Чувство острова (джен)

До сего момента я даже не задавался вопросом: если Дин действительно мой брат — нужен ли я ему? Это разумелось как-то само собой — вот я в подробностях раскрываю свою ясновидческую тайну, вот неуверенный проблеск счастья озаряет его небритую физиономию, а вот тут — обратите особое внимание — мы заключаем друг друга в крепкие братские объятия и обливаемся слезами, представляя, какое радужное совместное детство у нас могло бы быть, если бы видения настигли меня лет на двадцать раньше... Чёрта с два. Так бывает только в кино.

А если он вообще не помнит о моём существовании? Что, если я для него сейчас — всего лишь настырный полоумный юнец с подозрительными способностями и неким подобием стокгольмского синдрома, настолько свихнувшийся от своих видений и одиночества, что готов влипнуть в любые колото-резаные, скальпированные и огнестрельные неприятности, лишь бы почувствовать родное плечо рядом?

В этом ракурсе картина рисуется совсем другая, уныло-реалистичная — он задумчиво тянет пиво, ничего от меня не ожидая, а я лихорадочно роюсь в обновлённой кошмарами памяти в поисках карт, из которых сложился бы достаточно убедительный для братского воссоединения флеш-рояль...

— Ты прав — повязку надо сменить, — глубокомысленно изрёк Дин, когда я так и не смог найти нужных слов и пауза в разговоре приобрела злокачественный оттенок.

Придерживая через футболку сползающие бинты, он осторожно поднялся, бросил на стол двадцатку и, рассеянно улыбнувшись мне на прощание, пошёл прочь. Эта осторожность, этот необычно медлительный шаг и ссутуленные плечи поведали мне о прошлой охоте больше, чем пересыпанный пошлыми шуточками и охотничьими байками рассказ Дина, но я, как последний тупица, просидел в кафе ещё минуты две, прежде чем решился догнать его.

Я вышел, поёживаясь и грея руки в карманах. На улице стремительно темнело, поднимался стылый ветер, и я решил было, что Дин давным-давно уехал — он терпеть не мог холодную погоду, — но вдруг заметил его машину, припаркованную на другой стороне улицы — древнюю, чёрную, как вдовий наряд, Импалу, которая, на мой неискушённый взгляд, была дребезжащим старым корытом и в которой Дин, тем не менее, души не чаял. Сам он стоял ко мне спиной, прислонившись к крылу своей зверюги, и разговаривал с кем-то по телефону. Улица была тиха и пустынна, по обрывкам фраз я понял, что говорят обо мне, и замер на краю тротуара.

— Восемьдесят третий год, Бобби! — жарко шипел он в трубку. И куда девалось его отстранённое равнодушие, о которое разбились мои признания и намёки пять минут назад? — И зовут его Сэм! И в детстве у него сгорел дом! Не многовато ли совпадений?... Да знаю я, что так уже было... Но того парня до усыновления звали Реймонд, а Сэмом его назвали уже приёмные... Да не собираюсь я никому устраивать индийское кино в восьмой раз! Хватит с меня обломов... Ты просто пошарь по сети — вдруг всё-таки найдутся какие-нибудь документы из моего приюта? Какие-нибудь списки, свидетельства о рождении, контакты... Не могло же всё подчистую сгореть... И ещё — он сказал, что у него был брат... Да, знаю, и так тоже было...

И тут меня накрыло снова.

Это было не видение, я даже не отрубился — просто окружающий мир застыл, как в "Матрице", и куда-то пропали все звуки. Я тоже застыл на месте — третий слева статист через дорогу от Нео, нервно барабанящего пальцами по полированному металлу своей зловещей тачки. Потом через пустоту пробился незнакомый голос — и я с изумлением понял, что это Динов телефонный собеседник:

— Допустим — Дин, просто допустим! — что этот Сэм может оказаться тем самым Сэмом. Что, кстати, не подтверждается ничем, кроме его слов и твоих предчувствий... Ты что, потащишь его охотиться на вампиров и призраков? Самое умное, что ты можешь сделать — это прекратить с ним всякое общение. Наблюдать со стороны, играть в шпионов... Ты ему всю башку забил охотой, неудивительно, что парень на ней зациклился и сам просится в мясорубку! Тебе повыпендриваться захотелось, да? Показать, какой ты крутой? Перед девками будешь хвост распускать!

— Бобби...

— Подожди, я не договорил! Если этот Сэм действительно твой Сэм, не втягивай его во всё это, прошу. Может, так хотя бы один из вас останется нормальным...

Удивительно, как все озабочены моей нормальностью!

— То есть я должен бросить его один на один с этими глюками? — возмутился Дин. — А если у него начнётся то же, что было с другими — телекинез, внушение мыслей, управление демонами? Эволюция сверхъестественной хрени? Я уже говорил ему, что проще не влипать в эту трясину, чем потом вырваться, но, Бобби, я сам не верю, что всё так просто обойдётся! Никакая нормальная жизнь ему уже не светит!

Тут я был полностью согласен.

