Цвет Надежды (гет)

Ты ведь будешь меня вспоминать?

Пусть нечасто, пускай лишь однажды.

Для меня это важно знать,

Ты поверь — действительно важно.

Если будешь, то стоит жить

И терпеть это странное бремя.

Значит, мы еще в силах любить,

Значит, что-то не губит время.

Если сердце в ночи глухой

Отзовется вдруг гулким стуком,

Значит, мы еще живы с тобой,

Мы не умерли в этой разлуке.

Значит, будут еще слова

И до боли знакомые жесты.

Значит, в мире, где серая мгла,

Место есть для цвета Надежды.

А ведь несколько дней назад он и подумать о подобном не мог.

Сириус Блэк усмехнулся своему стакану с соком. Ему с детства нравилось сравнивать свои ощущения до заклятия и после. Вот и сейчас он с азартом занимался самокопанием. Вчера вечером Джеймс наконец-то решился на заклятие Хранителя. Хранителем тайны стал Питер, с которым Сириус не виделся вот уже несколько дней, и как раз сегодня они договорились о встрече. Питер задерживался, и Сириус коротал время за выискиванием изъянов в заклинании. Дело в том, что местоположение дома Поттеров начисто стерлось из сознания всех, кто там когда-либо бывал. Это было настолько странно, что Сириус никак не мог к этому привыкнуть. Да, он знал, как действует заклятие. Но одно дело знать... К тому же каждый человек в глубине души считает себя уникальным, вот и Сириус с завидным упорством пытался вспомнить то, что знал в мельчайших подробностях еще несколько дней назад. Не получалось. Кажется, вот-вот и…

Он помнил кухню в доме Джеймса и Лили. Помнил, где стоит сок, а где можно отыскать напитки покрепче. Помнил розу в большом горшке, которую сам подарил Лили на прошлый день рождения. Бутоны касались края шторы на широком окне. Сириус помнил розу, помнил штору, помнил подоконник, а вот пейзаж за окном словно вырезали из памяти.

Сириус помнил зеркало в коридоре, которое регулярно отчитывало его за кожаную куртку. Помнил гостиную. Помнил камин в гостиной, помнил семейные колдографии на стенах, помнил комнату малыша Гарри. Но ничего из того, что могло натолкнуть на мысль о местонахождении дома, в памяти не всплывало. Сириус потер переносицу и залпом допил сок, который заказал в ожидании Хвоста.

— Повторить? — бармен с улыбкой кивнул на опустевший стакан.

Сириус проследил за его взглядом.

— Нет, спасибо.

Он снова бросил взгляд на часы. Хвост опаздывал на двадцать минут. На него непохоже. Как бы чего не случилось. Сириус выбрался из-за барной стойки:

— Дилан, я буду во дворе. Питу скажешь, когда он появится?

Бармен отсалютовал пустым бокалом.

Сириус направился к выходу, по пути оглядывая немногочисленных посетителей. Это вечером здесь яблоку негде упасть, сейчас время не то. Обед прошел, а до окончания рабочего дня пока рановато. Сириус распахнул входную дверь и на миг зажмурился от яркого света. В баре царил полумрак, а на улице солнце щедро дарило свое тепло. Сириус расправил плечи и подавил желание сладко потянуться. Как давно он не бездельничал! Все последние дни на работе было жарко. Аресты, набеги, обыски. За всей этой кутерьмой забывалось, что на дворе лето — самая пора выбраться на природу на денек другой, погреться на солнышке, забыть о проблемах. Вот только отпуск сейчас — непозволительная роскошь. Когда-нибудь, когда закончится эта война...

Сириус вытащил из кармана шоколадную конфету. Неделю назад он купил по пути к Джиму гору всяких сладостей, за что получил от Лили нагоняй. Оказывается, Гарри сладкое есть рано, а сама Лили наотрез отказалась, мотивируя это тем, что сладкое вредно. Сириус тогда посмеялся. У Эмили в последнее время такой же бзик. Она с чего-то решила, что поправилась, и теперь Сириус отдувался отсутствием сладкого в собственном доме, потому что самому по магазинам ходить некогда, а Эмили из чувства солидарности с собой посадила и его на жесткую диету. Вот Сириус с Джимом и Ремом под завистливые взгляды Лили и Эмили поедали запасы, купленные для Гарри.

Сириус улыбнулся, вспомнив крестника. Все-таки дети — самые невероятные создания. Ведь всего лишь год, а он уже что-то соображает. Характер проявляет. И людей для себя поделил по какому-то ему одному ведомому принципу. Он почему-то наотрез отказывался идти на руки к Питу, сколько тот ни порывался с ним поиграть. Гарри вообще был забавным созданием. Его обожали все, потому что он умудрялся найти подход к каждому. Так с Ремом они могли часами разглядывать картинки в книжках. Лили всегда повторяла, что Гарри ни с кем так долго не сидит на одном месте. Видимо, Лунатик действовал на него умиротворяющее. А с Сириусом он бесился так, что стены дрожали.

— А куда крестника дели?

Сириус в очередной раз отмахивается от зеркала в коридоре и направляется в ванную мыть руки. Благо, здешнее зеркало менее консервативно.

— Его Лили укладывает.

— Так день же.

— Дети спят днем.

— Хочу быть ребенком, — Сириус бросает взгляд на свое замученное отражение. — И днем спишь, и ночью. И никаких забот.

— Да уж, — в улыбке Джеймса непривычная нежность. Метаморфоза отцовства.

Они на цыпочках пробираются в спальню и тихо приоткрывают дверь.

Лили сидит у кроватки и качает на руках почти уснувшего Гарри. Сириус останавливается на пороге. Все-таки мать и дитя — самая удивительная картина, которую только могла создать жизнь. Сириус чувствует безграничную нежность к этим людям. Они стали его семьей за эти годы. Было всякое: ссоры, примирения, обиды, но они всегда были рядом.

Сириус на цыпочках входит в комнату. Лили вскидывает голову, заслышав его приближение. Гарри тоже открывает глазки. Сириус подмигивает крестнику, Гарри улыбается.

— Сириус! — в голосе Лили обещание убить. — Он только-только начал засыпать.

— А я что сделал? — шепотом возмущается Сириус, снова подмигивая крестнику, с которого слетели остатки сна.

— Сам теперь будешь его укладывать.

— Запросто.

Сириус осторожно берет ребенка на руки. Дети должны спать днем? Он так и не смог втолковать это Гарри.

Сириус блаженно улыбнулся. Нужно непременно состыковать выходные дни всей их честной компании и выбраться на пикник. Куда-нибудь, где шелестит листва и плещется вода у ног.

Он вспомнил последнее пребывание на природе. Это было в саду у Джима, когда они с Хвостом вешали качели для Гарри. Качели были странными — Лили купила их в маггловском магазине и впридачу надавала ему и Питеру всяких непонятных принадлежностей для их крепления. Хвост сразу предложил наплевать на маггловские штучки и прикрепить магией, но Сириус, в силу природного упрямства, решил блеснуть знаниями по маггловедению. В Хогвартсе он посещал этот предмет целый год. Ничего, правда, не вынес, но это уже детали.

После получаса мучений, отбитого пальца и поцарапанного плеча ему удалось повесить качели. Сириус гордился собой целых десять минут, пока не объявился Рем и не решил их испробовать. Пять минут магии, и разломанные качели, как новенькие. Обидно только, что Лили так и не поверила в то, что он справился. Сириус вновь улыбнулся. Как же занятно! Он помнил сад Поттеров. Помнил старое дерево, к которому они крепили качели, помнил виноград над крыльцом, из которого Лили упорно старалась вырастить живую беседку. Сириус не верил в успех предприятия, потому как однажды они с Ремом обнаружили там целую ораву Крипсов. Этих тварей практически невозможно было вывести, но Лили старательно отказывалась верить в то, что виноград не растет. Порой она была жутко упряма.

Сириус бросил взгляд на часы. Ну где же Хвост? В душу закралось беспокойство: может, зря он переложил ответственность на Питера? И дело не в недоверии, нет. Просто... У Пита не было должной подготовки. Он вообще был создан для спокойной жизни. Тихий, рассудительный, немногословный. Сириус нахмурился. Вдруг с ним что-то случилось? Не нужно было оставлять его одного. Но, с другой стороны, не переезжать же к нему жить. К тому же при таком графике работы видеться часто совсем не получалось. Однако это все пустые оправдания. Выход можно найти всегда. Сириус огляделся по сторонам. Во дворе было немноголюдно. Резвились детишки, о чем-то спорили два пожилых волшебника.

Сириус подошел к своему мотоциклу, по пути споткнулся о камень и внезапно почувствовал, как в ушах зазвенело и в носу засвербело. Юноша потер переносицу, чихнул. Странное ощущение вызвало озноб. Как от заклинания. Сириус потер мочку уха, потряс головой. Неприятное чувство ослабло. Юноша глубоко вздохнул. Что там говорят колдомедики? Нужно больше отдыхать? Вот он и отдыхает. Первый выходной за несколько недель. Сириус бросил взгляд на часы. Питер опаздывал на час. Связаться с его домом? Не выйдет. Хвост должен ехать с работы. Справиться в Министерстве или еще подождать? Ну не может с ним ничего случиться. Не должно. Сириус провел рукой по царапине на мотоцикле. Нужно отдать в мастерскую. Интересно, где он так умудрился? Юноша задумался и почти сразу вспомнил. Ну конечно, на прошлой неделе он в дождь подъезжал к дому Джима, и мотоцикл занесло. Помнится, Лили чуть в обморок не упала, когда он появился на пороге грязный и злой. У них вообще подъезд к дому дурацкий: дорога под уклон. Зимой — ледяная горка, в дождь — река. А ведь он говорил, что не стоит покупать дом в низине. Хотя сама Годрикова Лощина была чудесным местом.

Пальцы, скользящие по царапине на корпусе мотоцикла, замерли. «Годрикова Лощина?» Сириус сделал шаг назад и в панике оглянулся по сторонам. Во дворе все было так же: веселые улыбки, негромкие голоса. Кто-то сильно задел его плечом. Юноша резко обернулся на седовласого волшебника, извинившегося за собственную неловкость. Сириус даже не кивнул в ответ.

«Мерлин, пусть это будет моя уникальность! Пусть это я такой особенный, и заклятие перестало действовать именно на меня».

Сириус рванул обратно в бар.

— Питера не бы… — бармен замер на полуслове, увидев взгляд Сириуса.

— Мне нужен камин.

— Там, — бармен указал направление. Сириус часто здесь бывал, вот только камином не пользовался ни разу.

Он подлетел к камину, схватил порошок и…

— Молодой человек, вы разучились читать? Камин не работает, — пожилой волшебник меланхолично чистил какую-то деталь.

— Мне срочно нужен камин! — рявкнул Сириус.

— Через полчаса. Не раньше.

Сириус в раздражении швырнул порох на пол. Захотелось прибить этого флегматичного старикашку. Он бросился обратно в зал:

— Дилан! Мне нужен камин. Срочно!

— Сириус, я совсем забыл: приказ Министерства проверить все камины. Сейчас как раз проверяют эту часть города.

Юноша схватился за голову.

— Ты же на мотоцикле, — осторожно подсказал Дилан, всерьез обеспокоенный поведением молодого аврора.

Сириус выскочил на улицу. Другого выхода не было. Резко взмыв в воздух, он направился в Годрикову Лощину самым коротким путем. Он плевал на средства антимаггловской безопасности: летел прямиком через маггловские кварталы. Знал, что за это ждет отстранение от должности, разбирательство и решение комиссии. Но ему было плевать. Плевать на все, кроме одного: успеть к дому Поттеров раньше, чем тот, кому Питер открыл его местонахождение.

Как он собирался справиться с величайшим черным магом последних лет? Сириус не знал. В этот миг он не строил планов, не рисовал в сознании героических сцен. Он просто хотел увидеть уютный домик Джима в целости и сохранности.

Только бы успеть. Только бы успеть.

Он старался не думать о Питере. Вопрос «почему» он ставит до лучших времен. Сейчас нельзя давать волю гневу. Он должен справиться. Мотоцикл с ревом разрезал небо, подгоняемый мольбами своего хозяина.

С Джимом ничего не случится. С ним ничего не может случиться. Не имеет права. Сириус так отчаянно повторял это, чтобы отогнать липкий страх. Он не думал в этот момент о Лили и Гарри. Так получилось, что над Джеймсом Поттером частенько витала смерть, как и над самим Сириусом. Потому-то он не раз представлял себе возможность гибели друга, но всегда отгонял подобные мысли прочь. С Джимом ничего не может случиться. Это же Джим. Его ждут дома жена и ребенок. Он... не имеет права.

Что же касается Лили и малыша Гарри, то слово «смерть» никоим образом не сочеталось с их именами. Они были из той, другой жизни, где нет места смертельному заклятию авада кедавра, нет места крови. Только лишь свет и радость.

Даже находясь рядом с семьей Джима в те дни, когда Сохатый дежурил, Сириус не отдавал себе отчета в том, что он их охраняет. Нет, в случае опасности, он готов был отдать жизнь за этих людей. Но это — инстинкт, это магия дружбы. А разумом он не верил в опасность. Не верил, что счастливую семью Джима может постичь участь тех людей, в дома которых они были вынуждены входить по долгу службы.

С ним все будет хорошо.

Все будет замечательно.

Сириус повторял эти слова вполголоса, чтобы они превратились в реальность. Ведь мысли материальны. Если верить, все сбудется. Если верить…

Опытный глаз аврора увидел черную Метку издалека. Но сердце не желало этого принимать. Сириус до рези в глазах вглядывался в уродливое облако впереди. Черная Метка… Юноша на миг зажмурился, отчаянно надеясь, что когда он откроет глаза, небо впереди окажется чистым и ясным. Мотоцикл повело в сторону. Сириус открыл глаза, выровнял полет и только тогда вновь посмотрел на Метку.

Надежда рассыпалась в пыль. Сириус малодушно подумал: «Пусть это будет другой дом. Пусть это будет что угодно, только не дом, во дворе которого они несколько дней назад вешали детские качели».

Великий Мерлин не услышал его молитвы. Великий Мерлин насмехался оскалом черепа со змеей, выползающей изо рта.

В тот день Сириус подумал, что напрасно верил ему все эти годы. Спускаясь к полуразрушенному дому, он понял, что в нем больше нет ничего: ни Веры, ни Надежды, ни Жизни. Весь его мир в одночасье превратился в руины, подобно некогда уютному дому его лучших друзей. И это — лишь его вина.

* * *

На следующий день после знаменательного события Люциус Малфой решил дать обед в своем поместье. Обед для людей, объединенных Меткой. Что он ожидал от этого дня? Увидеть единение? Почувствовать, что Лорд не исчез навсегда? Поверить в то, что все закончилось? Люциус не знал. В миг, когда стало известно о произошедшем в доме Поттеров, Люциус понял, что он наконец может вздохнуть с облегчением, расправить плечи и жить своей жизнью. Он был огорчен падением Лорда? Он не знал. Пока не знал, потому что нужно было понять, как жить дальше. Ведь все последние годы он делал лишь то, что требовал от него мужчина с пронзительным взглядом. Мировое господство стало заоблачной мечтой. А мечтал ли Люциус сам о нем когда-нибудь? Наверное, нет. При всей его амбициозности мировое господство представлялось Люциусу довольно хлопотным делом. Да его, в общем-то, всерьез на эту роль и не брали. Роль приближенного, роль правой руки. А теперь все повисло в воздухе. Именно для этого Люциус собирал гостей: чтобы понять, что делать дальше. Какие ходят слухи, домыслы... Он не верил, что Лорд погиб. А это означает, что нужно придерживаться осторожной линии поведения. С одной стороны, попасть в Азкабан совершенно не хотелось, а если вскроется его участие в делах Лорда, то этого не избежать. Его семья и так оказалась в невыгодном положении: сестра Нарциссы была арестована, как одна из самых ярых сторонниц Лорда. Это обстоятельство, естественно, не прибавляло Люциусу уверенности в будущем. С другой стороны, публично отрекаться тоже было чревато, потому что в случае возвращения Лорда, Азкабан покажется райским уголком.

А еще оставался сын, на которого наложено древнее заклятие. Мальчик должен вырасти великим волшебником, только нужно правильно его воспитать. Но теперь Люциус уже не мог понять, где это «правильно». Он не желал себе признаваться, но в присутствии сына чувствовал себя неуютно. Почему? Да потому что мальчик рос совершенно не таким, каким был он, Люциус. Понятно, что в столь раннем детстве он себя не помнил, но, по рассказам матери, Люциус был плаксив, болезнен. Драко же не плакал вообще. Был требовательным и упрямым. И это лишь начало. Что с ним делать дальше, Люциус понятия не имел. Чем больше он об этом думал, тем отчетливее понимал, что не был готов к отцовству. Его вполне устраивала жизнь без семьи.

Ну, ничего. Время все расставит по своим местам.

В его доме собралось много людей. Все те, кто носил на предплечье черную Метку. Те, кто был отягощен виной перед волшебным миром. Смерти магглов и авроров, применение непростительных заклятий… Люциус смотрел на знакомые лица, словно ожидая ответа на свой невысказанный вопрос. И что же делали они? Те, кто должен дать ответ? Они изучали. Они так же, как и Люциус, вглядывались в лица друг друга, не спеша высказывать свое мнение. Званый обед напоминал игру. Говорили о чем угодно, но не о случившемся вчера. А ведь эта тема обсуждалась всем волшебным сообществом. Газеты трубили: «Тот-Кого-Нельзя-Называть пал». А люди, собравшиеся в этом замке, не спешили подключаться к общему хору. Безусловно, были и ярые сторонники Лорда, часть из которых не пожелала откликнуться на приглашение. Но были и те, кто служил из страха, как, например, виновник вчерашних событий Хвост, который пропал неизвестно куда. А впрочем, возможно, Блэк действительно его убил. Люциус не сожалел об этом человеке. Тот, кто предал одну сторону, рано или поздно предаст другую. Лорд все равно собирался покончить с ним.

