Драгоценности леди Элизабет (гет)

Я так и не смогла уснуть, боясь закрыть глаза, потерять над собой контроль, и пусть руки хоть трижды связаны и горят от ожогов, но помимо них были еще ноги и моя фантазия. Я не знала, поможет ли она той мне, что чуть не убила Артемуса, но кинжал использовался так редко, что у меня не было рефлекса бить именно им. А значит… значит, нужно было быть осторожней.

Неминуемо у Артемуса поднялась температура, но я не могла даже подать ему воды, только лежать рядом и смотреть, как он мучается, не в силах проснуться. Я кляла себя, дурман, вскруживший мне голову, Артемуса, не сообразившего сразу, что происходит, разбойников, из-за которых нам пришлось дышать больше суток отравленным воздухом. Но больше всего, конечно, себя. Я бы заплакала бы даже, чтобы облегчить свое состояние, но боялась захлебнуться слезами без рук. И смотрела-смотрела на него, ждала утра и изредка уговаривала себя успокоиться.

Утро наступало медленно — посветлело слегка небо за окном, потускнели звезды и месяц, и долго-долго не всходило солнце. Руки за спиной занемели так, что боль доходила до плеч, но в предрассветном самобичевании мне казалось это заслуженным. Тишина стояла бы абсолютная, но тяжелое дыхание Артемуса нарушало ее, и оттого оно казалось мне особенно болезненным.

Около шести утра мне пришла в голову мысль, что я слишком переживаю из-за небольшой раны, и уже вечером Артемусу как минимум не будет грозить воспаление, а боль снимут, но мысль сбежала, стоило мне пристальнее вглядеться в его бледное лицо. В семь утра мне захотелось есть, и я страшно удивилась такому желанию. В восемь меня тошнило от голода и от себя. В девять меня тошнило от своего слезливого состояния. А в десять я не выдержала и попыталась разбудить Артемуса, обещая себе, что я буду рассказывать себе вслух все, что буду видеть вокруг, когда пойду за помощью. Идею поверить в свое исцеление от дурмана и самой в итоге взяться за иглу — а рану по-хорошему нужно было зашить, я отвергла после пятиминутного размышления.

Артемус просыпался трудно и долго, и мне так было его жаль, что я снова чуть не расплакалась. Стоило бы принять мысль, что дурман помимо помутнения сознания и смерти превращал женщин в истеричек, но Артемус к тому времени открыл мутные глаза, и я тут же обо всем забыла.

— Развяжи, и я приведу помощь. Слышишь?

Он слышал, но, кажется, не понимал, смотрел бессмысленно на меня, не узнавая.

— Артемус! Пожалуйста!

— Слышу, — хрип вместо слов и стон. — Сейчас.

Я повернулась к нему спиной, и веревки сгорели, опалив руки. Я вскрикнула и тут же закрыла рот. Не сейчас — не сейчас, потом займешься ими. Нужно привести помощь.

Поднялась с кровати я легко, но дверь отворила с трудом — руки все в лопнувших пузырях, красные, не слушались и сильно болели.

Поход к Захариусу — старому приятелю и уже год как полноценному Хранителю — прошел с трудом, но тот появился в дверях как обычно, не заставляя себя ждать. Увидев меня, испугался, и еще больше испугался, когда я рассказала с какой целью пришла.

— Ранен? Что случилось? Я видел вчера, как…

— Не знаю, что случилось. Его ткнули ножом в плечо, а я… я надышалась дурманом, ничего почти не соображала, и Артемус меня связал — на всякий случай, — рассказ шел по тонкому льду, но лучше говорить почти правду, чем откровенную ложь. И разбираться уже потом. — Захариус, пошли, ему плохо, я не умею лечить магией.

Город был серым, несмотря на то, что светило солнце, и промелькнул незаметно мимо невзрачными улицами, невидящими нас стражниками, спешащими на работу людьми. В квартире я вспомнила, что так и не дала Артемусу воды, напоила его бессознательного и села у прогоревшего камина, уступив место Захариусу.

