Ты подарила мне радость, я причинил тебе боль (гет)

в которой я никак не могу решить, что для меня превыше всего: Гермиона или квиддич.

Октябрь прошёл в дождях и порывистых ветрах. Школьники боялись высунуть нос дальше порога замка. Правда, в середине месяца нам разрешили сходить в Хогсмид, но скучней этой прогулки я в жизни ничего не видел. К тому же она закончилась весьма пугающе — кто-то проклял Кэти Белл, и теперь наша команда по квиддичу осталась без охотника. Гарри не терял надежду на возвращение Кэти, но вряд ли она поправится до первой игры. Я случайно услышал разговор МакГонагалл и Флитвика, во время которого наш декан сказала, что состояние Кэти не улучшается. Интересно, а у команды Гриффиндора всегда было столько проблем? Я раньше над этим никогда не задумывался, но теперь, когда я стал вратарем, должен. Гарри после случая в Хогсмиде назначил ещё несколько тренировок. Усиленные испытания, которые длились порой до самого отбоя, не привносили в настроение беспокойства хоть малую толику радостного предвкушения победы. Это тревожило всех, кроме одного человека. Гермиона жила своей обычной жизнью, то есть училась, выполняла обязанности старосты, и не хотела обращать внимание на волнение и страх, поднимающиеся в моей душе, как гора домашних заданий к выходным, перед предстоящим матчем со Слизерином.

И хотя она носила мой подарок на руке, её настроение почему-то изменилось. Гермиона держалась со мной уж слишком вежливо, позволяя мне списывать её домашнюю работу. На следующее после её дня рождения утро я попытался объяснить ей ситуацию и извиниться. Сейчас стыдно вспоминать, что я говорил.

— Гермиона, выслушай меня, — сказал я, отыскав её в общей гостиной.

— Рон, это твоя коробка? — спросила Гермиона, беря со стола мой подарок.

— Это мой подарок тебе, — немного растерявшись, ответил я. — Гермиона, я хочу извиниться, — я подошел к ней на шаг, она в это время открыла коробку и достала оттуда часы. — Вчера Лаванда сама подошла ко мне и предложила...

— Спасибо за подарок, Рон, — Гермиона коротко улыбнулась, надела часы на запястье и спрятала их под рукавом мантии. — Надеюсь, вчера все вернулись без происшествий.

— Гермиона, вчера я не хотел танцевать с Лавандой. Она сама подошла...

— Я не хочу, чтобы из-за меня у кого-то были неприятности, — она словно меня не слышала.

— Не беспокойся, Гермиона. Все добрались нормально. Я вот что хочу сказать: понимаешь, Лаванда вчера напилась и стала ко мне приставать. Я не хотел танцевать с ней, но она...

— Успокойся, Рон. Твои извинения приняты, — сказала Гермиона и посмотрела на лестницу, ведущую в спальню. — Доброе утро, Гарри! — сказала она, махая тому рукой.

Черт, Гарри, ты не мог подождать с выходом ещё несколько минут! Я не сказал самого главного.

— Доброе утро, друзья (что это с ним?). Идём завтракать.

— Да, — сказала Гермиона и направилась к проему. — Кстати, спасибо, что организовали для меня такой праздник.

Тут я почувствовал, что мои колени задрожали от сдерживаемого возмущения. Поттер пальцем о палец не ударил, только увешал всю комнату шарами, а Гермиона благодарит и его. Я переводил взгляд с неё на него и обратно. Стоит тут себе весь такой важный. Почему некоторым всегда везёт, а другим нет?

На завтраке друг сел между нами, и я опять не смог как следует объяснить Гермионе, что моей вины в случившимся нет. А по дороге на занятия (это утро начиналось с заклинаний) Гермиона сказала фразу, которая поставила точку в моих попытках вернуть ситуацию под свой контроль.

— Рон, я всё поняла. Лаванда сама подошла, ты не смог отказать. Ты можешь делать всё, что угодно. Я вовсе не обиделась, что вчера ты танцевал не только со мной, — сказала она, когда мы поднимались по лестнице.

В общем, Гермиона на самом деле меня ревнует, только не показывает виду. Вот только я не знаю: радоваться мне или печалиться. Говорят, что ревность идёт по пятам за любовью, но весь месяц пролетел в простых, как трансфигурация спички в иголку, отношениях, если это можно назвать отношениями. Гермиона помогала мне, но это она делала всегда. Мне теперь очень редко удавалось её развеселить, редко получал от неё неповторимую улыбку вместе с по-особенному горящим взглядом. В конце концов, я прекратил свои попытки добиться чувств от Гермионы. Должно пройти время, всё вернётся в свою колею, и тогда можно будет попробовать снова...

К несчастью, главным отвлекающим моментом стали преподаватели. Семестр был в самом разгаре, и гора домашних заданий, и без того огромная, достигла астрономической высоты. К тому же профессор Слизнорт, который сначала мне понравился, оказался любителем детей богатых и известных волшебников. Он устраивал вечеринки, приглашая туда Гарри, Гермиону и Джинни и игнорируя меня. Правда, пока на них побывала только Гермиона, потому что Гарри придумал назначать тренировки по квиддичу всякий раз, как получал приглашение от Слизнорта. А мне оставалось лишь догадываться, что она там делает в обществе Кормака Маклаггена и Блеза Забини. Конечно, меня не волнует, что преподаватель так относится ко мне, я просто хочу провести свободное время вместе с Гермионой, а Слизнорт забирает у меня такую возможность. И ещё мне надоели разговоры об этих вечеринках. Причем, их всё время начинает Гарри, а Гермиона нехотя вступает в них. Отсюда я делаю только один вывод — Гермионе тоже не нравится такое времяпрепровождение. Ей, наверное, хочется отдать свободные минуты какому-нибудь интересному делу или человеку.

Наступила середина ноября. На окрестности Хогвартса опустился туман, и территория застыла в ожидании приближающейся зимы. Утро девятнадцатого ноября начиналось с травологии. По дороге Гарри рассказал нам о вчерашнем уроке с Дамблдором, на котором директор показывал другу детство Тёмного Лорда.

— По-моему, возвращаться в прошлое ужасно интересно, просто дух захватывает, — азартно сказала Гермиона, когда мы окружили пень цапня. — Вполне логично — как можно больше узнать о Волан-де-Морте (она не боится произносить его имя — Мерлин, какая же она храбрая!). Как иначе ты найдешь его слабые места?