Большинство собравшихся были из той — первой волны Пожирателей. Первые татуировки делались скорее из любопытства. Это потом жизнь круто изменилась, но ведь это не означало, что все сидящие за этим столом приняли взгляды Темного Лорда. Люциус посмотрел на Фреда Забини.

Тот был молчалив и хмур. Люциус не удивился бы, узнав, что Фред всерьез переживает из-за смерти Поттера. Люциус никогда не мог понять, почему Лорд держит Фреда. Обычно неугодные погибали. А Фред здравствовал и процветал. Почему? Не то чтобы Люциус был не рад этому. Так или иначе, Фред входил в число немногих людей, которых Люциус мог назвать друзьями. С натяжкой, правда, в силу того, что у него вообще не было друзей. Однако он не мог не признать, что Забини совершенно не проникся идеей Пожирателей. Он принял Метку по настоянию отца, но однажды наотрез отказался участвовать в «забавах» Пожирателей. В тот день Люциус думал, что видит Фреда в последний раз. Но нет. Лорд нашел применение таланту мистера Забини. Фред, который очень тонко разбирался в рунах, стал кем-то вроде переводчика древних трудов. Лорд использовал много старых книг, а сам, видимо, не владел этим языком в достаточной степени. Хотя Люциус сомневался, что тот мог бы в этом признаться. Скорее всего, хорошей отговоркой стало отсутствие времени. Вот Фред и занимался творческой работой. Нравилось ли ему это? Вряд ли.

Частенько благодаря его переводам с Лордом происходили трансформации, делавшие его все менее похожим на человека. Люциус как-то даже подумал, что Фред мог бы перевести что-нибудь не так, и тогда все могло бы измениться. Но он сразу отогнал подобные мысли. Фред не был похож на самоубийцу. Да и на палача собственной семьи тоже.

За большим столом их взгляды встретились. Никаких эмоций. Люциус так и не смог понять, о чем думает Фред Забини.

Обычный светский прием. После обеда гости разбились на группы «по интересам». Сам воздух старого имения был пропитан недосказанностью и фальшью. Люциус прислушивался к разговорам гостей и… ничего. Он почти хотел, чтобы что-то разорвало это затишье. Чтобы грянула буря, и всем наконец стало понятно, что все закончено, или же, наоборот, все продолжается, лишь нужно выработать какую-то новую тактику. Что взамен Лорда есть новый человек, за которым все пойдут, и этим человеком считают Люциуса. Он отчаянно хотел какой-то определенности. Вот только сам сделать первый шаг не мог. Это значило бы выступить открыто, обозначить свою позицию и практически неминуемо наткнуться на противников. Люциус не умел так действовать, да и не хотел. Ему было проще спровоцировать чей-то шаг. В случае удачного хода всегда можно вступить в игру, а в случае ошибки… что ж, в случае ошибки отвечает тот, кто делает этот самый шаг.

Но все молчали. В первый раз на памяти Люциуса желающих выступить не нашлось. Он еще раз бросил взгляд на Фреда. Но мистер Забини молча курил, сидя в одном из кресел. Люциус про себя выругался. Наивно полагать, что в этом доме могут говорить то, что думают.

Здесь он ошибался, потому что дух показного равнодушия и напряженной недосказанности, пропитавший обеденный зал, гостиную, холл, каминную старого поместья, не достигал тяжелых резных дверей библиотеки. Наверное, поэтому за ней не было недостатка в эмоциях. А возможно, дело было в пропасти между толпой, связанной узором, впечатанным в кожу, и двумя людьми, чьи души не затронула суть Метки, в ком по-прежнему продолжали бушевать юношеские порывы и нешуточные страсти. Их внутренний мир привычно прятался под маской вежливости, хороших манер и умением держать себя в руках, но бывали минуты, когда стены разлетались в пыль, а нормы поведения окружающего общества сметались шквалом эмоций.

— Это неправда! Это не может быть правдой! — как заведенная, повторяла Нарцисса Малфой, сжимая в руке газету.

Северус Снейп упорно молчал. Молчал уже около двадцати минут, прислонившись к подоконнику и неотрывно глядя на широкий письменный стол. Молчал потому, что не мог говорить, потому что до сих пор не мог поверить в случившееся, не мог понять и принять. Переживал ли он падение Лорда? Да плевать ему было на Лорда. Он не испытал ни радости, ни ужаса, ни печали, ни разочарования. Ему было плевать на то, что случилось с этим чертовым Темным Лордом, потому что случилось что-то более страшное, чем изменения в судьбе всего волшебного мира. Взорвался и разрушился мир самого Северуса, разрушился, подобно дому в Годриковой Лощине, погребя под обломками часть его души: яркую и солнечную. Он еще не понимал этого до конца, но сухие факты в газетах говорили сами за себя. Там кричали, трубили о победе Добра, о падении Темных сил, о том, что в мир пришел мальчик, способный остановить зло. Ему тут же придумали звучное имя — «Мальчик-Который-Выжил». Его восхваляли, его возносили до небес. И маленькой ремаркой информировали о гибели его родителей. И всему этому беснующемуся от радости волшебному миру было невдомек, что за этой маленькой строчкой скрывалось... Северус не мог подобрать определения этому. Горе? Беда? Кошмар? Апокалипсис? Все эти слова звучали напыщенно и высокопарно, и в то же время они даже в малой степени не передавали то, что творилось в его душе.

Если бы время можно было повернуть вспять… Он ни за что не позволил бы ей выйти замуж за этого чертова Поттера. Как? Он не знал. Знал только, что свернул бы горы, лишь бы уберечь ее. Почему осознание приходит непростительно поздно? Почему все эти годы Северус спокойно жил, веря, что когда-нибудь что-нибудь случится, и она будет его. Только его. Почему это случилось? Почему именно ей была уготована судьба стать матерью Чертова-Мальчика-Который-Выжил?! Почему? Северус не чувствовал сострадания к мальчику-сироте. Пока он даже не чувствовал ненависти к виновнику ее гибели. Все это придет позже, когда он сможет осознать. И тогда он сделает все, чтобы отравить жизнь этому ребенку за то, что тот так похож на отца, виновного в ее гибели, за то, что сам выжил, каким-то образом отразив смертельное заклятие. А ее не стало...

Но все это будет потом. Пока же его душа, словно замерзла и онемела. Он не понимал, что делает в этом доме на этом непонятном обеде. Он не хотел есть, не хотел разговаривать, не хотел жить. И ему совершенно не хотелось отвечать на вопросы Нарциссы.

— Нужно что-то сделать! Должен быть выход. Это ошибка! Он не мог!

Глаза Нарциссы лихорадочно блестели, но пока ни одна слезинка не упала на нарядную мантию. Она сжимала в руках газету с колдографией Пожирателя Смерти, который открыл Темному Лорду местонахождение семьи Поттеров. Северус скользнул безразличным взглядом по снимку. Ненавистный Сириус Блэк. Словно кошмар из прошлого, явившийся сейчас, чтобы убить близкого ему человека... Блэк на этом снимке был непохож сам на себя: осунувшийся, подавленный, с безразличием во взгляде. Но Северус даже не испытал злорадства. Ему было все равно. Даже ненависть пока молчала. Сначала было легкое удивление оттого, что писали в газетах. Но и оно быстро прошло, сменившись безразличием. Какая разница, кто что говорит? Важно лишь то, что ее больше нет.

Северус Снейп резко оттолкнулся от подоконника и двинулся к выходу. Он не хотел ничего знать. Нарцисса отбросила газету и крепко схватила его за рукав мантии.

— Северус, может, можно что-то придумать? Ведь это чудовищная ошибка…

Юноша резко обернулся. Мольба в серых глазах — глазах, которые всегда смотрели с безумной нежностью на этого чертова гриффиндорца... На того, кто, пусть косвенно, но виновен.

— Нарцисса! Твой ненаглядный Блэк сдал своих друзей Лорду, — Северус отчеканивал каждое слово, с тенью злорадства видя, что причиняет Нарциссе боль. — Если и есть ошибка, то только в том, что Блэк появился на свет.

Девушка отшатнулась.

— Зачем ты так говоришь? Как ты можешь?

Юноша равнодушно пожал плечами, понимая, что не имеет права причинять ей боль, но самому было так плохо, что остановиться он уже не мог. Нарцисса резко отняла руки от лица и в упор взглянула на Снейпа:

— Посмотри мне в глаза и скажи, что веришь в это!

— Во что? — Снейп возвел глаза к потолку.

— В то, что Сириус предал друзей.

— Да какая разница, верю я или нет?! — взорвался Северус. — Что это изменит?!

— Для меня это важно. Я хочу знать, что кто-то еще верит в его невиновность.

Северус резко расхохотался. Нарцисса схватила отвороты его мантии и дернула вперед:

— А не слишком ли ты много от меня хочешь? — зло прошипел Северус в ее лицо. — Мне плевать, почему он так поступил, мне плевать на то, что с ним будет. По его вине она погибла!

Слова сорвались с его губ прежде, чем он осознал, что сказал.

Нарцисса чуть нахмурилась, а потом ее озарило. Потрясение на миг вытеснило все прочие чувства и эмоции. Девушка разжала руки, отступила на шаг, споткнулась о ножку стула и резко сжала край стола.

— Ты… об Эванс?

Северус дернулся от звуков этого имени, как от удара хлыста. Он резко развернулся, подошел к окну и замер, судорожно вцепившись в край подоконника. Жгучая волна боли нахлынула вновь. Он уже и не помнил о том, что собирался уйти из библиотеки. Он просто стоял и отчаянно старался сосредоточиться на пейзаже за окном. Ясный солнечный свет. Яркий, пронизывающий. От него больно глазам. Только бы не заплакать сейчас при ней. Он не делал этого много лет, но…

Ледяная ладошка накрыла его руку.

Северус резко выдернул пальцы и замотал головой. Он не выдержит жалости.

Нарцисса отступила, напряженно глядя на его сгорбленную спину. Почему она не замечала этого раньше? Почему никогда даже мысли не возникало о чувствах Северуса? Девушка закусила губу. Она не знала, что сказать. Она не могла поставить себя на его место. Каково это любить безответно? Да, она была оторвана от Сириуса, но ведь ее сердце не верило холодному взгляду и равнодушному пожатию плечами. Разум верил, глаза верили, а сердце нет. Оно знало, что его сердце стучит в унисон. А здесь… Без веры, без надежды.

Нарцисса устало потерла висок. Да, она знала о гибели Поттеров. Расстроило ли ее это? Да, конечно. Всегда страшно понимать, что твои ровесники, люди, которых ты знала, вдруг погибают. Это значит, что судьба уже открыла счет и твоего поколения. Значит, что, возможно, следующим станешь ты. Но Нарцисса не успела это толком осознать, когда прочла о Сириусе. Эта мысль затмила и гибель Поттеров, и падение Лорда. Так бывает. Трагедия или триумф одних могут совсем тебя не затронуть, потому что твой мир состоит из других вещей. А мир Нарциссы Малфой состоял из Драко, Сириуса, Северуса и Марисы. Вот такой маленький и уютный мирок. И неважно, что эти люди часто вообще не пересекались в жизни. Что Северус и Сириус ненавидели друг друга, а Драко вообще никого к себе не подпускал. Неважно, что Северус скептически поднимал бровь, когда речь заходила о Марисе, а Мариса забавно морщила нос при упоминании о Северусе. В сердце Нарциссы они жили в мире и согласии. Жили по законам ее мира.

А вот теперь…

Нарцисса обхватила себя за плечи. Помочь Северусу она не могла. Просить помощи у него — тоже. И все же… Девушка вновь подошла к окну и встала рядом.

— Я с тобой, — негромко проговорила она. Северус долго молчал, а когда заговорил, голос прозвучал надтреснуто.

— Ее никогда не будет, — негромко проговорил он. — Никогда. Страшное слово.

Нарцисса вновь сжала его руку, и в этот раз он ей позволил.

Она не стала ничего говорить не потому, что терпеть не могла Лили Эванс. Смерть стирает подобные вещи из памяти. Просто сказать здесь было нечего.

Большая дверь распахнулась, и на пороге появился хозяин дома. Окинул взглядом их понурую компанию.

— Милая, выйди к гостям, будь добра.

Нарцисса отошла от Северуса, разгладила мантию.

Снейп не стал дожидаться ее ухода. Он быстрым шагом вышел из библиотеки.

Нарцисса проводила его взглядом и посмотрела на мужа. Ожидала упреков в неподобающем поведении. Но Люциус молчал. Нарцисса посмотрела на газету, но забрать ее не решилась, вместо этого быстро направилась к выходу.

— Нарцисса! — голос Люциуса заставил остановиться.

Он редко называл ее по имени, заменяя его безликим «милая». Девушка обернулась, ожидая чего угодно, но не того, что последовало.

Люциус вдруг произнес:

— Блэк невиновен.

Нарцисса задохнулась от неожиданности. Они никогда не говорили о Сириусе. С самой школы он был запретной темой. Всегда старательно делали вид, будто человек по имени Сириус Блэк никогда не существовал, и вдруг...

— Почему ты…

— Я считаю, ты должна знать.

Они какое-то время смотрели друг на друга.

— Я и так это знаю, — наконец произнесла Нарцисса и вышла из комнаты.

Забавно порой получается. Она услышала слова, которых так ждала, не от друга, а от… него.

А Люциус взял в руки газету, оставшуюся на столе. Потерянный взгляд, шок, непонимание. И это некогда самоуверенный Блэк? Блестящий аврор и любимец девушек? Люциус усмехнулся. Сейчас он проявил милосердие к Нарциссе. Победителям легко быть милосердными. Им это ничего не стоит. А в споре с человеком, изображенным на снимке, он победил. По всем статьям.

* * *

Северус Снейп сидел на подоконнике в углу большого зала и с безразличием наблюдал за небольшими группками, на которые разбились участники этого странного обеда. Слышались приглушенные голоса, словно монотонное жужжание насекомых. Северус на миг зажмурился, сжав переносицу. Виски нестерпимо ломило — давали о себе знать последствия пережитого стресса. Боль, тупая боль утраты, прочно засела где-то в груди, мешая толком вздохнуть. Говорят, лучше всего выплакаться, излить душу близкому человеку. Но плакать Северус разучился, а близкий человек… Нарцисса в библиотеке судорожно сжимала в руках газету со снимком Блэка и вряд ли была способна сейчас слушать. К тому же она — живое напоминание о том счастливом времени, когда мечты летели вдаль и не встречали никаких преград. А сейчас бережно лелеемая в сердце Надежда уперлась в стену, которую возвело холодное и равнодушное слово «смерть».

Северус вновь окинул взглядом зал. Что он здесь делает? Зачем ему эти люди? Фальшивые улыбки, настороженные взгляды… Не нужно было приходить. Хотя... куда ему деться? Сидеть в доме, новом доме, который он сумел купить, работая на Темного Лорда? В его новом доме было уютно, светло. Нарцисса приложила руку к оформлению интерьера. Самому Северусу было все равно, какого цвета шторы будут укрывать его от людских глаз, но полученный результат понравился. Появилось чувство, что это — дом, в который можно привести ее. Уютное жилище, где могут расти дети. Он никогда не задумывался об этом всерьез, но где-то на краю сознания его мечта была уверена в том, что все так и будет. А теперь ее нет. И Северус понял, что совершенно не хочет возвращаться в уютный дом, где его никто никогда не будет ждать.

Внезапно его внимание привлекло негромкое покашливание. Северус вздрогнул и поднял голову. Слева от него стояла женщина, которую боялись, боготворили. Он не раз слышал шепоток, звучащий за ее спиной. Зависть, осуждение, ненависть, раболепие. Как много эмоций она вызывала в этой среде. Северус был одним из немногих, кто не испытывал ничего из вышеперечисленного. Он вообще не обращал на нее внимания. Конечно, они были знакомы. Точнее не так. Он знал, кто она такая. Она же вряд ли удостоила его хотя бы одним взглядом. И Северуса это устраивало, потому что даже слух о возможной связи с ней грозил стать причиной загадочной смерти. Почему? У Темного Лорда было паршивое чувство юмора. Что она нашла в таком человеке, как Лорд был непонятно. Она была блестяще образована и, пожалуй, красива. Высокая, изящная. В ней чувствовалось то, что называют породой. Черные, как смоль, волосы, дерзкий взгляд и нос с горбинкой. Женщина Лорда.

Ее так и называли между собой. Но у нее было и другое имя. Мелодичное, музыкальное. Властимила.

И сейчас эта женщина стояла напротив, чуть насмешливо глядя на него сверху вниз. Вот только у Северуса это ничего, кроме досады, не вызывало. У него не было ни сил, ни желания вести светские беседы.

Он бросил на женщину недружелюбный взгляд, вызвав у нее новую усмешку. Две пары черных глаз смотрели друг на друга несколько секунд, а потом юноша раздраженно отвернулся, с преувеличенным интересом разглядывая людей в гостиной.

Краем глаза он уловил ее усмешку.

— Любезный юноша не предложит даме прикурить?

Северус раздраженно оглянулся. Захотелось сказать, что, во-первых, он не юноша, а во-вторых, любезным его можно назвать разве что издали.

Он заметил в изящных пальцах длинную тонкую сигару.

