Fiction (джен)

Happiness, it hurt like a train on a track

Так что лучше убегай.

Florence + the Machine

Dog Days Are Over

4 ноября 1995 года.

Она должна была догадаться, что обещание всё рассказать — лишь способ отправить её обратно в Миннесоту, избавившись от ненужных вопросов. Но в тот вечер Руфь поверила в невероятное, из-за чего ей приходится вновь пребывать в неведении, тогда как загадок стало только больше. Михаил же давно перестал быть для Руфи тем человеком, чьи поступки можно поддать логическому анализу, и то, что он столь живо отреагировал на какого-то Люка, делает дело ещё более запутанным.

Михаил Милтон является для Руфи тем, что не поддаётся изучению: он то излишне замкнут и холоден, то раздражителен и вспыльчив, и эти две сущности не только не дополняют друг друга, сколько наоборот — усложняют общее положение, кое-как спасаемое таблетками. И последнюю попытку контролировать Милтона Руфь утратила, неохотно согласившись улететь в Миннесоту. Она действительно не хотела этого: ей трудно было оставить Бальтазара, даже понимая, что с ним Дин… В конце концов, её всё ещё интересовала судьба Мэг, но Михаил настоял на своём, пообещав, что вскоре всё расскажет.

"Лжец, лжец".

Руфь слишком прямолинейна, и терпеть не может недомолвок и вранья. Всякого рода тайны и загадки лишь обременяют её, заставляя вспомнить о том, что, по сути, ей пришлось врать всю жизнь – в школе, отцу, полиции, пациентам — всем. Скрываться под чужим именем и работать психологом, тогда как психолог требовался самой Руфи было слишком невыносимо. Поэтому она вцепилась за фиктивный брак как за возможность избавиться хотя бы от части той лжи, в которой Рут жила слишком долго. Но вместо долгожданного спасения она получила очередную фикцию, которая слишком уж затянулась.

Приходится согласиться с Бальтазаром — она даже замуж нормально выйти не может. Да и если основательно так задуматься, Руфь, чёрт возьми, жить толком не умеет. Любые отношения ей в тягость, и она искренне радуется тому, что большую часть времени даже не видит своего "мужа", о котором сейчас невыносимо сильно хочется узнать больше, иначе – Руфи почему-то так кажется — дело может зайти слишком далеко. Следует во всём разобраться, попытаться связать все детали воедино.

Люк.

Это имя не даёт Руфи покоя ровно с тех пор, как она услышала его. В нём есть то, что заставило обычно уравновешенного и безэмоционального Майкла, из которого слова не вытянуть, превратиться в истеричку. Всё дело в этом имени, и Руфь решается узнать всё, что с этим связано.

Конечно, глупо думать, что Милтон оставит что-то действительно важное, но попытаться стоило. Руфь находит много совсем ненужного: кассеты "Scorpions", протоколы судебных заседаний, старые записные книжки, и ничего, что касалось бы лично Михаила. Даже фотокарточек нет — Руфи удалось отыскать лишь одну, на которой изображена сводная сестра Майкла с двумя парнями; скорее всего, своими друзьями. Надпись на обратной стороне тоже ничем не примечательна: "Топика, 1987 год. От Софии, Гейба и Люци".

Руфи повезло когда-то познакомиться с Софией, замечательной девушкой, что на тот момент только окончила старшую школу. Возможно, они пообщались бы чуть дольше, но Михаилу вновь требовалось уезжать, а значит, и Руфи тоже. Это было то замечательное время, когда перелёты и переезды действительно нравились ей, но сейчас Рут едва ли не тошнит от этого всего.

Она помнит, как когда-то Эбби сказала ей, что было бы здорово много путешествовать по Штатам, слушая "Daft Punk" в машине годов семидесятых. Тогда Руфь согласилась с ней, улыбнувшись в ответ, ведь именно тогда, как ей казалось, больше ничто не омрачит их жизнь так, как прежде. И она, и Аби ещё могли представить своё будущее — хотя бы ближайшие лет пять, — представить слегка утопично, но так, как хотелось им. А потом Абаддон просто сбежала, бросив Рут и даже ничего не объяснив, даже вещи не забрав.

Бальтазар никогда не устанет говорить о том, что Абаддон была лучшей партией для Руфи. Всего каких-то два года назад Фримен учила её играть на скрипке, и Руфь многое отдала бы за то, чтобы вернуть то время. И ей действительно жаль, что в итоге всё свелось к этому: Бальтазар в инвалидной коляске, Эбби неизвестно где, а сама Рут словно повисла где-то в пространстве и времени, так и не найдя ничего, за что можно было зацепиться. Так и не знает, зачем она существует.

