Их большая тайна (гет)

На главной площади Камелота глухими раскатами раздавался грозный барабанный бой. Она была наводнена людьми, и если бы не стража, выстроенная в определенном порядке, толпа заняла бы ее всю. В центре площади было заготовлено достаточно свободного места под костер — там на деревянном помосте стоял высокий столб, обложенный снизу сухой травой, дровами и соломой. К нему вели девушку. Хрупкое, бледное босоногое создание со спутанными волосами. Жители Камелота смотрели на нее со страхом и тайным сочувствием, ведь она была так молода, чтобы умирать, и все же она была ведьмой. На подступах к кострищу девушка споткнулась и упала на колени, но ее грубо подняли и заставили взобраться по лестнице наверх, где привязали к столбу. Утер наблюдал за всем этим с балкона своего дворца. На его лице не дрогнул ни один мускул, когда руки и ноги юной колдуньи крепко обматывали веревками, но прежде чем дать приказ поджигать костер, он обратился к народу:

— Люди Камелота! Двадцать лет Камелот жил в мире и довольствии благодаря победе над магией, и вот магия вновь метит в самое его сердце. Она хочет разрушить его до основания, растерзать своими грязными когтями, превратить славное, процветающее королевство в царство упадка и хаоса. Я ваш король, и я не позволю этому случиться. Эта девушка публично призналась в своем колдовстве и будет сожжена заживо в назидание тем магам, кто осмелится сеять смуту в Камелоте и попирать его законы!

Народ слушал короля с волнением и тревогой. Поводов для радости в последнее время было куда как мало — грандиозный скандал с Морганой, изгнание принца Артура, возобновившиеся гонения на колдунов, слухи о близкой войне совсем не добавляли людям спокойствия и уверенности в завтрашнем дне. Девушка, привязанная к столбу, подняла свое измученное лицо на Утера и выкрикнула, что было сил:

— Вы просто выживший из ума тиран, Утер Пендрагон! Я не боюсь вас, как не боялась леди Моргана!

Поднятая для отмашки рука Утера дрогнула в воздухе и застыла. Толпа взволновалась, словно море, загудела, стражник с зажженным факелом стоял наготове, ожидая приказа. Осужденная на казнь храбро продолжала свою обличительную речь:

— Вы хотели бы, чтобы на свете не осталось ни одного мага, тогда вы обрели бы покой, но этого не будет! Вы не пожалели родную дочь, изгнали ее с позором, как будто она преступница, а все из-за вашего страха перед магией! Торжествуйте, пока можете. Смотрите, как горит мой костер, но знайте: магия сильнее! Вам никогда не будет покоя, Утер! Никогда!!!

Утер резко махнул рукой вниз. От факела, поднесенного к соломе, пламя перекинулось на костер, который начал стремительно разгораться, забираясь все выше. Девушка зажмурилась от страха, но ни на миг не утратила решимости встретить смерть с гордым достоинством. Толпа зашумела еще сильнее, раздавались одинокие крики с мольбами о помиловании несчастной, привлекшие внимание стражи. Побледневший Утер крепко стиснул зубы и ушел с балкона, направившись в самые дальние покои, чтобы не слышать предсмертных криков ведьмы, погибающей в пламени. Ее дерзкий голос и мстительный взгляд вызывали у него нестерпимую дурноту.

— Сир! — окликнул его в коридоре Гаюс. — Вам нехорошо?

Король повернулся к нему и увидел хмурое, неодобрительное выражение лица. Такое же выражение у Гаюса было, когда Утер едва не казнил его по навету лживого Эридиана.

— Да, Гаюс, ничего хорошего. Эта глупая ведьма устроила на площади безобразное представление. Надеюсь, она уже мертва.

— Неужели это было так необходимо? Насколько мне известно, единственная вина этой девушки была в том, что она открыто назвала себя колдуньей во время обысков в Нижнем городе. Она совсем дитя, к чему было карать ее смертью?

— Гаюс, она преступила закон! — разозлился Утер.

— В глазах народа она выглядит, скорее, невинной жертвой, — возразил Гаюс. — Вы знаете, многое изменилось после ухода Морганы и Артура. Люди Камелота всегда доверяли своему принцу, также они помнят дела милосердия, которые творила для них Моргана. Большинство никогда не признаются, но в глубине души они считают ваше решение несправедливым и ждут, когда вы его пересмотрите. Новые преследования и казни без веских причин только убедят их в вашей неправоте и подорвут доверие к вам, сир. Я прошу, остановитесь.

