Sugar Water (гет)

Азкабан, после Башни: 4 года, 4 месяца

Драко посмотрел вниз, на свои ноги — глаза полоснуло тёмно-оранжевым цветом. Его кисти фиксировались магией на расстоянии трёх дюймов друг от друга, лодыжки — на расстоянии фута.

Когда Драко связали в первый раз, какая-то малая часть него обрадовалась. Наслаждалась возможностью ощутить магию кожей. Но это чувство быстро вытеснилось пониманием того, что это сродни издевательству — он испытывал то, что было ему недоступно. Первые дни Драко злился: охранники пользовались магией будто напоказ, демонстрируя узнику то, чем владели сами, но чего был лишён он. А затем, будучи окружённым волшебством и колдующими людьми, Драко вдруг почувствовал себя не в своей тарелке. Будто оказался не на своём месте вместо того, чтобы туда вернуться. И осознание этих ощущений лишь добавляло неловкости.

Его мысли непрестанно скакали в голове, сам же он безостановочно передвигался по камере. То он разглядывал окружающие его стены и размышлял о том, что попал в Азкабан — в один из своих материализовавшихся кошмаров. То опускал взгляд на свои ладони или прикрывал глаза, ощупывал лицо и голову и думал о том, что всё это просто не может быть реальностью. Ему чудилось, что он видит подёрнутый дымкой сон, череду расплывающихся по краям картинок. Потому, что Драко не мог в это поверить. В то, что после всего случившегося он оказался именно здесь. И, может, его заключение и представлялось всем неизбежным итогом, сам он всё это время был слеп. Драко бросало из крайности в крайность: либо он был полностью здесь, либо его разум уплывал, наблюдая за происходящим со стороны, как за неким воспоминанием, которое могло быть ложным.

На лице у него красовался синяк. Драко не был в этом уверен, потому что не видел его воочию, но ощущения были соответствующие. Ныло место от виска до скулы. Конечно же, теперь кровоподтёк выглядел лучше, чем когда только появился. Прошло уже много времени, так что фиолетовый цвет, скорее всего, сменился отвратительным коричневым оттенком. Наверное, такая палитра гармонировала с состоянием его лица, так как в течение нескольких недель Драко не позволяли принять душ. Он буквально чувствовал копошение бактерий, ощущал, насколько жирными стали волосы, как потемнела от въевшейся грязи кожа, как мерзко было во рту. От него наверняка скверно пахло.

Синяк стал результатом его блестящей идеи, а может, следствием проблем с гневом. Охранники пришли в камеру, чтобы отвести заключённого в одну из допросных, и, следуя процедуре, приказали Малфою перед выходом повернуться спиной, чтобы зафиксировать его конечности. Драко отказался, полностью проигнорировав команду, за что в него запустили Ступефаем и врезали по лицу. Он ожидал чего-то подобного, но удар его удивил. Кулак впечатался в голову с такой силой, что Малфой на время ослеп — как будто надолго моргнул, — прежде чем увидеть перед собой пол. Он был в бешенстве, но ничего не мог с этим поделать, так что когда его всё же привели в допросную, он просто отказался разговаривать, ограничиваясь лишь хаотичными замечаниями и оскорблениями. Он не совсем понял, почему ему силой не влили в глотку веритасерум, но всё закончилось тем, что он так и играл в молчанку в окружении разъярённых авроров.

За плохое поведение его наказали. Но поначалу Драко даже решил, что бумажная волокита где-то дала сбой. Его включили в программу, согласно которой камера оставалась незапертой в течение двенадцати часов. Он мог выходить из неё и возвращаться, посещать библиотеку, охраняемый двор или любую другую зону отдыха. Так что, когда за Драко пришли, чтобы перевести его в другую часть тюрьмы, он не выказал возражений, но всё изменилось очень быстро.

Его провели через главный зал, где стояли две дюжины столов. Драко насчитал за ними двадцать три человека, из которых узнал по крайней мере около десятка. В помещении не раздавалось ни звука за исключением шарканья его ног, и его сердце чуть не вырвалось из груди, а пульс едва не взорвал барабанные перепонки.

Его швырнули собакам. Проклятым Пожирателям Смерти. То, что эти люди находились в данной части тюрьмы, означало лишь то, что они не играли значимой роли, были очень сговорчивы и у Министерства не оказалось на них ничего существенного. Так что у этих заключенных не должно было быть никаких претензий к Малфою — чтобы здесь оказаться, они сами должны были переметнуться на другую сторону. Но претензии были, и Драко знал, что проблемы неизбежны. Он был общественным врагом номер один и для Ордена, и для Пожирателей Смерти. Он достаточно подгадил обеим сторонам, чтобы и те, и другие воспринимали его как угрозу. Теперь Драко мог сколько угодно придерживаться нейтралитета, в безопасности он не был нигде.

Они следили за ним так, словно своим присутствием он отравлял воздух — жалкий сын Люциуса, мальчишка, который предал их Лорда и сбежал. Они наверняка думали, что Драко сдал их тайны Министерству для того, чтобы попасть в эту программу, и он не мог этого отрицать. Да, он молчал сейчас, но выложил всё раньше — во время контактов с Грейнджер, которая передавала информацию в Министерство. Половина из этих таращившихся на него людей наверняка угодила за решетку с его помощью. Он был предателем. Их целью.

Большинство охранников пресекало любые нарушения. Драко выучил их расписание, чтобы знать, когда именно он может выйти из камеры и отправиться за книгой или глотнуть свежего воздуха. Другие охранники пребывали в блаженном неведении относительно того, что творилось вокруг. В их смены Малфой оставался в камере, которую не мог запереть, и ждал. Вот почему у него были сильно порваны губы, челюсть украшал новый синяк, а костяшки налились фиолетовым. Вот почему он чувствовал себя немного сумасшедшим.

Драко привык к углам, как живое существо привыкает к дыханию. Это был вопрос выживания. Он прижимался спиной к стене, вглядываясь в пространство камеры, и ждал, будучи наготове даже тогда, когда тело деревенело, а глаза начинало жечь от напряжения. Он часами блуждал в собственном разуме, ведь кроме мыслей, ему нечем было себя занять. Он пересчитал в камере всё, что только можно: трещины, оттенки цветов, насекомых. Он думал о старых уроках в Хогвартсе, вспоминал друзей и события своей жизни, размышлял над давними спорами, в которых хотел бы привести иной аргумент. Думал о матери, об отце, о Грейнджер и домовых эльфах. Проигрывал в голове период жизни во Франции, словно немое кино.