— Как прошла последняя вечеринка у Слизнорта? — спросил Гарри. Ничего себе переход к другой теме.

Я слушал молча, надевая на глаза защитные очки. Гермиона снова нехотя вступила в разговор по поводу мероприятий профессора и только сказала:

— На самом деле там довольно весело (голос говорил об обратном). То есть он опять нудно бубнил про своих знаменитых учеников, восхищался Маклаггеном, зато угощал разными вкусностями и познакомил нас с Гвеног Джонс.

Неужели Слизнорт учил ещё и Гвеног Джонс? Сколько ж ему лет?

— Гвеног Джонс? — недоверчиво переспросил я. — Та самая, капитан «Холихедских гарпий»?

— Точно, — ответила Гермиона, смотря на меня. — Мне лично она показалась немного всезнайкой, но...

Тут нас прервала профессор Стебль. Она приказала нам приступить к работе над пнём цапня. Мы поспешили выполнить приказ и кинулись на пень. В это время у меня появилось немного времени, чтобы обдумать всё сказанное Гермионой. Ей не очень нравятся вечеринки Слизнорта, теперь я убедился в этом окончательно. Но мне вдруг очень захотелось присутствовать на одном из мероприятий. Вот только как туда попасть? Пока я строил планы проникновения в кабинет профессора зельеварения, мы добыли первый плод и продолжили прерванный разговор.

— И вообще, Слизнорт устраивает прием по случаю Рождества, Гарри, и уж на этот раз ты не отвертишься (а меня здесь словно не существует — Гермиона ведет себя прямо как этот старикашка), потому что он специально просил меня уточнить твое расписание, чтобы назначить на тот день, когда ты наверняка сможешь прийти.

Я с силой надавил на плод, но тот всё равно не лопнул. Смотря на Гермиону очень внимательно и, стараясь скрыть злость, я спросил:

— Очередная вечеринка только для любимчиков Слизнорта, так?

Гермиона коротко взглянула на меня. Видимо, я ещё плохо могу управлять голосом.

— Да, только для членов Клуба Слизней, — сказала Гермиона.

Плод выскользнул из моих рук, ударился в потолок и сбил с головы профессора шляпу. Несколько студентов закрыли рот руками, давясь от смеха. Невилл и Гермиона посмотрели на учителя с тревогой, я приготовился получить наказание, а Гарри отправился за ценным овощем. Стебль снова надела шляпу, грозно указав на меня пальцем.

— Как-как?

— Слушай, не я придумала такое название, Клуб Слизней, — ответила Гермиона.

— Клуб Слизней, — повторил я и состроил издевательскую гримасу. — Ну, надеюсь, что вы приятно проведете там время. Ты попробуй закадрить Маклаггена, тогда Слизнорт объявит вас королем и королевой Слизней.

Боже, что я несу?

— Нам разрешается приводить с собой гостей, — может, она не слышала, что я сказал. — Я думала позвать тебя, но если, по-твоему, это так глупо, то не стану навязываться.

Что я наделал? Гермиона хотела пригласить меня на вечеринку, после которой у нас точно были бы другие отношения, но я опять всё испортил. Сейчас до неё дойдет весь чудовищный смысл моих слов, и тогда мне остается только провалиться сквозь землю. Хотя есть ещё шанс всё исправить. Надо скорее его использовать.

— Ты хотела пригласить меня? — спросил я, стараясь вложить в каждое слово просящие интонации.

— Да! — сердито ответила она. Мерлин, она меня слышала... — Но раз тебе хочется, чтобы я закадрила Маклаггена...

Это край. Ещё шаг — и бездна. Нужно срочно спасать себя и свои чувства к Гермионе.

— Нет, мне этого совсем не хочется, — сказал я, но было поздно. Гермиона отвернулась от меня, и тут мы услышали звук расколотой глиняной миски, которую Гарри разбил совком. Он тут же поспешил исправить положение, чтобы профессор не успела заметить его оплошность, а Гермиона принялась листать учебник.

Остаток урока мы занимались пнем цапня, доставая и протыкая его плоды. О Слизнорте и его вечеринках больше не заговаривали. Мне нужно время, чтобы как следует продумать тактику. Я должен попросить Гермиону взять меня с собой на рождественский прием, а для этого нужны правильные слова. Одно радует — я получил ещё одно доказательство её любви ко мне.

* * *

Время приближалось к первому матчу по квиддичу. Гарри усиленно тренировал команду, но отсутствие Кэти действовало угнетающе на всех. Моя игра становилась всё хуже, вот только причины у меня совершенно другие. Гермиона перестала появляться на трибуне, чтобы болеть за меня. Я же не переставал думать о ней, пропуская один квоффл за другим. Квиддич потерял для меня былое великолепие. Он лишь превратился в очередной механизм отбирания свободного времени, которого у меня и так было немного. Мы возвращались с тренировок очень поздно и заставали в гостиной Гриффиндора лишь нескольких учеников с младших курсов. Особенно раздражало общество Колина и Дэнниса Криви. Они приставали с расспросами на тему: «Какие существуют способы поимки снитча и какими пользуется Гарри?» или «Какой мяч отбить сложнее всего?» Мерлин, почему они прицепляются только к нам? Остальную команду они не беспокоят такими разговорами. Ах, да, конечно, они же настоящие поклонники Гарри Поттера, но при этом ничего не смыслят в квиддиче.

А я каждый раз искал глазами ту единственную, которая мне нужна, и, не найдя, уходил в спальню, оставляя Гарри наедине с братьями. В остальные вечера Гермиона помогала мне и Гарри с уроками, а потом, пожелав спокойной ночи, поднималась к себе. Такая обыденность мне надоела до ужаса, но что-либо изменить я не мог. Хорошо ещё, успокаивал я себя, что Гермиона вообще хочет со мной общаться после того злополучного урока травологии. И опять виноват Гарри. Это он завел тот разговор, не будь его, всё было бы по-другому. Я лежал в своей кровати после очередной тренировки, смотря на полог постели, и представлял, как мы с Гермионой идем на рождественский ужин вместе. Как танцуем в кабинете Слизнорта (ведь именно там он устраивает свои званые ужины), срывая громкие аплодисменты всех присутствующих гостей, как после танца Гермиона берёт меня за руку и отводит в какой-то укромный уголок, где мы целуемся, а потом вообще выходим в коридор, чтобы отыскать пустой класс...

