, когда на небе зажглись мириады звезд, они вышли на берег озера. Гарри развел небольшой костер. Они стояли, держась за руки, глядя на свое отражение в темной, неподвижной воде.

— Гермиона Джин Грейнджер, — сказал Гарри, его голос звучал торжественно, несмотря на простоту обстановки. — Готова ли ты стать моей женой, делить со мной эту жизнь, в радости и в горе, в богатстве и в бедности, в болезни и в здравии, пока смерть не разлучит нас… или пока какой-нибудь очередной сумасшедший артефакт не забросит нас в другую вселенную?

Гермиона рассмеялась сквозь слезы, ее глаза сияли в свете костра. Последняя фраза была такой… в их стиле.

— Да, Гарри Джеймс Поттер, — ответила она, ее голос дрожал от переполнявших ее эмоций. — Готова. Всегда была готова.

У них не было священника, чтобы произнести нужные слова, но они сами произнесли клятвы, простые, идущие от самого сердца. Они обещали любить, уважать, поддерживать друг друга, что бы ни случилось. Они обещали быть вместе, всегда.

Затем Гарри достал из кармана небольшой, гладкий камешек, который он нашел на берегу озера. Он был необычной формы, с прожилками кварца, переливающимися в свете огня. Он взял руку Гермионы и осторожно надел ей на палец этот импровизированный «обручальный камень».

— Это не бриллиант, — сказал он смущенно.

— Это гораздо лучше, — прошептала она, любуясь скромным подарком, который для нее был дороже всех сокровищ мира.

Они поцеловались, и этот поцелуй был печатью их союза, началом их новой, совместной жизни в этом странном, но теперь уже не таком чужом мире.

Будущее было по-прежнему неопределенным. Опасности никуда не исчезли. Но теперь они смотрели в это будущее без страха, с надеждой и уверенностью. Потому что они были вместе. Муж и жена. Гарри и Гермиона Поттер. Готовые ко всему, что приготовит для них судьба. Их любовь была их магией, их силой, их домом.

И этого было достаточно.

Годы шли, унося с собой остроту недавних ран и стирая яркость воспоминаний о мире, который когда-то был их домом. Зимы сменялись веснами, лето уступало место осени, и каждый сезон в этом диком, первозданном краю оставлял свой отпечаток на Гарри и Гермионе, на их маленьком островке цивилизации, который они с любовью и упорством строили на берегу затерянного северного озера.

Их скромная бревенчатая хижина, найденная много лет назад, неузнаваемо преобразилась. Теперь это была настоящая маленькая крепость, их убежище от сурового мира. Гарри, используя свои растущие навыки плотника и инженера поневоле, расширил ее, пристроив еще одну комнату и просторную кладовую. Вокруг хижины вырос крепкий частокол из заостренных бревен, не столько для защиты от зараженных, которых в этих отдаленных краях было немного, сколько от диких зверей и редких, но всегда опасных, незваных гостей из числа других выживших. Небольшая, но надежная сторожевая вышка, пристроенная к углу частокола, давала хороший обзор на озеро и подступы к их дому.

Огород Гермионы разросся, превратившись в настоящий маленький Эдем, где она с удивительным искусством выращивала не только овощи, но и лекарственные травы, и даже несколько кустов ягод, черенки которых она с трудом раздобыла в своих редких вылазках в заброшенные поселения. Несколько кур, которых Гарри однажды сумел поймать и приручить, обеспечивали их свежими яйцами, а пара коз, которых они выменяли у одинокого старого траппера, встреченного ими несколько лет назад, давали молоко.

Их жизнь была полна труда, но это был осмысленный труд, приносящий видимые плоды. Рассвет заставал их за работой: Гарри уходил на охоту или рыбалку, проверял силки, рубил дрова; Гермиона занималась огородом, ухаживала за скотиной, готовила еду, делала запасы. Вечера они проводили вместе, у ярко пылающего очага, читая немногочисленные книги, которые им удалось сохранить или найти, или просто разговаривая, делясь мыслями и планами, обсуждая прошедший день. Их разговоры были тихими, спокойными, полными того глубокого взаимопонимания, которое рождается только из долгих лет, прожитых бок о бок, в полной гармонии и доверии.