Его не особо шокировала тактика, использование которой должно было заставить его делать то, что требовалось. Но Драко лишь сильнее злился. И каждый раз, когда его вытаскивали на допрос, хранил полное молчание. Он привык к жестокости и к тому, что с её помощью люди пытаются добиться желаемого. Она сопутствовала большей части его жизни, и если не касалась самого Драко, то окружала его. Он не был настолько наивен, чтобы полагать, будто в подобных ситуациях Министерство лучше Волдеморта. Враги есть враги.

Так что Малфоя посадили к его врагам, лишили права на душ, кормили дерьмом и ждали, пока он сломается. Но Драко держался. По крайней мере, не был готов ни заговорить, ни сдаться, ни броситься на стену. Паранойя превратилась в движущий фактор его жизни, доведя до психоза. Если он проводил в углу почти без сна достаточно много времени, его мозг начинал выдавать хаотичные и сумасшедшие мысли, никак между собой не связанные. Драко чувствовал, что от настоящего безумия его отделяет лишь один шаг, но ещё достаточно соображал, чтобы понимать, когда ведёт себя ненормально. И это было очень важно — у него оставался его рассудок. Пусть у него не было прав, свободы или грёбаного душа. У него по-прежнему было это.

Министерство сменило тактику. Он и не думал о таком варианте, пока не услышал её, но предполагал, что его надзиратели осознают тупиковость ситуации. Драко надеялся, что это открытие заставит их вернуть его в старую камеру, но, судя по всему, сдаваться они не собирались. Или были непроходимо тупы — на это Малфой мог поставить что угодно.

Она откашлялась. Ему потребовалась всего секунда, чтобы осмыслить, не поверить и принять происходящее. По полу царапнули ножки стула — она придвинула его поближе к столу.

— Вы можете идти.

— Мне не…

— Вы можете идти, сэр, — повторила Грейнджер громче и твёрже, от воцарившейся тишины сгустился воздух.

Охранник прошёл к выходу, громыхая ботинками по полу. И Драко знал: он останется стоять за дверью, наблюдая и выжидая. Надеясь получить возможность отшвырнуть узника к стене или сделать нечто подобное. О чём там ещё мечтают охранники? «Вам нравится ваша работа?» — поинтересовался Драко, когда один из них во время обыска похлопал его по члену. Именно тогда Малфоя ударили в первый раз. Локтем по пояснице. Хватая ртом воздух возле холодного камня, секунд тридцать он думал, что его позвоночник треснул.

Едва дверь закрылась, Драко очень остро осознал состояние своей одежды и последствия несоблюдения правил гигиены. Почти как тогда, в самом начале, во Франции, когда Гермиона только начала к нему приходить.

— Господи, Малфой, — прошептала Гермиона, она постаралась сделать вдох, и её дыхание сбилось.

Он пытался не обращать на неё внимания, даже глаз не поднял. Он отлично знал, как паршиво выглядит, и ему вовсе не требовалось тому её подтверждение. Он уставился на свои ногти, поломанные и кривые после попыток сделать их покороче. Грязь собралась под ними, на пальцах, въелась в узоры на коже.

— Против тебя пытаются выдвинуть обвинение. Пособничество в убийстве, поддержка Пожирателей Смерти в их прислуживании Волдеморту, помощь в совершении противоправных деяний, сопротивление при аресте. Ты был несовершеннолетним, за исключением момента ареста, и чтобы привлечь тебя к ответственности как взрослого, следователям необходимо запросить разрешение. Ты очень помог, предоставив информацию, и я собираюсь удостовериться, что об этом никто не забыл. Я пытаюсь вытащить тебя отсюда...

Под конец она совсем расклеилась. Её голос срывался, и ей приходилось делать паузы на вдохи. Это его сбивало, беспокоило. Потому что вызывало множество разных мыслей, и Драко заставил себя разозлиться. Эту эмоцию он понимал. В полной мере.

— Я здесь не для того, чтобы тебя допрашивать. На самом деле, я уже сообщила, что ты рассказал мне всё, что знал. Я просто… Я пришла… Я хотела убедиться, что с тобой всё в порядке.

Очевидно, что ни о каком порядке речи не шло. Ей даже не надо было приходить, чтобы увидеть его воочию. Всё, что требовалось человеку вроде Грейнджер, обладавшему хотя бы зачатками здравого смысла, это выяснить, что он в Азкабане. Он, конечно же, не в порядке. Драко сердито смотрел на свои руки, как смотрел бы на неё, если бы мог это сделать. Но ему не хватало силы воли поднять голову и взглянуть ей прямо в лицо. Пусть и не понимая почему, но он не хотел, чтобы Гермиона смотрела на него в ответ. Драко казалось, будто ему опять снится сон. Где-то во Франции, тысячи минут назад, он чувствовал прикосновение груди Грейнджер к своему телу, а над озером взрывались фейерверки. Бах, Бах, бах, чудилось ему.

— Ты хотя бы посмотришь на меня?

Хотя бы. Будто он должен или что-то подобное. А, может, и вправду должен. Наверное, если задуматься — да, но это не играло особой роли. При желании Драко становился эгоистичным ублюдком, и в данный момент никакого значения не имело то, чего жаждет Гермиона, мать её, Грейнджер. Драко хотел выбраться отсюда, хотел принять душ и нормально поесть, получить тёплую постель или оказаться в безопасной камере. Он хотел разобрать свою жизнь на кусочки и сложить из них то, что пожелает сам. Хотел всё вернуть, изменить то, что требуется, и не попадать сюда. Никогда. И кто знает, может, в эту самую минуту он бы всё равно сидел за столом и напротив была бы та же самая девушка, но он бы находился отсюда так далеко, что даже не знал бы названия этого места.

— Драко, — с мольбой прошептала она.

Он вскинул глаза, встречаясь с ней взглядом, — она знала. Эта сучка знала, что он посмотрит на неё, заслышав, как она зовёт его по имени, и более того — ему это понравится. Все мышцы в его груди сдавило, словно от удара молотом или под колёсами маггловского автомобиля. Сжало вокруг сердца, пока то, несмотря ни на что, старалось биться.

