Позади дома 84 по Чаринг Кросс Роуд (гет)

Саймон,

Три книги будут доставлены во второй половине дня; если ничего не случится, завтра мы спишем необходимую сумму с Вашего счета.

Поскольку Вы оказались правы относительно Пибоди и его намерений, я хочу отблагодарить Вас, сообщив следующее: вся та сенсационная чепуха, которую Вы читали или слышали о Золотом Трио, является полной чушью. На каждый опубликованный факт приходится полдюжины выдумок.

С уважением,

Гермиона,

Книги прибыли, и я счел их удовлетворяющими моим требованиям. В моих планах числится отправка Пибоди «подарка» в ближайшем будущем — по истечении времени, достаточного для того, чтобы вину не возложили на Вас. Вы можете что-нибудь предложить?

Боюсь, Ваше предупреждение опоздало. Истинная природа большинства работников пера открылась мне давным-давно. Подозреваю, что при написании статей объем тиража обычно более важен, чем процентное соотношение истины и лжи. Вряд ли найдется большое количество желающих читать голую правду без прикрас.

Неизменно Ваш,

Саймон,

Месяц заканчивается. Хотела бы я, чтобы мне было о чем сообщить Вам. Надеюсь, в следующем месяце наметятся положительные сдвиги.

Есть много вещей, которые были бы полезны мистеру Пибоди, с его всюду лезущими ручонками, неуместными высказываниями и его заоблачным либидо. Однако я предпочла бы оставаться на своей должности в обозримом будущем, и, поскольку мне придется встретиться с ним, по крайней мере, еще один раз, чтобы завершить переговоры касательно последнего лота, то будет лучше, если мои идеи останутся при мне.

Тем не менее, это не должно помешать Вам преподнести вышеозначенному субъекту любой выбранный Вами подарок.

Я не знаю, что именно когда-то настроило Вас против прессы, но не могу сказать, что не согласна с Вами. По крайней мере, сейчас.

На самом деле, за несколько последних дней я поняла, что многого не знаю о Вас, в то время как Вам, кажется, известно многое обо мне. Моя жизнь, как говорится, открытая книга для Вас, что в очередной раз ставит меня в невыгодное положение.

Это выбивает меня из колеи. Боюсь, что мое душевное состояние отразилось на моем предыдущем письме к Вам.

Книг, которые у меня уже есть, пока вполне достаточно. Не стоит слишком беспокоиться. Если изданиям, все еще числящимся в моем списке желаемых приобретений, суждено найтись — они найдутся.

Я постараюсь рассказать Вам о себе, но Вы должны понять кое-что: моя жизнь — так уж сложилось — никогда не была ничем иным, как открытой книгой. Поэтому нет ничего удивительного, что я довольно-таки сдержанно отношусь к представителям прессы, да и к людям вообще. Мои глупые решения и некоторые сопутствующие им обстоятельства еще в юности заставили меня прятать свои чувства под маской безразличия. Позже это вошло в привычку, которая осталась со мной на всю жизнь. Привычку, от которой я никогда и не хотел избавиться. Привычку, благодаря которой я выжил. Пусть я и не кричу об этом на каждом перекрестке, но! Я все еще дышу. Все еще переставляю ноги и все еще — до сих пор — жив, что могут сказать о себе далеко не многие.

Мои потребности просты. Кроме списка книг, заказанных мной в Вашем магазине, у меня не так уж и много желаний. На самом деле, я всего лишь скучный старый перечник, проводящий почти все свое время тет-а-тет с курицей, пытающейся выглядеть соколом.

Неизменно Ваш,

Надеюсь, Вы не сочтете меня бесцеремонной; я отдаю себе отчет в том, что наше странное общение началось с деловых отношений — если можно это так назвать, — а не с желания одного из нас найти себе друга по переписке. Однако я обнаружила, что пишу Вам гораздо чаще, чем необходимо для обсуждения списка. В последнее время я ловлю себя на том, что предвкушаю чтение Вашего очередного письма. Даже несмотря на то, что оно вполне может оказаться грубым.

