Гарри Поттер и Человек, который выжил. Часть II (гет)

Like a sentence of death,

I got no options left,

I've got nothing to show now.

I'm down on the ground,

I've got seconds to live,

and you can't go now.

…………………………….

'Cause love like a sentence of death, left me stunned,

and I'm reeling, yeah I'm reeling,

and if you go, furious angels will bring you back to me.

Rob Dougan

24 сентября. Полнолуние

Когда Драко ушёл, Снейп какое-то время стоял у камина, стряхивая пепел с сигареты за решётку. Вслед за окурком туда последовала горсть летучего пороха, и директор переместился на второй этаж. В конце коридора находилась комната, которая теперь в полнолуние запиралась. Неподалёку у окна стояла Тонкс, почти уткнувшись носом в стекло, чтобы что-то разглядеть на улице через отражение.

— Дора? Всё в порядке? — Снейп подошёл поближе.

На «Дору» Тонкс уже давно скрепя сердце согласилась.

— Как обычно, — женщина пожала плечами.

— Он тебя не пускает?

— Ну, как не пускает? Можно, конечно, зайти, но потом Ремус обижается и даже какое-то время не разговаривает со мной. Не могу я этого понять. Он не опасен. Почему я не могу с ним побыть? Чего он стесняется?

Снейп пожал плечами.

— Да кто ж его знает? Ты бы шла спать и не мучилась. Ремус завтра придёт в норму, но тебе ещё день за него работать. Отдохни.

— Не хочу я спать, — упрямилась Тонкс. — Видите ли, у его волка на меня неадекватная реакция! Да нормальная реакция!

Снейп покашлял.

— Загляну я к нему, посмотрю — как он там, — промолвил профессор, стараясь не расхохотаться.

Он достал палочку и отпер дверь в небольшое помещение без окон, освещённое масляными лампами.

Лежанка в углу, на полу две большие миски. В одной вода.

Волк, расположившийся на лежанке, поднял голову и посмотрел на вошедшего.

— Как ты, Ремус? — Снейп подошёл к лежанке и присел на край.

Волк подполз поближе и взгромоздил переднюю часть туловища человеку на колени.

— Ничего, потерпи, — Северус стал наглаживать холку матёрого. — Завтра луна пойдёт на убыль.

Волк шумно вздохнул и положил морду на лапы. Уголки глаз у него слезились.

— Не с кем тебе побегать, — Снейп вздохнул почти в унисон со зверем, утирая влажные следы на шерсти. — Ну а что же ты Дору не пускаешь? А? Не стыдно тебе? Она под дверью простаивает. Совесть у тебя вообще есть?

Услышав знакомое имя, Волк заскулил.

— Она же тебя таким видела? Видела. Так что ж ты? Спустились бы вместе через боковой вход на улицу. Прогулялись бы немного.

Волку гулять явно хотелось. Не зверь же переживал, а человек после полнолуния. Собственно и Дора бы могла сейчас спокойно войти, и волк был бы рад. Зато профессор Люпин потом демонстрировал жене свои комплексы.

— Ну-ка, слезай.

Снейп подтолкнул волка.

— Тяжёлый ты — разъелся на покое, — усмехнулся профессор.

Волк растянул пасть в наглой усмешке и вывалил язык.

— Слезай, говорят тебе! — рассмеялся Снейп.

Как только он подошёл к двери, волк ринулся к ней и заскрёб передними лапами о потемневшее резное дерево.

— Ты слушаться будешь? Ну-ка!

Вёл себя Люпин не по-волчьи, а скорее по-собачьи. Но и собаки, когда им предлагаешь погулять, пока на улицу не выбегут, ведут себе совершенно невменяемо. Проблема была не в том, чтобы оборотень под волчегонным зельем побегал на свежем воздухе. А в том, чтобы его туда вывести и заставить слушаться, и он бы не носился по школе, пусть даже и после отбоя.