Хорошие манеры вступили в неравный бой со злостью. Но все же юноша с демонстративным вздохом извлек из кармана волшебную палочку.

Женщина прикурила, разглядывая его, как диковинное животное. Северусу только этого сегодня не хватало. Он выдавил из себя кривое подобие вежливой улыбки и спрыгнул с подоконника. Как из-под земли вырос официант с подносом, полным бокалов с кроваво-красным вином. Властимила взяла два бокала и протянула один Северусу. Тот неохотно принял его, решив, что лучший способ отвязаться от нее — уступить один раз и освободиться навсегда.

— Вы пьете за падение Лорда или за его будущее воскрешение? — ее голос был низким и словно усталым.

— А вы? — Северус бросил на нее быстрый взгляд. Проверяет?

Женщина рассмеялась. Смех прозвучал неожиданно резко, даже зло.

— А я пью за себя, — некоторое время она помолчала и добавила: — И за вас.

И резко чокнулась своим бокалом о его. Часть вина выплеснулась на руку Северусу.

— Извините, — она достала белоснежный платок и протянула ему.

Северус автоматически принял платок и промокнул руку. На белой ткани проявились красные пятна. Словно кровь. Северус невидящим взглядом уставился на платок в своей руке. Блэк был там. Он видел развалины дома. Он видел ее бездыханной. Вспомнился потерянный вид ненавистного гриффиндорца на колдографии в газете. Блэк осознал и поверил, а сам Северус вряд ли когда-то сможет.

Красное вино на белоснежной ткани... Юноша тряхнул головой и, поставив бокал на подоконник, двинулся прочь из зала.

Женщина посмотрела вслед. Дикий, необузданный мальчик. Скольких таких она повидала на своем веку? Этот — всего второй.

Северус Снейп направился через зал, скользя взглядом по знакомым лицам. Он собирался отыскать в этой толпе Нарциссу и предупредить, что уходит. Пару раз он на кого-то натолкнулся, но едва извинился. Хотелось выйти из этого дома как можно скорее. Ему было чертовски душно в этих вековых стенах.

Наконец он заметил Нарциссу, беседующую с несколькими дамами. Северус на миг притормозил. Еще не хватало этих тупоголовых женушек. Но ситуация не предоставляла ему особого выбора.

— Можно тебя на минутку? — он чуть тронул девушку за локоть, проигнорировав презрительно вздернувшую нос Белинду Макнейер. Теперь она носила какую-то другую фамилию, но суть от этого не менялась.

Нарцисса извинилась перед собеседницами и отошла с ним в сторону.

— Я ухожу, — Северус старался не смотреть ей в глаза, с интересом изучая ее витиеватую сережку. Наверное, жутко дорогую.

— Хорошо, — просто ответила она. — Уйдешь камином?

— А кто там?

Северус наконец решился взглянуть ей в лицо. Немного бледная, чуть уставшая. Сколько же нужно сил, чтобы ни одна живая душа не догадалась, что она сходит с ума от беспокойства за этого…

— Нотт, Гойл, Забини и еще, кажется, Алан Форсби.

Северус передернул плечами.

— Пожалуй, пройдусь пешком до ворот.

Нарцисса кивнула, а потом перехватила и на миг сжала его ладонь. Северус сжал ледяные пальцы в ответ, отведя взгляд от ее лица. Она, пожалуй, единственная, кому он мог позволить проявление жалости.

— Все наладится, — с каким-то тупым упрямством проговорил он.

Он не имел в виду Блэка. Нет. Слишком свежа была ненависть. И… конечно, не имел в виду Лили, потому что даже магия не в силах вернуть человека, ушедшего за черту. Наверное, он говорил о них двоих. О том, что они смогут, справятся. Иного выхода нет.

Нарцисса отрывисто кивнула и проговорила:

— Будь осторожен, пожалуйста.

Он кивнул и пошел прочь.

Когда домовой эльф захлопнул за ним тяжелые двери, Северус вдохнул полной грудью. На улице шел дождь. Летний дождь, пропитавший собой все вокруг. В воздухе пахло грозой и мокрым камнем. Несмотря на ранний час, казалось, вот-вот стемнеет. Он не думал о вчерашнем известии, не думал о завтрашнем дне. Он медленно спустился с лестницы, считая ступени. А потом переключился на подсчет шагов.

Ледяные струи дождя стекали по лицу, затекали за воротник, неприятно холодили шею. Северус шел по дороге, втянув голову в плечи и периодически стряхивая мокрые пряди с глаз. Конечно, разумнее всего было бы вернуться в дом и преспокойно отправиться через камин. Но Северус не хотел никого видеть. Можно было бы использовать магию, наколдовав зонтик или наложив на себя заклинание импервиус. Но все это казалось таким мелким и несущественным сейчас... Поэтому он с упорством считал шаги под проливным дождем, отмеряя бесконечную каменную дорогу.

Наконец ворота открылись, выпуская его за стены замка. Северус привычно прислушался. Нет, не скрипнули. Слишком громко шумел дождь. Юноша тряхнул головой и свернул в сторону каминного домика для гостей. Его внимание привлек экипаж, стоявший как раз напротив. Северус посмотрел на незнакомый герб и неспеша приблизился. Внезапно дверца экипажа распахнулась, и сквозь струи дождя юноша различил женщину, от которой он сбежал не так давно.

— Я могу вас подвезти.

Северус покачал головой и развернулся спиной к экипажу.

— Камин не работает, юноша!

Северус все же вошел вовнутрь. Она не обманула. Камин действительно не работал. Над ним колдовал какой-то человек. Возможно, Люциус пытается избежать визита авроров, раз решил покопаться в своей каминной сети.

Северус стер капли дождя с лица и сердито шмыгнул носом. Надо же так влипнуть. Да еще сейчас придется возвращаться к этой… особе, неизвестно по какой прихоти обратившей на него свое внимание.

Юноша окончательно разозлился на все вокруг и, расправив плечи, вышел из домика. Дождь тут же заставил сжаться в комок.

— Предложение еще в силе, — со смехом крикнула женщина из своего экипажа.

— Нет, спасибо. Я люблю гулять под дождем.

Правда, весь его вид говорил об обратном, но какое это имеет значение.

Северус бодро обошел карету и направился по размокшей от дождя тропке в сторону близлежащей деревни. Несколько месяцев назад они с Нарциссой там были. Северус помнил небольшой трактирчик. Там должен быть камин, ну а если не камин, так хотя бы выпивка и теплый очаг.

А женщина в экипаже пристально смотрела на ссутулившегося юношу, исчезающего за струями проливного дождя. В один миг человек может потерять целый мир, равно как и обрести…

Что они о ней знали? Ничего. Только имя. Властимила Армонд… Женщина, которая в раннем детстве попала под воздействие сложного заклятия. Сумасшедший волшебник целую вечность назад практиковался в каких-то диких чарах. Вот в такой же летний день. Трехлетняя девочка, бежавшая навстречу маме под веселую дробь грибного дождика, вдруг упала посреди парка. Почти год между жизнью и смертью. Колдомедики разводили руками, специалисты по душевным болезням были бессильны. Девочка таяла на глазах.

Позже говорили, что ее отец продал душу темным силам. Правда это или нет, но однажды ребенок очнулся. Радости родных не было предела. А потом… что было потом, Властимила предпочитала не вспоминать. Она предпочитала, чтобы все видели ослепительно красивую женщину, которой не ведомы горести. Никто не должен знать о том, что близких ей людей без конца постигали несчастья. Отец, мать, братья… Властимила предпочитала не вспоминать, не думать. Она ничего не могла сделать тогда, как не могла сделать сейчас. Никого из ее родных не осталось в живых. Рок? Совпадение? Цена ее выздоровления?

Она тратила огромные суммы из своего состояния на изучения последствий ритуальных заклинаний, она спонсировала исследования, она помогала встать на ноги талантливым ученым. Но все было безрезультатно. Шло время, стирая близких ей людей с лица земли. Вот не стало никого из ее семьи, вот умерла от старости единственная подруга. И лишь Властимилу Армонд время обходило стороной. Для нее жизнь словно остановилась. Никогда не называя свой истинный возраст, она вот уже не один десяток лет была женщиной, о которых говорят «около тридцати». Властимила с горечью думала, что не за горами то время, когда она сможет добавлять к этой фразе «веков».

С течением времени перестают волновать те или иные вещи. Сердце черствеет, осознавая, что привязываться к чему-то слишком нелепо. И не остается ничего, кроме желания узнать тайну и осознания того, что это невозможно сделать.

И вот однажды, много лет назад, Властимила, уже отчаявшаяся увидеть в этой скучной жизни что-либо интересное, отправилась в путешествие. Даже не то чтобы путешествие, так… развлекательная поездка с целью проверить, как идут дела по вскрытию древних гробниц. Властимила поняла, что разгадку странного действия заклятия, наложенного на нее, нужно искать в глубокой древности, раз современность его не помнит. Внезапно начался проливной дождь. Ледяные капли стучали по крыше экипажа, заставляя сердце тревожно сжиматься. Властимила ненавидела дождь с того самого дня, когда ей было три года, и она бежала к маме по теплым лужам. Она ненавидела дождь, даже если он был летний и радостный. Она боялась дождя, потому что он ассоциировался с неизвестным проклятием, настигшим ее в тот день.

Женщина остановила экипаж напротив гостиницы. Быстро перебежать, и вот уже тяжелая дверь укрывает от нещадных капель. Хозяин гостиницы проводил гостью в бар и принялся расписывать достоинства собственного заведения. Женщина чуть улыбнулась и попросила горячего чаю.

Ей предложили уютный столик, но она решила сесть за барную стойку. Почему? Властимила любила бросать вызов. Вот и сейчас благодушное лицо хозяина вытянулось от удивления. Еще бы. Приличная, богато одетая дама и вдруг — за барной стойкой. Однако, как известно, у знати свои причуды. Через минуту напротив нее стояли горячий чай, фрукты и фирменная выпечка.

Женщина улыбнулась и осмотрелась по сторонам. В баре было почти пусто. Двое мужчин в углу о чем-то переговаривались. Дама с двумя детьми, видимо, тоже пережидающая дождь. И… юноша, сидевший тут же, за барной стойкой.

Он явно вошел не так давно. Воротник его мантии был поднят, а мокрые волосы прилипли ко лбу. Властимила вдруг испытала практически материнское желание ласково убрать прядь черных волос с его глаз.

Да, она прожила долгую жизнь, но своих детей никогда не имела. Просто потому, что боялась. Боялась того, что они могут уйти так же, как ушли все близкие ей люди. Женщина быстро отвернулась к своей кружке и попыталась отогнать грустные мысли. Всему виной дождь.

Через пару минут она вновь посмотрела на мальчика. Он сидел все так же неподвижно, грея руки о кружку с чаем. У него были красивые руки. Только сейчас они покраснели от холода. А еще на его руке красовался диковинный перстень.

Властимила с любопытством пригляделась к узору.

— На нем изображена змея, — спокойно откликнулся мальчик.

Женщина удивленно подняла взгляд. Она привыкла ставить на место наглецов. С чего этот мальчишка решил, что она захочет с ним разговаривать? Но, встретившись с его взглядом, она проглотила резкий ответ.

Мальчик? Материнские чувства?

На нее внимательно смотрела пара черных глаз. Скорее всего, они были карими. Просто при таком освещении… Женщина почувствовала легкое беспокойство. Давно позабытое чувство. Всему виной дождь.

Она не стала отвечать. Чуть пожала плечами и отвернулась от наглеца. Краем глаза заметила, что он отпил из своей кружки и вновь принялся греть руки.

Властимила покосилась на этого человека. И ведь понимала, что ведет себя странно. Ей ли, женщине, повидавшей на своем веку стольких мужчин, украдкой подглядывать за каким-то странным подростком.

Но что-то в этом мальчике притягивало. Только спустя много лет она поймет, что именно. За свою долгую жизнь Властимила встречала слишком мало сильных мужчин. Нет, не физически, а вот таких, как этот мальчик. Стальной стержень и… отсутствие души. Наверное, это и взбудоражило ее любопытство в тот день, когда она встретила на своем пути человека, которого позже мир узнает под именем Темного Лорда.

Наверное, сама Судьба заставила ее остановить экипаж напротив именно этой гостиницы, как и сама Судьба привела Волдеморта от упавшего к его ногам тела Билла Маррета к этим же стенам.

Но все это она узнает потом. А в тот день она глупо, исподтишка, наблюдала за мальчишкой, поражаясь его выдержке. Ведь он чувствовал ее взгляд, но никак не реагировал. Его, казалось, гораздо больше интересовала кружка горячего чая.

В тот день это заставило Властимилу разозлиться. Она решила уйти, как вдруг…

— Мисс Армонд, какими судьбами? — услышала она знакомый голос.

Рей Мосс, один из специалистов, чью работу она финансировала, шел к ней, раскидывая руки для дружеских объятий. Властимила улыбнулась мужчине. Она была рада его видеть, но еще большую радость испытала оттого, что мальчик окинул ее внимательным взглядом, услышав имя.

А потом она весело болтала с Реем, бросая взгляды в сторону покинутой барной стойки до той поры, пока мальчик не ушел, быстро расплатившись.

В тот миг ей стало грустно. Грустно оттого, что придется выходить под дождь, а еще оттого, что странный мальчик ушел.

На выходе из гостиной к ней подошел портье.

— Вам записка, мисс.

Она сразу поняла, от кого.

На небольшом листе пергамента аккуратным почерком было написано всего два слова:

«Дырявый котел. №13».

Ни имени, ни пояснений.

Женщина почувствовал себя уязвленной. Да что себе возомнил этот мальчишка?!

Но, садясь в экипаж и поплотнее закутываясь в дорожную мантию, она улыбнулась. Чертовски самоуверенный мальчик однако не остался равнодушным.

Властимила тогда решила отложить свою поездку. Два дня она провела в моральной борьбе с самой собой. С одной стороны, она жутко злилась на подобную глупость, но, с другой — в ее крови бурлил давно позабытый азарт охотницы. Она не любила легкую добычу, а, как правило, попадалась как раз такая. Впервые за несколько десятков лет она встретила чертовски красивого и чертовски самоуверенного мальчика. С одной стороны, ей жутко хотелось поставить его на место, а с другой — она боялась разочароваться. Вдруг ей лишь показалась его внутренняя сила? Вдруг ее ждет пылкое признание, глупые сантименты? Она насмотрелась на это сполна.

Но женское любопытство победило осторожность. Два дня спустя она постучала в дверь номера 13 в «Дырявом котле».

Дверь открылась почти сразу, заставив разочарованно вздохнуть. Он что, ждал ее все это время?

На пороге стоял все тот же мальчик. Только сейчас на нем вместо промокшей мантии были белая рубашка с жилеткой, да и волосы не липли мокрыми прядями к лицу. А жаль.

— Добрый день, — она вновь услышала его голос.

Странный это был голос. Не звонкий, какой ожидался бы у мальчика его возраста. Кстати о возрасте. Семнадцать? Восемнадцать? Сорок? Последняя мысль появилась, когда она взглянула в черные глаза. Снова освещение?

— Вы войдете? — вежливая улыбка не отразилась в его взгляде.

Властимила вошла в небольшую, аккуратно убранную комнату. Окинула взглядом. Он явно небогат, скорее всего, не знатен, хотя… перстень. Но аккуратен, педантичен — вон какой порядок в бумагах на столе.

— Чаю по окончании осмотра?

Властимила резко обернулась:

— Юноша, вы забываетесь!

— Прошу прощения, — он чуть поклонился, — я просто пытаюсь быть вежливым.

Властимила отметила про себя, что он не испытывает неловкости от присутствия зрелой женщины в его комнате, как не испытывает смущения от убогости своего обиталища. Все в нем словно говорило: «Я такой, какой есть, а ваше недовольство — ваши проблемы».

— Зачем вы оставили мне записку?

Он чуть пожал плечами.

— А вы как думаете?

— Ну, признаться, пока я ехала к вам, в голове крутилась масса вариантов, — она решила сыграть ва-банк — так давно хотелось разнообразия. — Я была готова к разному развитию событий: от признания в любви до похищения с целью выкупа.

Он снова улыбнулся и приподнял бровь:

— И последнее вас не испугало?

— Нет, я люблю приключения.

— Да, ваш похититель, чувствую, пожалел бы о своем поступке.

Странный это был разговор. Потом они пили чай и обсуждали новый приказ Министерства об ограничении на ввоз ковров-самолетов. А потом еще говорили о какой-то малозначительной ерунде.

Внезапно она рассмеялась:

— Я до сих пор не знаю вашего имени.

— А я — вашего, — парировал он.

— Вы лукавите. Вам знакома моя фамилия — я заметила это там, в баре.

Теперь рассмеялся он.

— Вас не проведешь, мисс Армонд. Собственно говоря, целью моего приглашения было узнать вас получше. Меня влечет все тайное.

— Признаться, впервые мужчина испытывает ко мне чисто исследовательский интерес.

Ожидала, что мальчишка покраснеет. Напрасно.

— Смею предположить, что другие виды… интереса вас порядком утомили.

— Не слишком прилично напоминать даме о возрасте.

— А что плохого в возрасте?

Он встал и прошелся по комнате. Властимила проследила взглядом за его перемещением. Легкость, ловкость. Как у зверя перед прыжком.

— Вы рассуждаете о том, чего не знаете. Сколько вам? Восемнадцать? Двадцать?

— Восемнадцать, — просто ответил он и с улыбкой добавил: — Но время мне покорится.

Тогда она лишь покачала головой, однако этот мальчик знал, о чем говорил.

Пройдут годы, и она признает его правоту. Время замрет пред этим человеком, время падет на колени и застынет в обликах его жертв.

