Братство Х (гет)

POV Скорпиус Малфой

Близость духа расстояниям не подвластна.

Л.С. Сухоруков

За годы, прошедшие после войны, Азкабан не изменился. Да, восстановили разрушенную стену, изгнали дементоров, заменив их рядовыми аврорами, и камеры сделали чуточку чище. Все, чтобы можно было смело заявить, что отныне это подобающее место для содержания преступников, а не пыточная, куда маги прячут нарушивших закон. Клетку, конечно, вычистили, но суть осталась — это по-прежнему тюрьма для особо опасных волшебников.

Я стремился попасть сюда лет с восьми. С тех пор, как узнал, что это не выдумка, не страшная сказка, которую рассказывала втайне от Гринграссов гувернантка, а реально существующая точка на карте. Мне здесь было не место тогда, в детстве, и сейчас тоже совсем не место. По крайней мере, я не совершил ничего, чтобы оказаться здесь против своей воли. Несовершеннолетним в Азкабан вход воспрещен, разве что в сопровождении родителей или опекунов, но для меня это больше не проблема: мое семнадцатилетие было в прошлом ноябре, так что я мог бы смело посещать это «заведение». Разве что требовалось подать прошение: всем узникам разрешены визиты близких, и, как только рассмотрели мое, — я получил короткое ответное письмо с датой свидания. Одиннадцатое августа две тысячи двадцать третьего года. Все было абсолютно точно и абсолютно официально, кроме одной мелочи: человек, которому я собирался нанести визит, не являлся мне даже знакомым. Разве что росчерком на бумаге в свидетельстве о рождении. Но я не мог не прийти.

— Мистер Малфой, сюда, пожалуйста.

Охранник указывает на левое ответвление коридора. Освещение здесь скверное: полумрак, даже несмотря на горящие факелы; мужчина, за которым я следую, произносит «Люмос!», но мои глаза уже успели привыкнуть к темноте.

— Стандартный визит длится полчаса, но если захотите покинуть нас пораньше, — аврор чуть усмехается, видимо, ожидая, что я поддержу. — Постучите в окошко.

Я сухо киваю, не пренебрегая предложением. Понятия не имею, как обернется эта встреча.

Мужчина выходит, оставляя меня в небольшой глухой комнате с единственным столом и парой стульев друг напротив друга. Мне снова приходится ждать. Заполнение целой стопки бумаг, тщательный досмотр на входе, моя волшебная палочка, оставшаяся в сейфе начальника охраны — все это было очередными маленькими шагами на пути к получасовой встрече. Даже не уверен, что она того стоит, просто я не могу больше доверяться словам родных: я должен знать все сам.

Проходит пять или семь минут, когда дверь, другая, не та, через которую привели меня, открывается, и в холодном свете комнаты появляются двое мужчин. Первый, лощеный, самоуверенный страж с палочкой за поясом, и другой — бледный, изможденный, хотя на вид и здоровый, узник с тонкой темной цепью на запястьях. Первый ждет, пока второй устроится на стуле, а потом выходит, кивнув мне и плотно закрыв дверь. За время их появления никто из нас не произнес ни звука. Я смотрю в стол под своими ладонями, и мне совершенно не хочется поднимать глаза на мужчину передо мной. Это не страх, это нечто худшее: неуверенность в том, что мне стоило приходить. Однако уже поздно.

— Здравствуй, — тихо произносит он, и я сжимаю челюсти, понимая, что нужно ответить.

Бросаю взгляд на часы, чтобы отмерить полчаса, «выданные» начальником охраны как дневной паек заключенным, но вспоминаю, что оставил их вместе с волшебной палочкой. И черт с ними. Плевать, сколько осталось времени: это время узнать правду.

— Здравствуй, отец.

Его взгляд не меняется, но по лицу проходит странная волна, словно я выбил его из колеи, а потом он снова берет себя в руки. Молчит несколько секунд и вновь подает голос:

— Я рад видеть тебя, — Драко чуть улыбается, не сводя с меня внимательного взгляда. Я отвечаю тем же, разве что во мне радости точно не наблюдается.

— Я пришел сюда не за тем, чтобы обмениваться любезностями, — уточняю я, ожидая увидеть на его лице какое-то разочарование, но он только коротко кивает, никак не показывая своих мыслей.

— И зачем же ты пришел?

