Cоберись, соберись и начни всё сначала (гет)

В пятницу наступает очередь Джинни присоединиться к сёстрам. Они снова здесь, как на похоронах Фреда. Этого она никак не ожидала. Глупо, конечно, во многих отношениях.

«Салон» никогда не был просто местом. Это сестринство, и Хогвартс лишь его малая часть. Она всё равно готова была сделать что угодно для этих девушек, и они были рядом, чтобы показать, что тоже готовы.

Теперь пришло время попрощаться с одной из сестёр.

Похороны Кэролайн, безусловно, самые пышные из всех, на которых Джинни когда-либо бывала, и она не может отделаться от мысли, как бы всё это раздражало саму Кэролайн.

«Видела бы ты, во что одета твоя тётя, — думает Джинни. — Это какой-то кошмар».

Она представляет, как Кэролайн закатывает глаза и говорит что-то едкое: «Да что ты знаешь о моде, Уизли? Хотя… перьев и правда могло быть побольше. Перьев никогда не бывает слишком много».

Джинни прикусывает губу, заставляя себя сосредоточиться на церемонии. Речи. Ритуалы. Наконец всё подходит к концу, и семья выходит первой.

Астория следует за ними. Проходя мимо Джинни, она вдруг останавливается.

— Это должна была быть ты, — говорит она со слезами на лице.

Джинни чувствует, как стоящие по обе стороны Тилли и Никола вздрагивают от ненависти, прозвучавшей в голосе Астории.

Джинни лишь кивает.

— Возможно, — признаёт она.

Только вот война не имеет сослагательного наклонения. Война это всегда о том, что есть.

Шагнув вперёд, она подхватывает Асторию под локоть.

— Если ненависть ко мне хоть немного облегчит тебе жизнь, то можешь ненавидеть.

Лицо Астории каменеет. Она вырывает руку и уходит. Джинни бросает взгляд на Гестию и Флору, слегка кивает им, и они тут же следуют за Асторией, вставая по обе стороны от неё.

— Джинни... — произносит Тилли, касаясь её руки.

— Ты сделала всё, что могла, — говорит Антония.

Но её там не было. Она не знает.

— В любом случае, — Джинни пожимает плечами, — дело уже сделано, не так ли?

Тилли и Антония переглядываются.

* * *

Гарри водит вилкой по тарелке, поглядывая через стол на Джинни.

Сегодня она была на похоронах одной из своих однокурсниц из Слизерина. Сказала семье, что хочет пойти одна. Она молчала, но это не новость. Похоже, молчание стало её нормой. По крайней мере, сейчас она здесь, а не прячется за запертой дверью своей комнаты, где провела столько времени. Правда, теперь она редко разговаривает.

Гарри надоело видеть её в одной и той же чёртовой синей мантии и с волосами, стянутыми в такой тугой пучок, что это выглядит очень болезненно.

— Кто завтра на очереди?

Гарри отрывает взгляд от Джинни и смотрит на Рона.

Рон всё чаще прибегает к чёрному юмору, пока неделя тянется томительно медленно: они с трудом переживают одни похороны за другими, продираются сквозь неловкие чаепития и свежее горе, не имея при этом никаких ответов.

Миссис Уизли бросает на Рона укоризненный взгляд, но Гермиона лишь касается его руки и тихо произносит его имя.

— Профессор Снейп, — отвечает Гарри.

Он один из последних. Наверное, Кингсли потребовалось немало времени, чтобы убедить людей, что он вообще достоин нормального погребения.

— Я пойду, — внезапно объявляет Джинни, нарушая затянувшееся молчание.

Все смотрят на неё.

Она чуть-чуть приподнимает подбородок.

— Я не говорю, что кто-то ещё должен идти. Но я пойду.

— Тогда мы тоже пойдем, — поддерживает Билл, сжимая её пальцы.

Джинни кивает, затем убирает руку и возвращается к еде.

* * *

Северуса Снейпа хоронят на территории Хогвартса.

Джинни не может сказать точно, сколько вообще людей захотят прийти. В основном это оставшиеся преподаватели и семья Уизли. Ни одного Снейпа, никаких родственников. Только небольшая группа людей, которые не могли честно сказать, что действительно его знали.

Никаких запланированных церемоний или пышных траурных речей. МакГонагалл стоит перед ними со слегка озадаченным и смущённым видом. Она перечисляет его достижения, упоминает о том, как долго он преподавал в Хогвартсе, и что сам учился здесь же.

Всё это звучит безлично, отстранённо и безжизненно.

— Здесь он жил, и здесь умер. Здесь ему самое место, — заканчивает МакГонагалл, поджимая губы.

Джинни гадает, пытается ли она оправдаться перед ними или только перед собой.