Гермиона захватила все мои мысли и мечты, теперь осталось отдать ей только самого себя.

В общем, моя жизнь превратилась в сплошную череду неотложных дел. Занятия, домашнее задание, квиддич. И Гермиона была в этой череде только как подруга, которая позволяла нам с Гарри списывать свои домашние работы. Но она ни словом, ни жестом не давала понять, что хочет того же, чего хочу я. Снова все мои догадки провалились пропадом. Самое обидное, что, несмотря на приближающуюся зиму, те, кто уже покорен любовью, продолжали создавать частицу лета. Идешь по коридорам и видишь: вот одна парочка прошла, держась за руки, вот другая. Боже, сколько романтики! И когда только время находят? Тут его не хватает даже на душевный разговор, а у них... Тошно наблюдать за тем, как девчонки смеются над самыми глупыми шутками своих парней. Все подталкивают тебя к любви, а ты можешь думать только о предстоящем матче и своих неудачах как на поле квиддича, так и в отношениях с одной особенной девушкой. И мои промахи в одной сфере вызваны провалами в другой.

Всё изменилось. Настроение паршивое, учеба не ладится, даже несмотря на помощь Гермионы, каждый день я молю Бога, чтобы поскорей бы наступили каникулы, но время замедлило шаг. Ничего не поделаешь, ждать и догонять — две самые страшные вещи в жизни. Эх, наплевать бы на всю учебу, весь квиддич, да, схватив Гермиону за руку, сбежать из замка, куда глаза глядят. Но этот безрассудный поступок не сулил ничего, кроме неприятностей мне, и, главное, Гермионе. А я не хочу, чтобы у неё были проблемы из-за меня. Я просто хочу пойти с ней на рождественскую вечеринку Слизнорта. О приеме мы больше не вспоминали, поэтому я не мог попросить её взять меня с собой. К тому же я не уверен, что она забыла мои оскорбления. Да, именно оскорбления. Я признал это в тот же вечер: я обидел её и причем очень сильно обидел, а она хотела пригласить меня... Сейчас я постоянно чувствовал стыд в её присутствии. Это было не просто наше обычное препирательство, наш небольшой спектакль, который мы часто разыгрывали, это было настоящее оскорбление её достоинства и чувств. Я сравнил Гермиону со всеми остальными девчонками, которые только и могут, что увиваться за каким-то глупым, но красивым парнем, а потом хвастаться перед своими подружками поцелуем с ним. Гермиона — девушка, которую нужно добиваться, за которой нужно ухаживать, как за принцессой, восхвалять её и ждать, когда она ответит на твои попытки покорить её, не торопя её ни на секунду. Иногда Гермиона мне представлялась стоящей на вершине высокой, неприступной горы, которая манит взобраться на неё и на которой сможет устоять лишь один человек из миллиона. Ведь вскарабкаться — это ещё полбеды, главное, удержаться на вершине вместе с Гермионой.

Стоит ли говорить, что все мои попытки вернуть наши отношения на тот уровень, на каком они были до того как, с треском проваливались. Поэтому я решил переключиться на другое такое же непростое дело — квиддич. Даже по сравнению с предыдущим годом я стал играть паршиво. На одной из последних тренировок перед матчем я вообще ударил Демельзу Робинс, которая летела на меня, кулаком по лицу. Что меня толкнуло на такой шаг, я не имел ни малейшего понятия. Джинни на меня после этого наорала, а я висел в воздухе, не способный что-нибудь прокричать в ответ. Но, в сущности, моя несравненная младшая сестра права. Вот только почему я так сделал? В раздевалке я специально переодевался очень медленно, чтобы уйти из неё последним. Джинни и Дин смотрели на меня с гневом, Демельза всё ещё плакала, её пытались успокоить Кут и Пикс, Гарри, как и я, медлил со сборами, за что его я мысленно благодарю. Сейчас мне нужна поддержка близкого друга, который, может, расскажет мне, что творится. Команда во главе с Кутом вышла из раздевалки. Я успел заметить осуждающий взгляд Джинни перед тем, как за ней захлопнулась дверь.

— Я играл, как мешок с драконьим навозом, — сказал я, обращаясь скорее к своим коленям, чем к другу.

— Ничего подобного, — серьёзно сказал Гарри. — Ты лучший вратарь из всех, кого я видел на испытаниях. У тебя единственная проблема — нервы.

Я посмотрел капитану в глаза. Гарри выдержал взгляд и не отвернулся. Может, он и прав. Надо держать себя в руках. Но как? Как можно быть спокойным, когда я не могу добиться успеха ни в квиддиче, ни в любовных делах? Мне уже шестнадцать лет, через несколько месяцев совершеннолетие, а у меня нет девушки, да и целовался по-настоящему всего один раз. Воспоминания о том чудесном дне наполнили моё сознание. Гермиона. Одному Богу известно, как сильно я хочу постоянно быть рядом с ней, быть любимым ею, целовать и обнимать её. Всё, я принял решение. Сегодня подойду к ней и попрошу, чтобы она сходила со мной на прием к Слизнорту, а ещё скажу, что люблю её и хочу встречаться. И тогда у меня всё будет хорошо. Если только она согласится...

— Рон, ты играешь замечательно! Верь в себя, и всё получится! — подбадривал меня Гарри всю дорогу.

Я не особо прислушивался, потому что опять в груди заговорило моё сердце.

Будь уверен, ведь Гермиона любит тебя. Сколько раз она доказывала, что хочет, чтобы между вами были не только дружеские отношения? Давай иди навстречу своей любви!

— Рон, пойдем по потайной лестнице? — спросил Гарри, смотря на мою улыбку, которая всегда появлялась, когда сердце придавало мне уверенности в нашем с Гермионой будущем.

Я кивнул, и Гарри распахнул гобелен, за которым находилась потайная лестница в башню. И тут земля ушла у меня из-под ног. Джинни и Дин стояли у подножия лестницы и страстно целовались. Руки Дина гуляли по спине и волосам моей сестры, а Джинни держала свои на щеках парня. Зрелище было противным: они не просто целовались, они ещё и стонали от нахлынувшего возбуждения. Мерлин, целуются и стонут, что за гадость? Я не мог смотреть на эту картину и крикнул:

— Эй!

Любовники отскочили друг от друга и одновременно (что взбесило меня ещё больше) осмотрелись вокруг. Мы с Гарри попали в поле зрения, и Джинни воскликнула:

— Что тебе?