— Дора, — позвал Снейп, приоткрыв дверь и оттесняя рвущегося на свободу зверя бедром. — Помоги мне.

— Ты что, его вывести хочешь? — Тонкс была ошарашена.

Вместе они, сотворив крепкую шлейку и вцепившись в неё вдвоём, оттащили рвущегося волка к служебной лестнице. Две минуты переругиваний со зверем, который норовил опрокинуть обоих и протащить их на животах по ступенькам.

Наконец, закрыв за собой дверь в коридор, отпустили Люпина, и тот ринулся вниз на всех парах, волоча за собой кожаный поводок. Правда путь на волю преграждала ещё одна дверь, в которую оборотень чуть не въехал носом. По лестничному пролёту разнеслось недовольное подвывание.

— Ты уверен, что это хорошая идея? — задыхаясь, спросила Тонкс, опять вцепляясь обеими руками в шлейку, когда они сбежали вниз по ступеням к царапающему дверь волку.

— Пусть бегает, пусть. Потом меньше будет кукситься.

Дверь наконец-то была открыта.

— Ремус! Убежишь в лес — домой не приходи! — не выдержала Тонкс.

Оборотень уже не рвался, бежал рядом рысью. Его отвели подальше за школу на опушку леса и спустили с поводка.

— Если что — за шлею притянешь Акцио, — подсказал Тонкс взмокший Снейп.

Нимфадора и Северус с огромной радостью заприметили неподалёку толстое бревно и поспешили сесть на него.

Волк, обежав участок и пометив кусты, теперь носился по траве, нарезал круги, как будто ему под хвост реактивный двигатель вставили. Набегавшись в одиночестве и навалявшись на траве, взбрыкивая всеми четырьмя лапами, Люпин решил пообщаться. Он подбежал к людям, припал передними лапами и грудью к земле, приглашая поиграть.

— Ничего себе. Представляешь, каждый месяц вот так его тащить! — проворчала Тонкс.

— А ты Хагрида приглашай. Он в такой час никогда не спит. А ему справиться с волком пара пустяков. Главное, чтобы Клык за ним не увязался…

У волка меж тем закончилось терпение. Он залез передними лапами Тонкс на колени и начал лизаться, норовя всё больше в губы — благо, «самку» он воспринимал, как доминанта над собой, и намеревался слушаться.

— Ремус! — Тонкс вытерла губы. — И ты хочешь сказать, что я тут с тобой носиться по полянке буду?

Однако она встала на ноги.

— Кошмар! — подытожила женщина, подобрала полы мантии, чтобы не запутаться, и нерешительно отбежала на несколько метров. Волку только того и надо было. Он совершенно не настаивал на своём темпе бега. Главное, что у него была компания. А когда Тонкс развернулась лицом к зверю, то он опять стал заигрывать. Засмеявшись, женщина сделала вид, что побежит влево. Волк — туда. Ан, нет — его обманули и побежали вправо. Зверь возмущённо протявкал что-то и бросился догонять.

Следя за их манёврами, Снейп посмеивался. Ну, чем не выгул большого пса где-нибудь в городском парке? Определённо, те изменения, которые он попробовал вносить в зелье для Люпина, когда опять стал его варить, пошли на пользу.

А брёвнышко-то чуть заметно стало подрагивать.

— Рубеус, доброй ночи, — Снейп сначала поздоровался, а потом обернулся, задрав голову.

— Батюшки, — пробасил лесничий. — Это как получается? Это тапереча профессор Люпин сможет гулять в полнолуние? Вот хорошо.

Закряхтев, Хагрид кое-как опустился на бревно.

Снейп невольно зажмурился, но бревно выдержало вес — только в почву вдавилось слегка.

— Эх! — лесничий вытянул ножищи.

— Хагрид, привет! — весело крикнула Тонкс и помахала рукой, лихо сдувая упавшую на раскрасневшееся лицо прядь волос. — Как мы гуляем?

Полувеликан покивал, поднял руку и выставил вверх большой палец.