Неудивительно, что никто не знает, что сказать. Кто из них мог бы честно утверждать, что по-настоящему знал его? У каждого были лишь кусочки, обрывки и крупицы. Невозможно было понять, что из этого правда, а что ложь. Осталась лишь куча вопросов и камень в земле.

Гарри поднимается со стула. МакГонагалл бросает на него удивлённый взгляд.

— Можно мне кое-что сказать?

— Конечно, — отвечает она, садясь на место.

Гарри выходит вперёд, останавливаясь перед собравшимися. Он выглядит чуть смущённым, но полным решимости.

— Не секрет, что у меня были сложные отношения с профессором Снейпом. Но дело в том, что он многим рисковал. Без него мы бы не смогли сделать то, что сделали. — Он пожимает плечами. — Он был одним из нас.

Взглянув на могилу, Гарри застывает, будто подбирая слова, не на самом деле просто не знает, что еще можно добавить.

Наконец, он оборачивается к МакГонагалл:

— Вот это я и хотел сказать.

— Спасибо, Поттер, — кивает она и обращается к остальным: — В Большом зале накрыты лёгкие закуски, если кто-то хочет.

Люди поднимаются и молча направляются обратно к замку.

Джинни остаётся на месте. Подняв взгляд на на родителей, она спрашивает:

— Как думаете, я могу... побыть здесь ещё минутку?

Они кивают.

— Мы будем ждать в Большом зале, — добавляет Молли, целуя её в лоб. — Как будешь готова, встретимся там.

Лишь откинувшись на спинку стула, Джинни замечает, что Гарри всё ещё стоит у надгробия. Гермиона и Рон что-то тихо ему говорят, и через мгновение он кивает. Рон и Гермиона направляются к замку вместе с остальными, оставляя его одного.

Гарри прячет руки в карманы, опустив голову, и сутулится. Она даже не пытается угадать, о чём он может думать, стоя у могилы человека, которого ненавидел. Человека, которому обязан всем.

Джинни помнит, каково было слышать, как Гарри выкладывал ей всё, что Снейп сделал для Ордена, насколько запутанными были его ложь и ухищрения. Эти истории словно кусочки пазла складывались в единую картину. Единственное, в чём она до сих пор не уверена, — это чего он надеялся добиться, так упорно её обучая. Была ли это защита? Или попытка снабдить её инструментами для выживания? Или это было нарциссическое желание переделать её по своему образу и подобию?

Она снова смотрит на могилу, понимая, что скорее всего так никогда и не узнает ответа. И, может быть, его намерения не имеют значения.

Гарри всё ещё не двигается. Ей вдруг представляется, как он сидит в темноте у окна, глядя на пустую дорожку перед домом, пока весь мир вокруг спит.

Поднявшись на ноги, она подходит к нему и останавливается рядом.

— Привет.

Он смотрит на неё с лёгким удивлением.

— Привет.

Оба снова переводят взгляд на могилу.

— Мне до сих пор трудно полностью простить его, — спустя некоторое время произносит Гарри, словно каждое слово даётся ему с трудом и причиняет боль.

— А тебе это нужно?

Гарри хмурится, поворачиваясь к ней.

— Он не был Пожирателем смерти.

Джинни встречается с ним взглядом.

— Разве он не был? По крайней мере, в самом начале?

Гарри слегка морщится, не в силах с этим поспорить.

Джинни и без легилименции знала, что в Снейпе жила ненависть, которую никакое самопожертвование или правильные решения не могли полностью искоренить. Притворяться, что это было не так и идеализировать его задним числом, казалось нечестным.

Он заслуживает того, чтобы его помнили таким, каким он был. Хорошим, плохим, сложным, запутанным. Всяким сразу.

— Он оказался на нашей стороне, — упрямо повторяет Гарри.

Джинни знает, что ему всегда тяжело было мириться с серыми зонами. Боль ему причиняли не только Пожиратели смерти. Он должен понимать, что в мире полно людей, которые способны поступать неправильно.

Рано или поздно всех настигнет расплата.

Она снова смотрит на могилу.

— Иногда для хороших дел нужны плохие люди.

Гарри снова поворачивается к ней, и его взгляд скользит по её коже. По какой-то причине она не может заставить себя посмотреть ему в глаза.

— Он был бессердечным. — Она замолкает, вспоминая всё, что узнала о нём. — Или скорее достаточно бессердечным, чтобы стать очень полезным инструментом.

Для Волдеморта. Для Дамблдора.

И Снейп это знал, думает она. Знал — и всё равно сделал. Она не может понять, лучше это или хуже.

Краем глаза она замечает, как каменеет лицо Гарри, и задумывается, а не считал ли он себя когда-нибудь таким же — инструментом, который можно использовать. Для войны. Министерством. Орденом. Но больше всего — Дамблдором.