И потом, окутанная лучами утреннего солнца, на ледяном полу, наконец, успокоилась, расслабилась с мыслью, что все наладится. Артемус поправится, я просплюсь, приду в себя и выпрошу у него прощение — ведь он обещал «чуть позже». Уж что-что, а просить прощения я умела, особенно у него.

И там же уснула — на полу, подложив под голову подушку в яркую клетку.

* * *

— Я ведь обещал тебе рассказать все, да? — Артемус улыбнулся. — Не сильно измучилась от любопытства, пока я спал?

Мы были в кровати — он все еще не вставал, хотя Захариус провозился с его раной около двух часов, сбил жар и велел следить, чтобы он не поднимался с кровати хотя бы два дня. А я выспалась, поела и с ужасом вспоминала свою ночную истерику.

— Я измучилась от страха за тебя. А о побрякушках и думать забыла.

— Значит, тебе не интересно?

— Спрашиваешь! — возмутилась я и взъерошила его волосы. — Конечно, интересно!

Артемус давно уже устроил голову на моих коленях, смотрел хитро снизу вверх и изредка улыбался, когда я принималась в очередной раз просить прощения. В конце концов мне это надоело, и я возмутилась его упорному нежелания обсуждать этот вопрос. Не слишком сильно, но он хрипло и кратко рассмеялся, а потом перевел тему на драгоценности.

— Началось все с того, что Бриенна — знаешь ее? — дождавшись утвердительно кивка, Артемус перевел взгляд в потолок и продолжил: — Узнала кое-что о леди Элизабет. То, что тебе не стоит знать. Прости, что не расскажу, но это дело лучше забыть. Бриенна девушка ушлая, хитрая, но немного глуповата, на мой взгляд. Она потребовала у леди Элизабет в залог молчания ее лучшие драгоценности, и той ничего не оставалось, как согласиться. Иначе… леди ждали большие неприятности. Драгоценности, ты знаешь, украли почти сразу же, как они попали в руки Бриенне. Не смогу тебе точно сказать, кто именно украл, но список там небольшой, и, в общем, это уже не имеет значения. Наш шпион в доме барона заволновался, когда Город покинули сразу двое из тех пяти, что он подозревал в шпионаже. Проследить за ними дело не стало, и следы в итоге привели его в Блэкбрук в дом барона Велбрука.

Я моргнула и озадачилась.

— И зачем ему драгоценности в доме Уэрвика? Они же разве что торговлю между собой не прекратили.

— Сейчас поймешь, — кивнул Артемус, и я, не удержавшись, снова погладила его по волосам. — Это началось довольно давно, как только у Велбрука подросли два сына. Я их видел несколько раз — оба умны и в общем, неплохи. Мы несколько раз предотвращали попытки стравить нашего барона и Уэрвика. Даже не представляешь, Энни, сколько разных поводов неожиданно возникали между ними не просто рассориться — разодраться насмерть. Из-за этого я до сих пор младший помощник лорда. Поначалу приходилось трудно, но сейчас, когда у меня достаточно информаторов во всех Великих семьях, как видишь, есть свободное время.

Он уводил рассказ куда-то в сторону, и я так и не поняла, причем тут барон Блэкбрука. Но перебивать не решилась, внимательно слушая спокойный голос Артемуса.

— Если бы Велбрук довел дело до конца, нам всем пришлось бы нелегко. Дэниел — сын нашего барона — человек бескомпромиссный и невесту свою любит, не стерпел бы он такую обиду, Энни.

— Подожди, я кажется, понимаю. Но причем тут Дэниел? Он станет бароном только после смерти отца.

— Формально да, — скупо улыбнулся он. — А на самом деле нашему барону наплевать на свою должность, он интересуется исключительно армией и пропадает все время на плацу среди солдат — собирает свой отряд. Вся работа же лежит на лордах. Ты ничего не знала из этого?