В самом приподнятом настроении Снейп возвращался в замок, оставив на попечении лесника и Люпина, и Тонкс. «Я если чего, господин директор, профессора нашего того… на руках дотащу до комнаты… не извольте волноваться». Ещё сидя на опушке леса, Снейп посматривал на окна комнат Шицзуки — оттуда их было хорошо видно. Но в окнах свет не горел. Видимо, женщина уже легла спать. Но всё же Северус решил на всякий случай заглянуть хотя бы в гостиную мисс Амано.

Он с удивлением обнаружил, что Шицзуки стоит у окна и смотрит на опушку леса. В темноте её фигура была окутана обычным её слабым сиянием, которое отличает кицунэ от прочих женщин.

— Вам не жалко было прерывать такую приятную прогулку, сенсей? — спросила Шицу, и в её голосе зазвенела обида.

«Ревность? — поразился Снейп. — Вот новости!»

— Я всё время смотрел на ваши окна, но там было темно.

Северус подошёл к женщине и обнял её за плечи.

— Прогулка получилась спонтанной, но я оставил профессора на попечении куда более подходящего волчьего пастуха.

Шицзуки пожала плечами — но так, чтобы это не выглядело, словно она хочет сбросить руки профессора.

— Мне казалось, что меня можно уведомить, чем закончился ваш разговор с Драко. Я волновалась за мальчика, — заметила она холодно.

— Он до меня заходил к вам? — Снейп опешил. — Ах… понимаю. Но он мне не сказал. Я даже не думал, что вы в курсе.

Он наклонился и поцеловал Шицу в плечо.

— Не обижайтесь на нас.

— Не буду, — Шицзуки развернулась и обняла Северуса.

— И вы из-за этого?

— Угу.

— А я-то уже обрадовался, что меня ревнуют к Тонкс, — усмехнулся Снейп.

— К Тонкс? — удивилась лиса. — Вы хотите, чтобы я ревновала вас, сенсей? Извольте. Есть одна дама, к которой я вас определённо ревную. Ваша работа.

Снейп рассмеялся.

— И тут вы не одиноки. К этой даме и я вас ревную временами. Только вот кто она мне? Наверное, злая тёща.

Шицзуки рассмеялась в ответ.

Она подумала, что настоящая тёща у Северуса будет не злая, хотя и довольно опасная. Но не для зятя, разумеется. Подумала, и испугалась своих мыслей. И притихла в объятиях сенсея.

А тёплая мужская ладонь скользила по волосам, и это было так приятно. Лиса зажмурилась от удовольствия. Будучи частично животным, она чрезвычайно любила поглаживания. Даже слишком, чтобы не опасаться за своё здравомыслие.

Когда она наблюдала ночные игры на опушке, то завидовала Люпину — по-хорошему завидовала. Его женщина принимала профессора таким, каким он был, — все его ипостаси. Конечно, Шицу не могла упрекнуть Снейпа в том, что он в ней чего-то не принимает по той причине, что она многое скрывала сама. Но никак не могла решиться быть полностью откровенной с ним.

Обласканная, она окончательно размякла в объятиях Снейпа, и когда он приподнял её голову и стал целовать губы, то охотно подставила их, чуть приоткрыв, уступая мужской настойчивости.

Азкабан. Той же ночью

На столе перед Роджером Тэмпли стояли большие песочные часы. Страж читал книгу и посматривал на верхнюю колбу, где оставалось всё меньше песка. Скоро совершать обход. Ночь в Азкабане — самое беспокойное время суток. Днём обычно тихо. Заключённые сидят по клетушкам, как мыши. Зато ночью начинается: храп, стоны, бормотание, вскрикивание. Сначала Роджер дёргался, слушая этот концерт, но потом привык, и даже стал настораживаться, если в блоке у него по ночам царило молчание. Это означало, что поднадзорные не спят.