Ответ, который заготовлен давным-давно, отрепетирован и заучен наизусть, застревает у меня в горле. Было чертовски приятно разговаривать с Драко в своем воображении, даже не зная, что он может сказать мне: у меня было много лет, чтобы предусмотреть любой возможный исход этого разговора. В каких-то, самых неприятных вариантах, мы даже хватались за палочки. Но потом я узнал, что в Азкабане у волшебников нет никакого оружия, так что подобные сцены больше не всплывали в моем воображении. Ничего подобного не могло произойти на самом деле: Драко Малфой выглядел жалко, совсем не под стать фамилии, и это было бы ниже моего достоинства — угрожать ему, выпытывая нужный мне ответ. Он просидел в тюрьме долгие четырнадцать лет, чтобы по-прежнему считаться достойным членом магического сообщества, но мне было плевать на это. Все, что я хотел знать: заслуженно или нет.

— Я хочу знать, что произошло, когда тебя обвинили в покушении на Дайан Скриблер, — выговариваю я, стараясь не показывать, что эти слова даются мне с трудом. В конце концов, я носил их в голове почти десять лет. Что-то должно измениться, после того, как я произнесу их. Должно.

Драко молчит, но я жду, терпеливо и спокойно. Самым тяжелым казалось именно озвучить вопрос, остальное было делом времени. Наверное, я должен был просто задать его, а ответ никогда не был важен. Я знаю эту историю лучше других: я знаю ее со всех возможных точек зрения — от «Ежедневного Пророка» до сплетен и пересудов, которые почерпнул в чужих головах. И я готовлюсь услышать то же самое от мужчины перед собой.

Это произошло через десять лет после Второй Магической Войны. Драко Малфой, оправданный после своих злоключений по одну сторону с Пожирателями Смерти, оставшийся единственным наследником Малфой-Мэнора, успел жениться на младшей из сестер Гринграсс и получить должность средней руки в Министерстве Магии. Официально все конфликты были улажены, а обвинения сняты: за него вступился сам Гарри Поттер. Только можно легко выиграть битву и тяжело проиграть войну — репутация была втоптана в грязь, и ни один представитель магического сообщества не желал иметь дело с кем бы то ни было по фамилии Малфой. Люциус получил свое пожизненное заключение, и его сыну, за глаза и в лицо, желали того же. Но Драко, кажется, было плевать: у него была работа и семья — чего вполне достаточно, чтобы держаться и шаг за шагом восстанавливать если не доброе, то хотя бы терпимое имя. Медленно и упорно он продвигался по службе в Отделе магических происшествий и катастроф, доказывая, что ему все еще есть место в магическом мире. Многие его коллеги относились к такому трудолюбию с иронией: кому же еще работать вплотную с магглами, как не потомственному Пожирателю Смерти? То же самое отметила и журналистка ежедневного пророка Дайан Скриблер, открыто говоря в своей статье, что назначать главой этого отдела человека по фамилии Малфой — по меньшей мере безрассудно. Именно на эту должность тогда претендовал Драко. И получить ее ему не удалось, потому как мисс Скримблер на следующее утро отправилась в больницу Святого Мунго, подвергшись темномагическому проклятью. В ее квартире нашли артефакт, владельцем которого являлся Малфой, а припомнив, что несостоявшийся глава Отдела магических происшествий и катастроф еще в школьные годы был уличен в подобном покушении на жизнь студентки Хогвартса Кэти Белл, судьи Визенгамота приговорили его к двадцати годам заключения в Азкабане. Никто не обратил внимания на то, что подбрасывать темный артефакт сразу после выхода нелицеприятной статьи — чересчур глупо даже для школьника. Малфоя можно было обвинить в чем угодно, но в глупости? Вот уж вряд ли.

В глазах всего магического сообщества, пазл сошелся: преступник, от которого только и ждали что повторения прошлых грехов, был наказан. Но я не верил. Гринграссы, что воспитывали меня, никогда не скрывали, где именно находится мой отец, предоставляя разбираться в его вине, которая была неопровержима, самому. Никто не устраивал мне очной ставки с ним, не подавал надежды, что это одна огромная ошибка. И все же я пришел сюда, потому что должен услышать это от него. Он должен сказать мне, как все было на самом деле. Сказать, что не делал этого.

— Ты хочешь услышать, заслуженно ли я отбываю наказание? — понимает Драко, сцепляя пальцы на столе перед собой так, как это возможно в наручниках.

Я молчу. Он медлит, но я предугадываю его слова. Он скажет, что невиновен. И я… я поверю.