Но точно не потому, что он бессердечен.

— Тебе не нужно его прощать, — говорит она.

Гарри поджимает губы.

— Он, наверное, и сам бы этого не хотел.

Джинни не так уверена, но теперь она всё более ясно начинает понимать, что знала совсем другого Снейпа.

— Но я всё равно могу быть ему благодарен, — продолжает Гарри, расправляя плечи. — За то, что пытался спасти мою мать. За то, что защищал меня, даже когда я не знал об этом. За то, что рисковал ради Ордена.

— Конечно.

Она обхватывает себя руками, прислушиваясь к ровному шума озера, бьющегося о берег вдалеке.

— Он защищал и меня, — признаётся она. — Насколько мог. Теперь я это понимаю.

Даже если она сомневается, что когда-нибудь узнает почему.

Гарри наклоняется к ней, едва касаясь плеча.

— Тогда я буду ему благодарен и за это.

Джинни знает, что должна посмотреть на него и улыбнуться, должна почувствовать, как в груди разгорается что-то тёплое и утешительное, но внутри лишь холодный, пустой колодец.

Превратившись в того, каким он был нужен, Снейп стал жёстким и жестоким. Возможно, теперь она такая же.

Она просто не может знать этого наверняка.

— Гарри?

Оба оборачиваются одновременно и видят Кингсли, стоящего неподалёку. Джинни чувствует, как Гарри сразу же напрягается.

— Не возражаешь, если я заберу Гарри на пару слов? — спрашивает Кингсли.

Он дарит Джинни учтивую улыбку, но при этом ясно даёт понять, что её участие в предстоящем разговоре нежелательно.

Гарри хмурится, явно чем-то недовольный.

— Давай, иди, — говорит Джинни ему. — Думаю, я ещё побуду здесь несколько минут, если ты не против.

— Ты уверена? — спрашивает он, и это звучит так, будто он вполне готов отшить министра магии, если она попросит.

— Да, уверена. Увидимся позже. — Она кивает Кингсли: — Министр.

Тот улыбается в ответ:

— Джинни.

Гарри ещё мгновение стоит на месте, упрямо не двигаясь, но потом, едва слышно вздохнув, подходит и встаёт рядом с Кингсли.

Они медленно направляются к замку. Гарри держится напряжённо, а Кингсли слегка наклоняется и говорит что-то, что явно ему не по душе. Джинни провожает их взглядом, пока они не пересекают лужайку.

Когда их силуэты скрываются за массивными дверьми Хогвартса, она снова смотрит на простое надгробие среди травы. Протянув руку, медленно проводит пальцами по прохладному краю.

— Прощайте, сэр, — говорит она. — Обещаю не забывать, чему вы меня научили.

По крайней мере, это она ему должна.

Джинни задерживается ещё немного, а потом всё-таки поворачивает к замку. Поднимаясь по склону, постепенно сбавляет шаг. Чем ближе к массивным стенам, тем медленнее идёт, пока совсем не останавливается.

— Продолжай идти, — шепчет она себе под нос, думая о семье, что ждёт её внутри. О людях, которым она нужна. Им нужно, чтобы она была сильной.

Но, Мерлин, внутри разрастается острая, жгучая паника, и кажется, будто камни смыкаются над ней, и она просто знает, что не справится.

Она не может туда войти.

— Это всего лишь здание, — говорит она вслух, но, Мерлин, это совсем не так.

Когда дышать становится невозможно, она разворачивается спиной к замку и смотрит вниз на извивающуюся тропинку.

Может, просто вернуться в Хогсмид пешком? Подождать там всех.

— Джинни?

Она не оборачивается.

Билл обходит её и встаёт спереди.

— Ты в порядке? Мама спрашивает, куда ты пропала.

— Не думаю, что смогу, — хрипло произносит она.

— Что?

— Зайти туда.

Он снова бросает взгляд на замок.

— Я просто... — Она качает головой. — Я не могу.

— Эй, — тихо говорит Билл, касаясь её руки. — Тебе не обязательно это делать.

Она кивает, стараясь восстановить нормальное дыхание.

— Я пойду с тобой в Хогсмид, — решает он. — Дай-ка только предупрежу маму с папой.

— Не говори им, что я... — Она не знает, что имеет в виду. Не говорить им, как ей страшно? Что она боится здания?

— Джин, — говорит Билл. — Ничего страшного. Это не проблема.

— Пожалуйста, — вырывается у неё, и она ненавидит эту мольбу в голосе.

— Ладно. Хорошо. Я сейчас вернусь.

