Я иду на свет (джен)

Она не могла его слышать, ведь он находился на два нематериальных слоя глубже неё. Но к собственному удовлетворению Алан увидел, как она вскидывает раненую руку к лицу.

Свет в узком окне что-то заслонило, Алан бросил туда взгляд, но метнувшаяся к нему черная тень выбила его на нижний слой переходного измерения.

Над Аланом навис тощий, черный, целиком инициированый, полностью трансформировавшийся в нечеловеческую адскую тварь демон. Алан хотел, но не мог зажмуриться, завороженный переливами длинных торчащих из пасти клыков, покрытого чешуей и походившего на гоблина по пропорциям рук и ног беса. Такое могли не все. Такое могли только демоны-убийцы с огромным послужным списком жертв. Алан впервые видел полностью превращавшегося демона, и пусть его сейчас пронзал зашкаливающий ужас — не смотреть он не мог.

Демон, ощерившийся до того и едва ли не прижимавший свою гладкую, искажавшую все нормальные человеческие черты морду к горлу Алана, распахнул пасть и подался вперед, готовясь нанести последний удар, но...

— Не надо, — раздался стон из-за его спины, — спрячь нас.

Страшные красные зрачки уставились в глаза Алана. Он будто окунулся в котел с жидким огнем.

А затем его хлестнули лапой по лицу. Удар был такой силы, что Алан пролетел почти четыре фута до стены, врезался в неё головой и потерял сознание.

— Д-демон, — это было первое, что Алан смог произнести, когда пришёл в себя от лёгких пощёчин.

— Не угадал, — Эрика убрала ладони от его лица.

— Тут был демон, — Алан встал, ощупывая грудную клетку. Он совершенно точно помнил, как чёрные когти раздирали её, стремясь вырвать сердце, — он защищал суккубу.

— Боюсь, дело было немного не так, — Эрика не произнесла ни слова о произошедшем, но в каждом её слове, в каждом жесте был замечен немой укор, — боюсь, что ему была нужней пара душ, чем что-либо другое. А тут был ты, и если мне не изменяет нюх, то еще один смертный. Неплохой смертный, практически чистый. Такой у нас бы только пару месяцев проработал.

— Если ему были нужны души, почему я жив, и где тело смертного? — возразил Алан, оглядываясь.

Тела действительно не было, лишь клякса крови на том месте, где Алан ранил суккубу. Эрика поёжилась — от запаха крови она явно чувствовала очередное искушение.

— И всё же зря ты всё-таки это сделал.

— Не зря, — отрезал Алан, — потому что это была она! Суккуба из Уайтчапела.

Эрика аж поперхнулась воздухом.

— Ага, — Алан кивнул, — я не в курсе, какие там меж ними разборки, Ханна сказала, что местная стерва увела у неё душу, так вот, я вполне согласен ей поверить. Ты говорила, что лишь запах крови может перебить запах конкретного демона?

— А? — Эрика обернулась, явно с усилием отрывая взгляд от алого пятна. — Ну да, а что?

— А сможешь найти и демона, и раненого?

— Не думаешь же ты, что он забрал её с собой?

— Не её, а их, — поправил Алан и закатал рукав. Была Эрика грешником, подлежащим ссылке в ад, или не была, но он оставался исполняющим обязанности директора штрафного отдела. И омега на его запястье была теперь способом связаться с Артуром.

Эрика заставила себя принюхаться, вникая в запахи. Кровь пахла так соблазняюще, что сложно было разобрать запахи, царившие здесь помимо неё. Но Алан был прав, кровь тесно переплеталась с ароматом демона.

— Идём, — произнесла Эрика и зашагала прочь из разрушенной церкви.

Она найдёт демона. И суккубу, которую тот утащил с собой. И тогда, может быть, ад перестанет улыбаться ей и Алану в лицо своей чёрной пастью.