У стражей, впрочем, имелись свои уловки. Хотя промежуток между обходами составлял час, но сроки постоянно сдвигались, так что заключенные не могли приноровиться к графику. Так стали делать после того, как повесилась Кэрроу — как раз в промежутки она и сплела свою удавку.

Когда последние песчинки пересыпались в нижнюю колбу, Роджер взял со стола палочку и направился в блок. Пройдя по коридору и заглядывая в каждую клетушку, он добрался и до камеры Малфоя. Тот лежал на койке лицом к стене. Что-то стража Тэмпли в нём насторожило, и он замер у решётки, вглядываясь в неподвижную фигуру, тускло освещённую шаром под потолком. Лежащий отбрасывал на каменную стену тень, и в этой тени и была какая-то неправильность: чернота её в районе лба была слишком густой, словно там было пятно на штукатурке.

— Заключённый Малфой! — позвал Роджер. — Встать!

Малфой пошевелился, повернулся и поднялся на ноги, опустив руки по швам, как предписывали правила.

— Три шага вперёд!

Увидев, что у Малфоя с лицом, Тэмпли завопил:

— Какого чёрта?! Кругом! Руки за спину! Запястья скрестить!

Заключённый подчинился.

Страж связал запястья Малфоя заклинанием, отпер решётку и вошёл внутрь камеры.

Попался.

Люциус опустил голову. Страж обошёл кругом, приподнял его голову за подбородок и посмотрел на окровавленный лоб. Губы мракоборца скривились.

Сейчас ударит. Ну вот. Последовала пощёчина, потом вторая.

Голова бессильно дёргалась в разные стороны. Злость стража была вполне понятна — к чему неприятности с начальством?

Тэмпли схватил Малфоя за плечо и потащил его к койке. Толкнул, заставив сесть.

— Что, не терпится нажраться зелий и превратиться в овощ? — прошипел он. — Думаете, если вас признают сумасшедшим, то в Мунго у вас начнётся райская жизнь?

Люциус издал смешок. Губы так и застыли, растянутыми в ухмылке, хотя глаза были совершенно пусты.

Тэмпли же меж тем со стуком брякнул на стол таз для умывания, взмахнув палочкой, наполнил его водой, а из куска ткани, которая служила полотенцем, сотворил губку. Намочив её и слегка выжав, Тэмпли подошёл к Малфою и стал осторожно стирать кровь с его лба. Он усилил свет, чтобы лучше рассмотреть рану. Судя по содранной коже, Малфой не бился головой о стену, а тёрся лбом о камни.

Оплеухи и грубость совершенно не тронули Люциуса. Мракоборец был совсем мальчишкой. Кто же так бьёт-то? Ничего — его тут научат быстро. Но, увидев странные приготовления, Люциус опешил. А когда губка коснулась его лба, он словно окаменел, не в состоянии пошевелить ни единым мускулом. Бросив взгляд на стража, Малфой едва не зажмурился от испуга. Тэмпли хмурился, конечно, но это было не выражение неприязни или гадливости. Да и сами касания — быстрые и деловитые, но аккуратные. В сущности, это было нормальное человеческое прикосновение. Первое такое прикосновение за три года. И Люциуса начало трясти, так что зубы застучали.

— Что с вами? — Тэмпли взмахнул палочкой, заживляя рану на лбу. — Это что такое? Ну!

Он схватил Люциуса за плечо и крепко сжал его. Люциусу дико захотелось впиться в эту руку зубами, а в следующую секунду — поцеловать её.

— Всё дурью маетесь, — произнёс устало мракоборец. — Лучше бы подумали над тем, чтобы подать апелляцию и скостить себе срок. Как будто там вас никто не ждёт — дома-то.

Дрожь прошла так же внезапно, как и началась.

— А это не ваше дело, страж! — выдавил Люциус сквозь зубы. — Не ваше дело!

Он почти выкрикнул это, и на глазах его выступили злые слёзы.

— Не моё — вы правы. Сын-то ваш — не мой.