Она пытается подождать, но ноги сами несут её прочь, всё дальше вниз по тропинке. Когда Билл догоняет, она уже почти снова может дышать.

И всё равно не в силах обернуться.

* * *

Гарри оглядывается и видит, что Джинни стоит у надгробия Снейпа.

Появление Кингсли раздражает его по многим причинам, но больше всего — потому что Джинни впервые заговорила с ним по-настоящему с тех пор, как он вернулся.

— Жаль, что не могу остаться на обед, — говорит Кингсли. — У нас там всё ещё… сложно.

— Ладно, — коротко отвечает Гарри, наконец, переключая всё своё внимание на идущего рядом человека.

— Я хотел бы заглянуть сегодня вечером в Нору и поговорить с тобой, если ты не против, — продолжает тот.

Они входят в тень холла. Гермиона и Рон ждут его у входа в Большой зал; при виде Гарри с Кингсли они переглядываются. Все знали, что он не сможет избегать этого разговора вечно.

— Конечно, — кивает он.

Гарри знает, что Кингсли хороший человек. Знает, что тот действительно хочет что-то изменить. Но ему трудно поверить, что это вообще возможно. Он отнюдь не первый министр, который подходит к нему с чем-то подобным.

Кингсли ободряюще улыбается.

— Спасибо. Увидимся вечером.

К тому моменту, как Рон и Гермиона добираются до них, Кингсли уже успел исчезнуть.

— Всё в порядке, — успокаивает Гарри, едва заметив, как Гермиона уже открывает рот, чтобы начать допрос.

Втроём они заходят в Большой зал.

В отличие от большинства других похорон, на которых бывал Гарри, здесь нет ни поминок, ни бесконечных часов воспоминаний, историй и слёз. Только тихий обед во всё ещё наполовину разрушенном замке.

Гарри ловит себя на том, что то и дело бросает взгляд на дверной проём, понимая, что ищет Джинни.

— Пойду проверю, как она, — говорит Билл и поднимается из-за стола.

Проходит немного времени, как он возвращается один.

— Я сам отведу Джинни домой, — сообщает он.

— Всё в порядке? — встревоженно спрашивает миссис Уизли.

— Да, — отвечает Билл с беспечной улыбкой. — Она просто хочет навестить друга.

Гарри думает, что, скорее всего, это Бёрк.

Наконец, бесконечно долгий обед подходит к концу, когда появляется запыхавшийся Хагрид и сразу же направляется к МакГонагалл.

— Они заметили в лесу великана, — говорит он, слегка отдышавшись.

— Поняла, — отвечает МакГонагалл, поднимаясь из-за стола. — Я отправлю записку министру Шеклболту.

Хагрид хмурится.

— Нельзя так долго тянуть. Мы и сами с этим разберёмся.

МакГонагалл поджимает губы.

— У нас нет людей, чтобы прочёсывать Запретный лес. Мы даже не знаем, кто там укрылся. Я не намерена рисковать новыми учениками. Пока Кингсли не решит, что стоит направить туда авроров, пусть кентавры сами вершат правосудие.

— Но, Минерва, — возражает Хагрид, — вы же знаете, что сделают кентавры.

Убьют великана, без сомнения.

МакГонагалл вздёргивает подбородок.

— Я приняла решение, Хагрид.

Он больше не спорит, но выглядит удручённым. Окинув взглядом зал, замечает Гарри, Рона и Гермиону, слабо им улыбается и уходит.

Гарри смотрит на свой почти нетронутый обед, потом резко вскакивает.

— Увидимся позже, — бросает он Рону и Гермионе, не дожидаясь ответа.

Он спешит за Хагридом и догоняет его уже у дверей.

— Я пойду с тобой.

— Что?

— В лес.

На лице Хагрида проступает искреннее облегчение.

— Спасибо, Гарри.

Они быстро пересекают лужайку и минуют палаточный лагерь, всё ещё раскинувшийся вниз по склону.

На краю леса по шее Гарри скатывается холодная капля пота. Он вдруг понимает, что вполне возможно пошёл сюда не только ради помощи, но и чтобы доказать самому себе, что всё ещё способен на это.

И они заходят вглубь Запретного леса.

* * *

Гарри и Хагрид бродят по лесу почти три часа и за всё это время находят лишь редкие следы великана — сломанные ветви да содранную кору на деревьях. Гарри честно признаётся себе, что, наверное, это и к лучшему.

Когда он наконец возвращается в Нору, нервы у него на пределе, а усталость наваливается такой тяжестью, что он едва держится на ногах.

Учитывая, насколько уже поздно, Гарри не слишком удивляется, увидев Кингсли, спокойно ожидающего его на кухне.

— Вот ты где, — шипит Гермиона, затаскивая его внутрь.