Демон не искал надёжных мест или надёжных путей. По дороге к окраине Лондона он заложил столько лишних крюков, что со следа бы сбился кто угодно. Эрика не сбилась, хотя трижды останавливалась и переводила дух, разбираясь в окружавших её запахах. В мрачной решительности её движений сквозила какая-то конченная обречённость, будто бы она не верила, что они найдут суккубу, а найденная суккуба спасёт её от ада. Алан верил. В конце концов, дело ведь в одержании, и его душу Эрика так и не поглотила, у него будет чем возразить апостолам, когда дело дойдёт до их суда. Если оно дойдёт до их суда, конечно. Ангелы беспокоили апостолов далеко не всегда.

Они вышли к дому из красного кирпича. Окна были забиты, дом, по всей видимости, был заброшен. На останках стального забора трепетали ленты с именами. Много лент. На одном из металлический копий болтался кисет. Пустой кисет.

— Здесь всё пропахло кровью, — пробормотала Эрика. Если в церкви её слегка потряхивало от запаха крови, то сейчас её трясло. Она не могла взять себя в руки.

— Оставайся здесь и подожди Артура, пожалуйста, — Алан снова коснулся омеги на запястье, -а я задержу их. Надеюсь что задержу.

Гамма нагрелась, сообщая, что Артур Пейтон услышал своего подчинённого.

— И здесь кровь, — Эрика ткнула пальцем в булыжник, которым была вымощена дорожка. И действительно — мелкие красные капельки рассыпались по серым камням, будто звёзды, складываясь в нить Ариадны. Алан пошёл по ней, жестом запрещая Эрике идти за ним.

Дверь, как ни странно, не была сорвана, но распахнута. Алан поймал себя на мысли, что ему хотелось бы постучать — это сошло бы за жест доброй воли. Однако ему пришлось шагать в темноту заброшенного дома.

Демон ждал его там, разумеется. Потому что как только Алан шагнул за порог — неведомая сила схватила его и швырнула на пол. Будь Алан чуть тяжелей, наверное, он смог бы проломить прогнившие доски, даже находясь в промежуточном измерении.

— Ты хочешь сдохнуть, Даллас? — прорычал демон, прижимая Алана коленом к полу. — Только скажи, только кивни, и я с радостью тебе в этом помогу. Тем более что твой запах слишком долго меня бесил, чтоб я сейчас удержался.

— Г-генри, — выдохнул Алан, пытаясь опознать в этом существе своего бывшего начальника. Потому что вряд ли кто-то ещё из Лондонских демонов мог знать его запах. Если кто-то сейчас и мог внушать ужас, то только Генри. Потерявший всякое сходство с человеком, с длинными и тонкими, слишком звериными конечностями, будто сотканный из черноты, покрытый блестящей чешуёй и с яркими красными глазами. При одном только взгляде на этот хищный оскал становилось понятно — Генрих не завоёвывал души соблазнением или контрактами. Он убивал. Однако бежать Алану было некуда. Если выбирать между адом и пастью демона, то, пожалуй, он выбрал бы последнее. Потому что в аду заключённых куда больше. И мучиться предстоит явно дольше. И ещё... Если Генрих был в храме, если это его когтистые лапы раздирали бессмертную сущность Алана на клочья, то была причина, по которой его тогда не убили. Вряд ли она делась куда-то сейчас.

— Я не хочу в ад, — выдохнул Алан и зажмурился. В любом случае, неважно, уничтожат его или нет. Он уже вызвал Артура, и тот очень скоро явится сюда с отрядом серафимов, достаточным для того, чтобы справиться с Генрихом.

Но Хартманн медлил. Секунда за секундой его когти не сжимались на шее Алана, и всё, что тот слышал, — так это лишь хриплые судорожные вздохи. Затем дышать стало легче, и Генрих поднялся, убирая как когтистую лапу с шеи Алана, так и упирающееся в рёбра колено.

— Только материализуй косу, я из тебя душу вырву, — устало произнёс Генри и, подняв Алана за шиворот, пихнул его в спину, отправляя к лестнице на второй этаж. Суккуба была тут — лежала на каком-то не очень презентабельном тюфяке, укрытая простынью, как был тут и человек. Алан ожидал, что человек испуганно вздрогнет, когда увидит Генриха, но Хартманн, поднявшийся за ним, уже был похож на человека, одетого в их обычную чистилищную униформу. Даже с галстуком.

— Роджерс, как она? — грубовато спросил Генри.