— Тебе просто хочется оказаться правым хотя бы в этот раз, — безнадёжно заключил Бобби. — Тебе нравится думать, что твой Сэмми где-то ждёт не дождётся, когда ты его отыщешь и спасёшь... Знал бы, что ты и в колледже найдёшь претендента на роль младшего брата — ни за что бы не позволил тебе туда поступать.

— Ну да, — ухмыльнулся Дин, — и как бы ты мне запретил?

Невразумительное бурчание было ему ответом. Не знаю, кем Дину приходился этот Бобби, но поворчать он был мастер.

Забавно — они оба решили, что меня надо оберегать, кем бы я ни был, экстрасенсом-психопатом или потерянным младшим братишкой Дина. А мне так хотелось убедить их, что вот он я, Сэм Винчестер, я был потерян и нашёлся, и время моего одиночества закончилось — но в моём паззле не хватало нужных деталей...

Я шагнул с края тротуара, собираясь перейти дорогу, подойти к Дину — и что ему сказать? — когда он, словно почуяв мой взгляд, обернулся и превратился в тёмный силуэт со знакомыми жёлтыми глазами. Два голоса прозвучали в унисон в моей голове.

— Сэмми! — отчаянно крикнул Дин.

— Сэмми, — удовлетворённо сказала тварь, которая пришла ко мне в ночь гибели моих родителей.

* * *

— Давненько не виделись, — заметил желтоглазый тоном старого приятеля.

Я ошарашенно оглядывался по сторонам.

Вместо вечерней улицы в Пало-Альто мы стояли посреди моей комнаты в Сан-Антонио. В полутьме угадывались мои книжные полки, заваленные всяким хламом, письменный стол, хаос, который я оставил на нём в спешке отъезда, и кровать, на которой всё ещё валялись мои пижамные штаны. Луноликий будильник на полке физиономией напоминал одного моего профессора со смешной фамилией. Его острые усики-стрелки торчали, как у Сальвадора Дали — на десять минут одиннадцатого. Кеды, которые я в последний момент решил оставить дома — слишком старые и рваные, — так и остались сиротливо маячить в подкроватной темноте. У правого не хватало шнурка, а из левого высовывался зелёный носок в оранжевую полоску.

Похоже, из соображений какой-то наивной сентиментальности мама решила сохранить мою комнату в состоянии музея.

— Ты меня, наверно, не помнишь... — сказал демон, брезгливо оглядываясь по сторонам.

— Отчего же, прекрасно помню! Виделись года этак двадцать два назад. И я бы предпочёл ещё сто лет не встречаться...

Я смутно понимал, что при общении с демонами, пожалуй, не стоит особо наглеть, но меня уже несло. Он был крайне неприятный типчик, этот желтоглазый, и мне до дрожи хотелось, чтобы он поскорее убрался из моей — моей! — комнаты. Так что я на всякий случай как-то внутренне ощетинился.

А он, гад, мой хамский выпад пропустил мимо ушей.

За двумя тонкими стенками слышался плеск воды и неразборчивое мурлыканье радио — мама, по своему обыкновению, слушала какую-то попсовую муть, отмокая в ванне после тяжёлого дня.

Я вдруг осознал, что ужасно соскучился по ней.

— Мне кажется, ты слишком уныло живёшь, Сэм, — сообщил желтоглазый, расхаживая от стола до шкафа и обратно — как у себя дома, чёрт бы его побрал! — Колледж. Книжки. Этот балбес, твой братец, который морочит тебе голову своей дурацкой охотой... Скука! Как думаешь, не пора ли встряхнуть это болото? Разбавить, так сказать, сиропчик?

— Ты спрашиваешь или предупреждаешь? — спросил я. Голова зверски болела, как всегда во время видений, и от этого плохо соображалось.

Он одобрительно расхохотался.

— А ты задаёшь правильные вопросы!

Дверь тихонько приотворилась, и в комнату, тревожно озираясь, вошла мама, такая уютно-домашняя в своём пушистом халате и с полотенцевым тюрбаном на голове, что у меня защемило сердце. Я улыбнулся ей, забыв, что это всего лишь видение, а желтоглазый шепнул:

— Смотри.

Она остановилась, близоруко щурясь в полумраке спальни — должно быть, забыла очки в ванной.

— Сэм, это ты? Уже приехал? Кто это с тобой?

— Всё в порядке, дамочка, я не кусаюсь, — улыбнулся демон и тут же, противореча собственным заверениям, придавил её к стене — как мне показалось, одним ленивым взглядом. Она поползла вверх, задыхаясь от ужаса и сбивая по пути фотографии в рамочках.

"Не то, всё не так, это должна быть другая! Ты всё делаешь неправильно, скотина ты желтоглазая! Оставь в покое мою мать!.."

Но его же, демона, стараниями я был нем, как рыба, и ничего уже не решал.

Мамино полотенце размоталось и свалилось с головы, пальцы ног беспомощно вытянулись, словно она стояла на невидимых пуантах, и прежде, чем я сумел развернуться, чтобы двинуть желтоглазому по ухмыляющейся роже (скорее ради собственного успокоения — вряд ли я мог ему реально навредить), она очутилась на потолке, распластанная, как бабочка на бархате коллекционного стенда. Шевельнула побелевшими губами, но за рёвом пламени я не расслышал её последних слов.