— Хагриду нужна была помощь… кое с чем.

— Что? — восклицает она резче, чем он ожидал, и Гарри так и не понимает, из-за чего именно: из-за того, что он исчез, или из-за того, что заставил министра ждать.

— Извините, — говорит он, взглянув на Кингсли.

— Всё в порядке, — отвечает тот, поднимаясь. — Пойдём…

Он кивком указывает в сторону гостиной. Гарри скрещивает руки на груди.

— Можем остаться здесь?

Мистер и миссис Уизли переглядываются.

— Мы можем пойти... — начинает было мистер Уизли.

Гарри смотрит на него.

— Мне бы очень хотелось, чтобы вы остались.

Затем бросает короткий взгляд на Рона и Гермиону; те, не говоря ни слова, опускаются обратно на стулья.

Кингсли переводит взгляд на мистера и миссис Уизли.

— Конечно.

Гарри садится рядом с Роном.

— Теперь всё под контролем, — говорит Кингсли, — но я бы все равно хотел, чтобы ты зашёл в Министерство и рассказал всё. Будет всего несколько человек: глава Управления магического правопорядка, председатель Визенгамота, несколько секретарей. Артур тоже будет там в качестве главы Управления по связям с магглами.

Это один из первых отделов, реорганизованных после падения Волдеморта. Когда-то это был Комитет по регистрации магглов.

Гарри смертельно устал. Неделя тянулась бесконечно, сплошь наполненная смертью людей, лицами раненых и теми, кто всё ещё ждал от него ответов. И это, пожалуй, даже хуже, чем сами похороны. Он сделал всё, о чём его когда-либо просили, даже умер. Но сил больше нет. И начинает казаться, что конца этому не будет. Никогда.

— Вы приказываете? — спрашивает он, и в его голосе слышны нотки воинственности.

— Гарри... — мягко, но с предупреждением говорит мистер Уизли, словно напоминая, с кем он разговаривает.

Но Кингсли просто поднимает руку.

Фадж или Скримджер были бы возмущены, если бы с ними так обошёлся какой-то мальчишка. Но, в отличие от Кингсли, они никогда не стали бы вести подобные разговоры при всех. Нет, они бы загнали его в тесный кабинет и начали бы давить.

Гарри надоело, что взрослые пытаются запугать его и заставить подчиниться.

Кингсли лишь спокойно смотрит на него.

— Я спрашиваю.

Гарри не уверен, что верит в это. Кингсли, кажется, это понимает, потому что улыбается:

— Дамблдор сказал нам доверять тебе и оказался прав. Я этого не забыл.

Гарри выдыхает, напоминая себе, что Кингсли ничем не заслужил его недоверия. И всё же… Он опускает взгляд на колени:

— Можно мне подумать?

Кингсли кивает, откидываясь на спинку стула:

— Конечно. Просто пришли сову, когда решишь.

— Спасибо, министр, — быстро говорит Гермиона, явно пытаясь разрядить обстановку.

Он улыбается.

— А теперь я оставлю вас всех ужинать.

Миссис Уизли трогает его за плечо.

— Почему бы тебе не остаться? Еды у нас и так более чем достаточно.

Он пытается возражать.

— Оставайтесь, — говорит Гарри. — Если у вас есть время.

Кингсли задерживает на нём взгляд.

— Хорошо.

Гарри не знает точно, проверяет ли он его или ещё что-то в таком роде, но Кингсли не давит и не продолжает разговор. Вместо этого он переключается на непринуждённую беседу с Артуром и Биллом, когда они появляются на кухне.

Джинни тоже спускается к ужину, правда, выглядит чересчур бледной. Гарри хмурится, пытаясь понять, не случилось ли чего с Бёрком. Она почти не поднимает глаз от тарелки и почти не смотрит на него, и Гарри начинает сомневаться, не было ли её присутствие у могилы Снейпа плодом его воображения.

Вскоре Кингсли поднимается.

— Спасибо за чудесный ужин. Давненько у меня не было времени вот так просто посидеть.

— Тобиас Бёрк, — неожиданно для самого себя произносит Гарри.

Краем глаза он замечает, как Джинни резко вскидывает голову.

Кингсли застывает.

— А что с ним?

— Его поместили в Мунго.

— Да. Его опознали как Пожирателя смерти.

— Это не так, — резко бросает Джинни, и её хрипловатый голос звучит настолько яростно, что Гарри понимает, что с момента своего возвращения не слышал от неё столько эмоций.

Кингсли бросает на неё внимательный взгляд, потом снова поворачивается к Гарри:

— В стране всё ещё царит хаос. Многие люди не чувствуют себя в безопасности. Мы обязаны действовать осторожно.

