— Что ты видишь в морозном узоре окна,
Если вьюга поет свой печальный сонет?
Если ночь бесконечна в обрывочных снах,
Если холодно...
— Я все равно вижу Свет.
— Что ты видишь в усталых чертах мудреца
С тенью прошлых ошибок и прожитых лет?
Словно Время само в ожидании конца
Здесь застыло...
— Я вижу сияющий Свет.
Ну а что ты увидишь в слезах нелюбви?
В злых словах и бессилии от ясного «нет»?
Если ярость вскипает и гаснет в крови?
— Все равно там, на дне, разливается Свет!
— Ну а вдруг Тьма укроет мной выбранный путь?
И на нем затеряется призрачный след,
И ты ясно поймешь — безопасней свернуть...
Что ты выберешь?
— Твой обжигающий Свет.
Жизнь почти всегда дает Шанс…
Гермиона смотрела на директора Хогвартса, боясь поверить в невозможное. Вдруг все еще можно исправить? Вдруг…
— Время можно повернуть вспять, — как заклинание выговорила девушка.
Дамблдор устало улыбнулся.
— Не всегда, Гермиона. Для того чтобы исправить конец этой истории, нужно было бы вернуться к ее началу. Присядь.
Гермиона послушно опустилась в указанное кресло, не отрывая взгляда от лица старого волшебника. Казалось, Альбус Дамблдор разом постарел на несколько десятков лет. Видимо, сегодняшний день не прошел для него даром. Гермиона вспомнила, что проекция — заклинание, отнимающее большую часть магических сил проецирующегося, а нередко и жизнь.
Директор тяжело опустился в свое кресло и погладил длинную бороду.
— Эта история слишком стара, чтобы изменить ее, просто повернув время вспять. Заклинание было наложено на Драко Малфоя в момент его рождения. Даже чуть раньше — в момент его появления в этом мире. Но задумано все это было гораздо раньше. Эта история началась с появления в Хогвартсе Томаса Риддла. Наверное… Или же еще раньше — с бунта Салазара Слизерина. Нет, Гермиона, каждое событие, в которое оказывается вовлечена магия, развивается по такой спирали, что учесть все нюансы невозможно. Вспомни лето. Я хотел уберечь Гарри, и что из этого вышло? Драко сейчас оказался на той башне. Возможно, не появись ты в его жизни, он и не задумался бы над своим выбором, принял бы Метку и стал верным человеком в том лагере, — директор вздохнул.
— Но вы же как раз хотели… — сипло выговорила Гермиона, чувствуя, что подбородок по-прежнему дрожит, — вы ведь хотели, чтобы он задумался и не стал сторонником Волдеморта. Разве нет?
— Хотел… Хотел, девочка. Только чем обернулось мое желание?
Гермионе вдруг впервые стало жаль директора Хогвартса. Она сама удивилась этому чувству, потому что великий волшебник, стоящий на пьедестале слишком высоком для простых земных чувств, вдруг показался безгранично усталым человеком, который мог бы быть ее дедушкой. Ответственность — это умение держать ответ перед своей совестью. Так он когда-то сказал?
— Вы… хотели, как лучше, — неловко проговорила Гермиона, понимая, что это слабое утешение, и осознавая, что человек, привыкший принимать на себя вину за всех волшебников, вышедших из этих стен, никогда не будет искать оправдания для своих действий.
Директор улыбнулся.
— Ты всегда стараешься видеть в людях лучшее, даже то, что они сами порой не видят… или же не желают видеть.
Гермиона опустила взгляд к своим ладоням. Вдруг показалось, что силы иссякли, и если сейчас понадобится встать и пойти куда-то, она просто не сможет. Нет. Не получится из нее героя, спасителя и… заботливого боевого товарища. В носу вновь защипало.
— Но как можно это исправить?
— Поговори с ним.
— С кем? — не поняла Гермиона.
— С Драко Малфоем.
Девушка сжала ворот свитера, открыла рот, судорожно вздохнула и снова закрыла, так ничего и не сказав. Поговорить? Вернуть этот разговор в музыкальной гостиной? Но что она может добавить к тому, что уже сказала. Разве что…
— Драко сейчас в лазарете.
Слова Дамблдора не сразу улеглись в сознании. А когда она все же уловила смысл, подскочила в кресле, как ужаленная.
— Он здесь? В Хогвартсе? Но как?
— Проекция позволяет осуществить направленный выброс энергии. Один. Его хватило на перенос Драко по пути, отмеченному портключом.
Гермиона почувствовала, как сердце пропустило удар и тут же заметалось в грудной клетке. Он здесь! Он жив! Но тогда…
— Но… тогда фигура на снегу… Это…
Дамблдор опустил взгляд, и Гермиона вдруг подумала, что Люциус Малфой учился в этих стенах и, наверное, был по-своему дорог директору, как каждый ученик, когда-то переступивший порог этого замка.
— Это… отец Драко?
Дамблдор медленно кивнул и негромко произнес:
— Изначально Драко должен был переправить себя и миссис Малфой при помощи портключа в Хогвартс. Думаю, если бы ему удалось, он переправил бы и Люциуса. Мне показалось, что что-то произошло между ними там. А потом все пошло так, как пошло. Нарцисса отправилась одна, а Драко сделал то, что сделал.
— Но почему он это сделал? — Гермиона вновь почувствовала холод в груди при воспоминании о его поступке.
— Наверное, он просто не поверил.
Директор замолчал.
— Кому? — не выдержала девушка. — Кому он не поверил?
— Мне.
— Я… не понимаю. Он знал о проекции?
— В определенном смысле. Он знал, что не будет там один.
— И он не поверил… — протянула Гермиона, а потом вскинула голову, озаренная внезапной догадкой. — Он знал, что вы сможете сделать что-то одно. И… знал, что вы выберете смерть Волдеморта. Он должен был исчезнуть с башни, чтобы вы могли не выбирать, или чтобы не знать, что вы выберете… Он поэтому? Из-за Волдеморта?
— Не знаю, Гермиона. Он и сам, по-моему, не до конца понял, из-за чего. Одно я знаю точно: он просто не верил. Отчасти поэтому я и решил удовлетворить твою просьбу, дав тебе заглянуть в Омут памяти и увидеть эту… историю. Теперь ты сможешь понять, что там произошло, потому что лучше один раз увидеть все своими глазами. Я бы не смог описать всю сложность поступков тех, кто находился на площадке.
— Не верил… — повторила Гермиона. — Вчера он не поверил мне, сегодня вам… Он… он просто разучился верить.
— Потому что мы не давали ему такой возможности, — откликнулся Дамблдор. — Профессор Снейп прав.
Гермиона обхватила себя за плечи.
— Я не знаю, что ему сказать. Я… говорила с ним утром, и он все равно оказался там, на башне.
— Он сделал это ради матери.
— Да, я… понимаю. Просто…
Гермиона вспомнила пустой, ничего не выражающий взгляд серых глаз; в нем не осталось ничего — ни злости, ни такого привычного раздражения. Только тусклая, обреченная пустота.
— Я… не знаю.
— Иногда лучше жалеть о совершенном поступке, чем о несовершенном. Да и правда — слишком тяжелая ноша, чтобы долго нести ее в одиночку.
— Я… попробую.
Девушка подняла взгляд и увидела, что Альбус Дамблдор устало откинулся на спинку кресла.
— Вам плохо? — обеспокоенно спросила она.
— Нет… Нет, девочка. Все в порядке.
— Позвать мадам Помфри? — Гермиона вскочила с кресла.
Директор поднял на нее взгляд и улыбнулся. Так привычно, словно ничего плохого не произошло. И Гермиона вдруг подумала, что его никто не в силах излечить. Даже самые лучшие колдомедики. Ведь это… он, почти всесильный. Почти…
— Хотите чаю? — негромко предложила девушка.
— С лимоном, — откликнулся директор.
Гермиона взмахнула волшебной палочкой, и перед Альбусом Дамблдором появился чайный сервиз. Светло-серый. Цвет неопределенности. Второй в ее жизни сервиз не на оценку. Директор поблагодарил, взял в руки кружку и сделал большой глоток.
— Я… пойду?
— Да, Гермиона, иди. Удачи тебе.
— И вам.
Директор Хогвартса перевел взгляд с закрывшейся двери на кружку с дымящимся напитком. Чай пах травами. Дамблдор привычно разложил в уме запах на компоненты.
Он ждал этого дня шестнадцать лет. Дня, когда начнется открытая война. Старый волшебник помешал чай серебряной ложечкой. Сегодня он использовал заклинание проекции второй раз в жизни и понял, что постарел. Пятьдесят лет назад он отделался легким головокружением и двумя ночами бессонницы. Сегодня же он… устал. Устал так, что, казалось, даже мысли возникали в сознании слишком медленно. И сегодня, в отличие от первой попытки, у него не было времени восстановиться. Началась большая игра. Игра, в которой он сделал свой первый ход — спас мальчика. Альбус снял очки и положил их на стол, прикрыв глаза. Магическая усталость несхожа с физической. Она словно открывает шлюзы, через которые вырывается все, что накопилось в тебе за эти годы. Из каждого закоулка сознания, из каждой клеточки тела. Менее сильные волшебники становились лишь телесной оболочкой. Альбусу же выброс энергии… помог. Словно вместе с магическим зарядом вырвался на миг весь его накопленный опыт, и он освободился от груза, определявшего его взгляды последние годы. Он слишком давно был ребенком и забыл, как может выглядеть мир, если не разлагать его на составляющие, не искать мотивов всем поступкам и не продумывать шаги на несколько ходов вперед. Озарение! Когда в темноте, накрывшей на миг, его проекционная оболочка различила узоры снежинок, таявших на лице Драко Малфоя. Озарение! Когда он не слышал стук собственного сердца, зато улавливал шепот вечности.
Как красив мир глазами ребенка! Как он ярок и точен. И как много исчезает из него с годами. Семнадцать — возраст, достаточный для принятия решений. Северус прав. Именно поэтому Альбус Дамблдор показал девочке Омут памяти, не желая влиять на ее решение. Пусть увидит сама, и сама определит, что для нее важно. Он знал, что в этот рождественский день решится все. И дети, вовлеченные в эту войну, раз и навсегда определятся, поделившись на тех и этих. А он впервые решил остаться в стороне. Потому что он сделал для этого все, что мог. И даже если Гарри вдруг решит отвернуться… Это будет его выбор и его шаг. Видит Мерлин, Альбус сделал все, что мог, и даже больше.
* * *
Драко Малфой довольно продолжительное время созерцал белый потолок лазарета. Наверное, нигде потолок не бывает таким белым, как в лечебных учреждениях. Неужели непонятно, что человеку и так несладко? Зачем его добивать этой проклятой белизной, безупречностью, казенностью?
Драко очнулся здесь. Последнее, что он помнил — отчаянный рывок Люциуса в его сторону, а потом все завертелось, и юноша погрузился в забытье.
Открыв глаза, он увидел этот самый потолок в лазарете Хогвартса и понял, что все позади. Однако облегчения не испытал. На душе было странно. Словно выкачали все, что в ней было до этого, и там осталась пустота. Он старался думать о том, что все теперь будет хорошо. Нарцисса здесь, сам Драко тоже. Люциус… Где Люциус, он не знал. И эта мысль крутилась в голове навязчивым вихрем. Драко ничего не мог с ней поделать. Он лежал на неудобной кровати и думал не о старинном заклятии, а о рывке Люциуса Малфоя.
Эмоций не было. Вообще никаких. Словно все их он пережил на той площадке, а теперь умер. Наверное, он очень устал. Самым лучшим сейчас было бы устроиться поудобнее и уснуть. Но сил уснуть тоже не было, поэтому юноша лежал в тишине и разглядывал белый потолок, стараясь понять, почему отец метнулся к нему? Зачем? Мозг был точно забит ватой, и правдоподобные ответы в голову не приходили. Впрочем, как и неправдоподобные. Даже природный сарказм молчал.
Отчаянно хотелось, чтобы кто-то отодвинул белую створку ширмы. Кто-то родной, самый нужный.
Ширма отодвинулась. Драко чуть улыбнулся: все-таки он волшебник.
— Ты проснулся? — голос Нарциссы был тихим и ласковым. Голос мамы.
Драко улыбнулся и похлопал ладонью по краю кровати. Собственная рука показалась ему тяжелой. Нарцисса опустилась рядом с сыном и коснулась прохладной ладонью его пылающего лба. В ее взгляде было столько нежности и света, что Драко вдруг подумал, что было бы с ней сейчас, если бы ему удалось… Он спасал ее? Глупец!
— Как ты? — прохрипел он.
— Тише. Отдыхай, — Нарцисса принялась ласково гладить его волосы. — Все хорошо. Я была у Снейпа, потом вернулся Дамблдор и сказал, что все закончилось. Мадам Помфри тебя осмотрела. У тебя нервное перенапряжение, тебе нужен сон и противопоказано волнение.
Нарцисса улыбнулась.
— Теперь все будет хорошо. Все закончилось, — негромко произнесла она.
Драко чувствовал тепло материнских рук и пытался понять, что известно Нарциссе. Известно ли ей, что…
— Мам, а что именно рассказал тебе Дамблдор?
— Ты не помнишь? — в голосе Нарциссы послышалось беспокойство.
— Нет. Я… помню. Просто не уверен, что знаю все до конца.
Нарцисса на миг отвела взгляд, а потом вновь посмотрела в глаза сына.
— Отдыхай, Драко. Не думай об этом.
— Как Дамблдору это удалось?
— Он использовал заклинание проекции и перенес тебя сюда.
Драко понял, что голова соображает плохо. Почему Дамблдор перенес его, а не уничтожил Волдеморта?
— Это все?
Нарцисса посмотрела на букетик цветов, стоявший в стакане на тумбочке.
— Я наколдовала тебе цветы. Полевые.
Драко бросил быстрый взгляд на букетик, чуть улыбнулся и вновь повернулся к матери.
— Спасибо. Но… что еще он сказал?
— Ты о Люциусе?
Драко почувствовал, как внутри что-то сжалось. Он понял две вещи: что Дамблдор не рассказал о его выходке, и что что-то случилось с отцом.
— Что там произошло?
Нарцисса погладила его руку, лежащую поверх одеяла.
— Дамблдор не рассказывал в подробностях. Он… был в плохом состоянии, когда вернулся — это заклинание не дается так просто.
Драко выжидающе смотрел на склонившую голову мать.
— Люциус… погиб, — она произнесла это еле слышно.
— Как? — так же тихо спросил Драко.
— Я… не знаю точно. Дамблдор сказал, что он пытался чем-то помешать Лорду и… погиб.
Драко откинулся на подушку и посмотрел в белый потолок. Сознательно или нет, но Дамблдор вновь настраивал в этой войне одних против других. Ведь Люциуса убил не Лорд. Или…
А потом до сознания дошло слово «погиб». Оно слилось с тем неосознанным «никогда». Погиб, это же… Это навсегда. Это значит… Драко почувствовал озноб. Он не мог представить отца… Люциуса Малфоя погибшим. Просто каменной плитой на фамильном кладбище и… все. Он почувствовал, как Нарцисса укрывает его одеялом до самых плеч, и услышал ее шепот:
— Поспи. Мы поговорим потом.
— Нет, я в порядке, — откликнулся Драко, переводя на нее взгляд.
Оба замолчали. Нарцисса сидела на краю кровати, ссутулившись и сцепив кисти рук. Ее взгляд был направлен то ли на букетик цветов, то ли в окно, которого Драко не видел. Сам Драко смотрел на ее руки: на тонкие бледные пальцы и фамильный перстень семьи Малфоев, семьи, которая так сократилась за этот год.
Ширма отодвинулась, и в проеме появилась хрупкая фигурка Томаса Уоррена, прятавшего руки за спину. Нарцисса резко обернулась. Драко не успел представить мальчика, как женщина произнесла:
— Входи, Том.
— Извините, — мальчик попятился. — Я… Мадам Помфри сказала, что Драко здесь, и я… Я… попозже.
— Входи, Том, — теперь уже произнес Драко, вяло удивившись про себя тому, что его мать и Уоррен знакомы.
Мальчик неуверенно вошел внутрь, переводя настороженный взгляд с Драко на Нарциссу.
— Я схожу к мадам Помфри, посоветуюсь насчет твоего ужина. Праздничного не получится — в главный зал тебя вряд ли отпустят.
— Да я бы и не пошел, — откликнулся Драко, вдруг испытав острое желание попросить ее остаться. Словно, если она выйдет…
Нарцисса быстро провела ладонью по щеке сына и встала с кровати. Драко проводил ее взглядом. Остаться не попросил, лишь улыбнулся в ответ на ее улыбку. Есть не хотелось, но расстраивать Нарциссу хотелось еще меньше.
Они остались вдвоем с Томом. Мальчик неловко переминался с ноги на ногу.
— Проходи. Садись, — Драко попытался улыбнуться. Сейчас он не был готов к разговорам, но Тома выпроваживать не хотел.
Том присел на стул, что-то по-прежнему пряча за спину. Что там у него, Драко спрашивать не стал.
— Как ты себя чувствуешь? — спросил мальчик.
— Спасибо. Хорошо.
— Спасибо за подарок, — Том улыбнулся.
Драко кивнул.
— Рад, что понравилось. Как отдыхается?
— Так, — Том пожал плечами. — Ты... прости, что я ворвался. Я хотел посоветоваться.
— Посоветоваться? — Драко хмыкнул. — Боюсь, я не очень компетентный советчик в чем бы то ни было.
Том выдавил подобие улыбки, словно что-то решая. Посмотрел на букетик цветов, потом на Драко.
— Я случайно услышал, что у тебя с отцом случилось несчастье, — смущенно проговорил Том.
Драко не стал спрашивать, откуда тот узнал, он просто молча кивнул.
— Сочувствую.
Драко снова кивнул. Кого другого он, вероятно, послал бы подальше, но Том — мальчик-сирота. Ему еще хуже.
— Драко, а можно вопрос?
— Валяй, — юноша выпрямился, поправив подушку за спиной.
— Ты когда-нибудь злился на своего отца?
Вопрос отозвался тупой болью в груди.
— Всегда, — откликнулся Драко.
— Всегда? Почему?
— Потому что… он никогда не относился ко мне… — Драко запнулся.
Эта тема не для обсуждения с посторонними. Это только его. Он глубоко вздохнул и продолжил:
— Он всегда все решал сам. Никогда не советовался. Да и вообще... Думаю, мы просто никогда не понимали друг друга. Не пытались понять.
Драко почувствовал, что начинает горячиться. Ему хотелось высказать все, накопившееся за эти годы. Волна детской обиды поднималась откуда-то из глубины души, грозя затопить с головой. Сердце колотилось, как сумасшедшее, а воздух лазарета казался раскаленным. Он вновь чувствовал себя ребенком. Ребенком, рожденным не от любви, а благодаря долгосрочному плану. Вспомнился холодный взгляд отца с постоянной тенью недовольства, преследовавший его семнадцать с половиной лет. В нем никогда не было одобрения, лишь упрек. Это был взгляд человека, никогда не замечавшего побед, но всегда видевшего поражения. Драко с усилием потер лицо, стараясь отогнать эту волну непрошеных воспоминаний. Не сейчас. Не сегодня. Он должен отдыхать. Он обещал Нарциссе.
— Извини, — подал голос Том. — Я не хотел тебя расстраивать.
— Все нормально. Ты здесь ни при чем. В общем, мы с отцом всегда были далеки друг от друга. Мягко говоря.
— Наверное, он все же любил тебя, — неуверенно произнес Том. — Отец ведь должен любить. Разве нет?
— Должен. Наверное, — отозвался Драко, разглядывая мелкий рисунок на одеяле.
— Можно последний вопрос? — чуть слышно произнес мальчик.
Драко кивнул, не поднимая головы.
— Если бы ты мог выбирать, ты бы вернул его?
Драко на миг задумался. Взгляд человека, никогда не выражавший одобрения, всегда лишь досаду и холодность. А потом в памяти всплыла башня и…
— Да, — уверенно произнес Драко. — Я… вернул бы… Если бы мог.
И с удивлением понял, что ни капли не лукавил, произнося это. Он вернул бы Люциуса. И, возможно, хоть раз высказал бы ему все, что думает. Не Темному Лорду, а ему. И услышал бы наконец объяснение. Циник, прочно обосновавшийся в его юной душе, расхохотался: «Он метнулся спасти не тебя — оружие Темного Лорда!». Но вдруг сильнее этих насмешек в душе прозвучал голос маленького мальчика: «Он — твой отец. И он пытался защитить сына. Тебя».
И Драко — недолюбленный ребенок — предпочел услышать мальчика.
Он поднял взгляд на Тома. Тот неуверенно улыбнулся, как-то неловко поерзал на стуле, а потом протянул юноше открытку, которую до этого старательно прятал за спиной. Рисование явно не относилось к талантам юного слизеринца, но Драко невольно улыбнулся. Уголок открытки был обтрепан: наверное, Том от волнения мял его, пока прятал. От ярких красок хотелось зажмуриться. Драко даже не рассмотрел, что это. Он просто протянул руку и искренне произнес:
— Спасибо.
— Не за что. Я… не очень умею рисовать, — смущенно шмыгнул носом мальчик.
— Ну, это поправимо. Так насчет чего ты хотел посоветоваться?
Драко пристроил пеструю открытку к букетику Нарциссы.
— А я уже! — бодро откликнулся мальчик.
— Уже? — прищурился Драко. — В процессе вот этой непонятной беседы?
— Ага, — мальчик кивнул.
— Ну ладно. Хорошо, если так.
— Я потом расскажу тебе. Ты пока… отдыхай.
Том ушел, а Драко устроился поудобнее и стал размышлять. Лорд жив. Отец погиб. От этой мысли стало тоскливо. Драко не знал, чем помог этот разговор Тому, но ему самому стало… пусто и неуютно. Словно он что-то не успел. Не спросил. Не понял.
Итак, на нем заклятие. Древняя магия... Нужно непременно найти об этом всю информацию, которая только существует. Наверняка в имении был экземпляр. Только где искать? Нарцисса должна знать. Или же, если в имении нет… Мысль о Марисе отозвалась тупой болью. Уж она бы не стала увиливать от ответа. Знать бы обо всем этом раньше, когда можно было нагрянуть в поместье Делоре и задать прямой вопрос. Драко привычно коснулся рукой груди, отыскивая дракончика, и не нашел. Ладонь метнулась под пижаму, и только тут он вспомнил, что сам снял медальон. И эта, казалось бы, мелочь едва не заставила разреветься впервые за столько лет. Драко сжал кулак так, что хрустнули суставы. Ему стало холодно. Словно стылый ветер проник сквозь каменные стены прямо в душу, и теплое одеяло уже не могло согреть. Это же не плед в рыжих котятах. Юноша вздохнул и зажмурился. Он не должен думать о Грейнджер. Не сейчас. У него хватает других проблем. Ему нужно позаботиться о Нарциссе. В Хогвартсе она в безопасности, но надолго ли это? Зимние каникулы начались. Не сегодня-завтра придется возвращаться в имение, думать о новой защите, решать, что делать дальше. И решать — ему. Только сейчас Драко осознал, что все эти годы Люциус худо-бедно сохранял благополучие семьи. Да, за это приходилось платить свободой выбора, но они жили в достатке и в относительном мире. До того, как Люциус попал в Азкабан, самое плохое, что перепадало их семье, — шепоток за спиной, который, впрочем, быстро смолкал, стоило сделать пару крупных пожертвований. Чего это стоило самому главе рода, Драко не задумывался. А вот теперь придется. Без совета… без поддержки…
Юноша посмотрел в потолок. Спустя пару минут услышал легкие шаги и почему-то сразу определил, что это Снейп. Его пружинящая походка. Драко повернул голову в сторону раздвижной створки, ожидая посетителя.
Северус Снейп осторожно отодвинул ширму и, увидев, что Драко не спит, вошел внутрь, оставив зазор.
— Как ты себя чувствуешь? — голос профессора был резок.
— Спасибо. Хорошо.
Снейп сел на стул для посетителей и сцепил руки в замок.
Драко почти физически ощущал волны раздражения, исходящие от зельевара. И отчетливо осознавал, что сам является причиной этого раздражения. Однако Снейп молчал, поэтому Драко заговорил первым, справедливо рассудив, что спасать, а потом казнить его вряд ли будут.
— Как профессор Дамблдор?
— Вашими молитвами, мистер Малфой!
Драко невольно поежился от холодного тона. Посмотрел на свою руку, теребящую одеяло, и спросил:
— Почему?
— Что «почему»?
— Почему вы злитесь?
— Ты не догадываешься?
Драко опустил голову еще ниже.
— Ты — мальчишка! — в сердцах выдохнул Снейп, и Драко почувствовал, как кровь приливает к щекам. Это же он слышал от отца несколько месяцев назад.
— Неужели так сложно было хоть на миг включить мозги, а уже потом вытворять черт-те что?
— Я… я не вытворял.
— А кто же вытворял, позволь полюбопытствовать?
— Я думал…
— Ты не думал, Драко! Думающий человек никогда так не поступит.
Драко вскинул голову.
— Я хотел, как лучше, — отчеканил он.
Юношу раздражало, что Снейп отчитывает его, как сопливого мальчишку. Он ему не отец, в конце концов. Он…
— Лучше кому? — негромко спросил зельевар, глядя в глаза своего старосты.
Драко помотал головой, признавая поражение. Снейп прав. Кому сегодня было бы лучше? Нарциссе? Снейпу? Кому?
— Я… не знаю, — наконец выговорил он.
— То, что ты сделал, Драко, это…
— Я понял, профессор.
— Ничего ты не понял. Ни-че-го, — Северус Снейп посмотрел в потолок. — Твоя мать готова была пожертвовать собой. Знаешь, почему?
Драко молчал, не поднимая головы.
— Потому что ты — самое дорогое и важное, что у нее осталось в жизни. И ты вот так вытер ноги об этот поступок.
Юноша на миг сжал переносицу, а потом резко вскинул голову.
— Да как же вы не понимаете! — яростно прошептал Драко, сжимая кулаки. — Это же заклинание. Это… Меня хотели использовать. Просто использовать. И захотят снова. Я был рожден для этого. Я — лишь оружие! Я — ничто! Понимаете? — он сорвался на крик.
Звенящий мальчишеский голос эхом отразился от каменных стен и потерялся в высоких сводах. Северус Снейп молча переждал вспышку ярости, а потом тихо произнес:
— Ты — человек, Драко. Думающий. Волевой. И то, кем ты станешь, зависит только от тебя. Ты получил бонус этим заклинанием и право использовать полученное так, как сочтешь нужным.
— Мне не давали этого права, — Драко сжал переносицу.
— Так возьми его сам, — спокойно ответил зельевар. — Все в твоих руках.
— Вы действительно в это верите? — горько усмехнулся Драко. — Я не знаю об этой силе ничего, а Лорд знает все. И… как с этим дальше?
— Разумеется, я верю в то, что сказал, — мужчина впервые улыбнулся. — Лорд узнал об этом заклинании из древних книг. И поверь, его экземпляр не был единственным. А теперь подумай сам кто из вас в выигрыше? Ты, со своей сегодняшней осведомленностью и знаниями, которые еще приобретешь, или Лорд с его сорвавшимися планами?
Драко потер лоб. В словах Снейпа была логика.
— И вообще, — продолжил мужчина, — жизнь удивительная штука. И порой она подбрасывает такие сюрпризы, что начинаешь всерьез верить в чудо.
— В магию?
— Нет, Драко. В чудо.
— И это говорите вы?
— Да.
