Fiction (джен)

Dying heart, I loved you from the start

Умирающее сердце, ты понравилось мне с самого начала,

But that's no excuse for the state I'm in.

Но это не оправдание тому состоянию, в котором я нахожусь.

Hold on to your heart cause I'm coming to take it

Береги свое сердце, потому что я иду, чтобы забрать его.

Hold on to your heart cause I'm coming to break it

Береги свое сердце, потому что я иду, чтобы разбить его.

Florence + the Machine

Hardest of Hearts

19 октября 1995 года.

Бальтазар натянуто улыбается. Псих-Дин, крепко сжав кулаки, едва ли не вылетает из палаты, а Руфь молча рассматривает слишком яркий лак на своих ногтях. Как только за Винчестером захлопывается дверь, Моро откровенно смеётся.

— А этот парень с годами становится всё забавнее, — наконец произносит Бальтазар, отдышавшись.

— Он волнуется за тебя, Бальт, — устало отвечает Руфь, взглянув в сторону многострадальной двери.

А ведь всё дело в том, что Винчестер слишком вспыльчив и нетерпелив. А ещё несоизмеримо туп, если не может понять, что Бальтазар не сможет выписаться из больницы ещё, по крайней мере, недели две. Сам Моро, хоть и особого виду не показывал, вовсе не пылал желанием возвращаться к привычной жизни — как он сам подшучивал, "наконец-то подвернулась крутая возможность отдохнуть, и этим просто грех не воспользоваться". По словам Бальтазара, в последнее время у него от заказов просто отбоя не было, и даже любимая студия надоела до смерти. Да ещё и этот Дин…

Удивительно, но они до сих пор вместе.

Винчестер сбежал тогда вместе с ними в Миннесоту, а после отправился во Францию вслед за Бальтом. И Руфи до сих пор невдомёк, как это Дин променял любимые Штаты на "городишко влюблённых парочек", да и ей самой та же Миннесота нравилась больше, чем Париж, на что Бальтазар брезгливо заявлял, что она и Дин совершенно не романтичные натуры.

А теперь "не романтичный" Винчестер всё сильнее настаивал на выезде из Франции — ради безопасности. Вообще, это вся его натура, заботиться о чьей-то безопасности… И всё же, Дин прав: мало ли, сколько терактов ещё может произойти. И хоть Руфь заверила, что виновницу всего этого уже нашли, и стране больше ничего не угрожает, Винчестер настаивал на своём.

— Нужна мне такая агрессивная забота, — наигранно вздыхает Бальтазар. — Кстати, откуда тебе столько об этих терактах известно? В газетах многого ещё даже не упоминалось.

— Довелось быть психологом той девушки. Муж настоял, — поясняет Руфь, ещё больше запутывая друга.

— Неужели?.. — Моро заливисто смеётся, ёрзая на больничной койке и устраиваясь поудобнее.

И последний год в самом деле кажется Руфи какой-то глупой шуткой, только вот ей, как и Михаилу, абсолютно всё равно.

— Брак фиктивен, – она словно оправдывается. Правда, непонятно зачем.

— Даже замуж нормально выйти не можешь, — с какой-то непонятной горечью говорит Бальтазар. – И всё же, Эбби была для тебя лучшим вариантом…

— Меня всё устраивает, да и Майкла тоже, — прерывает едва не начавшуюся речь Руфь.

— Кто он?

Милтон устало трёт виски, слабо усмехаясь вопросу.

— Если точнее, его зовут Михаил, — она произносит русское имя со странным акцентом, — Михаил Милтон, адвокат.

Бальтазар пожимает плечами:

— Моего лечащего врача зовут Люк Милтон. И он очень даже ничего, — Моро вновь смеётся.

— Слышал бы это Дин…

На самом деле, Руфь совсем не понимала, как это — постоянно быть рядом с человеком, которому ты не безразличен, который заботится о тебе, попутно ревнуя ко всему, что движется, как это делал Дин. Возможно, Руфь даже жалела об убитом отце и несостоявшихся отношениях с Абаддон — в конце концов, она была нужна им, пусть и для своих целей. И стоит-таки признать, что она годится только для роль девочки для битья, или ещё чего хуже — палача. А жертвам и палачам не нужно думать об отношениях с кем-то. Сейчас же Руфь истязают собственные мысли, навязанные кем-то, и она не знает, что будет дальше.

Но она убеждается в том, что всё не так уж плохо. Ей не приходится работать – к тому же, психолог из неё весьма посредственный; Руфи не приходится спать со своим "мужем"… Но он сам порой бывает просто невыносимым. Стоит ему забыть о приёме успокоительных, и он мгновенно становится невероятно раздражительным: любая мелочь выводит Милтона из себя, и тогда Руфь жалеет о своём согласии на эту фикцию сильнее, чем когда-либо раньше.

— У тебя самое закалённое сердце, — нарушает тишину Бальтазар, — я бы не смог жить так, как ты, Стальная.