Перед уходом она сказала то, что беспокоило ее весь вечер:

— У меня ощущение, что вы не слишком беспокоитесь о впечатлении, которое производите на людей. Самоуверенность?

— Вы правы. Мне все равно. Но я бы назвал это реальным взглядом на окружающие предметы.

Словосочетание «все равно» стало своеобразным девизом их странного общения. Да и слово «окружающие предметы» определило его отношение ко всем и вся. Все люди для этого мальчика были не больше, чем «предметы». Иногда полезные, иногда нет.

Властимила тогда ушла, но они встретились снова, а потом снова.

Они подолгу разговаривали, спорили, рассуждали. Чем больше времени она проводила рядом с этим человеком, тем отчетливее понимала, что этот мальчик — избранный. И не в той миссии, которую он сам для себя определил. Нет. В глубине души Властимила не разделяла его упорной веры в чистоту крови и предназначение великих. Но она понимала, что такие люди рождаются не каждое тысячелетие. Мальчик, чья ненависть способна разрушить мир. Или скорее не ненависть, а одержимость.

Шло время, а они продолжали встречаться в разных уголках мира. То она уедет на раскопки, а он внезапно объявится поблизости, то, напротив, она внезапно вернется домой, а там ждет записка. Зачем это было ему, яснее ясного. Он — изучал. Он пытался открыть тайну ее сущности.

— Я хочу тебя попросить…

— Да? — она бросает на него взгляд поверх дымящегося кофе.

— Я бы хотел взять твою кровь для исследования.

— О Мерлин, ее исследовали миллион раз.

— Но не я.

Она театрально закатывает глаза.

— Ты против?

— Мне все равно… — она повторила слова, которые частенько слышала от него.

Он лишь пожал плечами. Ему действительно было все равно. Она была для него не более чем экспонат. Все равно…

Властимила часто задавалась вопросом, что же держит ее рядом с этим человеком? Человеком, которому все равно. Ответ был всегда один. За свою долгую жизнь она познала не одного мужчину. Мужчины были разными, но каждый готов был бросить к ее ногам мир. Они отдавали свои сердца. Наверное, потому, что у них были сердца. А у этого мальчика не было. Он не играл в холодность, он не притворялся равнодушным. Он был таким. Он жил некой великой целью, а все, что его окружало, являлось средством для ее достижения. И она в том числе.

Она будет все так же финансировать исследования, но уже с меньшим азартом ожидать их результатов. Странно, но ей уже не так отчаянно будет хотеться раскрыть свою тайну. Потому что в этом случае не останется ничего, что еще будет интересовать этого мальчика в другом человеке.

Лорд Волдеморт. Нелепое прозвище, которое будут бояться произносить.

Что испытывает тот, кому говорят о хорошо знакомом человеке: «Он совершает страшные вещи. Он — убийца, воплощение зла»? Конечно же, шок, недоверие. Верила ли Властимила в черный шлейф деяний, который оставался на пути Лорда Волдеморта? Ей не нужно было верить — она знала наверняка: этот человек способен на убийство, способен на безумство.

Она уезжала, пытаясь скрыться от этих вестей, но слухи следовали по пятам. Слухи сочились из газет и разносились шепотом по свету. И везде звучало имя Тот-Кого-Нельзя-Называть. Безумие. Сплошное безумие.

А потом они снова встречались. Его вежливая улыбка, пожатие плечами… Властимила упорно отказывалась вникать в слухи, потому что помнила мальчика в пропитанной дождем мантии с прилипшими к лицу прядями черных волос. А бездонная пропасть его взгляда в тот день… это лишь неверное освещение, всему виной дождь. Властимила отказывалась верить, когда год за годом он возвращался все менее похожим на человека. Даже такая привычная чернота его взгляда временами исчезала, сменяясь совсем нечеловеческим оттенком. Исчезли юношеские черты. Их стерло не время. Этот человек стер их сам. В каждое свое появление он с неким подобием интереса следил за ее реакцией. Она чуть пожимала плечами — ей было все равно. Она не лукавила. Потому что за маской его нового лица она видела юного мальчика, а за нелепым прозвищем «Лорд Волдеморт» слышала простое имя — Том.

Она была последним человеком, которому он представился этим именем. Зачем? Наверное, он и сам не знал. Впоследствии она замечала, что он недовольно морщится при звуках своего старого имени. Но она позволяла себе эту малость, и он ей позволял.

А вот вчера его не стало. Верила ли Властимила в это? Нет, не верила. Она твердо знала, что он вернется. Еще более ужасным и сильным, чем когда бы то ни было. Но это будет потом. А пока… Пока она не знала, как относиться к новообретенной свободе. Свободе от него, от самой себя. Чтобы она ни говорила, как бы ни твердила всем вокруг о том, что сама выбирает свою дорогу, что делает то, что ей заблагорассудится, на деле все было не так. На деле за ее плечом всегда стояла тень этого страшного человека. Тень чудовища, которое выросло и обрело силу на ее глазах. Не раз и не два она задумывалась: а что если покончить с ним? Каким-нибудь до нелепого простым способом. Ведь великие люди часто гибнут нелепо. От яда, от падения с лошади. Но ни разу эта мысль не задержалась достаточно долго для того, чтобы воспринять ее всерьез. Почему? Наверное, она привязалась к чудовищу, которое вырастила. Нет. Она не страдала манией величия, решив, будто она создала ему условия для завоевания мира. Не было бы ее, был бы другой человек. Но Судьба выбрала ее. Возможно, это снова проклятие, которое преследовало ее с детства. А вот теперь он исчез, и она получила свободу. На год, на два, а может, на несколько человеческих жизней. Властимила не знала. Знала только, что вчера она осталась одна.

На званом обеде Люциуса Малфоя была толпа людей, объединенных уродливой татуировкой. Зачем пригласили ее? Ведь она не входила в их число. Ответ был прост: Женщина Лорда. Идиотское прозвище. Знали бы они, что они все люди Лорда. Все — ступеньки на пути к его величию.

В этом фальшивом доме не было ни одного искреннего взгляда, ни одной искренней эмоции. Никто не горевал и не радовался. Все выжидали.

Она уже собралась отправиться домой, но дворецкий сообщил, что на улице начался дождь. Дождь. Опять проклятый дождь. Властимила бросила взгляд на ливень за окном. Лучше переждать в теплом доме, а потом исчезнуть, раствориться.

Внезапно ее взгляд зацепился за человека, сидящего на подоконнике в углу зала. Молодой мальчик, весь сжавшийся в комок и словно согнувшийся под тяжестью неведомого груза. А она-то думала, что в этом доме нет ни одной живой, чувствующей души. Ну конечно, не падение Лорда заставило этого мальчика так тоскливо разглядывать пол у своих ног.

Властимила направилась в его сторону. Зачем? Она и сама не знала. Просто вспомнила ночь… дождь… и равнодушного мальчика у барной стойки. Хотела ли она увидеть некое подобие того Тома? Нет! Скорее хотела поставить точку в этой истории. Осознать, что тот мальчик исчез, и принять решение.

Молодой человек вскинул голову и смерил ее недружелюбным взглядом. Властимила усмехнулась, но сердце замерло. Безразличие, злость и досада. Не так на нее должны смотреть.

— Любезный юноша не предложит даме прикурить?

Он разве что не назвал ей адрес, по которому она может отправиться. Но все-таки вытащил палочку. Властимила напрягла память — лицо мальчика показалось знакомым.

И точно. Несколько месяцев назад отряд Пожирателей вернулся с какого-то задания. Они смеялись, куражились. Все, кроме одного мальчика — белого, как мел.

— Да, мистер Снейп, — со снисходительной улыбкой проговорил тогда Лорд, — вы созданы для стен лаборатории, а не для работы с людьми.

Взгляд мальчика о многом сказал в тот день.

«Мистер Снейп, значит».

Пообщаться не удалось. Мистер Снейп невежливо покинул ее в разгар беседы. Властимила проследила за ним взглядом. Что ж. Можно просто выйти под дождь.

Что-то заставило ее остановить экипаж у ворот. Почему? Она не знала. Просто не могла решить, куда направиться. Быть одной не хотелось, а человека, которого бы она хотела сейчас видеть, тоже не было.

Чугунные ворота отворились, и на дороге появилась чья-то фигура. Властимила едва не рассмеялась над шуткой Судьбы. Под хлесткими струями проливного дождя по каменной дороге, втягивая голову в плечи, шел ни кто иной, как недружелюбный мальчик. Она окликнула. А он просто ее проигнорировал. Это было ново. Хотя нет, не ново. Это уже было — немного в другой форме.

Он не послушал ее предупреждение и сам направился проверять исправность камина, хотя на дверях домика висела очень красноречивая надпись.

Он появился на пороге через несколько минут. Злой и промокший.

— Предложение еще в силе.

— Нет, спасибо. Я люблю гулять под дождем.

Мальчик направился по разбитой дороге в сторону деревни. Мокрые пряди черных волос... Властимила откинулась на спинку сиденья. Каприз Судьбы. Взросление одного такого она уже видела, наблюдать подобное второй раз не хотелось. Властимила направила экипаж домой. Она не будет провоцировать Судьбу.

И ей было невдомек, что Судьба уже все решила.

* * *

Нарцисса Малфой безостановочно ходила по залитой солнцем террасе. Погода творила презабавные вещи: вчера вечером начался проливной дождь, а сегодня с утра светило яркое солнце. Однако земля за ночь так пропиталась влагой, что, несмотря на солнечные пятна на стенах и полу, на открытой террасе было сыро и прохладно.

Нарцисса зябко куталась в теплую шаль и отмеряла шагами минуты.

На успевших высохнуть перилах сидела понурая Мариса Малфой, втянув голову в плечи, и, периодически поднимая и опуская ногу, пыталась поймать ботинком солнечного зайчика. В таком состоянии они находились уже довольно долго.

Вчерашний обед не внес в ситуацию никакой ясности. Впрочем, Нарцисса и не надеялась. Ей вообще было плевать на то, что случилось. Она хотела видеть Сириуса. Люциус исчез в неизвестном направлении. Скорее всего, направился в Министерство всеми правдами и неправдами пытаться отвести от себя подозрения. Ее муж быстро ориентировался в ситуации.

А Нарцисса маялась от бездействия. Нужно что-то сделать. Как-то помочь. Внезапно она остановилась.

— Суд ведь назначен на сегодня?

Мариса вскинула голову:

— Суд?

— Да! Суд!

Мариса не обратила внимания на вспышку гнева. С тех пор, как она появилась в доме брата час назад, Нарцисса успела на нее накричать, вместе с ней поплакать и отчитать ее за безрассудство — в такое время отправиться одной в такую даль. Каминная сеть заработала лишь двадцать минут назад.

— Я должна попасть на суд.

— С ума сошла?

Мариса спрыгнула с парапета и отряхнула брюки.

— Как ты себе это представляешь?

— Никак! Я просто приду в качестве…

— В качестве кого?

— Зрителя, — негромко закончила Нарцисса.

— И ты думаешь, Сириусу это поднимет боевой дух? Подумай о нем хоть минуту. Ему и так несладко, ему нужно собраться и доказать, что он — невиновен. Все против него. А тут появишься ты и все испортишь.

— Я незаметно, — негромко проговорила Нарцисса, останавливаясь напротив подруги и заглядывая ей в глаза.

— Ты? Незаметно? Да тебя видно за милю.

— Я надену плащ и…

— Ага. И капюшон. В зале суда всех обыскивают. Там такие меры безопасности, что никому и не снилось. Список допущенных лиц строго ограничен и контролируется.

— Ты-то откуда знаешь?

— Я прочитала прессу до конца, а не только ту часть, что посвящена арестам.

— И что же мне делать?

— Ждать.

Мариса подставила лицо утреннему солнцу. Нарцисса посмотрела ей в спину. Эта девчонка, которая младше Нарциссы на пять лет, порой казалась гораздо мудрее нее. Нарцисса устало опустилась на стул.

— Почему все так? Почему я не могу ему помочь?

Мариса с силой сжала парапет. Что она могла сказать?

— Слушай, раз этот… Лорд исчез, заклинание должно пропасть. Нет?

Нарцисса встрепенулась.

— Нет. Оно пока не пропало, но я думаю, это вопрос времени. Оно немного ослабло.

Нарцисса впервые улыбнулась.

— Ой, смотри, Драко погулять вынесли. Пойдем?

Мариса быстро сбежала в сад в сторону небольшой процессии. Нарцисса взяла себя в руки и последовала за ней. Подойти близко она пока не могла, но расстояние сокращалось с каждым днем. Она это чувствовала. Это давало надежду. Молодая женщина опустилась на скамейку и стала наблюдать за малышом.

Драко расположился на непромокаемом покрывале и начал складывать домик из кучи разноцветных камней. Нарцисса на миг позабыла обо всех своих горестях. Белокурый мальчик, похожий на ангелочка в ясное солнечное утро. Будто ничего плохого не происходит. Мариса подбежала к племяннику, но на ее пути тут же вырос Смит.

— Даже не думай, — очаровательно улыбнулась Мариса охраннику.

Она попыталась пройти мимо, но мужчина с силой сжал ее локоть. Мариса бросила быстрый взгляд на ближайшего домового эльфа. Хватка Смита тут же ослабла, а сам он застыл, как изваяние.

Мариса потрепала эльфа по макушке и устроилась рядом с Драко.

— Привет, — она улыбнулась и тронула детское плечико. — Будешь со мной играть?

Она тут же начала пододвигать к себе часть камней.

— Нет, — после некоторого раздумья решил ребенок и стал сдвигать все в свою сторону.

— Ну и пожалуйста, — заявила Мариса. — Я себе еще наколдую.

Она наколдовала несколько разноцветных камешков и начала строить пирамиду. Драко, нахмурившись, следил за этим, явно недовольный ее действиями. Потом он стукнул кулачком по камням, заставив пирамидку рухнуть.

— Эй! Я сейчас не посмотрю, что тебе всего лишь год — получишь.

Нарцисса со смехом следила за тем, как Мариса и Драко бурно делили камни, причем ни один не желал уступать, а потом наконец заключили перемирие и стали строить каждый свое. Нарцисса потерла висок и улыбнулась. Как хорошо, что есть Мариса.

— Поехали к нам вместе с Драко? — крикнула Мариса.

— Как?

— Ты можешь отправиться камином, а я довезу это наказание в экипаже.

— Вы друг друга замучаете по дороге.

— Ничего-ничего. Ему полезно. И так слишком много себе позволяет. Поехали. Присцилла против не будет, а Люциус… Думаю, ему сейчас не до вас.

— Это уж точно.

Мариса вновь увлеклась игрой, а Нарцисса задумалась над ее предложением. Заманчиво.

— Что все это значит? — раздался над головой вкрадчивый голос.

Нарцисса вздрогнула и встретилась взглядом с мужем.

— Ты давно здесь?

— Нет, только что вернулся. Что здесь происходит?

— Мы играем с ребенком.

Люциус поджал губы и направился к покрывалу. Увлеченные игрой Драко и Мариса все еще его не замечали. Он поравнялся с неподвижным охранником, смерил убийственным взглядом ближайшего эльфа, от чего тот сжался в комок и, наконец, склонился над Марисой.

— Здравствуй, милое дитя, — его голос был слаще сиропа.

Мариса подскочила, опрокинув свою конструкцию, однако быстро взяла себя в руки и бросила на брата непередаваемый взгляд.

— Здравствуй, милый брат.

— И когда ты наконец научишься предупреждать о своих визитах? Я буду вынужден поговорить с Присциллой.

— Предупредить тебя затруднительно. Впечатляющими попытками обелить свое имя ты перекрыл все способы связи с этим домом, — улыбка Марисы была убийственно-милой.

Люциус про себя выругался. Наградил Мерлин сестрицей. Он хотел высказать ей все, что думает, но вдруг понял, что втягиваться в спор с шестнадцатилетней девчонкой, по меньшей мере, глупо. Ему плевать, что она о нем думает. Плевать. Люциус погладил сына по голове. Драко недовольно отдернул белокурую макушку. Люциус еле сдержал порыв отвесить ему подзатыльник. И так все ни к черту, а еще такое… Он посмотрел на недовольное лицо ребенка

— Мне кажется, ты ему не нравишься, — милым тоном объявил он сестре.

— Одно утешает: ты — тоже, — не осталась в долгу Мариса.

Драко моментально воспользовался тем, что она отвлеклась, и пододвинул к себе ее камешки. Мариса рассмеялась. Люциус так и не понял причины. Он просто встал, отряхнул брюки.

— Как долго ты изволишь гостить?

Мариса сдержала порыв напомнить, что она не гость в этом доме.

— Думаю, сегодня я уеду.

— Хоть одна хорошая новость за этот день, — бросив взгляд на ясное небо, проговорил Люциус и направился к дому.

Поравнявшись с Нарциссой, он заметил:

— Мариса плохо влияет на ребенка.

— А по-моему, ему весело.

Люциус передернул плечами и хотел продолжить путь.

— Люциус!

Он обернулся.

— Мариса пригласила нас с Драко в дом Присциллы.

— Почему-то я уверен, что Присцилла об этом даже не догадывается.

— Мы с Драко погостим там несколько дней.

— С Драко?

— Да. Думаю, ребенку будет полезно побыть там, где не толпятся малознакомые люди. Да и вообще, я так решила.

Люциус вскинул голову, намереваясь сказать очередную колкость. Однако спокойный взгляд серых глаз заставил сдержать слова, готовые сорваться с языка. Сейчас действие заклятия будет слабеть с каждым днем. Сколько оно продержится? Месяц? Год? Совсем ни к чему приобретать противника в лице Нарциссы. Сейчас и так все против него. Ну не случится же ничего за несколько дней.