Драко смотрел на мужчину, точно видел впервые. На лбу профессора пролегла напряженная складка. Мужчина выглядел бледным и усталым, но где-то в глубине карих глаз светилось что-то новое. Точно что-то изменилось за этот странный день, длинною в целую жизнь. Что-то произошло с ними всеми. Драко вдруг подумал, что утро в музыкальной гостиной, когда он касался пальцами старых клавиш, было нереально давно. Словно в прошлой жизни. В жизни, в которой он еще мог испытывать страх перед неизвестностью и обжигающую боль от ее слез. Драко вздохнул. Неизвестность сменилась мокрым снегом, пронизывающим ветром и… кучей информации, с которой теперь придется как-то жить. А она? Она осталась в том, ушедшем дне. Драко прислушался к себе. Кроме пустоты — ничего. Словно какая-то часть его самого тоже осталась в прошлой жизни. И той части, наверное, было хорошо. Ведь она могла что-то чувствовать, во что-то верить. И ей не нужно было осмысливать все заново.
— А что произошло после моего… Ну… потом…
Черты Снейпа заострились, голос прозвучал еле слышно.
— Дамблдор вернулся с тобой, — профессор отвел взгляд.
— А... Люциус?
Снейп некоторое время смотрел на пестрый букет.
— Он разбился, Драко.
Юноша почувствовал, что во рту пересохло, и он с трудом произнес:
— Как?
— Что значит «как»?
— Почему? Почему он разбился?
— Потому что высота башни…
— Я прекрасно знаю высоту всех башен своего поместья, — резко оборвал Драко. — Почему он не трансгрессировал? Ведь это… возможно.
— Может, у него было мало времени? — по-прежнему глядя в сторону, предположил Снейп.
— Высота башни… — монотонно начал Драко
Снейп невесело усмехнулся:
— А может, он был занят?
— В смысле?
— Что ты помнишь, Драко?
Юноша потер начинающий ныть висок и на миг зажмурился. Он помнил холод. Помнил вкус талого снега на дрожащих губах. Помнил, как неприятно липли волосы к лицу. Помнил скользкий камень парапета под ладонями. А еще — взгляд отца. Казалось, он видел его только миг, но время словно замерло. Это был взгляд совсем незнакомого человека. Чужого. Хотя нет, как раз не чужого.
— Я… помню, как оттолкнулся, и движение… отца, — наконец выдохнул он.
— Никто не ожидал такого поворота, — негромко заговорил Снейп. — Даже Лорд не сразу сообразил, что происходит. Все были слишком заняты тобой, но Люциус успел сориентироваться. И те несколько секунд, которые он выиграл, спасли тебе жизнь, Драко. Он задержал твое падение, и это позволило действовать Дамблдору.
— И… сам не успел трансгрессировать… — в голосе Драко не было недоверия, были усталость и отголоски шока. — Почему?
Северус Снейп некоторое время молчал, рассматривая склоненную голову своего старосты. Всего лишь ребенок. Мальчик, которому пришлось пережить слишком много.
— Он твой отец, Драко.
— Нет. Вы не понимаете. Он никогда… Он раньше…
— Значит, жизнь дала ему шанс.
— Шанс умереть?
— Шанс жить, Драко. В памяти, в сердце.
Драко закусил губу, вычерчивая узоры на одеяле.
— Лорд умеет читать мысли, почему он не отреагировал на мой… жест?
— Во-первых, мысли не книга. Их нельзя читать. К тому же, с тобой все сложнее. Думаю, ответ мы найдем все в той же книге, когда ты будешь в состоянии.
— Я в состоянии.
— Поверь, в этой ситуации мне со стороны виднее.
Драко вздохнул, признавая поражение.
— Впрочем, — продолжил Снейп, — ответ может быть гораздо проще. Импульсивные желания почти невозможно почувствовать заранее.
Драко вновь опустил голову. Снейп снова тонко намекнул на то, что он — импульсивный придурок.
— Скажите, а почему Дамблдор спас меня? — сменил тему юноша. — Ведь он мог сделать что-то одно, как я понимаю. Почему он не убил Волдеморта? Побоялся, что не хватит сил?
Северус Снейп вздохнул. Он и сам хотел бы знать ответ на этот вопрос. Человек, участвующий в войне, должен уметь пожертвовать одной фигурой для победы в партии. По всем законам логики Дамблдор должен был хотя бы попытаться убить Волдеморта. Или же он заранее понимал, что сил в состоянии проекции не хватит? А может, он, за отведенное ему время, просчитал все ходы и понял, что решающую партию можно отсрочить, а пока сделать ставку на новую фигуру? Привязать к себе спасением жизни, показать, кто есть кто. На пороге отчаяния люди раскрываются с самых неожиданных сторон. Северус не знал, почему Альбус Дамблдор поступил именно так. И чем больше он думал, тем больше вариантов предлагал его богатый жизненный опыт. И только сейчас, глядя на взъерошенного мальчика в больничной пижаме, он вдруг подумал о варианте, который не пришел в голову до этого. Просто спасти жизнь. Юную. Яркую. Не ради славы или отложенной победы, а ради вот этой усталой улыбки и настороженного взгляда из-под светлой челки. Ведь даже самые великие люди — это просто люди.
— Тебе лучше спросить это у него самого. А пока отдыхай. Я зайду позже.
Северус встал, положил что-то на тумбочку и улыбнулся своему старосте. Протянул руку, на миг замешкался, но все же потрепал жесткой ладонью по светлым волосам.
— Отдыхай.
Он сделал все, что мог: убедился в том, что с Драко все в порядке, и тот не намерен повторить свой нелепый поступок. А еще… Северус не признавался в этом даже самому себе, но он был просто рад видеть мальчика. Рад оттого, что в его кабинете пьет чай Нарцисса, и ее дорогая мантия висит на его вешалке. Впервые Северус был спокоен, потому что все близкие ему люди собрались под этой крышей. Увидев воспоминания Дамблдора о произошедшем в поместье Малфоев, он отчетливо понял, что не знал бы, как жить дальше, если бы лишился хотя бы одного из них. Лили, Властимила, Мариса… Они уходили одна за другой, а он оставался. Раньше душными ночами Северус не мог понять, зачем? Зачем он топчет землю, а они уходят? А вот теперь вдруг понял. Он остался затем, чтобы защитить. Запутавшегося Драко, отчаявшуюся Нарциссу и… Тома — маленького мальчика, который еще не видел самого главного в этом огромном мире. И Северусу предстояло показать это Тому и увидеть самому.
Уже отодвинув ширму, мужчина обернулся:
— Драко, когда в следующий раз захочешь сделать глупость, подумай о том, что даже Поттер, которым в этой войне играют все, кому не лень, никогда не шагал с Астрономической башни. А поводов у него было не меньше. Даже больше.
Северус ушел, а Драко все смотрел на опустевший стул, и негромкий голос звучал в ушах. Значит, Поттер просто сильнее. Наверное. Драко нахмурился и протянул руку к тумбочке. Пальцы коснулись серебряной цепочки, оставленной Снейпом. Драко на миг сжал медальон в кулаке, а потом быстро надел его. Цепочка привычно скользнула по шее, а медальон тут же стал нагреваться, распространяя тепло и призрачное ощущение спокойствия. Драко прижал ладонь к груди, чувствуя тепло. Он больше никогда его не снимет.
— Спасибо, — прошептал он.
Маленькому оскаленному дракончику, хранившему его столько лет, Марисе, некогда создавшей его, Нарциссе, готовой отдать жизнь за сына и… Люциусу, от которого подобного можно было ожидать меньше всего.
Драко знал, что каждый их них непременно услышит его негромкое «спасибо».
* * *
Гермиона выбежала из кабинета Дамблдора с единственным желанием — увидеть мальчишку, которого потеряла на скользкой площадке башни старого замка. Увидеть его, прикоснуться. Может быть, сказать то, что должна была сказать давно. Надрыв, возникший в душе после увиденного, слегка ослаб. Она уже не плакала, хотя сердце по-прежнему колотилось, как сумасшедшее. В последнем коридоре девушка сбавила шаг, потом и вовсе остановилась. Вспомнила утро, которое казалось теперь нереально далеким, музыкальную гостиную, негромкие звуки рояля, тревожные, пронзительные... И пустой взгляд серых глаз. Когда он решил сделать то, что сделал? В те минуты, когда она обнимала его напряженные плечи, или потом, стоя под мокрым снегом на скользкой каменной площадке?
Гермиона вдруг поняла, что совсем не знает этого человека. За последние несколько месяцев ей удалось увидеть в нем больше, чем за все прошедшие годы, но при этом она словно посмотрела в замочную скважину. И ей вдруг захотелось распахнуть тяжелую дверь в его душу. Она не была уверена, что сумеет справиться со всем, что может увидеть там. Но... ведь это он. Непохожий ни на кого другого. Непонятный... Сломавшийся… Родной…
Ей вдруг стало страшно, так страшно, что перехватило дыхание. Она только сейчас осознала, что могло произойти. Он мог погибнуть. Гермиона вновь направилась к лазарету. Мог погибнуть. А вместо этого потерял отца.
Мадам Помфри удивилась ее визиту и шепотом рассказала о том, что мистер Малфой пережил тяжелое нервное потрясение, и его нельзя беспокоить — он спит.
— Можно мне его увидеть?
— Мисс Грейнджер, вы же понимаете, что…
— Я тихо. Он даже не заметит. Ведь вы сами сказали, что он спит.
— Ну хорошо, — сжалилась мадам Помфри. — Кому другому я бы отказала, но вы ведь понимаете серьезность последствий несоблюдения режима.
— Да, конечно, — поспешила заверить девушка.
В лазарете было прохладно. Видимо, не так давно здесь проветривали. Гермиона вдруг подумала: сколько душевных сил нужно иметь, чтобы работать в таких местах. В сосредоточии безнадежности и безысходности. Почему-то ей не пришло в голову, что именно здесь вера бывает самой искренней, а надежда — самой отчаянной.
За ширмой было тихо. Девушка подождала, пока немножко успокоится стук сердца, поняла, что стоять так можно вечность, а спокойствие не придет, и отодвинула створку.
На больничной кровати в нелепой пижаме спал Драко Малфой. Светлые прядки спадали на лоб, делая его таким трогательным, что хотелось непременно их убрать, прошептать что-то ласковое и нежное-нежное. Что-то настоящее. Чтобы ему стало тепло, и перестала наконец так пульсировать жилка на шее. Наверное, ему снился кошмар. Может быть, башня, усыпанная снегом. Гермиона проглотила комок в горле. Он выглядел настолько беззащитным, что она не могла поверить в того Драко, который стоял на площадке. Глупый. Что же он едва не натворил!
Девушка присела у кровати на корточки, вглядываясь в знакомые черты. Даже сейчас, когда он спал, напряжение его не покидало. Он был словно сгусток энергии. Как в заклинании проекции. Чуть тронь — все выплеснется. Вот только в какую сторону?
Девушка протянула руку и осторожно коснулась его волос, убирая их со лба. Он чуть шевельнулся, но не проснулся. Гермиона затаила дыхание. Его кожа была горячей.
Ей хотелось сидеть так вечно, гладить его лицо и знать, что все образуется. А еще… здесь было спокойно. В этих холодных стенах, под этим белым больничным потолком.
Гермиона устало вздохнула. Драко вновь пошевелился и чуть улыбнулся, не открывая глаз.
— Что нового в мире? — прошептал он.
Гермиона от неожиданности дернулась, но ответила так же тихо:
— Все спокойно.
Он резко открыл глаза, и их взгляды встретились. По его потрясению было понятно, что он обращался не к ней. Гермиона убрала руку и встала.
Драко тоже отодвинулся подальше и попытался сесть.
— Я помогу, — предложила девушка, бросаясь к нему.
— Не нужно, — он снова дернулся.
Гермиона замерла на полпути, опустила руки и посмотрела в пол. Юноша бросил на нее быстрый взгляд и сел, подложив подушку под спину.
— Ты давно здесь? — нарушил он молчание.
— Я? Нет. Пару минут.
Почему же здесь так нестерпимо жарко? Даже в горле пересохло, и слова даются с трудом.
— Почему ты меня не разбудила? — голос резок, словно она нежеланная гостья. Впрочем, наверняка так и есть.
— Я… обещала мадам Помфри и…
— Ах да! Ты же всегда исполняешь обещания, данные старшим.
Гермиона закусила губу и пропустила его фразу мимо ушей. Она видела, что он злится, и не понимала почему. Она же не виновата. Она же… Вспомнила свои мысли там, в Омуте памяти. Она ведь винила себя за эту башню, за то, что не остановила, не уберегла. И он, наверное, думает так же.
— Как ты? — сглотнув, спросила Гермиона.
— Чудненько.
— Ты не выпил зелье, — она кивнула в сторону кубка, стоящего рядом с пестрым букетом и яркой открыткой.
От кого цветы и открытка не хотелось даже думать. Кто-то был здесь до нее, и чьи-то подарки он заботливо выстроил у своей кровати.
— Ты пришла попрактиковаться в колдомедицине?
— Я пришла к тебе, — отчеканила Гермиона, вскинув голову.
— Зачем? — он смотрел в сторону, задавая вопрос.
— Увидеть.
— Увидела. Удачи.
— Драко… Я…
— Слушай, мне нужно отдыхать, и…
— Я знаю. Я просто хотела тебя увидеть и убедиться, что с тобой все в порядке.
Юноша медленно повернулся, и Гермиона едва не отшатнулась. В серых глазах были лишь боль и упрямство.
— Я в порядке. Так что можешь спокойно отправляться на праздничный ужин.
Голос ровный, словно он не человек.
Гермиона вдруг подумала, что, возможно, ему это не нужно, а она просто хватается за призрачные иллюзии. Может быть, никакой любви нет вовсе, и мы сами ее придумываем? Причем исключительно для самих себя.
Драко смотрел на бледное девичье лицо и мечтал, чтобы она ушла. Ушла и не возвращалась, потому что без нее было легче. Сердце не колотилось в горле. И не нужно было тратить силы на то, чтобы голос звучал ровно. Утром он едва не сломался, едва не… поверил. Нет, не так. Он готов был шагнуть к ней, даже не веря. Словно за подаянием. Снейп прав. Он — слабак. Гораздо слабее чертова Поттера. Тому хватило сил разбирать себя на части, находясь рядом с ней столько лет. Бросать пламенные взоры, довольствоваться дружескими поцелуями и объятиями... А Драко — не Поттер. Он… он готов сломаться. И Драко ненавидел себя за это. Снова выматывать душу, снова копаться в себе. Лучше бы она ушла.
Но была еще одна причина. Гордость готова была считать ее основной. Сегодняшний день показал, что все еще только начинается. И то, что он сейчас в безопасности, это не победа — лишь отсрочка. Все же хоть чем-то Драко походил на Поттера. Он тоже считал, что не имеет никакого права втягивать в это ее — Девочку-Солнечный-Свет.
— Драко, я хочу… хочу тебе помочь.
Однажды она просто обняла, подула на лоб, и кошмар прошел, растворился. Драко почувствовал, что еще миг, и вся его стойкость рассыплется прахом. У него уже совсем не осталось сил противостоять этому напряженному взгляду.
— Я хочу, чтобы ты ушла.
Он отвел взгляд, чтобы не видеть, как она закусила губу, и на ее щеках начали проступать пятна, словно она вот-вот заплачет.
— Драко…
— В этом проходном дворе можно побыть одному? Я сегодня здесь уже принял половину Хогвартса…
Ширма отодвинулась, заставив его замереть на полуслове. Гермиона резко обернулась и тут же смутилась. В открывшемся проеме стояла мать Драко. Девушка сглотнула и пробормотала:
— Здравствуйте.
— Здравствуйте, — откликнулась Нарцисса, выжидающе глядя на девушку.
Гермиона почувствовал себя лишней. Объяснить свое присутствие чем-то вразумительным она не могла.
— Драко, — обернулась Нарцисса к сыну, так и не дождавшись развязки, — ты не представишь свою гостью?
— Она уже уходит, — глядя в пол, произнес юноша.
— Но, пока она здесь, у тебя есть возможность это сделать.
— Я уже ухожу, — откликнулась Гермиона. — Извините.
— Раз мой сын предпочитает выставить меня, как мать, в плохом свете, придется самой исправлять ситуацию. Нарцисса Малфой.
— Это моя мать, — неохотно откликнулся Драко со своего места. — А это Гермиона Грейнджер — подруга Гарри Поттера.
Уж лучше бы молчал. Девушка бросила на него быстрый взгляд и слегка сжала протянутую руку Нарциссы.
— Очень приятно, — произнесла она.
— Взаимно, — откликнулась женщина.
Если та и была удивлена присутствием Гермионы, вида не показала.
— Мне пора, извините. Была рада знакомству. У вас… чудесный сын.
Гермиона услышала, как Драко фыркнул.
— Спасибо, — дежурно улыбнулась миссис Малфой.
— Выздоравливай, — Гермиона бросила взгляд на юношу, но он по-прежнему изучал одеяло, и она не дождалась даже «спасибо».
— И что это было? — спросила Нарцисса сына, выждав несколько мгновений после того, как за Гермионой задвинулась ширма.
— Ничего, — хмуро откликнулся Драко, по-прежнему не поднимая взгляда.
— Драко, кто эта девушка?
— Я же сказал, подруга Поттера.
— И что она делала здесь, позволь спросить?
— Практику по колдомедицине проходила, — проворчал Драко.
— Студентам доверяют такие сложные случаи?
— Она невероятно талантлива, — язвительно откликнулся юноша.
— Мне показалось, она была расстроена.
— Мама, мне плевать, какая она была! — Драко откинулся на подушки. — Может, у них там…
— Впрочем, неудивительно, — словно не слыша его слов, продолжила женщина. — С такими-то манерами… Мне стыдно за тебя.
— Что? За меня? А мне за всех за них стыдно. Не лазарет, а проходной двор! — невпопад закончил Драко, раздраженно откидываясь на подушку.
Нарцисса несколько секунд смотрела на сына, а потом едва заметно улыбнулась. Она слишком хорошо поняла значение этой вспышки.
* * *
Блез Забини сидела на кровати в своей комнате. Пожалуй, это Рождество можно было назвать самым паршивым за всю ее жизнь. Еще никогда ей не было так… пусто. Она вернулась домой. Туда, где любят, где она — центр маленького мирка. Блез любила свой дом. Здесь она всегда чувствовала себя защищенной и, самое главное, нужной. Но сейчас…
Пэнси вызвалась ехать с ней, чтобы потом отправиться из имения Забини домой камином. Блез была благодарна подруге за то, что та была с ней в эти минуты. Хотя, глядя на то, как Пэнси Паркинсон задумчиво смотрит в затянутое морозным узором окно кареты Малфоев, Блез не могла отделаться от мысли, что Пэнси не хочет ехать домой и всеми силами оттягивает момент, когда придется знакомиться с будущим мужем. Блез вздохнула. Ей еще предстояло подобное знакомство, потому что планы, выстроенные много лет назад, еще когда они с Драко были детьми, разрушились в этот морозный рождественский день.
Блез боялась, что дома буду ждать гости и… насмешки, липкие взгляды, шепот. Но экипажей у поместья не было, а тяжелую дубовую дверь распахнул отец. Он крепко ее обнял, отчего капюшон свалился с головы Блез, и снег, не прекращавшийся все утро, обжег лицо и шею. Отец ничего ей не сказал, просто с силой прижал к себе и произнес, обращаясь к Пэнси:
— Рад тебя видеть. Давно ты у нас не была.
В холле ждала мама, которая тоже обняла и расцеловала, стоило отцу выпустить дочь из объятий. И через десять минут после прибытия они уже сидели в маленькой столовой и завтракали. Пэнси приняла приглашение позавтракать у них, тем самым еще больше подтверждая догадку Блез, а Фред отправил весть в дом Паркинсонов о местонахождении их дочери. Отец Пэнси передал Блез и Алин привет и просьбу для дочери — после завтрака прибыть домой. Пэнси улыбнулась и кивнула в ответ на эти слова, но Блез заметила, как нервно сжали салфетку пальцы подруги.
За завтраком говорили о чем угодно, кроме случившегося. Мама Блез рассказывала о выставке, на которую они планировали пойти, агитировала Пэнси составить компанию. Пэнси с энтузиазмом соглашалась. Она вообще в течение завтрака согласилась на такую массу мероприятий, что ей впору было вовсе не покидать дом Забини. Алин удивления не выказывала, только смотрела на обеих девушек с грустной улыбкой. Так, как умеет смотреть только мама, переживающая за свое чадо.
Завтрак закончился, и Пэнси стала прощаться. Сначала несколько минут о чем-то беседовала с отцом Блез. Лица при этом у обоих были серьезными. Затем она широко улыбнулась миссис Забини и еще раз пообещала составить компанию в походе на две выставки и в оперу, а потом быстро обняла подругу, и тут Блез не выдержала. Сжала плечи Пэнси и прошептала:
— Все будет хорошо. Слышишь?
Пэнси взглянула как-то затравленно и попыталась бодро улыбнуться, однако улыбка получилась жалкой.
— Если что, приезжай в любое время.
— Спасибо. Твой отец сказал то же самое. Мне показалось, он что-то знает.
— Если хочешь, я попытаюсь выяснить.
— Не стоит, — невесело усмехнулась Пэнси. — Мне почему-то кажется, что я выясню все сама. Причем в самое ближайшее время. Если что-то узнаешь о Драко, сообщишь?
Блез отрывисто кивнула.
— Ты тоже, ладно?
— Конечно.
Пэнси направилась к камину, а Блез осталась смотреть, как подруга исчезает в ярком свечении. Потом она почувствовала на своем плече руку матери. Блез прислонилась к Алин и проговорила:
— Я пойду отдохну?
— Конечно, доченька. Если что-то понадобится…
— Хорошо. Я помню.
Блез быстро чмокнула мать в щеку и направилась к боковой лестнице.
— Я попрошу Брэнда тебя не будить, — донеслось вслед.
— Брэнд здесь?
— Да. Спит у себя. Алан опять в отъезде — так что Брэндон на Рождество с нами.
Блез тут же вспомнила о своем намерении поговорить с отцом о заклинании, которому подвергся Брэнд. Огляделась по сторонам и поняла, что Фреда нет.
— Мам, а отец…
— Он хотел быстрее закончить с делами, чтобы на праздничном ужине быть с нами.
— Передай ему, пожалуйста, что мне нужно с ним поговорить.
— Хорошо, милая.
А потом были бесцельное расхаживание по комнате среди знакомых с детства вещей и мысли… мысли. Вчерашняя злость прошла. Утром наступило озарение. Блез не могла понять, что именно изменилось, но на Драко она больше не злилась. Она злилась на гриффиндорку, злилась на ситуацию, на себя отчасти. Потому что упустила момент, когда он перестал интересоваться ею. Попыталась вспомнить, когда же это произошло, но не добилась ничего, кроме головной боли. Она не могла понять, когда же он стал витать где-то и, главное, почему… Блез устало присела на кровать. Она не понимала, в чем оказалась неправа. Почему перестала быть интересной человеку, которого любила всю свою жизнь? А может… она выдумала его интерес? Может, его вовсе не было. Блез закусила губу и посмотрела на колдографию, стоявшую на комоде. На ней был... Кто же еще мог на ней быть? Конечно, Драко Малфой. Блез любила эту колдографию, потому что Драко на ней был необычным. Ветер трепал ворот его рубашки и светлые волосы, придавая мальчишке на снимке озорной вид. Это фото сделала Мариса Делоре почти три года назад. Драко смеялся, и таким Блез видела его считанные разы. Над чем он тогда смеялся, Блез не знала. Она в тот момент стояла на террасе, а Драко находился в саду у беседки. Он и… Пэнси. Оба хохотали над чем-то, ведомым только им. Блез тогда так и не узнала причины. А потом она попросила у Марисы этот снимок. И еще за компанию — колдографию Пэнси, сделанную тогда же. Впрочем, второй снимок она быстро спрятала в альбом и почти никогда на него не смотрела. Почему-то счастливый смех Пэнси в тот день… раздражал. Блез понимала, что это банальная ревность, но ничего не могла с собой поделать.
А может, и не было ничего? Может быть, Блез все выдумала? Его выдумала?
Девушка встала с кровати и подошла к комоду. Несколько секунд смотрела на колдографию, а потом перевернула ее изображением вниз.
Дверь тихонько скрипнула, и в комнату заглянула Алин.
— Ты не спишь?
— Нет. Не могу.
— Можно?
— Конечно.
Алин присела на кровать и посмотрела на дочь снизу вверх.
— Переживаешь?
— Да, немного. А еще мне... стыдно.
— Почему?
Блез тяжело вздохнула.
— Представляешь, сколько сплетен теперь возникнет?
— Сплетни — это не самое страшное.
— Да уж.
— К тому же у нас вполне благовидный предлог: болезнь Драко.
— Вы сообщили о его болезни?
— Да. Так решили Фред с Люциусом.
— Они хотели выиграть время?
— Не знаю, милая. Хотя… может, Драко и одумается.
— Он отправил отцу письмо.
— Да. Фред сказал.
— Что в нем?
— Я не читала, но твой отец, кажется, впервые отнесся всерьез к этому мальчику. Сказал, что Драко пошел явно не в Люциуса. Он хочет защитить тебя, Блез. И, признаться, я рада, что помолвка сегодня не состоится.
— Мама! — во взгляде Блез полыхнула обида.
— Да, Блез. Я рада. Я ведь мать, позволь мне немного эгоизма. Этот брак принес бы тебе чересчур много испытаний.
— Почему?
— Потому что Драко оказался в слишком сложной ситуации. Темный Лорд возлагает на него большие надежды. Если бы мальчик за ним слепо следовал, то превратился бы в бездушный механизм. А жить с фанатичным или безвольным человеком… такого я никогда не пожелала бы своей дочери. А если бы он пошел против… Теперь даже сложно предположить, что будет. И в этой ситуации ты вновь бы оказалась на острие ножа. Ты — моя единственная дочь, Блез. Я боюсь за тебя. Ты — все, что есть у нас с твоим отцом.
— А как же любовь? — вырвалось у Блез.
Алин вздохнула.
— Ты любишь его?
— Не знаю. Порой я на него злюсь. В последнее время все чаще. Порой мне хочется его ударить. Но день, когда я его не вижу, прожит зря. А еще… знаешь, я все время на него обижаюсь. На его невнимание. На его… не знаю… неумение, что ли. Он не умеет показывать, что человек ему нужен. А еще… он… не любит. Наверное, все дело в этом.
Блез села рядом с матерью и закрыла лицо руками. Алин обняла дочь за плечи.
— Бедная моя девочка.
— Может, он просто не умеет любить? — глухо выговорила Блез.
— Мне кажется, все умеют любить.
— Значит, меня не за что любить.
— Ну что ты! Что ты, милая! Ты — самая замечательная. Просто в жизни бывает твой и не твой человек.
— А почему для меня он мой, а я для него — нет?!
— Значит, он тоже не твой.
— Почему? Где тогда мой?
— Где-то рядом. Ищет тебя.
— Глупости!
— Может быть.
Блез некоторое время смотрела в пол, а потом спросила:
— Мам, а ты любишь отца?
Алин удивленно посмотрела на дочь:
— У тебя сложилось другое мнение?
— Нет. Я немного не так спросила. Ты всегда любила отца?
Алин улыбнулась.
— Я виделась с твоим отцом до свадьбы два раза. Мы почти не были знакомы и едва обмолвились парой слов.
— И? Он сразу тебе понравился?
Алин посмотрела на дочь.
— Сразу. Он показался мне очень спокойным и рассудительным. Не пытался произвести впечатление, как-то себя преподнести. Общался со мной так, словно мы не то что бы давно знакомы, но в одной лодке. И я как-то сразу почувствовала, что это — моя лодка.
Алин замолчала.
— Папа много сделал для нас? Да?
— Много, милая. Иногда мне казалось, что еще чуть-чуть, и его сломают. Но он умудрился сохранить нас и не потерять себя. Это очень важно.
Блез снова вздохнула.
