По ту сторону дневника (джен)

Большой Зал гудел, как растревоженный улей. Сотни студентов, одетых в цвета своих факультетов, обменивались летними новостями, смеялись и с любопытством поглядывали на преподавательский стол. Джинни сидела за гриффиндорским столом, затерявшись среди своих однокурсников. Но она не участвовала в общем веселье. Она была на работе.

Ее взгляд был прикован к троице, сидевшей чуть дальше. Гарри, Гермиона и Рон. Инцидент в поезде нарушил привычный порядок вещей. Рон, казалось, все еще не мог прийти в себя от ее дерзости и теперь сидел насупившись, бросая косые взгляды то на Гарри, то на нее. Гарри и Гермиона, наоборот, сидели ближе друг к другу, чем обычно, и о чем-то тихо переговаривались. Гермиона то и дело поглядывала на Джинни с выражением, в котором смешались сочувствие, восхищение и тревога.

Джинни знала: фундамент заложен. Теперь нужно было начинать строительство. Ее миссия — «Гармония», как она ее для себя называла, — требовала не грубой силы, а тонкой, кропотливой работы. Она должна была стать архитектором их отношений, незаметно убирая препятствия и возводя мосты. И главным препятствием, массивной, неуклюжей глыбой на их пути, был Рон.

Ее тактика была простой, но, как она надеялась, эффективной. Она не собиралась настраивать Гарри и Гермиоону против Рона. Это было бы грубо и могло привести к обратному результату. Вместо этого она решила изолировать Рона, используя его же собственные недостатки: лень, зависть и нежелание прилагать усилия.

План начал претворяться в жизнь уже на следующий день, с первым же расписанием уроков. Третьекурсникам добавили новые предметы, и объем домашних заданий вырос многократно. Для Гермионы это было вызовом, для Гарри — необходимостью, а для Рона — сущим наказанием.

Вечером, когда гриффиндорская гостиная наполнилась учениками, корпевшими над пергаментами, Джинни выбрала момент. Она подошла к столику, где расположилась троица.

— Привет, — тихо сказала она, обращаясь ко всем, но глядя в основном на Гермиону. — Не помешаю?

— Конечно, нет, Джинни, садись, — тут же отозвалась Гермиона, отодвигая стопку книг, чтобы освободить ей место. Гарри ободряюще улыбнулся. Рон лишь неопределенно хмыкнул.

Джинни села рядом с Гермионой, разложив свои учебники по Травологии. Некоторое время она молча делала вид, что читает, давая им привыкнуть к своему присутствию.

— Ужасно сложное задание по трансфигурации, — наконец пожаловалась Гермиона, массируя виски. — Профессор МакГонагалл хочет, чтобы мы подробно описали анимагический процесс. Целых два свитка!

— Ага, она совсем сдурела, — тут же подхватил Рон, с отвращением глядя на свой пустой пергамент. — Кому вообще нужно превращаться в животное? Глупость какая-то. Гарри, может, ну ее, эту домашку? Сыграем в шахматы?

Гарри колебался. Перспектива сыграть в шахматы была куда заманчивее, чем корпеть над эссе.

И тут Джинни нанесла первый удар.

— Я думаю, это очень интересно, — тихо, но отчетливо произнесла она. Все взгляды обратились к ней. — Представляете, какая это свобода? Стать птицей и летать, где захочешь. Или рыбой, чтобы исследовать Черное озеро. Это же не просто магия, это… другой способ видеть мир.

Она говорила это, глядя не на Рона, а на Гарри. Она знала о его мечте летать, о его любви к свободе, которую он так ценил, вырываясь от Дурслей. Она била точно в цель.

Гарри задумался.

— А ведь и правда… Я как-то не думал об этом с такой стороны.

— Вот именно! — с энтузиазмом подхватила Гермиона, благодарно посмотрев на Джинни. — Анимагия — это невероятно сложная и тонкая отрасль магии! Требует огромной дисциплины!

Разговор потек в новом русле. Гарри и Гермиона, вдохновленные новой идеей, начали обсуждать, в кого бы они хотели превратиться. Рон остался за бортом этого интеллектуального диалога. Для него анимагия так и осталась «глупостью». Скучая, он еще некоторое время потыкал пером в чернильницу, а потом, пробормотав что-то о том, что ему нужно «проведать Фреда и Джорджа», ушел, оставив Гарри и Гермиону наедине. Ну, почти наедине. Джинни осталась с ними, но она была тихим, ненавязчивым фоном, лишь изредка вставляя реплики, которые направляли их разговор в нужное русло. Она создала для них комфортное пространство для общения, из которого Рон сам себя исключил.

Этот прием она повторяла снова и снова.

Когда они получали сложное задание по Зельеварению, а Рон начинал ныть, что Снейп все равно поставит ему «Тролль», Джинни «случайно» находила в библиотеке дополнительную книгу с более понятными разъяснениями и подсовывала ее Гермионе, говоря: «Смотри, что я нашла! Может, это поможет Гарри? У него же Снейп вечно все из котла выливает». Она делала акцент на помощи Гарри, но фактически давала инструмент Гермионе, укрепляя ее роль наставницы и помощницы. Гарри был благодарен, Гермиона чувствовала свою значимость, а Рон, которому тоже предлагали помощь, лишь отмахивался: «Да ну, еще и лишнюю книгу читать».

Она стала доверенным лицом Гермионы. Девушка, привыкшая к тому, что Рон обесценивает ее увлечение учебой, а Гарри просто принимает его как данность, нашла в лице Джинни восторженного и понимающего слушателя.