Утер опешил от слов лекаря и от того невозмутимого спокойствия, с которым они были произнесены.

— Ты говоришь это мне, Гаюс?! Я мог ожидать такого невежества от кого угодно, но не от тебя! Говоришь, народ перестанет мне доверять? С чего бы? С каких пор они начали жалеть магов? Я единственный всегда заботился и забочусь о благосостоянии Камелота, а маги — прямая ему угроза! Тебе напомнить, что похитили из сокровищницы?

— Я помню, ваше величество, — хмуро кивнул Гаюс. — Фрагмент Трискелиона.

— Именно. Это сделали дряхлая старуха и зеленый мальчишка, эти «невинные» маги, которых вдруг всем стало жалко! Их сообщники могут скрываться где угодно в Камелоте, они могут быть женщинами, детьми, стариками — это не имеет никакого значения. У магии много личин, тебе ли не знать об этом? Неблагодарный народ! — негодовал Утер. — За двадцать лет они забыли, что по-настоящему являет собой колдовство, они не помнят того разора, не помнят, какой ценой Камелоту достались мир и благоденствие! Я трижды посылал отряд разыскать гробницу Асканара, и трижды они вернулись ни с чем. Страшно представить, что может случиться, если яйцо дракона попало в руки колдунов.

Старый лекарь посмотрел на короля критическим оком, впрочем, не без доли сочувствия.

— Я не уверен, сир, что у простых магов получится вызвать из яйца живого дракона, но если это произойдет, шанс на спасение есть.

— Какой шанс, Гаюс? — пытливо сощурился Утер, повернув к нему лицо.

— Я говорю о Балиноре.

При упоминании этого имени в глазах Утера мелькнуло нечто — какой-то необъяснимый застарелый страх.

— Нет. Нечего и думать, — отрезал он, преодолев секундное наваждение. — Он наверняка давно мертв.

— Ваши рыцари так и не смогли его разыскать, — сказал Гаюс. — До меня доходили слухи, что последний раз Балинора видели в одном из приграничных селений в царстве Сенреда.

— Это всего лишь слухи.

— Слухи не возникают на пустом месте, милорд. Вы можете попытаться разыскать его снова.

— Я сказал нет! — гневно прикрикнул король. — Забудь о Балиноре, мы справимся своими силами.

— Как? Будете продолжать искать иглу в стоге сена?

— Иглу в стоге сена найти легко, если сено сжечь. Любые проявления магии должны безжалостно уничтожаться, так мы быстрее расправимся с врагами. Очень скоро я выясню, где находится их змеиное гнездо.

— Вы сожжете целый стог ради одной иглы?

— Если понадобится, я сожгу не только стог, — холодно ответил Утер. — А тебе лучше заняться своими делами, Гаюс.

Сказав это, он махнул полами мантии и пошагал прочь по коридору. Гаюс удрученно вздохнул, глядя ему вслед. С каждым днем обстановка в Камелоте накалялась, и бедствиям, казалось, не было конца.

* * *

Дни и ночи Моргауза проводила в хлопотах о раненом Мордреде. Все это время его жизнь висела на волоске, и жрице пришлось употребить все свое искусство, чтобы он пришел в себя. Зелья, отвары и заклинания, наконец, возымели действие, и мальчик открыл глаза. Он посмотрел на Моргаузу долгим, воспаленным, недоверчивым взглядом, как будто не вполне узнавал. Моргауза с облегчением улыбнулась, склонившись над его постелью:

— Хвала богам, тебе стало лучше, Мордред. Я так рада этому! Теперь твоя жизнь вне опасности.

«Моргауза… Где яйцо дракона? Эмрис забрал его?» — услышала она голос в своей голове. У юного друида было еще слишком мало сил, чтобы говорить, поэтому он предпочел другой способ общения.

— Мне жаль, я не смогла помешать ему, — повинилась Моргауза. — Если яйцо не погибло, оно наверняка у Эмриса.

Мордред что-то тихо простонал, после чего мысленно ответил: «Значит, мы не можем ничего сделать».