— А Драко вряд ли сможет так.
— Как?
— Сохранить себя. Нет в нем этой мудрости. Сначала дров наломает, а потом думает, стоило ли…
— Милая, милая… Он просто еще очень молод. Нам остается только верить. Неизвестно, как повернется жизнь, но Фред готов помочь ему. Я думаю, что все будет хорошо.
В дверь негромко постучали.
— Не отдыхается?
Фред Забини посмотрел на своих любимых женщин.
— Я рад, что ты дома, солнышко.
— Дома хорошо, — улыбнулась Блез в ответ.
Фред прошелся по комнате и круто развернулся у окна. Оперся о подоконник и проговорил:
— Пришли известия от Малфоев.
Блез не заметила, как мертвой хваткой вцепилась в руку матери.
— И?
— Драко вызывали домой.
— Он поехал? — в один голос воскликнули Блез и Алин.
— Да. Но все в порядке. В относительном. Драко в Хогвартсе. С ним Нарцисса. Там все хорошо. Они некоторое время, видимо, пробудут там. Я… еще не получил от нее ответа.
Фред посмотрел на картину, висевшую на стене. Картина называлась «Полдень». Яркая. Солнечная. Так и хотелось пройтись босиком по этому лугу. Мужчина потер переносицу.
— Но… что-то случилось? — Алин вопросительно посмотрела на мужа.
— Да. С Люциусом. Он погиб.
— Как погиб? — ахнула Алин, а Блез лишь удивленно посмотрела на отца. В это не верилось.
— Лорд просто известил, я не знаю подробностей. Думаю, Нарцисса разъяснит, когда будет в состоянии.
— Мерлин! — Алин прижала ладонь к губам.
— Папа, а ошибки быть не может? — тихим голосом проговорила Блез.
— Боюсь, что нет, милая.
Блез закусила губу. Она… не любила Люциуса. Она боялась его. Этот человек едва не погубил Брэнда, этот человек… Блез вскинула голову, когда Фред Забини резко провел ладонью по лицу, кашлянул. Внезапно Блез подумала, что отец считал Люциуса другом. Во всяком случае, отец Драко часто бывал в этом доме, семья Блез гостила у Малфоев. Ведь, несмотря на случившееся, Люциус был... знакомым человеком.
— А… когда похороны? — негромко спросила Алин.
Блез обернулась, посмотрела на мать и увидела, что та едва сдерживает слезы. Так уже было в день гибели Фриды несколько лет назад. Блез стало как-то неуютно. Она видела маму плачущей всего несколько раз за свою жизнь, но в такие моменты ей всегда хотелось заплакать самой. Вот и сейчас в горле запершило, и Блез сердито кашлянула.
— Ничего не знаю, — развел руками отец. — Жду ответа из Хогвартса. Неизвестно еще, что по этому поводу скажут власти.
Фред бросил взгляд на дочь и попытался улыбнуться:
— Ты отдыхай, моя хорошая.
Подошел, быстро поцеловал в подставленную макушку.
— Алин, ты мне поможешь?
— Конечно.
Родители вышли, оставив Блез один на один с нерешенной проблемой. Проблемой, внезапно окрасившейся в новые цвета.
Блез забралась с ногами на кровать. Перед ней впервые встал вопрос: сказать правду или скрыть? После известия о смерти Люциуса выбор приобрел дополнительный оттенок — морали. Рассказать или нет? С одной стороны, это касалось Брэндона, а с другой — заклятие ведь снято.
Блез привычно почувствовала присутствие няни еще раньше, чем увидела ее саму. Женщина всегда входила бесшумно, и что-то вокруг сразу менялось. Сколько лет эта волшебница жила в доме Забини? Блез помнила ее с самого детства. Уверенные руки, негромкий голос. Блез до сих пор помнила, как в какой-то момент с удивлением обнаружила, что ее няня — всего лишь пожилая волшебница, у которой порой все валилось из рук. Но при этом женщина осталась такой же. Голос, с детства напевавший на ночь, был тем же, и руки были точно такими же, как и в детстве. Как это объяснить? Рядом с ней всегда было надежно и спокойно от лучистого взгляда и ласкового голоса. Блез давно выросла, но эта женщина продолжала жить в доме, как член семьи. И сейчас, глядя на невысокую фигуру, Блез вдруг поняла, чего ей так не хватало в это безумное утро. Морщинистая рука скользнула по рыжим волосам:
— С приездом, куколка.
Этим нелепым детским «куколка» называл ее только один человек — старенькая няня. И Блез так привыкла к этому, что назови няня ее сейчас по-иному, девушка бы удивилась.
— Спасибо, — Блез прижалась щекой к теплой руке. — Как твое здоровье? Отец писал, что ты приболела.
— Все хорошо, милая.
— Ты не болей, ладно?
— Не буду, — пообещала женщина. — Пока я тебе нужна, не буду.
— Ты всегда нужна.
Няня с улыбкой гладила рыжие волосы девочки, которая была ее миром — капризным, противоречивым, избалованным и невероятно светлым.
— Берта, скажи, если бы ты знала тайну о человеке, которая выставит его в очень плохом свете, ты бы рассказала ее другим?
— Смотря, какая тайна, — негромко проговорила волшебница, — и смотря, какой человек.
— Он… по его вине едва не погиб ребенок. Он — плохой человек. Наверное.
— Значит, нужно рассказать, если это помешает ему в дальнейшем причинять зло детям.
— А если он умер?
Берта отклонилась, заглядывая девушке в глаза.
— Деточка-деточка, — вздохнула няня. — Пусть мертвый остается с мертвыми. Он ответит за все там, если виноват, — и пожилая волшебница возвела глаза к потолку.
Блез проследила за взглядом няни. Некоторое время она смотрела на высокие своды спальни. Люциус больше никому не сможет причинить вред, а Драко должен сам решить, говорить об этом или нет. Это его право и его тайна.
— Берта, помнишь, у меня здесь было звездное небо?
— Помню, — негромко проговорила няня в волосы Блез.
— Глупая я была, когда попросила его убрать.
— Ты посчитала, что выросла, — улыбнулась старая волшебница.
— Я поторопилась, — вздохнула Блез. — Как думаешь, можно вернуть его назад?
— Если мы вспомним его, то конечно.
— Вспомним.
— Каждую звездочку, — улыбнулась Берта.
— Каждую, — прошептала Блез, ответив на улыбку.
* * *
Пэнси Паркинсон сделала шаг из камина и отряхнула мантию. Она не любила путешествия через камин. Грязно, уши закладывает и… как-то неэстетично. Но сегодня она готова была совершить кругосветное путешествие через каминную сеть с остановками во всех мало-мальски крупных населенных пунктах. И все это ради того, чтобы не появляться здесь — в знакомом с детства доме.
Она прибыла в маленькую гостиную, которой редко пользовались. Нужно было отдышаться и собраться с мыслями. Однако покашливание, раздавшееся слева от нее, дало понять, что отдышаться не получится.
Пэнси оглянулась. У стены, украшенной старинным гобеленом с изображением какой-то батальной сцены, стоял ее отец. Пэнси улыбнулась. Отец старался казаться строгим, властным, но они-то оба знали, что настоящий он именно такой: с легкой улыбкой и гордостью во взгляде. В парадном наряде и с седой бородой он был похож на рыцаря, сошедшего со старинного полотна. И вот за эту гордость в его взгляде Пэнси платила тем, что наступала на горло собственным мечтам, мыслям... Она была любимым ребенком, которого с детства воспитывали, внушая, что долг и семья идут неразрывно. Пэнси всегда знала, как поступит, когда придется выбирать. Раньше не предполагала, что струсит и попытается отсрочить этот шаг, но в самом шаге была уверена всегда.
— Я задержалась, — честно ответила она.
— Вижу, — улыбнулся отец. — Метель. Непогода. Да и Алин настолько радушная хозяйка, что отказать ее приглашению просто невозможно.
Так было всегда. Отец сам придумывал для нее оправдания. Словно за своей любовью старался не замечать, что все совсем не так, и его девочка давно выросла из детских кудряшек, детских платьев и детских книжек.
— Ты угадал, — привычно согласилась Пэнси, отмечая, что вновь не злится. Просто не может.
Отец быстро обнял ее, на миг прижимая к себе.
— Тебе нужно переодеться и отдохнуть. Мама сердится, — многозначительно приподнял бровь мистер Паркинсон. — Роберт уже здесь. Терпеливо ждет знакомства.
Пэнси улыбнулась. Роберт здесь… Какого черта эта метель не замела его где-нибудь в пути?!
Ее комнаты располагались в этой же части замка, поэтому на то, чтобы добраться до своих покоев, принять ванну и переодеться, ушло гораздо меньше времени, чем на расхаживание по комнате и увещевание самой себя, что нужно спуститься.
Домовой эльф уже трижды пытался напомнить о приглашении в гостиную. И трижды в панике вылетал за дверь. Первый раз просто от крика, два других от подушки и туфли, пущенных в его голову верной рукой.
По пути в гостиную Пэнси успела поболтать с доброй дюжиной портретов, вяло подумать, что мать будет опять недовольна ее внешним видом и не преминет после сказать, что девушка не должна ходить в брюках, и отругать себя за то, что так и не удосужилась попросить у отца хотя бы колдографию этого Роберта, и, наконец, переступить порог гостиной. Отец, помнится, обещал семейную церемонию. «Не обманул», — решила Пэнси, окинув быстрым взглядом комнату. Отец о чем-то беседовал у камина с двумя мужчинами, а мать развлекала не иначе как ее будущую свекровь. Увидев Пэнси, обе женщины поднялись, а мужчины прервали беседу и оглянулись.
— Милая, ты в этот раз очень долго добиралась, — с улыбкой проговорила миссис Паркинсон, однако ее тон заставил Пэнси почувствовать себя виноватой.
— В такую погоду неудивительно, — улыбнулась вторая женщина, протягивая Пэнси руку. — Амалия Моран.
— Пэнси Паркинсон, — девушка пожала протянутую руку.
— Много о вас слышала, моя девочка. Но сейчас вижу, что все восторженные отзывы о вас не отражают истинной картины. Ваша дочь очаровательна.
Последняя фраза была обращена уже к отцу Пэнси, который как раз подошел. Пэнси, словно в тумане, оглянулась в сторону новоиспеченного жениха, но вместо него увидела невысокого мужчину, который внимательно смотрел на нее. Неприятный у него был взгляд. Цепкий. Словно крючок, попав на который, трудно отцепиться. Однако губы мужчины растянулись в улыбке, и он весьма галантно склонился поцеловать руку будущей родственнице. Пэнси нарочито внимательно разглядывала его склоненную голову и только потом подняла взгляд на третьего мужчину в этой комнате. Удивление? Разочарование? Сложно сказать. Ясно было одно: Пэнси представляла его совсем иначе. Невысокий. Темноволосый. Почему-то она ожидала, что он будет... другим. Другим по сравнению с кем? С Брэдом? Мысль о Брэде отозвалась спазмом в горле. Пэнси резко себя одернула. Не место было здесь, в ее доме, среди будущих родственников воспоминаниям о том, как она все же дописала эту чертову записку по настоянию Драко. И потом был бесплодный разговор, растянувший на всю ночь. Зачем? Чтобы повторить прощание?
— Рад знакомству, — Роберт Моран слегка поклонился и приложился к ее руке. Прикосновение было формальным. — Как добрались?
— С приключениями, — улыбнулась Пэнси.
— Прошу к столу, — прервала их неловкое знакомство миссис Паркинсон.
Пэнси вышла из гостиной едва не самая первая. Весь обед она намеренно не смотрела в сторону юноши. Беседовала с его матерью, кожей чувствовала изучающие взгляды, но как-то выдержала это. А потом мужчины изъявили желание выкурить по трубке и побеседовать о делах. Не успела Пэнси вздохнуть с облегчением, когда услышала, как на вопрос ее матери, курит ли Роберт, юноша ответил: «Нет».
Миссис Паркинсон пригласила миссис Моран посмотреть оранжерею, и Пэнси почувствовала себя глупо от этих плохо завуалированных попыток оставить их вдвоем.
С уходом родителей в обеденном зале повисла тишина. Манеры, вбитые с детства, твердили о том, что гостя нужно развлекать, но она не могла заставить себя даже посмотреть в сторону этого человека.
— У вас красивый дом, — наконец проговорил юноша.
— Да, — коротко откликнулась Пэнси, подумала и добавила: — Спасибо, — еще подумала и спросила: — А у вас большое имение?
Она спрашивала все это, разглядывая композицию из цветов на столике для коктейлей, и оглянулась на юношу, только когда услышала смешок.
— То, которое принадлежит мне, не очень.
— Не поняла, — Пэнси прищурилась. — Что вы хотели сказать этой фразой?
Юноша резко обернулся. До этого он стоял к ней вполоборота, изучая пейзаж, висящий на стене.
— Я просто говорю о той части состояния, которая может быть интересна вам.
Пэнси несколько секунд смотрела в его глаза. А потом улыбнулась той улыбкой, от которой первокурсники застывали, как изваяния, или, наоборот, убегали в панике.
— Давайте расставим все точки над «i». При этом… выборе моего мнения не спрашивали вовсе. Узнав в прошлый раз, что вы не сможете приехать, я радовалась все выходные. Была б моя воля, радовалась бы до сих пор. Я выполняю волю отца, и это все. Поэтому мысли о том, что лично мне нужно что-то лично от вас, можете сразу похоронить, как безвременно почившие. Я достаточно ясно выразилась?
А ведь обещала вести себя цивилизованно. Не грубить. Не язвить. И уж тем более не раскрывать карты перед ним. Где-то в глубине души жила мысль, что если она ему не понравится, все изменится. Но эта мысль умерла в числе первых, едва девушка увидела взгляд будущего свекра. Стало ясно, кто здесь все решает. И вот она стоит в обеденном зале собственного замка, в паре метров от едва знакомого молодого человека и испытывает такую ярость, которую не испытывала давно. И когда, казалось, ярость готова была вырваться наружу чем-нибудь похуже улыбки и язвительных слов, губы юноши дрогнули, и он впервые улыбнулся.
— Вы выражаетесь яснее ясного, мисс Паркинсон. Простите, если невольно вас обидел.
Пэнси растерянно моргнула.
— Я… не обиделась. Я просто решила озвучить свою позицию.
Он вновь улыбнулся.
— Так. Давайте тогда уж и я свою озвучу. Только, может быть, мы прогуляемся. Я не люблю большие залы.
Пэнси приподняла бровь.
— В поместье, которое принадлежит вам, залы поменьше? — не смогла сдержать язвительный вопрос девушка.
Роберт усмехнулся, словно что-то для себя решив.
— В том, где я живу постоянно, меньше. Гораздо.
— О! Так их у вас несколько!
— Давайте заключим сделку: вы сейчас проводите меня в более уютное место, а я предоставлю вам письменную опись. Это сэкономит время.
— И значительно сократит беседу.
— Действительно.
— Идет.
Пэнси первой вышла из зала. Она шла по коридору и удивлялась сама себе. Еще несколько часов назад она панически боялась увидеть этого человека, а сейчас он не вызывает страха. Любопытство — да. Некий азарт — да. Но не страх.
— Чем вы занимаетесь? — обернувшись, спросила девушка.
— Внешнеэкономическими связями, — откликнулся юноша, разглядывая портреты на стенах.
— Шутите?
— Нет. Серьезно, — он перевел взгляд на спутницу. — В прошлом году я закончил учебу и сейчас работаю.
— Необычный выбор.
— Почему?
— Ну... не знаю. Вы всегда хотели этим заниматься?
— Нет, я мечтал играть в квиддич.
— Так почему же… Нам сюда, — перебила она сама себя, толкая дверь на террасу.
Небольшая площадка напоминала иллюстрацию к сказкам о зиме. На стекле было наложено заклятие незамерзания, поэтому создавалось впечатление, что его вовсе нет. За пределами площадки шел снег, и было ощущение, что вот-вот почувствуешь его на своем лице. Немногочисленная мебель была белой. От этого всякий, кто входил сюда, попадал во власть иллюзии. Казалось, что находишься на заснеженной улице. С той лишь разницей, что здесь было тепло. Пэнси любила эту террасу зимой. Строго говоря, это была ее терраса, и обустройством здесь занималась она сама.
— Поразительно, — вынес вердикт Роберт, оглядевшись по сторонам.
Пэнси улыбнулась. Об авторстве промолчала, но зарубку себе о его реакции сделала.
— Чаю?
— Нет, спасибо.
— Присаживайтесь.
Пэнси устроилась на диване, глядя на то, как Роберт озирается по сторонам. Наконец он, покачав головой, расположился напротив. Теперь, сидя в светлой комнате и получив возможность беспрепятственно разглядеть юношу, Пэнси изменила свое первое впечатление о нем. При знакомстве он показался ей каким-то безвольным и… словом, никаким по сравнению с его отцом. А вот теперь она отметила прямой взгляд и упрямый подбородок.
— Позвольте узнать результаты осмотра?
Если бы Пэнси не разучилась краснеть давным-давно, она бы, вероятно, покраснела.
— Я просто пыталась составить впечатление.
— По внешности?
— Скорее по взгляду, по общему облику.
— Вы не видели колдографий?
— Признаться, я настолько не хотела этой встречи, что даже не озаботилась колдографиями.
Юноша хмыкнул.
— Не хочу вас обидеть. Просто говорю правду. Для разнообразия.
— А обычно врете? — брови юноши взлетели вверх.
— Нет, — Пэнси улыбнулась. — Но вы же сами понимаете: обстоятельства.
— Понимаю. И все же, я миновал первый этап осмотра с честью?
«Вы миновали его с честью, еще съязвив в гостиной», — подумала Пэнси, вслух же произнесла:
— В общем-то, да.
— Спасибо, — шутливо поклонился он.
— А что насчет меня? Вы, я так понимаю, колдографиями озаботились.
— В общем-то, да. Я привык знать…
— Врага в лицо, — закончила Пэнси.
— Ну зачем же так сразу? Увидев вас, я понял, что вы не враг. Соперник — возможно. Но враг… вряд ли.
— Почему нет?
— Вы умны.
— Мерлин! К колдографии прилагался отчет о моей успеваемости?
— Видите ли, Пэнси… Мне приходится много общаться с людьми...
— Да! Мы ведь отвлеклись. Вы хотели играть в квиддич.
— Да, — Роберт посмотрел в высокий потолок.
Пэнси отметила, что в вырезе его рубашки мелькнула цепочка. Она вспомнила, что с детства любила гадать, что на медальоне, укрываемом от глаз тканью? Считанные разы она имела возможность это выяснить. Как, например, у Драко — просто попросить посмотреть. Или у Брэда, потому что могла отбросить прочь мешающую ткань. Сейчас она подумала, что о медальоне Роберта тоже вскоре сможет узнать. Еще одной тайной меньше...
— Мой отец был категорически против, — меж тем продолжал юноша. — Он считал, что не дело его наследнику носиться на метле. По его разумению, я должен был заниматься либо зельями, либо рунами. Чем-то… соответствующим моему положению.
— Так как же вас занесло в экономику?
Роберт весело пожал плечами.
— Я окончил Шармбатон и… уехал к деду.
— То есть ушли из дома?
— Ну… об этом не принято говорить, но… да.
— А потом? — Пэнси поймала себя на мысли, что слушает с интересом, да и смотрит на юношу по-новому.
— Потом? Потом мой дедушка умер, и… он очень переживал из-за нашего с отцом непонимания и перед смертью попросил нас как-то разрешить эту ситуацию. Вот мы и разрешили. Я продолжил учебу по тому направлению, которое выбрал, получил еще... ряд свобод, но взамен оказался здесь.
— Мерлин! Вас наказали женитьбой? Старо как мир, — расхохоталась Пэнси.
— Не то что бы наказали… Думаю, для отца это — залог будущего.
— И вы так просто согласились?
— Нет. Разумеется, я поупирался. Но в итоге да, согласился. А что насчет вас?
— Меня? Я не упиралась, — Пэнси откинулась на спинку дивана. — Мой отец очень любит меня, и если вы — жертва юношеского протеста, то я, скорее, жертва родительской любви. Меня с детства готовили к этому дню. И я… не знаю. Мысль отказаться приходила в голову, но не задерживалась настолько, чтобы я начала действовать. Да и… стимула сильного, наверное, не было.
Пэнси подняла взгляд от стеклянного столика, стоящего между ними, и увидела, что он смотрит на нее неотрывно, внимательно.
— Вы не хотите брака? Так?
— Нет, Роберт. Дело не в этом. Я… не хочу так, как у всех них, — Пэнси взмахнула руками. — Понимаете?
— Нет, — покачал головой юноша.
— Я всегда знала, что этот брак… это… Метка, — наконец закончила она, не зная, как еще озвучить правду.
Повисла тишина. Юноша смотрел на нее молча, и его взгляд казался острым, как сталь. Пэнси почувствовала беспокойство. Что же она за дура, что вот так рассказала! А вдруг ей лишь показалось? Вдруг он ярый сторонник Лорда? Скольких таких она видела в доме того же Драко. С виду аристократичных, лощеных, но как начинал гореть их взгляд, стоило зайти разговору об идеях Лорда. Вот и этот юноша… Она ведь ничего о нем не знает… вдруг…
— Поразительно, — второй раз за этот день произнес Роберт Моран. — Вы так спокойно об этом сказали.
— Я рада, что у вас сложилось впечатление, будто я спокойна. Я старалась, — нервно усмехнулась девушка. — А что насчет вас?
Роберт молча расстегнул камзол на левом запястье, некоторое время возился с пуговицами. Пэнси, как завороженная, наблюдала за этим процессом. Наконец ткань скользнула вверх. Юноша закатал камзол и рубашку, показав руку. Метки не было. Пэнси услышала свой вдох. Оказывается, она задерживала дыхание.
— Лучше один раз увидеть, — прокомментировал свои действия юноша.
— Мерлин! — произнесла она. — Я рада.
— Вторую показать?
— Нет. Я… верю, к тому же я ведь знаю — левая. Но... как вам удалось? Вы ведь совершеннолетний.
— Более чем, — улыбнулся юноша. — Я же говорю, что выторговал ряд уступок. Эта — в том числе.
— Хорошо быть экономистом. Умеете торговаться.
— Здесь дело не в образовании, но, да, умею.
— И что дальше?
— Думаю, после помолвки этот вопрос вновь всплывет так или иначе.
— И что тогда?
— Надеяться, — ответил он. — Не знаю. У меня нет далеко идущих планов на этот счет. Все может измениться в любую минуту.
— Вы меня огорошили, — улыбнулась Пэнси.
— То есть мне удалось поразить будущую невесту?
— В общем-то, да. Может, в честь этого перейдем на «ты»? — предложила Пэнси.
— С удовольствием, — Роберт снова улыбнулся.
Пэнси улыбнулась в ответ. Она отметила про себя, что он много улыбается. И от этого выглядит… славным. Не таким, как Брэд, но… Пэнси зябко поежилась.
— Роберт, а можно вопрос?
— Да, конечно.
— Личного характера.
Юноша развел руки, показывая, что готов.
— У тебя… есть девушка?
Он вздохнул, открыл рот ответить, улыбнулся, вновь стал серьезным.
— Нет, я все понимаю, — отозвалась Пэнси. — Вопрос странный, но мы же начистоту. Я прекрасно понимаю, что ты не был верен мифической невесте.
Некоторое время Роберт Моран молча разглядывал Пэнси Паркинсон. Он смотрел совсем не как жених на свою будущую невесту, не как мужчина на женщину. В его взгляде была смесь досады и веселья. Наконец он произнес:
— Я понял. Понял, почему ты так не хотела этой встречи.
Пэнси быстро отвела взгляд.
— Сейчас речь не обо мне. Я спросила тебя.
— У меня была любимая девушка, — с расстановкой произнес Роберт.
И замолчал. Пэнси некоторое время смотрела на край стеклянного столика, отмечая игру света на грани, а потом подняла голову:
— И? Что произошло?
— Расстались, — коротко ответил юноша.
— Потому что тебе пришлось согласиться на эту помолвку? — Пэнси вдруг испытала острое чувство сострадания к юноше, а еще почти болезненное узнавание своего двойника, человека, оказавшегося с тобой в одной лодке.
— Нет, — внезапно усмехнулся Моран. — Все гораздо прозаичнее. Просто она встретила другого юношу, который привлек ее больше. Вот и все.
Пэнси удивленно моргнула. В ее девичьей душе, несмотря на внешнюю силу и впечатление общей беззаботности и легкости, жило слово «навсегда». Если полюбить, то это обязательно навсегда. Она гнала это «навсегда» в случае с Брэдом. И порой ей казалось, что со временем все сотрется, исчезнет. Но в глубине души она боялась, что все же это «навсегда» поселится в сердце и не позволит выгнать дорогой образ прочь. А вот сейчас Роберт Моран вдруг открыл ей глаза на другую часть истории.
— Это было давно?
— Полтора года назад.
— Наверное, она тебя не любила.
— Не знаю, Пэнси. Ей казалось, что любила. И мне казалось, что она любила. Но, как сказал тогда мой дедушка, в нашем возрасте нет слова «любовь».
— Глупости. Есть.
— Я ответил так же.
— А сейчас ты в этом не уверен?
— Не знаю. Я еще на пути к решению этого вопроса. Хотя признаться, сейчас ситуация меня устраивает больше.
— Почему?
— Ясная голова и логичные поступки, а не желание свернуть горы ради кого-то.
Пэнси задумчиво посмотрела на юношу.
— Может, ты и прав.
И, когда в сгустившихся сумерках экипаж Моранов отъезжал от крыльца, скрываясь за пеленой метели, Пэнси вдруг поняла, что в нем… друг. Пэнси чувствовала на плече ладонь отца и думала о том, что цепкий взгляд Морана-старшего ее уже не пугает, как и навязчивое внимание матери Роберта. Она почему-то почувствовала себя защищенной, когда юноша, прощаясь, сжал ее локоть. И сейчас Пэнси мысленно желала ему счастливого пути. Так искренне, как только могла, потому что в голове вертелась мысль о том, что она отчаянно не хотела встречи в прошлый раз, и он, катаясь на горных лыжах, сломал себе руку и едва не повредил позвоночник. Поэтому сейчас Пэнси смотрела на метель с надеждой и… заботой. Ей было тепло в этот морозный рождественский вечер.
* * *
Гермиона вышла из больничного крыла и поняла, что устала до чертиков, до онемения в душе. Снова тупик. Снова пустой взгляд и упрямство этого мальчишки. А еще… нужно ли ему это? Вдруг ей все привиделось? Да и вообще, его проблемы совершенно другого уровня, а она тут со своими нелепыми сантиментами. Но что поделать, если для нее важно именно это? Видеть его. Слышать. И…
Гермиона потерла лицо и остановилась напротив окна, сжав край холодного подоконника. За стеклом сгущались сумерки. Как рано зимой садится солнце. Почти вечная ночь. Девушка удивленно подумала, что закат был давно, и видела она его при таких обстоятельствах, что лучше бы не видеть вовсе. А потом вспомнила про силовое поле, окружавшее поместье Малфоев. «Время творит здесь презабавные вещи», — зазвучал в памяти мальчишеский голос.
Сколько она так простояла, она не знала. Рождественский день растянулся до бесконечности, вместив в себя слишком много.
— Мисс Грейнджер?
Гермиона резко обернулась. В двух шагах от нее стояла… Нарцисса Малфой.
Женщина выглядела слегка усталой, слегка встревоженной, слегка… спокойной. Все в ее образе было каким-то поверхностным, словно мимолетным. Тонкая морщинка на лбу сменялась полуулыбкой на губах, и тут же вздох. Словно миссис Малфой до сих пор не могла решить, как ей относиться к произошедшему.
Гермиона вдруг подумала, что мама Драко вряд ли знает, что случилось там, иначе на ее губах не появлялась бы улыбка. Это было бы слишком.