— Понимаю, — говорит Гарри. — Правда, понимаю. Но также важно… не повторять старых ошибок. Разве не так?

Вот оно, то самое настоящее испытание. Он вспоминает Стэна Шанпайка и чувствует, как вопрос обретает вес. Отличается ли Кингсли от своих предшественников? Может ли быть другим?

— Ответ «позже» тебя же не устроит? — тихо спрашивает тот, вглядываясь в него.

Гарри пожимает плечами.

— Лучше начинать так, как собираемся продолжать.

Он не сказал вслух, что его готовность сотрудничать зависит от этого вопроса, но уверен, что Кингсли и так всё понял.

— Посмотрю, что можно сделать.

Когда Кингсли уходит, Билл усмехается:

— Ты превратился в настоящего политика, Гарри.

Вот уж точно для него это не комплимент.

* * *

— В любом случае, это риск, — говорит Гермиона, расхаживая по тесной комнате Рона. — С другой стороны, он всё же министр.

Весь день они ходят кругами, пытаясь решить, что именно рассказать о своей миссии за последние девять месяцев. У Гарри от всего этого уже болит голова.

— Эх, вот бы снова оказаться в палатке, только мы втроём и никаких отчётов, — стонет он, потирая виски.

Рон фыркает:

— И снова голодать?

Гарри пожимает плечами, падает на кровать и закрывает лицо руками.

Молчание затягивается, потом Рон вдруг выпаливает:

— Думаю, нам нужно рассказать Джинни.

— Что? — спрашивает Гермиона.

Гарри смотрит на Рона сквозь пальцы.

— Что именно рассказать?

— О крестражах.

Гермиона хмурится.

— Из-за дневника?

Рон кивает.

— Она заслуживает знать, чем он был на самом деле. Не думаете?

Гермиона и Гарри переглядываются.

Рон резко вскакивает на ноги.

— Я не смог выдержать медальон и пары недель, а она месяцами возилась с дневником.

— А он, кстати, был куда более мощным, — замечает Гермиона.

— Что ты имеешь в виду?

— Ну, в дневнике была половина души Волдеморта, а в остальных крестражах — всё меньшие и меньшие осколки.

Гарри никогда не думал об этом в таком ключе. Теперь становилось ясно, почему каждый следующий предмет сопротивлялся слабее. И почему он сам мог столько лет жить без серьёзных последствий — в нём едва ли оставалась капля души. Но этого оказалось вполне достаточно, чтобы вызывать головные боли, видения и наградить даром парселтанга.

Он на секунду задумывается, может ли всё ещё говорить на змеином языке, но тут же решает, что не хочет проверять. Возможно, он слишком боится узнать, что эта способность по-прежнему при нем.

— Вот это да… — выдыхает Рон. — Теперь я точно уверен, что она заслуживает знать.

Гарри лично сомневается, что такую информацию можно назвать подарком. Сам бы он предпочёл не слышать об этом вовсе. Но Джинни… он толком и не понимает, что с ней. Она просто не похожа на себя прежнюю.

Она всегда была довольно замкнутой. Не то чтобы она совсем ничего не чувствовала, нет, в этом Гарри был уверен, просто она склонна скрывать свои чувства за непроницаемой маской спокойствия. За исключением тех редких случаев, когда она слишком сильно злилась и тогда уже без оглядки выплескивала эмоции наружу.

Но Джинни после Битвы за Хогвартс, как все теперь её называют, — это совсем другое дело.

Она больше не смеётся. Она даже редко улыбается, и то с какой-то осторожностью: будто каждая улыбка проходит через мучительно долгую проверку — стоит ли, безопасно ли, не слишком ли это дорого обойдётся.

Гарри не винит её, ведь он имеет лишь смутное представление о том, каково было жить под властью Пожирателей смерти. Но всё равно видеть её такой тревожно. Сложно совместить в памяти эту новую Джинни с той девушкой, которую он, как ему казалось, знал, с той, что без колебаний говорила ему, если считала его неправым.

Он скучает по той Джинни.

И не уверен, что это говорит о нём, потому что ему не хватает того, как она злилась на него.

По крайней мере, злость была чем-то ярким.

— Если мы всё-таки решимся на это, то разве у неё самой не должно быть права голоса?

— Наверное… — начинает Гермиона, но договорить не успевает, потому что Рон уже вскакивает на ноги.

— Отлично. Я схожу за ней, — бросает он и выбегает за дверь до того, как кто-либо из них успевает придумать, что сказать.

Гарри переглядывается с Гермионой.

— Это хорошая идея?

Гермиона разводит руками.

— Понятия не имею. Но она его сестра…

Дверь снова открывается, и Гарри садится, спуская ноги на пол, когда Джинни входит следом за Роном.