— О чем ты говоришь, мой мальчик! — подбодрила его Моргауза. — Конечно, можем! Еще как можем! Послушай, у меня давно готов план…

Дверь, скрипнув, отворилась, и на пороге возник недовольный Сенред. Его кожаный камзол в обтяжку и небрежность густой шевелюры как нельзя лучше подчеркивали колючий взгляд. Моргауза встретила его без восторга.

— Сенред, если ты не перестанешь входить в мои покои без стука, клянусь, я проучу тебя как следует, — процедила она, повернув голову в его сторону.

— Ты хочешь поучить меня хорошим манерам, Моргауза? А как насчет твоего умения держать слово? Вортигерн достает меня каждый день криками о том, что пора идти на Камелот, наемники от безделья скоро разнесут мой замок. Ты обещала помочь, а сама возишься со своим заморышем целую неделю! Так у нас с тобой дело не пойдет.

— Я не могла позволить Мордреду умереть!

Сенред вытянул шею, чтобы разглядеть лицо больного. Лежащий на постели Мордред безмолвно буравил его глазами — ему не нравилось, когда король разговаривал с Моргаузой в таком тоне.

— Вижу, ты преуспела, — хмыкнул Сенред. — Надеюсь, теперь ты вспомнишь о своих обязательствах, иначе я делаю вывод, что эта война тебе не нужна.

— Ты ошибаешься, — криво улыбнулась Моргауза. — Быть может, эта война мне нужнее, чем Вортигерну.

— Так докажи это. И лучше тебе поспешить — скоро ударят морозы, я не собираюсь зимой вести армию через границу.

Моргауза состроила насмешливое выражение лица.

— Чем ты отличаешься от Вортигерна в таком случае? — сказала она. — Любой уважающий себя король должен быть терпелив. Ты пока не можешь похвастаться этим качеством.

— Ты достаточно испытывала мое терпение.

Колдунья вновь усмехнулась, встала с места и подошла к Сенреду, что-то зажав в руке. Тот посматривал на ее сжатый кулак с любопытством и легкой опаской.

— Я все равно ничем бы не смогла тебе помочь до сегодняшней ночи, даже если бы хотела, — таинственно проговорила она, описывая около него круги.

Сенред вопросительно приподнял бровь.

— И что такого должно произойти сегодня ночью?

— Ну… сегодня полнолуние.

— Твои магические штучки, — покачал головой Сенред. — Детали меня не интересуют, ты знаешь. Мне важен результат.

— А зря, — Моргауза разжала кулак и показала ему на ладони граненый кристалл яркого алого цвета. — Видишь это? В нем я собрала кровь воинов Камелота. Он обретет силу, когда с помощью моей магии напитается светом полной луны. Кровь внутри кристалла испортится, как и кровь воинов, от которой она взята. С этого времени до самого новолуния его сила будет расти день ото дня, от ночи к ночи. Болезнь постепенно охватит всю армию Камелота, так что осада продлится недолго — у солдат Утера попросту не останется сил, чтобы сопротивляться. Скажи Вортигерну, чтобы готовился выступать на рассвете.

Довольная ухмылка на лице Сенреда говорила о том, что план его устроил.

— Звучит превосходно, — согласился он. — Посмотрим, так ли хорошо это выйдет на деле.

— Сенред, делай свое дело, а я свое знаю отлично, — фыркнула Моргауза, убрав кристалл с его глаз. — Я тоже хочу посмотреть, будет ли оправдано твое хвастовство в бою.

— Я сделаю все, чтобы не подвести вас, миледи, — ответил Сенред, нарочито поклонившись и шаркнув ногой.

— Надеюсь на это. Мои претензии скромны, пусть Вортигерн забирает себе трон, земли и все, что захочет. В этой войне мне нужно лишь одно — голова Утера Пендрагона.

— Я понял тебя, Моргауза, — кивнул Сенред. — Ты не будешь разочарована.

— Ты тоже не будешь разочарован, — ухмыльнулась жрица.

Мордред жадно ловил каждое слово из их разговора. Когда Сенред ушел, он мысленно спросил Моргаузу: «То, что ты говорила ему, все это правда?»

— Конечно, правда, — ответила она. — На закате я отправлюсь в тайное святилище в Эссетирском лесу и совершу обряд.