Тэмпли разжал пальцы и отошёл от Малфоя. Он убрал таз и развоплотил губку обратно в полотенце.

Упоминание о Драко стало последней каплей. Сидя на койке со связанными за спиной руками, Люциус завыл.

Тэмпли поморщился.

— Я вот одного не могу понять: неужели этот красноглазый вам был дороже собственного сына? Ну, или политика дороже сына?

— Ааа!!!

Люциус завопил и сполз на пол, глухо стукнул о камни коленями.

— Ааа!!!

Тэмпли быстро повесил заглушающий звуки щит, отшатываясь.

— Вы что делаете?

Малфой пополз следом и стал биться мракоборцу куда-то в бок всем телом. Роджер не успел отскочить, как заключённый наклонился и вцепился в полу его мантии зубами.

Убрав палочку, страж кое-как отодрал от себя Малфоя и опять посадил его на койку. И сел рядом. До него дошло. Этот странный смех в прошедшие дни, и это поминутное тисканье книги, присланной из дома.

— Что-то с сыном не так? — спросил Тэмпли.

Что не так — это было понятно. Малфой-младший нынче ходил в героях войны. Вряд ли отцу такое положение нравилось.

— Я его обидел...

Этот шёпот был уже чем-то более членораздельным и самым вменяемым за последние десять минут. Малфой явно выдохся.

— Понятно, — промолвил Тэмпли и убрал связывающие Малфоя невидимые верёвки.

Тот потёр запястья и с трудно определяемым выражением посмотрел на мракоборца.

— Что, пожалели? — усмехнулся он.

— А чего мне вас жалеть, мистер Малфой? Вы и сами себя жалеете неплохо. Дожалеетесь, что умом тронетесь.

— Что вы тут делаете, страж Тэмпли? Разве тут место таким, как вы? Думаете, вы мне оказали услугу, посочувствовав? Лучшее сочувствие для всех нас — это дать нам спокойно сдохнуть. И забыть, что мы вообще существовали. Хотя, по сути, нам всё равно, где вымирать: тут или на свободе. Тут, пожалуй, даже легче. Там уже не наш мир. Там мир таких, как вы: полукровок и маглорождённых.

Роджер пожал плечами.

Про Малфоя говорили всякое. Что он продался Лорду, желая ещё более обогатиться в будущем, что Лорд его просто запугал и принудил служить себе, как потом запугал Драко и заставил мальчишку принять метку. Но, слушая Люциуса, Тэмпли с удивлением убеждался, что Пожирателем тот был идейным.

— Вроде не глупый человек, а такую чушь порете — слушать противно.

Он встал.

— Отбой, мистер Малфой, и живо.

Люциус молча смотрел на странного мракоборца. Хорошо, если его переведут отсюда поскорее. Слишком уж он чистый для Азкабана. «Да и мне спокойнее». Странная мысль…

— Могу я завтра получить бумагу и перо, страж Тэмпли? — спросил Люциус.

— Это ваше право, мистер Малфой, — промолвил страж. — Ложитесь. И без глупостей, если не хотите, чтобы я вас обездвижил.

Люциус молча лёг на тюфяк и натянул до плеч одеяло. Он закрыл глаза, чувствуя, что после такой вспышки эмоций, он легко заснёт.

Роджер выждал минуты две, а потом покинул камеру и запер за сбой решётку.

Хогвартс. Спальня Гриффиндора

Драко не спалось. Он ворочался на постели, задрёмывал, потом опять просыпался, прислушивался. Наконец ему это надоело, он встал, накинул халат поверх пижамы и спустился в гостиную. Ему не нравилось собственное состояние. Такая смутная тревога ощущалась им накануне ночи, когда его тётка Беллатрикс пыталась убить Северуса. Драко прилёг на диване, глядя на огонь в камине. Постепенно глаза, утомлённые этим зрелищем, стали слипаться.