— Я не желаю, чтобы моя родная сестра лизалась с парнем у всех на глазах! — я нащупал в кармане палочку и сжал её в кулаке.

— Между прочим, коридор был пуст, пока вы сюда не влезли!

Я поймал улыбку Дина, посланную в нашу с Гарри сторону. Наглец, ещё улыбается. Сейчас же разорву его на куски! Гарри, кажется, готов помочь, судя по свирепому взгляду, которым друг наградил нашего сокурсника.

— Э-э... — протянул Дин, — пошли, Джинни, вернемся в гостиную...

Решил сбежать? Да ты, Дин Томас, оказывается, настоящий трус.

— Ты иди, а я скажу пару ласковых слов моему дорогому братцу!

Дин ушел. Интересно, какие ласковые слова знает моя сестра?

— Так, — Джинни начала свою пламенную речь с гневного взгляда. Боже, как страшно! — Рон, давай договоримся раз и навсегда: тебя не касается, с кем я встречаюсь и чем я с ними занимаюсь.

— Нет, касается! Думаешь, мне хочется, чтобы в школе говорили, что у меня сестра...

Тут я осекся. Мне пришло на ум одно очень гадкое слово, но я решил его не говорить.

— Кто? — Джинни выхватила волшебную палочку. — Говори, кто?

— Он ничего такого не хотел сказать, Джинни, — влез в разговор Гарри.

С его парламентерскими способностями может сравниться разве что Невилл. Тот тоже предпочитает выяснять отношения посредством беседы, а не дуэли. Кстати, у него тоже, как и у Гарри, нет девушки. Как и у меня. Отогнав эту мысль прочь, я продолжил ссору с сестрой.

— Никто не станет с ним целоваться, кроме нашей тетушки Мюриэль.

Гнусная ложь! Много ты знаешь! Со мной уже целовалась Гермиона.

— Да замолчи ты!

— Не замолчу! — Джинни нацелила палочку на меня. Моя пока находилась в кармане, но если так продолжиться, я сделаю сестре больно. — Я видела, как ты пялишься на Флегму, всё надеешься на поцелуй в щечку, — Джинни состроила гримасу. — Пошёл бы да сам с кем-нибудь полизался, тогда хоть не будешь переживать, что все остальные это делают!

Ты смеешь указывать, что мне делать? Мое терпение лопнуло, и я достал палочку. Гарри встал между нами, раскинув руки.

— Много ты понимаешь! — я прицелился из-под мышки Гарри. — Если я не занимаюсь этим на публике...

Джинни захохотала. Нас наверняка сейчас услышат за гобеленом, и тогда проход больше не будет секретным.

— С кем же ты целовался, со своим Сычиком? Или с фотографией тетушки Мюриэль?

— Ах, ты...

Из моей палочки вырвался оранжевый свет. Жаль, заклинание промахнулось. Я сейчас был готов убить младшую сестру за такие слова.

Гарри схватил меня и прижал к стене.

— Слушай, не дури... — сказал он, не отпуская мои руки.

— Гарри вот целовался с Чжоу Чанг! — кричала Джинни. Её на секунду выбило из колеи то, что я хотел наслать на неё заклятие, что никогда раньше не делал. — А Гермиона целовалась с Виктором Крамом!

Моё сердце пропустило удар, а всё тело сдавили невидимые тиски. Гермиона целовалась с Виктором Крамом! Эта ужасная новость даже заставила меня перестать вырываться из хватки Гарри. Мерлин, моя Гермиона, которую я люблю всей душой, подарила свой первый поцелуй этому высокому, мускулистому, красивому ловцу сборной Болгарии. В голове тут же представилась картина: Крам в парадной мантии, которая была на нем на Святочном балу (в другое время они просто не могли этого сделать — уж я-то проследил за этим), медленно уводит Гермиону в тихий уголок замка. Она улыбается, потому что знает, что он делает. Затем, не сказав ни слова, Гермиона подносит губы к Краму и они сливаются в нежном поцелуе. Крам, конечно, имеет немалый опыт в этом, но он позволяет ей всё сделать самой. И поцелуй прекращается по её желанию не слишком быстро, но и не слишком медленно.

Боже мой, как мне сейчас хочется разбить или сломать что-нибудь. Жаль, ничего под рукой нет. Гермиона меня предала, я был не первый, с кем она целовалась. Теперь после такого у меня остался один выход — забыть обо всём, что могло быть между мной и Гермионой, потому что любить предательницу я не могу.

Мы с Гарри поднялись на восьмой этаж и побежали по коридору. У голой стены стояла какая-то девчонка с банкой жабьей икры.

— Кыш с дороги! — крикнул я. Малявка подпрыгнула и выронила банку. Та грохнулась на пол и разбилась вдребезги. Девчонка тут же убежала. Немного повеселев от мысли, что Филчу придется здесь снова убираться, я вместе с Гарри продолжил путь в гостиную. Жаль, не запомнил лицо девчонки. Утром можно было бы рассказать смотрителю, чтобы он наказал эту мусорщицу. В моей голове было лишь одно лицо — Гермионы с её, теперь я знаю, притворной улыбкой после нашего поцелуя на вокзале Кингс-Кросс.

— Ты думаешь, Гермиона правда целовалась с Крамом? — я спросил мнение друга по этому вопросу. Всё-таки рубить сгоряча мне не очень хочется.

— Что? А... Ну-у...

Потрясающий ответ друга сказал даже больше, чем я мог ожидать. Оказывается, не только я один мечтаю о девчонках, которые совершенно этого не заслуживают.

* * *

Наступил день матча. Всю ночь я не мог уснуть и ворочался в постели. В голову опять лезли воспоминания о предыдущих днях. Правда, преподнесенная моей младшей сестрой, не укладывалась в уме. Наша с Гермионой ссора после Святочного бала всё-таки имела под собой почву — Гермиона целовалась с Крамом. Этот красавчик распушил перед ней хвост, и она была рада радешенька ему услужить. Что он ей сказал сделать, то она и выполнила. А теперь пусть помучается! Никогда не забуду её взгляд и поджатые губы на следующий после того, как мы застукали Дина и Джинни (кстати, Гарри оставил Томаса в команде) вечер. Тогда, правда, я был ещё сильнее выбит из колеи и даже накричал на трёх малявок.