«В Эссетирском лесу? — забеспокоился Мордред. — Там друиды, они могут помешать тебе».

Моргауза улыбнулась спокойной и благодушной улыбкой.

— Не волнуйся, друиды мне не помешают. Я возьму охрану.

— А Эмрис? — неожиданно сказал он вслух сиплым голосом.

— Эмрис мне не помеха. Во всяком случае, не сейчас. Он думает, что перехитрил нас с яйцом дракона — не правда ли, это лучший момент для внезапного удара?

— Я боюсь его. Он очень коварен.

— Я уверена в своих силах, Мордред. Ты был прав: действовать нужно сейчас, потом может оказаться поздно.

— Я хочу, чтобы все они видели, как падет Камелот, — с тихой ненавистью пробормотал мальчик сухими обветренными губами. — Эмрис, Артур, Моргана. И Утер. Каждый из них должен дорого заплатить.

— Они заплатят, я обещаю, — уверенно сказала Моргауза, подойдя к постели и слегка похлопав его по руке. — Особенно Утер.

Мордред некоторое время молчал, полностью погрузившись в себя. Моргауза не слышала его мыслей, но они казались тяжелыми, темными, вязкими, как медленно закипающая в котле смола. В такие моменты юный друид словно переставал принадлежать этому миру — настолько сильно он закрывался от него, даже от своей наставницы, которую уважал больше всех. Затем он поднял на нее глаза и спросил:

— Ты будешь сопровождать Сенреда?

— Разумеется, я же должна за всем проследить.

— Возьми меня с собой.

— Нет, Мордред, ты еще слишком слаб для таких походов, — строго ответила Моргауза. — Мои слуги присмотрят за тобой, пока меня не будет рядом.

— Прошу, — умоляюще прошептал он.

Жрица была непреклонна:

— Это опасно для тебя. Мне стоило больших трудов спасти твою жизнь, и я не стану рисковать ею снова.

«Ты не понимаешь, Моргауза, я не хочу бесполезно лежать здесь в то время, когда будет решаться судьба Камелота! Я ждал этого всю свою жизнь!» — мысленно кричал Мордред, глядя на Моргаузу требовательно и отчаянно.

— Я знаю, мой мальчик, — вздохнула она. — Я понимаю, как это важно для тебя. Не беспокойся, наш триумф мы разделим на двоих, у нас для этого будет достаточно времени. Теперь отдыхай и копи силы, они тебе скоро понадобятся.

Чувство сильной усталости сморило Мордреда. Вместо кивка согласия он опустил длинные ресницы, коснувшись разума Моргаузы единственным коротким «хорошо».

* * *

Ночь была холодной и ясной. Согбенные деревья, черные силуэты которых вырисовались в лунном свете, нависли своими кривыми переплетенными ветвями над заброшенной тропой, ведущей выше, в гору. Случайному путнику показалось бы, что эти недружелюбные лесные исполины хранят какую-то зловещую тайну, и он бы не ошибся. У самого подножия горы среди заросших скал горели факелы; два мрачных воина, чьи лица скрывали глубокие капюшоны, стерегли жрицу. Бормоча заклинание, она медленно обходила по кругу жертвенный алтарь — когда-то здесь проливалось столько крови, что смыть ее темные разводы с пористого камня не могли даже многократные дожди. Завершив свой обход, Моргауза достала кристалл и положила его на алтарь так, чтобы свет полной луны беспрепятственно проходил сквозь него.

— Паэт блод сенда беофунга, паэт хэфде ат адреоган, гифт ме стирне, — четко проговаривала она полушепотом, завораживая взглядом артефакт. — Се мона скил ме баэр он бискам даэге, све беоф. Оф анум дреоре феаллад сенда, литей форвипд. Хвеадер нихт одд селд, паэт вэал гесвисд эаллум вигмен Кэмелот.

После этих слов глаза ведьмы вспыхнули золотом, а кровь внутри кристалла пришла в движение, распалась на сотни маленьких частиц, ярко сверкающих и переливающихся в холодном преломленном свете. Капельки крови, похожие на рубиновую крошку, завертелись в невообразимом танце и потемнели на мгновение, вновь оседая в сплошную массу. Моргауза взяла сияющий всеми гранями кристалл и поднесла к глазам, чтобы тщательно осмотреть результат своей работы, которым она осталась довольна.