* * *

Этот мир его не принимал. Определённо. Под ногами колебалось что-то вроде воды, но ноги не касались её поверхности. Идти было и легко, и одновременно очень трудно, потому что Гарри уж точно чувствовал тут себя бесплотным духом. Он даже ощупал руки и плечи, чтобы убедиться, что вполне материален. Он бесцельно передвигался куда-то вперёд, хотя это было совершенно условное направление. Пространство не имело никаких границ, кроме неясной линии, где верх сливался с низом. Внизу расстилалась эта странная колеблющаяся поверхность, которая напоминала воду. Она чуть отличалась оттенком от той грязноватой белизны, которая составляла суть этого места. Возникало ощущение какого-то досадного дефекта, словно вы видите грязное стекло, и его хочется отмыть. Гарри всё шёл и шёл, и почему-то точно знал, куда идёт, и что он достигнет цели. Но цель его сама нашла. Почувствовав внезапно за спиной чьё-то присутствие, Гарри от неожиданности заорал. Это сильно сказано, конечно, — заорал. Звука почти никакого не было. Так, словно издалека принесло тень крика. Обернувшись, Гарри встретился взглядом с другим, полным страха.

Тому по-прежнему было шестнадцать, или чуть больше. Лицо худое, кожа натянута на кости черепа, глаза смотрелись слегка навыкате. На теле висели какие-то странные лохмотья — не одежда, а словно ленты самой плоти, словно вместо одежды на тело натянута чья-то содранная кожа. Да и весь образ был размыт, что ли: то уплотнялся, то опять становился полупрозрачным.

— Ты! Тыыы! — кажется, Том тоже кричал, но голос его звучал где-то очень далеко, хотя он стоял к Гарри вплотную.

Гарри протянул руку и попытался дотронуться до обрубка души Тома. Нет. Рука не прошла сквозь, не увязла в призрачном теле, не наткнулась на невидимый барьер. Невозможно объяснить словами — это нужно почувствовать. Просто нельзя дотронуться, невозможно. Бывало ли у вас такое, чтобы вам казалось, что рядом кто-то есть, что вы краем глаза уловили чьё-то присутствие, вам померещилось, но потом вы оглядываетесь, а рядом — никого? То, что почудилось живым существом, оказывается всего лишь предметом, чью суть ваш мозг не смог определить, обманутый боковым зрением. Гарри смотрел на Тома, который когда-то на втором курсе казался ему таким взрослым, сильным, опасным, а сейчас он был так жалок, напуган. Чем напуган? Тут не было тех зловещих надгробий, которые пугали маленького Тома. Тут вообще царила полная пустота. Видимо, это и пугало.. Одиночество и пустота. Пожалуй, вот такая пустота и будет восприниматься подлинной, а не какой-то вакуум и подвешенность в темноте. Тут есть движение, тут есть две координаты — это внушает иллюзию, заставляет поначалу сопротивляться. На земле прошло шесть лет. А как течёт время тут?

Рот Тома опять изодрало еле слышным воплем:

— Ты убил меня!

Гарри вздрогнул.

— Да, убил, — ответил он тихо, почти шёпотом. — У меня не было другого выхода, Том.

Нового крика не последовало. Том внимательно посмотрел на Гарри. Страх из его глаз стал уходить, на его место пришло раздумье.

Гарри же успел подытожить про себя, что эта часть души Тома вполне понимает, что не является живым человеком и понимает, где именно она находится.

— Скажи ещё что-нибудь, — попросил он тихо.

И — о чудо! — Гарри его прекрасно услышал.

— У меня не было выхода, Том. Но я хочу помочь тебе.

Он подвинулся ещё ближе — они бы уже должны задевать друг друга, а ничего не чувствуется. Нет рядом никого.

— Зачем?

— Не знаю. Может, потому что ты мне так и не даёшь покоя, а может, потому что я не могу всё так оставить.

— Странный ты. Я ведь тогда тебя убить хотел, а ты пришёл сюда и хочешь меня вытащить.