— Как может быть раненая девушка, которая валяется в грязи! — огрызнулся Ричард. Между ним и Генрихом даже не ненависть клокотала, между ними сверкали молнии и громыхали бури.

— Ты же врач!

— Я не из тех шарлатанов, что соображают лекарство из крысиных хвостов. У неё жар и воспаление, а мне даже рану промыть нечем. И ей нужен хинин⁽¹⁾, чтобы сбить температуру, а у меня его нет.

Лицо Генри выглядело потерянным, будто бы он не знал, что ему делать дальше. Алан ощущал, что его идея задержать кого-нибудь была, в общем-то, ненужной, они задержались бы тут и так.

— Я прошу, отпусти меня в город, — взмолился Роджерс, как бы его ни звали, — я вернусь с лекарствами. Ты же знаешь, что я заинтересован в том, чтобы она выжила.

— Я знаю, в чём ты заинтересован, — прорычал Генри, — вот только с ней у тебя ничего не выйдет, понял? И ты останешься здесь, пока я не разберусь с этой тварью.

— Разберёшься ты с ней, как же, — Роджерс произнёс это негромко, но вполне слышно. Зрачки Генриха на толику секунды хищно сузились.

— Ты не расскажешь, что происходит? — слабо поинтересовался Алан.

Генрих отозвался не сразу. Больше того, по тому, как долго длилась пауза, повисшая в комнате, Алан вообще засомневался, что ему что-то расскажут. И озадачился вопросом, где там шляется Артур с его ангельским отрядом. Быть не может, чтобы для борьбы с Генрихом было нужно столько серафимов, что их нельзя было собрать за сорок минут.

— Знаешь, что такое распятие демонов? — вдруг спросил Генрих, резким движением распуская галстук.

Алан качнул головой. Он не знал ни слова о том, как бывший демон оказался на службе в Чистилище. Генрих вытащил из кармана пиджака трубку и чиркнул спичкой. Запахло тлеющим табаком. Роджерс поморщился и отодвинулся от струи табачного дыма. А Генрих задымил ещё сильнее, прямо как в дни месячной отчётности, когда по отделу разъярённым архангелом, воздев косу над головой, носился Артур и карал каждого, кто смел уклоняться от отработки своих грехов.

— Есть множество паскудных вещей в Чистилище. Есть множество паскудных вещей в жизни демона, — руки Генри непривычно резко дёргались, пока он говорил, — и с демоническим голодом по дерьмовости сравнимо только распятие на верхнем слое, в землях вечного огня.

Алан содрогнулся. Он был в тех землях лишь один раз — в рамках разъяснительного экскурса — и помнил, как от священного света казалось, что выгорали глаза.

— Да-а, Ал, ты совершенно прав, — протянул Генрих, пуская к потолку ещё одну струю дыма, — демону, такому, как мне, — заразившему грехом многих людей и сожравшему даже не один десяток душ, — до крайности паскудно оказаться в Горящих Землях, а серафимы-стражи без конца твердят слова Иисуса, которыми он отгонял сатану ⁽²⁾, а для нас они хуже калёной ртути. И святые кресты, к которым прикасаешься кожей, — жгут, и боль ни на каплю, ни на секунду не ослабевает и всё сильней, сильней... И пылает каждый клочок чертового тела, которому не место в мире бессмертных, но ты взял и обзавёлся им, пока жрал смертные души.

Генрих замолчал и сглотнул, растирая шрамы на запястьях. В таком подавленном состоянии Алан видел Хартманна в первый раз.

— Как, чёрт побери, ты выбрался? Сбежал?

Генрих вздохнул и взглянул на спящую суккубу. Подошёл, поправил на ней простынь.

— Сбежать из Горящих Земель нельзя. У нас на то не остаётся сил, как только мы оказываемся там, — тихо произнёс он. — Я не помню, сколько горел. Достаточно, чтобы не ждать ничего, кроме воздаяния за суть собственной грешной души. А потом… Потом пришла она, и молитва изменилась. Не знаю, какой она была, помню только лишь, что не разбирал слов, но будто бы кто-то просил за меня. Тогда я первый раз увидел Агату, — Генрих кивнул на девушку, — она стояла передо мной и читала молитву о спасении души.