Её блестящие и широко распахнутые глаза блуждали по его лицу, будто так она получала все нужные ей ответы. Самих вопросов Драко не знал — лишь видел их там, в выражении её лица, пока она что-то неслышно бормотала. Её рука скользнула по гладкой поверхности, полностью выпрямилась, и открытая ладонь замерла посередине столешницы. Краем глаза Малфой заметил, как Гермиона в ищущем жесте разогнула пальцы. Он это увидел и стиснул кулаки так, что обломанные ногти впились в кожу. Он пытался без слов донести на неё свою мысль. Потому что не мог. Не мог поднять свою грязную руку и прикоснуться к её, чистой и ухоженной, протянутой к нему. Ему было стыдно, и сделать это он был не в состоянии. Говорить что-то вслух он тоже не хотел, потому что знал: за ним наблюдают, слушают или смотрят, нарушит ли он своё молчание. И тогда Грейнджер станет оружием против него, хотя это наверняка и так было понятно. Повинуясь приказу, ей придётся его допрашивать. И он, заключенный в тюрьму и сопротивляющийся в одиночку, будет вынужден её за это ненавидеть. Нет, нет, не ненавидеть. Но он разозлится. Очень сильно, а ему бы этого не хотелось. Она была всем, что у него… Он не мог этого допустить.

Он надеялся, что попытка попросить прощения так же ясно читается на его лице, как ранимость — на её. Надеялся, что Гермиона разгадала причину его поступка, ведь она всегда понимала его мотивацию. Он никогда ничего не озвучивал, но она всегда догадывалась.

Грейнджер опустила пальцы, но руку не убрала — она так и лежала на столе, будто Драко мог передумать. Малфой не изменил своего решения, но не сводил с Гермионы глаз, пока она говорила — она заслужила хотя бы это. Она была достойна многого, но сейчас это всё, что он мог ей дать.

Как только Грейнджер ушла, ему позволили принять душ. А на следующее утро его под конвоем отправили обратно в камеру повышенной безопасности.

Паб «Darco’s»: сегодняшний день

Грейнджер выходила из-за столика в туалетную комнату дважды — в компании одной или всех подружек — и каждый раз Драко провожал её взглядом, даже не особо отдавая себе в этом отчёт. Гермиона в третий раз выскользнула из кабинки и застыла, что-то говоря Уизли, а затем с улыбкой развернулась. Он смотрел, как она обводит взглядом комнату и ловит его глазами — её улыбка не померкла ни на секунду, и она предназначалась именно ему.

Гермиона подошла к его столику — ей нельзя было этого делать, ведь здесь сидели её друзья. Неужели она не понимала, что это против правил? Что она выходила за рамки, возникающие вокруг них всякий раз, когда они переставали общаться наедине и возвращались к некоему подобию нормальной жизни? И почему она всегда так делала? Постоянно плевала на те границы, которые не должна была переходить.

Лонгботтом, Финниган, темноволосая девица, обе Патил, Браун и кое-кто ещё продолжали смотреть на них, но Драко больше всего заботили Поттер и Уизли. Потому что Уизли не спускал с него глаз. Но это был не предостерегающий взгляд, а, скорее, попытка определить, не собирается ли Малфой сделать что-то такое, что не понравится Рону. Уизли плевать хотел на предупреждения — уж не в том случае, когда дело касалось Малфоя. И Драко понял: Уизли избавился от той неуверенности, на которой можно было паразитировать в школе, он вполне доволен собой, и у него нет нужды кого-то запугивать. В случае необходимости он просто набросится на недруга и решит проблему — вот и всё.

Поттер посмотрел на Драко лишь единожды — тем идиотским взглядом, когда ты, вроде, ведёшь глазами в нужную сторону, но ничего при этом не видишь — и Малфой снова удивился. Поттер должен был первым ринуться на защиту — он же глава этой стаи. Если что-то пойдёт не так, именно Поттер должен издать боевой клич, а он всем своим видом демонстрирует, будто ему и дела нет до происходящего. Или будто он верит в то, что ничего не случится — и в этом крылось ещё меньше смысла, чем в первом предположении.

Гермиона уселась напротив, ударившись ногой о его лодыжку — у него были длинные ноги, и ему нравилось их вытягивать. Драко подобрался, и она улыбнулась ему чуть кривоватой улыбкой.

— Привет, незнакомец.

— Какие люди, — поприветствовал он, её улыбка померкла, и она поджала губы.

Он ухмыльнулся в свой стакан, залпом допивая его содержимое. До этого самого момента он и не понимал, насколько сильно успел набраться. Пока не захотел быть относительно трезвым перед лицом сложившейся ситуации. Никто в состоянии подпития не должен связываться с Грейнджер. Даже если она сама кажется немного захмелевшей.

— Как прошло общение с прессой?

Он пожал плечами, крутя свой стакан.

— Прошло.

— Не слишком плохо?

— Нет.

Она чуть наклонилась вперёд, рассчитывая на пояснение, но он не собирался делиться подробностями. Ему не хотелось ничего говорить. Что было, то было, и он не думал, что журналисты слишком уж сильно пройдутся по нему в утренних газетах.

— Фейерверки были симпатичными.

Он вскинул бровь, откидываясь спиной на подушку.

— Да, световое шоу было хорошим.

Фейрверки принадлежали маггловскому миру, а не волшебному. В своём мозгу Драко очертил чёткие границы. В начальной школе его учили рисовать два больших круга, которые частично накладывались друг на друга. Уникальные черты двух объектов распределялись по обособленным областям, а общие — оставались в середине, но в случае с магглами и волшебниками такая диаграмма была для Драко неприемлема. Потому что он сам этого не желал — ему нравилось держать эти миры как можно дальше друг от друга. До Башни, после Башни. Но при необходимости, мысленно, он мог бы поместить в центральную область имя. Гермиона Грейнджер. И ещё свою старую сумку с поношенными вещами и воспоминания, от которых так и не смог избавиться. Вот как бы выглядела схема. Только так — это единственное, что соединяет точки, пересекает границы и проводит его от одного мира к другому.

Гермиона немного помолчала, ковыряя ногтем щепку на столе. Потеребила её, прикусив щёку.

— Они всё ещё смотрят?

Драко поднял голову — кое-кто отвёл глаза — и опять взглянул на Грейнджер.