Время идет. Я вновь бросаю взгляд на отсутствующие часы, после чего нетерпеливо смотрю на мужчину. Ну же. Он должен сказать мне, что это ошибка. Что он здесь не по своей вине. Что его подставили. Что он не пошел на сознательное преступление, обрекая свою жену и сына на…

— Я сделал это, Скорпиус.

Я шумно выдыхаю. Во рту пересыхает, но я не могу сглотнуть ком, вставший в горле. Я даже не знаю, что теперь говорить.

— Я помню, как делал это — проникал в квартиру Скриблер и оставлял артефакт на столе.

Раздражение пополам с разочарованием захлестывает меня. Я не смотрю на Драко, это слишком отвратительно. Только тяжело дышу, как будто меня огрели чем-то тяжелым.

— Что за артефакт? — почти выплевываю я, все так же глядя в сторону.

— Бронзовый медальон. Полагаю, журналистка подумала на поклонника и…

Я не хочу слушать дальше, не собираюсь. Я пришел сюда не за этим.

— Ты хочешь услышать что-то другое, Скорпиус? — уточняет мужчина.

— Да, — повышаю голос я. — Например, что ты не делал этого. Что не занимался грязными делами, стараясь выбить себе должность в Министерстве! — я сдерживаюсь из последних сил, чтобы не вскочить и не начать кричать, и, кажется, если я сожму зубы сильнее, они начнут крошиться.

— Я не собираюсь врать. Я помню, как делал это: за столько лет я мог забыть детали, но все остальное… — он горько и жестко усмехается, и я, окончательно выходя из себя, хватаю Драко за горло. Последнее, что я намереваюсь сделать — придушить его собственными руками, но без палочки, доведенный до бешенства, я не могу сделать все цивилизованно. Малфой дергается, не понимая, что происходит, а приглядывающий за нами охранник, видимо, еще не заметил происходящего.

Легиллименция всегда давалась мне легко — в юности это происходило случайно, скорее напоминая пресловутую эмпатию, но вскоре, заинтересовавшись наукой, я развил этот полезный навык. Читать по лицам — неплохо, но, как показывает практика, они могут лгать. Сознание же — никогда. А что может быть лучше правды в обществе, где все только и делают, что врут? Ничего не может быть ценнее информации.

Погружаться в мысли Драко просто как никогда: за долгие годы, он, должно быть, не развлекал себя даже беседой с соседями по камере, не то что упражнениями в окклюменции. Четырнадцать лет проматываются быстро, как будто их вовсе нет — что неудивительно, потому что все эти дни похожи один на другой. День суда. День, когда пришли новости о Дайан Скриблер. День до этого. Два дня до этого. Три. Неделя. Где оно? Я сосредотачиваюсь и просматриваю все вновь, уже тщательнее. День перед покушением.

Драко с Асторией ужинают вдвоем, гувернантка что-то говорит про шум в детской, но родители только благодушно отмахиваются.

Все очень размытое, нечеткое, словно кто-то прошелся ластиком. Наверное, он уже плохо помнит это.

Они ложатся спать, гаснет свет, слышится какой-то разговор, но глухо, словно из-под одеяла.

— …думаю, Скорпиусу это понравится.

Я перевожу дух, чтобы не потеряться в чужой голове, а потом вновь прислушиваюсь.

В спальне темно, но я понимаю, что Драко еще не спит. Звуки с каждой секундой затихают, и вот остается только кромешная темнота.

Я жду. Боюсь пропустить, потому что не знаю, когда именно было совершено преступление. Не двигаюсь.

Шепот и щелчок входной двери. Усмешка, — видимо, потому, что проникнуть в квартиру оказалось так просто. — Несколько шагов по коридору, поворот — вот кухня, на столе яркая корзина для корреспонденции, а над ней открытое окно для сов. Рука в перчатке опускает сверток с бантом и пергаментом среди нераспечатанных писем. Осторожно покидает кухню. Проходит мимо зеркала…

Я пытаюсь заглянуть в него, но человек, чьими глазами я вижу происходящее, быстро выходит из квартиры и точно так же запечатывает квартиру. Шагает в темноту лестничного пролета. Щелчок. Чье-то теплое прикосновение к лицу. Человек открывает глаза и смотрит на Асторию, которая ласково проводит рукой по волосам своего мужа.

— Пойдем, пока он еще спит…

Я отпускаю горло Драко, легко отталкивая его обратно на стул. Он пытается перевести дух, а потом с ужасом смотрит на меня. Я морщусь.