Огненные языки обвили её с голодной нежностью погребального савана и, не насытившись, потянулись ко мне. А я стоял, как дурак, уставившись на обласканный огнём, обугливающийся манекен на потолке, чёрную куклу, в которую превратилась моя приёмная мать, и всё не мог поверить, что это именно со мной происходит, опять, сколько можно убивать моих матерей, зачем и за что, долбаная ты демонская шваль... Смотрел, пока не почувствовал, как от жара закипают глаза, и наверняка ослеп бы, а потом сгорел — с такой осмысленной жадностью тянулся ко мне огонь, — но тут кто-то с размаху ударил меня в грудь и вытолкнул обратно в блаженно-прохладный Пало-Альто, и проорал прямо в ухо голосом Дина:

— Ты сдурел, что ли, Сэм?! Куда прёшь?

Ещё никогда за всё время знакомства я не был так ему рад.

Я моргнул пару раз, потряс головой и проводил осоловелым взглядом удаляющийся в закат грузовик — готов поклясться, его запоздалое возмущённое гудение секунду назад было воем пламени. Опоздай Дин на мгновение — и нас обоих размазало бы по проезжей части.

А вот и сам Дин. Держит меня за плечи и вглядывается, весь — сумбурная мешанина тревоги, злости, страха. И сквозь эту лоскутную завесу очевидных эмоций проступает еле заметная гримаса физической боли — точно так же, как длинное кровавое пятно просачивается сквозь футболку со стэнфордским гербом, уже пропитав багрянцем корни геральдической секвойи и примеряясь к слову "свобода" в девизе.

— Что? Сэм, что?

Не дождавшись ответа, он легонько встряхнул меня — прямо как ту бутылку с пивом, — и я, еле шевеля онемевшими губами, спросил:

— Можно твою машину одолжить?

Он раздумывал не больше секунды и ответил:

— При одном условии — я поведу.

* * *

Мама ответила только после шестого гудка, и между первым и шестым я успел её похоронить, воскресить, снова похоронить и пережить ту бездну паники, которую, наверное, пережила она, когда я во втором классе так засиделся в библиотеке, что меня случайно закрыли там на ночь. Сторож тогда вызволил меня через пару часов, но к тому времени мама поставила на уши полгорода...

Наконец в трубке зашелестело, и она крикнула:

— Алло, Сэмми, я перезвоню из дома — на улице такой ветер, ничего не слышно!

— Не заходи в мою комнату, слышишь?

— Что?

— Я сказал, ни в коем случае не заходи в мою комнату!

— Почему? Ты что, порнуху там оставил на видном месте?

— Нет!.. Не заходи и всё! Возьми соль и насыпь дорожки у всех дверей и окон! Я уже еду!

— Какая соль? Сэмми, ты выпил? Голос у тебя странный...

— Всё в порядке, я просто... Просто соскучился.

— Что?!

— Я скоро приеду! И, мам, я не один!

— Господи, неужели с подружкой? Аллилуйя, услышал Бог мои молитвы!

Даже сквозь далёкие завывания ветра было слышно, как она хихикает. Потом в трубке что-то затрещало, и связь пропала. Я ещё раз крикнул маме, чтобы не заходила в комнату, но вряд ли она услышала.

Тем временем Дин успел созвониться со своим Бобби и теперь выглядел не на шутку встревоженным.

— Это демонские предзнаменования, — сказал он, когда я спрятал телефон и сел в машину. — Смерч. Утром в Дель-Рио резко похолодало на десять градусов, а через час опять потеплело. В Джанкшене прошёл град. В Нью-Браунфелс молния ударила в купол местной церкви, причём небо было абсолютно безоблачным. Об этом говорили в местных новостях... Сейчас полдвенадцатого. Если она ещё жива, а часы в твоём видении показывали десять минут одиннадцатого, скорей всего, ты видел завтрашний вечер... Дай мне карту.

— Какую карту?

— На которой ты сидишь.

— Извини. Не заметил...

Передо мной развернулись изрядно выцветшие и потрёпанные просторы родной страны — северные штаты, отрезанные от Канады ровно, как пирог, аккуратные ломтики Юго-Запада, которые нам предстояло пересечь по пути к тяжёлому брюху Америки, нависшему над Мексиканским заливом, непристойный выступ Флориды, беспорядочно располосованную восточную мелочёвку и голубые кляксы Великих озёр, все дороги, по которым я никогда не ездил и пыль которых давным-давно въелась в покрышки Импалы. Дин прикинул расстояние до Сан-Антонио и небрежно ухмыльнулся:

— Полторы тысячи миль. Успеем. Погнали?

Но прежде, чем погнать, мы заштопали его боевые царапины, извели последние запасы бинтов из аптечки и послали к чёрту диново условие "я поведу". Дин выбросил "ножницы", а я выбросил "камень" и сел за руль.

Так всё началось.