— И пламя потухло? — недоверчиво уточнил Алан. Неужели Чистилище замяло бы такую историю?

— Если б нет, я б тут стоял? — Генрих ехидно улыбнулся. — Эйджи отмолила девятнадцать демонов. Ах, жаль, что ты не видел, какая на серафимском слое поднялась буря. Ведь если пламя погасло, значит, Он проявил к нам снисхождение. Разве попрёшь против Него? Но кто доверится тем, кто жрал человеческие души?

— Но доверились же?

— Ага, доверились, так сказать, — до первого грешка… — Генрих хищно осклабился, — и привязали Эйджи к нам как надзирателя. Мол, сама спасла, сама и мучайся. Но как же был недоволен серафимский состав! Девятнадцать демонов в Чистилище. Получивших амнистию и право на искупление грехов, — Генрих улыбался настолько сладко, что было понятно — ему радостно, что он доставил серафимам неприятные моменты.

— Вы её любили? — уточнил Алан. Поведение Генриха начинало становиться понятным. Он не сорвался. Он бросился на помощь той, что сделала для него так много. Осталось только понять — сколько действительно было сделано.

Генрих нервно фыркнул.

— Это не то слово. Для нас она была всем. Она была наставницей, что ловила за шиворот, когда начинал мучить демонический голод, защитницей, когда нужно было отстоять нашу падшую компашку, учила преодолевать себя, учила смирению, мы всегда могли ввалиться в гости, и у неё всегда было запасное одеяло. Семь лет мы под её началом искупали грехи. Семь лет мы видели, что есть те грешники, на кого можно равняться. Пожалуй, эти семь лет даже нельзя назвать семью годами Чистилища. Несмотря на голод и проблемы с адаптацией в серафимском отделении, мне было спокойно, нам всем было спокойно. Мы видели свой шанс на пути. Мы видели путь.

Генрих снова замолчал, растерянно тиская трубку.

— А потом? — Алан начал догадываться, что он услышит. И услышал именно это. Генрих ответил терпко-горьким голосом, будто читая эпитафию.

— А потом Эйджи отправили в ад за срыв её порученной. Нас оставили. В конце концов, нам даровали шанс на раскаяние не ангелы и не Агата лично, а тот, кто выше их всех. Конечно же, нас распихали по всем самым задрипанным отделам, но никуда нас деть уже не могли. Мы не грешили. И апостолам было не к чему придраться.

Генрих рывком вытряхнул ещё горячий табак из трубки на исщерблённый подоконник и начал набивать трубку из другого кисета.

— А там, в аду, она стала суккубом? — спросил Алан.

— Нет, милый, в аду суккубом стала я, — раздался с лестницы сладкий голос Ханны, — Ричард, здравствуй, как же ты можешь волочиться за моей сестрой? Не можешь отличить меня от неё? Странно, мы ведь делаем столько, лишь бы не походить друг на друга.

Алан обернулся к лестнице. Суккуба, свежая, довольная, с сытой мордашкой, в платье, которое точно украшало недавно не самую дорогую проститутку, стояла там и без особых усилий сжимала в чёрной, потерявшей форму лапе шею уже синеющей лицом Эрики. Их было двое! И они походили друг на друга как две капли воды.

— Не шевелись, мой брат по аду, думаю, ты не станешь жертвовать этой чудной ещё не потерянной душой, — улыбнулась Ханна Генриху милой улыбкой Бьянки Салливан.

— А я прошу не шевелиться вас, миледи, — сухо произнёс Артур Пейтон, переходя из промежуточного измерения и опуская длинные чёрные пальцы на плечи Ханны.

— Даллас, я тебя убью, — произнёс Генрих Хартманн и, подняв ладони, опустился на колени — комнату заполонили белые крылья.

1) Хинин — основной алкалоид коры хинного дерева с сильным горьким вкусом, обладающий жаропонижающим и обезболивающим свойствами. Широко использовался в медицине викторианской эпохи, главным образом лишённой каких-либо антибиотиков.

Вернуться к тексту

2) «Отойди от Меня, сатана, ибо написано: Господу Богу твоему поклоняйся и Ему одному служи».

Вернуться к тексту