— Надеюсь, ты отдаешь себе отчет в том, что Драко нельзя подвергать опасности и…

— Ты считаешь, что я могу подвергнуть собственного сына опасности? — ее голос прозвучал холодно.

— У нас с тобой слишком разные понятия об опасности. Ладно. Я не возражаю. Но вы должны будете вернуться по первому требованию, если… что-то изменится.

Внутренне напрягся, ожидая ее реакции. Улыбка.

— Как скажешь, милый.

— Вот и отлично… милая.

И Люциус Малфой, чертыхаясь про себя, направился в дом. А губы Нарциссы тронуло некое подобие улыбки. Все изменится. Теперь все изменится.

Она сможет.

Следующее утро она встретила в совершенно ином по духу и характеру поместье Малфоев. Хозяйка имения — мать Люциуса и Марисы — вежливо осведомилась, как они добрались, все ли в порядке у Люциуса и не нужно ли для мальчика чего-то особенного. Она так и назвала собственного внука «мальчик».

Нарцисса не менее вежливо поблагодарила, заверила, что все в порядке и не стоит беспокоиться, и, проводив Присциллу взглядом, возвела глаза к потолку. Эта женщина видела внука один раз почти год назад — на его крестинах. Хотя нет. Два. Несколько недель назад на первой годовщине Драко. И все. Ни тебе желания увидеться с ребенком, ни порыва подержать на руках. Нарцисса слишком мало общалась с собственной свекровью, но не могла не отметить, что Присцилла как-то совершенно ушла в себя после смерти Эдвина. Она и раньше-то не была активной участницей жизни собственной семьи. Здесь же и подавно. По каким-то обрывкам слов Марисы было понятно, что мать вовсе не интересуется, чем занимается это непоседливое создание в свое свободное время. Может быть, годы, проведенные в семье Малфоев, научили Присциллу жить в каком-то своем мире, видеть лишь то, что хотелось. Так, она посещала выставки, светские рауты и жила, будто у нее нет такого непонятного явления как семья.

Могла ли Нарцисса ее осуждать? Вряд ли. Она сама не знала, в кого превратится через столько же лет в этой милой семье. Однако был в этом и плюс. Присцилла не выразила ни удивления, ни недовольства их визитом. Впрочем, позавтракать она так и не вышла. Нарцисса пыталась выяснить, не в них ли причина, на что позевывающая Мариса махнула рукой:

— Она всегда завтракает одна.

— Ну где же эта твоя Мэри?

Нарцисса притопнула. Она понятия не имела, как поведет себя Драко в незнакомом доме. Мэри — престарелая волшебница — сразила вчера Нарциссу наповал, когда бесцеремонно взяла орущего во все горло ребенка из рук Марисы, пробурчав что-то в адрес «неумех мамаш» да «безруких девчонок». Тогда Нарцисса открыла рот — одернуть прислугу. Она и так не находила себе места с тех пор, как переместилась сюда по каминной сети и два часа ждала прибытия экипажа из поместья. Совы летали с неимоверной скоростью, принося измятые записки от Марисы. И вот, когда наконец злая Мариса и орущий Драко появились в доме, перед ними как из-под земли выросла эта женщина.

Но высказаться Нарцисса не успела. Слова замерли на губах, когда Драко затих в руках волшебницы и (невероятно!) через несколько секунд начал чему-то улыбаться, в то время как морщинистое лицо старухи светилось умилением и счастьем.

— Моя няня — Мэри, — представила Мариса старушку. — А это Нарцисса — ма…

— Знаю я, знаю, — проворчала женщина и бесцеремонно направилась прочь.

— Куда вы направляетесь с моим сыном? — повелительные нотки не произвели на старушку никакого впечатления.

— Ребенок переволновался. Умыть, покормить…

Что могла сказать Нарцисса? Гордо заявить: «Я сама»? И так привычное недомогание заставляло придерживаться рукой за дверной косяк. Но ведь расстояние сократилось. Ведь та пропасть, которая появилась год назад, стала меньше. Гораздо меньше. От этой мысли стало легче, и Нарцисса решила простить ворчливую бабку.

— Не волнуйся. Лучше нее никто не справляется с детьми. Драко в надежных руках.

— Что ты с ним по пути делала?

— Это кто еще с кем что делал?

Мариса с показной сердитостью попыталась стереть пятно сока с мантии.

— Это не ребенок, это...

— Так ты считаешь, что эта бабушка справится с Драко?

— Нарцисса, эта бабушка справилась со мной, — был ответ.

С этим аргументом сложно было не согласиться.

И вот теперь они сидели за большим столом на террасе и ожидали появления Драко. Нарцисса грела руки о кружку с кофе, а Мариса болтала трубочкой в стакане апельсинового сока и, кажется, вела неравный бой со сном.

— Когда же прилетит почта?

— Не знаю, — Мариса отодвинула стакан. — Присцилла сказала, что в последнее время с официальной почтой проблемы.

— Наверное, ее отслеживают. Что же делать? Как же все вчера закончилось? — Нарцисса встала и прошлась по террасе. Бессонная ночь давала о себе знать — соображалось плохо. — Ну где же эта женщина?!

— Милая, малыш капризен, поэтому просыпались мы долго.

Нарцисса резко обернулась и встретилась с взглядом ясных голубых глаз. Странно, несмотря на ревность, которую она испытала вчера при виде Драко, улыбавшегося этой женщине, Нарцисса почувствовала, что на нее невозможно злиться.

— Где Драко? — уже спокойнее спросила она.

— Сейчас я его принесу. Хотела убедиться, что у вас все в порядке.

— В каком смысле?

Старушка долгим взглядом посмотрела на Нарциссу:

— На тебе заклятие, девочка.

Нарцисса внутренне поежилась под этим спокойным взглядом, а няня Марисы, как ни в чем не бывало, добавила:

— Я покормлю малыша там, — морщинистая рука указала на противоположный конец большой террасы, куда суетливые эльфы уже тащили детский стульчик.

— Спасибо, — только и смогла вымолвить Нарцисса.

Старушка крепко сжала ее руку, улыбнувшись, и вдруг строго крикнула, взглянув куда-то за спину Нарциссы:

— Прекрати возить хлебом по скатерти. Это не игрушки!

Нарцисса оглянулась на сжавшуюся при этом окрике Марису. Когда старушка направилась прочь из комнаты за Драко, Мариса совсем по-детски высунула язык и скорчила рожицу. Нарцисса невольно улыбнулась.

У Марисы была не любвеобильная семья в отличие от Нарциссы, которую обожали родители. Но зато у Марисы была вот эта странная женщина. Нарцисса посмотрела на сына. Наверное, он был счастлив впервые за несколько месяцев. Во всяком случае, он радостно смеялся, сидя на коленях у старой волшебницы. Так, как не смеялся ни с кем. Нарциссе стало грустно. Внезапно ее отвлек звон разбитого стекла. Няня тоже вскинула голову.

— Ну что за наказание, — ворчливо пробормотала няня в сторону своего нерадивого чада.

Нарцисса встревоженно обернулась к Марисе. Оказывается, успела прилететь сова с «Пророком», а она и не заметила. И вот сейчас Мариса, испуганно глядя на подругу, стряхивала брызги сока с газеты. Видимо, стакан выпал из ее рук.

Нарцисса почувствовала, что в груди что-то нехорошо заныло.

— Что там? — страшась ответа, спросила она.

Мариса встала из-за стола и протянула ей газету. Нарцисса взглянула на первую полосу. На залитой соком странице колдография Сириуса. Все тот же затравленный взгляд и… заголовок:

«Пожизненный срок в Азкабане — достаточная кара для предателя».

Нарцисса медленно встала из-за стола и направилась к выходу.

Она сама поразилась внезапному спокойствию, посетившему ее. Это все неправда. Это не может быть правдой. Вот сейчас она проснется… Няня Марисы что-то говорила, смех Драко звенел колокольчиком, а Нарцисса медленным шагом спустилась по ступеням и пошла по каменной дорожке.

«Пожизненный срок… пожизненный срок…»

Это значит навсегда? На-всег-да. Вспомнилась фраза из старой песни:

«Навсегда — это слишком долго.

Я о многом успею забыть…».

Она без сил опустилась на нагретую утренним солнцем скамейку, развернула скомканную газету и всмотрелась в лицо на колдографии. Ссадина на скуле, щетина. Как же так? Почему? У ее ног опустилась на корточки Мариса, крепко обхватив колени Нарциссы. Кажется, она что-то шептала, а Нарцисса неотрывно смотрела на острую девичью коленку, видневшуюся из-под распахнутых пол кроваво-красного халата. И где эта девчонка умудряется набивать себе синяки?

— У тебя синяк, — безразличным голосом проговорила Нарцисса.

Мариса замолчала, взглянула на свою коленку, потом на подругу.

— Что в статье?

Нарцисса не хотела читать эти безликие строчки.

— Его вчера отправили в Азкабан, — сдавленно проговорила Мариса.

— В Азкабан? Так скоро?

Мариса пожала плечами.

— Мне нужно его увидеть, — внезапно проговорила Нарцисса и встала.

Мариса от неожиданности уселась на землю.

— Как?

Нарцисса посмотрела на подругу сверху вниз.

— Я попаду в Азкабан.

— Как?

Мариса обхватила колени руками и так и осталась сидеть на земле.

Нарцисса потеребила ворот халата.

— Я что-нибудь придумаю.

— Нарцисса, Мерлина ради! В Азкабан просто так не попадешь. Разве что меня убьешь, например.

Нелепость, произнесенная детским голосом, заставила отрезветь.

— Я поеду навестить Беллу. Белла в Азкабане.

— Нарцисса! — Мариса вскочила на ноги. — Во-первых, твое внезапное желание покажется всем странным. А во-вторых, навестить Беллу — значит признать ее сторону.

— Она моя сестра, — невозмутимо проговорила Нарцисса.

— Она — преступница. Как ты не понимаешь?! Люциус из кожи вон лезет, чтобы только не оказаться причастным к этому, а ты собираешься сделать такой подарок Министерству.

Нарцисса посмотрела на эту девочку. Впервые за столько лет она слышала, как Мариса одобряет хоть что-то в действиях брата.

— Подумай о Драко! — взмолилась девушка.

Нарцисса обхватила себя за плечи и отвернулась в сторону большого фонтана.

— К тому же женщины наверняка содержатся там отдельно от мужчин. Ну подумай. Дементоров нельзя подкупить, нельзя заколдовать. Твое посещение не приведет ни к чему, кроме нежелательных последствий для семьи и…

Нарцисса зажмурилась. Мариса права. Права на все двести процентов, но как же тяжело было прислушаться к здравому смыслу. Почему в жизни так? Почему она должна выбирать между благополучием сына и возможностью последней встречи с ним? Почему не поняла этого раньше? В ее голове вертелись миллионы «почему».

— Он погибнет там, — негромко проговорила она.

Мариса крепко обняла ее за плечи. Она не стала врать, что все наладится. Она просто промолчала.

Нарцисса почувствовала, как горячие капли потекли по щекам, падая на залитую соком газету. Две девушки плакали посреди большого ухоженного сада. Обе были молоды, красивы, носили знатную фамилию, жили в шикарных поместьях. Но Счастье не обращало на это внимание, Счастье частенько обходит стороной стены дорогих особняков.

* * *

Сириус Блэк сидел на… Если бы чувство юмора не изменило ему, он бы непременно придумал красочное определение этому, с позволения сказать, спальному месту. Но все чувства, включая чувство юмора, остались за стенами этой камеры.

Сколько дней он провел здесь? Сириус не помнил. Какое-то ощущение реальности стало возвращаться не так давно. Он смог наконец осознать, где он, и понять, во что именно влип. Хотя пока его это не волновало, как не волновало и то, что здесь отвратительная еда и не менее отвратительная вода. Он попытался вспомнить все, что они проходили об Азкабане. Конечно, сразу же в памяти всплыли строчки о дементорах — таких милых ребятах, которые высасывают счастливые воспоминания. Сириус Блэк зло усмехнулся.

Смотрите, не объешьтесь его счастливыми воспоминаниями. Их ведь так много, просто некуда девать!

Сириус потер лицо руками. Счастливые воспоминания? Уж не воспоминания ли о семье, которая прокляла его? Отреклась? Нет, если он и был счастлив в доме на улице Гриммо, то это было так давно, что воспоминания не сохранились. А что еще было в его жизни? Нарцисса? Счастье? Да, безудержное счастье, которое всегда отдавало горечью разочарования и потери. Что, милые дементоры? Невкусно? Сириус прижался затылком к холодной стене.

А еще в его жизни были друзья. «Были». Какое страшное слово.

Сириус в очередной раз поразился тому, как странно устроена человеческая память. Наверное, в какой-то момент она просто гуманно выключается и прячет что-то в закоулки сознания. Так Сириус во всех подробностях помнил последний день, проведенный в доме у Джима. День, когда сам хозяин был на дежурстве, а они с Ремом сидели на просторной кухне и грелись.

За окном лил дождь, а в доме было уютно и радостно.

Малыш Гарри сидел за своим столиком и бессовестно кидался кашей в собственного крестного.

— Сириус! — звонкий голос Лили не предвещает ничего хорошего. — Прекрати его дразнить!

И с чего она взяла? Тем более стоит у плиты, к ним спиной.

— Или хотя бы не уворачивайся, — со смехом добавляет Рем, сидящий на подоконнике с кружкой дымящегося чаю, — а то попадешь на генеральную уборку кухни.

Лили невозмутимо направляет волшебную палочку на испачканную стену.

— Получите все трое.

— А я за что? — праведно возмущается Лунатик.

Всем четверым солнечно и радостно, несмотря на потоки дождя, стекающие по стеклу за спиной Рема.

Юноша почувствовал озноб — дементоры уловили тень светлого в его воспоминаниях. Это потом он научится не давать лишний повод приблизиться этим тварям. Пока же он лишь зябко поежился и попытался отогреть дыханием замерзшие руки.

Это был как раз тот день, когда Сириус упал с мотоцикла. Этот день Сириус помнил.

Еще он помнил, как ждал Питера, как обнаружил пресловутую царапину на мотоцикле. Помнил, как метался в поисках камина, помнил, как летел в Годрикову Лощину, не заботясь о мерах антимаггловской безопасности. Что было дальше?

Сириус не мог вспомнить, как ни старался. До тупой боли в висках, до хруста в сжатых кулаках. Он не помнил.

Не помнил, как с грохотом приземлился у дымящихся руин их гостеприимного дома.

Не помнил, как до хрипоты выкрикивал имя Сохатого, сдирая в кровь руки в попытках разгрести завалы. Не помнил, как повторял, что с ними все в порядке, как умолял Мерлина, чтобы их не оказалось дома в этот день, и как Мерлин снова его не услышал. Сириус не помнил, как увидел Джима. Такого до боли знакомого и незнакомого одновременно. Не помнил разводов грязи на бледном лице друга, не помнил, как в исступлении повторял «энервейт», хотя весь опыт аврора твердил о том, что ему уже не поможешь. Не помнил, как наконец его осенила мысль о Лили и Гарри. Не помнил, как звал теперь уже семью Джима, искал их среди разломанной мебели и детских игрушек, среди золы и пепла. А потом вдруг нашел и едва не сошел с ума от невероятности того, что увидел. Рыжие локоны на зеленом ковре, который они все вместе покупали в комнату Гарри...

И все повторялось снова и снова. Тот же перечень оживляющих заклинаний и отчаянная борьба здравого смысла с безумной Надеждой. А потом осознание. И среди этого отчаяния… детский плач. А потом? Потом он увидел исполинскую фигуру Рубеуса Хагрида — лесничего Хогвартса. А еще малыша Гарри, уцелевшего каким-то невероятным, необъяснимо-чудесным образом. Сириус не помнил, как отчаянно цеплялся за рукав лесничего и, давясь копотью вперемешку со слезами, пытался втолковать, что он крестный и должен забрать Гарри.

А потом вдруг Хагрид произнес имя Дамблдора, и Сириус успокоился. Это означало, что о Гарри сейчас позаботятся лучше, чем сможет он. У него же появилась другая цель — отомстить человеку, которого он называл другом десять лет своей жизни. Тогда он отдаст свой мотоцикл Хагриду, который не мог пользоваться магией, а сам попросится в соседний дом, к милому семейству, перепугав их насмерть своим видом, однако именно безумный взгляд на перемазанном сажей и кровью лице, не даст соседям отказать ему в просьбе воспользоваться камином.

Он не помнил, как вернулся в бар, где ждал Хвоста. Не помнил, как увидел его. Видимо, тот решил просто так прийти на встречу, будто ничего не случилось. Он собирался как-то это все объяснить? Сириус тогда посмотрел на знакомую фигуру у барной стойки и вдруг отчетливо понял, что Хвост — виноват. И что бы Питер Петтигрю сейчас ни говорил, как бы искусно ни врал — он, Сириус, не поверит. Потому что знает правду. Их было трое, посвященных в тайну. Теперь осталось двое, и это вина Хвоста.

Перепуганный взгляд бармена заставил Питера оглянуться.

Два человека, которые знали правду, смотрели друг на друга. Хвост даже не пытался соврать. В пылающих бешенством глазах бывшего друга он видел свой приговор. Мгновение, и Сириус понял, что Хвост собирается трансгрессировать. Но авроров готовили не зря. Прыжок, и резкий толчок сквозь пространство, и они оба оказались на площади. А дальше? Наверное, счастье Сириуса заключалось в том, что он этого не помнил. Не помнил гибели магглов, не помнил театральных обвинений Хвоста, не помнил взрыва, оглушившего его на миг.