— Гарри, передай чернильницу, — попросил я друга. Мы сидели в Общей гостиной, доделывая домашнее задание по Защите от Темных Искусств.

— Вот возьми. Я уже закончила, — сказала Гермиона и пододвинула пузырек ко мне.

— Ты Гарри? — спросил я. — Я просил Гарри.

Друг поставил чернила ближе к моему пергаменту. Теперь ему приходилось слегка тянуться, чтобы обмакнуть перо.

— Помощь нужна? — спросила Гермиона, пытаясь скрыть обиду. Не получилось, мисс Грейнджер.

— Нет, — ответил я и через секунду добавил: — Я не нуждаюсь в твоих подачках.

Вот это успех! На глазах всезнайки и предательницы выступили слезы. И, кажется, их никто не заметил, кроме меня. Гермиона резко встала из-за стола и ушла в спальню, напоследок бросив мне обиженный взгляд. Я смотрел ей вслед, а через несколько минут захлопнул учебник и швырнул его в сумку. Да, перебор. Но, с другой стороны, пусть на своей шкуре испытывает хотя бы малую толику той горечи на душе, что испытываю я.

Тут я увидел, что трое первокурсников смотрят, как я закидываю сумку через плечо. И что такого любопытного я делаю? Проходя мимо них, я сказал:

— Чего уставились? Я вам не клоун, чтобы на меня глазеть. Пошли спать!

Первокурсники не пошевелились и только выпучили на меня глаза. Боже, какие же они глупые! Махнув на них рукой, я взбежал по лестнице к своей спальне.

Тогда я сильно расстроился, что наговорил такое Гермионе. Но в следующие дни её сверкающие слезами глаза стали наградой для моего уязвленного достоинства.

И вот теперь решающий момент. Если она хочет заслужить прощения, то пусть поддержит меня на сегодняшнем матче. Ведь чтобы существовала любовь, нужно что-то принести в жертву. Так пусть она пожертвует своим принципом, что квиддич — бесполезная игра. И тогда, может быть, я её прощу.

Гарри разбудил меня перед самым завтраком. Одевшись в молчании и спустившись в гостиную, мы отправились в Большой Зал. Я не стал ждать Гермиону, даже не осмотрел комнату в её поисках. С некоторых пор она взяла привычку завтракать отдельно от нас, поэтому какой смысл? Как только мы вошли в Зал, нас тут же встретили одобрительные выкрики тех, кто был одет в красно-золотые свитера и насмешливое улюлюканье болельщиков Слизерина в зеленых костюмах с серебряными полосами. Гарри махал рукой всем знакомым, я же просто кивал головой в знак приветствия. Мне сейчас меньше всего хотелось рассматривать их лица. Тут я услышал громкий женский голос, доносившийся с середины гриффиндорского стола.

— Держись, Рон! — крикнул голос. Я посмотрел туда и увидел Лаванду Браун, которая приподнялась на скамье. Рядом сидела Парвати с кислым выражением на лице. Вот ещё одна ненавистница квиддича. — Я знаю, ты сыграешь блестяще! — добавила Лаванда и снова села, всё ещё смотря на меня. Я чувствовал её взгляд, пока усаживался за стол, но молчал. Мне сейчас не до ответных реакций.

— Чаю? — начал предлагать мне Гарри, придвигая ко мне чашку. — Кофе? Тыквенного сока?

— Всё равно, — ответил я, откусывая от гренка, который был у меня в руках.

Тут сзади раздался другой женский голос — Гермиона удостоила нас своей речью.

— Как настроение, мальчики? — спросила она. Я не стал оборачиваться, чтобы посмотреть на неё.

— Отличное, — сказал Гарри (ничего подобного) и пододвинул ко мне тыквенный сок. — Держи, Рон, выпей.

Я взял стакан и поднес к губам.

— Рон, не пей! — приказала Гермиона своим начальственным тоном.

Мы с Гарри повернулись к ней.

— С чего это? — спросил я. Мерлин, она на меня даже не смотрит.

— Ты что-то добавил в стакан! — Гермиона ткнула пальцем в Гарри.

— Что ты сказала? — спросил друг.

— Что слышал! Я видела, ты что-то подлил в сок. Пузырек и сейчас у тебя в руке!

— Не понимаю, о чем ты говоришь, — ответил Гарри. Я, честно говоря, тоже. Неужели Гарри хочет отравить меня? Бред какой-то.

— Рон, я тебя предупреждаю: не пей! — повторила Гермиона, но я, желая доказать этой наблюдательной всезнайке, что могу сам решать, что мне делать, залпом осушил стакан.

— Нечего тут командовать, Гермиона, — сказал я, заметив, что впервые за несколько последних дней назвал её по имени. Вот только я вложил в это имя столько презрения, сколько смог.

В следующий миг по моим жилам заструилось тепло, голова очистилась от переживаний, сердце забилось спокойно, а по телу пробежали мурашки и исчезли. Я всё смогу! Эта простая истина наконец-то снизошла до меня. Победить слизеринцев — раз плюнуть, выполнить всё домашнее задание — ещё раз плюнуть, перевернуть мир — пустяк, вернуть наши с Гермионой отношения на прежний уровень — ...

Мы шли в раздевалку среди уже образовавшейся толпы, стремящейся на стадион. В горле застрял комок, в животе появилось неприятное ощущение, что меня сейчас вырвет. Боже, я слишком много съел за завтраком. Нет, я съел один гренок и выпил стакан тыквенного сока. Сока, в который, по словам Гермионы, Гарри что-то подлил... Какая чудесная погода! И Джинни сказала, что Малфоя и Вейзи не будет на сегодняшней игре. Обстоятельства складываются в нашу пользу. Наконец-то к нам повернулась удача. Удача. Сок. Гарри. Значит, Гермиона была права: Гарри что-то подлил мне в стакан. И этим что-то оказалось зелье «Феликс Фелицис». Ну, слизеринцы, теперь держитесь. Мимо меня не пролетит ни один квоффл. Гарри — молодец, не пожалел для меня своего зелья, который получил с таким трудом.