— Подруга Гарри Поттера навещает моего сына в лазарете, — с легкой улыбкой произнесла миссис Малфой. — Мне казалось, они не ладят. Или же я ошибалась?
— Нет, вы правы. Они действительно не ладят.
— Драко, конечно, не любитель рассказывать о своих конфликтах, но мне казалось, противостояние Гриффиндор-Слизерин все еще живо. Как-то так получалось, что на этих факультетах всегда находилась пара-тройка человек, обожавших друг друга чистой, незамутненной ненавистью.
— Вы ведь тоже заканчивали Хогвартс? — произнесла Гермиона, вспоминая старый школьный альбом. Непроницаемую и неживую девушку на колдографии, очень соответствовавшую образу миссис Малфой.
— Да.
— И в ваше время было также?
Нарцисса на миг помедлила с ответом, бросив быстрый взгляд в окно.
— Да. Мир меняется, а мы остаемся.
Женщина повертела кольцо на пальце.
— Я хотела поговорить с вами, мисс Грейнджер.
— Да, конечно.
Гермиона почувствовала желание втянуть голову в плечи и убежать.
— Как вы относитесь к моему сыну?
Этот вопрос был, пожалуй, самым сложным из всех, на которые когда-либо предлагали ответить Гермионе. Самым сложным и самым важным. И сказать это малознакомой женщине — такой далекой, такой безупречной — казалось чем-то немыслимым.
— Я… Я... извините. Мне пора.
— Разумеется, — легко согласилась Нарцисса, отступая на шаг.
Гермионе вдруг подумалось, что так отшатывается толпа от приговоренных, словно находиться рядом уже опасно. Девушка подняла голову и подумала, что глупо бояться. Она едва не потеряла его там, на башне. Плевать. Она видит эту женщину, возможно, в последний раз в жизни. С чего бы ей волноваться о впечатлении, которое она произведет?
Нарцисса смотрела молча, словно читала ее мысли. И этот внимательный взгляд вызывал раздражение. Она смотрела так же, как сын. Будто заранее все про всех знает, только… в этом взгляде был шанс быть услышанной. И Гермиона решилась. Решилась как раз в тот момент, когда Нарцисса что-то собиралась сказать.
— Извините, — остановила ее девушка. — Я… У вас есть время? Мне… тоже нужно поговорить.
Женщина кивнула. Гермиона вздохнула, огляделась по сторонам и указала на дверь в кабинет профессора Флитвика.
— Давайте поговорим там.
Спустя минуту она сидела за партой, нервно теребя на запястье часы. Нарцисса Малфой сидела на стуле. Весь ее вид выражал спокойствие, и Гермиона невольно позавидовала матери Драко.
— Я… действительно подруга… то есть друг Гарри. Гарри Поттера. Я учусь в Гриффиндоре.
Нарцисса слегка кивнула.
— Даже не знаю, с чего начать, — Гермиона сглотнула, ожидая, что женщина что-нибудь скажет, как-то поможет, но миссис Малфой молчала. — Прошлым летом мы гуляли в парке. Я и Гарри. Это было в предпоследний день каникул. Его похитили и увезли в ваш замок.
Лицо Нарциссы не изменило своего выражения, только взгляд стал более внимательным, если такое вообще было возможно.
— Мне удалось пробраться в карету. И… я оказалась у вас в замке. По стечению обстоятельств попала в комнату Драко.
— Духи, — откликнулась Нарцисса. — В его комнате пахло твоими духами.
— Да. Он спрятал меня в шкафу.
— Зачем?
— Понимаете, сначала он растерялся, а потом все завертелось. Он решил помочь Гарри.
Рассказ Гермионы не занял и пяти минут. Короткий, осторожный. Она говорила, старательно подбирая слова и глядя то на бледную руку Нарциссы, пощипывающую ткань мантии, то на собственную ладонь. Она говорила об этом впервые за несколько месяцев и чувствовала, что дышать становится чуть легче. Самую малость, но все же.
— Я хочу извиниться за то, что невольно видела все, что происходило в его комнате, — закончила Гермиона.
Нарцисса задумалась. Видимо, восстанавливала в памяти тот день. Потом кивнула.
— Мне должны были стереть память, когда все закончится.
— Почему?
— Драко настоял. Он… очень злился оттого, что я многое узнала о… его семье, о вашей семье. И… он… ненавидел меня все эти годы. Знаете… у них как-то с Гарри так повелось. А я… всегда была другом Гарри, и…
Гермиона поняла, что ее лепетание малопонятно.
— В общем, память мне не стерли, и…
Девушка замолчала.
— Что же случилось дальше?
— Дальше? Профессор Дамблдор попросил меня помочь Драко. Хотя ваш сын не верит, директор заботится о нем. Правда. И сегодня он… — Гермиона запнулась, бросив быстрый взгляд на женщину. Ей снова пришло в голову, что Нарцисса может не знать о произошедшем. Ну не может она быть так спокойна. Любая выдержка имеет предел. — Он рисковал собой, спасая Драко.
— У этой истории множество сторон и мотивов…
— Я понимаю, но факт остается фактом.
— Хорошо. И что же? Вы решили помочь?
— Я… не знала как, но пообещала. А потом все как-то завертелось.
Гермиона вздохнула и посмотрела на свои колени. Все завертелось... Это еще мягко сказано. Весь ее мир не просто завертелся, а сосредоточился в одном месте, и его центром стал этот мальчишка.
Подняв голову, она встретилась с таким взглядом, что сразу вспомнила ту Нарциссу, которую видела один единственный раз в комнате сына. Было в этом взгляде столько… понимания. Даже не материнского… нет.
— То есть, сегодня вы пришли проведать моего сына из-за обещания Дамблдору?
Гермиона прекрасно видела, что Нарцисса понимает, насколько эта фраза не соответствует истине, и что женщина просто дает ей шанс дать обратный ход. Возможность последнего шага назад. И Гермиона поняла, что не станет его делать.
— Нет. Я пришла увидеть его. Побыть с ним рядом. Услышать его голос. Я… очень давно не слышала его голос.
Эта нелепая фраза словно что-то сорвала в душе. Гермиона сглотнула, понимая, что продолжать не сможет.
Нарцисса тоже это поняла.
— Мисс Грейнджер, в вашем возрасте мир воспринимается иначе и, наверное, честнее, — Нарцисса вздохнула. — Вы искренне верите в себя, в то, что будет завтра, и оно непременно будет счастливым. Это ваше право. Только не нужно впутывать в ваше выдуманное завтра моего сына.
Гермиона подняла взгляд на женщину. Неужели ей только показалось понимание? Неужели?
— Простите, миссис Малфой, — негромко, но твердо произнесла девушка, — но это может решать только Драко.
— Мне показалось, что он решил, — так же негромко откликнулась Нарцисса.
— Вы не понимаете. Да! Я ему соврала. Да! Он не верит. Но он… он должен мне поверить. Понимаете? Это важно! Он… он не должен оставаться один в этом проклятом лазарете. И вообще…Он заслуживает большего.
— И чего же он заслуживает, по-вашему? — тихо спросила Нарцисса.
И Гермиона вновь увидела женщину, некогда отбросившую прочь дорогие украшения.
— Он заслуживает того, чтобы в его жизни было все… по-другому. Были свет, радость… Он… Я видела в нем врага все эти шесть лет. Злилась. Ненавидела. Я даже ударила его на третьем курсе...
Гермиона усмехнулась, глядя на корешок толстого фолианта, лежащего на учительском столе, и не увидела, каким стал взгляд Нарциссы Малфой — словно времени не существовало, этих двадцати лет точно не было в помине. И, наверное, Нарцисса была единственной, кто мог понять нелепые, на первый взгляд, метания семнадцатилетней девушки.
— Когда он получил известие о гибели тети, мне захотелось изобрести Маховик времени такой силы, чтобы повернуть время вспять насовсем. Чтобы он не сидел там безжизненной куклой. Я… Знаете, у него такая славная улыбка. Совсем мальчишеская. А еще с ним всегда, как на качелях. Не знаешь — вверх полетишь или вниз.
Гермиона замолчала, сглотнув. Некоторое время все так же смотрела на книгу, а потом подняла взгляд.
— Надеюсь, я ответила на ваш вопрос.
Нарцисса молча разглядывала девочку. Она намеренно была категорична, чтобы увидеть, станет ли та отвечать или смирится. Девочка ответила. Да еще как. Что-то дрогнуло в материнском сердце. Юная гриффиндорка была… странной. На первый взгляд она напоминала Эванс, а вот теперь Нарцисса отчетливо видела в ней Фриду. Такую же рассудительную, с почти безграничной верой в хорошее и умением понять сложного и противоречивого человека. А еще в ней был тот задор, который может свернуть горы и остановить солнце. Тот задор, который многие теряют очень быстро, столкнувшись с первыми трудностями.
— Мисс Грейнджер, — Нарцисса смотрела в карие глаза, — сейчас у Драко не лучший период в жизни. Неизвестно, чем все закончится. Ему сейчас нужна ясная голова и свобода в выборе способов решения проблем, возможность действовать, не отвлекаясь на что-то… иное. Если вы проявите настойчивость и добьетесь его прощения, ему придется гораздо труднее. Он будет связан.
Гермиона опустила голову. В словах женщины был смысл, но как же хотелось закричать, что она ничего не понимает. Все не так. Гермиона поможет ему. Она… Она…
— Но если вы сейчас уйдете, — негромко продолжила Нарцисса, — думаю, ему будет еще хуже.
Девушка подняла потрясенный взгляд.
— Мой сын — сложный человек. Надеюсь, вы это осознаете. Выбор за вами, мисс Грейнджер. Была рада знакомству.
Нарцисса стремительно встала и вышла из кабинета. Гермиона несколько секунд смотрела на закрывшуюся дверь, а потом тоже вскочила и бросилась в коридор. Там она замерла. Посмотрела налево. Туда, где за поворотом начинался коридор, ведущий в лазарет. Направо. Там, стоило подняться на два пролета, открывался путь в гостиную Гриффиндора. Несколько секунд девушка стояла в нерешительности, словно размышляла, а потом уверенно повернула… направо.
* * *
Когда она вошла в гостиную Гриффиндора, застала там Рона и Гарри, играющих в шахматы.
— Ребята, мне нужно с вами поговорить.
Гермиона перевела взгляд с одного юноши на другого. Рон сидел на полу, Гарри — на диване напротив. На плече Гарри уютно устроилась Кэти.
Услышав обращение Гермионы, Рон задрал голову, напряженно вглядываясь в лицо подруги. Гарри некоторое время смотрел на шахматную доску, словно не желая отвлекаться. Будто, если не реагировать, Гермиона с ее настойчивым желанием поговорить исчезнет. Гермиона ждала реакции Гарри. Для нее это было важно. Она не замечала напряженный взгляд Кэти — только растрепанную шевелюру. Гарри наконец поднял голову, взглянул на Гермиону и повернулся к Кэти. Однако он не успел даже рта раскрыть.
— Я поняла. Наедине, — Кэти бросила на Гермиону неприязненный взгляд и поднялась с дивана. — Пойду готовиться к празднику. Надеюсь, до ужина вы закончите.
— Спасибо, я тоже надеюсь, — не оборачиваясь на пятикурсницу, произнесла Гермиона.
Кэти ушла. Гермиона окинула взглядом гостиную. Вспомнила короткий список оставшихся на каникулы и подумала, что, наверное, они, Кэти, Джинни, Дин и еще человека три с младших курсов — все гриффиндорцы, оставшиеся здесь.
Гермиона повернулась к друзьям. Рон успел перебраться с коврика в кресло. Гарри по-прежнему сидел на диване, напряженно глядя на подругу.
— А где Джинни?
— Ушла с Дином, кажется, — откликнулся Рон.
— Ладно, — произнесла Гермиона, опускаясь на любимый коврик Рона. — Тогда с ней поговорю позже.
Девушка глубоко вздохнула, собираясь с духом. Посмотрела на сидящего по левую руку Рона, попыталась улыбнуться — Рон выдавил подобие улыбки в ответ, подняла взгляд на Гарри. Улыбаться не стала. Провела пальцами по краю стола, словно разглаживая невидимую скатерть и, наконец, выговорила:
— Я люблю одного человека…
Слева присвистнул Рон. Гермиона же подняла взгляд на Гарри. Юноша сидел, по-прежнему не отрывая от нее взгляда, опустив подбородок на сцепленные кисти рук.
— Он… едва не погиб сегодня, — продолжила девушка.
Гарри прищурился.
— Я до этого даже не понимала, насколько он для меня важен. А вот сегодня поняла. Я… знаю, что для вас это неожиданно. Но… Для начала я хочу сказать, что вы — самое лучшее, что у меня было все эти годы. Рон, — Гермиона повернулась к другу, — порой мне хотелось надавать тебе подзатыльников, это правда. Но… знаешь, ты самый лучший брат на свете. Правда. Я… Если бы у меня был брат — я бы хотела именно такого.
Рон смущенно потер переносицу и кашлянул.
— Гарри, ты… — Гермиона посмотрела на шахматную доску, — ты необыкновенный. Несмотря на все, что тебе пришлось пережить, в тебе столько света, что порой становится непонятно, где ты берешь силы. Когда грустно, когда плохо — ты рядом, и это уже очень много.
Она наконец подняла на него взгляд. В зеленых глазах по-прежнему были напряжение и настороженность. И еще… такая безграничная нежность, что если бы не Омут памяти и не терзавшие память отблески заката за спиной тонкой юношеской фигуры, Гермиона, наверное, дала бы задний ход. Сейчас ей предстояло причинить боль. Девушка еще раз посмотрела на шахматную доску. Кажется, Рон выигрывал у Гарри. Впрочем, как всегда в этой игре.
— Это Драко Малфой.
Гермиона услышала, как Рон поперхнулся воздухом, но не стала оборачиваться. Она подняла взгляд на Гарри. Гарри Поттер несколько секунд смотрел в ее глаза. Словно и не было этих слов. Словно сейчас он улыбнется, и все встанет на свои места. Словно…
Резкий взмах ладонью, и шахматные фигуры с писком разлетелись по столу, падая на пол, ударяясь о ножки кресла. Клетчатая доска скользнула по полированной поверхности, как в замедленной съемке, остановилась у края, несколько секунд балансировала, а потом с глухим ударом упала на ковер.
Гермиона смотрела на это, словно великан на катастрофу в стране маленьких человечков. Просто чтобы не поднимать голову и не видеть, как Гарри рывком встает с дивана и быстрым шагом покидает гостиную.
Портрет Полной Дамы возмущался тем, что дверь открыли слишком резко, а Гермиона все смотрела и смотрела на барахтающуюся на полу белую королеву. У маленькой фигурки был совсем не величественный вид.
На несколько секунд девушка закрыла лицо руками. Сил плакать уже просто не было. Как все призрачно в этом мире. Дружба, привязанность. Одно мгновение, и люди, точно маленькие фигурки, разлетаются прочь друг от друга. Она отняла руки от лица и повернулась к Рону. Друг полулежал, откинувшись на спинку кресла, и неотрывно смотрел на нее поверх сцепленных пальцев.
— Вот и все мои новости, — невесело улыбнулась Гермиона.
Рон все так же смотрел, и она впервые не могла ничего понять по его лицу. А ведь раньше казалось, что читает его, как книгу.
— О чем думаешь?
— Да вот думаю: вдруг ты — боггарт, и вот сейчас я произнесу «ридикулус», ты скажешь, что проспала экзамен, станет смешно, и все исчезнет.
Гермиона улыбнулась и села на пол по-турецки, потерла нос.
— Вряд ли твой фокус удастся, — она серьезно посмотрела на друга. — Ты ненавидишь меня? Да?
Рон вздохнул так тяжко, что Гермионе все же захотелось всхлипнуть, но она не успела — Рон заговорил.
— У меня есть младшая сестра, которая испытывает на крепость мои нервы уже… сколько там?.. шестнадцать лет. Я научился мириться с глупостью девчонок. Я не ненавижу, Гермиона. Я просто… не понимаю. Как? Ну как?
Рон с отчаянием посмотрел на нее.
— Я не знаю, Рон, милый. Я сама не могу понять. Просто он…
— Вот только не рассказывай мне, какой он милый и нежный.
— Не буду.
Они замолчали. Рон чуть покачивал головой, а Гермиона принялась собирать с пола шахматы.
— С Гарри нужно поговорить, — наконец произнес Рон. — Тебе.
— Он не станет слушать.
— Станет, Гермиона. И лучше сделать это сейчас, а то он уйдет в себя. Ты же его знаешь. Ох! Заварила ты...
Рон поднялся с кресла.
— Куда ты? — жалобно отозвалась Гермиона с пола.
— Посмотрю, вернула ли Джин Карту. Хочу Гарри поискать.
— Карта у меня, наверное.
— Ну тогда — вперед.
— Рон, ты ведь меня понимаешь? — с надеждой проговорила Гермиона.
— Ни черта! — сердито откликнулся друг. — Но выбора особенного нет.
— Спасибо тебе. Я… не знаю, что бы делала, если бы и ты так отреагировал.
— А я бы именно так отреагировал, если бы Гарри повел себя по-другому. Но не спускать же на тебя собак вдвоем.
Гермиона улыбнулась сквозь слезы.
— Спасибо. Ты… самый лучший.
— А так всегда было. Помнишь? Когда двое из нас ссорятся, третий принимает сторону обоих. Снова моя очередь.
— Я тебя люблю.
Рон лишь махнул рукой в ответ на ее признание, однако, когда она развернулась, чтобы выйти из гостиной, он поймал ее локоть и сжал. Гермиона поняла, что у нее есть друг.
* * *
Гарри забрался на подоконник с ногами и прислонился затылком к стене. Посмотрел в темное окно. В голову пришла мысль о нереальности происходящего. Ему казалось, что Гермиона просто пошутила, иначе быть не могло. И в то же время он понимал, что это — серьезно. Гермиона не тот человек, что станет шутить подобными вещами. Да и вообще…
Но скажите, как можно отнестись всерьез к такому заявлению! Она бы еще Снейпа назвала! Гарри закусил губу и стукнулся затылком о стену. Как же глупо все. Как она могла вообще обратить на слизеринца внимание! Ведь это... Малфой. Это… кошмарный сон какой-то. Гарри пытался почувствовать злость, но ее не было. Видимо, все выплеснулось в тот совершенно детский порыв — удар по шахматной доске. Сейчас он чувствовал себя странно. Словно в нереальном сне. А еще не верилось.
Из-за угла появилась ее тонкая фигурка. Гарри почувствовал острый приступ нежности, словно приступ зубной боли. Нестерпимый и всепоглощающий. А ведь он сам виноват. Сам отгораживался от нее все эти месяцы, цепляясь за Кэти, милую Кэти, с которой ему было тепло, уютно, славно, но… как в гостях. А с Гермионой…
Гарри смотрел, как она приближается, и не мог сдержать усмешку. Ирония Судьбы. Мерлин мой! Малфой!
— Поговоришь со мной? — девушка остановилась напротив и посмотрела в его лицо.
Гарри вздохнул, свесил ноги с подоконника, расправил джинсы на коленях и только потом поднял на нее взгляд. Несколько секунд смотрел, а потом пожал плечами.
— Гарри! — Гермиона протянула руку, словно собираясь коснуться его ладони, но остановила движение. — Больше всего сейчас я хочу поговорить с тобой. Хочу, чтобы ты выслушал и, прежде чем захочешь отвернуться от меня, хотя бы постарался… Не знаю, понять, или же...
— Понять, — Гарри усмехнулся. — Понять… Ну давай поговорим.
Гермиона окинула тоскливым взглядом пустой коридор и устроилась на подоконнике рядом с ним.
— С чего начать? — спросила она словно у самой себя.
— С сегодняшнего дня, — неожиданно произнес Гарри.
— В смысле?
— Там в гостиной ты сказала, что сегодня чуть не лишилась этого человека. Что ты имела в виду?
— Его вызвали домой для… принятия Метки, — осторожно начала Гермиона.
— У него ее нет? — Гарри бросил на девушку быстрый взгляд.
Она помотала головой.
— Не может быть, — отрывисто произнес Гарри. — Ведь он… Ты уверена?
— Да, я тоже думала. Но ее нет. Я… видела его предплечья.
Гарри как-то нервно усмехнулся.
— Нет, Гарри. Однажды рукава его рубашки были закатаны.
— Но ведь он никогда не отрицал, когда его так называли.
— Так называли его только мы. Да, он не отрицал, но, наверное, потому, что не видел в этом смысла. Не знаю.
— И что с домом? Его вызвали. И?
— Изначально он отказался, а потом все же отправился туда. Думаю, из-за матери. Неважно. В общем, он отказался от Метки.
— Откуда ты знаешь? Он тебе рассказал?
В голосе Гарри послышался скептицизм.
— Нет. Дамблдор. Показал в Омуте памяти.
Гарри вскинул голову и потрясенно уставился на Гермиону.
— Откуда? Дамблдор…
— Он использовал заклинание проекции. Оно позволяет осуществить выброс магической силы, ну и дает эффект присутствия.
— Почему он тебе это показал?
— Давай, я все же начну сначала. Только подожди здесь минутку.
— Ты куда?
— Минуту, и я вернусь.
Гермиона действительно вернулась быстро. Гарри даже не успел понять, как относится к новообретенной информации. На ее протянутой ладони был пузырек с зельем.
— Что это? — удивился Гарри.
— Зелье от головной боли.
— У меня голова не болит.
— Сейчас заболит, — невесело усмехнулась Гермиона.
Гарри взял протянутый флакончик и выпил содержимое одним глотком. Гермиона увидела, как он на миг поморщился, а потом принялся разглядывать опустевший флакончик, и ей вдруг стало страшно. Примени сейчас кто-то по отношению к ней заклятие империо, или же кто другой прими Оборотное зелье, и Гарри легко и безропотно выпьет яд, например. Как же он доверял. Даже после ее признания, даже сейчас, когда злился. Верил ей, как не верил, возможно, даже себе. Гермиона подумала, что стоило бы сказать ему об этом, напомнить об осторожности, но она лишь потерла ноющий висок. Бесполезно. Доверие — это часть Гарри, как недоверие — часть Драко.
— Возможно, мне не стоило говорить тебе это сейчас. Но… мне показалось, что Дамблдор этого хотел. Да и ты вправе знать.
— Что знать?
— Помнишь предпоследний день летних каникул?
Гарри на миг задумался, а потом неуверенно кивнул.
— Кажется, мы встречались с Роном. Это же было тридцатого?
— Да. Мы… должны были встретиться с Роном.
Гарри вдруг почувствовал, как сердце отчего-то пропустило удар и понеслось вскачь. Ведь он чувствовал. Он знал, что что-то случилось в тот день. Не могла Гермиона, милая, славная Гермиона, ни с того ни с сего удариться в слезы, а потом грустить, места себе не находить несколько недель, срываясь, отмалчиваясь. Что-то произошло. И Дамблдор знал. И… Малфой знал.
— Мне стерли память?
Гермиона кивнула, с болью глядя в потемневшие глаза друга.
— А… настоящий день. Его… как сделали? Откорректировали?
— Маховик времени. Дамблдор просто вернул нас.
— А тебе не стерли?
— Нет. Он… предоставил мне выбор.
— И ты отказалась? Почему?
— Он попросил помочь Малфою.
— Малфой нуждался в помощи?
— Ты даже не можешь представить, насколько.
— И... чем ты должна была помочь?
— Не знаю. Дамблдор не сказал.
— И твоя помощь зашла так далеко?
Гермиона пожала плечами и кивнула одновременно.
— Что там произошло?
— Мы гуляли в парке…
Надо же. Гермиона молчала об этом несколько месяцев, а вот сегодня пересказывала эту историю во второй раз. За время, что длился ее изрядно сокращенный рассказ, Гарри не проронил ни слова. Гермиона обрисовывала в общих чертах события, участницей которых стала, и сама удивлялась, что пересказ истории, длившейся, как ей казалось, вечность, сейчас не занял и десяти минут. А все потому, что она говорила лишь о фактах. В этом рассказе не было ее страха, не было сдержанности Нарциссы Малфой и надменности Люциуса Малфоя, здесь не было шипения Темного Лорда и… «поверь мне» Драко Малфоя тоже не было. Лишь хронология событий. Гермиона впервые подумала, что понятия не имеет, что происходило в это время с Гарри. А ведь что-то же происходило. Сейчас она осознала это отчетливо по тому, как Гарри сжал кулак, так что побелели костяшки пальцев, по тому, как напряглись его плечи, и остекленел взгляд.
— А потом Дамблдор вернул тебя и предложил мне сохранить воспоминания.
Гермиона замолчала, и в коридоре повисла напряженная тишина. Девушка смотрела на знакомое лицо и понимала, что готова сейчас к тому, что он закричит, выплеснет эмоции, разозлится, но Гарри молчал, разглядывая что-то на каменном полу.
— Что там было, Гарри? — едва слышно выговорила она.
— Ничего особенного, — медленно произнес Гарри, отгоняя воспоминания о холодном смехе, заставлявшем бежать мурашки вдоль позвоночника, о лихорадочном блеске красных глаз и направленной на него волшебной палочке. Палочке, убившей его родителей. Воспоминания, казалось, вырванные с корнем древней магией, сейчас врывались в сознание. Обрывками. Неясными потоками, словно кровь, бьющая фонтаном из раны. Почему такая странная ассоциация? Гарри не знал. Может оттого, что в висках пульсировало, несмотря на принятое зелье.
— Ничего. Так что там дальше? Получается, ты… влюбилась, — слово далось с трудом, — в Малфоя из-за того, что тебе предложили ему помочь?
— Нет… Гарри. Все было не так. Это… Господи! — Гермиона прижала ладони к щекам. — Это все сложнее, чем выглядит. Просто тот день показал, что Малфой совсем другой и…
— Милый и добрый… — монотонно проговорил Гарри.
— Нет. Просто оказалось, что он может жертвовать собой ради других и… вообще. Его дом — паршивое место. Ты даже не представляешь, насколько, и…
— Представляю, — откликнулся Гарри, едва удержавшись от того, чтобы поежиться.
Он представлял. Нет, конечно же, не себя на месте Малфоя, а вот, что чувствуют люди в подземельях этого замка, представлял очень хорошо. Юноша чуть поморщился. Головная боль была пульсирующей и тупой, словно пробивалась через вату. И воспоминания были такие же, точно сквозь узорчатую дымку. Он помнил только нескончаемый поток заклинаний, лицо Люциуса Малфоя и то, как сорвал пуговицу с его камзола, когда Люциус приблизился. Чего он хотел? Кажется, что-то говорил. Гарри тогда еще показалось, что тот говорит слишком тихо — лично он ничего не расслышал. Волдеморт, кажется, тоже, потому что просил повторить. Впрочем, повтора Гарри тоже не понял. Он вообще почти ничего не соображал в тот момент.
Значит, вот что получается. Он оказался пленником, а Гермиона ринулась его спасать. Гарри поднял голову и посмотрел на девушку. Пристально. Изучающе.
Гермиона стояла в паре шагов от него и теребила рукав кофты. Она была похожа на пружину, сжатую так сильно, что казалось еще чуть-чуть и сломается, или же, наоборот, разожмется. Гарри вдруг подумал, что давно не смотрел на нее вот так — долго и без помех. Зимой ее веснушки почти всегда пропадали, словно меркли, а к весне расцветали на вздернутом носике. Вот и сейчас он скорее их угадывал, нежели видел. В карих глазах плескались тоска и боль. У левого виска прядка выбилась из хвостика. Гарри вдруг захотелось убрать эту прядку, как он делал раньше. В прошлой жизни. В жизни, где правду укутывали в сто слоев изощренной лжи, и все ради его же блага.