Та же самая луна, что поделилась с колдуньей светом, глядела и в окно покоев Утера. Уже перевалило за полночь, а король все еще не ложился спать. Полностью одетый, он упрямо сидел за столом и вертел в руках камею с черной жемчужиной, подаренную ему какой-то дамой в честь дня рождения Морганы. Утер сам не понимал, почему он хранит эту безделушку, которую следовало давно выбросить вместе с воспоминаниями о том дне, когда он и его дети в последний раз вместе сидели на пиру как семья. Вероломство Морганы, дерзкое предательство Артура отзывались невыносимой болью в его сердце, и будут отзываться, вероятно, до конца его дней.

Пламя свечи, одиноко тлеющей на столе, вдруг легонько задрожало. На плечо Утеру легла женская рука, и нежный голос позвал по имени:

— Утер…

Обмерев от страха, он сильно вздрогнул и понял, что всего лишь задремал. Это было просто видение, подобное дуновению ночной прохлады, но это прикосновение и этот голос Утер узнал бы среди тысяч других.

— Игрейн! — с ужасом прошептал он в пустоту, чувствуя, как душа уходит в пятки. — Игрейн!

Она не снилась ему долгие годы. Ее хрупкий образ навсегда был связан с горечью невосполнимой утраты, поэтому даже простые воспоминания об Игрейн причиняли Утеру боль. И вдруг как гром посреди ясного неба — ее явление. Такое живое, такое осязаемое, хотя и мимолетное.

Утер тяжело поднялся из-за стола и с гудящей головой подошел к открытому окну. Рукой он хватался за ворот, чтобы дать себе больше воздуха, но воздуха было бесконечно мало. Сперва его посетила мысль пойти к Гаюсу и попросить сонную настойку. «Нет, — сказал сам себе Утер. — Он увидит, что я не в себе, и спросит, что произошло, а я ни с кем не хочу говорить об этом». Голос Игрейн все еще эхом звучал в его ушах, как двадцать лет назад. Утер крепко зажмурился, силясь прогнать мучительные мысли, но в конце концов лишь беспомощно разрыдался. Он всегда считал, что ему по плечу любая ноша, но теперь, в этот сумрачный час, был вынужден признать, что у него почти не осталось сил нести ее.

— Я остался один, Игрейн, — глухо пробормотал он, глядя на серебристый круг луны в черном небе. — Я совсем один.

* * *

— Мерлин, ты совсем не даешь себе отдыхать, так нельзя!

Хунит беспокоилась, наблюдая за тем, как ее сын с самого рассвета и до ночи занимает себя всевозможными делами по хозяйству. Мерлин не уставал, не унывал и не выглядел подавленным, но чуткое материнское сердце знало, сколько боли и тревог прячется за его улыбкой.

— Это ты еще не видела меня слугой Артура, — сказал он, складывая у двери огромную вязанку дров, которую только что притащил из леса. — Каждый день я должен был почистить его доспехи, постирать белье, убраться в конюшне, наточить меч, принести еду, и это только до завтрака.

— Мерлин, — покачала головой Хунит. — Мне так горько за тебя.

Мерлин перестал суетиться, подошел к матери и мягко положил руки ей на плечи.

— Не надо, мама. Я в порядке, честное слово. Не нужно переживать обо мне.

— Я твоя мать, — улыбнулась она. — Как я могу не переживать о тебе?

— Мама… — глубоко вздохнул Мерлин. — Я скучал.

— Я тоже безумно скучала. Разлука с тобой стоила мне больших сил, но я знала, что в Камелоте ты под надежным присмотром.

— Было бы здорово никогда не разлучаться, правда?

— Нет, Мерлин, нет. Ты совсем взрослый, сынок, твое место уже не рядом со мной.

— Но ты не должна оставаться одна, это неправильно. Мне стыдно за то, что я не писал тебе писем. Прости меня.

— Мерлин!

Мать и сын крепко, трепетно обнялись.

— Все образуется, — ласково шептала Хунит. — Ты будешь счастлив, Мерлин, я верю в это так же твердо, как и в твою великую судьбу.

Стук копыт привлек их внимание. В деревню вернулся Гвейн; он часто отлучался в соседние селения и города за покупками или по другим делам, но в этот раз все указывало на то, что он привез с собой тревожные вести.