Команда вышла на стадион, и тут же раздались крики с трибун. Кто-то кричал: «Гриффиндор — вперед!», а кто-то завел старую версию песни «Уизли — наш король». Нет, сегодня у вас не получится вывести меня из себя. Я на сто процентов уверен в нашей победе, потому что точно знаю, что удача — на нашей стороне. Мадам Трюк приказала капитанам поприветствовать друг друга, Гарри пожал руку Урхарту, а я оседлал метлу. У меня есть несколько секунд, чтобы отыскать Гермиону. И нашёл. Она стояла в середине гриффиндорской трибуны вместе с Невиллом и Полумной, на голове которой красовалась прошлогодняя шляпа со львом. Улыбнувшись милому виду Полумны, я взмыл вверх после начального свистка и помчался к кольцам. Развернувшись к полю, я приготовился отбивать атаки слизеринцев. Погода на самом деле идеальная. Ветра нет, солнце не слепит глаза, видимость потрясающая. Не прошло и пяти минут от начала, как на меня полетел капитан слизеринской команды. Я висел перед центральным кольцом, как будто знал, что Урхарт будет бить именно туда, и оказался прав. Первый мяч взят.

Эйфория от пойманного мяча разлилась по моему телу. Я мельком посмотрел на трибуну. Гермиона аплодировала вместе с остальными, но почему-то качала головой, как бы осуждая меня за то, что я поймал квоффл. Странно, но мне было всё равно, что она сейчас думает о нашем с Гарри маленьком жульничестве. Лишь бы после матча не побежала к МакГонагалл, чтобы наябедничать. Она может...

Но мне некогда отвлекаться на Гермиону, пора ловить квоффлы. Слизеринцы захотят отомстить за первый заброшенный нами мяч. Нельзя допустить, чтобы они сравняли счёт. Мерлин, как же он петляет. Левое или правое. Внутри меня раздался тоненький голосок, который не принадлежал ни моему сердцу, ни разуму — я раньше его никогда не слышал. Он подсказал мне, что мяч полетит в правое кольцо. Да, так и есть. Ещё один квоффл отбит.

Это мой первый матч, про который я могу сказать, что мне себя упрекнуть не в чем. Да и остальных игроков тоже. Джинни забила четыре гола почти подряд. Боже, как же красиво она летает! Я не перестану удивляться. Ещё по голу забили Дин и Демельза. Кут и Пикс били по бладжерам сильно, а что самое главное метко попадали в слизеринцев. Сейчас идёт серия атак гриффиндорцев, поэтому можно ещё раз взглянуть на трибуны. Гермиона улыбнулась и захлопала в ладоши, когда моя сестра забила очередной гол. На меня даже не смотрит. В отличие от Лаванды, которая забралась вместе с Парвати на верхнюю трибуну и аплодирует мне, успевая посылать воздушные поцелуи. Боже, да я определенно ей нравлюсь. Это событие крайне обрадовало меня, и я отбил ещё один квоффл. Тут я услышал, что снизу раздалась песня в исполнении болельщиков Гриффиндора, и, зависнув в воздухе, я принялся махать руками, как бы дирижируя хором. Лаванда тоже пела, продолжая хлопать в ладоши. Ух ты, я нравлюсь Лаванде Браун! Это просто замечательно! После матча надо обязательно к ней подойти.

Атак слизеринцев больше не наблюдалось, а через десять минут, которые я провел в бесполезных кружениях вокруг колец, игра окончилась абсолютной победой команды Гриффиндора со счётом 250:0. Команда спустилась в центр поля, только Джинни понеслась к комментаторской трибуне и врезалась в неё. Эта месть Захарии Смиту, который практически всю игру оскорблял игроков нашей команды, только подняла мое настроение. Теперь нужна хорошая гулянка, желательно до поздней ночи. Зрители аплодировали, пока мы уходили со стадиона. Я не смог отыскать Гермиону, потому что находился в самом центре столпотворения, который образовала команда. Может, она придёт к нам в раздевалку? Может, после такой громкой победы она согласится быть со мной? Может, мы теперь будем встречаться?

— Будем праздновать в гостиной, Симус так сказал! — радостно произнес Дин, прыгая от радости по раздевалке. — Пошли, Джинни, Демельза!

Мы с Гарри опять задержались. Я тянул до последнего, ожидая Гермиону. И, о чудо, она пришла!

— Гарри, мне нужно с тобой поговорить, — сказала она и глубоко вздохнула. — Зря ты так поступил. Ты же слышал, что сказал Слизнорт, это незаконно.

Цель её визита стала предельно ясна, и это вывело меня из состояния эйфории от нашей победы.

— И что ты сделаешь — донесешь на нас? — спросил я, со злостью глядя на неё. Гермиона нисколько не испугалась моего взора, и это расшатало мое настроение ещё больше. Я чувствую большой скандал...

— Ребята, вы о чем? — спросил Гарри и отвернулся, чтобы повесить спортивную мантию.

— Ты прекрасно знаешь о чем! — громко воскликнула Гермиона. — Ты за завтраком добавил Рону в стакан зелье, приносящее удачу, «Феликс Фелицис»!

— Нет, не добавлял, — ответил Гарри.

— Нет, добавил (ну и упертая она), поэтому всё и шло так хорошо, и у слизеринцев двое игроков заболели, и Рон брал все мячи.

В это мгновение метла чуть не вылетела у меня из рук. Гермиона считает, что я могу брать все мячи в матче, только если выпью стакан с зельем удачи. Наконец-то я узнал всё, что она обо мне думает.

— Ничего я туда не вливал, — возразил Гарри и показал нам флакончик с золотой жидкостью, запечатанный восковой пробкой. Нетронутой. Значит, утром я пил обыкновенный тыквенный сок.

— На самом деле я пил простой тыквенный сок? — спросил я, по-прежнему до конца не веря этому факту. — А как же хорошая погода, и Вейзи не смог играть... Ты, правда, не давал мне никакого зелья?

Гарри покачал головой. Это последнее доказательство ещё сильнее укрепило веру в мою безграничную силу. Я повернулся к Гермионе. Ну, теперь, ты получишь всё, что заслужила. Как ты посмела усомниться в моих возможностях?!

— «Ты за завтраком добавил Рону в стакан «Феликс Фелицис», потому он и брал все мячи», — сказал я, пародируя её голос. — Видишь, я и без посторонней помощи умею брать мячи!

Я вскинул метлу на плечо и направился к выходу.

— Я не говорила, что не умеешь... Рон, ты же и сам думал, что выпил его!