— Ну конечно, смотрят.

Она кивнула и продолжила колупать стол. Ногти у неё были неровными. На одном большом пальце ноготь был длинным, а на другом — таким коротким, что из-под него выглядывала кожа. Гермиона переоделась, её пушистые волосы были распущены.

Драко вздохнул, поставил стакан на стол, выпрямился и, наклонившись вперёд, тихо спросил:

— Грейнджер, ты что здесь делаешь?

Она оторвалась от деревяшки и посмотрела такими огромными глазами, будто её застали за чем-то неподобающим. Она прекратила терзать щепку и убрала руку со стола.

— А меня здесь быть не должно?

— Не знаю, — ведь он действительно не имел об этом ни малейшего представления.

— Они знают, они… Поняли. Я не сообщала никаких деталей, но они в курсе, что в течение четырёх лет я получала от тебя информацию. Они знают, что я… Что я воспринимаю тебе не только как задание, понимаешь? И они достаточно доверяют моим суждениям. Они знают, что если я, из всех нас… Конечно, у них на твой счёт есть кое-какие опасения… Это просто… Видишь ли, это нормально, что я здесь. Они не станут сходить с ума и всё в таком духе, или думать… Я хочу сказать, если ты не против….

Драко прикусил щёку и на мгновение приподнял брови.

— Грейнджер, ты в курсе, что во хмелю у тебя проблемы с речью?

Она вспыхнула, отчего румянец стал ещё ярче.

— Прости. Они этого не принимают. Абсолютно. Но понимают то, что я делаю. Так лучше?

Драко пару мгновений смотрел на неё, катая стакан по столу, и медленно кивнул.

— Разумеется.

Она тоже кивнула и опустила глаза, кончиком языка облизав нижнюю губу. Драко таращился на эту влажную полоску кожи, пока та не высохла и опять не стала нежно-розовой.

— Что это за парень, с которым ты пришла на церемонию?

Гермиона подняла голову. Драко встретился с ней глазами, отмечая её недоумение.

— Гарри и Рон?

— Нет. Высокий такой. Тощий, словно год не ел, — тот самый, что лапал её за бедра и по-идиотски улыбался.

— О! О, нет. Я пришла не с ним… Он просто парень, — назвать исчерпывающим ответом этот лепет было нельзя, так что Драко лишь хмыкнул. — Ну, вообще-то, я с ним там встретилась. Джинни решила, что он замечательный, и постаралась... Он милый.

Драко прикусил губу и фыркнул.

— Он выглядит полным засранцем.

— Он такой и есть, — она улыбнулась. — Он похож… На близнецов Уизли? Не знаю, помнишь ли ты их. Он шутник.

— И ты счастлива с таким парнем, как он? — на долю секунду в его голосе прорезался невольный скептицизм.

Она прикрыла глаза и со смехом покачала головой.

— Точно нет. У нас нет почти ничего общего, но с ним весело проводить время.

Драко снова фыркнул, на этот раз более неприязненно.

— И как долго ты с…

— Я не с ним.

Пауза.

— Что?

— Нет, мы... Мы сходили на пару свиданий, но на этом всё.

— Оу.

Гермиона опять принялась за щепку, а Драко снова и снова моргал, будто это могло унять жар, разлившийся по ушам и скулам. Он вообще не понимал, почему ему стало жарко, и это раздражало почти так же, как Поттер, отпустивший на заднем фоне очередную шутку.

Драко покосился на Грейнджер — она смотрела прямо на него и покраснела, едва он встретился с ней взглядом.

— Эй.

— Привет, — это выскочило инстинктивно, но Драко решил, что таким ответом выставил себя полным идиотом.

— Эм... — она откашлялась, опустила глаза, покачала головой. — У меня для тебя кое-что есть.

Драко был в равной мере заинтригован и напуган.

— Ты мне что-то принесла?

— Типа того. Скорее… возвращаю.

Он мысленно прокрутил список того, что Гермиона брала, перечислил те пропавшие вещи, что она могла взять, но на ум не пришло ничего, кроме шнурка. И Драко сильно сомневался, что сейчас речь шла именно о нём.

Гермиона достала из своего кармана что-то, что при беглом взгляде казалось достаточно большим. Драко подумал, что Грейнджер, наверное, было неудобно таскать с собой эту штуку, учитывая столь тесные джинсы — он обратил на них внимание, когда она выходила в туалет и шла к его столику. Затем Малфой вспомнил про Уменьшающие чары. И почувствовал себя глупо — пусть даже о его мыслях не знал никто, кроме него самого.

Гермиона положила на стол то, что оказалось коробкой — тёмно-синей, длинной и довольно узкой. Его имя было выведено на крышке тем же аккуратным почерком, которым Грейнджер последние четыре года записывала его слова. Что поразило Драко в первую очередь, так это его имя. Одно лишь имя, без фамилии — чёрные буквы почти терялись на тёмном фоне. Но что его шокировало до помрачения рассудка, так это понимание. Он смотрел и знал, что крылось внутри этой коробки — ему даже не нужно было её открывать. И от этого знания его сердце перестало биться, словно сверху на него поставили пресс-папье.

Драко поднял глаза на Гермиону, оторвав взгляд от её неровных ногтей и осторожных пальцев — по вытертой поверхности стола она подтолкнула коробочку к его нетерпеливым рукам.

— Грейнджер, — он собирался сказать не это и выдал свои чувства тем, как задохнулся и сбился, но Гермиона только улыбнулась ему в ответ.

— Открой её.

Драко покачал головой, закрыл рот и постарался сглотнуть. Он начал произносить слово, первая согласная оцарапала язык, и ему пришлось замолчать и откашляться. Горящее горло перехватило, и Драко снова его прочистил.

— Спасибо, — ему пришлось сделать над собой усилие, и голос прозвучал хрипло и низко, переполненный всеми теми эмоциями, в которых он бы никому не признался.

Но Гермиона видела его насквозь. Как обычно.

— Открой её, — она улыбнулась, подталкивая коробку к нему поближе.

Ему показалось, что его тело деформировалось, и всё внутри — даже кровь и кости — наполнилось мелкими иголочками. Драко напряженно замер, будто ты ждал, что вот сейчас всё исчезнет. Пропадёт, если он не будет сидеть неподвижно. Это был один из тех значимых моментов, когда всё меняется и жизнь становится чуточку иной. Один из тех, что он заметил. И, по непонятной причине, Драко был напуган до полусмерти.