Она оглядывает их со странным выражением, пока Рон аккуратно закрывает за ней дверь.

— Ну, — говорит она, — выглядит совсем не зловеще.

Рон переминается с ноги на ногу, будто немного нервничает.

— Это насчёт дневника. Ну, ты понимаешь… — Он осекается, словно не может заставить себя произнести имя Реддла, но хочет, чтобы Джинни точно поняла, о чём идёт речь.

Джинни, если это вообще возможно, становится ещё более бесстрастной.

— Дневник Тома, — произносит она, бросая быстрый взгляд на Гарри.

Он старается сделать вид, что имя Реддла, небрежно сорвавшееся с её губ, его ничуть не смущает.

— Да, — с заметным облегчением говорит Рон. — Вот именно об этом.

— Хорошо, — ровно отвечает она, скрестив руки на груди так, словно в защитном жесте.

— Дело в том… то есть, дневник, он…

Рон запинается чуть ли не на каждом слове и, наконец, бросает на Гермиону умоляющий взгляд. Гарри просто рад, что он адресован не ему.

Гермиона тяжело выдыхает, глядя на Гарри. Тот кивает.

Если Рон решился на такое, его уже не остановить.

— Есть такой тёмный магический артефакт, называемый крестражем, — начинает объяснять Гермиона. — Чтобы его создать, заклинатель разрывает свою душу и заключает её часть в какой-то предмет.

Джинни хмурится.

— Зачем?

— Чтобы сделать себя неуязвимым. Если заклинатель погибает, другая часть его души выживает, удерживая в этом мире.

— Бессмертие, — произносит Джинни.

Гермиона кивает.

— В некотором роде.

— И какой ценой? — спрашивает Джинни, и у Гарри, как всегда, возникает ощущение, будто она уже на пять шагов впереди них.

Гермиона колеблется, и Гарри неожиданно для себя произносит:

— Заклинание требует убийства.

— Мерлин, — выдыхает Джинни. — Жизнь за жизнь. Какой-то странный смысл.

— Когда Реддл убил Миртл с помощью василиска, — говорит Гермиона, — он смог создать дневник.

Гарри наблюдает, как Джинни впитывает слова. Это словно камень, брошенный в пруд: рябь быстро рассеивается, но сам камень уходит глубоко на дно.

— Дневник был крестражем.

— Да, — подтверждает Гермиона.

— Вот почему он не умер, когда Гарри был младенцем, — произносит Джинни.

Гермиона кивает.

— И почему его нельзя было убить после того, как он вернул себе тело.

Джинни хмурится.

— Но Гарри уничтожил дневник.

— Он сделал больше крестражей, — добавляет Рон. — Намного больше.

Она чуть бледнеет.

— И именно этим вы всё время и занимались?

— Да, — говорит Рон. — Мы пытались найти их и уничтожить.

Джинни слегка учащенно дышит, глядя на свои руки, словно переваривает услышанное и яростно просчитывает все последствия.

— Сколько их было?

— Считая дневник? — уточняет Гермиона. — Шесть.

Джинни смотрит на Гарри, и тот буквально видит, как она складывает воедино каждую крошечную подсказку. Он невольно думает, не вернулась ли она мыслями к тому мгновению на задымленной опушке у Запретного леса.

— Семь, — неожиданно для себя говорит Гарри.

Он замечает, что Рон и Гермиона смотрят на него в шоке, ведь они впервые слышат о седьмом крестраже. Джинни же просто смотрит на него.

Гарри заставляет себя отвернуться. Он видит замешательство Рона и нарастающий ужас в глазах Гермионы.

Он кивает.

— Я был седьмым крестражем.

Гермиона переводит взгляд на его шрам.

— Когда ты был младенцем… когда он убил… — пытается сказать она.

— Мою маму, — заканчивает за неё Гарри. — Он, наверное, даже не планировал этого делать. Но уже тогда у него осталось так мало души…

— Вот почему ты пошёл в тот день в лес, — говорит Джинни болезненно ровным голосом. — Вот почему позволил ему убить тебя. Потому что, пока ты жив, он не мог умереть.

— Что? — выдыхает Рон.

Гарри пожимает плечами.

— Я подумал, что Дамблдор счёл бы это лучшим вариантом, чем позволить кому-то из вас отрубить мне голову мечом Гриффиндора.

Судя по тому, как побледнела Гермиона, шутка оказалась неудачной.

— Но ты же знал, что на самом деле не умрёшь, — говорит Рон, и в голосе его звучит почти отчаянная мольба. — Когда пошёл к Волдеморту.

Джинни всё ещё смотрит на него, и в её глазах слишком много понимания. Гарри предполагает, что тогда она поняла, что он действительно прощается, что он не думал, что вернется обратно в тот день, когда поцеловал её.