Давай, оправдывайся. Мне всё равно, что ты скажешь. Я захлопнул за собой дверь и... побежал. Сам не знаю, почему я сейчас бегу в замок с метлой на плечах. Может быть, мне хочется оказаться как можно дальше от Гермионы, потому что она достала меня своим презрением? А может быть, я не хочу, чтобы она видела мои слезы, хлынувшие из глаз? Впервые я заплакал из-за девушки. Все планы разрушились в один миг, от одного слова. Я так надеялся, что между нами возможно что-то большее, чем дружба. Я верил, что Гермиона меня любит, но нет, она презирает меня. Дурак, идиот, тупица — это все про меня. Я мечтал о Гермионе каждый день после её письма мне летом. А сейчас слезы градом льются из глаз. Мерлин, почему всё именно так происходит?

Ты пустое место, Рон Уизли. Как ты посмел мечтать о восхитительной мисс Гермионе Грейнджер? Такие, как ты, даже не имеют права стирать грязь с её туфель, потому что сами являются этой грязью. А ты захотел быть рядом с ней! Ты её не заслуживаешь, прими это и живи, зная, что ты полное ничтожество. Не смей с этого момента даже думать о ней!

Легко сказать, не думай! Нет, это правильное решение. Если я перестану думать о Гермионе, то смогу продолжить жить.

Поразмышляй хорошенько. Ты надеялся, что сможешь вечно быть с ней, сможешь за ней ухаживать так, как подобает её ослепительной красоте и потрясающему уму? Да чтобы это сделать, нужно собрать всё золото в мире и положить к её ногам! А откуда у тебя золото? Ты нищий, безмозглый дурак, в голове которого поселилась глупая надежда о будущем с великолепной Гермионой!

Где же раньше был мой внутренний голос, который сейчас открыл мне правду? Действительно, как я мог тешить себя надеждой, что между нами возможна любовь? Такой дурак, как я, к тому же ещё и без гроша в кармане, не достоин умной и прекрасной Гермионы. Такого ты обо мне мнения, а, Грейнджер?

Я остановился около секретного прохода в башню Гриффиндора. Несколько дней назад мы с Гарри обнаружили за ним мою сестру, целующуюся с Дином Томасом. Джинни прокричала мне, что целоваться с любимым человеком нормально, что только я веду себя так, как будто это какая-то гадость. Да, Джинни, ты бесконечно права. И Гермиона целовалась со своим любимым Виктором. Но ведь она целовалась и с тобой. Тихий и неуверенный голосок моего сердца погас, как крошечный лучик белого света в кромешной тьме. Тот поцелуй был насмешкой надо мной. Она хотела посмотреть, как я поведу себя, ведь бить по живому и бьющемуся от любви сердцу куда приятнее. Наслаждение так и разливается по телу, когда ты наносишь очередную рану, смотришь, как оно задыхается в крови, как любовь умирает вместе с ним. Не передаваемое словами удовольствие испытывает сейчас Гермиона, смотря на результаты своих трудов.

Почему все окружающие люди смеются надо мной? С самого детства надо мной издевались старшие братья, у которых в жизни всё складывалось хорошо. Я думал, что в школе, избавившись от гнета положения самого младшего сына в семье, я смогу проявить себя. Но тут появилась она. Гермиона. Она крутила мной, как хотела, использовала меня в качестве развлечения, когда ей было скучно. И я вертелся и развлекал. Но больше такого не повторится. С этого дня ты для меня никто. Гермиона, ты разрушила даже нашу дружбу, поэтому теперь не жди, что твоя верная собачка, Рон Уизли, будет мчаться к своей хозяйке, позабыв обо всём. Ты виновата в этом...

Я сбросил метлу на пол и уткнулся головой в стену. Слезы снова потекли, и я не смог их остановить. К чему останавливать? Я хочу плакать. Пусть текут, их всё равно никто не увидит. Вдруг они прекратились сами, потому что в голове появилось решение проблемы. Я должен её унизить. Настал мой черед издеваться и высмеивать. И поверь мне, я смогу. Ведь ты меня всему научила, Гермиона. Я сделаю тебе так мучительно больно, что ты пожалеешь, что посмела выставить меня дураком. Теперь слёзы потекут по твоим щекам. Пришло время страдать, Гермиона. А я буду упиваться твоей болью, смотреть на твое несчастье и ждать, когда ты приползешь ко мне на коленях и будешь умолять о прощении. И не факт, что я тебя прощу.

Теперь нужно решить, кто лучше всего подойдёт на роль оружия против этой. Я поднялся по потайной лестнице и только успел закрыть гобелен, как в коридоре появилась Лаванда Браун. Вот моё оружие, с помощью которого я смогу нанести серьёзный урон сердцу Гермионы. Хотя, какое там сердце? Холодное, каменное, недоступное чувствам нормального человека. Во всяком случае, я приступаю к реализации плана.

Я смотрел на подошедшую Лаванду и, улыбнувшись, сказал:

— Привет! Почему ты не на празднике?

— Привет, — она захлопала ресницами. Никогда не понимал эту девичью привычку, но сейчас она мне показалась настолько милой, что моя улыбка стала ещё шире. — Пошла искать тебя, в гостиной все веселятся. Где ты пропадал?

— Мне нужно было ненадолго отлучиться. Ну, что, пошли? — я протянул руку.

— Идем, — весело сказала Лаванда и схватила мою ладонь. — Рон, — она произнесла моё имя с нежностью, какую я никогда не получал от Гермионы, — понимаешь, кажется, ты мне нравишься.

Я остановился, как вкопанный. Мои догадки подтвердились. Несказанно обрадовавшись от этого, я ответил:

— Лаванда, ты мне тоже.

В следующий миг девушка повисла у меня на шее и принялась обнимать. Я принялся обнимать в ответ, чувствуя, что сердце наполняется радостью от прикосновений тела Лаванды к моему. Мы прервали объятие, и девушка очень внимательно на меня посмотрела. Тут же выражение её лица изменилось на удивленное. Чёрт, наверное, у меня всё ещё видны мокрые дорожки слёз.

— Ты ревел? — спросила Лаванда. Точно, так и есть.

— Нет, — коротко ответил я.

— Рон, мы только что признались друг другу в чувствах, и ты моментально начинаешь лгать мне, — серьезно сказала она.

— Ну, ладно, да, я ревел... из-за Гермионы.

— Эта подлая всезнайка чем-то обидела тебя?