Вот, такая себе истощённая, с бледной кожей и тусклыми волосами. С тонкими, длинными пальцами и ногтями, постоянно выкрашенными в тёмно-алый. Она похожа на сестру Бальтазара — и никакой индивидуальности. В Руфи нет ничего особенного, кроме спутанных нервов и полузабытых проблем. И она ещё пытается разобраться в Михаиле! Просто смешно и нелепо, но ей, кажется, всё равно.

У неё возникает лёгкое чувство дежа-вю — не так давно она пыталась узнать больше об отце. Главное, чтобы в этом случае её не пришлось бежать, как тогда. К тому же, Руфь ещё не забыла Мак Леода, который когда-то в красках расписал, что с ней будет, если вину всё-таки докажут. Но это ему так и не удалось — согласно показаниям Винчестеров и Бальтазара, на момент убийства Аластара Оуэлла Рут уже была в другом штате. Джон позаботился о том, чтобы дело поскорее замяли, и Мак Леод, скрипя сердце, прекратил расследование.

Руфь до сих пор безмерно благодарна всем трём Винчестерам — в конце концов, они помогли её убежать, начать всё с начала, пусть и под другим именем, которое, впрочем, ей ничуть не нравилось. Но Бальтазар — и Адам, чтоб его, тоже — настоял именно на "Флоренс Остин", и Рут нехотя согласилась, понимая, что отказываться от выбранного им имени уже слишком. Позже Бальт даже заставил её записаться на уроки музыки — совершенно бесполезное занятие, от которого, впрочем, никакого вреда не было.

Её преподавательница, Абаддон — если по правде, то Абигейл, — почти сразу вызвала у обычно недоверчивой Руфи симпатию: эта женщина была просто до безумия обаятельной, и, к тому же, требовательной, что почему-то особенно сильно нравилось Рут. Порой Фримен заставляла её репетировать один и тот же отрывок несколько занятий, пока действия не будут отточены до идеала. И Адам когда-то признал, что игра на скрипке даётся Руфи лучше, чем психологический анализ.

Она общалась с Абаддон и вне занятий, но по-прежнему знала о ней немного, да и сама не спешила сообщать своё настоящее имя, и уж тем более, говорить о прошлом. Но всех всё устраивало, и ни Абаддон, ни её ученица не думали даже ничего менять. Об отношениях тогда и речи не могло идти, хоть сейчас Рут втайне жалеет об этом. Возможно, если бы Фримен не исчезла, всё было бы совсем по-другому, и сейчас Руфь не рылась бы в документах своего мужа.

Она ищет хоть что-то, что может быть связано с Милтоном, хоть одно упоминание о нём, но ничего не находит и решает сменить тактику, изучая всё, что попадётся. Перед глазами мелькают десятки незнакомых фамилий, и через несколько часов беспрестанного чтения женщина почти отчаивается в своих поисках. Рут вновь возвращается к найденной ранее фотокарточке и ещё раз вчитывается в подпись на обратной её стороне. "…От Софии, Гейба и Люци". Возможно, стоит поискать что-то связанное именно с этими именами.

"Гейб" – это, скорее всего, Габриэль, а вот с этим "Люци" сложнее — ну не Люциус же, в самом деле.

Руфь расплывается в радостной улыбке, когда находит нужное — дело об убийстве Габриэля Новака и несколько сопутствующих ему. Это, без сомнения, тот самый "Гейб" с фото, найденного Руфью: в папке нашлось ещё несколько карточек с изображением уже мёртвого Новака. Зрелище малоприятное: глазницы мужчины пусты, а на шее странгуляционная полоса — признак того, что жертву душили. Судя по записям в папке, тело Габриэля нашли в одном из мотелей Де-Мойна.

Остальные жертвы найдены во всё той же Айове, преимущественно в таких же мотелях, и всё трупы были одинаково изуродованы. Глаза выколоты профессионально — кожа вокруг почти не тронута. Но зачем кому-то таким образом убивать людей, Рут не понимает, как и когда-то не понимала, зачем выполняет приказы отца.

Был и подозреваемый — Люцифер Милтон…

"Люци".

Руфь перечитывает отрывок текста ещё раз. Тупица, невнимательная тупица! Как можно было не заметить?

"Врача, который меня оперировал, зовут Люк Милтон".

