Долгая дорога домой (джен)

XII

Наступили рождественские каникулы. Он... Нет, прошло уже много времени, чтобы он оставался по-прежнему безымянным только потому, что был не в силах вспомнить собственное имя. Амбервинд. Эта фамилия была довольно солнечная, и к тому же, это просто фамилия. Он чувствовал, что семьи у него никогда не было — так не лучше ли, чтобы его семейным именем было такое, светлое?

Амбервинд возвращался в место, которое должен был, по идее, звать домом. Там его ждала только тётка, женщина, которую не только он совершенно не помнил, но которая и сама не знала его. Она на самом деле появилась в его жизни после автокатастрофы только потому, что других живых родственников у него не было. Сестра матери, и наверняка — не родная. После выписки из больницы он с ней почти не общался, виделся только по утрам, когда уходил бродить по Лондону, и вечерам, когда возвращался. Ни у неё, ни у него не было причин любить друг друга.

Хогвартс ему оставлять не хотелось, но с каждым днем в школе он чувствовал себя все хуже. Обморок, случившийся с ним в канун Хеллоуина. был далеко не последним. Он научился оставаться в сознании во время таких помутнений, но платил за это невыносимой болью и тем, что открывались давно зажившие раны и переломы. Чем ближе к Рождеству, тем становилось хуже, и он просто решил уехать и отдохнуть от изматывающих душу осколков воспоминаний и страшного приказа «Убить!». Побыть просто одиннадцатилетним мальчиком и попытаться наладить хоть какой-то контакт с тёткой. И даже забыть, что он не тот, кем он является для окружающих.

В купе он ехал один: остаться было гораздо проще, чем во время поездки в школу, потому что домой на каникулы почти никто не возвращался, в школе намечалось какое-то грандиозное мероприятие. Амбервинд ненавидел большие скопления народа — как правило, помутнения с ним происходили, когда он был в толпе.

Пейзаж за окном был утомительно однообразным, необычно холодная в этом году зима замела всю округу снегом. За стеной громко веселились в предвкушении праздника второкурсники-хаффлпаффцы. Амбервинд вспомнил старосту, Малфоя, который знал тысячу способов заставить ребят заткнуться и испортить им настроение. По счастью, тот, как и большинство студентов, остался в школе. Про себя Амбервинд привык называть его чистокровным выводком — и было за что. Как ни странно, гонениям со стороны старосты и его друзей он не подвергался, несмотря на магловское происхождение. Может, потому, что владел слишком многими заклинаниями, был нелюдим и скрытен, и не был похож на маглокровку?

На душе остался неприятный осадок, когда он выходил на перрон в Лондоне. Повсюду мелькали счастливые лица школьников и родителей, встречающих своих детей. Не к месту вспомнился один из осколков памяти — там он встречал Рождество, съежившись от холода и кутаясь в худую одежонку, под окном дома, из которого доносились весёлые голоса и детский смех. Даже на улице умопомрачительно пахло индейкой, и его желудок, в котором не было ни крошки уже третий день, сходил с ума. Тогда он думал, что наутро Санта Клаус, возвращаясь на северный полюс, обнаружит в сугробе его окоченевший труп.

Не было в его прошлом счастливого Рождества. Может, у Тома Амбервинда, чье место он сейчас занимает, и было, но у него — нет.

Когда он прошел через стену, разделявшую девятую и десятую платформу, и начал рассматривать людей, толкущихся на вокзале, в сердце закрался страх — вдруг тётя забыла, что его нужно встретить? Через полчаса, когда платформы начали пустеть, а к нему, все еще неподвижно стоящему на своем месте и сжимающему в руках рюкзак, подошел полицейский, он был в этом уверен.

— Мальчик, что-нибудь случилось? — спросил полицейский.

— Меня должна была встретить тётя, — сказал Амбервинд.— Но она, похоже, забыла.

— Где ты живёшь?

— Койл-авеню, двадцать семь эй дробь четыре.

— Это на другом конце Лондона!

— Я знаю.

Полицейский достал рацию.

— Энди, подойди на минуту,— передал он, а потом обратился к Амбервинду: — Как тебя зовут?