— Значит, Малфой вернулся в свое имение с аврорами? — негромко произнес он, просто чтобы что-то сказать.
— Да, — кивнула Гермиона. — И наткнулся на режущее заклятие.
— В смысле? Ты не сказала...
— Я не знаю, где оно было, но в Хогвартс он уже ехал изувеченный. Помнишь? Вы в карете…
— Помню. И что дальше? Вы стали общаться?
— Нет. Не стали. Малфой… Он упрямей Рона, — Гермиона усмехнулась, но, увидев, что Гарри не принял ее шутку, смутилась и, откашлявшись, продолжила: — Он всячески старался, чтобы все было, как раньше.
— А ты?
— Я тоже. Просто так получилось. Сначала эти занятия с Брэндом и Томом. А потом как-то все завертелось.
— Вы давно встречаетесь? — пристальный взгляд заставил покраснеть.
Не так она представляла этот разговор. Ожидала, что придется что-то доказывать, остужать его ярость, а он спрашивал ровным голосом, без тени эмоций. Словно… это и не он вовсе.
— Нет, Гарри. Да мы и не встречались, в общем-то.
Гарри опустил голову, скользнув взглядом по джинсам Гермионы до натертого до блеска каменного пола. Он вспомнил вчерашний вечер и расстегнутое платье. И слезы. Все-таки поежился.
— Что произошло вчера?
— Когда? — Гермиона переступила с ноги на ногу, и Гарри отвлекло это движение. Он вновь поднял голову.
— Вечером. Ты плакала.
— Гарри, это… неважно. Сейчас уже не важно.
— Гермиона, сделай милость, давай поиграем в правду. Для разнообразия.
Голос Гарри прозвучал гораздо резче, чем он хотел. Девушка поправила ворот кофты и глубоко вздохнула.
— Вчера он узнал, что мне не стерли память.
— То есть до этого он не знал?
— Нет. Дамблдор обещал ему, что сотрет.
— Поразительно, — зло рассмеялся Гарри, прислоняясь спиной к холодному стеклу.
— Гарри, ты простудишься.
— Очень трогательная забота, — прокомментировал он. Некоторое время подумал, но потом все же сел прямо.
— И каково это было?
— Что именно?
— Врать. Всем.
— Хочешь знать, каково это было? — в глазах Гермионы блеснул опасный огонек. — Это было чертовски приятно: находиться между двух огней. Каждый день разрываться на части, глядя на тебя. И врать! Врать! Повторять, что все хорошо. А потом саму себя убеждать, что это для твоего же блага. Знаешь, лучше бы мне стерли память! Тогда бы мне не пришлось… вот так...
Гермиона замолчала, глотая слезы.
— Ты даже представить себе не можешь, как противно мне было! — уже тише произнесла она. — Как это тяжело. Если бы хоть кто-то из вас мог поговорить со мной об этом. Я хотела просто поговорить. Мне было страшно, Гарри. За тебя! За Рона!
— А за Малфоя? — негромко произнес Гарри.
— Ты был у черты! Ты видел, что они сделали с Брэндом.
— Видел, но ни черта не понял.
— Из мальчика сделали портал. Знаешь, как это страшно! А ведь я обещала ему помочь. И… Малфой был единственный, кто мог помочь Брэнду. Это… Гарри… Ты… даже представить не можешь. Впрочем, зачем я это говорю, — тихо закончила девушка. — Это же волнует только меня.
Она развернулась спиной к нему и принялась вытирать слезы, мечтая, чтобы этого дня не было. Ненавидя себя, Малфоя, Гарри. Всех на свете. Знакомые руки легли на плечи и развернули. Гарри крепко обнял ее, прижимая к себе. И этот жест лучше всяких слов все ей сказал. Да, он, возможно, не простит, но он хотя бы смог выслушать. И, кажется, постарался понять. А это для нее сейчас было самое главное: рассказать, излить душу и почувствовать уже забытую пустоту в том месте, где давил тяжелый камень вины и тайны.
— Прости меня, Гарри. Пожалуйста.
Она уткнулась в его шею и всхлипнула.
— Никогда не видел, чтобы ты так много плакала, — сдавленно прошептал Гарри, легонько гладя ее волосы.
— Это все оттого, что я была совсем одна. Я ведь так привыкла к вам. Так люблю вас, а здесь пришлось… совсем одной. А одна я — слабая.
— Нет, Гермиона, ты сильная. У тебя хватило смелости рассказать правду.
— Да уж. Вовремя.
— Все будет хорошо.
— Ты простишь меня?
Гарри тяжело вздохнул.
— Я… мне нужно все это переварить. Я не могу так сразу что-то сказать. Понимаешь, все это…
— Я понимаю, Гарри. Я ведь не прошу сразу. Хочу просто знать, что однажды все будет как раньше.
— Как раньше? — Гарри сделал шаг назад, сжал ее плечи и попытался улыбнуться. — Раньше не было твоей большой любви.
Гермиона опустила взгляд.
— А ее и сейчас нет, — усмехнулась она.
— То есть?
Гермиона вздохнула.
— Понимаешь, он… не простит. Он… не такой, как ты, как Рон. Он просто не умеет прощать. Мне кажется, что он даже понять не умеет.
— Чудная партия, — криво улыбнулся Гарри, почувствовав, как царапнула ревность где-то внутри.
Он изо всех сил старался сейчас не поддаваться эмоциям и цивилизованно говорить о слизеринце, но ведь это… Гермиона. И то, как глухо звучит ее голос от горечи, когда она говорит о том, что Малфой ее не простит, это… Как же, должно быть, для нее это важно…
— Здесь уж я участие принимать не буду, с твоего позволения, — Гарри отвесил шутовской поклон.
— Я… я и не прошу, — растерялась Гермиона. — Я ни о чем не прошу, Гарри. Мне важно, чтобы ты просто попытался понять.
— Нет уж. Твоей любви я понять не смогу, извини. Даже ради тебя, Гермиона, я не брошусь на грудь Малфою с криком «здравствуй, друг!».
— Я понимаю. И я не прошу, Гарри. К тому же здесь все… все… В общем.
— Гермиона, ты бы не рассказала нам, если бы это был конец. Значит, ты надеешься.
— Нет. Ты не понимаешь...
— Ладно, проехали.
Гарри отошел к подоконнику, побарабанил по нему.
— Так, что мы имеем? Большую любовь. Большую трагедию и большую неизвестность. Это все замечательно, но хотелось бы знать, что произошло сегодня. Подробнее.
— Люциус Малфой погиб.
— Как?
— Он… пытался остановить Драко и упал с башни.
Гарри едва не поморщился от «Драко» из уст Гермионы, причем от того, как привычно слетело это имя с ее губ, было хуже всего.
— А что именно хотел остановить Люциус? — наконец спросил он, обернувшись.
Гермиона задумалась, посмотрела в сторону.
— Гермиона, сказав «А»…
— Драко пытался покончить с собой.
— Что? Малфой? Покончить с собой? Что за чушь! Гермиона, с какой стати? Это просто смешно!
— Чтобы не позволить Волдеморту использовать его в каких-то там целях.
— А как он мог его использовать?
— Не знаю, Гарри, — устало произнесла девушка, — это тебе лучше спросить у Дамблдора. Я почти ничего не поняла. Это было... слишком. Я вообще не должна была все это рассказывать.
Гарри шумно выдохнул, посмотрел в потолок, потом на факел на стене.
— Приехали. Теперь Малфой у нас еще и герой освобождения.
— Гарри, я не знаю. Просто не знаю.
Гарри пожевал губу и вдруг рассмеялся:
— Поразительно. Только сейчас понял… Ты! Влюбилась в Малфоя! Спасая меня! Так что ли?
Гермиона с опаской посмотрела на друга, так быстро сменившего настроение.
— Ну… вроде как… да.
— Повеситься что ли? — в пустоту обронил Гарри.
— Гарри! Не смей! Даже в шутку такое говорить не смей!
— Ладно. Проехали…
* * *
Наступает момент, когда человек перестает бояться. Если страхи накапливаются в жизни день за днем, год за годом, то однажды их становится слишком много, и такой естественный защитный механизм, как страх, выключается и умирает. При этом человек может испугаться — мимолетно. Но страх и испуг это разные вещи. Так думал Северус Снейп, идя по коридору. Он разучился бояться, а может быть, просто устал. Жизнь все равно вносила свои коррективы, и в какой-то момент Северус понял, что бояться неизвестности бессмысленно, а страшиться предопределенности глупо. Он привык к тому, что рассчитывать в жизни можно лишь на себя. Свой потенциал Северус знал, поэтому мог предугадать исход почти любого дела со своим участием. До того момента, пока не узнал правду о Томе. И тогда, впервые за столько лет, он… испытал страх. Страх оттого, что мальчик никогда его не простит, что придется как-то сказать ребенку правду, а он не знает как — за все годы педагогической деятельности он так и не научился находить общий язык с детьми.
Новые обстоятельства жизни напомнили Северусу, что он всего лишь человек. И сколько бы он ни рассуждал о собственной непробиваемости, в момент, когда увидел воспоминания Дамблдора в Омуте памяти, зельевар испытал такое потрясение, какого не испытывал много лет. И разговаривая с Драко, прячущим взгляд и теребящим край одеяла, он испытывал желание наорать, залепить подзатыльник, лишь бы этот несносный мальчишка понял, что он — нужен, и не смел больше так швыряться собственной жизнью. Северус вдруг подумал, что страх — это слабость. Сначала мысль испугала, а потом успокоила. Значит, в его жизни появился смысл. Значит, ему есть за кого бояться. А еще его мысли все чаще возвращались к Люциусу. Северус не знал Люциуса Малфоя, увиденного в Омуте памяти. И ему было жаль.
В гостиной Слизерина было пусто. На каникулы остались двенадцать учеников, а это слишком малое количество для такого огромного замка, как Хогвартс. Наверняка разбежались кто куда. Может, в квиддич играют. Северус вспомнил, что подписывал разрешение. Хотя быстрый взгляд в окно показал, что вариант с квиддичем отпадает — замок окутала темнота, кое-где вспарываемая светом фонарей. Северус посмотрел на часы над каминной полкой. До праздничного ужина сорок минут. Вероятно, к нему ученики и готовятся. Взмахом волшебной палочки зельевар заставил разбросанные журналы лечь аккуратной стопочкой и двинулся к комнате мальчиков первого курса.
Несколько часов назад он вполуха выслушал то, что Том разложил ингредиенты, и позволил мальчику уйти. Краем сознания почувствовал смятение ребенка, но так и не смог сосредоточиться на этом ощущении — Том быстро убежал. А вот сейчас Северус захотел наконец разъяснить ситуацию. Подтолкнула боль, которая плескалась в глазах Драко при разговоре о Люциусе. Казалось, обоим Малфоям не хватило чуть-чуть, чтобы понять самое главное, и Северус не хотел повторить их ошибку. Хотя… признаться, он понятия не имел, как рассказать все Тому.
Дверь негромко скрипнула, и Северус на миг остановился, глубоко вздохнув. Полумрак комнаты разрывало пятно света от масляного фонаря, стоявшего на широком подоконнике. Напротив фонаря, глядя в сторону темного окна, сидел Том. Северус несколько секунд смотрел на маленькую фигурку, обхватившую колени. В детстве он сам сидел так же, когда ему было плохо, грустно, страшно. Северус мысленно потянулся в сторону мальчика и почувствовал смятение, боль, разочарование. Эта волна едва не заставила его шагнуть назад за еще незакрытую дверь, чтобы оттянуть этот момент, чтобы…
Том поднял голову и выпрямился.
— Не помешаю? — чужим голосом спросил профессор зельеварения.
— Нет. Пожалуйста.
Том быстро спрыгнул с подоконника и огляделся по сторонам, словно проверяя, нет ли беспорядка.
— С вашего курса ты единственный остался на каникулы здесь? — зачем-то спросил Северус, хотя сам подписывал списки, а на память пока не жаловался.
— Да. Собирался еще Билл, но потом его забрали.
— Понятно, — Снейп прошел по комнате, сцепив руки в замок. — В приют ты ехать не захотел…
— Нет, — Том какое-то время изучал преподавателя. — Там… неинтересно.
— А здесь интересно?
— Когда как. Но мне здесь все равно больше нравится.
Северус увидел, как мальчик на глазах из первокурсника, которого застал врасплох преподаватель, превращается в кого-то другого. Более взрослого, более… Глубина. Вот что появилось в ребенке. Вихрь из затаенных эмоций и переживаний. Страх, боль, злость, обида… надежда. Северус одним махом поставил блок на мысли ребенка. Блок для себя, потому что пучина эмоций Тома грозила поглотить его самого, и тогда разговора точно не получится. Он должен пройти этот путь сам. Должен понять мальчика, стоявшего напротив, не логикой и рассудком, а… сердцем. Так, как в эти годы понимал Нарциссу. Значит, мог, умел.
— Как Драко? — Том первым нарушил тишину.
— Хорошо. Я сейчас был у него, и мадам Помфри сказала, что ты тоже заходил.
— Да. Я… принес ему открытку.
— Ты молодец.
Том пожал плечами и засунул руки в карманы. Северус еле удержался от того, чтобы повторить этот жест.
— Я рад, что вы поладили с Драко. У него можно многому научиться.
— Да. Он… хороший.
Разговор мог посоперничать по неловкости со всеми, в которых Северусу приходилось участвовать ранее.
— Том… мне нужно с тобой поговорить.
Мальчик поднял голову и несколько секунд смотрел в глаза мужчины. Северусу стало неуютно под этим изучающим взглядом. Что сказать? Как начать? Как объяснить ребенку, почему одиннадцать лет своей жизни он был один?
— Том, я действительно знал твою маму.
Мальчик никак не отреагировал на эти слова, продолжая пристально всматриваться в лицо мужчины напротив.
— Мы познакомились много лет назад и… Она была чудесной женщиной. Очень сильной.
— Я знаю, — откликнулся Том.
Северус замолчал, почти физически ощущая напряжение, повисшее в комнате. Казалось, воздух вот-вот заискрится.
— Я знаю о том, какой была моя мама.
— Извини, — неловко произнес Северус Снейп, лихорадочно подыскивая слова. — Я хотел сказать…
— Простите, можно вопрос?
— Конечно, — Северус выдохнул с облегчением. Отвечать на вопросы легче. Это же не самому нащупывать нить беседы.
— Что для вас значит дружба?
Северус удивленно вскинул голову. Дружба? Причем здесь это? Хотя... возможность отвлечься и поговорить о Драко давала время собраться с мыслями. Ведь мальчик говорит наверняка об этом.
— Дружба это… Сложно и просто одновременно. Ты понимаешь, что этот человек — твой друг. Он рядом, и тебе хорошо. Ты счастлив, когда он счастлив. С ним хорошо молчать и хорошо разговаривать ни о чем. А еще его боль чувствуешь и готов совершить почти невозможное, чтобы помочь.
— А… вы стали бы обманывать друга?
— Это зависит от ситуации, — честно ответил Снейп. — Иногда возможно что-то скрыть для его блага, — он подумал о Нарциссе. — Хотя… боюсь, все равно все тайное станет явным.
— Ну, это для его блага. А стали бы вы скрывать что-то о себе, чтобы казаться… не знаю… лучше?
Северус запутался окончательно. О чем они говорят? Однако ответил искренне.
— Нет, Том. Друг — это не тот человек, которого можно обмануть, желая казаться лучше. Он... слишком долго с тобой, слишком хорошо тебя знает. Друг это слишком… ты. Как бы это лучше сказать…
— Скажите, мама Драко ваш друг?
Северус еще сильнее сжал руки. Его не покидало чувство, что этот непонятный разговор имеет гораздо более глубокий смысл, чем ему кажется.
— Да, очень давно, — произнес он.
— То есть, когда вы говорили ей, что не знали обо мне, вы не врали?
Северус почувствовал, что дыхание сорвалось, и грудь сдавило. Хотелось закричать: «Да! Да! Я не врал!».
Впервые человек с железной выдержкой оказался на самой грани. И пока такие нелепые и неловкие слова путались в сознании, Том шмыгнул носом и потянул рукава свитера, словно ему вдруг стало холодно.
— Да, Том. Я узнал об этом… лишь сейчас.
Голос прозвучал едва слышно. Мальчик не пошевелился, и Северус вдруг испугался, что он только подумал это, а вслух не произнес. Слишком часто в своей жизни он не озвучивал то, что думал. Он уже собрался повторить, но Том вдруг улыбнулся.
— Вы… хотели мне рассказать?
Мужчина кивнул.
— Сейчас?
Снова кивок. Вот только знал бы этот мальчишка, что Северус так и не смог подобрать нужных слов и благодарил Мерлина за то, что Том все услышал сам.
— Тогда, в лазарете, ты сказал, что лучше бы твой отец умер, чем…
— Нет, — замотал головой ребенок. — Я говорил на тот случай, если бы был ему не нужен. То есть, если бы он...
Мальчик запнулся, покраснел и посмотрел на мужчину с тревогой. Не нужно было обладать лигилименцией, чтобы понять, о чем он думал. Вот сейчас, когда впереди забрезжила надежда на семью, новую жизнь, ребенок вдруг испугался, что он снова все выдумал. Ведь ему так и не сказали, что он… нужен.
Северус сцепил руки в замок, расцепил их, хрустнул кулаком и произнес:
— У меня есть дом… Не очень большой, но места там достаточно. Я… бываю там редко. Последний раз заезжал летом. Там, наверное, не слишком удобно, потому что я, по сути, в нем не жил, но… там есть неплохая лаборатория, где можно заниматься зельями. Тебе ведь нравятся зелья?
Северус понимал, что говорит совсем не то, но ведь он не знал, что нравится этому мальчику. Он видел его лишь на своих уроках и… сейчас вдруг почувствовал себя безнадежным идиотом. Не то он должен говорить. Совсем не то!
— Еще там есть… сад, — глупо продолжил он цепляться за свою линию. — Там можно повесить качели.
И Том, ребенок давно выросший из возраста, когда пределом мечтаний являются качели на заднем дворе, счастливо улыбнулся. Потому что у него наконец-то появилось место, где могут висеть эти самые качели. Дом… это же… это… все! Целый мир!
— А вы научите меня играть в шахматы?
— Конечно, — с облегчением выдохнул Северус Снейп, — и в шахматы, и в нарды, и во все, во что захочешь.
— А на коньках? Мы будем кататься на коньках?
Северус Снейп ни разу в жизни не стоял на коньках. Но разве это важно? Разве важно, что ты можешь выглядеть смешно, если рядом с тобой родной человек. Мужчина кивнул, улыбаясь. И такой улыбки у скупого на проявление эмоций зельевара, пожалуй, не видел еще никто.
— Там есть пруд, где можно кататься на коньках, — сообщил он.
— А… когда мы сможем поехать? — завороженно прошептал Том и тут же смутился от своей смелости.
И мужчина вдруг понял, что в день, когда ребенок перестанет мучительно краснеть за каждое свое слово, Северус станет самым счастливым человеком.
— Если все будет хорошо, то уже на этих каникулах. Нужно только дождаться, чем закончится история Драко.
— А ему правда лучше?
— Мадам Помфри мне сказала, что он идет на поправку.
— Он очень хороший. А еще... Когда я не знал, что думать… Ну, я не ждал такого, вот и посоветовался с ним. Теперь я все понял. И я… рад, — неловко закончил Том.
— Ты не представляешь, как я этому рад.
Несколько секунд Северус Снейп смотрел на ребенка, не зная, что еще сказать. И вдруг Том бросился вперед и крепко обнял мужчину. Северус пошатнулся от неожиданности. Рука рванулась к груди, на миг замерла, а потом осторожно коснулась головы мальчика, крепко прижимая ее, а вторая рука тут же сжала худенькие плечи. Каким-то вещам не нужно учиться — они в нас. И хрупкий ребенок в отцовских объятиях… это правильно. Северус Снейп посмотрел в потолок. Его счастье не могло уместиться в этой комнате, в этом замке. Ему хватило места разве что в его сердце, которое вдруг оказалось невозможно огромным.
* * *
Гарри Поттер быстрым шагом приближался к больничному крылу. Он шел намеренно быстро, чтобы не успеть передумать. После разговора с Гермионой он пытался побродить по замку, но мысли снова и снова возвращались к этой беседе. И если сначала Гарри просто злился на ситуацию, вспоминал испуганный взгляд Гермионы и ненавидел Дамблдора за то, что все получилось именно так, то потом его мысли прочно занял Драко Малфой. За прошедшие годы думать о слизеринце стало необходимым ритуалом, привычным и неизменным. Гарри не помнил дня без мыслей о нем. Пусть вскользь: «Этот гад два года назад в это же время сорвал матч, и меня дисквалифицировали». Или же: «Хорошо, что Хорек не видел, как Рон поскользнулся — сейчас бы сыпал колкостями». Это стало частью жизни, большой и неотъемлемой. Года два назад Гарри с Роном и Гермионой собирались в Хогсмит, и пока Гермиона бегала за мантией, Гарри листал ее книжку. Эпиграфом к одной из глав было стихотворение о враге. Еще тогда Гарри поразился тому, что автор так точно описал суть вражды и значимость врага. Начиналось оно так:
«Тебя я знаю вдоль и поперёк.
Ты мог
Моим бы стать, пожалуй, близнецом.
В мой дом
Войдёшь и тоже знаешь, что да как,
Мой враг...» 1
Целиком стихотворения он не запомнил, но эти строчки прочно засели в голове, потому что он был с ними согласен. За столько лет он узнал слизеринца, пожалуй, так же хорошо, как Рона или Гермиону. Знал, когда от того можно ожидать подлой подначки. То есть знал, что ее можно ожидать всегда. Знал, что на него можно наткнуться в самое неподходящее время, и это непременно выльется в неприятности, а еще Гарри знал, что слизеринец — озлобленная и жестокая сволочь. И вот с этим знанием хотелось расставаться меньше всего. Однако он привык воспринимать Гермиону, как девушку здравомыслящую и адекватную. Хотя… говорят, любовь зла. А еще он знает массу примеров, когда заложники влюблялись в своих похитителей и... Черт, а ведь получалось, что похищение Гарри помогло Малфою выставить себя в выгодном свете. Правда, непонятно, зачем это было слизеринцу. Отомстить Гарри? Скорее всего. Потому что о чувствах и Драко Малфое Гарри не мог рассуждать в принципе.
Все было паршиво. И с каждой минутой становилось все хуже. Ну кто просил Дамблдора в это вмешиваться? Ведь все равно Гарри узнал. И что дало это время? Неужели сейчас он злится меньше? Вряд ли! Директор добился только того, что Гермиона теперь похожа на тень, и их дружба... Ч-черт. Их дружба оказалась измятой и истоптанной и… едва не разорванной в клочья. И Гарри до сих пор не знал, во что это выльется. Пока все казалось дурным сном. А еще, блуждая по бесконечным коридорам, он вдруг понял, что должен поговорить с Малфоем. Сейчас или никогда. Поговорить начистоту, возможно, в первый раз за столько лет. Переступить через себя, через ненависть, гордость и получить наконец объяснения. И не только ради Гермионы.
Гарри быстро шел и старался дышать глубоко, чтобы успокоиться, потому что слишком хорошо Малфой умел выводить его из себя, слишком остро они реагировали друг на друга, слишком многое стояло между ними. Впрочем, в любом случае Гарри волен уйти в любой момент. Очередной глубокий вдох оказался наполненным запахами лазарета, горьковатыми и… стерильными. Гарри не мог подобрать лучшего слова.
Мадам Помфри не оказалось, и Гарри разочарованно вздохнул. Он почти хотел, чтобы кто-то остановил его и отправил восвояси, потому что затея выглядела сомнительной.
Малфоя он нашел быстро. Слишком быстро. В лазарете только одна кровать была огорожена ширмами. Гарри глубоко вздохнул и отодвинул створку. Слизеринец лежал с закрытыми глазами. Наверное, спал. Гарри решительно шагнул внутрь.
— Репортеры послушались? Убрались? — не открывая глаз, произнес Малфой.
— Пока нет, — буркнул Гарри, — но если очень попросишь...
Малфой распахнул глаза и резко сел, правда, тут же откинулся на подушки. Гарри отметил, что слизеринец гораздо бледнее, чем обычно.
— Поттер? Какого черта? — от растерянности Малфой даже не сразу нацепил свой извечно насмешливый вид.
Гарри деловито пододвинул стул и опустился на него.
— Навестить пришел, — ровным голосом ответил он.
— Поттер, ты приболел? — в голосе слизеринца послышалась фальшивая забота. — Ты бы к Помфри подошел. Она тебе зелье даст.
— Я себя чувствую великолепно, — ответил Гарри.
— А… Ну тогда все равно сходи к ней: она объяснит, что я не при смерти, и твой вид все равно меня не убьет, так что можешь не терять времени.
— Ладно, — вздохнул Гарри, — обязательно у нее справлюсь о твоем и своем здоровье, когда она придет.
— А ее нет?
— Пока нет. Мы здесь одни.
Малфой медленно выпрямился и поправил подушку за спиной. Гарри прекрасно разгадал маневр. Слизеринец не хотел выглядеть больным и усталым перед лицом врага. Вот и храбрился.
— Ладно. Раз так — давай проведывай.
— Проведываю.
Гарри устроился поудобнее, закинув ногу на ногу. Он прекрасно видел, что Малфой нервничает. В таком состоянии слизеринец не мог это скрыть достаточно хорошо, и Гарри вдруг понял, что и правда знает его, как никого другого. Например, Малфой всегда поджимает губы, когда злится или раздражается. И голос понижает. Вот как сейчас.
— Поттер, что ты меня так разглядываешь? Я ведь волноваться за твою психику начну.
— Не стоит. Тебе и так волнений хватило. Я правильно понимаю?
— О чем ты? — устало спросил Малфой.
— О сегодняшнем дне.
— То есть?
— Расскажи мне о нем.
— Поттер, с каких пор тебя интересует распорядок моего дня?
— Отлично. Давай тогда поговорим о летних каникулах.
— Чего? — опешил слизеринец.
— Например, о том, как ты провел предпоследний день летних каникул.
Гарри с наслаждением наблюдал, как меняет цвет физиономия слизеринца. На бледных щеках в мгновение ока появились красные пятна.
— Что? Вижу — вспомнил.
— Я-то всегда помнил, — негромко откликнулся слизеринец. — А тебя каким боком это коснулось?
— Я все знаю.
— Мерлин! Поттер! Хватит играть в дешевый детектив. Что ты знаешь?
— Твой отец и Волдеморт похитили меня летом. Гермиона… — Гарри отметил, как взгляд слизеринца на миг оторвался от его лица при звуках этого имени, но тут же вернулся вновь, — ...оказалась у тебя. Вы вместе отправились за помощью. Ну и продолжение я тоже знаю, поэтому сэкономлю время. Мне интересно знать, почему ты это сделал?
— Поттер…
— Я только что долго разговаривал с Гермионой.
Гарри увидел, как лицо слизеринца на миг поменяло выражение, став из надменно-скучающего растерянно-затравленным. Впрочем, лишь на миг. И Гарри понял, что если бы не знал Малфоя так хорошо, вряд ли вообще сумел бы это заметить.
— Рад за вас обоих, — язвительно откликнулся слизеринец.
— Малфой, как Волдеморт мог тебя использовать? — Гарри не позволил глухой злости вырваться наружу. Он пришел поговорить о деле.
— Что? — судя по ошарашенному виду, слизеринец ожидал подобного вопроса меньше всего.
— Ты слышал. Я знаю о том, что произошло. Так что давай отбросим в сторону расшаркивания и поговорим о деле.
— О каком деле, Поттер? Ты рехнулся?! Иди к черту!
— Только что оттуда, — огрызнулся Гарри.
Драко Малфой устало провел ладонью по лицу.
— Да что же это за сумасшедший дом! Все про всех все знают. Никакого…
— Уж если говорить об этом, то ты хотя бы сам о себе все знаешь.