— П… Позже, — он кивнул, его ладонь обхватила коробку, и из горла вырвался странный, непроизвольный звук.

Грейнджер не выказала энтузиазма при мысли о том, что не сможет этого увидеть. Но она приняла его решение, сообразив, что лучше не давить. По замерзшей позе и заиканию она наверняка поняла, что Драко сейчас совсем непросто. Слишком сложно осмыслить происходящее в присутствии другого человека.

Он и не надеялся, что сумеет справиться. Что сможет открыть эту коробку, пока на него глазеют чужаки. Это был личный момент. Очень личный. Даже будь они тут вдвоем с Грейнджер, он всё равно вряд ли бы решился. Потому что не доверял самому себе. Он с трудом сдерживал слёзы.

Франция, после Башни: 3 года, 4 месяца

— А знаешь, что забавно?

— Грейнджер, все твои шутки незабавные, так что прекращай.

— Ха-ха…

— Я на полном серьёзе.

— Это не шутка, — она дёрнула ногой в воде, взметнув вверх брызги. — И мои шутки смешные. Это у тебя нет чувства юмора.

— Не-а, это просто ты несмешная.

— Я смешная...

— Тебе становится легче, когда ты себе врешь?

— Ну а тебе, похоже, становится легче, когда ты ведёшь себя как придурок.

— Да, я живу в большем согласии с самим собой.

Гермиона издала раздражённый звук, а Драко улёгся на причал и, почувствовав тепло дерева, прикрыл глаза. Это был один из тех невыносимо жарких деньков, которые нельзя предугадать. Драко работал и жил в зданиях, где было негде охладиться, так что ему оставалось либо отправиться на озеро, либо изнемогать в духоте.

Он не особо понимал, как Грейнджер умудрилась его отыскать, но у неё явно был к этому талант. Она всегда его находила. Гермиона объявилась полчаса назад, как раз тогда, когда жара чуть сдала свои позиции прохладному вечернему воздуху.

— Это цвета.

— Цвета? — он повернул голову и прищурил один глаз, глядя ей на спину.

— Ага. Вот, например, небо голубое — а откуда мы знаем, что она голубое?

Драко моргнул, переведя взгляд на предмет разговора.

— Потому что его так назвали?

— Нет, я имею в виду… У нас у всех разный цвет глаз. Понимаешь? Например, твои серые, а мои карие. И что, если мы видим цвета по-разному? Может, мы их по-разному воспринимаем из-за пигмента нашей радужки, который накладывается на цвет объекта. Я...

— Вообще-то маггловская наука утверждает, что….

— Это пример. Откуда мы знаем? Нам никто не может этого сказать. Я могу воспринимать голубой голубым, а ты можешь считать его фиолетовым. Как бы мы тогда это описывали? О, это цвет неба… Ну, все его так называют, пусть даже для меня это твой фиолетовый. Не существует способов определить, выяснить, вижу ли я цвета иначе, чем ты. Мы просто зовём их одинаково. Невозможно даже проверить, по-разному ли мы их восприняли.

Драко сел и задумался, пытаясь отыскать брешь в её рассуждениях, но так в этом и не преуспел. В словах этой ненормальной был определённый смысл.

— С чего вдруг тебе пришло такое в голову?

Она пожала плечами.

— Я много о чём думаю. Но разве это не забавно? То, что мы можем видеть мир в неодинаковых цветах? Тогда названия не имеют особого значения. Существует лишь то, что существует, пусть даже это несколько разных вещей для нескольких разных людей.

Слева от них солнце садилось за город, и мир вокруг окрасился золотым. Или, может быть, зелёным, если верить Грейнджер. На гладкую поверхность озера опустилась тень, и берега, днём забитые отдыхающими, теперь почти опустели.

— Здесь как будто другой мир.

«Здесь и есть другой мир», — хотел было сказать Драко, но передумал. Он опустил пальцы в воду и смотрел, как появившаяся рябь переливалась золотистыми красками.

Он вытащил руку и упёрся в причал ладонями, чтобы подняться.

— Я собираюсь обратно…

Повернув голову и удивлённо посмотрев на Гермиону, Малфой запнулся и плюхнулся обратно — она медленно отпустила его руку.

— Прости, я только…

Драко озадаченно нахмурился — ему тут же на ум пришёл список того, что могло пойти не так. Его мать, отец, его друзья, дом, Министерство. Так что он очень удивился, когда Гермиона не перешла к изложению нежеланной новости, а вместо этого потянулась к нему навстречу.

Замерев, Драко смотрел на её приближение, постепенно осознавая происходящее, — его глаза метались по её лицу. Он ощущал себя в ловушке собственных решений, пока не почувствовал касание её губ. Он резко выдохнул ей в рот, будто бы от неожиданности, но она лишь усилила напор. Её глаза были закрыты, лоб от волнения расчерчен морщинками, всё её тело застыло — только губы двигались. Они были такими же, как он помнил, даже ещё лучше. Память о прикосновении могла померкнуть, погребённая под толщей времени и поблекшая от постоянного размышления над произошедшим. Но губы были мягкими, тёплыми и немного сухими, а самое главное — прижимались к его рту.

Драко прихватил губами верхнюю губу Гермионы и заметил, что морщины на её лбу разгладились. Она выдохнула через нос и наклонила голову, всё ещё зажмурившись. Малфой переключил внимание на её нижнюю, такую полную, губу, оторвал руку от досок причала и запустил пальцы в густые кудри. Гермиона подалась вперёд, касаясь его груди, и Драко ухватил её за футболку, притягивая ближе. Ошеломлённый, он сперва действовал осторожно и медленно, но сейчас ему казалось, что в эту секунду он должен взять всё возможное, ведь уже в следующий момент оно исчезнет. Его веки дрогнули раз, другой и наконец закрылись. Он резко задышал через нос, перехватив инициативу, Гермиона одобрительно хмыкнула и вцепилась в его плечи. Драко встал для удобства на колени и обнаружил, что гораздо лучше прижиматься, если при этом отклонять Гермиону назад. Грейнджер выдохнула ему прямо в губы — под его весом она упала на доски, стукнувшись головой. Драко на секунду замер, но она продолжила его целовать, одной рукой вцепившись в ворот футболки, а другой — в светлые волосы.