— Амбервинд. Томас Амбервинд.

— А твои родители?

— Они умерли.

— Извини.

— Ничего.

Подошел второй полицейский, показавшийся полной противоположностью первому: первый был худой, длинный и угловатый, с ровно подстриженными чёрными усами, а второй был похож на гладко выбритый теннисный мячик. Он наверняка был из тех полицейских, которые привыкли сидеть в душных офисах, охранных комнатах и на сидениях патрульных машин, от скуки поглощая тонны пончиков и кофе.

— Что тут у нас?

— Ребёнок потерялся,— сказал первый полицейский, — тётя забыла его забрать.

И он направился к подошедшему поезду, похоже, тут же забыв про Амбервинда.

Энди сначала зевнул, а потом в упор, оценивающе посмотрел на мальчика.

— Как там тебя?

— Томас Амбервинд.

— Как зовут твою тетку?

— Маргарет Фоггитт.

Полицейский заправил руки за ремень. По его лицу было видно, что он совершает тяжелую умственную работу — в самом деле, трудно решить, что делать с потерявшимся ребенком в канун Рождества.

— Посидишь у нас, — решил Энди. — Покрутим объявление, объявится твоя тетка.

Несколько часов Амбервинд сидел в небольшом помещении напротив стола Энди Олбрайта, который действительно в немыслимых количествах поглощал пончики. Полицейский ему сразу сказал, что здесь ему не детсад и запретил мешать работе. Каждые десять-двадцать минут Энди (Амбервинд не мог его называть мистером Олбрайтом) включал запись, крутившуюся над всем вокзалом: «Мисс Маргарет Фоггитт, пожалуйста, подойдите в полицейскую часть за своим племянником».

Никто не появлялся. Энди обращал на Амбервинда внимания не больше, чем на какую-нибудь сонную муху, время от времени пару минут ругая всех забывчивых и безответственных тёток, из-за которых полицейским приходится бросать всю срочную работу и нянчиться со всякими недоростками. Амбервинд сначала просто сидел тихо, но, когда ему это надоело, впал в привычный транс, чтобы долечить вчерашнее ребро, на которое в поезде не хватило времени.

Через пару часов полицейский стал коситься на неподвижно сидящего, но явно не спящего мальчика, и тому пришлось достать из рюкзака книгу о ментальной магии. Её он, по сути, стянул из Запретной Секции, рискуя нарваться на Филча, его кошку или мадам Пинс. В Хогвартсе её читать было бы небезопасно, потому что книгу из Запретной Секции можно узнать хоть по древнему переплету, хоть по жутким картинкам, хоть по заковыристым буквам и множеству рунических ссылок. А старосте всегда охота отличиться перед деканом.

— Что ты там читаешь? — заинтересовался полицейский минут через десять. Амбервинд поспешно прикрыл рукой двигающуюся картинку. Полицейский привстал и заглянул в книгу.

— Надо же. Это просто сказки или магическая энциклопедия?

— Это... это...

— Да не стесняйся ты, не тот возраст, — хохотнул Энди, откидываясь на спинку стула. — Я лет в двенадцать просто балдел от мистики, и до того этого стеснялся, что умудрился спрятать энциклопедию НЛО под обложкой от учебника квантовой физики. Квантовой физики, представляешь? Ты хоть вообще знаешь, что такое квантовая физика?

— Нет, сказал Амбервинд. — Я увлекаюсь не физикой, а магией.

— А, это одно и то же,— махнул рукой Энди и, в очередной раз запустив крутиться по вокзалу объявление, проглотил последний пончик из коробки.

Часов в десять Энди пришла смена. Амбервинд думал, что тот должен дежурить по вокзалу до завтрашнего утра, но, похоже, полицейский или с кем-то договорился, или порядки в полиции были не совсем такие, как он себе их представлял. Одним словом, некий Джек, примерно сорока лет и с солидным брюшком принял дежурство, и Энди бросил растерянному Амбервинду:

— Ну, поехали, доброшу, что ли, до дома, тётка твоя тут среди ночи не появится. Где ты там живешь?

— Койл-авеню, двадцать семь-эй-дробь четыре.