Эти несколько часов начисто выпали из памяти.

А дальше был суд. Его Сириус помнил.

Ужас в глазах Рема. Недоверие в глазах Дамблдора. И волна презрения и ненависти. Сколько же их там было — глупцов, судивших его. Десятки? Сотни? А потом был приговор. Слезы Эмили и наконец его фраза:

— Я невиновен!

Она ничего не значила для этой толпы. Да и не для нее она звучала. Сириус выкрикнул это, глядя в серо-зеленые глаза последнего человека, который еще мог поверить ему. Сириус Блэк так и не увидел, поверил ли Ремус Люпин. Бывшего аврора выволокли из зала. Он помнил, что даже смог испугаться дементоров. Одно дело читать в книгах, а другое — почувствовать могильный холод собственным сердцем.

А дальше все произошло быстро. Наручники, захлопнувшаяся дверь экипажа с решетками на окнах и вот это место, в котором ему предрекли провести остаток жизни.

Здесь быстро сходили с ума. Через год — самое большее. Он выдержит гораздо дольше. Хотя и через двенадцать лет не сможет с уверенностью сказать, что сохранил свой разум. Однако он вырвется на свободу, чтобы отомстить, едва поймет, что человек, лишивший его всего, жив.

Сириус Блэк посмотрел в потолок. У него были друзья. А теперь нет. У него была жизнь, теперь не осталось и ее. Однако в этом мире еще остался человек, который думает о нем. Мысли материальны. Кто знает, возможно, именно мысли красивой женщины, в чьих жилах течет кровь великих прародительниц, сумели сохранить его разум, его веру и силу.

* * *

Северус Снейп давно собирался повиниться перед директором Хогвартса. Еще до падения Темного Лорда он несколько раз собирался с духом рассказать обо всем. Собирался, собирался, да так и не собрался. Он миллион раз готовил этот разговор. Но как начать? Что сказать? «Я — Пожиратель смерти, но я не убивал». Нелепо. Понятно же, что это — попытка избежать наказания. Но Северус действительно не убивал. Однако был среди этих людей. Мог миллион раз предать их, покончить с ними, но не предавал. Почему? О Мерлин! Он не мог дать ответа. Ведь никто не поверит в рассказ о дружбе. Правильно? Вот и оставалось как-то завести разговор и сдаться на милость победителей. Тем более надеяться было не на кого: каждый из бывших Пожирателей сейчас был занят спасением собственной шкуры. У Северуса не было влиятельных покровителей, не было средств, достаточных для откупа. Последней надеждой оставался Дамблдор, но как ему сказать?

Однажды Северус почти решился. С отчаянием отворил дверь в кабинет директора, собираясь рассказать обо всем. Будь что будет. Он не мог и дальше жить с этим. Однако, как всегда, вмешался Случай. Кто-то из тех, кем Дамблдор дорожил, попал в клинику Святого Мунго — последствия задержания одного из Пожирателей, и директор попросил Северуса сопровождать его в клинику.

Зачем? Северус тогда так и не понял, но перечить не стал. Вот и удобный момент. В экипаже наедине можно поговорить. Но профессор Дамблдор тут же задремал, и Северусу ничего не оставалось делать, кроме как молча терзаться всю дорогу. Не будить же директора, в самом деле. У того и так в последнее время почти не было возможности отдохнуть. Юноша вздохнул. Значит, еще не время.

В клинике Северус слегка отстал, заглядевшись на объявление о семинаре зельеваров. Подумал, что нужно отпроситься у Дамблдора, и тут же одернул себя. В Азкабане ему вряд ли понадобятся навыки зельевара. Однако маленькую копию объявления сорвал и, читая, пошел по коридору.

— А это наш новый преподаватель зельеварения — Северус Снейп.

Северус удивленно вскинул голову, услышав, как его на глазах повысили, представляя кому-то. Да так и замер. Потому что напротив него с чуть насмешливой улыбкой стояла та самая дама, которой он нагрубил на приеме у Люциуса.

Ну вот и все. Вот и решилась его дилемма. Судя по тону Дамблдора, тот давно был знаком с этой женщиной. Вот сейчас она произнесет что-нибудь вроде «Да мы не раз виделись в компании Темного Лорда», — и все.

В тот миг Северус понял, что хуже правды может быть только правда, поведанная не тобой.

Он судорожно сглотнул.

— Властимила, — женщина протянула руку.

Северус автоматически принял теплую ладонь и отметил, что ее рукопожатие было необычно сильным для женщины. Но даже не слишком удивился — так шокирован он был.

— Властимила финансирует отделение, занимающееся сложными случаями, — пояснил ни о чем не подозревающий Дамблдор.

А Северус смотрел на женщину напротив и терялся в догадках. От неожиданности он даже не подумал использовать легилименцию. Просто пытался просчитать последствия ее молчания. Уходя, Северус кожей ощущал ее насмешливый взгляд. Он был сбит с толку, а личный опыт подсказывал, что теперь от него потребуют что-то взамен.

Но был во всем этом и положительный момент: Северус решился. Все его метания показались смешными. Близость разоблачения словно открыла шлюзы в его душе, выпустив страх. Да, он готов ответить за то, что совершил. Нарцисса останется без поддержки, но она сильная. Справится. Северус сделал для нее все, что мог. Теперь осталось полагаться на Мерлина. К тому же есть эта девчонка — Мариса. То, что она не нравится лично Северусу, еще не значит, что она плоха. Вполне сообразительна, чуть ветрена, но со временем пройдет. Да и Нарцисса с ней ладит. У них все будет хорошо.

Садясь в экипаж, Северус молча закатал рукав мантии и показал левое предплечье Дамблдору. Наступила тишина. Вязкая, давящая, ощущаемая всей кожей напряженная тишина, когда любое действие, любой звук воспринимается с облегчением. Неважно, что он принесет, — любая определенность является благом. А пока этого нет — мир замирает, заглушая все звуки. Северус молча смотрел в лицо волшебника, не пытаясь отвести глаз. Сейчас он был открыт, подобно книге. Он решился — пути назад нет. Наконец Дамблдор кашлянул, а потом негромко произнес:

— А я все думал, когда же ты решишься.

— Вы знали? — глухо спросил Северус.

Хотя, конечно, его скромные успехи по блокированию разума смешны для такого мастера. Но почему-то казалось, что Дамблдор знает не поэтому.

— Я догадывался, — признался волшебник. — Порой ты странно себя вел, исчезал неизвестно куда, а возвращался всегда измученным и сердитым. Всего лишь наблюдение. Наблюдательный человек владеет миром.

Их взгляды снова встретились.

— Профессор, я… не могу об этом говорить. Я попросил бы вас…

Дамблдор все понял. Северус почувствовал чужое вмешательство в собственный разум, но противиться не стал. Словно со стороны он видел отрывки из собственной жизни. Вот последний прием Люциуса. Насмешливая улыбка Властимилы. Разговор с Нарциссой. Потрясение, боль, шок. Вот он спорит с Марисой. Вот готовит зелья в своей лаборатории.

— Ты талантлив, Северус, — в голосе Темного Лорда любопытство.

Словно поток — разноцветный поток его жизни вытекал из сознания. А вот и самый первый поход с Пожирателями, который, впрочем, стал последним. Черная Метка над лекарской лавкой мистера Олвана и тошнота, а еще ненависть к этим людям. На его разговоре с Нарциссой Северус почувствовал, что сознание освободилось от чужого присутствия.

Дело за малым. Северус Снейп тяжело дыша, посмотрел на Дамблдора. Пожалуй, из подобных заклятий вышла бы неплохая пытка. Круцио ломает и выворачивает тело. А это — душу. Северус чувствовал себя вывернутым наизнанку. Но вместе с опустошенностью пришло облегчение. Ему больше нечего скрывать. Впервые за несколько лет. Он чист перед своей совестью и этим человеком. Дело за ним.

Дамблдор молчал долго, а потом вдруг произнес:

— Я ошибся в тебе, Северус.

Сердце нехорошо подскочило.

— Я никогда не мог подумать, что ты окажешься способным на подобный шаг ради другого человека. Жизнь состоит из поступков. Какими-то из них мы можем гордиться впоследствии, каких-то — стыдиться. Ты сделал чудовищный шаг, согласившись принять Метку, но ты можешь им гордиться.

Северус неверяще посмотрел на Дамблдора. Неужели, прожив столько лет на свете, можно продолжать верить лишь в хорошее? Это казалось невероятным, но так было. Северус потрясенно покачал головой.

— Тебя ждет наказание, — проговорил старый волшебник.

— Я знаю, — спокойно отозвался он.

— Ты готов к нему?

— Не уверен, — Северус усмехнулся. — Но меня никто не спрашивает.

— Я спрашиваю. Я не могу стереть Метку с твоей кожи, но я могу свидетельствовать в твою защиту. Обратной дороги не будет. Ты готов?

— Что значит «не будет»?

— Ты не сможешь вернуться к прежней жизни, если вдруг захочешь. Однако это не значит, что ты будешь ограничен в чем-то. Ты сможешь по-прежнему видеться с миссис Малфой, ты сможешь поступать так, как сочтешь нужным. Никто не будет тебя контролировать.

Северус недоуменно вскинул голову.

— Ты будешь отвечать перед своей совестью. И все.

Юноша откинулся на спинку сиденья. Дамблдор — интересный человек. В самых простых вещая он умудряется найти такое… А ведь он прав. Самые суровые судьи — мы сами.

* * *

Наступает момент, когда новое платье уже не радует. Властимила вежливо улыбнулась продавщице, заворачивающей дорогую покупку, с тоской посмотрела в окно. За огромной витриной практически ничего не было видно — все застилала пелена дождя. Что же за погода этим летом! Женщина поблагодарила продавщицу и направилась на улицу. Не в магазине же торчать. Увидела напротив кафе и решила переждать дождь там. Сесть спиной к окну, не видеть хмурого неба и серых потоков.

Она расположилась за уютным столиком и оглядела кафе. Взгляд сразу же зацепился за… Северуса Снейпа. Судьба издевается?

Мальчишка ссутулился за соседним столиком. Он грел руки о чашку чая и что-то читал, не обращая внимания на окружающих людей. Его нахохлившийся вид что-то затронул в душе. А еще… она уже видела мальчика, который точно так же грел руки о горячую кружку.

Властимила принялась разглядывать этого человека. Бледный, тщедушный. Он не относился к той породе молодых людей, на которых задерживался взгляд. Но за таких взгляд цеплялся. Невольно.

Женщина улыбнулась, когда поняла, что он почувствовал, как она на него смотрит. Напрягся, поерзал на стуле и наконец оглянулся. Тут же что-то пробормотал. Властимила с интересом изучала его реакцию. Уйдет? Смутится? Однако мальчик встал и направился к ее столику. В душе поселилось разочарование. И этот такой же, как все. Ободрился ее взглядом и… вот сейчас скажет какую-нибудь банальность, которая испортит первое впечатление или… Она еще не успела до конца продумать все варианты его поведения, как мальчик бесцеремонно уселся напротив и отрывисто произнес:

— Издеваетесь?

Властимила удивленно приподняла бровь. Это что-то новенькое.

— Объяснитесь.

— Нет, это вы объяснитесь! Эта наша третья встреча за последние несколько дней!

«Четвертая. Мы виделись вчера в книжном магазине, но ты так зачитался, что не замечал ничего вокруг». Вслух же она холодно произнесла:

— Вы обвиняете меня в том, что я подстраиваю встречи с вами, мистер Снейп?

Мальчик удивленно моргнул и задумался. А потом, видимо, осознал, насколько нелепо прозвучало его обвинение. Неужели женщина, подобная ей, будет искать встреч с мальчишкой без роду и племени? Он нервно передернул плечами. Однако не извинился. Властимила с удивлением осознала, что мальчишка производит на нее все большее впечатление. Было в нем что-то… Она окинула его внимательным взглядом. Мальчик некоторое время молчал, а потом заявил:

— Почему вы не сказали Дамблдору, что мы знакомы?

— Тогда вы против этого не возражали.

— Я растерялся, — без обиняков признался он.

— Непростительная слабость — вы должны уметь выходить из подобных ситуаций.

— Я не желаю из них выходить. Я все рассказал Дамблдору.

— Даже так?

Он не ответил на ее улыбку.

— Но если говорить серьезно, то мы не были знакомы, мистер Снейп. Дамблдор первый нас представил.

Он усмехнулся.

— Мне не нравится находиться в положении обязанного. Всегда есть риск, что вы попросите об ответной услуге.

Властимила отрывисто рассмеялась. Он забавлял ее все больше своей непривычной прямотой. Она отвыкла от подобного.

— Я избавлю вас от неопределенности. Попрошу оказать услугу прямо сейчас.

Женщина замолчала, наслаждаясь эффектом от этой фразы. Мальчик выдержал с минуту и наконец произнес:

— И?

Властимила сделала глоток коктейля и посмотрела в его глаза.

— Что это будет за услуга? — нетерпеливо спросил он.

— Проводите меня.

— В смысле?

— О, в самом прямом, мистер Снейп. Я прошу вас проводить меня до дома. Я не люблю дождь, знаете ли.

С этим словами женщина поднялась из-за стола. Ее собеседник тоже встал и, кажется, еще не до конца осознав предложение, по инерции последовал за ней. Властимила не стала дожидаться от него хороших манер и сама распахнула входную дверь. Вышла под струи холодного дождя, набросив капюшон мантии.

— Не люблю дождь, — громко повторила она.

— Боитесь промокнуть?

У его мантии не оказалось капюшона, и дождь вмиг заставил мокрые пряди прилипнуть к щекам.

— Можно сказать и так. Идемте?

Мальчик пожал плечами и двинулся по дороге.

— Не туда, мистер Снейп.

Властимила быстро перебежала дорогу и распахнула дверцу своего экипажа. Спустя несколько секунд раздосадованный мальчик последовал за ней.

— У вас экипаж! — обвиняюще произнес он.

— Это говорит лишь о том, что вашу нелегкую участь скрасит путешествие с комфортом.

Женщина со смехом заняла свое место. Мальчик не спешил следовать ее примеру. Он упрямо стоял под дождем, сверля сердитым взглядом фамильный герб на дверце.

— Мистер Снейп, входите же наконец!

Он нехотя забрался в экипаж и устроился на противоположном сидении. Это упрямство и демонстрация недовольства жутко развеселили Властимилу. Давно ей не было так легко в дождь.

Экипаж тронулся.

— Под вашим сиденьем есть плед. Вы промокли.

— Спасибо, мне и так хорошо.

Женщина пожала плечами и откинулась на спинку сиденья, полуприкрыв глаза и украдкой поглядывая на человека напротив. Зачем ей это? Властимила решила довериться Судьбе и просто плыть по течению. Если Жизнь начала их сталкивать, значит, в этом есть смысл. Возможно, Судьба дает ей шанс исправить однажды сделанную ошибку — нежность к мальчику без сердца. А может, это очередное испытание. Она подумает об этом позже.

Мерное покачивание кареты, стук дождя по крыше и недовольство спутника. Чудесный вечер.

Экипаж остановился перед одним из домов, принадлежащих Властимиле. Она любила этот дом больше остальных. Почему? И сама не знала. Он не был огромным, не был шикарным. Он был… теплым. И не из-за множества каминов или яркого убранства некоторых комнат. В нем жила душа. Души нескольких поколений ее предков слились в единую ауру, оберегая этот дом от напастей и невзгод. Находясь в его стенах, Властимила почти всегда верила в то, что она обычный человек, что в этой жизни еще осталось что-то, на что можно надеяться.

Северус Снейп вышел первым и протянул руку, помогая даме. Его пальцы были холодны, как лед.

— Пойдемте, я угощу вас кофе.

— Нет, спасибо. Мне неловко вас затруднять, — в его голосе было столько фальшивой учтивости, что сомнений в желании уйти подальше не возникало.

— Я не отпущу вас в таком состоянии. Не хочу, чтобы вы пропустили начало учебного года из-за болезни.

Юноша покорился. У него не было выбора.

Двадцать минут спустя Властимила изображала из себя гостеприимную хозяйку, в то время как ее гость с плохо скрываемым любопытством рассматривал книжные полки. Она пригласила его в библиотеку. Почему-то была уверена, что именно это место произведет на него наибольшее впечатление. И не ошиблась. Северус Снейп с благоговением снимал с полок древние трактаты по зельям, бережно их просматривая. Властимила улыбалась про себя. Когда он не хмурился и не изображал обиженного на весь мир, он был милым мальчиком. Было в нем что-то трогательное, несмотря на жесткий взгляд и язвительные речи. Например, он трогательно потирал мочку уха, когда задумывался или смешно прижимал палец к губам, читая составы зелий. Словно опасаясь произнести вслух.

— Чай, кофе, вино?

— Мне все равно, — последовал ответ.

Кофейник дрогнул в руке Властимилы.

— Я не расслышала, мистер Снейп.

Мальчик обернулся и громче повторил:

— Мне все равно.

Властимила налила вторую чашку кофе. Том терпеть не мог кофе, в остальном же ему всегда было все-рав-но.

* * *

И жизнь потекла, подобно реке, не замедляясь и не останавливаясь, смывая прошлые ошибки и старые обиды, давая шанс начать все с чистого листа. Минуты сплетались в часы, а часы плавно перетекали в дни. Дни сливались в недели, отмеряя земной век людей.