— Мерлин! — воскликнул Гвейн, спрыгнув с лошади, на которой явно проскакал галопом не одну милю. — Есть разговор.

— Что случилось? — обеспокоился Мерлин.

Гвейн основательно выдохнул и поправил рукой взмокшие волосы.

— Плохо дело, — ответил он. — Я только что видел огромную армию, которая маршем движется в направлении границы. У меня не получилось рассмотреть их как следует, но больше половины войска идет под знаменами Сенреда, другая часть, очевидно, чужеземцы.

Мерлин и Хунит взволнованно переглянулись.

— Они идут сюда? — спросил Мерлин.

— Нет, они направляются через холмы. При такой скорости они будут у стен Камелота не позже, чем через три дня, а то и раньше. Вортигерну все же удался его замысел.

— Так быстро? — удивился чародей. — Тут что-то нечисто. Я поеду в Камелот, скоро я буду там нужен. Гвейн, езжай в Немет и предупреди Артура.

— Совершенно согласен с тобой, — ответственно кивнул Гвейн. — Я отправлюсь в путь прямо сейчас, только возьму с собой чего-нибудь перекусить и дам отдохнуть лошади.

— Как же ты справишься один, сынок? — растерялась Хунит.

Мерлин улыбнулся ей. Он взял ее руку, поднес к губам и клятвенно поцеловал.

— Не волнуйся, мама, — сказал он спокойно и уверенно. — Ты сама только что говорила о моей судьбе. Похоже, она снова зовет меня.

— Этого я и ждала, и боялась, — с грустью проговорила Хунит. — Мое сердце не хочет отпускать тебя, но у тебя есть долг. Поезжай, Мерлин, я буду за тебя молиться.

* * *

Наполненный хлопотами день подошел к концу. Утомившийся Гаюс зевнул, погасил свечу и улегся в постель. Со всеми делами ему приходилось справляться в одиночку, а возраст все чаще напоминал о себе то ноющим коленом, то ломотой в спине, то головной болью. В этот день у него было особенно много пациентов, даже двое солдат из гарнизона, которые жаловались на внезапный упадок сил. Осмотрев их, Гаюс нашел признаки легкого малокровия и отпустил обоих, прописав укрепляющую настойку. Не раз и не два он вспомнил расторопного Мерлина, который исправно приносил ему травы для изготовления лекарств, но на самом деле старик был очень рад тому, что его подопечный вместе с Морганой находится в безопасности вдали от Камелота. Грязная посуда и полы были слишком ничтожной проблемой в сравнении с той бедой, которая грозила каждому волшебнику в королевстве.

Сквозь глубокий сон Гаюс почувствовал, как кто-то энергично его расталкивает, и услышал до боли знакомый голос:

— Гаюс! Гаюс! Это я, проснись!

Оторвав голову от подушки, лекарь не поверил своим глазам.

— Мерлин! — воскликнул он. — Почему ты вернулся? Что ты здесь делаешь?

У Мерлина был чрезвычайно озабоченный вид, но никакие заботы не могли омрачить его радости от долгожданной встречи.

— Гаюс! — он со своей сияющей улыбкой бросился ему на шею, так что Гаюсу ничего не оставалось, кроме как ответить на объятия.

— Мерлин, я тоже очень рад тебя видеть, но ты объяснишь мне, что случилось?

Чародей отпрянул. Его улыбка куда-то исчезла.

— Долго рассказывать. Я пришел предупредить, что на Камелот движется большая армия. Вортигерн объединился с Сенредом и будет здесь меньше, чем через трое суток. Чтобы выстоять, Камелоту нужно начать готовиться к обороне уже сейчас!

Спросонья Гаюсу потребовалось некоторое время, чтобы разложить увиденное и услышанное по полочкам у себя в голове.

— Откуда ты это знаешь? — пробормотал он удивленно. — Где Артур и Моргана?

— Они… — Мерлин сделал паузу и неловко сглотнул. — Артур и Моргана в Немете. Они постараются привести помощь, но это займет время.

— Чего ты хочешь от меня сейчас?

— Поговори с Утером. Скажи ему то, что я сказал тебе.

— Ты в своем уме? Что подумает Утер, если я посреди ночи разбужу его, как ты меня, и передам ему твои слова?