Их взгляды скрестились подобно клинкам.
— Дамблдору спасибо скажи, — посоветовал Малфой.
Первым желанием Гарри было встать с неудобного стула для посетителей и уйти прочь, но он остался. Пора взрослеть. Уходить от проблем легче всего. Да и делать это возможно лишь до какого-то момента, но однажды реальность все равно настигнет. Поэтому юноша решил не убегать от проблемы напротив. Проблемы со злостью во взгляде и судорожно сцепленными пальцами поверх одеяла.
— Не буду я ему ничего говорить, — спокойно ответил Гарри. — Сейчас это уже не имеет смысла. Дело сделано.
Брови Малфоя взлетели вверх.
— Ты оставишь все так?
— А что изменит мой грандиозный акт протеста с крушением мебели и выкрикиванием проклятий?
Малфой на миг задумался.
— Ты укажешь свою позицию, — наконец выдал он.
— Моя позиция и так известна.
— Значит, они не принимают тебя всерьез, — хмыкнул слизеринец.
— Это я и без тебя знаю, — беззлобно огрызнулся Гарри.
Некоторое время они молчали, не глядя друг на друга. Первым заговорил слизеринец:
— Ты сказал, что все знаешь. Откуда?
— От Гермионы — я же сказал, — раздраженно откликнулся Гарри.
— А она откуда?
— Дамблдор показал ей в Омуте памяти.
— Что? — Малфой едва не свалился с кровати — так подскочил. — Да когда же это закончится! — в его голосе послышались отчаянные нотки. — Ч-черт!
— Думаю, уже закончилось. Мне показалось, что сегодня Дамблдор выпустил все нити из рук: мол, разбирайтесь сами, — устало произнес Гарри.
— Или сделал вид, что выпустил, — буркнул Малфой, сжимая и разжимая кулаки. — И ведь даже разозлиться всерьез не получается.
— Потому что он спас тебе жизнь?
— Поттер, ты-то хоть заткнись, а?
Гарри усмехнулся.
— Добро пожаловать во взрослый мир, Малфой!
— Да уж. У него занятная тактика. Ладно. К черту. Не хочу сегодня об этом думать.
— Предлагаю подумать о другом. Вернемся к нашим баранам, то бишь Пожирателям.
На этих словах Малфой напрягся и бросил на гриффиндорца быстрый взгляд.
— Эта часть истории меня тоже заинтересовала, — с довольным видом сообщил Гарри. — Так что там с Волдемортом?
— Поттер, мне кажется, ты меня проведал. Пора бы и честь знать.
— Малфой, поверь, сидеть здесь и созерцать тебя во всей красе — очень сомнительное удовольствие. И больше всего мне бы хотелось, чтобы этого дня не было.
Гарри сказал это все едва слышно, но слизеринец вздохнул, устроился удобнее и поднял взгляд.
— К тому же считай, что этот разговор — твой долг, — закончил Гарри.
— За что, интересно? — Малфой изобразил живую заинтересованность.
— За Гермиону.
Наступила тишина. Двое мальчишек смотрели в глаза друг другу, и впервые в их жизнь прочно входило что-то взрослое. Безвозвратно и безостановочно. Подобные разговоры велись много веков до них и будут вестись столько же веков после. Когда у одного хватает смелости признать свое поражение, а у второго — смелости это оценить. Наверное, сейчас они впервые почувствовали себя мужчинами.
Драко пожевал губу, откашлялся и наконец выдавил:
— Что она тебе рассказала?
И только не дождавшись ответа, поднял взгляд. И Гарри с горьким удивлением заметил, что такого взгляда не видел у слизеринца никогда. Горечь, смятение и… надежда. Словно вот эти два не договорившихся между собой человека — его лучшая подруга и его враг — ждали ответа от него. И он должен был вернуть им эту надежду. Гарри едва не вскочил со стула и не умчался прочь, но все же произнес ровным голосом:
— Она рассказала о том, что вы встречались. Без подробностей.
О признании в любви он сознательно умолчал, потому что вдруг понял, что Малфой находится в неведении относительно чувств Гермионы. Да и выступать в роли посредника хотелось все меньше — грудь жгло точно каленым железом.
— И ты сидишь здесь, ведешь со мной беседы о Волдеморте? Ты… Поттер, ты ли это? В былые времена тебе хватало гораздо меньших поводов, чтобы желать моей смерти, — в голосе Малфоя не было насмешки. Скорее удивление и настороженность. Он, видимо, ожидал подвоха.
— Когда я говорил «чтоб ты сдох», я не желал смерти всерьез. Я не такой как ты, Малфой. Я… предпочитаю видеть людей живыми. Почти всех.
— Ладно. Понял. Точнее понял, что мне этого не понять. И откуда вдруг в гриффиндорце умение шантажировать? — Малфой несколько секунд смотрел в потолок, а потом перевел взгляд на юношу напротив. Гарри видел, что слизеринец ерничает как раз оттого, что чувствует такую же неловкость, которую ощущал он сам. — Сомневаюсь, что знаю о Волдеморте что-то, чего не знаешь ты. Дамблдор-то тебе все эти годы подноготную противника выкладывал. Ты же у нас герой освободительного движения, символ…
— Малфой, если ты думаешь, что мне надоест слушать твои подначки, и я уйду, похорони эту идею сразу.
Слизеринец вздохнул.
— Как тебя мог использовать Волдеморт? — негромко спросил Гарри.
Драко Малфой некоторое время смотрел на Гарри Поттера, молча теребя край одеяла. По его лицу гриффиндорец не мог понять, о чем тот думает. А если смог бы, очень бы удивился. Драко думал о… Гермионе Грейнджер. О том, что у нее хватило мужества признаться друзьям. Что это? Безрассудство, отчаяние, усталость? Или же такая безграничная, непонятная ему вера в дружбу? В то, что поймут всегда. Безоговорочно. Но… так же не бывает.
— Поттер, как ты отнесся к словам… Гермионы?
Гарри моргнул — так необычно было слышать имя подруги из уст слизеринца. Некоторое время молчал, потом проглотил комок, ставший в горле, и выдавил:
— Малфой, я пришел поговорить о другом.
— И все же…
— Я не собираюсь обсуждать Гермиону с тобой. Я не верю в твою искренность ни на минуту. Если бы я чуть хуже знал тебя, подумал бы, что ты использовал магию.
— Что же мешает тебе так думать?
— Не знаю, — неохотно откликнулся Гарри. — Ты никогда не стеснялся в выборе средств, когда дело касалось меня. Но… здесь почему-то не знаю. Хотя я не могу понять Гермиону. Если бы это была не она, я бы…
Юноша посмотрел на пестрый букет у кровати. Ощущение нереальности происходящего было почти осязаемым. Кажется, щелкни пальцами, как это делал Добби, колдуя, и все исчезнет. Гарри окажется где-нибудь в другом месте. Например, в Норе. Они с Роном будут играть в шахматы, Гермиона будет читать книжку, а Джинни — играть с Живоглотом у камина. И не будет этого дня. И чертова Малфоя не будет.
— Малфой! Я не знаю, чем все это закончится, но если по твоей вине она проронит хоть одну слезинку… — глухо начал Гарри и замолчал.
И Драко Малфой впервые не съязвил. Если бы здесь был друг, Драко непременно объяснил бы, что все кончено, и эта нелепая история, так похожая на маггловскую сказку, не получит продолжения. Словно книгу отложили, так и не дочитав. Или же в ней оказались вырваны последние страницы. Скорее последнее, потому что к недочитанной книге можно вернуться, а здесь — нет.
— Поттер… — неловко начал он, не зная, как продолжить.
— Ладно, закрыли тему. Тебе не удастся увести меня от вопроса.
Гриффиндорец щелкнул пальцами. Несколько секунд подождал и усмехнулся. Драко не понял маневра. Впрочем, сильно печалиться не стал — Поттер всегда был со странностями.
— Поттер, я не знаю, что тебе ответить.
— Вот как?
— И не потому, что не хочу, а потому что сам не понимаю. Знаю лишь, что на меня наложено какое-то заклятие. Мать я пока об этом не спрашивал. А… мой отец уже ничего не может рассказать.
Драко замолчал. Гарри некоторое время изучал врага, и наконец сказал:
— Я сожалею о твоем отце.
Сказал тихо, словно нехотя, но искренне, потому что человек, слишком хорошо знающий, что такое сиротство, никогда не пожелает подобного даже врагу.
— Черта с два, — так же неохотно откликнулся Малфой. — Ты же ненавидишь, Поттер. Как ты можешь сожалеть?
— Вот такой я странный, — усмехнулся Гарри.
— Ладно. Закрыли тему.
Некоторое время оба молчали. Гарри размышлял о том, почему стул для посетителей такой неудобный и отчего в лазарете так холодно, а Драко о том, что чертов Поттер может испортить даже рождественский день уже одним своим присутствием. И еще… дать шанс что-то узнать.
— Слушай, Поттер, раз уж в тебе проснулось такое трогательное желание меня проведать, ответь на один вопрос. Всегда хотел его тебе задать, да все как-то беседа не клеилась.
Гарри хмыкнул.
— И что за вопрос?
— Когда мы были на четвертом курсе, Волдеморт вернулся. Помнишь?
— Еще бы, — Гарри еле удержался от желания передернуть плечами.
— Тебе еще тогда все не верили. Хотя не так. Верили-то все. Только большинству было выгоднее записать тебя в придурки, чем снова с этим сталкиваться.
Гарри с удивлением смотрел в бледное лицо своего врага. Малфой верил? Верил ему? А слизеринец тем временем продолжал:
— И тогда-то вторая часть нашего общества во главе с любимым нами директором, — в тоне Малфоя послышались язвительные нотки, — стала утверждать, что ты сотрешь Лорда в порошок. Мол, один раз смог, сможет и второй.
— А вопрос-то в чем? — Гарри слегка устал слушать не самую любимую часть собственной биографии. К тому же в устах слизеринца она выглядела еще хуже.
— Внимание: вопрос, — голосом диктора из викторины «Волшебный вопросник» проговорил Драко. — Ты победишь Лорда?
Гарри усмехнулся:
— У меня сегодня как раз в распорядке дня значилось: проведать Малфоя, а потом заглянуть к Волдеморту на праздничный ужин.
— И убить его одним своим вниманием?
— Угадал. Для начала пришел на тебе потренироваться.
— А я все гадал, откуда столь трогательная забота обо мне. Спасибо, Поттер, — Драко отвесил шутливый поклон. — А теперь серьезно: ты веришь в то, что сможешь его победить?
Гарри от неожиданности едва не поперхнулся воздухом. Ну и вопросик! Он с удивлением оглядел слизеринца:
— Не поверю, что бы тебя так волновал этот вопрос.
— Это еще не сам вопрос. Это предыстория.
— Час от часу не легче.
— Ну так что?
Гарри поерзал на стуле, посмотрел на высокий потолок. Вся его жизнь прошла под призрачным знаменем будущей победы над Волдемортом. Порой ему казалось, что он и на свет-то появился только ради этого. Будто ничего другого он в этой жизни сделать и не мог бы. Ну, ведь если разобраться, у него нет особенных талантов. Он не блещет знаниями на уроках. Он не художник, не поэт, не писатель, не ученый. Что он имеет? Только способность выживать в предложенных ситуациях, и то благодаря везению и… друзьям. Каждый зачем-то приходит в этот мир; Гарри, наверное, лишь в качестве противовеса.
— Не знаю, Малфой. Выбора-то особенного нет. Не я затеял эту войну.
— Но ты в ней участвуешь.
Гарри не удержался от вздоха.
— У меня нет выбора, — повторил он.
Внутренне подобрался, ожидая язвительного комментария, но Малфой произнес:
— Дамблдор верит в тебя почти безгранично. Мне было любопытно, веришь ли ты.
— Не верю, — неожиданно произнес Гарри. — Но это… все равно. Я либо выиграю, либо сдохну. Всего лишь два пути. Если выиграю, то вера оправдается. А если нет, мне уже будет все равно.
Драко Малфой оторвал взгляд от одеяла и посмотрел на гриффиндорца. В зеленых глазах была злость. И впервые Драко видел, что она направлена не на него. «А ведь Поттер — тоже оружие», — неожиданно понял он. Только сам Драко узнал о себе неприятную подробность несколько часов назад, гриффиндорец же жил с этим всю жизнь. Без права на ошибку, без возможности выбора. Его ненависть подпитывали и культивировали, и все для того, чтобы однажды выставить его на почти безнадежный поединок ради светлого будущего всего волшебного мира. И им всем совершенно наплевать, сколько лет будет в тот момент Поттеру. Четырнадцать, как уже было на Кубке огня, пятнадцать — как в министерстве, семнадцать — как у той стены с чертой. Может быть, ему будет двадцать… Или тридцать. Только разве это жизнь? Это же вечное ожидание Судного дня. Не сегодня так завтра. Не завтра так послезавтра. Интересно, с какими мыслями Поттер засыпает по вечерам? И давно ли он перестал спрашивать себя «неужели завтра?». И перестал ли? Драко вдруг захотелось засыпать гриффиндорца кучей вопросов, но он подумал, что подобное можно позволить себе с другом, приятелем, но никак не с врагом. Пусть даже с таким знакомым, как мальчишка напротив. Поэтому он все же спросил то, ради чего затеял разговор:
— Поттер, а если выиграешь? Что ты будешь делать дальше?
— Это и есть твой вопрос? — устало отозвался Гарри.
Драко кивнул.
— Да не выиграю я, Малфой. Вернее, не выживу после этого.
Гарри произнес это спокойно, без истерики. Словно давно решенный вопрос. Драко стало неуютно от сухого безэмоционального тона.
— Ну, представь на минутку светлую картину, — юноша попытался придать голосу веселость, — Волдеморт — труп. А ты — жив-здоров.
— Мерлин! Никогда не думал, что Драко Малфой такой оптимист. Да еще с безграничной верой в мои силы.
Малфой хмыкнул, Гарри сделал вид, что задумался. Будь он с Роном или Гермионой, для пущей убедительности закрыл бы глаза. Но в присутствии врага делать этого не стал.
— Представил, — откликнулся он.
— И? Что ты будешь делать дальше? Потом…
Гарри усмехнулся. Чертов Малфой. Вот в самое же больное место. Он лукавил, когда говорил, что не верит в победу. Где-то на краю сознания всегда была мысль о собственной уникальности, подкрепленная верой десятков людей. И Гарри представлял себе ту самую радужную картину, о которой толковал Малфой. Вот только картина, как правило, заканчивалась процедурой поздравления, слезами умиления и прочими атрибутами победы. А дальше… пелена. Непроницаемая, непробиваемая. Гарри не знал, что делать дальше. Так получилось, что его жизнь была посвящена этому дню. Он жил ради этого. Может, отчасти поэтому он был готов умереть в этой борьбе, потому что не представлял себе, чем жить дальше.
— Не знаю, Малфой, — откликнулся он. — Я не думал.
— Врешь ведь, — прищурился слизеринец.
— Да ни фига не вру! Просто… не знаю.
— Ну квиддич там или диплом аврора? Хотя это тоже из той же песни. Преподавать там или… Или же… Стой. Ты не шутил? Ты правда не знаешь, где применить себя в мирное время?
Гарри передернул плечами, а Драко едва не присвистнул. Вот оно что. Золотой мальчик живет лишь войной и ради войны. И теперь, когда детство заканчивается, и стены Хогвартса больше не будут защитой от врагов и от собственного предназначения, он просто идет на эту войну, чтобы… погибнуть. Поэтому-то и шарахается от Грейнджер. Драко осенило. Поттер просто боится привязанности, потому что вычеркнул себя из списка живущих давным-давно. Драко смотрел на знакомое лицо и впервые думал, что они до чертиков похожи. Только Поттер боится привязанности потому, что не хочет причинять боль другим, а сам Драко боится причинить боль себе. Боится беспомощности и связанных рук, и…
— Картинка получается так себе… — неохотно произнес слизеринец.
— Да уж, — не стал возражать Гарри.
Они замолчали. В лазарете стало тихо. Где-то там, в коридорах Хогвартса, бродили ученики. Готовились к праздничному ужину, на котором все, оставшиеся в замке, усядутся за один большой стол, будут поздравлять друг друга, взрывать хлопушки и веселиться или делать вид, что им весело. А еще дальше, в большом мире, люди как раз в эту минуту, может быть, обменивались подарками, признавались друг другу в любви, смеялись, грустили... Одним словом, там была жизнь. А здесь… здесь мир становился с ног на голову, потому что впервые за почти семь лет два врага, два семнадцатилетних мальчишки, искренне разговаривали, пожалуй, о самом важном. И кажется, впервые им удалось что-то понять друг в друге и в себе.
— Ладно, Малфой, пожалуй, я у тебя загостился.
Гарри встал, глядя на слизеринца, а потом проговорил:
— Один вопрос напоследок. Раз уж пошла игра в вопросы-ответы.
— Валяй.
— Почему у тебя нет Метки?
— С чего ты взял, что ее нет? — быстро спросил Драко. И настолько серьезным были его взгляд и тон, что Гарри вдруг засомневался.
— Мне... показалось.
Драко выдержал паузу, а потом рассмеялся:
— Ладно. Расслабься. Я пошутил.
— Так почему?
— Она мне не пойдет. Да и вообще не люблю татуировки.
Гарри возвел глаза к потолку:
— Я серьезно спрашиваю.
— Серьезно спрашиваю, — передразнил Драко. — Не хочу я, Поттер. Просто не-хо-чу.
— То есть, у тебя был выбор?
— Выбор есть всегда.
— Выбор — лишь иллюзия.
— Что ты сказал? — Драко даже приподнялся с подушек.
— Выбор — это иллюзия, Малфой. На тебя всегда можно будет надавить, заставить, или же… Почему ты так смотришь?
— Нет… ничего, — Драко закусил губу, посмотрел в сторону, словно размышляя.
— Малфой, в чем дело?
— Эту же фразу мне сказал Волдеморт несколько часов назад.
— Шутишь?
— Ну посмейся.
Гарри вновь сел.
— А ты что ему ответил?
— Ничего. Он прав, наверное.
— То есть, ты решил стать под знамена Дамблдора? — усмехнулся Гарри. — Это и есть твой выбор, отсутствием которого так пугал Волдеморт?
— Нет уж. Я не хочу быть живым заслоном революции. Увольте.
— Хочешь быть мертвым заслоном Пожирателей?
— Я вообще не хочу на баррикады.
— Да ты у нас трус.
— У меня просто есть мозги, Поттер, — беззлобно откликнулся Драко. — Эта война обречена. Вернее мы в ней обречены. Играть будем мы, а выигрывать они. Или ты думаешь, что Лорд или Дамблдор сами схватят палочки и ринутся в битву?
— Дамблдор ринется.
— Если Дамблдор ринется, значит, вы будете проигрывать.
Гарри отметил это «вы». Значит, Малфой по другую сторону.
— Он не боится умереть.
— Да при чем здесь страх, Поттер! Отбрось свои геройские замашки. Он — координатор. На фига ему рисковать? У него есть ты.
— А у Волдеморта ты? Раз уж на тебе там какое-то заклятие?
— Льщу себя мыслью, что я не у Волдеморта.
— А у кого? — приподнял брови Гарри.
— У себя. Я все еще надеюсь остаться в стороне.
— Так все уже завертелось! Ты уже не в стороне. Ты должен быть за кого-то.
— Мне не нравится ни одна из сторон, Поттер. Если у тебя все понятно: Лорд убил твоих родителей, и…
— Спасибо, что напомнил, — съязвил Гарри.
— Я излагаю факты. То я…
— Из-за Волдеморта погиб твой отец.
— Спасибо, что напомнил.
— Я излагаю факты. К тому же…
— Авроры убили мою тетю, которая уж точно была в стороне от всего этого. Только за фамилию.
— Я не знал.
— Проехали.
— И все же, Малфой, неужели ты всерьез думаешь остаться вот так — посередине. Один. Против всех?
— Я не против всех… Я… не знаю, Поттер. Время покажет.
— Время покажет, — протянул Гарри. — Только ни черта оно не покажет. Все равно решать придется самим.
— Ну, вот когда придется, тогда и придется.
— Ладно, если вопросов больше нет, пойду я, пожалуй. И так половину праздничного дня испортил созерцанием твоей физиономии.
— Ты хотел сказать: украсил?
— Я сказал то, что хотел, — отмахнулся Гарри.
— Ну тогда вали. Уизли привет. Пламенный.
— Ладно. Только ответный текст в виду цензуры передавать не буду.
Про Гермиону, словно сговорившись, не упомянули.
— А еще… Поттер?
— Ну чего? — обернулся Гарри.
— Скажи, тебе никогда не хотелось шагнуть с Астрономической башни?
Гарри посмотрел в серьезное лицо слизеринца. В памяти всплыли слова Гермионы и то, как он на них отреагировал… А вот сейчас смотрел и понимал, что никакой это не бред. И все как раз укладывается в общую картину. Малфой просто не хотел соглашаться с отсутствием выбора. А еще не так-то это просто — жить с бременем ответственности и осознанием себя оружием. Гарри жил так всегда, а слизеринец узнал совсем недавно. Слабость? Разумеется, слабость. Вот только посмеяться или съязвить на этот счет язык не поворачивался. Впервые за столько лет.
— Если бы я это сделал, ты бы умер от радости, и Слизерин лишился бы половины своего яда. Я не мог так поступить.
— Конечно, трогательно, что в тяжелые минуты своей жизни ты утешался мыслями обо мне, но все же…
Гарри перевел взгляд со слизеринца на тумбочку слева от кровати. На ней стоял букетик полевых цветов и яркая открытка. Все это резко контрастировало с черным проемом окна. Гарри снова посмотрел на Малфоя. Тот не мог видеть этой картины, и гриффиндорцу в голову пришла мысль. Он резко отдернул в сторону ширму, открывая взору слизеринца окна напротив.
— Э-э-э, Поттер, ты…
— Посмотри в окно!
Драко посмотрела в черный прямоугольник. Пару секунд вглядывался, а потом перевел взгляд на гриффиндорца.
— Поттер! Долгое общение со мной явно влияет на твой мозг. Там ни черта не видно.
— Там метель, Малфой. Там сумасшедшая метель. А несколько часов назад был закат. Красный-красный. А еще через несколько часов будет рассвет. И ты мог действительно ни черта больше не увидеть.
С этими словами гриффиндорец резко развернулся и пошел прочь.
Он почти сразу скрылся за ширмой, а Драко все смотрел и смотрел на раскрытый проем. То ли на черный прямоугольник окна, то ли туда, где минуту назад стоял Поттер, шаги которого отдавались эхом в пустом лазарете. Эхо становилось все тише и тише. И Драко Малфой вдруг понял, что именно едва не совершил. И впервые за этот долгий день порадовался тому, что может видеть эти больничные стены. И помог ему в этом Мальчик-Который-Так-И-Не-Начал-Жить.
* * *
Нарцисса Малфой сидела за письменным столом в кабинете зельеварения и писала ответ на письмо Фреда Забини. Она отклонила предложение Северуса поужинать в обеденном зале за праздничным столом, чему он, впрочем, не удивился и ушел, пообещав вернуться как можно скорее. Все преподаватели, находящиеся в замке, условились посетить праздничный ужин, чтобы хоть как-то компенсировать отсутствие директора, который все еще находился у себя. Нарцисса очень хотела поблагодарить Дамблдора за спасение Драко, но нарушать его покой казалось неловким, и теперь она ожидала, когда Северус наконец вернется и поделится новостями. Драко спал в лазарете, а Нарцисса писала письмо, то и дело поправляя сползающую с плеча шаль. В кабинете Северуса было невозможно холодно, хоть камин и горел уже несколько часов.
Женщина, задумавшись над очередной фразой, подняла голову и посмотрела на стеллаж у стены.
За последний час она успела переговорить с таким количеством людей, что казалось, общения ей теперь хватит надолго. И это за небольшой отрезок пути, который она, впрочем, повторила сегодня не один раз. Подземелья Слизерина — больничное крыло. Наверное, так много за один день она не ходила этими коридорами даже во время своей учебы.
Она оказалась в Хогвартсе впервые с момента выпуска. Прошлый раз в кабинете Дамблдора она, разумеется, не считала. Знакомые коридоры, наверное, должны были навевать воспоминания, но Нарцисса так быстро по ним перемещалась, что даже не успевала оглядеться. Помимо Снейпа она успела пообщаться с Флитвиком, Макгонагалл, седым аврором и толпой журналистов, с последними, к счастью, косвенно. Все эти беседы были похожи одна на другую. Ей сдержанно сочувствовали, пытались сказать что-то доброе и светлое, но от неискренности говоривших получалось нечто протокольное и никчемное. Макгонагалл смотрела строго, словно говоря: «Что же ты, девочка...». Именно девочкой почувствовала себя Нарцисса, встретив свою бывшую учительницу.
Журналисты засыпали просьбами об интервью, соревнуясь в цене и авторитетности изданий. Просматривая ворох писем, Нарцисса не успела толком удивиться, откуда они все знают, как в коридоре ее окликнул седой аврор. Тот самый, с которым она уже имела «удовольствие» беседовать однажды. Как позже пояснил Северус, Дамблдор разрешил аврорам присутствовать в Хогвартсе, желая тем самым показать, что никто здесь не прячется, и твердо ответив, что в стенах его школы нет ни одного преступника. Аврор наскоро поздоровался и приступил к делу. Цепкий взгляд, вопросы. Впрочем, Нарцисса быстро пресекла это требованием повестки. На что получила жизнеутверждающее: «Вы ее непременно получите».
Из общей канвы выпадали лишь беседы со Снейпом — точно игра в теннис. Вопросы-ответы летали подобно мячу от одного к другому, неизменно выливаясь в извечный вопрос «что делать?». Северус смотрел в глаза — единственный из всех, и его чуть резковатый голос приносил спокойствие. Он позаботился о том, чтобы доступ в лазарет был закрыт для любого человека извне, и, наконец, выпроводил авроров.
Полученные письма Нарцисса отправила всей кучей в камин в кабинете зельеварения. Оставила лишь одно — с гербом семьи Забини. Фред сообщал о том, что Лорд известил их о случившемся и отбыл в неизвестном направлении. Так же Фред просил поберечь себя — что-то не понравилось ему в сообщении Лорда. Интуиции Забини Нарцисса доверяла. Кто, как не он, столько лет умудрялся балансировать между двумя мирами. А еще в каждой строчке была искренняя забота и желание помочь. Письмо заканчивалось словами: «Мы с Алин соболезнуем по поводу смерти Люциуса… Знаешь, он был… хорошим человеком. Просто запутавшимся».
Нарцисса некоторое время смотрела на последние строчки. «Запутавшийся...» Именно это слово пришло ей самой на ум во время их последней беседы с Люциусом в библиотеке имения. Мужчина, сидевший напротив, выглядел тогда усталым, подавленным и… запутавшимся, но все же готовым к борьбе. К последнему и, возможно, самому главному шагу. Столько лет Нарцисса ненавидела мужа за то, во что он втравил ее, Драко, Марису… А вот сегодня поняла, что ненависти больше нет. Люциус пытался помешать Лорду и погиб. Значит, он защищал сына… Иногда одним шагом можно перечеркнуть всю свою предыдущую жизнь. И только от тебя зависит, каким будет этот шаг. Несколько лет назад в опере Мариса заметила: «Мне всегда запоминается финал». Тогда Нарцисса стала анализировать и вспоминать удачные моменты завязки и развития сюжета, но Марису так и не переубедила. И вот теперь, спустя годы, признала ее правоту. Только… конец одного спектакля означает скорое начало следующего. А в жизни все по-другому.