В волшебном мире постепенно утихали страсти, и люди привыкали к спокойной жизни. Волна нападений Пожирателей Смерти постепенно схлынула. Большая часть этих людей была осуждена, некоторые оправданы. Прошлые годы стали забываться, подобно страшному сну. Люди хотели праздника. Чемпионат мира по квиддичу, костюмированные выступления, выставки. О плохом не говорилось и не вспоминалось. Ведь началась новая жизнь. В этом мире появился человек, который смог остановить Зло. Символ победы, символ счастья. И неважно, что он едва научился ступать по этой земле своими маленькими ножками. Его имя стало легендой. В него верили. А он даже не знал о своей избранности. Его время еще не пришло. Его дни были однообразны и безрадостны, но пока он и этого не понимал. Хотя по однообразности и безрадостности существования с ним мог поспорить человек, некогда поднимавший его над алтарем и принимавший на себя священные обязанности крестного отца. Наверное, он смог бы заменить крестнику отца. Смог бы украсить его серый мирок красками радости и света. Но Жизнь распорядилась по-своему. Жизнь равнодушно наблюдала за взрослением малыша Гарри, за пронизанными тоской днями Сириуса Блэка, за одиночеством Ремуса Люпина и выдуманной жизнью Нарциссы Малфой, за искуплением Фриды Форсби и иллюзией благополучия Люциуса Малфоя. Жизнь играла шахматную партию, случайно сбивая одни фигуры другими, замещая, вытесняя. И только сердца этих людей были неподвластны законам Жизни. Сердца бились так же, как и прежде, переполняемые теми же страстями. Пусть все сложилось не так, как виделось в юности, но Надежда бежала по венам и пронизывала их Судьбы насквозь.

Властимила смотрела на человека напротив. Северус Снейп сидел за столом и что-то писал. Наверное, отвечал на письмо Дамблдору или же дописывал свой труд по зельям. Она не знала. Просто знала, что ей нравится сидеть на террасе своего любимого дома и видеть рядом этого мальчика, забавно потирающего мочку уха, подбирая слова. Се-ве-рус. У него было странное имя. Холодное и нежное одновременно. Как и он сам. Летний ветерок играл воротом его расстегнутой рубашки, то скрывая бледную ключицу от глаз Властимилы, то снова обнажая. Они встречались третий год. Встречались... громко сказано. Порой она убегала на край света, как девчонка, чтобы там убедить себя в том, что это наваждение, и все скоро закончится. Но потом все равно возвращалась и писала письмо, начиная его всегда одним и тем же именем. «Северус». Она никогда не писала «дорогой», «милый» или «мой». «Милым» его можно было назвать только на расстоянии, как он сам про себя говорил. «И на очень большом», — со смехом добавляла она. «Мой?» Он принадлежал только себе. А точнее тому неведомому миру, что гнездился в его душе, заставляя в минуту задумчивости хмуриться, вздыхать или же раздражаться на пустом месте. «Дорогой?» О том, что он ей дорог, он никогда не узнает. Властимила отправляла письмо и ждала ответа. Как девчонка, посылая эльфов в совятню каждые десять минут. Порой он отвечал быстро, порой она ждала ответа по несколько часов. Но, в конце концов, он появлялся на пороге ее дома. Наверное, это похоже на семью, когда можно вот так сидеть: он работает, а она просто смотрит на него и курит.

Она знала, что он терпеть не может эту ее привычку. «Но уж придется потерпеть, мальчик. Я ведь приобрела ее задолго до твоего рождения», — говорила она себе, забавляясь его недовольным взглядом.

Зачем он ей? На этот вопрос Властимила перестала искать ответ, когда поняла, что два дорогих человека в ее жизни слились в одного. Да, кому-то это могло показаться безумием, но два мальчика — Том и Северус — стали в ее душе единым целым. Они были поразительно похожи в этом наивном для многих возрасте «чуть за двадцать». Нет, не внешностью. Том был красив, знал это, пользовался этим. Северуса же нельзя было назвать красавцем в полном смысле этого слова. И он прекрасно это знал, и, как следствие, очень критично относился к себе. Но все это рассказы для молоденьких девочек, потому что красота не в изгибе бровей и очертании губ. Красота внутри. В том, как он смотрит, как он поводит плечами или улыбается. А в этих инстинктивных жестах два мальчика были поразительно похожи.

Порой Властимила не могла понять, кого же из них она любит, а кого ненавидит. Да, это была любовь. Странная, глупая, неправильная, но любовь. Лорд Волдеморт едва не разрушил мир. Нет, не так. Он едва не бросил мир к своим ногам. И Властимила ненавидела его за это. Но она не могла перестать любить мальчика Тома, который много лет назад так дерзко обратил на себя ее внимание. Она могла до хруста в сжатых кулаках злиться на Северуса, но при этом готова была простить все его показное равнодушие и язвительность за такие вот моменты, когда он работал на ее террасе, а она могла просто наблюдать за этим.

Жизнь давала ей шанс еще раз пережить молодость, любовь, но она же губила ее неопределенностью и страхом за то, что пройдет время, и мальчик станет мужчиной, а потом исчезнет с этой земли. А она останется… Вечность — это так много.

А еще ее интриговала тайна Северуса. Кто та женщина, о которой он думает? Чем она, Властимила, может уступать любой смертной? То, что его мысли заняты женщиной, видно невооруженным взглядом. Тем более с таким опытом, какой был у Властимилы.

Она отдала бы многое, чтобы узнать, кто эта женщина, посмотреть ей в глаза и убедиться в том, что превосходство выдумано Северусом. А еще понять, в чем эта иллюзия, и разбить, растоптать. Она же не знала, что проиграла эту борьбу, еще не вступив в битву. Потому что нельзя занять в сердце место ушедшего человека. Ушедший всегда будет лучше… Честнее, чище, желаннее. Потому что он уже не сможет совершить ошибки, которые непременно совершишь ты. Не сможет разочаровать.

Но Властимила не знала правду. Поэтому она просто присматривалась к окружению Северуса. Со стороны. Незаметно. Иначе не могла — об их связи никто не знал. Они нигде не появлялись вместе, живя каждый своей жизнью и встречаясь лишь в ее доме. Он никогда не приглашал ее к себе, хотя и жил один. А она считала недостойным самой напрашиваться в гости. Он же просто молчал. И Властимиле было невдомек, что ни одна женщина не переступит порог дома, который предназначался той. Властимилу это задевало, но показывать обиду она считала ниже своего достоинства. Вот и собирала картину его жизни по крупицам. Круг знакомых женщин сошелся на двух.

Мариса Делоре. Сестра Люциуса Малфоя. Властимила как-то увидела их в кафе за очень оживленной беседой. Однако, присмотревшись, почти отмела свои подозрения насчет Марисы. Почти, потому что нельзя быть уверенным ни в чем на сто процентов. Но они не производили впечатления людей, связанных близкими отношениями. Девушка хмурилась и что-то доказывала, а Северус явно ее распекал. Наверное, так он вводит в оцепенение своих учеников. Миссис Делоре в оцепенение впадать не собиралась. Наоборот, спорила и что-то доказывала.

Властимила тогда быстро вышла из кафе, решив понаблюдать за девочкой.

Но потом надобность отпала, потому что, прибыв на обед к Люциусу Малфою, Властимила увидела картину, заставившую на миг позабыть о зрелом возрасте от разочарования.

Неужели Северус считает эту… лучше нее? Нарцисса Малфой. Властимила не могла подобрать слов, чтобы составить для себя образ этой девчонки. Из достоинств? Пожалуй, лишь кровь вейлы, придающая той необычную красоту. Да, скрепя сердце, Властимила готова была признать, что миссис Малфой была красива. И… все. На взгляд Властимилы, достоинства девчонки на этом заканчивались. Та почти никогда не раскрывала рта. Вежливо отвечала на вопросы, играла роль гостеприимной хозяйки, но не было в ней задора, не было огонька, позволившего бы свести с ума мужчину. Была лишь убийственная вежливость и безупречность — ничего более.

Вот уже чего Властимила никак не могла ожидать от Северуса. Но так и было.

Иначе чем объяснить теплоту, появлявшуюся в его взгляде, когда он находился рядом с этой девчонкой. Нежность, которую никогда не видела Властимила. А еще в такие моменты в нем была искренность. Он искреннее смеялся и злился тоже искренне, когда говорил с Нарциссой. Властимила несколько раз издали наблюдала эту картину.

— Они вместе учились, — как-то ответил на ее вопрос Фред Забини.

И, наверное, не только учились. Властимила была готова поспорить на что угодно. В ее возрасте, с ее опытом ревновать к девчонке?

Но кто может измерить силу любви, глубину глупости или нелепость ревности?

У таких проявлений нет возраста. Властимила однажды поймет, что не сможет занять место этой девчонки в сердце Северуса. Признать это будет нелегко. Но на то дана мудрость. Властимила все же станет единственной женщиной в жизни Северуса в чем-то самом главном. Вот только он узнает об этом лишь через много-много лет.

* * *

Люциус Малфой постучал молоточком, прикрепленным к ручке большой двери. Особняк семьи Забини был почти таким же древним, как и поместье Малфоев. Только выглядел он совсем иначе. Люциус с детства не мог понять, что же в нем не так. Доброта и Свет заглядывали в стены этого старого замка гораздо чаще, чем во многие подобные дома. Наверное, поэтому дети, выросшие здесь, несколько отличались от своих сверстников.

Домовой эльф отворил двери, поклонился до земли и принял трость Люциуса.

Мужчина сбросил мантию и расправил плечи. Вечеринка Фреда, похоже, была в разгаре. Точнее не Фреда. Его жене Алин исполнялось двадцать восемь лет. О возрасте дамы не говорят, но то, что она была гораздо моложе всех жен в кругу их общения, позволяло ей не скрывать годы. Люциус редко видел супругу Фреда. В основном на подобных семейных торжествах, посему отношения с ней сложились учтиво-вежливые — не более.

Люциус улыбнулся имениннице, взмахом волшебной палочки заставляя коробки с подарками подплыть к Алин. Вежливые речи, фальшивые восторги.

Он проходил это миллионы раз. Процедура не менялась год от года и не изменится из века в век. Люциус с улыбкой выслушивал благодарности, а сам с замиранием сердца вглядывался в каждую входящую в гостиную женщину. Он знал, что Фрида будет здесь. Чувствовал. Иначе не может быть. Ну не может она всю жизнь избегать его. Это должно когда-то закончиться. Люциус рассеянно взглянул на двенадцатилетнюю дочь Фреда и Алин — огненно-рыжую бестию по имени Блез. Та была отчего-то недовольна. Вежливо поздоровалась и тут же испарилась. Проблема. Это милое создание станет женой его сына. Люциус про себя вздохнул. Тут с одним неизвестно, что делать, а еще вторая неуправляемая особа. А все потому, что Фред слишком много позволяет своей любимице.

— Нарцисса сейчас во Франции. Но она передает искренние поздравления с наилучшими пожеланиями, — Люциус заученно произнес вежливую фразу, одновременно здороваясь с кем-то из гостей.

Где же она? Где? Он успел войти в обеденный зал, успел занять свое место за огромным столом, успел смять красивую карточку с его именем, успел уронить вилку и прослушать, кажется, все новости этого чертова мира. А ее все не было. Взгляд серых глаз скользил от одного знакомого лица к другому, отчаянно надеясь увидеть темные волосы и глаза цвета Надежды. Так когда-то он назвал их.

Да, нелепо, смешно и неправильно. Но Люциус Малфой чертовски устал оттого, что приходилось сворачивать горы и опрокидывать небо. И все это без какой-то цели. Просто, чтобы жить в этом мире. Своеобразная плата за спокойствие семьи и незапятнанность репутации. Он старался не задумываться над тем, как жил. Старался не замечать, что под одной с ним крышей живет чужая женщина. За тринадцать лет брака его удивительно красивая жена стала совершенно чужим человеком. От некогда импульсивной и непредсказуемой девочки не осталось и следа. Порой Люциус ловил себя на мысли, что та Нарцисса, которая могла выкрикивать в его лицо оскорбления, была гораздо ближе и дороже ему, потому, что являлась ниточкой к прошлому.

Комната девушек шестого курса факультета Слизерин и белокурая девочка с серебристыми косичками в его объятиях. И его просьба: «…пожалуйста, не давай мне повода причинять тебе зло. Хорошо?». Как давно это было! Время стерло эту девочку с лица земли, как стерло и его самого. Нарцисса исполнила просьбу. Она не давала повода причинять ей боль. Порой Люциус сомневался, что она вообще может чувствовать эту самую боль. Все, что он видел, — лучезарная улыбка. Как же он ненавидел безупречность! Их жизни... именно два разных потока, а не единая река, текли в параллельных плоскостях. Люциус появлялся на работе, выезжал на охоту, проводил время на светских раутах, встречался с любовницами. Нарцисса с головой окунулась в благотворительность. Взяла под свое крыло какой-то приют и отделение Святого Мунго для пострадавших от непростительных заклятий. Она посещала выставки и организовывала благотворительные вечера.

Две такие разные жизни пересекались изредка в одной точке — поместье Малфоев — за обедом, ужином или светским приемом. И еще в их доме была третья жизнь, протекающая также сама по себе. Люциус некогда мечтал, что эта жизнь будет подчинена ему, но теперь признавал свое поражение. Признавал лишь наедине с собой — никто другой об этом знать не должен. Но себе врать глупо. Поэтому Люциус свыкся с мыслью, что жизнь его сына не принадлежит ему. Она также течет в параллельной плоскости, где есть место скаутскому лагерю, полетам на метле, блестящим успехам по зельям и отвратительным — по травологии. Радовало одно — жизнь его сына не пересекалась и с жизнью Нарциссы. Драко вырос… странным. Он предпочитал быть один. Не раз Люциус замечал его уезжающим в одиночестве верхом прочь от стен замка. И это в двенадцать лет! Сам Люциус в его годы ненавидел одиночество, потому что слишком близко был с ним знаком. А Драко к этому привык.

Почему так вышло? В чем ошибка отца? Детям нужно с самого детства определить круг дозволенного, как когда-то самому Люциусу. Тогда выйдет толк. Будет уважение, почтение, страх… Хотя… Люциус пытался держать Драко в строгости и повиновении. Вот только наказания не приводили к послушанию. Непостижимо, но он не видел в сыне страха, не видел раболепия, почтения. Люциус воспитывал сына по своему образу и подобию, теми же методами, какими воспитывали его, но не видел результатов. В чем-то Люциус даже заткнул за пояс Эдвина. Порой, наказывая Драко, он понимал, что к нему в детстве относились не столь сурово, но, как отец, страстно желал почувствовать отклик, ответ. Ему иногда хотелось встряхнуть сына за плечи, накричать на него — лишь бы увидеть хоть что-то в серых глазах. Однако он помнил, что сам больше всего боялся тихого голоса Эдвина, поэтому не позволял порыву возобладать над разумом — высказывал недовольство тихо и холодно. И… ничего. Хотя нет, одну привычку Драко приобрел. Он стал говорить еле слышно лет с шести. Первое время Люциус воспринимал это как проявление почтения и покорности и лишь спустя несколько лет осознал, что таким образом сын просто старается не выдать то, что на душе. Фраза из детства, которую первой слышит юный отпрыск, достигая осознанного возраста: «ты — Малфой, ты должен уметь сдерживать свои эмоции», наглядно воплощалась в жизнь. Драко не радовался при Люциусе, не шумел, не плакал. Хотя Люциус вообще не видел сына плачущим, ну разве что в далеком детстве. Ребенок отдалялся от отца, загораживаясь тихой речью и исполнительностью. Да, он не перечил. Но это не радовало. Это, наоборот, пугало. Люциус никогда не признался бы вслух, но он терялся, не зная, что делать с мальчиком. Теплых отношений он не мог представить. Для него сын и отец всегда стояли на недостижимых друг для друга ступенях. Лишь подчинение и уважение — так воспитывали Люциуса, ну почему же с его сыном это не получалось? Заклятие? Люциус так надеялся, что с течением времени оно исчезнет, растворится, и Драко станет обычным мальчишкой, который будет бояться наказаний и беспрекословно слушаться отца. Смешно, но Люциус Малфой так и не понял, что дело здесь не только в заклятии.

В его семье все было наперекосяк. Конечно же, никто этого не видел: что-то в Малфоев вдалбливается с детства. В частности — блестящие манеры. Его жена и сын являлись предметом зависти многих знакомых. Знали бы они, скольких усилий требовала эта безупречность.

Люциус чуть улыбнулся даме напротив. Как летит время. А ведь он помнил жену Гойла совсем девчонкой. А вот у нее уже сын — ровесник Драко. Да и сама она давно перестала походить на миленькую девчушку.

Люциус посмотрел на дорогие часы. Что было в его жизни? Была ли у него жизнь? Невероятно, но он не видел Фриду двенадцать лет. Двенадцать долгих лет. Четыре тысячи триста восемьдесят дней. Без нее. А ведь когда-то он думал, что не сможет прожить и часа. Время показало, что сможет. Сможет и час, и неделю, и год, и жизнь. Монотонную, однообразную и никчемную, но все-таки жизнь. Он сам себе ее выбрал в день, когда вошел в библиотеку собственного поместья и услышал имя будущей невесты. А ведь стоило один раз сказать: «Нет». Одно короткое слово могло изменить всю его жизнь.