Однажды вечером, после особенно тяжелого дня, Гермиона жаловалась Джинни на свою загруженность из-за Маховика Времени, о котором, разумеется, никто, кроме нее и Джинни, не знал. Они сидели в укромном уголке у окна в гостиной.

— Я так устала, Джинни, — шептала Гермиона, ее глаза были красными от недосыпа. — Я ничего не успеваю. Рон говорит, что я сама виновата, набрала кучу предметов. Он не понимает! Я хочу знать все!

Джинни взяла ее за руку. Ее прикосновение было теплым и успокаивающим.

— Он не понимает, потому что он другой, — мягко сказала она. — Рон — хороший парень, но он… простой. Как шахматная партия. Ходы предсказуемы. А ты — как целый трактат по высшим чарам. Сложная, многоуровневая, и чтобы понять тебя, нужно приложить усилия.

Гермиона шмыгнула носом, но на ее губах появилась слабая улыбка.

— Красивое сравнение.

— Это правда, — кивнула Джинни. — И знаешь что? Таким, как Рон, сложные трактаты кажутся скучными. Они предпочитают простые правила. А вот такие, как Гарри… он сам непростой. Он ищет ответы. И мне кажется, он… — Джинни сделала многозначительную паузу, — …он начинает понимать, что все ответы есть в тебе.

Гермиона густо покраснела.

— Что ты такое говоришь! Мы просто друзья!

— Друзья, — согласилась Джинни, невинно глядя на нее. — Но дружба бывает разной. Ваша — особенная. Вы как две половинки одного целого. Он — сердце и отвага. Ты — мозг и душа. А Рон… Рон — это аппетит. Тоже важно, конечно, но…

Она не закончила, предоставив Гермионе самой додумать эту мысль. Джинни не очерняла Рона, не называла его плохим. Она просто показывала его место в этой структуре. И место это было явно не в центре.

Для Рона она тоже нашла подход. Джинни не спорила с ним, не упрекала. Наоборот, она с ним… соглашалась.

— Опять эта нудятина по истории магии? — жаловался он, когда они шли на урок профессора Биннса.

— Ужас, — кивала Джинни с самым сочувствующим видом. — И не говори. Лучше бы на квиддич сходить.

— Гермиона опять засела в библиотеке с Гарри, — ворчал он, когда оставался один.

— Да, они такие серьезные, — вздыхала Джинни. — Иногда с ними бывает так скучно, правда? Не то что с тобой, Фредом и Джорджем. С вами всегда весело.

Она подпитывала его лень и его недовольство, но делала это под видом сочувствия и понимания. Джинни тонко льстила ему, противопоставляя его «веселый и легкий» характер «занудству» Гарри и Гермионы. В результате Рон все больше времени проводил с близнецами или другими гриффиндорцами, играя в плюй-камни и обсуждая квиддич. Он отдалялся от своих друзей, но делал это по собственной воле, будучи уверенным, что это его выбор, потому что они стали «слишком скучными». Он даже не замечал, что его изоляцию тщательно срежиссировали.

Гарри, тем временем, все больше ценил общество своих друзей, которые остались. Без постоянного нытья и отвлекающих маневров Рона, их занятия в библиотеке стали гораздо продуктивнее. Они не просто делали уроки. Они начали по-настоящему разговаривать. Гарри рассказывал Гермионе о Дурслях, чего никогда не делал при Роне, боясь его бестактных комментариев. Гермиона делилась с ним своими страхами по поводу своего происхождения. Их связь крепла с каждым днем.

Джинни наблюдала за этим, как садовник, ухаживающий за редким и ценным растением. Она вовремя «пропалывала сорняки» (отвлекала Рона), «поливала» (подбрасывала Гарри и Гермионе темы для разговоров или поводы для совместной работы) и «удобряла почву» (хвалила их друг перед другом).

Однажды вечером, сидя в библиотеке, она стала свидетельницей знаковой сцены. Гарри и Гермиона работали над эссе для Люпина.

— Я ничего не понимаю в этих лунных циклах для оборотней, — со вздохом сказал Гарри, ероша волосы.

— Все просто, смотри, — Гермиона придвинулась к нему ближе, их плечи почти соприкасались. Она начала чертить на запасном куске пергамента схему. — Вот полнолуние. Активность возрастает за три дня до…

Рядом за столом сидел Рон. Он тоже должен был писать это эссе. Но вместо этого он строил карточный домик из вкладышей от шоколадных лягушек. Домик развалился. Рон с досадой стукнул кулаком по столу. Гарри и Гермиона вздрогнули и подняли на него глаза.

— Что вы на меня уставились? — огрызнулся Рон. — Занимайтесь своей ботаникой. У меня есть дела поважнее.

Он встал и ушел, громко хлопнув дверью библиотеки. Мадам Пинс испепелила его взглядом.

Гарри и Гермиона переглянулись. В их взглядах читалось одно и то же: смесь недоумения, досады и… облегчения.

Джинни, сидевшая за соседним стеллажом и делавшая вид, что ищет книгу, едва заметно улыбнулась. Архитектура — это искусство организации пространства. Она просто помогла каждому найти свое место. И место Рона, очевидно, было где-то за пределами этой комнаты. За пределами их мира.

Она знала, что ее методы были манипулятивными и, возможно, жестокими по отношению к Рону. Но на кону стояло слишком много. На кону стояло будущее, в котором Гарри не будет один, в котором у него будет не просто верный, но и равный ему по силе духа и интеллекта партнер. На кону стояла настоящая, крепкая Гармония, способная противостоять тьме.

А ради такой цели она была готова стать теневым архитектором, чье имя никогда не появится в титрах этой великой истории. Она была согласна на эту роль.