В письме Фреду Нарцисса поблагодарила чету Забини за заботу, сообщила, что у них все в порядке, и пообещала позже прислать весточку. И уже в самом конце, на миг задумавшись, написала: «Спасибо за Люциуса». Фред — друг. Он поймет.
Она полагала, что на этом общение с внешним миром закончится, но в окно кабинета постучала замерзшая сова, похожая на большой ком снега. К ее лапе был привязан пергамент с гербовой печатью Министерства. Нарцисса подумала о мантии-невидимке. Была такая у Белинды в их школьную бытность. Взять бы сейчас и спрятаться от всех вместе с Драко.
В бумаге содержалось требование раскрыть местонахождение имения с целью обыска в связи с тем, что «погибший в результате несчастного случая в выше обозначенном поместье Люциус Эдгар Малфой находился в розыске за совершение…». Далее шел длинный список злодеяний против магического мира. В первую минуту Нарцисса удивилась осведомленности Министерства, однако хмурый Северус, заглянувший узнать, все ли в порядке, пробежал взглядом по строчкам и удивления не выказал:
— Лорд и сообщил.
— Каким образом?
— Нарцисса, ты как вчера родилась! В Министерстве тоже есть его люди. Это же давно известно.
— Но зачем?
— Чтобы понять, Нарцисса. Ты сейчас перед выбором. Пойдешь на поводу у Министерства, Лорд поймет, что Малфои ему больше не нужны. Откажешь Министерству — начнется охота.
Нарцисса устало прислонилась к кафедре:
— И что теперь?
— Переговорить с Драко.
— С Драко? Ему нельзя волноваться…
— Нарцисса, твой сын сейчас глава рода. Без него ты все равно не сможешь ни наложить защиту на имение, ни раскрыть местонахождение, если вдруг захочешь.
— Я не подумала…
Северус сжал ее плечо и негромко произнес:
— Твой сын примет верное решение. И… он не будет один, — мужчина улыбнулся.
Нарцисса устало улыбнулась в ответ.
— Побудешь здесь? — спросил зельевар.
— Да. Пока побуду. Драко спит — я не хочу его тревожить.
Дверь за Северусом закрылась, и женщина не спеша подошла к камину, протянула к огню озябшие руки. Сердце колотилось при мысли о будущем. Нужно сообщить Драко, нужно что-то решить вместе с сыном. Нарцисса вдруг осознала всю меру ответственности за Драко. От действий, которые они предпримут, будет зависеть будущее. Мысли вернулись к Северусу, к Фреду и Алин. Все же есть те, кто может помочь, кто не отступился от них даже в этой непростой ситуации.
Дверь скрипнула.
— Северус, извини за беспоко… Миссис Малфой?! — смутно знакомый голос заставил обернуться.
Окликнувший находился в тени, но еще до того, как он шагнул в пятно света от факела, женщина воскликнула:
— Ремус!
Мужчина улыбнулся. Нарцисса почувствовала, как горло перехватило. Эта улыбка… из прошлого. Сколько воды утекло, сколько они пережили, а в улыбке все тот же свет и мудрость.
— Ты… как здесь? — они виделись впервые за почти двадцать лет, но это детское обращение на «ты», когда формальностей не существовало в принципе, а отличались они друг от друга лишь цветом формы, далось легко.
— Я… с людьми Дамблдора, — неловко пожал плечами Ремус. — А… ты?
Ему «ты» далось с заметно большим трудом.
— С Орденом? — Нарцисса усмехнулась. — А я с Драко. Он сейчас в… Ты… официально или в частном порядке? Сейчас, я имею в виду?
Ремус закусил губу и чуть склонил голову набок.
— Сейчас я разговариваю с тобой в частном порядке, — он развел руки, словно подтверждая, что с добрыми намерениями.
Несколько секунд Нарцисса смотрела с недоверием, потом кивнула.
— Ты искал Северуса?
— Да, хотел переговорить с ним перед тем, как идти к Дамблдору.
— Ты идешь к Дамблдору?
— В общем, да, — он взглянул на часы. — Через двадцать минут.
— Скажи ему, пожалуйста, что я хотела бы его увидеть. Мне необходимо поблагодарить его за сына.
Ремус с улыбкой кивнул.
— С Рождеством, кстати.
— И тебя, — улыбнулась Нарцисса. — Совсем забыла про Рождество.
— Мы все забыли.
Он смущенно оглянулся по сторонам, словно чувствуя вину за то, что Рождество в этом году оказалось совсем не праздничным. Взгляд задержался на столе.
— Из Министерства? — быстро спросил Люпин, кивнув на конверт.
Нарцисса глянула в указанную сторону, потом на него. Они не виделись двадцать лет. Тогда он был скорее другом. Теперь же… Нарцисса внимательно посмотрела на бывшего гриффиндорца.
Пристальный взгляд серых глаз не раз заставлял сегодня собеседника отвернуться, вспомнить о неотложных делах… Но Ремус Люпин не отвел взгляда. Лишь он и Северус.
— Мне передали запрос. Хотят устроить обыск поместья, — внезапно решилась женщина.
— Потому что там долгое время скрывался Волдеморт… — вопросительной интонации в голосе Люпина не было.
Нарцисса резко рассмеялась:
— Он не скрывался там, Ремус. Иногда бывал. В числе прочих людей. И я… не могу дать положительный ответ Министерству, не посоветовавшись с сыном, — в голосе прозвучал вызов.
— А ты уверена, что сможешь дать его потом?
Ремус прищурился, разглядывая женщину напротив. За эти годы он видел ее колдографии не один десяток раз. Казалось, он знал о ней все. Собирал информацию не как аврор, нет. Скорее в память о Сириусе, а еще в память о той девочке с серебристыми косичками. И вот сейчас видел, что колдографии врали. Яркий образ с глянцевых обложек отражал богатство, изысканность, утонченность, но не передавал тоски во взгляде и легких морщинок у глаз — признаков забот и усталости.
— Не уверена, — наконец произнесла Нарцисса.
Ремус кивнул.
— Что бы ты посоветовал? Не как аврор, а…
— Подождать, — резко ответил Люпин. — Это ловушка с двух сторон. Сдадите имение и потеряете последнюю защиту. Нужно понять, на что готово пойти Министерство. Первым шагом они потребуют выдачи тела Люциуса. Думаю, уже готов запрет на его захоронение на фамильном кладбище.
— Его официально причислят к Пожирателям? — ее голос дрогнул.
Ремус кивнул.
— На ваш род падет тень, и потребуются веские доказательства непричастности… К тому же Драко… совершеннолетний.
— Безумие какое-то.
Они замолчали. Нарцисса некоторое время смотрела в пол, а потом перевела взгляд на Ремуса. Как же он поседел за эти годы! Он тоже поднял голову и внезапно подмигнул:
— Эй! Чудеса порой случаются.
— Думаешь?
— Знаю.
— Ты оптимист. Спасибо тебе.
— Ты не представляешь, как я рад тебя видеть. А еще рад, что ты… такая.
— Какая?
— Настоящая. Не как в газетах…
Нарцисса улыбнулась.
— Я соболезную насчет Люциуса.
Улыбка слетела с губ.
— Спасибо.
Повисла неловкая пауза.
— Я пойду, пожалуй. Рад был тебя видеть, — повторил он.
— Я тоже.
Уже в дверях он обернулся.
— Нарцисса, я понимаю, что сейчас не до этого и не к месту, но… боюсь, что случая может не представиться.
Нарцисса вопросительно посмотрела на подбирающего слова мужчину.
— Мне… очень хотелось бы навестить… могилу Фриды, — наконец выговорил он.
Нарцисса вздохнула. Очень быстро в памяти всплыло, что именно Фрида значила для Ремуса. И для Люциуса... Словно они четверо снова встретились здесь, в стенах Хогвартса. Спустя почти двадцать лет. В кабинете потрескивал камин, пахло травами и зельями, за окном властвовала рождественская метель. Казалось, стоит закрыть глаза, и по левую руку от Рема, как это бывало раньше, окажется улыбающаяся Фрида, а локоть Нарциссы вот-вот сожмет светловолосый слизеринец. А еще за спиной Ремуса непременно мелькнет синеглазый мальчишка или же растрепанная шевелюра Поттера, или самодовольная усмешка Эванс. Времени словно не существовало в этих стенах. Нарцисса на миг прикрыла глаза, почти веря, что когда их откроет, увидит перед собой семнадцатилетнего Ремуса Люпина. Чуда не случилось. Мужчина провел рукой по лицу, убирая с глаз седую прядь.
— Она… Она в имении Форсби, — негромко произнесла Нарцисса. — Если все закончится хорошо… Когда все закончится хорошо, — поправила она сама себя, — я попрошу Фреда это устроить.
Ремус отрывисто кивнул:
— Спасибо тебе. И… Марису мне тоже хотелось бы навестить.
— Это проще простого. Поместье Делоре перешло в собственность Драко, и пока оно по-прежнему наносимо.
— Спасибо, — повторил Ремус Люпин едва слышно, а потом вдруг вернулся, что-то лихорадочно ища в карманах. — Это способ со мной связаться. Безопасный.
На пергаменте аккуратным почерком были написаны заклинание и пароль для каминной сети. Шаг доверия.
— Обещай, что, если тебе понадобится помощь, сообщишь.
Нарцисса благодарно кивнула. Неужели все же такое бывает?
* * *
Гарри вошел в дверной проем, открывшийся за портретом Полной Дамы. Больно ударился плечом и понял, что до чертиков устал — даже пошатывает. В этот чудный рождественский день на него навалилось слишком многое.
В гостиной стояла тишина. Гарри почувствовал облегчение. После выматывающего душу разговора с Гермионой и режущей нервы беседы с Малфоем он не чувствовал в себе сил для общения с кем-то еще. Потому и не заглянул в главный зал, хотя и обещал Кэти. Мысли о Кэти казались чем-то далеким и незначительным. Гарри тряхнул головой и, сцепив руки на затылке, посмотрел в потолок. Была бы возможность куда-нибудь уехать…
Из-за спинки дивана вынырнула рыжая макушка.
— Привет, — улыбнулась Джинни.
— Привет, — откликнулся Гарри и направился к ней.
Присутствие Джинни не вызвало негатива, с ней всегда было легко. Юноша присел в кресло.
— А я думал, все на ужине, — произнес он.
Джинни привстала, передвинула книжку, которую читала, и устроилась удобнее, поджав ноги.
— В общем-то, ты не далек от истины. Все как раз там. Я здесь одна.
— А Кэти?
— Она тоже на ужине. Предположила, что найдет тебя там. Не нашла?
— Я не был в главном зале.
— Понятно, — протянула Джинни, посмотрев в камин, и, к облегчению Гарри, не спросила, где же он был.
— А ты почему здесь? — решил он сменить тему. — С Дином поссорились?
— Нет. Все в порядке. Мы просто на вечер разделились по интересам. Он с ребятами играет в плюй-камни, а мне захотелось тишины. В зале жутко шумно, хотя народу кот наплакал.
Выдав всю эту информацию, Джинни обхватила колени и пристально посмотрела на Гарри. Взъерошенный. Усталый. Потерянный.
— Ты Гермиону сегодня видела?
Девушка медленно покачал головой, а потом произнесла:
— Но Рон мне рассказал о вашем разговоре.
— Весело, да? — бросил Гарри, откинувшись затылком на спинку кресла и посмотрев в потолок.
Его руки бессильно свесились с подлокотников кресла. Джинни поймала себя на мысли, что ей нестерпимо хочется его обнять. Крепко-крепко.
— Ты расстроился?
Гарри издал смешок. Джинни не стала комментировать его реакцию.
— Ты знала?
Он по-прежнему смотрел вверх.
— Нет. Я… догадывалась, что у нее есть… человек, которого… Ну, в общем, кандидатуру я не предполагала.
— Никто не предполагал.
— Да уж. В страшном сне не привидится. Вы… хоть поговорили?
— С кем?
— С Гермионой. С кем же еще?
— Да. Поговорили.
Вновь повисла тишина.
— Гарри, послушай, — Джинни передвинулась на край дивана и коснулась его руки. Он опустил голову, почувствовав прикосновение.
Неотрывно глядя в ярко-зеленые глаза, Джинни сжала его ладонь обеими руками:
— Ты не должен винить Гермиону. Так… бывает. Это же... Она очень любит тебя. Поверь. Вы с Роном для нее самые дорогие люди. И… как бы она ни относилась к… нему, это не уменьшает ее любви к тебе. Не отталкивай ее. Ты ей нужен. И она тебе нужна. Я же знаю.
Гарри на миг опустил взгляд, а потом вновь посмотрел на Джинни:
— Почему ты все это говоришь?
— Потому что вы близкие мне люди, и я не хочу видеть, как вы мечетесь, не находя себе места от переживаний и боясь подойти друг к другу.
— Джин, все изменилось. Это…
— Да. Изменилось. Вы выросли. Ты же встречаешься с Кэти.
— А при чем здесь это?
— Разве это помешало вашей дружбе с Гермионой?
— Ты сравнила Кэти с Малфоем!
— Я просто пытаюсь сказать, что личная жизнь и дружба не мешают друг другу…
— Он причинит ей зло!
— С чего ты взял?
— Джинн, мы говорим о Малфое!
— Я помню, Гарри. Помню.
— В тебе сейчас говорит женская солидарность или здравый смысл?
Джинни звонко рассмеялась. Гарри невольно улыбнулся. Ему всегда нравился смех младшей сестренки Рона. Задорный и ясный.
— Все будет хорошо, — улыбнулась Джинни.
Гарри сдвинулся на край кресла и щелкнул ее по носу.
— Эй! — возмутилась девушка.
— Ты безнадежная оптимистка.
— Я выросла с Фредом и Джорджем. Жизнь — веселая штука. Нужно только уметь находить в ней радость.
Гарри склонил голову с полуулыбкой, словно задумался над ее словами. Повинуясь внезапному порыву, Джинни прислонилась лбом к его виску.
— Все будет хо-ро-шо.
— Смотри! Ты обещала, — с улыбкой откликнулся Гарри. — Спасибо тебе.
Джинни глубоко вздохнула. Обоняния коснулся его запах. Запах листвы, добра и… нежности. Девушка негромко произнесла:
— Знаешь, я завидую Гермионе.
— Что? — Гарри дернулся было отклониться. — И тебе Малфой приглянулся?
Джинни рассмеялась и подалась вперед, не позволяя ему отстраниться. Гарри вернулся в исходное положение.
— Я завидую ее силе. Представь, зная тебя и Рона, зная, как вы на это отреагируете, она не побоялась признаться в своей любви.
Гарри закусил губу.
— Да. Она… сильная.
— За одно это можно простить все.
— Знаю.
— Я бы так не смогла.
— То есть, ты бы не призналась нам, что влюбилась в Малфоя? — с усталой усмешкой произнес он.
— Я даже объекту своей любви признаться боюсь, а ты… вам.
— То есть, Дин в неведении? — полушутя произнес Гарри.
— Да при чем здесь Дин, Гарри! — устало откликнулась Джинни.
— Хочешь, я тебе помогу чем-нибудь?
Джинни еще раз вздохнула, покрепче обхватив его ладонь, и почувствовала, как он накрывает ее руки своей. Ей в голову пришла мысль, что Кэти непременно устроит грандиозный скандал, если вдруг сейчас войдет в гостиную, но было так хорошо, что мысль отступила. Рядом билось его сердце, лица касались его волосы, и жизнь продолжалась. Яркая! Солнечная! Такая, какая может быть только рядом с ним. Джинни невольно улыбнулась, закусив губу. Хотелось крикнуть: «Я счастлива»! Она почувствовала, что он тоже улыбается. И в этот момент Джинни поняла, что готова свернуть горы за его усталую улыбку. Какое же это счастье: быть здесь, рядом с ним, и знать, что где-то под этой же крышей находится занудствующий старший брат и запутавшаяся на грани любви и долга Гермиона. Как же любила их Джинни в эту минуту — яркую минуту счастья!
* * *
— Блез, до ужина еще два часа! Поиграешь со мной?
Звонкий голос ворвался в комнату раньше мальчишки. Девушка, стоявшая у окна, обернулась. В начале учебного года пределом мечтаний было возвращение прежнего Брэнда. Такого, каким был ее братишка до гибели Фриды, капризного, избалованного и… нестерпимо звонкого.
— Не ори на весь дом!
— Поиграешь со мной? — шепотом повторило рыжее недоразумение.
Блез вздохнула, глядя на ямочку на его щечке. Давно он не был таким… Улыбчивым, звонким. Все правильно. Он всего лишь ребенок, а сегодня Рождество.
— Я…
— Слушай, я и так не заходил к тебе целый день, потому что тетя Алин просила. Но сейчас-то ты уже не спишь и…
— Ты сам, небось, проспал до обеда, а теперь рассказываешь мне, какой ты заботливый, — изобразила возмущение девушка.
— Ну, пойдем, — мальчик схватил ее за руку и потянул к двери. — Там и для тебя подарки.
— Какие? — подняла глаза к потолку девушка.
— Не знаю. Я не открывал.
— Подожди, обуюсь!
— Или хочешь, я к тебе притащу?
— Что ты притащишь?
— Как что? Модель квиддичного поля!
— Ну уж нет. Только этого безобразия в моей комнате не хватало.
Брэнд засопел, но смолчал. Правильно, а то ведь придется одному играть.
В его комнате царил кавардак. Форменная мантия кое-как свисала со спинки стула. Красно-желтый галстук валялся на полу. На кровати — ворох разноцветных обверток. Видимо, юный Форсби уже успел вскрыть все подарки.
— Тебе отец подарил? — Блез кивнула в сторону уменьшенной копии квиддичного поля, занимавшей добрую половину комнаты.
— Нет, Грег!
— Грег?
— Ну да! Грегори Гойл!
— А-а-а… откуда он… Он тебе прислал?
— Нет. Он заезжал.
— А сейчас он где?
— Как где? Дома, наверное. Скоро же праздничный ужин.
— А… почему он ко мне не зашел?
— Ну тебя же просили не беспокоить!
— Брэндон! Ты ему сказал не заходить?!
— Ну да! — мальчик удивленно округлил глаза. — А что?
— Ничего, — буркнула Блез.
Она вспомнила утро и то, как неловко распрощалась с Грегом. Сначала, проснувшись в его объятиях, укрытая его мантией, она долго не могла понять, где она и почему рядом Грег. А потом... Какие-то неловкие слова. Его смущенная улыбка. И то, как он смотрел. Так… странно. Словно теряет что-то. И то, как он неловко желал ей счастья в будущем браке, теребя на собственном пальце фамильный перстень. А она почему-то так и не сказала, что помолвки не будет, наверное, потому, что надеялась до последнего. А когда собралась поздравить его с Рождеством, сказать что-то доброе и светлое, чтобы он понял, как помог ей в этот вечер, он вдруг засобирался и уже в дверях путано объяснил, что не может задержаться.
Последующие события напрочь вытеснили из ее головы этот промежуток времени. А вот сейчас Блез провела рукой по волосам и устало опустилась в кресло, глядя на Брэнда, который уже расставлял на зеленой траве игроков. Почему же Гойл не зашел? Она бы все объяснила и еще поздравила, и…
— Ну ты идешь?
Блез перебралась на пол, разглядывая фигурки.
— А как они в воздухе держатся? — тупо спросила она.
— Магией, конечно! — как умственно отсталой пояснил Брэнд. — На. Тут инструкция.
Блез послушно пробежала взглядом по строчкам с простейшими заклинаниями.
— Че-го-о? Брэндон! Это же половина курса Флитвика в упрощенном варианте. Отстань от меня.
— Ну так игра же развивающая. Вот и развивайся.
— Брэндон!
— Грег со мной играл, а ты, между прочим, моя сестра… И отказываешься…
— Вот вызывай Грега и играй с ним дальше.
Брэндон засопел и принялся переставлять фигурки. Блез улыбнулась. Какое счастье, что он есть.
— У тебя есть три секунды, чтобы изложить мне эту инструкцию в доступных выражениях.
Мальчишка расплылся в улыбке.
Позже, когда домовой эльф напомнил о праздничном ужине, и Блез собралась к себе, Брэндон догнал ее со словами:
— Это же тебе. Я забыл.
Блез развернула упаковочную бумагу. Книжечка в обложке из коричневой кожи была мягкой на ощупь. Открыв первую страницу, Блез прочла строчки, исписанные знакомым неровным почерком: «Пусть в нем будут только счастливые записи. С Рождеством».
Блез невольно улыбнулась.
— Спасибо, Грег, — произнесла она.
А на прикроватной тумбочке ждала стопка писем. Блез быстро отбросила первые четыре от поклонников из школы, пятое с гербом Паркинсонов торопливо вскрыла:
«Только что прилетела сова из Хогвартса. Драко пишет, что у него все в порядке. На Рождество он остался там вместе с Нарциссой. Мне все же показалось, что что-то случилось, но на мое письмо он пока не ответил. Может, у тебя информации больше?
У меня куча новостей. Завтра нужно обязательно увидеться.
С Рождеством!
Надеюсь, мой подарок тебе понравился.
П.П.»
Блез почувствовала, что сердце заколотилось. Драко в Хогвартсе. Она знала это и от отца, но сейчас, увидев подтверждение, едва не разрыдалась от облегчения. Или же от обиды, что это самое подтверждение было написано почерком Пэнси Паркинсон, которая явно торопилась. Весь тон письма говорил об этом, как и то, что терпения у подруги хватило лишь на несколько строчек и подпись инициалами.
Блез опустилась на краешек кровати, держа в одной руке письмо от Пэнси, а во второй — стопку оставшейся корреспонденции. Почему же он написал Паркинсонам и не удосужился написать хоть строчку ей? Почему Грег нашел время появиться в ее доме и даже испытать сомнительное удовольствие, повозившись с Брэндоном, а Драко?.. Драко…
Блез отбросила было письмо Пэнси, потом все же перечитала несколько строчек еще раз. Нужно написать ответ. Только сначала стоит все же добраться до елки и распаковать подарки, чтобы знать, о чем писать.
Оставшиеся письма она просматривала бегло. Читала выборочно, ориентируясь по фамильным гербам. На предпоследнем стояла печать Хогвартса. Сердце вздрогнуло. Блез вскрыла конверт, медленно развернула лист пергамента.
«Блез, милая! С Рождеством тебя!
Пусть твой ангел никогда о тебе не забывает. Надеюсь, дома все прошло нормально. Я в Хогвартсе. У меня все хорошо. Нарцисса тоже здесь. Завтра, вероятно, отправимся домой, хотя точно пока не знаю. Как что-то решится, напишу.
Обнимаю.
Д.М.»
И это все? Блез отложила листок, даже не перечитав. Подняла взгляд к потолку, усеянному звездами. Значит, все-таки ничего не было. Ни-че-го. Миф. Сон.
Она забралась на кровать, устроилась на подушках и начала неторопливо вскрывать остальные конверты, читая поздравления, слова восхищения и пожелания — искренние и не очень.
Листок пергамента, исписанный аккуратным аристократическим почерком, лежал рядом с ее щиколоткой, поверх письма Пэнси. Сон. Миф. Выдумка.
* * *
Треплет ветер бумажные крылья,
Испещренные множеством строчек.
Пред стихией чернила бессильны -
Я с трудом различаю твой почерк.
Я застыла у самого края,
Подо мной простирается бездна.
Говорят: человек не летает.
Говорят: я шагну и исчезну.
Говорят: не изматывай душу,
И со временем чувства остынут.
Я прошу тебя, ты их не слушай,
И тогда меня крылья поднимут.
Драко Малфой пристально смотрел на колдографию. Он попросил Тома принести книгу из его комнаты. Сначала Драко не заметил снимка, потому что сияющий, как новогодняя игрушка, Томас Уоррен загадочно улыбался и на все вопросы отвечал, что расскажет все, когда Драко поправится. Мальчишка притащил сладости. Драко вежливо отказался, объяснив тем, что скоро должна прийти Нарцисса с ужином, и сладости придется оставить на десерт. Том еще какое-то время смущал Драко своим счастливым видом, а потом умчался на праздничный ужин. Драко потер макушку и открыл книжку. Вот тут-то снимок и выпал. Сначала юноша не мог понять, что это. А потом вспомнил. Летом они смотрели альбом с колдографиями в его комнате, и, когда Нарцисса уходила, прихватив альбом, снимок выпал. А потом все так закрутилось, что Драко совсем позабыл, что сунул его в книжку.
И вот сейчас он смотрел на свою мать, и ему отчего-то было грустно. На снимке ей было лет пятнадцать-шестнадцать. Он точно не знал — даты не было. Она стояла на берегу озера и счастливо смеялась. Ее платье было почему-то разорвано, а на коленке был криво наклеенный пластырь. На вопрос о шраме на колене она когда-то ответила, что получила его до Люциуса… Как же она сказала?.. Это был самый счастливый день в ее жизни? И теперь, глядя на солнечную улыбку, Драко в это верил. Наверное, нужно очень любить человека, чтобы улыбаться ему так. В какой-то момент Драко даже показалось, что это та Нарцисса, с которой он провел день на пляже. Будто он сам сделал снимок. Вот только девочка на колдографии была моложе его самого. Но ведь ее кто-то фотографировал. На кого-то она смотрела так. Не на Люциуса… Почему-то нестерпимо захотелось спросить: кто это был? Наверное, мальчик, ставший потом аврором.
А ведь все было бы иначе, если бы тогда Нарцисса сделала другой выбор. Она бы не стала такой, какой стала сейчас. Вся жизнь пошла бы по-другому. Эта жизнь, возможно, не была бы такой правильной, возможно, была бы менее обеспеченной или же менее… предсказуемой, но это была бы ее жизнь, а не свод правил и предрассудков.
Драко вздохнул, отводя взгляд от улыбающейся девочки. Смотреть на нее было невыносимо. Словно укор, живое напоминание. Он перевернул снимок и вновь увидел на обороте строчки, написанные небрежным почерком.
«Мое самое лучшее творение».
Драко закусил губу. Почему-то ему показалось, что эта фраза относились не только к колдографии. Кто был этот человек?
В проеме, который после ухода Поттера он так и не позволил закрыть ни Тому, ни Нарциссе, появилась… Гермиона Грейнджер.
Вошла, молча опустилась на стул для посетителей и, закинув ногу за ногу, обхватила колено руками.
— Кто-нибудь, закройте гостиную Гриффиндора снаружи, — глядя в потолок, пробормотал Драко.
Девушка не ответила, лишь слегка улыбнулась.
— Там праздничный ужин, — произнес Драко, по-прежнему глядя в потолок. — Фейерверки, конфетти, дурацкие колпаки и жирная индейка.
— А здесь — ты, — просто ответила она.
Драко перевел на нее взгляд. Один раз принять решение, и ты получишь ту жизнь, которую заслуживаешь. Ты сам кузнец своего счастья.
Юноша положил снимок в книгу и со стуком ее захлопнул. Снова посмотрел в карие глаза.
Ему хотелось спросить, на черта она рассказала все Поттеру? С чего решила, что кому-то стоило об этом знать? И вообще, сколько она еще будет над ним издеваться, сидя вот так, совсем рядом, с этим своим невозможным взглядом, от которого что-то жжет в душе? Но он лишь откинулся на подушку, глядя на нее, как на неведомое чудо света, явившееся сюда в награду или же в наказание. А скорее и для того, и для другого. Потому что в любви всегда так. Если бы Драко не был таким уставшим, наверное, вздрогнул бы от этой мысли. Видимо, хорошо его все-таки шарахнуло, раз на ум пришло слово «любовь».
Гермиона же сидела на неудобном стуле и понимала, что вот это — счастье. Огромное и безграничное счастье в этом маленьком уголке лазарета, отгороженном белыми ширмами. Счастье — сидеть здесь, смотреть на него и не слышать «я хочу, чтобы ты ушла». Видеть, как в серых глазах что-то меняется, словно тает.