Через час-полтора они уже выходили из машины возле дома. Амбервинд знакомо отмечал темные закоулки, облюбованные шпаной и хулиганами. Поднялись на второй этаж. За дверью под номером четыре играла громкая музыка, слышались веселые крикливые голоса. Энди дважды позвонил, потом громко постучал. Музыка стихла.

Дверь открыла девушка в донельзя короткой юбке — из под наспех накинутой рубашки виднелся яркий бюстгальтер на крохотной груди.

— Да? — сказала она, глупо улыбаясь. — Мы ничего такого не делали, у нас вечеринка, но музыка не громче положенного.

— Мисс Фоггитт? — неуверенно спросил Энди.

— Ах, нет. Она хозяйка, а мы квартиру снимаем.

К девушке присоединился парень, без устали жующий жевательную резинку, и воистину тупыми глазами посмотрел на полицейского. Растерянного Амбервинда, взирающего на то, во что превратилось место, где он раньше жил, никто не замечал. В передней был жуткий бардак, на полу валялись вещи, всякий хлам, пакетики чипсов и надутые воздушные шары, и даже пыльный хрустальный шар. На стене висел здоровенный плакат какого-то модного сейчас фильма про магию (чего стоит один только дурацкий слоган «Let the magic begin»). Воняло благовониями, а над дверью на кухню весел «поющий ветер». Жизнь по фэн-шую или просто вечеринка со спиритизмом? Одним словом, маглы, которые верят в магию.

— А где живет сама мисс Фоггитт? — спросил Энди, явно теряющий терпение. — У вас есть ее адрес или телефон?

— Ну-у-у... Телефон есть, а адреса она, вроде, не оставляла.

Парень куда-то потянулся, видимо, чтобы достать здоровенную записную книжку, телефоны и заметки в которой были написаны как попало, бессистемно, разноцветными ручками и фломастерами, даже карандашами, иногда вверх тормашками или один на другом. Через минуту листаний он нашел нужный номер.

— Вот. Домовладелец. Записывайте...

Но уже зеленый от злости Энди выхватил записную книжку, оторвал нужный лист и, сунув ее обратно в руки парня, грузной походкой направился прочь. Амбервинд поспешил было за ним, но тут же вернулся, пока двое не закрыли квартиру.

— А вы вообще знаете, почему Маргарет Фоггитт сдает эту квартиру? — обратился он к ним.

— Нет, — равнодушно ответила девушка.

— Она моя тетка. В этой квартире раньше жили мои родители и я, а сами они получили ее от погибших родственников и так далее. Видите мои шрамы? Они остались после автокатастрофы. На этой квартире лежит проклятье — больше года в ней никто не живет, в лучшем случае, жильцы сходят с ума или погибают. А продать её нельзя, и пустой её оставлять нельзя, иначе проклятье окончательно ляжет на наш род. Так что тётка не хочет рисковать.

— Ты гонишь! — сказал парень, перестав перемалывать жвачку. Амбервинд вид имел серьезный.

— Вы мне понравились, не хочу, чтобы вас постигла судьба моих родителей. Но, собственно, всё вам решать. Может, когда здесь поселились чужие люди, проклятье спало. Вы ведь тут не больше четырех месяцев?

— Да-а...

— Ну, у вас есть время. Можете вообще во всю эту магическую чушь не верить, так все обычно делают.

Амбервинд пожал плечами, словно сам не верил в проклятье. Эту идею он почерпнул от школьного учителя по ЗоТИ, точнее, от школьной легенды, что на этой должности никто больше года не работал.

— До свиданья.

Развернувшись, он поспешил вслед за полицейским, надеясь, что эти маглы достаточно суеверны. Он был уверен, что Маргарет Фоггитт не имела права сдавать квартиру, которую он получил от родителей. Конечно, он их не помнил, потому что, по сути, не был Томом Амбервиндом, но он знал, что в этом доме со своими родителями мальчик, чьей жизнью он теперь живет, был счастлив, а тётка всего-навсего наживается на чужой потере.

— Что ты там задержался? — спросил Энди, уже сидя за рулем машины.

— Я говорил с теми людьми, — пояснил Амбервинд. — Вы позвонили моей тёте?