Я ошеломленно покачала головой.

— Дэниел пытался влезть в управление, но лорды цепко держат власть и пускать его не собираются. Глупо, конечно, но как-то раз случилось, что ему дали отпор, и надежды, что он все забудет после смерти отца, нет. Думаю… не важно. Важно, что Дэниел не держит в руках власть, но держит в руках отца — такая интересная ситуация, и ему ничего бы не стоило с помощью отца попытаться уничтожить Уэрвика. Бароны сцепились бы, разграбляя казну и жертвуя людьми из-за побрякушек.

Я кивнула, чувствуя смущение. Было что-то странное в рассказе Артемуса.

— И в дело вступил бы Вэлбрук со своими цветущими садами, ухоженным городом. Ему достаточно было бы пожаловаться королю, указать на те несколько раз, когда нам едва-едва удалось удержать в руках власть, напомнить о нашествии трикстеровких тварей — ты ведь не застала это время? Да, действительно, — он виновато улыбнулся. — Ты ведь ребенком совсем была. Напомнить о Каррасе, Гамалл и ее статуях. Собрав все это в один рассказ, вспомнить про грехи Уэрвика, и король сместил бы с должностей обоих.

— Разве это в его власти? Разве не по наследству они переходят?

— Это король, Энни. Он может все, — снисходительно пояснил Артемус. — А у Велбрука, как я уже и рассказал, выросло два прекрасных сына… Поняла теперь?

Я присвистнула.

— Прибрать к рукам два больших города — вот это да! И почему бы ему не позволить это? Если сыновья неплохие, Блэкбрук прекрасен и богат — в отличие от нашего Города так уж точно.

— Неплохие, но с управлением справляются Великие семьи. Зачем нам борьба за власть и беспорядки? Представляешь, сколько проблем возникнет с Хаммеритами? Про Язычников я даже вспоминать не хочу, а ваша община, Энни, давно лакомый кусочек для лордов, а каким станет для чужих правителей — сама должна понять. Сейчас Мафусаил держится между сотрудничеством и независимостью, но чуть сместится баланс, и он упадет.

— Он ничего мне никогда не рассказывает о таких вещах, — вздохнула я. — Но я часто делала кое-какие вещи… для них. Часто бесплатно или срочно, а общем…

— И правильно делает, что не рассказывает. Я тебе рассказываю сейчас только потому, что обещал, — он перевел на меня взгляд и моргнул. — Принеси воды, пожалуйста.

Ему было холодно почти весь день, поэтому топился камин, но Артемус все равно кутался в одеяло и просил его обнять — словно я такая огромная и могла согреть его. Хотя возражать я даже не пыталась и сама радовалась, прикасаясь к нему — почти здоровому и домашнему. Такого Артемуса я видела совсем редко и ценила особенно сильно.

— Все рухнет, как только придет к власти кто-то чужой, а для нашего города и его общества — это катастрофа. Понимаешь? Спасибо.

Он медленно сел и взял у меня из рук кружку.

— Понимаю. Извини за вопрос, он был идиотским. Значит… леди Элизабет предупредит Бриенну о тех подозрениях, что я ее навела, и они успокоятся?

— Бриенна не слишком умна, но место свое знает. Успокоится и будет осмотрительнее. Разумеется, с ней поговорят более обстоятельно, но леди Элизабет будет первой, и у нее появится перед Бриенной небольшое преимущество. Она сумеет им воспользоваться.

— Равновесие, да? Снова твое дурацкое равновесие? — улыбнулась я и, потянувшись, легко его поцеловала. — Даже в таких мелочах?

— Почему нет, милая? — я вдруг поняла, что Артемус доволен и смеется надо мной. — Все должно быть в равновесии. Даже мы с тобой. И, к слову, я придумал, как ты будешь искупать свою вину…