Гермиона могла бы не молчать. Рассказать о том, что наконец созналась во всем друзьям, и теперь ей больше нечего терять. А еще, и это самое главное, она поговорила с его матерью, и, кажется, они поняли друг друга. А Северус Снейп, которого она встретила полчаса назад в одном из коридоров, даже не снял баллы со студентов, практиковавшихся в веселящих чарах. И это тоже необычно. А еще… за окном такая метель, какой давно не было, и даже почтовые совы перестали летать.
Но все это было таким неважным… здесь. Потому что за эти несколько часов она отчетливо поняла, что весь этот мир с его безнадежной и нелепой войной не черно-белый. У него есть еще и серый цвет — цвет глаз Драко Малфоя.
— Хочешь чаю? — наконец произнесла она.
— Пришло время оранжевых слоников? — откликнулся он.
— Не знаю, — пожала плечами девушка. — Какие получатся.
Он посмотрел на нее из-под упавшей челки и не ответил «нет».
Гермиона достала из кармана волшебную палочку.
* * *
Арка… Арка безнадежности. Арка смерти. Арка невозвращения…
Рваный занавес, притягивающий взоры и манящий, словно шепчущий: «Шагни, приоткрой».
Сколько людей манило ее загадкой! Сколькие шагнули за нее! Их голоса до сих пор слышат избранные. Те, кто видел смерть и боль…
Арка… Смерть…
Худощавый мужчина нетерпеливо отбросил с лица прядь седых волос. Много месяцев он жил здесь. Он не задавался вопросом, где находилось это «здесь». Здесь вообще ничего не спрашивали, ничему не удивлялись. Здесь просто жили. Десятки, сотни людей. Разных возрастов и разного цвета кожи. Они говорили на разных языках. Они жили, выполняя определенный набор привычных действий. Это было похоже на любой другой город. За исключением того, что здесь не задавались вопросы о прошлом. Прошлого просто не было. Казалось бы, можно грызть землю, лишь бы что-то узнать, но никто не пытался. Словно это естественно — появляться из ниоткуда и оставаться здесь навсегда. Вот и мужчина с внимательным взглядом не задавал вопросов. До недавнего времени.
Но однажды все изменилось. Видения. Сначала мрачные. Холод. Грязь. Страх. Потом привычные. Пыльные гардины, резкий крик женщины, которая всегда в чем-то обвиняет. А потом… Смеющиеся лица. Девушка с серыми глазами. Девушка со звонким голосом. Мальчишка с растрепанной шевелюрой, мальчишка с не по-детски серьезным взглядом. Цветные сны. Яркие картинки. Все это вылилось в то, что сегодня он отчетливо понял: его место не здесь. Ему нужно отсюда уйти.
И вот он уже довольно продолжительное время пробирался сквозь заросли. Он не знал дороги, но чувствовал, что идет верно. Привычным движением отводил ветки от лица и внимательно оглядывал тропу. Он не помнил, кем был раньше. Помнил лишь, что отсюда нужно выйти. Непременно.
Местность изменилась так неожиданно, что он замер, отведя очередную ветку. Словно нарисованная стена из серого мерцания открылась взору. Из закоулков памяти возникло словосочетание «силовое поле». Еще через миг родилось «модифицированное». Уйти нельзя ни с помощью магии, ни физически. Дальше в голову пришло ругательство. Но вслух мужчина ничего не произнес, стараясь оценить ситуацию и опасаясь выдать себя невидимому противнику. И тут же увидел этого «противника». Чуть поодаль рядом с деревянной хижиной сидел седой старичок и пил чай. Мужчина слегка улыбнулся. Противник выглядел слишком безобидным. Но тут же улыбка пропала. В этом мире возраст не помеха, а скорее преимущество. Это — мир магов.
— Здравствуйте, — громко произнес мужчина, слыша, как его голос разрезает тишину летнего дня. Птицы испуганно снялись с места, защебетав над головой.
— Здравствуй-здравствуй, — улыбнулся старик. — Чаю?
— Нет, спасибо, — вежливо ответил мужчина, выходя на небольшую полянку. Быстрый осмотр показал, что кроме них здесь никого нет.
Старик ничего не спрашивал. Все так же безмятежно пил чай из зеленой кружки, но мужчина знал, что объяснять свое присутствие как-то придется, и мучительно соображал, как бы получше убедить старика выпустить его отсюда. Мозг привычно разложил все по полочкам. Веские доказательства. Убеждение. Применение силы, если первые пункты не подействуют.
— Хорошо здесь, — нарушил тишину старичок.
Мужчина промолчал.
— Но вижу, тебя что-то беспокоит.
Мужчина открыл рот, чтобы сказать что-то убедительное, аргументированное, но вместо этого вырвалось:
— Мне нужно отсюда уйти.
Старичок кашлянул и отставил кружку. Мужчина выругался про себя. Ну кто так начинает? Без разведки, без…
— Как твое имя?
По спине пробежал холодок, несмотря на жаркий день. Имя? Ну да… у него должно быть имя. Здесь у всех были имена. Его звали Джеком. Но это имя было словно поношенная одежда с чужого плеча. Вроде прикрывает наготу, но при этом ее хочется сбросить при первой возможности. Имя… у каждого человека должно быть имя… Мужчина сглотнул, опустив взгляд.
«Сириус, ты невыносим!» — звонкий девичий голос звучит капризно.
«Сириус! Сириус!» — отчаянный крик мальчишки звучит хрипло и надрывно.
И так… знакомо. Арка... Рваный занавес...
— Сириус. Меня зовут Сириус… Блэк
Фамилия отозвалась в мозгу ассоциацией с пыльным домом и истошно вопящим портретом.
«Гриммо, 12».
Арка. Хогвартс. Аврорат. Азкабан. В мозгу заплясали картинки. Серые, пестрые. Захотелось зажмуриться, что он и сделал. Открыв глаза, он обнаружил, что старичка нет.
Сириус завертел головой. Обругал себя последними словами за невнимательность. Аврор называется.
Однако старичок появился через минуту, неся что-то в руке.
— Твоя волшебная палочка.
Он протянул ее Сириусу. Мужчина сглотнул, почувствовав в руке знакомую полированную поверхность. Это… жизнь? Это… назад? Туда? К ним?
Сердце отчаянно заколотилось впервые за столько месяцев полусонного спокойствия. Он вдруг понял, что сейчас его уже ничто не остановит. Хоть отряд Пожирателей, хоть сотня дементоров, хоть стадо гиппогрифов. Он справится со всем. Мужчина посмотрел на старого волшебника. Что теперь? Нужно как-то выйти…
— Я… могу выйти?
— Разумеется, — улыбнулся волшебник.
— Так просто? — недоверчиво произнес Сириус.
— Пойдем, я провожу тебя, — кашлянул старичок и двинулся в сторону стены.
Все еще ожидая подвоха, Сириус пропустил старика вперед и отстал на полшага.
— Это непросто, мальчик мой. Это очень непросто вернуться в мир, где тебя считают мертвым.
Сириус сглотнул.
— А кто-то уже возвращался?
— Думаешь, ты первый? — лукаво улыбнулся старичок. — Впрочем, каждый считает себя уникальным. Порой люди уходят отсюда.
— А почему кто-то уходит, а кто-то нет? Почему я вспомнил, а…
— Видишь ли, — перебил волшебник, — это зависит от многого. Например, большинство людей, живущих здесь, сами шагнули за эти Арки.
— Арок несколько?
— Конечно, молодой человек. Их несколько.
Сириус улыбнулся на «молодого человека», но потом подумал, что для этого старца он, вероятно, и вправду молодой.
— И что дальше?
— Тот, кто шагает сам, словно выбирает свой путь. Даже высшая магия не способна изменить волю самого человека. Порой Арки используют для исполнения приговора к Вечности.
— Приговор к Вечности...
Сириус нахмурился. В школе Авроров была подобная формулировка, но за период своей работы он ни разу не столкнулся с подобным.
— Люди, приговоренные к Вечности, порой могут вернуться.
— Почему?
— Потому что они — жертвы. Они оказываются здесь против воли. Они хотят жить. И жизнь тянет их обратно.
— То есть я могу уйти, потому что оказался здесь против воли?
— Наверное.
— Вы говорите не очень уверенно.
— Ну кто же может разгадать высшую Магию, молодой человек. Это не подвластно даже великому Мерлину.
Старик взмахнул рукой, и силовое поле расступилось. Пахнуло холодом. Сириус невольно поежился.
— Там Рождество, — с улыбкой произнес старик. — Не забудь поздравить тех, кто тебя ждал.
Сириус, как завороженный, сделал шаг в холод и обернулся.
— Вы думаете, меня ждали?
Старик улыбнулся, погладив седую бороду:
— Иначе ты бы не вернулся. Ступай с миром.
Сириус сделал несколько шагов, и под ногами хрустнул снег. Стылый ветер тут же заставил втянуть голову в плечи. Мужчина еще раз оглянулся. Сюрреалистическая картина: на фоне снега светилось пятно зелени и солнечного дня, словно разорванный холст. И в этом надрыве реальности стоял седоволосый старец и махал рукой.
Сириус тряхнул головой и подумал, что, наверное, все же немножко сошел с ума, раз видит подобное и не удивляется. Он вдруг подумал, что понятия не имеет, сколько его не было, где он находится, и что сейчас происходит в мире. Мужчина посмотрел на волшебную палочку, глубоко вздохнул, едва не закашлявшись от морозного воздуха, и трансгрессировал в Хогсмит. У него был лишь один путь: в замок Хогвартс.
Хогсмит сиял огнями, как новогодняя елка. Изо всех окон звучали рождественские гимны, доносились звуки и запахи праздника. Сириус на миг прижал замерзшие ладони к вискам. Он все еще боялся поверить в реальность происходящего, но уже не мог сдержать смех с нотками истерики. Он хохотал, задрав подбородок к небу и чувствуя, как холодный снег тает на лице, покалывая кожу, точно иголками.
— Что же вы в одной рубашке?
Пожилая волшебница неодобрительно покачала головой.
— С Рождеством вас! — крикнул Сириус и бросился в сторону трактиров.
Знакомые заведения он игнорировал, стараясь отыскать какое-нибудь новое, где его не сразу узнали бы. Кто его знает, в каком он теперь статусе, а рисковать с анимагическими способностями, когда он так близок к цели, мужчина не решился. Возможно, впервые в своей сумасшедшей жизни Сириус Блэк проявил благоразумие. Помудрел или же стал чуть больше ценить эту самую жизнь?
«Зеленая лампа». Трактир с дурацким названием светился зеленоватым светом, проникающим сквозь шторы на окнах. Сириус шагнул внутрь.
— С Рождеством вас, — громко произнес он с порога девушке за стойкой.
— И вас, — улыбнулась девчушка.
В трактире никого не было, по-видимому, он уже закрывался — девушка вытирала посуду. Рождество — семейный праздник, и в этот день трактиры пусты.
— Можно воспользоваться вашим камином?
— В Рождество можно все, — рассмеялась девушка. — Вы издалека, да?
— Да. Издалека.
Сириус подошел к камину, зачерпнул пороха и задумался.
— Простите, а с Хогвартсом я могу связаться?
Спросил и испугался. Вдруг за это время произошло что-то страшное. Вдруг…
— Конечно, — снова улыбнулась девушка, выходя из-за стойки. Поднявшись на цыпочки, порылась на одной из полок и протянула Сириусу пергамент.
— Вот. Способ внешней связи с каминами Хогвартса.
— Спасибо вам, милая девушка, — Сириус готов был расцеловать этого рождественского ангела.
Девушка снова улыбнулась.
На истертом пергаменте был длинный список каминов с указанием контактных лиц. Сириус быстро пробежал взглядом список и, не задумываясь, назвал пароль напротив имени Альбуса Дамблдора.
Мутно-серая рябь. Мужчина нахмурился.
— Девушка, последний вопрос: камины работают? В Хогвартсе, я имею в виду.
— Да. Час назад я общалась с мадам Спраут.
— Спасибо, — пробормотал он, понимая, что мадам Спраут вряд ли перенесет такой удар, как явление Сириуса Блэка в качестве рождественского подарка.
Сириус потер нос, почесал затылок и решил, что в Хогвартсе он может обрадовать одного единственного человека:
— Гулять, так гулять, — с ноткой веселья произнес бывший гриффиндорец и назвал пароль.
* * *
— Драко отказался открыть местонахождение имения Министерству, — негромко проговорила Нарцисса.
— Я ожидал подобного. С одной стороны — мальчишество, но с другой… это безопасность. Только нужно сменить защиту.
— Ремус тоже так сказал.
— Ты виделась с Люпином?
— Да. Он заходил к тебе, он здесь с…
— Я знаю, — перебил Северус Снейп. — Имел удовольствие увидеться.
— Скажи, есть шанс, что все обойдется?
Северус прошелся по кабинету, круто развернулся и посмотрел на Нарциссу.
— Шанс есть всегда.
Женщина устало улыбнулась. В этот рождественский вечер, когда все нормальные люди праздновали, они решали глобальные проблемы в полутемном кабинете. Нарцисса стояла, прислонившись к столу, а Снейп вышагивал по свободному пространству перед партами. Он понимал, что от усталости едва не валится с ног, но не останавливался, потому что боялся бездействия.
— Как Том? Вы поговорили? — нарушила тишину Нарцисса.
Северус усмехнулся.
— Он… слышал наш разговор здесь.
— И? Что сказал?
— Если удастся, на этих каникулах мы поедем… домой.
Нарцисса ахнула, прижав ладонь к губам.
— Северус! Как же я рада.
В порыве эмоций она метнулась обнять его. Северус крепко прижал ее к себе и погладил мягкие волосы. Настоящее Рождество. Казалось, столько счастья просто не могло уместиться в один день.
— Если все… нормально будет, приглашаем вас в имение… Если безопасно… Думаю, Драко будет рад. Том ему нравится.
— Да… Вот теперь отчетливо верится, что все будет хоро…
Треск камина заставил Северуса резко развернуться и прикрыть Нарциссу собой. Волшебная палочка в мгновение ока оказалась в руке. Звук указывал на то, что вызов внешний, и Северус Снейп был готов показать любому, что врасплох его не застать. Впрочем, через его камин все равно нельзя было проникнуть. Можно лишь пообщаться.
Когда картинка обрела четкость, Северус быстро прикинул, не принимал ли он сегодня чего-либо необычного. Жизненный опыт показывал, что это вряд ли возможно, но все же. Порывшись в памяти, понял, что его сегодняшняя трапеза состояла из чашки кофе в кабинете Дамблдора. И это было так давно, что никаких последствий быть просто не могло. Еще он понял, что нужно регулярно питаться. Это положительно сказывается на здоровье. А при несоблюдении этого нехитрого правила могут возникать галлюцинации. Иначе чем еще объяснить то, что сквозь чуть дрожащий от жара воздух на него смотрел… Сириус Блэк. Вполне живой. С шальной улыбкой.
Палочка в руке Северуса дрогнула и поднялась выше.
— Здравствуй, Снейп! — бодрый голос не мог принадлежать никому иному, кроме ненавистного гриффиндорца. — С Рождеством тебя! Дальше должно было идти слово «сюрприз», но вижу, что тебе и так хватит.
Видимо, выражение лица у зельевара было то еще.
— Блэк? — голос прозвучал хрипло.
Северус скорее почувствовал, нежели увидел, что Нарцисса сделала шаг в сторону, выходя из-за его спины. Увидев, как расширились глаза Блэка, и издевательская улыбка слетела с губ, Северус понял, что не ошибся. Сейчас на Блэка можно было наслать любое проклятие, даже просто так скрутить, вздумай кто-то приблизиться к нему со спины там, откуда он связался с Хогвартсом. Этот выскочка сейчас не видел ничего, кроме Нарциссы.
— Сириус? — голос Нарциссы прозвучал неестественно звонко.
Блэк сглотнул и ничего не произнес, а Северус с тревогой подумал, что столько потрясений в один день могут не кончиться для Нарциссы добром. Он попытался перехватить ее руку, но женщина шагнула к камину.
— Нарцисса, стой! — Снейп схватил ее за запястье. — Это может быть Оборотное зелье, голограмма. Что угодно!
Блэк даже не отреагировал на «разоблачение». Сейчас он и впрямь был похож на голограмму, которую создали и забыли. Он не двигался и, казалось, даже не дышал.
— Северус, — прошептала Нарцисса, на миг оглянувшись на друга, и тут же вновь обернувшись к камину, словно опасаясь, что связь оборвется, или человек окажется видением, — неужели ты не видишь? Это же… никакая не голо… голограмма.
Нарцисса поперхнулась словами и попыталась выдернуть руку из хватки.
— Отойди назад!
— Северус!
— Отойди назад, я открою камин. Блэк, предупреждаю: один единственный фокус с твоей стороны, и ты недолго порадуешь нас своим присутствием.
Блэк даже не посмотрел в его сторону. Нарцисса послушно отступила, все так же неотрывно глядя в камин. Северус Снейп взмахнул палочкой, одновременно удерживая Нарциссу.
Мелькнула яркая вспышка, и из камина повалил столб дыма. Северус почувствовал, как дернулась рука Нарциссы, и мгновение спустя человек, который был его кошмаром на протяжении стольких лет, шагнул в кабинет. Словно призрак из прошлого. Словно кара за грехи.
Северус поднял палочку, прицеливаясь. Однако Блэк агрессии не проявлял. Кроме того Северус не зря просил Нарциссу отойти — при открывании каминов есть побочный эффект. Сириус Блэк вскинул руку к глазам, мотая головой.
«Ну да, тебе тоже стоило отойти. А я не предупредил? Ну ты же аврор. Мог и сам догадаться», — про себя подумал Снейп. Однако, если Блэк что-то и думал по этому поводу, не отреагировал никак.
— Блэк, думаю, тебе придется потрудиться и все объяснить.
Снейп выпустил запястье Нарциссы, ожидая, что та бросится к Блэку, но женщина застыла, как вкопанная. Блэк наконец отнял ладони от лица и даже не взглянул на Снейпа. Он молча разглядывал Нарциссу так, что Северусу вдруг пришло в голову: кто придумал, что время лечит? Что-то меняет? Стирает? Ерунда. Время втравляет образы в память еще сильнее. И Блэк сейчас был похож на самого себя двадцатилетней давности. Во всяком случае, взгляд, устремленный на Нарциссу, был все тем же. И ее присутствие обезоружило его лучше любого экспеллиармуса — волшебная палочка бывшего аврора подрагивала в опущенном кулаке.
— Блэк! — окликнул Северус, думая, что если бы не издевательский голос пять минут назад, он бы решил, что гриффиндорец немой.
— Арка невозвращения, — наконец выдавил Блэк, по-прежнему не оборачиваясь к Снейпу. — Иногда оттуда есть выход.
— Это что-то вроде резервации? Так? — быстро спросил Снейп, понимая, что Дамблдор в очередной раз оказался прав. Ведь он предвидел подобное.
— Ты совсем легко одет, — наконец произнесла Нарцисса едва слышно.
— Там было тепло, — негромко откликнулся Сириус, и его лицо дрогнуло.
Северус посмотрел на Нарциссу, застывшую в паре шагов от Блэка.
— Как Гарри? — спросил Блэк, наконец переводя взгляд на Снейпа.
— Жив-здоров. Хотелось бы обрадовать тебя, что поумнел за эти два года, но, увы.
— Два года? — Блэк потер висок.
— Так! Все дальнейшие разговоры в кабинете Дамблдора.
Блэк быстро кивнул и шагнул к выходу. Остановился, посмотрел на Нарциссу.
— Ты надолго здесь?
Она кивнула.
— Нарцисса, — негромко кашлянув, произнес бывший гриффиндорец. — Ты… не убегай, пожалуйста, не поговорив со мной. Ладно? Я… не знаю, чем закончится разговор с Дамблдором, но ты, пожалуйста, дождись. Хорошо? Дождись, слышишь?!
Напряженный взгляд что-то выискивал в ее лице, а она только смотрела, закусив губу, и понимала, что это не может быть правдой. Не может он стоять совсем рядом, так близко, что можно коснуться рукой. И взгляд… его взгляд, словно магнит, словно…
Нарцисса протянула дрожащую руку и прикоснулась к его руке чуть пониже локтя под закатанным рукавом рубашки. Почти ожидала, что ее встретит пустота, но его кожа была живой, горячей.
— Я все еще здесь, — брезгливо поджал губы Снейп.
— Не думаю, что ты дашь об этом забыть, — отозвался Сириус.
— Узнаю старину Блэка. Очнулся.
Нарцисса сделала шаг назад и счастливо улыбнулась.
— Здесь Ремус Люпин! — сказала она Блэку.
Тот потрясенно выдохнул.
— Вечер встречи выпускников, — себе под нос произнес Северус Снейп, даже не пытаясь скрыть раздражение.
Он вдруг подумал, что человек не может иметь всего, что хочет. Вот и за счастье других людей приходится платить своим спокойствием. Он демонстративно не стал убирать свою волшебную палочку, хотя Блэк убрал свою в карман. Северус прекрасно видел, что опасности нет, но должен же был показать свое отношение к происходящему.
А спустя некоторое время в кабинете Дамблдора он все больше и больше удивлялся превратностям человеческой психики, пока ссутулившийся в кресле Сириус Блэк вещал о своем чудесном избавлении. Альбус Дамблдор смотрел на Блэка, как ювелир смотрит на дорогой алмаз. Северус такого взгляда никогда не удостаивался. Чертов Блэк снова герой, хотя все, что он делал в это время — наслаждался отдыхом в теплых краях. Снейп почувствовал, как губы сами раздвигаются в усмешке. Ведь взрослый же человек, а еле сдерживается, чтобы не упрекнуть Блэка в том, что пока он потягивал коктейли, другие рисковали. Хотя прекрасно понимал, как все было на самом деле.
Почувствовав на себе взгляд Нарциссы, он поднял голову. Женщина сидела в кресле. Его друг. Его близкий человек. Она уже немного успокоилась, и лихорадочный румянец покинул щеки. После того, как она поблагодарила Дамблдора, больше не произнесла ни слова. На ее лице играла сдержанная улыбка, а сама она за все время ни разу не взглянула на Блэка. Словно откладывала на потом, когда сможет беспрепятственно смотреть, прикасаться, стирать кончиками пальцев усталость с любимого лица и заколдовывать все беды, чтобы они на милю не могли приблизиться… Снейп удивленно моргнул и понял, что случайно проник в мысли Нарциссы. Так как он не делал этого никогда, то даже не сразу понял, что происходит. Потер лоб. Сумасшествие какое-то. А сейчас еще Поттер придет, и все будут дружно успокаивать мировую знаменитость. А вообще, сюрприз тот еще. Вот же Блэк позер! Не иначе как специально к Рождеству подгадал.
— Я предполагал подобное, — негромко произнес Дамблдор с улыбкой. — Такое случается, но об этом молчат, чтобы не давать необоснованную надежду. Ведь возвращаются не все.
— Надежда не бывает необоснованной, — подала голос Нарцисса, и мужчины оглянулись. Она посмотрела в глаза старого волшебника. — Надежды нельзя лишать. Может быть, люди возвращаются именно потому, что кто-то их очень ждет и... надеется.
Северус нахмурился, Альбус Дамблдор чуть склонил голову набок, задумчиво глядя на женщину, а Сириус Блэк опустил голову, словно боясь встретиться с кем-то взглядом.
* * *
С зеленой кроны сорвался неведомо почему пожелтевший листок и, медленно кружась, опустился в бокал с вином. Желтое и красное. Мужчина, некогда носивший имя Том Риддл, выплеснул содержимое бокала на землю.
В этот рождественский день он находился в сотнях миль от Англии. Ему нужно было подумать, выстроить новую линию поведения, учесть в обновленном плане гибель Люциуса, срыв младшего Малфоя и явную неверность некоторых из его людей. Он может позволить себе маленькую передышку, пока авроры будут рыть землю в попытках растоптать змеиное гнездо, то бишь гнездо Малфоев.
Слишком часто за последние годы приходилось вносить коррективы в планы. Но проигрыш одного сражения — это еще не поражение в войне. И чем больше таких мелких срывов, тем желаннее большая победа. А в том, что она будет, Лорд не сомневался. Он… не мог позволить себе сомневаться в деле, к которому шел всю свою жизнь.
На столике рядом с опустевшим бокалом лежала стопка бумаг. На верхнем листке каллиграфическим почерком прилежного чиновника было выведено имя «Властимила Армонд». Далее шел адрес маггловского приюта, который она посещала довольно часто, пока была жива. Все это идеально вписывалось в концепцию ее благотворительности, за исключением того, что приют был… маггловский. А еще она посещала его несколько чаще, нежели другие подшефные заведения. Кроме того, Лорд Волдеморт просто чувствовал, что там есть какая-то ниточка. Вот этим он и займется.
Бледные пальцы притянули ближе стопку пергамента. У него есть время. И он… всесилен. Тонкие губы растянулись в улыбке.
А может, все дело в том, что ему просто некуда было пойти в этот вечер. В огромном мире его, всесильного, никто не ждал. Потому что Рождество — это семейный праздник. Светлый, счастливый. Праздник, когда на небе зажигаются звезды, и то и дело звучат рождественские колокольчики, возвещая о том, что еще один юный ангел получил свои крылья.
* * *
Метель, длившаяся целый день, наконец стихла. Разыгравшийся ветер внезапно споткнулся. Снежный вихрь какое-то время закручивался по спирали, цепляясь за ветки деревьев и шпили башен, а потом словно устал и обессиленно осел на белые крыши. Ветер в последний раз набрал пригоршни снега и подбросил его ввысь, а потом прилег отдохнуть на ветках деревьев.
И тогда небо прояснилось. Из-за чернильных туч стали появляться звезды. Сначала робко, неуверенно, а потом все смелее. Белый покров окрасился серебристым светом. Рождественская ночь вступила в свои права. До утра мир будет таким — серебристо-белым, словно чистый лист. А завтра каждый сам раскрасит новый день в свои цвета: Радости, Огорчения, Недоверия, Искренности, Осуждения, Прощения, Счастья, Надежды…
__________________________________________________________________________
1 Автор М.Семенова, «Волкодав. Знамение пути».
Эх, помню в далёком 2005 году с дрожащими руками каждые пять минут обновляла страницу в день выхода главы.
3 |
главный вопрос самой себе - почему в далеком 2008 ты , сохранив эту историю , так и не прочла ее.
Через 12 лет пришло время) это было красиво. Спасибо 1 |
marishka2255
Не будь ханжой. Тем более Нарцисса кузина Сириуса, а не родная сестра. А браки между кузенами в знатных семьях были абсолютно нормальным даже не в волшебном мире. Тем более они вообще могли бы быть даже не двоюродными, а троюродными. Это никогда не уточнялось вроде как. 5 |
"Пусть велика Земля, но даже и она
Имеет свой предел. Но в мире этом есть одно Чему конца не будет никогда. И это бесконечное - Любовь!" Спасибо, Автор, удачи Вам! |
Боже - Боже - Боже!!! Когда-то давно прочитала этот фанфик, а потом потеряла и искала очень долго. И наконец нашла. И радости не было предела! Прекрасно❤️
|
Ledi Fionaавтор
|
|
olga_kilganova
Ольга, спасибо вам большое за теплые слова! Для меня это очень важно. =) 1 |
Очень понравилось) автор, стихи перед каждой главой ваши?, если да, то аплодирую стоя)
2 |
Если перечитывать цвет надежды 10 лет спустя - он все так же будет затягивать :)
7 |
Argentum
О да, хороший фф |
Шедевр произведение,берет за душу и не отпускает ни на минуту, очень трогательно и так точно переданы чувства,много грусти но есть и слезы радости!блестящий сюжет!
1 |
Elena 120961 Онлайн
|
|
Замечательно! Невозможно оторваться от чтения. Жаль, что закончилось так быстро.
1 |