— Хорошая работа, — бросаю я. — Склеено как надо — через отключение сознания — не подкопаешься! — и видя, что на него мои слова не производят никакого впечатления, я поясняю: — Тебя подставили.

— Что? — тупо повторяет Драко.

— Воспоминание, — повторяю я. — Оно не твое.

— Оно в моей голове, — на миг закрывает глаза мужчина. — Я могу не помнить, почему, но я сделал…

— Ты этого не делал, — почти рычу я, подаваясь вперед. В этот раз он отшатывается, видимо, ожидая, что я снова вцеплюсь ему в горло. Я вздыхаю и продолжаю уже спокойнее. — В твоей памяти ни мотива, ни идеи, ни предварительной подготовки. На преступление с такой чистой головой не ходят даже профи.

— В суде оказалось достаточно и этого.

— Мы оба знаем, что суд хотел признать тебя виновным.

Мы молчим. Продолжать убеждение я не собираюсь: он догадывается обо всем и сам. Кто, как и почему мог подставить его. У меня, признаться, есть свои догадки, которые я и озвучиваю:

— Эйвери. Сейчас он возглавляет Отдел магических происшествий и катастроф. Его назначили сразу же после твоего ареста.

— Это не обязательно он, — возражает Драко.

— Он — самый вероятный вариант. И я это докажу.

Мужчина смотрит на меня долго и пристально, что-то обдумывая, но я больше не лезу ему в голову. Не хочу.

— Ты не должен подставляться из-за меня, — наконец произносит Драко, и я усмехаюсь:

— Я хочу свою семью назад.

— У тебя есть мать, — он на миг улыбается, так, словно вспомнил что-то очень хорошее.

Я откидываюсь на спинку своего стула.

— Она ушла.

На лице Драко непонимание сменяется недоверием.

— Она не могла.

— Как видишь, смогла, — пожимаю плечами я, ничего не чувствуя по этому поводу. Я стремился к отцу, потому что его я мог оправдать, но Астория… Всего лишь женщина, бросившая меня, как только ее муж попал в тюрьму.

— Астория любила тебя как никого другого, — тихо и упрямо произносит мужчина. — Она никогда в жизни не оставила бы тебя одного.

— Она оставила меня на попечение своих родителей, — отвечаю я.

— Тебя воспитывали Хелен и Роджер?

— Да.

Он опускает голову в ладони, а потом снова поднимает ее, потирая лицо.

— Она не могла. Нет, послушай меня! Астория не могла просто оставить тебя. Возможно, у нее были причины. Вероятно, что тебе было лучше с Гринграссами, а не с ней. Она должна была…

— Она навещала тебя? — спрашиваю я равнодушно.

— Нет. Думаю, она не могла, сюда неохотно пускают посетителей, ты должен был заметить, — он кривится, качая головой. — Спроси у Хелен, дочь должна была писать ей. Если даже не ей — то тебе, — его взгляд становится жестким, Драко хватает меня за запястье и ту же выпускает, словно не понимая, что делает.

— Мистер Малфой и мистер Малфой, — ухмыляется охранник. — Ваше время закончилось.

Мы оба встаем, и я, понимая, что продолжать разговор при смотрителе нельзя, киваю, неотрывно смотря Драко в глаза.

— Я спрошу у Хелен. И… — я замолкаю, сглатывая. — Если ты прав, то мы найдем ее. Вместе.

Он смотрит на меня, прекрасно понимая, что это не просто слова. И что я обещаю не только узнать, куда исчезла Астория, но и вытащить его из тюрьмы.

Я протягиваю руку, и отец, чуть улыбнувшись, крепко пожимает ее.

* * *

Трансгрессировав из Министерства, куда меня направил портал из Азкабана, я оказываюсь перед коваными воротами Гринграсс-Холла. На часах около полудня, так что я вполне успеваю на обед к бабушке и деду. Прогулявшись через половину прилегающей территории — хозяева не любят резких появлений и заодно беспокоятся о несанкционированном проникновении к себе в дом — я поднимаюсь в свою комнату, сразу направляясь в душ. Я успеваю освежить тело и заново все обдумать касательно Астории и вопросов к старшим, и, пока переодеваюсь к обеду, слышу, как в камине что-то хлопает. Оборачиваюсь — и вижу немного запыленный сажей пергамент, который отправитель сложил в бумажного журавлика. Хмыкаю, поднимая оригами, и, не копаясь с разворачиванием, направляю на него волшебную палочку. Пергамент разглаживается, и я быстро пробегаю глазами по знакомому, ровному и воздушному почерку.