— Её телефон не отвечает, а адреса здесь нет. Знаешь, по правилам я должен отвести тебя в приют...

— Не надо, — поспешно сказал Амбервинд. От этого слова несло чем-то зловещим.

— Вот и я так думаю, — усмехнулся Энди. — Сегодня канун Рождества, и это не лучшее место, чтобы встречать праздник. Так что вот что: сейчас поедем ко мне, а завтра найдем твою тётку по телефонной книге. Если уж и это не получится, тогда, конечно, я должен отправить тебя в приют.

— Спасибо, сэр, — сказал Амбервинд.

— У меня жена и дочка, ей восемнадцать, — рассказывал Энди по дороге. — Они сварганили хороший ужин. Знаешь, они, наверное, рады будут видеть тебя — Грейс хотела бы иметь сына, а Дженифер — брата. Но, знаешь, мальчишку бы надо было тоже учить, а нам едва хватает денег для колледжа Дженифер. Твоя тётка, похоже, спихнула тебя в какой-то бесплатный интернат?

— Нет, — возразил Амбервинд.— Это очень хорошая школа. Скорее всего, о ней договорились ещё мои родители, когда были живы.

-То есть ты не знаешь?

-Я получил извещение, что зачислен, когда тётя уже записала меня в какую-то школу святого Брутуса.

Энди закашлялся и снизил скорость на всякий случай.

— Это ведь школа для, мягко говоря, трудных подростков, — удивленно выдохнул он.

— Я так и знал, — пожал плечами Амбервинд, совершенно не удивившись. — Наверное, она меня им и считала. Я не очень стремился с ней сблизиться и даже разговаривать не хотел, просто целыми днями бродил по Лондону, и нередко возвращался, после того, как влезу в какую-нибудь драку. Она даже нанимала психиатра, но я его быстро отвадил. Ничего удивительного, что тётя посчитала меня малолетним преступником.

— Ты так говоришь, будто привык к такому обращению.

Амбервинд пожал плечами. В самом деле, такое отношение будто было привычно его натуре — может, он в прошлой жизни преступником и был? Не просто же так появляется этот глубинный приказ, похожий на желание внутреннего Я — «убить!»?

Рождество он встретил с семейством Олбрайтов, и это было хорошее Рождество. Ему понравился яблочный пирог миссис Олбрайт, который она готовила даже лучше хогвартских эльфов, и трогательная забота Дженифер. Ему было горько от того, что у него нет такой семьи, нет любящих родителей — доброй мамы, грубоватого добродушного папы с мягким характером, и старшей сестры или брата.

В большой телефонной книге они нашли двух разных Маргарет Фоггитт, но телефон проживающей в пригороде, в Литл-Уингинге, на Тисовой улице 5, совпал с телефоном, который им дали квартиросъемщики.

ХIII

Миссис Петуния Дурсль проводила утро как всегда — со скукой смотрела в окно, листая удобно разложенный на коленях журнал мод. Пока соседей было не видно — наверняка те еще не распаковали все подарки. Время от времени она вытягивала свою длинную шею, чтобы полюбоваться, как Дадлик заботливо моет свою новую машину — подарок на Рождество. С тех пор, как малыш вырос, он уделял большее внимание качеству, а не количеству подарков.

Любуясь на счастливое лицо сына, миссис Дурсль едва не упустила кое-что важное — полицейскую машину, появившуюся на улице; она заметила её только тогда, когда та начала парковаться возле дома напротив.

— Вернон! — позвала она. — Взгляни-ка туда.

Ее муж, положив газету на столик, подошел к окну.

— Наша соседка опять что-то напортачила!— довольно сказала миссис Дурсль.

— С тех пор, как она переехала сюда три года назад, она постоянно нарушает покой на нашей улице!— возмутился мистер Дурсль.

Тем временем из машины вышли весьма увесистый полицейский, не уступавший в комплекции мистеру Дурслю, и растерянный мальчонка, прижимающий к груди небольшой рюкзак. Мальчонка выглядел довольно прилично — его рыжеватые волосы были аккуратно подстрижены и причёсаны, а чистые глаженые брюки, куртка и блестящие ботинки были куплены не позднее прошлого месяца. Полицейский пару раз позвонил в звонок, затем начал стучать.