«Да и не только меня, и не только хотел». Но эта часть души Тома, определённо, помнила только то, о чём желала помнить.

— Ты хотел создать крестражи — помнишь, Том? — спросил Гарри, чтобы знать, от чего ему вообще плясать.

— Помню, и создал. Или ты не понял, чем был дневник? — на белых губах Тома промелькнула усмешка.

— Тогда, конечно, не понял, но Альбус мне потом объяснил.

— Альбус, — сказано почти со зверским выражением лица. — Жив, сидит в Хогвартсе, если уже Министром не стал?

— Альбус погиб ближе к концу войны с тобой.

Опять усмешка — снисходительная. Настолько, что у Гарри зачесались кулаки — только что толку, что они зачесались?

— Ах, да, ты говорил, что я пытался убить тебя, когда тебе был год, и что моё заклятие меня уничтожило, и я всего лишь тень. Получается, что я возродился?

Лицо Тома стало вдруг живым — на нём читался такой азарт и восторг, он с такой жадностью ожидал ответа Гарри, что тому стало жутко. А можно ли вообще спасти этого человека?

— Да, ты возродился — одной частью твоей души. Сначала ты сделал гомункулуса, используя яд своей змеи, которая тоже была твоим крестражем. Потом один твой последователь — ты всё равно его имя не вспомнишь — провёл ритуал. Кровь врага, кость отца и плоть слуги. Кровь была моей. Кровью Избранного, кровью твоего последнего крестража.

Губы Тома крепко сжались, он хмурил брови на протяжении всей речи Гарри.

— Ты мне правду говоришь? — спросил он, наконец. — Разве я кретин совсем, чтобы так привязывать себя к своему врагу, такими ритуалами? Или я не знал, что ты стал моим крестражем?

— Трудно сказать, Том. Северус Снейп говорил, что ты не убивать меня хотел, а именно крестражем сделать, когда пришёл в дом моих родителей в самайн 1981 года. Что таков был твой план, чтобы Альбус не смог тебя уничтожить.

— Значит, часть меня на меня же и восстала, — промолвил Том и опустился на влажную поверхность. Гарри присел рядом, а по сути, просто поменял положение тела в пространстве, по прежнему ничего не касаясь тут. Он посмотрел на голые ноги Тома и увидел, что они распухшие, как и были бы распухшими ноги человека, который постоянно находится в холодной воде.

— А кто такой Северус Снейп, о котором ты говоришь?

— Ты таким, как сейчас, его не можешь помнить. Он родился позже. Это сын Эйлин Принс. Ты помнишь Эйлин?

— Помню, — и тут Гарри увидел неожиданно простую и искреннюю улыбку. И даже немного неловкую — так улыбаться Том явно не умел и не привык. — Эйлин — мой друг. Была моим другом… Она жива?

— Нет, уже давно нет, — ответил Гарри.

Он вспомнил, как Альбус показывал ему свой разговор с Томом в семидесятом году.

« — Уверен, мои друзья превосходно проживут без меня.

— Рад слышать, что ты считаешь их друзьями. У меня создалось впечатление, что они, скорее, слуги.

— Вы ошиблись».

Альбус ошибся? Или Том вкладывал в понятие «друг» что-то иное? Что его связывало с матерью Северуса?

— Как ты думаешь, она куда попала? Где она? — задумчиво спросил Том.

Вопрос, в общем-то, закономерный.

— Не знаю, Том. Но я видел и другое место, много разных мест. Видел и страшнее, чем это. Видел и, как бы тебе сказать, райскую прихожую. Я видел ту часть твоей души, которая находилась во мне. Это маленький ребёнок, и ему очень страшно. Но он не может спастись, и помочь другим частям тебя не может. Он за вас, взрослых, мучается.

Гарри вдруг накрыло той самой острой жалостью, которую он испытал, когда говорил с маленьким Томом и слушал, как он говорит «я плохой». И Гарри заплакал.