«Скорпиус! Если бы я не знала, как жестоко ты поступил с моей поделкой (мог бы и вручную развернуть!) — назвала бы тебя «дорогим». Нет так нет. Наша маленькая компания неожиданно переехала в твою квартиру до начала учебного года, и я, от лица своих друзей и себя лично, торжественно приглашаю тебя разделить с нами эти скромные апартаменты. Из Европы ты вернулся позавчера, так что мы знаем, что ты уже в Лондоне.

С любовью, Роза.

P.S.: Сверни журавлика обратно, живодер.

Весьма забавно, друзья, однако в данное время мне совершенно не до ваших увеселительных собраний. Может, если я пролью хоть немного света на подробности исчезновения моей матери, я смогу навестить Братство, обосновавшееся на Лиссон Гров. Но сейчас это вряд ли возможно. Да и вытянув хоть что-то новое, я уже не остановлюсь и буду искать новую правду, пока у меня будет возможность. А в доме Гринграссов это делать гораздо удобнее, нежели в моей квартире: не вижу ни одной причины пренебрегать обществом бабушки и дедушки, учитывая, что видимся мы только два месяца в году.

— Скорпиус, дорогой, тебя не было на завтраке, — с легким укором моей вежливости произносит Хелен, едва я появляюсь в столовой.

— Прошу прощения, у меня было срочное дело в городе.

На этом все. В семье Гринграссов с уважением относятся к чужой личной жизни, так что бабушка лишь благосклонно кивает, а дед подает знак домовым подавать обед. Два расторопных эльфа выносят блюда, с легким хлопком перемещая их на стол, а потом, низко поклонившись, исчезают. Некоторое время слышен только перезвон поднимаемых бокалов и легкий скрип приборов о тарелки, а потом Хелен между прочим сообщает:

— Кстати, Скорпиус, та девушка, не помню ее имени, что обслуживала нас в «Летнем зале» пару недель назад, была вчера уволена. Какой-то неприятный инцидент между ней и гостем — был отвратительный скандал.

Я равнодушно киваю, показывая, что производственный процесс ресторана меня не волнует. Однако это не так. Скандал с гостем при участии Джейд? Что должно было произойти, чтобы она вышла из себя? Саммерс — не Роза, должно быть что-то по-настоящему серьезное. В голову сразу приходят домогательства от какого-нибудь напившегося мужчины, но, в таком случае, хозяйка «Зала» просто не могла уволить Джейд. Наверняка, у произошедшего были свидетели, и, как бы пренебрежительно Фабре ни относилась к своему персоналу, выгнать официантку из-за такого, да еще и со скандалом она просто не могла. Я вспоминаю письмо, которое прислала Роза, и теперь мне становится понятен неожиданный визит друзей на Лиссон Гров. Если что-то случилось с Джейд, и они все собрались по этому поводу в квартире — мне тоже стоит там быть. По крайней мере, попросить подробности в письме. Хотя по характеру сообщения нельзя сказать, что это что-то серьезное. Скорее всего, самоуправство Фабре, которая ставит капризы посетителей выше здравого смысла.

— Ты учишься вместе с ней? — спрашивает бабушка, внимательно глядя на меня. Я кладу ложку рядом с пустой тарелкой и откидываюсь на спинку стула. Потом смотрю на Хелен.

— Она тоже семикурсница, — я пожимаю плечами.

— Она показалась милой, но, учитывая случившееся…

— Прошу вас, перестаньте обсуждать никому не известную девчонку за обедом, — усмехается дед, вытирая рот белоснежной салфеткой.

На лице бабушки еще написано любопытство, но она довольно быстро делает вид, что согласна с мужем. Либби и Шелли выносят горячее, потом чай. Родные заводят беседу о каком-то предстоящем приеме, а потом я слышу, как Роджер упоминает Эйвери. Мгновенно начиная вслушиваться в разговор, я делаю вид, что тоже заинтересован в визите. Если он будет в августе, я не прочь пообщаться с Робертом лично, а заодно и перерыть все в его голове, чтобы найти хоть малейшую связь с обвинением моего отца. Но если я к тому моменту уже вернусь в школу — у меня останется запасной вариант: чуть более изощренный, но, возможно, даже более действенный. Себастьян Эйвери — сын Роберта, мой однокурсник. Я уже интересовался его мыслями, пытаясь понять, что именно они не поделили с Джейд, но наткнулся на отличный блок. Никогда бы не подумал, что этот парень окажется легиллиментом: по крайней мере, защиту он ставить умел, да еще и такую, что даже с моими способностями подобраться не удалось. Тогда это показалось мне просто странным, но теперь, подозревая его отца в подставе моего, я запросто могу сложить картинку. Вероятно, семье Эйвери есть что скрывать. И я узнаю правду, чего бы мне это ни стоило.