Я знаю, Вы гораздо старше меня, но мне кажется, между нами гораздо больше общего, чем можно было бы предположить. Наши последние письма — нечто большее, нежели обыкновенный обмен корреспонденцией между среднестатистическим менеджером магазина и его клиентом — по крайней мере, я так считаю. Если я ошибаюсь или неправильно истолковала ситуацию, то, прошу Вас, поправьте меня. Я, однако, уже привыкла считать Вас практически другом.

Если Вы не возражаете, если не считаете это слишком неуместным, то я хотела бы продолжать писать Вам — когда есть о чем, конечно, поскольку я не хотела бы понапрасну тратить ни Ваше, ни мое время — не официально, а в частном порядке. Вы по-прежнему будете раз в две недели получать отчет о состоянии Вашего заказа от Маркс и сыновья, но основная часть моей рабочей корреспонденции подшивается в клиентские папки, а в наших с Вами письмах есть некоторые моменты, которыми я не хотела бы делиться с аудиторами.

Иногда я чувствую, что следовало бы промолчать, а не выставлять свои мысли и чувства на всеобщее обозрение. За примером далеко ходить не надо — несколькими строками выше я в очередной раз написала много лишнего, рискуя нарваться на грубый отказ и, более того, быть вызванной на ковер к начальству после того, как оно узнает, что я сделала. Заверяю Вас, не в моих правилах приставать к любому, обратившемуся в Маркс и сыновья, чтобы сделать заказ через совиную почту. Я до сих пор не знаю, как это произошло, и почему я не послала Вас куда подальше, когда получила Ваше второе по счету, довольно-таки грубое письмо. Может быть, у меня есть некая склонность к мазохизму? Так глубоко запрятанная, что я даже и не подозревала о ней?

Уже поздно, и мне нужно отправить это письмо, прежде чем я передумаю.

Ваш друг,

Гермиона,

Мне потребовалось несколько дней, чтобы все обдумать и признать Вашу правоту. Вы для меня то, что люди определяют как «друг».

Не обижайтесь на мою формулировку. У меня были знакомые, коллеги, начальники, враги и даже деловые партнеры. Друзей у меня нет вот уже лет двадцать. Хотя когда-то был один человек. Подруга детства, умершая слишком рано.

Прежде чем начать жалеть старого пердуна, пишущего эти строки, Вы должны понять, что такой выбор, в общем-то, сделан мной. Дружба предполагает откровенность и доверие, и стала бы камнем преткновения на пути, который я избрал.

Если Вы перестанете писать мне, дни окажутся не такими яркими, ночи будут длиннее; и хотя мне не хочется это признавать, я буду бесконечно скучать по Вашим письмам.

На самом деле, возраст ощущают лишь молодые. Я не чувствую какой-либо разницы между собой нынешним и собой в Вашем возрасте. Жизнь преподнесла мне несколько суровых уроков, и я полагаю, что вызубрил их; тем не менее, я достаточно умен, чтобы понять, что мне еще есть чему поучиться. Да, собственно, возраст ведь и не отражается на бумаге, так какое же он имеет значение?

Ваш друг,

Саймон

Саймон,

За время, прошедшее с того момента, как я отправила Вам письмо, и до получения ответа от Вас, состояние болезненного ожидания стало для меня почти привычным. Чем дольше Вы хранили молчание, тем больше я убеждала себя, что оскорбила Вас; что Вы планируете расторгнуть и деловые отношения между нами, и просто подбираете идеальные формулировки для уничтожающего ответного послания, которое должно будет указать мне мое настоящее место.

Думаю, не стоит объяснять, как я рада, что оказалась неправа. Учитывая, что как только появляется Ваш Йорик, у большинства моих сотрудников немедленно находятся какие-то дела вне офиса, шансы на то, что кто-то прочтет Ваш отказ от работы с нами, были крайне незначительны. Это уберегло бы меня от унижения, но я в любом случае не хотела бы получить такое письмо от Вас.