Люциус обернулся на вновь входящих гостей. Сердце вздрогнуло и понеслось вскачь. Алан Форсби. Человек, которого Люциус ненавидел так сильно, что от этого становилось трудно дышать. Алан Форсби. Милый мужчина средних лет. С открытой улыбкой и вечно хорошим настроением. Ему все симпатизировали, Люциус был бы и сам рад отнестись к нему иначе, но ничего не мог с собой поделать. Этот мужчина мог прикоснуться к ней. Все эти чертовы двенадцать лет. В то время как сам Люциус вынужден был жить лишь воспоминаниями. Судьба обладает скверным чувством юмора. Люциус встречался с мистером Форсби почти каждый месяц по делам, или на охоте, или… да Мерлин знает, где они только не пересекались. И за все эти годы Люциус ни разу не видел его жену. Он прекрасно понимал, что Фрида избегает встреч. Причем весьма успешно. В молодости он отчаянно боялся совместных мероприятий, потому что не был уверен, что сможет сдержать себя. Но шло время, его душа, наверное, зачерствела, или же ее просто не стало — он уже не так остро реагировал на появления Алана. Да, ненавидел, да, перехватывало дыхание, но ведь общался, и ничего.

— Люциус! — Алан широко улыбнулся, протягивая руку. Люциус выдавил улыбку, пожал крепкую руку.

— А где Фрида? — вопрос Алин заставил замереть.

Вот сейчас выяснится, что ее здесь нет, и можно будет наконец-то расслабиться. И понять, что еще один год прожит зря, и…

— Блез ее куда-то утащила. Они не виделись с девочкой больше года.

Сердце стукнуло в горле, и захотелось немедленно рвануть прочь из этого шумного зала. Распахивать одну дверь за другой, пока за одной из них не окажется она. И тогда…

— Это нечестно — так надолго увозить ее от нас.

— Алин, милая, ты же знаешь, как упряма сестра Фреда. Она ведь работает. Я уже устал разговаривать на эту тему. Она «облегчает страдания несчастным», как сама говорит. Ты же ее знаешь. Я сам вижусь с ней гораздо реже, чем хотелось бы.

Голоса, голоса, лица, лица… Люциус все никак не мог собраться с мыслями и подготовиться к встрече... Нужно как-то…

— Всем добрый день. Алин!

Знакомый запах и знакомое тепло коснулись его души. И это он говорил, что души нет? Что же тогда так сладко заныло в груди. Невероятно, но она не заметила его. Она быстро скользнула мимо Алана в объятия именинницы.

Люциус же смотрел во все глаза. Смотрел… смотрел, впитывая и запоминая каждую черточку. Чтобы хватило еще на двенадцать лет. И в то же время понимал, что ему не хватит и на двенадцать минут. Та же гибкость, та же стремительность. Словно годы не коснулись ее. Разве что волосы чуть короче, да голос... Что-то стало с ее голосом.

Он смотрел в ее спину и понимал, что вот-вот она обернется. Уйти? Повести себя, как мальчишка? Этот нелепый шаг казался самым верным. Только не здесь. Не на глазах у этой толпы. Вот только ноги словно приросли к дорогому паркету.

— Фрида, посмотри, кто здесь. Вы, наверное, тоже давно не виделись.

При этих словах Фрида обернулась. Ну вот и все. Вот теперь можно взять и умереть. Потому что самое прекрасное в жизни он уже увидел.

Ее глаза на миг расширились, и щеки чуть порозовели. Едва заметно, но только не для Люциуса, который перестал видеть окружающий мир. Его мир сейчас смотрел прямо в душу глазами цвета Надежды. Фрида протянула руку, а на левой щечке появилась ямочка. Такая знакомая и почти позабытая.

— Добрый день, Люциус.

Мужчина склонился к ее руке. По этикету руки женщины полагалось касаться лишь дыханием. Но этикет составлялся для выражения учтивости, холодной вежливости и демонстрации безупречных манер. Этикет — забава для снобов. Люциус быстро коснулся холодной руки губами. Ладошка в его руке дернулась, и он тут же ее выпустил.

— Фрида, — надо же, голос прозвучал чертовски ровно, — сколько лет. Алан, твоя супруга еще прекрасней, чем была в школьные годы.

Взгляд серых глаз быстро скользнул по Алану Форсби. Тот широко улыбнулся и обнял жену за плечи. Даже что-то ответил. Только Люциус уже не слышал. Зачем понадобилось придумывать круцио, когда есть более изощренные пытки?

Миссис Форсби сидела напротив Люциуса и чуть левее. Шея затекла от отчаянных попыток не смотреть в ту сторону или же смотреть незаметно. Мерлин! Он уже и забыл, как она выглядит. Оказалось, тот образ, который он хранил все эти годы, не имел черт. Память хранила их где-то в глубине души, а сам Люциус, оказывается, не помнил деталей. Лишь образ. И вот сейчас его горячей волной окатывало узнавание. То, как она поправляла волосы или поводила плечами в ответ на вопрос соседки по столу. То, как она морщила носик, когда смеялась. И эта ямочка на щеке…

Вот так в жизни бывает. А ведь он надеялся, что это безумие отступит, пройдет стороной, и он сможет заставить сердце стучать ровно. Но Памяти было плевать на его надежды, и сердцу было плевать. Оно то подскакивало, когда она внезапно поворачивалась в его сторону, то резко останавливалось, когда он слышал давно позабытые нотки в ее голосе.

Напряженный взгляд Фреда и открытая улыбка ее мужа. Все смешалось в этом доме.

Обед закончился, гости разбились на группки, негромко переговариваясь и не забывая периодически отдавать дань уважения имениннице. Воспоминания, какие-то истории. Люциус наконец дослушал размышления Нотта о политике в отношении Египта на почве совместного исследования каких-то там заклятий и, торопливо извинившись, покинул зал. Она ушла чуть раньше. Тихо и незаметно. Словно растворилась. Люциус с детства знал этот дом. Родители Фреда позволяли детишкам резвиться в самом доме, а не только на территории поместья. Люциусу больше всего нравилась оружейная комната, но Фрида всегда любила маленькую гостиную в западном крыле. Люциус быстро направился к той комнате. Он понимал, что ведет себя нелепо. Им не семнадцать. Это другой мир, другая жизнь, но его сердце отсчитывало шаги в западное крыло замка, и Люциус ничего не мог с этим поделать. Он резко распахнул дверь и застыл на пороге.

Значит, не ошибся. Фрида, вздрогнув, обернулась на звук.

— Люциус?

Мгновение замерло и растянулось до бесконечности. Остановились часы, исчезли звуки. Лишь две пары глаз и два колотящихся сердца. Двенадцать лет. Двенадцать долгих лет. Но в эту минуту казалось, будто их не было. Люциус неотрывно разглядывал ее. Узнавание накрывало с головой. Она не изменилась. Совершенно. Кто-то бы сказал — повзрослела, расцвела или, наоборот, утратила прелесть юности. Люциус не видел изменений. Он видел ее. И чувствовал себя так же, как и двенадцать лет назад. У него так же замирало сердце, и он так же не знал, что сказать.

Зачем он пришел? Что он мог сказать этой женщине, которую так и не смог заменить в своем сердце никем другим?

Фрида чуть повела плечом и неуверенно улыбнулась.

— Мерлин. Я… смешно. Я ведь знала, что увижу тебя. Вот только все оказалось не так, как я думала.

— А как? — Люциус, не отрывая от нее взгляда, словно боясь, что она исчезнет, переместился к окну и присел на подоконник. Фрида осталась стоять у камина. На его вопрос она рассмеялась. Смех оказался совсем не таким, каким он его помнил. Что-то из него исчезло.

— Знаешь, — Фрида посмотрела в окно поверх его плеча, — я миллион раз за эти годы собиралась написать тебе.

Она замолчала. После паузы Люциус спросил:

— Отчего же не написала?

— Потому что всегда появлялось очередное сообщение в прессе. Смерти… смерти…

Люциус дернулся что-то сказать, но она взмахом руки его становила.

— Твое имя не звучало, но… Ведь я видела все это изнутри. Алан, Фред, ты… Я… ненавидела то, что ты делаешь. Мерлин, как я ненавидела вас всех, когда приходила в клинику и видела людей, пострадавших от этого.

Ее негромкий голос проникал в самое сердце. Голос совести, голос, который молчал двенадцать лет. Люциус зажмурился, вслушиваясь в обличительные фразы. Она была права. И он это знал.

— Сколько бессмысленных смертей, сколько сломанных жизней. Все смешалось. Я так надеялась, что что-то случится, и все изменится. А потом это случилось. Помнишь? Летом. Этого вашего Лорда не стало. Но что это изменило? Теперь обезумело Министерство в попытках поймать, раскрыть, растоптать. Ты помнишь Сириуса Блэка?

Люциус на миг открыл глаза и отрывисто кивнул.

— Ведь он был невиновен. Он не мог быть виновен. Я знала этих людей. Они были... настоящими, понимаешь? А их просто сломали и уничтожили. И в день, когда они все погибли, мир праздновал. Это… это…

Фрида закрыла лицо руками, отвернувшись к стене. Люциус смотрел на до боли знакомую фигурку и понимал, что это и есть расплата. А он все время ждал, какую же форму примет плата за его жизнь. Вот она. Не в пренебрежении сына и отдалении жены, нет. В ненависти самого дорогого человека.

— Прости, — негромко произнес он и направился к двери.

Он не мог здесь оставаться. Не мог слышать слово «ненавижу» из ее уст. Жизнь не повернуть вспять. Им никогда не будет по семнадцать. И ничем невозможно перечеркнуть ошибки, совершенные за эти годы.

— Постой же, — в ее голосе послышались отчаянные нотки.

Люциус замер и обернулся.

— Не уходи, — не глядя на него, произнесла Фрида. — Я… я должна была это сказать. Но я не хочу, чтобы ты уходил. Я…

Люциус приблизился.

— Ты сказала, что ненавидишь. Я… я не могу это слышать. Я не хочу этого знать. Эти годы я… не знаю, верил, наверное, — он усмехнулся. — А вот сегодня верить стало не во что, и…

— Я ненавижу то, что ты делал. Но если бы я сказала, что ненавижу тебя, я бы соврала. Я ненавижу себя за то, что прощаю. За то, что каждый день стараюсь вернуть к жизни людей не ради них самих. Вернее, не только ради них. Но ради тебя. Ради Фреда. Я день за днем искупаю… потому что я так же виновата. Я…

— Фрида, не смей себя винить. Ты самый удивительный человек, который...

— Нет, я могла что-то сделать тогда... В самом начале. Но я предпочла просто сбежать и сделать вид, что ничего не происходит.

Она прижала ладонь к губам, отворачиваясь. Люциус осторожно сжал ее подрагивающие плечи.

— Мерлин, что же мы с собой сделали?

Она промолчала. Мужчина сделал шаг вперед и осторожно коснулся губами ее волос. Запах из прошлого, когда все было светло и легко. Люциус зажмурился, стараясь унестись туда, но мерное тиканье часов на камине возвращало в реальность.

— Что было бы в том письме? — глухо проговорил он.

Фрида негромко заговорила, теребя браслет часов:

— Думаю, там были бы одни вопросы. Чем ты живешь? О чем думаешь? С кем проводишь время? Такие маленькие бытовые мелочи, которые позволили бы дотянуться до тебя, понять, что ты живешь не только в моем воображении.

— Почему так долго? — Люциус посмотрел в потолок, потрясенный тем, что с ним происходит. — Почему столько лет ты пряталась?

— Потому что я не хотела этой встречи. Я боялась увидеть тебя, боялась снова… Знаешь, миллион раз я представляла себе встречу.

Она усмехнулась, он тоже.

— И как ты себе это представляла?

— Сначала это было совсем наивно. Я очень хорошо помню свою помолвку. Ты не пришел. Помнишь?

Он просто кивнул. Еще бы он не помнил.

— Когда я стояла у алтаря, я все время думала, что ты появишься и заберешь меня. Так смешно. Ведь понимала же, что не появишься, но все равно ждала.

Люциус зажмурился, закусив губу. Зачем волшебникам круцио?

— Потом ждала, что ты появишься в клинике. Ужас. Я почти хотела, чтобы что-то случилось… Чтобы появился благовидный предлог. Смешно. А потом я встретила тебя с сыном в книжной лавке.

— Когда? — Люциус замер. Она была рядом, а он не знал.

— Четыре года назад. И знаешь, я поняла, что не смогу. Сначала хотела тебя окликнуть. Ведь в этом нет ничего предосудительного. А потом…

Люциус прижался щекой к ее макушке. Как давно он не слышал искренних слов. Прямота Фриды просто сбивала с толку. В этом она совсем не изменилась. Она могла вот так просто и безыскусно рассказывать то, что чувствует. Почему же Люциус никогда так не мог? Почему скрывал даже от себя все эти годы?

— Я люблю тебя, — внезапно выдавил он.

В тишине слова прозвучали, как раскат грома. Фрида дернулась из его объятий, но он не выпустил.

— Я люблю тебя, — упрямо повторил он. — Да, я не такой, каким ты хотела меня видеть. Я сделал много ужасных вещей, но я люблю тебя. Так, как умею. Как никого никогда не полюблю и…

— Отпусти меня, — негромко попросила она.

Люциус послушно разжал руки. Фрида медленно обернулась. Он утонул в ее взгляде.

— Это жестоко, Люциус.

— Это всего лишь правда.

— Я не должна здесь находиться. Это неправильно. И ты не должен.

— Но мы оба здесь.

Она опустила голову.

Почему чертов здравый смысл не дает просто притянуть ее к себе и поцеловать? Наплевать на условности и снобизм, который принято называть светским поведением.

— Ведь ты пришла в эту комнату, зная, что я последую за тобой.

— Я надеялась, что у тебя больше здравого смысла, — Фрида подняла на него взгляд и рассмеялась.

Люциус тоже улыбнулся.

— Откуда, интересно, ему взяться?

Фрида коснулась его щеки. Люциус зажмурился и прижался к ее ладони.

— Давай уедем куда-нибудь, — прошептал он. — Просто соберемся и…

— Точно. Многолюдными семействами?

Он посмотрел ей в глаза.

— Да, прости. Я… не то говорю. Просто рядом с тобой как-то плохо соображается.

— Думаешь, рядом с тобой хорошо?

Снова улыбки, необъяснимые и искренние.

Люциус понял, что миллион лет не испытывал одновременно такого сумасшедшего счастья и такого разочарования от того, что наступит завтра, и все это покажется сном. Ведь он не может предложить ей роль любовницы. Всем этим холеным красавицам, с которыми он периодически встречался, — пожалуйста. Но только не ей.

Сколько условностей, сколько проблем. Но ведь есть сегодняшний день. Тепло ее руки и биение ее сердца.

Дверь распахнулась, заставив Фриду отскочить в сторону, а Люциуса негромко выругаться. Мальчишка лет пяти-шести с огненно-рыжей шевелюрой смерил Люциуса недовольным взглядом.

— Мам, ты куда пропала? — тоном избалованного ребенка протянул он.

Люциус ошарашенно оглянулся на Фриду. «Мам»?

— Милый, мы разговаривали с мистером Малфоем — отцом Драко. Ты ведь помнишь Драко? Мы с ним и с Блез ездили в прошлом году на водопады.

Да что же такое происходит? Драко знал об этом мальчишке, а сам Люциус нет?

Но больше поразило не это. Фрида изменилась за доли секунды. Сейчас она была матерью. Той матерью, какую никогда не видел Люциус в своей семье. Во взгляде — смесь гордости и нежности, а еще Люциус вдруг понял, что в мире Фриды его уже нет. Вот минуту назад был, а теперь нет. Теперь в ее мире только этот надутый мальчишка.

— Люциус, — она наконец-то решила объяснить и ему, — это Брэндон — мой сын.

Люциус просто кивнул. Ее сын. Мальчик, которого могло бы и не быть, если бы Люциус не был таким дураком много лет назад. Он вдруг почувствовал жгучую неприязнь к мальчишке. Этот ребенок занял чужое место. Вот сейчас он вмиг занял место Люциуса в сердце Фриды, а несколько лет назад занял место их детей, которые могли бы быть. И неважно, что виноват в этом сам Люциус. Сейчас он обвинял во всем ребенка.

Эгоистично? Да. Но ведь эгоисты — это недолюбленные дети. Дети, которым заменяли любовь дорогие игрушки и подарки в лучшем случае, и полная безучастность со стороны родителей — в худшем.

— Прости, мы пойдем, — Фрида быстро отвела взгляд и вышла за руку с сыном.

Люциус успел заметить вину, отразившуюся в ее глазах. Циник, прочно поселившийся в его душе, рассмеялся. Эта вина не перед ним за поспешный уход и растравленную душу. Эта вина перед сыном за проявленную слабость.

Люциус стоял посреди комнаты, глядя в пространство. Он еще чувствовал запах ее волос и прикосновение ее руки к щеке. Вот только ее уже не было. Сон. Миф. Глупость.

Дверь отворилась, и вошел Фред Забини. Он пересек комнату, опустился в мягкое кресло и закурил.

— У нее есть сын, — глядя перед собой, проговорил Люциус. — Почему я об этом не знал? Почему мой сын знал, а я нет?

Фред выпустил струйку дыма, проследил за ней взглядом и наконец произнес:

— Ты никогда о ней не спрашивал. А Драко познакомили с Брэндом в прошлом году. Он гостил у Блез. Фрида приехала и соблазнила детей поездкой на водопады. По-моему, они здорово провели время.

— Не сомневаюсь.

Люциус со вздохом сел в соседнее кресло.

— Черт, — негромко проговорил он.

— Извини, я должен был предупредить, что она приедет.

— Я не видел ее Мерлин знает сколько лет и…

— Люциус, у нее со здравым смыслом всегда были проблемы, поэтому прошу тебя: не причиняй ей боль. Слышишь?

Люциус Малфой поднялся из кресла и направился к выходу.

— Люциус!

Но он так и не ответил ничего Фреду Забини. Он никогда не давал обещаний, потому что знал, что все равно их нарушит.

Люциус Малфой спустился по ступеням и отворил дверцу экипажа с фамильным гербом. Нет. Ничего не закончилось.

Все только начинается.