— … Этель написала мне, что празднование помолвки ее сына и мисс Забини состоится уже на днях.

— Моя мать хоть раз писала мне? — вырывается у меня неожиданный вопрос. Очевидно ведь, что нет, потому что иначе невозможно. Зачем я был нужен ей? Она легко бросила мужа, с которым прожила в браке семь лет и так же легко рассталась со мной. Было бы странно, если бы эта женщина позаботилась узнать, как мои дела. Черт знает, где она сейчас. Может быть, случайно мертва. В таком случае, мне даже не жаль.

Я поднимаю глаза на деда, но он хмуро смотрит в свою тарелку с пудингом, бабушка же, наоборот, бледнеет.

— Скорпиус, дорогой, к чему этот вопрос? — ее голос немного подрагивает, но она берет себя в руки. — Ты раньше никогда не спрашивал.

— Вот именно, — пожимаю плечами я. — Никогда не спрашивал. А теперь спрашиваю.

Хелен несколько раз моргает, словно не может поверить, что меня это интересует, а потом хватает со стола салфетку и касается ею уголков рта. Медлит, не глядя на меня, и часто дышит. Мне бы тоже было неприятно вспоминать о дочери, которая сбежала, бросив свою семью.

— Конечно, нет, с чего ей писать тебе? Или мне? Или отцу? Это ведь очевидно, что ей не до на нас, она никогда не спрашивала нашего мнения… — нервно начинает Хелен, и я невольно смотрю, как она поднимает бокал дрожащей рукой. Делает два глотка и осторожно ставит обратно.

— Да, наверное, — ровно произношу я.

Хелен быстро улыбается. В ее глазах облегчение.

— А если бы и писала — чего стоили бы ее слова любви, когда она вот так… уехала… — бабушка долго смотрит на меня, чего-то ожидая. — Астория сама виновата во всем, — твердо и уверенно заканчивает она.

Различая в голосе Хелен злое торжество, я хмурюсь, не понимая, к чему такая перемена. Очевидно, что ей есть за что быть в обиде на дочь, но она потеряла Асторию уже в зрелом возрасте, взрослую: это произошло, когда та вышла замуж вслед за Дафной. К тому же, тетя переехала во Францию сразу после свадьбы. Однако вся злость бабушки была сосредоточена только на младшей дочери. Теперь это кажется мне странным.

— И она не попыталась связаться со мной никаким другим способом? — уточняю я, почти не слыша собственного вопроса.

Если это из-за ухода Астории, отказа от меня, то все просто. Хелен зла на дочь за пренебрежение семейными устоями. Но если, хоть это и глупо, нет?

Бабушка снова начинает дышать тяжело. Хмурится, глядя на меня, не торопясь с ответом. Она не догадывается, что при желании я могу легко узнать все сам. Но мы не врем друг другу, близкие люди так не делают, поэтому ни к кому из семьи я в голову не лезу. Хелен, Роджер, Нейт, Роза и Джейд — у меня свой неприкосновенный список. Зачем читать их, если мы честны друг с другом? Это называется доверие.

Мое доверие к бабушке начинает шататься после каждого слова, что она произносит:

— Ты был не нужен ей, Скорпиус. Она не могла позаботиться о тебе, она даже о себе не могла позаботиться. И она ушла!

Я никогда не видел причин, по которым близкие могли скрывать что-то от меня. Это было ни к чему, ведь они сами воспитывали меня — с уважением ко мне и себе, с достоинством, с искренностью.

Но сейчас я вижу, что Хелен врет, говоря об Астории. Раньше я не мог этого заметить, потому что не хотел. Потому что я не задавал вопросов, потому что я не спрашивал. А сейчас, стоило мне открыть дверь в комнату секретов старших, как карточный домик их лжи, казавшийся идеально составленным, рушится на глазах.