Они приняли свою новую жизнь. Не сразу, не без боли, но приняли. Мысли о возвращении в свой мир, когда-то бывшие единственным смыслом их существования, теперь посещали их все реже, как далекое, почти забытое эхо. Они научились находить радость в простых вещах: в теплом солнце после долгой зимы, в удачной охоте, в богатом урожае, в тихом вечере, проведенном вдвоем. Они научились ценить каждый прожитый день, каждое мгновение, проведенное вместе.

Их любовь, прошедшая через невероятные испытания, стала фундаментом их существования. Это была не та юношеская, восторженная влюбленность, которую они, возможно, испытывали когда-то. Это была глубокая, зрелая, всеобъемлющая привязанность, сотканная из уважения, нежности, заботы и бесконечной преданности. Они были не просто мужем и женой, они были партнерами, друзьями, родственными душами, неразрывно связанными общей судьбой.

Гарри часто ловил себя на мысли, что никогда в своей прежней жизни, даже в самые счастливые моменты, он не чувствовал такого внутреннего покоя, такого единения с миром и с самим собой. Здесь, вдали от пророчеств, от борьбы с Темными Лордами, от давления магического общества, он наконец-то обрел себя. Он был просто Гарри, мужчиной, который любил свою жену и строил свой дом, защищал свою семью. И этого было достаточно.

Гермиона тоже изменилась. Вечная студентка, книжный червь, она превратилась в сильную, уверенную в себе женщину, хозяйку своей судьбы. Ее ум по-прежнему был острым и пытливым, но теперь он был направлен на решение практических задач, на создание и сохранение их маленького мира. И в этой новой роли она обрела неожиданное счастье, то самое, которое не найдешь ни в одной книге.

Конечно, прошлое не отпускало их совсем. Иногда, глядя на звезды, такие же, как и в их родном мире, они вспоминали Рона, Джинни, Невилла, Полумну… Вспоминали Хогвартс, его гулкие коридоры, его тайны, его магию. Эти воспоминания вызывали тихую грусть, но уже не ту острую, разрывающую боль, что была раньше. Они научились жить с этой грустью, как живут со старым шрамом, который уже не болит, но всегда напоминает о пережитом.

Однажды, в одну из долгих зимних ночей, когда за окном бушевала метель, а в очаге весело потрескивали дрова, Гермиона достала из старой деревянной шкатулки «Осколок Иномирья». Кристалл лежал на ее ладони, тусклый, холодный, безмолвный. Уже много лет он не подавал никаких признаков жизни, с тех пор как разрушилась последняя Арка.

— Иногда я думаю… — тихо сказала она, глядя на кристалл, — был ли он проклятием или… благословением? Он отнял у нас дом, но он… он привел нас сюда. Вместе.

Гарри подошел и сел рядом, обняв ее за плечи. Он посмотрел на кристалл, потом на нее. — Я не знаю ответа, Гермиона. Но я знаю одно: если бы не он, я бы не сидел сейчас здесь, с тобой. И это… это для меня важнее всего.

Она прижалась к нему, и они долго сидели молча, глядя на огонь, каждый думая о своем, но чувствуя одно и то же — хрупкое, выстраданное, но настоящее счастье.

Шли годы. Их волосы тронула первая седина, на лицах появились новые морщинки — следы времени, трудов и переживаний. Но их глаза по-прежнему светились любовью и нежностью друг к другу. Их маленький дом на берегу озера стал настоящей крепостью, их мирком, где царили покой, гармония и любовь. Они научились не просто выживать в этом суровом мире — они научились в нем жить. По-настоящему, полной жизнью.

Они почти перестали надеяться на чудо, на возможность возвращения. Их надежды теперь были связаны с этим местом, с их домом, с их будущим здесь. Возможно, когда-нибудь, если им повезет, они встретят других хороших людей, и их уединенный уголок станет началом чего-то большего. А может быть, они так и проживут здесь, вдвоем, до конца своих дней, вдали от безумия разрушенного мира. И это тоже будет хорошая жизнь.

Однажды, поздней осенью, когда небо было затянуто тяжелыми свинцовыми тучами, предвещавшими первый снег, произошло нечто странное. Гарри и Гермиона были в лесу, собирали последние грибы и ягоды перед наступлением зимы. Ветер усиливался, деревья скрипели и стонали, создавая жутковатую, тревожную атмосферу.