Дадли бросил поливать машину и тоже стад рассматривать полицейского. Миссис Дурсль снедало любопытство, но она не решалась выйти из дома и узнать, что натворила соседка. Наконец, когда мистер Дурсль буркнул, что пойдет лучше приготовит кофе, она открыла окно и крикнула сыну:

— Дадли, милый, сходи, узнай у офицера, что ему нужно. Он, похоже, не знает, что Маргарет отдыхает на Канарах.

Дадли кивнул и направился к полицейскому.

— Доброе утро, сэр, — сказал он. — С праздником.

— С праздником, — сказал, обернувшись, тот.

Дадли он сразу почему-то не понравился — наверное, дело в том, что ему вообще не нравились служители закона.

— Я — лейтенант Олбрайт, — продолжил тот. — Парень, ты не знаешь, мисс Фоггитт дома?

Дадли пожал плечами.

— Она вроде как на Канарах отдыхает.

— Что?!— возмутился мальчонка.

Дадли только теперь заметил и сразу узнал его — это был тот самый сопляк, которого он спас от хулиганов летом. Его шрамы стали почти не видны, и оказалось, что его лицо все в веснушках. Как тесен мир! Впрочем, Дадли даже представить себе не мог, насколько он тесен в действительности.

— На Канарах? — переспросил мальчик. — То есть она совсем про меня забыла?

Дадли показалось, что малыш вот-вот разрыдается.

— Это её племянник, — кивнул Олбрайт на мальчика.

-У неё есть племянник? — удивился Дадли.

Мисс Фоггитт, сколько он ее помнил, всегда жила одна, и к ней никогда не приезжали родственники, а о детях она отзывалась крайне недоброжелательно.

Тут появилось новое действующее лицо — изнывающая от любопытства миссис Дурсль все-таки вышла из дома.

— С праздником, сэр, — проворковала она. — Что-то случилось?

— Да, — сказал Олбрайт. — Ваша соседка укатила на Канары, бросив своего племянника одного и даже не сказав ему ни слова. Вчера он весь день проторчал на вокзале, вместо того, чтобы готовиться к встрече Рождества.

Лицо миссис Дурсль приобрело непонятное, но неприятное выражение.

— Верх безответственности, — строго сказала она. — Если бы у меня был племянник, — (тут непонятное выражение лица появилось у Дадли),— так вот, если бы у меня был племянник, я бы никогда себе такого не позволила. Забыть о доверенном тебе ребёнке!

Мальчик стоял, опустив глаза и рассматривая ступени.

— А где его родители? — строго спросила миссис Дурсль у полицейского.

— Они умерли этим летом, — бесцветным голосом сказал мальчик.

— О боже, прости,— сказала миссис Дурсль. — Очень жаль,— она снова обратилась к Олбрайту. — Как жаль, что когда у детей погибают родители, право опекунства переходит таким вот безответственным и отвратительным людям, как Маргарет. И наверняка еще и право распоряжаться наследством тоже.

Миссис Дурсль покачала головой.

— Что ж, — печально сказал полицейский. — Мне очень жаль, малыш, но мне придется отвести тебя в приют, пока не объявится твоя тётка.

— Только не это, — умоляюще протянул мальчик, подняв глаза.

— Мам, а почему бы нам не присмотреть за ним, ведь это будет несложно? — вдруг неожиданно для себя самого спросил Дадли. Почему-то он испытывал симпатию к мальчишке.

— Ну-у, — протянула миссис Дурсль.

Присмотр за незнакомым мальчишкой на мгновение показался ей чреватым неприятностями. Но только на мгновение — а потом она случайно заглянула в его большие, полные надежды глаза.

— А почему бы и нет, мистер Олбрайт? — кивнула она.

Зимние каникулы Амбервинд провел в доме тетки — Дурсли присматривали за ним и даже пытались заботиться. Это были добрые и отзывчивые люди, но почему-то они ему не понравились, ему отчего-о казалось, что они были как-то неискренни и даже искусственны. Наверняка — только казалось.