— Значит, никаких вестей, — словно подводя итог, говорю я. Бабушка кивает. Я медленно вожу пальцами по краю блюдца. Потом едва слышно усмехаюсь и без зазрения совести проникаю в сознание Хелен. Мне даже не приходится искать, потому что она не успевает выбросить лишние мысли из головы: я вижу, как она стоит в гостиной, до побелевших пальцев сжимая несколько писем, а потом разворачивается к камину и легко бросает их в огонь.

Вот так легко. Вот так просто. Это может быть всего лишь ошибкой, всего лишь одной мыслью, которую вытянула на поверхность другая: однажды Хелен получила неприятное письмо, которое сожгла, а теперь вспомнила о нем, когда я заговорил о письмах Астории. Иногда сознание творит странные вещи.

И если бы мне нужен был способ оправдать эту женщину, я бы так и подумал. Если бы только у меня были причины принимать ее сторону. Но я не верю в случайности.

— И ты не сжигала письма от моей матери? — холодно осведомляюсь я.

Где-то на периферии зрения я замечаю, что Роджер роняет ложку и кашляет, а лицо Хелен говорит все лучше любых слов. Но лучше лиц, конечно, бывают только воспоминания.

Они затопляют сознание бабушки как прорвавшая плотину река. Я вижу все: как она получает, иногда даже вскрывая, множество писем, одно за другим отправляя их в огонь. Их десятки, сотни; послания на нескольких листах и совсем короткие. Вторых мало, и, в основном это последние: несколько раз через миг после сожжения кто-то заходил в комнату, и однажды я узнал себя, четырнадцатилетнего.

Снова переключая внимание на свои ладони, я чувствую, что дышу с трудом: меня переполняет злость, которую удается сдерживать только потому, что я допускаю существование причины. Причины всего этого.

— Зачем?

Хелен молчит, как и Роджер, но теперь я уверен, что он тоже слушает.

— Не лгите мне.

Женщина дергается от моих слов, как от пощечины, а потом выпаливает на одном дыхании:

— Она предала нашу семью! Ей не было дела до того, что будет с нами: только бы поступить, как ей хочется! У нее был прекрасный жених…

— Муж, — поправляю ее я. — Мой отец.

Хелен медленно и яростно выдыхает.

— Жених. А твоему отцу, — она цедит это слово, как будто с трудом понимает его значение. — В нашей семье было делать нечего. Пожиратель Смерти! Да как Астория умудрилась даже заговорить с ним!..

— Тише, Хелен, — успокаивающе произносит дед, с беспокойством глядя на возбужденную супругу. А потом обращается ко мне: — Астория пренебрегла нашим запретом, когда вышла замуж за Драко Малфоя. Мы предупреждали ее, что он плохо кончит.

На миг у меня мутится рассудок.

— Вы поспособствовали тому, чтобы он оказался в тюрьме?

— Конечно, нет! — я впервые вижу на лице бабушки ужас. — Чтобы люди говорили, что наша дочь — жена преступника? Он попал туда из-за собственной натуры! Конечно, когда его арестовали, Астория больше не могла оставаться здесь.

— Почему она не забрала меня с собой? — качаю головой я.

— Чтобы растить тебя в нищете и позоре? — голос Хелен повышается. — Мы с Роджером никогда бы этого не допустили: поэтому мы забрали тебя на воспитание, а ей…

— Вы вынудили ее уехать? — негромко говорю я, больше предполагая, чем веря, что это правда. Но по лицам бабушки и деда я понимаю, что так и есть. — Куда?

Хелен глубоко вздыхает, и я понимаю, что это — последнее, что она скажет. Роджер тоже не собирается отвечать. Я мог бы снова забраться к ним в головы, однако мне не хочется даже находиться в этой комнате.

— Полагаю, обед закончен, — ледяным голосом произношу я, поднимаясь из-за стола. — Спасибо за многолетний теплый прием.

Уже в своей комнате я пытаюсь вновь осознать случившееся. Сначала получается с трудом. Я не могу сосредоточиться на том, что узнал, но и выкинуть это из головы не в силах. Собственные мысли и воспоминания Хелен путаются, и я иду к шкафу, доставая омут памяти. Полезная штука, хотя и чертовски редкая. Однако хозяину магазина «Горбин и Бэркс» не потребовалось много времени, чтобы выполнить мой заказ. Чаша старая, каменная, небольшая, но тяжелая. Я водружаю ее на стол и осторожно извлекаю собственные воспоминания об этом обеде. Теперь я могу внимательно изучить их, не уделяя внимания реакции Хелен на мои слова, а заодно заново погрузиться в увиденное в ее голове. Я ищу все, все, что так или иначе может намекать на местонахождение Астории или цель ее отъезда. Она ведь не могла исчезнуть. Теперь я знаю, что не могла. Наверняка, она упоминала свой новый дом. Если она писала, значит ей было не все равно… Я замечаю на одном из писем темно-зеленый штамп таможенной службы, какой сопровождается любая посылка, пересекающая границы государств. Соединенные Штаты Америки. Астория там. Моя мать там.