— Нет.

Гермиона выглядит не столько удивлённой, сколько ужасно опечаленной.

— О, Гарри... — шепчет она, закрывая лицо руками.

— Как ты выжил? — спрашивает Джинни.

Он касается пальцами руки в том самом месте, где Хвост когда-то много лет назад сделал надрез.

— Когда Волдеморт вернулся, он использовал мою кровь, чтобы создать себе новое тело. А вместе с ним получил и кровную защиту, которую дала мне мама, пожертвовав собой.

— В смысле? — уточняет Джинни.

— Это значит, что пока Волдеморт был жив, я не мог умереть. — Гарри хмурится. — Или, по крайней мере, не мог остаться мёртвым.

— Поэтому вместо этого он уничтожил часть своей души — свой крестраж?

— Да.

— А в конце концов и самого себя, — добавляет она, качая головой. — Ну ты и дурак, Том.

Некоторое время они молчат, размышляя о том, сколько всего должно было сложиться именно так, чтобы они все сейчас сидели здесь. Чтобы он сидел здесь.

Снизу доносится голос миссис Уизли, зовущий к столу.

Рон поднимает голову:

— Похоже, ужин.

Гермиона первой выходит вслед за ним. Джинни идёт следом, но задерживается в дверях. Она на мгновение застывает на пороге, потом снова поворачивается к Гарри.

— Вы уже решили? — спрашивает она. — Что из всего этого расскажете Министерству? Ведь именно это вы сейчас и обдумываете, верно?

— Мы можем исключить дневник из этого списка, — говорит он.

Она качает головой.

— Это ещё полбеды.

Он долго смотрит на неё. Может, Рон действительно был прав, настояв на том, чтобы всё ей рассказать, может, это было правильным решением.

— А ты что бы сделала?

Джинни поднимает на него взгляд.

— Я?

Он кивает:

— Если бы ты решала.

Она прикусывает губу, взгляд устремляется вдаль, пока она размышляет.

— Думаю, есть вероятность, что если люди узнают о крестражах, их может стать больше. Об этом вообще нельзя говорить — слишком велик риск, слишком высока цена. С другой стороны, пусть это и держалось в секрете, но Том всё равно догадался. И разве сохранение тайны сделало его сильнее?

— Ага, — отвечает Гарри. — В этом-то и загвоздка.

— Что бы я сделала... — Она качает головой, отталкиваясь от дверного косяка. — Это неважно.

Он хмурится.

— Почему?

— Ты — не я, Гарри. Мы... очень разные.

Он резко встаёт:

— Правда?

Она смотрит на него, и почему-то возникает такое чувство, будто она впервые за долгое время встретилась с ним взглядом по-настоящему. Он не уверен, что ему особенно нравится то, что он там видит.

— Гарри…

— Я боюсь того, что будет, если принять неверное решение, — признаётся он.

«Так вот кто я? — спросила она его однажды. — Твой хранитель секретов?»

И вот он снова вываливает всё это к её ногам.

Джинни чуть склоняет голову набок:

— Что тебе подсказывает интуиция?

Гарри размышляет.

— У Дамблдора было много секретов. Возможно… даже слишком много.

Она кивает.

— Тогда, может, тебе стоит найти кого-то, кому ты действительно доверяешь, и рассказать ему.

— Я только что это сделал.

Джинни опускает голову, чтобы Гарри не видел выражение её лица.

— Кого-то, у кого есть власть сделать так, чтобы это больше не повторилось.

— Кингсли, — бормочет он.

Она слегка пожимает плечом.

— Если считаешь, что можешь ему доверять.

И именно в этом кроется суть проблемы. Может ли он доверять Кингсли больше, чем кому-либо из прежних министров? Гарри потирает затылок, чувствуя, что во многом вернулся к исходной точке.

«Но не совсем», — думает он, глядя на Джинни.

— А ты? — спрашивает он.

Она слегка напрягается; выражение её лица, если это вообще возможно, становится ещё более закрытым.

— А что я?

Он вглядывается в неё, пытаясь найти хоть какую-то подсказку.

— Ты... в порядке? Ну, знаешь, насчет всего того, что мы тебе рассказали.

— Насчёт дневника?

— Ага.

— Это было давно, — отвечает она, что в общем-то не слишком похоже на ответ.

— Джинни! — доносится снизу голос миссис Уизли.

— Мне пора.

— Джинни, — говорит Гарри, желая, чтобы она остановилась.

Она оборачивается и протягивает руку, будто хочет коснуться его, но почти сразу застывает, сжимая пальцы в кулак.

— Если это хоть что-то значит, я верю, что ты примешь правильное решение.

И уходит вниз.

Это значит очень много.