— Какая разница, что подумает Утер! Какое это имеет значение? Гаюс, Камелот в смертельной опасности!

— Это имеет значение, — строго возразил Гаюс. — Утер потребует объяснений, и что я должен буду ему сказать? Выдать, что ты здесь?

Мерлин мотал головой в немом потрясении.

— Гаюс, что с тобой произошло? Я тебя не узнаю.

Почесав макушку, Гаюс виновато отвел глаза.

— Не думал, что при встрече скажу тебе такое, Мерлин, но лучше тебе было оставаться в Элдоре.

— Что?.. Почему?

— С тех пор, как вы покинули Камелот, положение изменилось к худшему. Утер будто совсем потерял рассудок, здесь каждый день казни, обыски. Маги бегут отсюда, как двадцать лет назад, чтобы сохранить свои жизни. Находиться в Камелоте опасно для тебя, Мерлин, вот почему меня пугает твое возвращение. Я еще удивлен, как ты прошел через стражу!

Новость ранила Мерлина в самое сердце. Минуту он молча глотал слезы, после чего понуро сказал:

— Это моя вина. Я много раз мог позволить Утеру умереть. Все, что от меня требовалось — не вмешиваться. Но я думал, что это неправильно, что так поступать нельзя!

— И ты до сих пор так думаешь, иначе ты бы не пришел, — нахмурив брови, заметил Гаюс.

— Я уже пожалел об этом, — Мерлин презрительно скривил губы. — Все это время мне казалось, что я следую своему предназначению, но взгляни на результат! Гибнут люди, Артур лишился прав на трон, а я… потерял Моргану.

— Почему? Что между вами произошло?

— Мордред, — нехотя ответил чародей. — Он связался с Моргаузой, они плетут против нас интригу за интригой. Мордред разыскал Моргану и все ей рассказал.

— Рассказал о чем? — уточнил Гаюс.

— Обо всем, от чего я старался ее уберечь. О том, за что мне очень стыдно. Она больше не верит мне и никогда меня не простит.

Гаюс сочувственно вздохнул и похлопал рукой по одеялу, предлагая Мерлину сесть рядом. Мерлин тяжело опустился на кровать и положил голову старику на плечо, шмыгнув носом.

— Давай подождем до утра, Мерлин. Утром вернутся дозорные, они наверняка уже обо всем знают.

— Я не стану помогать Утеру, — отрезал Мерлин.

— Утеру — нет, ты имеешь на это полное право, — спокойно ответил Гаюс. — На твоем месте я вообще оставил бы Камелот, пока не поздно. Почему бы тебе не поехать в Немет?

Мерлин сел прямо и взглянул на Гаюса с упреком.

— Оставить тебя? Ни за что.

— Твое присутствие все равно ничего не изменит. Мне спокойнее знать, что ты в безопасности.

Мерлин долго молчал, борясь с самим собой. Перед глазами у него полыхали костры, плакали дети, кричали женщины, а в душе возрастал гнев. Никогда еще соблазн покончить со всем этим не был так велик, но война?.. Там, где сейчас гибнут десятки, начнут гибнуть сотни и тысячи. Мерлин не хотел такой судьбы для Камелота.

— Я не знаю, что мне делать, — наконец, произнес он вслух. — До сих пор я делал то, что считал правильным, но теперь я не знаю, что правильно, а что нет.

— Поспи, Мерлин. Ты устал с дороги.

— Теперь я понимаю Моргану, — продолжал Мерлин. — Когда я говорил ей, что понимаю ее злость на Утера, на самом деле я не чувствовал того, что чувствовала она.

— Чувства не всегда подвластны разуму, Мерлин. Тем не менее, я уверен, что ты примешь верное решение, какими бы ни были твои чувства.

— А как ты поступил бы на моем месте?

Гаюс задумчиво пожал плечами.

— Я бы прислушался к голосу совести, не забывая про здравый смысл.

Мерлин улыбнулся болезненной, скованной улыбкой.

— Ты прав, Гаюс. Мне нужно побыть одному.

— Иди в свою комнату и ложись, — сказал лекарь, по-отечески похлопав его по руке. — Я следил, чтобы в ней был порядок. И ради бога, Мерлин, постарайся никому не попадаться на глаза — Утер ни в коем случае не должен узнать, что ты здесь.