— Оу.

Он улыбнулся, не разрывая поцелуя. Его ладонь выпуталась из копны её волос и скользнула к затылку, в качестве извинения обхватывая то место, которым она, похоже, ушиблась.

В голове мелькнула мысль, не тяжело ли ей, поэтому Драко немного сдвинулся и выставил руку, приподнимаясь. Во время этого манёвра он прижался к ней бёдрами и не смог сдержать стон. Гермиона замерла, точно её приложили Ступефаем.

Реальность бладжером обрушилась на его голову. Сейчас он видел только выражение её лица трёхмесячной давности, когда она от него сбежала. Думал лишь о том, что это Грейнджер, а всё происходящее — очень плохая идея.

Драко оторвался от неё и, пошатнувшись, поднялся на ноги. Он оказался так близок к краю, что его каблуки соскользнули с досок. Но, покачнувшись вперёд и в стороны, он умудрился сохранить равновесие.

— Чёрт, — подняв руку, он зачесал волосы назад и, не отводя ладонь от головы, сделал семь твёрдых шагов подальше от Гермионы.

Это не должно было произойти. Уж не после того раза. Честно говоря, ничего подобного вообще не должно было случиться. Он и Грейнджер — это плохая идея. Вся жизнь Драко в данный момент строилась на надежде, что он сумеет разобраться со своим прошлым, и будь он проклят, если думал, что у них с Грейнджер могло хоть что-то выйти. Между ними было слишком много плохого, они оба были непростыми людьми и слишком чокнутыми, чтобы оставаться вместе. Их жизни, текущие совершенно бесконтрольно, чересчур разнились. Учитывая их прошлое и то, как они жили сейчас и кем являлись, чувства к Грейнджер представлялись Драко самоубийством в эмоциональном плане. Это как положить руку на горелку. И если он свихнулся достаточно, чтобы сотворить такое, то она просто не должна была быть такой ненормальной. Она же «умнейшая ведьма их поколения». И она не могла быть настолько глупой, чтобы решиться на подобное.

После того вечера в кинотеатре он думал об этом. О возможности поддаться тому чувству, которое Грейнджер умудрялась в нём будить даже тогда, когда вытворяла нечто этакое, за что ему хотелось возненавидеть её по-настоящему. Именно это чувство продолжало расти в течение последних трёх лет, что Гермиона крутилась поблизости и не уходила. Она никогда не исчезала так надолго, чтобы это чувство пропало, и поначалу это вызывало в нём даже бóльшую ненависть, чем он когда-либо испытывал к Грейнджер.

Он решил, что, наверное, взрослеет. Или же изменился даже сильнее, чем ему казалось. Ведь Драко не думал лишь о последствиях, чреватых для него самого. Он размышлял о том, каким человеком была Грейнджер, каким был он сам и как он в итоге облажается. Сколько неприятностей он ей принесёт. И, учитывая то, кем он являлся и что натворил, он заслужил эти отношения меньше, чем любой другой в целом мире. И она просто рехнулась, если простила его.

Она не должна была этого делать. Должна была ненавидеть его, издеваться, как можно дольше заставлять чувствовать себя дерьмом. Точно так же, как когда-то делал он. Она не должна была вести себя так, будто теперь всё изменилось, ничего не было или они каким-то образом могут забыть о прошлом. Ей не стоило так делать. Действительно не стоило.

Он полагал, что часть Гермионы тоже этому противилась. И это было уже совсем иное — настоящая стена. Огромная неприступная стена, которая всегда будет возвышаться между ними. Ведь неважно, кто он сейчас. Он останется тем, кем был раньше. Тем самым фанатиком, который так сильно портил ей жизнь.

Драко заметил то выражение на лице Гермионы, когда она отстранилась три месяца назад. В нём было множество разных эмоций, но он разглядел скрытый упрёк. Неверие в то, что она только что целовала того самого школьного придурка. Ту едва уловимую досаду, которую он добавил к собственным воспоминаниям в качестве доказательства того, каким же ублюдком он был.

И вот теперь снова. Теперь, когда он всё обдумал и отгородился от Гермионы после той ночи, придя к заключению, что ему не следует этого делать. Она опять сделала первый шаг.

— Грейнджер, в чём твоя проблема?

Она была пунцовой от смущения. И это хорошо. Хорошо, потому что, быть может, она больше не станет предпринимать таких попыток. Возможно, она наконец уймётся и ему не придётся прилагать столько усилий, чтобы держаться от неё подальше.

— Прости… Я…

— Ты что, дура? Ты не можешь так поступать! Тебе нельзя просто… делать этого!

— Чего? Целовать тебя? На случай, если ты вдруг не заметил, на поцелуй ты ответил, придурок. Я просто… — она покачала головой, её голос смягчился. — Это…

— Я бы не ответил, не начни ты первая. Это… естественная реакция, — растерявшись, он отвёл руку от головы.

Она поднялась на ноги и пару мгновений пристально вглядывалась в него. Затем опустила глаза и отряхнула колени, хотя те были совершенно чистыми.

— Ты бы не поступил так, если бы не хотел. Так что не лги мне. Ты так… Так бесишь! Ты продолжаешь посылать мне сигналы…

— Я не посылаю сигналы! — качая головой, он ткнул себя пальцем в грудь.

— Нет, посылаешь! Ты смотришь на меня. Говоришь определённые вещи, целуешь меня в ответ, ты… Твоя… Ты реагируешь… — её накрыла волна смущения. Гермиона тяжело сглотнула и затрясла головой, по-прежнему избегая смотреть ему в глаза.

Она, наверное, никогда в своей жизни так себя не вела. Не набиралась смелости на такой поступок и не получала отказ — пусть и пять минут спустя. Но и ему всё это было в новинку. Уж не с такой девушкой, как она.

Но он был непреклонен. И по-прежнему болезненно осознавал причину, по которой всё полетело к чёрту. Это хорошо, подумал он про себя. Он снова вынырнул из тех иллюзий, которыми жил в те минуты. Это было правильно.

— Ты ошибочно интерпретируешь события, Грейнджер.

— Я ошибочно интерпретирую? Это твоё главное оправдание?

Она расстроилась, пусть и старалась изо всех сил этого не показать. Твою ж мать! Ну какой же он был сволочью.