Внезапно воздух вокруг них как будто загустел, наэлектризовался. Послышался тихий, низкий гул, похожий на тот, что они слышали у Арок, но гораздо слабее, едва уловимый. Волосы на их руках встали дыбом.

Они переглянулись, их сердца учащенно забились. Что это?

Гарри инстинктивно потянулся к ножу на поясе, Гермиона напряженно вслушивалась, пытаясь определить источник звука.

И тут она увидела это. В старой деревянной шкатулке, которую она всегда носила с собой в рюкзаке, «Осколок Иномирья»… светился. Неярко, едва заметно, но он определенно испускал слабое, пульсирующее голубоватое сияние, какого они не видели уже много-много лет. С тех самых пор, как он открывал им путь через Арки.

— Гарри… — прошептала она, ее голос дрожал. Она достала шкатулку, открыла ее. Кристалл лежал на подкладке из мха, и его слабое свечение отражалось в ее расширенных от удивления глазах.

Гарри подошел ближе, не веря своим глазам. Кристалл не просто светился. Он вибрировал. Едва заметно, но ощутимо. И гул… он исходил от него.

— Что… что это значит? — пробормотал Гарри, его разум отказывался принимать увиденное. После стольких лет молчания… почему сейчас?

Гермиона осторожно взяла кристалл в руки. Он был теплым. Не горячим, как раньше, при контакте с Арками, а просто теплым, живым. И его свечение… оно было направлено. Слабый луч, почти невидимый в дневном свете, указывал куда-то на север, в глубь леса, туда, где начинались самые дикие, неисследованные территории.

Они стояли, оцепенев, глядя на оживший артефакт. Что это было? Новый сбой? Случайная флуктуация? Или… или что-то еще?

Гермиона подняла глаза на Гарри. В ее взгляде смешались страх, неверие и… крошечная, почти угасшая, но внезапно вспыхнувшая искорка надежды. Той самой надежды, которую они так долго пытались похоронить.

— Он… он что-то чувствует, Гарри, — прошептала она. — Что-то там. На севере.

Это не была Арка. Они бы это поняли. Реакция кристалла была другой, более слабой, более… вопросительной. Словно он сам не был уверен, но что-то притягивало его, звало.

Ветер завывал в верхушках деревьев, принося с собой первые снежинки. Зима была на пороге. Их дом, их запасы, их налаженная жизнь — все это было здесь, рядом. Рисковать всем этим ради призрачной, непонятной надежды? После всего, что они пережили?

Но взгляд, которым они обменялись, говорил о многом. Они прожили здесь много лет. Они обрели покой, любовь, свой дом. Они приняли свою судьбу. Но где-то в самой глубине их душ, под слоями смирения и усталости, все еще жила та самая искра, которая когда-то заставляла их сражаться с Темными Лордами и пересекать вселенные. Искра искателей, первооткрывателей, людей, которые никогда не сдаются.

Гарри посмотрел на север, куда указывал слабый луч света от кристалла. Затем он посмотрел на Гермиону. На ее лице отражалась та же смесь сомнений и зарождающегося азарта, которую он чувствовал сам.

Он не знал, что ждет их там. Возможно, ничего. Возможно, новая опасность. А возможно… возможно, это был шанс. Не обязательно шанс вернуться домой. Может быть, шанс узнать что-то новое об этом мире, об артефакте, о самих себе. Или, кто знает, может быть, это был первый, едва заметный шаг на долгом, невероятном пути, который однажды… однажды все-таки приведет их обратно.

Он улыбнулся ей — той самой улыбкой, которая всегда появлялась на его лице перед лицом нового, неизвестного приключения.

— Ну что, Гермиона? — сказал он, и в его голосе прозвучали знакомые, давно забытые нотки. — Готова к еще одному маленькому путешествию?

Она посмотрела на кристалл в своей руке, затем на него. И ее ответная улыбка была ярче любого огня.

Путь домой, возможно, был все еще закрыт. Но путь вперед… он всегда был открыт для тех, у кого хватало смелости по нему пойти. И Гарри с Гермионой, как всегда, были готовы сделать этот шаг. Вместе.