Не тратя времени на сбор вещей — уже потом я могу позвать Жени, личного домовика, чтобы он доставил на Лиссон Гров чемодан для школы. Сейчас я просто хочу оказаться подальше от поместья Гринграссов, обитатели которого окончательно запутались во лжи. А чего я хотел? Я прекрасно понимаю, сколько грязных секретов хранят аристократические семьи: я знаю многие из них. Было наивно полагать, что мои родственники окажутся хотя бы чуточку лучше. Они лгали, как и все.

Мой короткий список тех, кому можно доверять, горел тем же пламенем, что и письма, сожженные Хелен. Теперь там осталось всего три имени. Именно с этими людьми я хочу быть.

* * *

Трансгрессируя в прихожей, я уже знаю, что увижу в квартире. Ожидания не подводят: Нейт замечает меня первым, направляясь, чтобы пожать руку, а Роза, появившаяся минутой позже, тут же кидается на шею, радостно, но негромко смеясь мне на ухо. Я крепко обнимаю ее в ответ. Когда девушка отпускает меня, я оглядываюсь в поисках Джейд.

— Она еще спит, — понимает меня Нейт, и я киваю.

— Что произошло? Я знаю, что ее уволили.

— Это опять Эйвери! — возмущенно шипит Роза, стараясь не повышать голоса, чтобы не разбудить подругу.

Эта фамилия теперь вызывает во мне только гнев.

— И что же он? — спокойно осведомляюсь я.

— Сказал что-то мерзкое, как всегда. Зная Себастьяна, он наверняка добивался, чтобы Джейд вспылила и ее уволили! — Роза качает головой, и ее волосы, собранные в хвост, дергаются из стороны в сторону.

— Хорошо, если все было именно так. У меня в запасе были варианты и похуже, — замечаю я, и друзья почти одновременно кивают, разделяя мои мысли. Мне не нравится, что Джейд и Себастьян столько времени проводят в препираниях: однажды это может вылиться во что-то пострашнее. Однако так же это значит, что Джейд — мой неожиданный союзник в раскрытии тайн Эйвери. Учитывая ее неприязнь к сыну этой фамилии, она может быть весьма не против вывести на чистую воду его отца.

— Кстати, Роза, тебе идет темный цвет волос.

— Так мило, что ты заметил, — Уизли расплывается в лукавой улыбке, но тут уже возмущается Нейтан:

— Вообще-то я тоже заметил!

— Ой, да ладно, можно подумать, ты смотрел на мою прическу! — ухмыляется она, а потом уводит нас в гостиную, продолжая рассказывать что-то Холту. Я опускаюсь в кресло, наблюдая, как эти двое обмениваются шуточками. Квартира выглядит обжитой, хотя она всегда была довольно уютной. Сейчас же здесь повсюду следы пребывания друзей: на журнальном столике пара книг, на подлокотнике дивана пульт от телевизора, а еще запах еды, который идет из кухни.

— Вы давно здесь? — спрашиваю я, дождавшись, пока Роза возьмет паузу.

— Мы с Джейд появились вчера, — отвечает Нейтан, а потом бросает взгляд на Уизли.

— Полторы недели, — поджимает губы она. Вряд ли ей по-настоящему стыдно, что поселилась в моей квартире без спроса (Роза называет это место Штабом и искренне считает, что оно общее), скорее ушла из дома при каких-то неприятных обстоятельствах. Прекрасно ее понимая, я не требую подробностей.

— Здравствуй, Скорпиус, — негромко произносит Джейд, появляясь из-за моей спины и целуя в щеку. — Рада тебя видеть.

— Привет, ты в порядке? — я внимательно смотрю на девушку, и она пожимает плечами, словно говоря «как видишь».

Джейд садится на диван, и некоторое время мы молчим, переводя взгляд с одного присутствующего на другого.

— Итак, теперь, когда все в сборе, а у нас впереди три недели… — как всегда бойко начинает Роза. — Чем займемся?