— Грейнджер, почему ты всё равно хочешь быть со мной? А? Чем я сумел тебя убедить, что это отличная идея?

— Не знаю! Ты теперь другой… Ты, как и прежде, Малфой, но ты... Но ты — не он. Прошло три года, и я вижу тебя, и это… Ты не тот парень, которого я ненавидела! Я всё ещё злюсь иногда, но не... Это не направленное чувство, потому что многое поменялось, и ты…. Всё полетело в тартарары, всё изменилось, а жизнь просто продолжалась. А потом, бам... Бам, вдруг ты... Ты там, а я здесь, и я не возражала. Сначала я возненавидела саму мысль о сотрудничестве с тобой, но затем мы начали общаться, и всё получилось. А потом, когда я увидела… Я несу чушь. Я просто… несу чушь, боже.

— Я, может, не ношу маску и не ищу способов устроить в мире геноцид, но я по-прежнему хреновый человек. Грейнджер, я дерьмовый человек. Вся моя жизнь… Я безнадёжен. Пропащий неудачник. Я испортил достаточно… И я не утяну никого с собой на дно, понимаешь? Ты головой соображаешь? Прекрати всю эту хрень. Я стараюсь, и дом… и ты… После всего… А ты не облегчаешь мне жизнь!

— Что? Малфой, ты пытаешься сказать, что делаешь это для моей же пользы? Где же тот эгоистичный засранец, которого я знаю, а? Где он? Потому что это чушь! И если ты хочешь оправдаться вот так, то ты врёшь мне в лицо! Ты пользуешься этой отговоркой, чтобы скрыть то, какой ты трус, боящийся сделать хоть что-нибудь. Не учи меня, что для меня лучше. Я взрослый, зрелый человек, я сама могу принимать решение, чего мне хочется! Не веди себя так, будто тебе действительно… Просто перестань! Прекрати стараться! Может, в этом и кроется твоя проблема, Малфой! Ты что-то планируешь, рассчитываешь, что всё пойдёт своим чередом или так, как тебе того хочется — но это не жизнь! В жизни так не бывает! Происходят события, которые, по нашему мнению, вовсе не должны были случаться, те, которые мы не предвидели. Но иногда они оборачиваются чем-то очень хорошим! Прекрати вести себя так, будто ты больной, который всё… Малфой, всё становится скучным и тусклым! Шевелись! Это же жизнь, двигайся дальше!

Она попыталась пройти мимо, и он схватил её за руку и дёрнул назад, разворачивая к себе лицом, но она вырвалась.

— Грейнджер, не думай, что ты такая уж особенная, — ты сложный человек. Я сложный. Мы сложные люди, и я к этому не готов. Я не могу быть с тобой. Ты повсюду крутишься… И пошла-ка ты. Тебе не обязательно ошиваться возле меня, так что отвали. Это моя жизнь, и я с ней буду делать то, что пожелаю. Ты ведёшь себя так, будто всё знаешь. Словно имеешь хоть какое-то представление о том, что она из себя представляет. Я не притворяюсь больным, Грейнджер…

— Я не говорила, что ты…

— Заткнись, сейчас я говорю, — прорычал он.

— Не со мной и не в таком тоне, — прошипела она и развернулась, но он снова схватил её.

— Если ты собираешься…

— Отпусти меня! — ломко закричала Гермиона, вырываясь, и от звука её голоса Драко отдёрнул руки.

Грейнджер очень старалась не сорваться снова. Она моргала, сглатывала и мелко дышала. Её плечи тряслись. Она повернулась к нему лицом, вскинула подбородок и постаралась сделать вид, будто совсем не расстроена.

— Я поняла, ясно? Не обязательно продолжать, Малфой. Ты не хочешь иметь со мной дел, не желаешь, чтобы я снова лезла... И вообще. Я уяснила.

— Это… Не... Слушай, я просто…

— Я сказала, что всё поняла. Хватит. Просто оставь это… Всё в порядке, — она кивнула, снова сглатывая. — Всё хорошо.

Грейнджер развернулась, и в этот раз он позволил ей уйти, глядя вслед до тех пор, пока она не скрылась из вида, и чувствуя себя главным кретином Франции. Вот почему. Именно поэтому, неужели она этого не поняла?

Опустошённый и уставший, он тяжело вздохнул и протёр лицо ладонью. Скинул ботинки прямо на причал и побежал по доскам — босые ноги шлёпали по дереву. Драко прыгнул, разрезая воду, и ушёл на глубину.

Он плавал, выплёскивая разочарование. Избавляясь от её образа и от мыслей о событиях последних пяти минут. Он плавал, пока мускулы не начали болеть; солнце село и вода вокруг почернела. Драко плавал до тех пор, пока лёгкие не сдавило, а тело не налилось болью. Тогда он просто лёг на причал и, хватая ртом воздух, смотрел на звезды и думал о красках и плачущих девушках.

Южный Уэльс: сегодняшний день

Драко покинул паб, даже не дождавшись объяснений. Просто потянулся вперёд и коснулся её кудрявой пряди — пальцы лишь мазнули по непокорным волосам. Гермиона смотрела на него широко распахнутыми, влажными глазами, словно понимала, что это всё для него значит. Иногда она оказывалась рядом — в самые тяжелые минуты — и, возможно, действительно что-то осознала. Ради него.

Драко ушёл, не сказав ни слова и не заботясь о том, что все её друзья пялились на него, пока он, как можно быстрее перебирая ногами, продвигался к двери. Он едва не перешёл на бег, и ему пришлось сдерживаться, чтобы не бежать слишком уж явно.

Ему хватило терпения миновать только несколько витрин. Он не пошёл ни в отель, как планировал раньше, ни в магический квартал. Казалось, эти места находятся в милях отсюда, и если он отправится так далеко, его ноги отвалятся прежде, чем он достигнет цели. Коробка в кармане была тяжёлой — тяжелее, чем награда, лежащая в другом кармане. Тяжелее, чем собственная голова.

Он нырнул в пустынный переулок и тут же почувствовал неприятный запах рыбы и грязи. Руки чуть дрожали, пока Драко вытаскивал коробку из кармана — она застряла, и ему пришлось дважды её дёрнуть. Он не мог разглядеть надпись «Драко», слишком уж было темно, но всё равно представлял её мысленно, потому что знал — она там.