Это определение Гермионы из уст Лаванды вызвало у меня желание накричать на неё. Никто, кроме меня, не смеет называть Гермиону всезнайкой, тем более подлой! Странно, я до сих пор стремлюсь защищать Гермиону. Нет, я должен забыть о ней... навсегда.

— Я не хочу разговаривать и вспоминать о ней.

— Хорошо, — сказала Лаванда с видом человека, который услышал то, что хотел. — Теперь ты мой парень, а я твоя девушка, — добавила она, показывая пальцем сначала на меня, потом на себя и слегка приседая. Это мне напомнило Амбридж, которая так же проводила инспекции уроков Хагрида — активно жестикулировала руками. — Поэтому забудь об этой Грейнджер.

— Ты права. Пойдём в гостиную?

— Да.

Мы подошли к портрету Полной Дамы и назвали пароль. В гостиной было настоящее столпотворение — яблоку негде упасть. Несколько человек выплясывали что-то непонятное у камина с флагом Гриффиндора. Гарри разглядеть было сложно. Наверное, опять попал в кольцо окружения братьев Криви. Ладно, с ним я поговорю позже. Сейчас я хочу поесть. Я подошел к столу в центре гостиной и хотел что-то взять, но стол оказался практически пуст. Только несколько кувшинов с соком и остатки печенья. Мерлин, ну почему сегодня все такие голодные, как будто никогда в жизни не ели до этого дня? Лаванда, не отстающая от меня ни на шаг, спросила, беря мою руку:

— Хочешь есть?

— Да, — честно ответил я.

— Пойдем, я тебе дам кое-что.

— Из еды? — спросил я.

— Да, — лукаво ответила Лаванда. Она лжёт, но мне всё равно.

Она отвела в один из углов комнаты и повернулась ко мне. Дальше я не успел опомниться, как её губы оказались на моих. Вот это да! Я не знаю, кто научил так целоваться Лаванду Браун, но это было подобно силе Взрывного заклятия. Через несколько секунд она потребовала, чтобы я открыл рот и впустил её язык. Я подчинился. И тут же моё сознание отключилось, потому что с этого момента я полностью принадлежу Лаванде Браун. Мои руки принялись гладить её спину, и только что-то непонятное мешало мне забраться под мантию, чтобы прикоснуться к её коже. А вот Лаванду, похоже, ничего не беспокоило, и я почувствовал её руки, поднимающие мой свитер. Нет, я не хочу заниматься этим на виду у всей комнаты. Я прервал поцелуй, надеюсь, не слишком грубо и шепотом произнес:

— Если ты хочешь того, о чём я подумал, то давай найдём пустой кабинет.

— Да, — выдохнула она и улыбнулась.

Ей понравилось. Слава Мерлину, она не знает, что опыта у меня в деле поцелуев почти нет. И посвящать её в эту подробность я не собираюсь. Мы направились к выходу, который почему-то закрывался. Значит, не мы одни ищем тишины сегодня. Я пропустил Лаванду вперёд, она хихикнула и вышла. Я следом.

Мы направились по коридору. Двери кабинетов были заперты на защитные заклинания, только одна была чуть приоткрыта. Лаванда засмеялась, видимо, воображая, чем мы сейчас будем заниматься. Ещё больше воодушевившись от мысли, что девушка фантазирует обо мне, и рассмеявшись вместе с ней, я толкнул дверь. Тут же увидел Гарри и Гермиону и остановился. Вот так встреча! Мой друг вместе с этой в пустом кабинете. Правда, ничего такого они не делали, потому что Гарри стоял у двери, а Гермиона сидела на учительском столе, положив правую ногу на левую.

— О, — мои глаза округлились при виде такой картины.

— Ой-ой, — взвизгнула Лаванда и выбежала из кабинета. Нет, зачем ты так сделала? Я не хочу оставаться в одной комнате вместе с Гермионой. Но было поздно. Мы молчали, и я старался избегать взгляда Гермионы. Даже тот факт, что Гермиона ушла с праздника, говорит о том, что план даёт первые результаты. Но против желания не выступишь, что называется. Я бросил быстрый взгляд на неё и увидел, что над её головой кружатся желтые канарейки. А потом повернулся к Гарри и сказал:

— Привет, Гарри! А я всё думал, куда ты запропастился?

Боже мой, я почувствовал в своем голосе стыд, которого здесь быть не должно.

Гермиона спустилась со стола и, подходя ко мне, сказала:

— Напрасно ты заставляешь ждать Лаванду в коридоре. Девушка будет удивляться, куда это ты подевался.

Она прошла мимо, птички по-прежнему порхали над её головой. Фу, она не станет меня заколдовывать. Только я подумал про заклятия, которые могла наложить на меня Гермиона, как услышал у двери:

— Оппуньо! — она нацелила волшебную палочку на меня, и стая канареек кинулась в мою сторону. Они принялись клевать и царапать меня.

— Отвяжитесь! — закричал я, отмахиваясь от них. Однако птички и не думали прекращать своё дело. — Гарри, выручай! — завопил я, когда самая смелая канарейка пробороздила когтями кожу на щеке, едва не выцарапав глаз.

Поттер взмахнул несколько раз палочкой — и птички исчезли. Тут дверь кабинета распахнулась и влетела Лаванда. Она посмотрела на мои окровавленные руки и лицо, на Гарри с волшебной палочкой и спросила:

— Что здесь произошло? — потом подбежала ко мне и принялась целовать мои раны.

— Гарри, уходи отсюда! — крикнул я. Не хочу, чтобы ещё кто-то знал, что я могу плакать из-за девчонки. Друг поспешил ретироваться, захлопнув за собой дверь.

— Это всё она, — я ткнул пальцем в дверь, за которой минутой ранее исчезла Гермиона.

— Опять?! — воскликнула Лаванда. — Ну и, мерзкая тварь, эта Грейнджер!

Да-да, ты права. Мерзкая, отвратительная, злобная. Слов не хватает, чтобы обозвать Гермиону так, как она заслуживает. Я смотрел, как Лаванда целует мои руки, чтобы избавить меня от физической боли. Затем она перебралась к лицу. Всякий раз, как её губы прикасались к ранам, я чувствовал неприятное жжение, но оно не сравниться с горечью, поднимавшейся у меня в груди. И всё-таки стоит признать, что я смог ранить Гермиону. Теперь нужно окончательно добить её пустое сердце, чтобы она страдала от душевной боли так же, как я сейчас страдаю от физической. Последнее слово за мной, Гермиона.