Это было таким очевидным, но она упорно не замечала. Парень на фотокарточке с Софией и тот самый Люк, остановивший её на улице — один и тот же человек, к тому же, подозревавшийся в серии убийств. Более того, Майкл знаком с ним лично, в этом Руфь уверена. Теперь осталось лишь выяснить, как связаны Михаил и этот Люк. Руфи хочется взвыть от отчаяния: загадок едва ли стало меньше.

Как же, чёрт возьми, она скучает по тем временам, когда её единственной заботой было следить за тем, чтобы Адам не прогуливал пары, а самой посещать занятия Абигейл. И, пожалуй, не забывать откликаться на фальшивое имя, точно. А с появлением этого психа-Милтона вроде бы как размеренная жизнь исчезла, словно её и не было никогда.

И, словно на зло, чёртов Милтон врывается в кабинет именно в тот момент, когда Руфь собиралась продолжить свои поиски. Непонимающе-холодный взгляд сталкивается с растерянным.

— Что происходит?

— Кто такой Люк Милтон? — о, прямолинейность всегда была её недостатком, и сейчас принцип "Лучше прямо спросить" вновь может сыграть против Руфи. — Или Габриэль Новак? — она нервно усмехается, скривив губы. — Ты обещал рассказать.

Михаил некоторое время молча смотрит на неё, словно изучая взглядом. Руфь боится, но изо всех сил старается скрыть это, что, впрочем, удаётся ей из рук вон плохо. И улыбается, она улыбается, а её глаза сияют победным огнём, отчего облик Руфи становится до невозможности противоречивым.

— Не твоё дело, — чеканя слова, наконец отвечает Милтон.

— Мне надоело, — голос Рут чуть не надрывается, — каждый раз слышать о том, что это не моё дело. Могу я хоть что-то узнать? — она почти кричит, подбегая к Майклу и хватая того за лацканы пиджака.

— Прекрати истерить, — Михаил перехватывает запястья Руфи, отстраняя её от себя, — хватит.

– Не хватит, Майкл, — она тщетно пытается вырваться, но хватка становится только сильнее. — Отпусти. Отпусти, – повторяет Руфь громче.

И, похоже, упускает тот момент, когда к глотке приставляют нож. Холодный металл до тошноты обжигает кожу, и всё внутри у Рут скручивается в тугой узел. Её страх становится в разы сильнее, и прежняя ясность ума куда-то девается, словно и не было её.

– К столу, — словно сквозь толщу воды слышится приказ, и Руфь подчиняется.

Нож убирают, а руки связывают — просто удивительно, как можно так быстро справиться с ремнём.

— Убьёшь?

— Нет.

Если честно, ответ не очень-то обнадёживает Руфь. Она дёргает связанными руками, но предсказуемо ничего не получается. Путей к спасению вроде бы нет, но это ведь не значит, что не стоит пытаться, верно?

Рут резко откидывает голову назад и тут же отшатывается: получилось. Михаил не успевает остановить её, и она бежит к двери, едва не падая. Двигаться со связанными руками тяжело, а кожаный ремень до безумия сильно стягивает кожу, но Руфь бежит изо всех сил. Благо, дверь открыта и кабинет удаётся покинуть, но добежав до ступеней, она не успевает замедлиться и падает, кубарем летя вниз.

Некоторое время — как ей кажется, вечность — Руфь лежит, даже не шевелясь. Подняться просто нет сил, и, кажется, незачем — слышны шаги. Открыв глаза, она несколько секунд созерцает нависшего над ней Милтона. Тот, как ни странно, помогает ей встать, но Руфь тут же обессиленно падает, затем отползая к ступеням и кое-как садясь на них. Только сейчас она замечает в руках Майкла нож.

— Убивать при помощи пистолета не хочется, да? — рвано произносит Рут, отдышавшись.

Михаил садится рядом с ней, пристально всматриваясь в лицо Руфи, тогда как та не сводит глаз с ножа в его руке.

— Я не хочу тебя убивать, помнишь?

Пальцы Милтона вдруг крепко сжимают подбородок "жены", а сам он приближается ещё ближе, поднося оружие к её лицу. Лезвие почти невесомо прикасается к коже, и женщина крепко зажмуривает глаза.

— Открой глаза. Сейчас же.

Михаил повторяет приказ, но, не увидев повиновения, сам оттягивает веки Рут пальцами, тогда как она сама, кажется, даже не дышит.

Тишину пронзает оглушительный крик. Залитая солнцем гостиная вдруг темнеет. Со вторым криком мир Руфи погружается в абсолютную тьму.