Вы пишете, что возраст ощущают лишь молодые; позволю себе не согласиться с Вами. По крайней мере, не полностью согласиться. Не только молодые люди порой интересуются лишь физическим возрастом, забывая об эмоциональной зрелости. Я не могу вспомнить, чтобы хоть раз подумала: «Я не могу это сделать, я недостаточно взрослая для этого», но отчетливо помню, сколько раз другие люди, старше меня, заявляли мне, что я слишком молода для того или иного. Я устала от этого идиотизма: мне, в восемнадцать лет выжившей в битве за Хогвартс, которая унесла так много жизней, мне, пережившей столько всего... говорят, что в столь юном возрасте нельзя правильно оценить произошедшее; что меня нужно холить, лелеять и убеждать в невозможности повторения случившегося; что у людей, занимающих высокие посты, нет времени, чтобы прислушиваться к словам ребенка — даже если этот ребенок пытается предупредить их, что все повторится снова, если мы не выучим урок, преподанный нам жизнью. Да, я испытала многое, гораздо больше, чем многие, но все это перечеркивалось одним простым фактом — мне было всего восемнадцать лет.

Вам может показаться, что я все еще переживаю по этому поводу. Наверное, повзрослев — хотя и не слишком, — я просто стала циничной.

Хотела оспорить всего лишь одно утверждение, и опять растеклась мыслью по древу.

Вы можете считать себя счастливчиком: Вам приходится только читать мой бред. Говорят, что излагая свои мысли устно, я слишком увлекаюсь.

Передайте своему соколу: хотя у меня в квартире нет мышей, есть печенье, которое ему может понравиться. Рецепт я получила от клиента, который разводит сов и других хищных птиц. Леонтс обожает эту выпечку. Если Йорик может ненадолго задержаться в следующий раз, я с удовольствием угощу его.

Гермиона,

Я пишу эти строки не для того, чтобы пробудить жалость в Вашем сердце, но чтобы помочь Вам посмотреть на ситуацию под другим углом. Неужели Вам никогда не приходило в голову, что кто-то может позавидовать Вам? Не тяжким испытаниям, выпавшим на Вашу долю, но заботе и участию, доставшимся Вам впоследствии. Ваши переживания из-за того, что Вас холили и лелеяли, — всего лишь струйка дыма по сравнению с огнем, снедающим меня из-за отсутствия подобного нежного ухода.

Что бы Вы предпочли хранить в своем сердце?

Саймон

Саймон,

Я прошу прощения за очень краткий отчет, отправленный Вам вчера: у нас был самый разгар инвентаризации.

Конечно же, с того момента, как я вошла в здание магазина, до того, как вышла из него — на два часа позже, чем обычно, и так на протяжении трех дней, — я не присела ни на минутку. И уж тем более у меня не было времени на длинное (или хотя бы относительно подробное) письмо.

К счастью, инвентаризация закончена, я дома и наконец-то могу дать ногам отдохнуть.

Йорику, кажется, понравилось угощение, хотя я так и не решилась покормить его с руки: клюв этой птицы производит несколько пугающее впечатление. Все же, Ваш сокол не выглядел обиженным, когда я положила печенье на стол и подтолкнула к нему. Не уверена, что Йорик понял, как вести себя с моим котом, ведь он в первый раз задержался у нас достаточно долго для того, чтобы повстречаться с Живоглотом.

Подозреваю, что Вы правы. Конечно, как бы я ни ворчала, сетуя на то, как со мной обращаются, не знаю, что стало бы со мной, если бы никто не заботился обо мне и не интересовался мной. Мне кажется, это ранило бы меня еще больше. Полагаю, что, по крайней мере, соблазн повернуться к миру спиной был бы велик.

Ну, хватит об этом.

Не хочу писать о грустном; я устала, разочарована и не совсем трезва...

Красное вино или белое?

Триллер или комедия? Фантастика или публицистика?

Я знаю, что Вы зельевар, а Вам известно, что я управляю книжным магазином. Но что Вы делаете, когда хотите отдохнуть? Я читаю, что неудивительно. Но бьюсь об заклад, Вы не знаете, что я еще и вяжу. Иногда и во время чтения!

Что мне действительно хочется, так это начать писать. Я всегда хотела этого, даже больше, чем стать премьер-министром или балериной, или профессором в Хогвартсе.

Кем Вы хотели стать, когда были ребенком, Саймон?