— Мне не нравится слышать от тебя нечто подобное. Это слишком серьёзно, а ты совершенно не серьёзен.

— Знаешь, что сказал врач? Я никогда не смогу ходить, — Моро устало закрывает глаза, — никогда.

Внезапно переведённая тема отодвигает на второй план всё, о чём до этого шла речь.

— Дин, как я понимаю, не знает.

Вновь виснет молчание.

Стук в дверь прерывает тишину и раздаётся всё настойчивей.

— Мне идти нужно. Майкл меня убьёт, если не вернусь вовремя.

Руфь помнит, что случилось, когда однажды она не вернулась домой в назначенное время — непонятно почему распсиховавшийся Михаил устроил настоящий скандал. Собственно, Милтон просто помешан на пунктуации, и всё, что делается в неположенное время, невероятно раздражает его. Тогда Руфь в который раз убеждается в том, что следует тщательнее контролировать приём Милтоном таблеток, потому что только успокоительные в немалом их количестве делают жизнь обоих Милтонов более терпимой.

Значительно усложняла дело ещё и патологическая неуклюжесть Руфи — она постоянно нечаянно портила документы "мужа", буквально проходила сквозь стеклянные двери, за которые Михаилу потом приходилось платить. Вообще, у Руфи довольно серьёзные проблемы с ориентацией в пространстве, из-за чего она так и не смогла научиться водить машину.

Ей приходится едва ли не просчитывать каждый шаг, из-за чего, впрочем, она страдает ещё больше: задумываясь, Руфь перестаёт замечать окружающее, и Михаилу вновь приходиться платить за что-то — разбитые витрины в магазинах и чёртовы стеклянные двери, которые бесят Милтона больше всего. Он даже пытался научить свою "супругу" замечать их, но быстро бросил это дело: по настоятельной просьбе самой Руфи, которая не желала возни с собой.

Собственно, этот день не отличился своей оригинальностью: Руфь в который раз буквально врезалась в какого-то мужчину, едва не сбив того с ног. Промямлив что-то вроде "извините", Милтон хотела было продолжить свой путь, но незнакомец чуть ли не силой удержал её.

— Простите? — Руфь искренне не понимает, чего этому мужчине нужно, но обнаруживает его чем-то похожим на Михаила; разве что, её муж темноволосый.

— Передай Михаилу, что Люк ждёт его. Он поймёт, — незнакомец подмигивает Руфи, после чего быстро уходит, оставляя девушку в недоумении.

Это удивительно, но придя в номер, она всё же обнаруживает там Михаила — это довольно странно, если учесть, что чаще всего именно в такое время дня Милтон значительно упрощал Руфи жизнь своим отсутствием. Сейчас же он довольно-таки спокойно сидит в кресле, что-то читая.

— Тебя Люк ждёт, — снимая пальто, сообщает Руфь, — сказал, что ты всё поймёшь.

Следующей реакции от псевдо-супруга Руфь точно не ожидала: Михаил вдруг подхватывается с места, отбрасывая книгу в сторону, и подбегает к девушке. В глазах Милтона не то злость, не то что-то другое, и Руфи на какой-то миг становится страшно. Он начинает трясти её за плечи, едва не поднимая над полом, и Рут становится сложно внять смыслу его слов. Когда её отпускают, тут же влепив пощёчину, она даже отшатывается назад от неожиданности.

— Что это было? — произносит Руфь тихо, даже слишком, наблюдая за тем, как Михаил напяливает на себя пальто, явно намереваясь куда-то уйти.

— Не твоё чёртово дело!

Да кто такой этот Люк, что едва заслышав его имя, Майкл несётся куда-то сломя голову? Сколько уже можно находиться в полнейшем неведении всего, что происходит? Что, в конце концов, происходит? У Руфи слишком много вопросов, и она намерена получить ответы на них именно сейчас.

Она бросается к двери, не позволяя Милтону выйти из номера.

— Отойди, — звучит словно предупреждение.

— Прими таблетки, и мы спокойно обо всём поговорим.

Руфь сильнее прижимается к двери от удара в висок – это даже не пощёчина. Это заставляет вспомнить о начале "уроков" отца и почти сорваться.

— Это не твоё дело, — чеканит каждое слово Михаил, пытаясь всё же открыть дверь.

Руфь чуть не вываливается в коридор, когда Милтону это удаётся. И ей надоело. Именно сейчас, в этот самый момент, — хватит. Она выбегает из отеля, направляясь в машине "мужа", но та предсказуемо оказывается запертой.

Неизвестно почему Руфи хочется бежать изо всех сил, неважно куда. Ей хочется бежать от Михаила с его истериками по любому поводу, хочется быть свободной, освободив себя от оков. Она бежит куда-то в сторону Сены, к набережной, и останавливается лишь когда вечернего воздуха в лёгких становится слишком много, чтобы дышать.

Свет фар за спиной.

Ей никогда не уйти.

— Я всё расскажу.