Немного придя в себя и утерев лицо, он взглянул на Тома. Ответный взгляд был странным: недоумение, досада.

— Не понимаю, — промолвил Том. — Разве мы… я… не получил по делам моим? Почему ты не можешь просто забыть и жить себе дальше? Какая тебе разница, что со мной? Ты всё равно ничего не сможешь изменить.

Он опустил голову.

— Это что же, то, о чём говорил Альбус?

Тут Том обессилено вздохнул и улёгся на мерцающую поверхность, скорчившись в позе эмбриона.

— Может быть, — ответил Гарри. — Я хочу верить, что могу что-то изменить.

Он поймал лукавый взгляд — лукавый в первозданном смысле, в здешнем смысле — и понял, что расслабляться всё ещё не стоит.

— Если мне это позволят, конечно, — добавил он спокойно.

Смешок.

— «Любовь, одна любовь повелевает миром» — очень пошлая песенка, однако. Слышал — и не раз.

Гарри почувствовал, что начинает злиться.

— Знаешь, Том, Творец — всё же не Альбус, а Альбус — далеко не Творец, даже близко не стояло.

— Гарри, ты побывал в этой самой райской прихожей и решил, что всё понял о Творце? — неожиданно миролюбиво возразил Том. — Даже Творец не может противоречить тем законам, что заложил в основу мироздания. И закону воздаяния в первую голову. Оставь всё это, Гарри, научись закрываться — ты маг сильный, даром что Избранным родился. Научись закрываться от нас, а потом само всё пройдёт. Тебе жалко меня — понимаю, и даже принимаю, представь себе. За то время, что я здесь, я слегка поутих. Понятно, что меня переиграли, но были моменты, когда мне казалось, что выигрываю я. Тебе не понять, какие это запредельные ощущения — игры с мирозданием.

— Да мне положить на твои игры с мирозданием! — взвился Гарри после того, как у него слегка мысли встали на место. — Там ребёнок мучается, и не чужой мне ребёнок, между прочим, пусть и твоей милостью, лордство твоё недоделанное! Ему страшно, понимаешь или нет? А ты тут всё своей значимостью упиваешься! Да ты на себя посмотри, на что ты стал похож!

И тут он вдруг с силой ухватил Тома за волосы, развернул его голову и почти ткнул в колеблющуюся поверхность, которая мгновенно застыла и стала зеркалом.

* * *

Драко вскочил с дивана, как ужаленный, когда из спальни донёсся вопль. Он спросонья не понял — чей именно. Пулей взлетел вверх по лестнице.

Кричал Рон, остальные парни уже тоже проснулись и сгрудились у его кровати, но смотрели в сторону. Драко обернулся, и его окатило холодной волной страха. Гарри парил в метре над постелью, раскинув руки. Его тело, словно на дыбе, было растянуто и напряжено. Воздух со свистом вырывался из лёгких. Драко бросился к нему и, навалившись сверху, попытался уложить обратно на постель. Но тут испуганно отшатнулся. В миг, когда он дотронулся до Гарри, у него в голове вспыхнуло видение — что-то страшное, разрушительное, тёмное. Совладав с собой, Драко крикнул остальным:

— Вы чего столбом стоите?! Бегите за директором!

* * *

Крик был страшен. Он напомнил Гарри о том, который звучал, когда разрушались крестражи. Раздался гул, и пространство вокруг стало вдруг сжиматься, скручиваться. Гарри вцепился в Тома, его охватила паника. Показалось, что они куда-то стремительно падают. И ещё одно мешало сосредоточиться и найти выход — боль. Тоже очень знакомая. Том пытался спастись уже знакомым ему способом — он пытался слиться с Гарри, проникнуть в его тело, как это было в Министерстве на пятом курсе. Но это и помогло, и Гарри отчаянным усилием вызвал в памяти то место, где находилась другая часть души Тома. Он страстно пожелал очутиться там — в безопасности. Последовал удар о мёрзлую землю. И наступила тишина.