Драко поднял крышку, не удержал, но даже на неё не взглянул. Он и не заметил, что она упала. Внутри коробки, на вельветовой подложке, в которой утонули кончики пальцев, лежала его палочка. Его оружие. Его способ передачи бурлящей в крови магии в окружающий мир. Его собственность по праву рождения. Его.

— Ох, — прошептал он в ту секунду, как коснулся её. Мощный поток проник в его пальцы, устремился вверх по руке, плечу, ринулся вниз, затем опять вверх, распространяясь по всему телу.

Будто кто-то ударил в пальцы струей воды, и она стремительно побежала по всему его телу. Словно сила. Словно магия. И это было сродни столкновению с ней в первый раз. Драко понятия не имел, что теперь делать, палочка и собственные чувства ошеломили его. Будто бы он никак не мог в это поверить.

Драко больше не мог ждать ни секунды: он обхватил древко ладонью, ощущая, как проникшая в него сила нарастает и заполняет целиком, вновь подчиняя себе тело.

Я волшебник. Я — магия.

Чёрт. Чёрт, потому что прошло столько времени с тех пор, как он испытывал нечто подобное. Ничто не могло с этим сравниться. Все те годы, что он мечтал об этом, желал и вспоминал. Все те глупости, что он натворил в попытках заполучить магию обратно, и теперь… Теперь вот она. И если раньше ему казалось, что он вернулся домой, на своё место, ощущал некую завершённость, то сейчас все эти чувства были вытеснены прочь. Разорванные в клочья и пущенные по ветру, они не значили ничего по сравнению вот с этим и этими эмоциями.

Закрыв глаза, он тяжело и мелко дышал. Рука сжимала палочку до боли в пальцах.

— Люмос, — выдохнул он.

И заплакал. Слёзы заструились из-под ресниц в ту секунду, когда под веками появилось красное пятно — зажёгшийся огонек. Эмоции бились в каждой клетке его тела. Откинув голову назад, он ударился о стену и даже не обратил на это внимания.

— Нокс, — сдавленный голос, воцарившаяся темнота, всплеск силы.

Облегчение. Словно в течение пяти лет ты носишь на груди тяжёлый, болезненный груз, а затем избавляешься от него, хотя сам уже давно не сомневаешься в том, что он тебя прикончил. Это счастье, и мощь, и миллион чувств и эмоций, которые Драко не мог описать. Миллион эмоций, которые обосновались в центре груди и давили на сердце, провоцируя почувствовать ещё одну — и вот тогда сердце просто выскочит наружу. И это одно из лучших переживаний, что были в его жизни.

— Люмос.

«Спасибо», — снова и снова повторял он про себя. Он не очень понимал, кого именно благодарит, но не думал, что это так уж важно. Он говорил это многим людям. Всем тем, кто мог услышать. Грейнджер. И, может быть, самому себе.

— Нокс.

Его губы были влажными; он не признавался себе в том, что плачет, но и не успокаивался. Потому что рядом не было никого, кто бы мог его увидеть. А внутри билось столько всего, что Драко не мог сдержаться. Он облизал губы, чувствуя соль, и глубоко, в полную силу, втянул в лёгкие кислород. Он поднял крепко сжатую палочку к груди, ощущая биение сердца около стиснутых пальцах.

— Люмос.

Азкабан, после Башни: 5 лет

— Привет, незнакомец.

Драко хотелось закурить, но не ради вкуса. Он видел, как шлюшки во Франции быстро прикуривали сигарету после секса, и решил, что в случае оргазма это должно быть сродни соусу к пасте. Приятное дополнение. И, возможно, выход из ворот вряд ли можно было сравнивать с оргазмом, но в тот момент эта аналогия показалась Драко уместной. Волна эмоций захлестнула живот, грудь и голову. Будто бы все чувства слились воедино в поток из крови и воздуха, который подарил телу облегчение и счастье.

При виде Грейнджер, стоявшей шагах в тридцати от него, он вскинул бровь — она выглядела совершенно неуместно на фоне камней и моря, таких серых и ломано-резких по сравнению с её мягкими очертаниями. Но она всегда чужеродно смотрелась в его мире. Всегда, всегда, всегда.

— Незнакомец? — Драко сообразил, что это что-то типа присказки, имени или какой-то маггловской шутки, но всё равно переспросил, растерявшись, что бы ещё такого сказать.

Гермиона пожала плечами, заламывая пальцы и покусывая щёку — верный признак того, что она чертовски нервничает. Обычно беспокойство Гермионы проявлялось в чём-то одном, и её нынешнее состояние дало Малфою передышку.

Вода тяжело бились о камни, выбрасывая в серое небо белую пену. Воздух здесь был чище, чем у ворот, и, возможно, это только казалось, а, может, и нет. Всё вокруг пропиталось удушливым запахом соли, которой напомнил Драко о том случае из детства, когда он чуть не утонул во время поездки с отцом в какую-то страну. Малфоя-старшего явно волновал не отдых, а иные цели визита, учитывая то, что бóльшую часть времени он отсутствовал. Драко набрал тогда полный рот воды, будто мог спастись, выпив целый океан, и его закрутило подводное течение. Он дошёл до той точки, когда, снова и снова переворачиваясь, лишь тупо таращился на такую далёкую мутную водную поверхность над его головой и верил, что он больше никогда не вернётся. Он решил, что станет одним из тех скелетов, о которых люди, вроде отца Гойла, плетут всякие небылицы, и что он никогда не научится летать на метле и не получит потом мороженое, как пообещала мама. Что он умрёт, как его дедушка или та жаба, которую он держал в саду. Именно тогда и появился отец — Драко заметил его краем глаза, полностью одетого, с длинными волосами, танцевавшими в водных потоках. А потом были только его руки, давление, резкие вдохи, и мокрая ткань отцовской рубашки, к которой, рыдая, Драко прижимался ртом. Вкус соли держался на его языке в течение нескольких дней.

— После обыска Министерство всё ещё держит мэнор под замком. Кроме официальных лиц, туда никого не пускают, — по тому, как Гермиона мучила свои пальцы, Драко сделал вывод, что новости должны быть отвратительными. — Так что тебе нужно найти другое место для проживания.

Драко пожал плечами и откинул с глаз волосы. Ему выдали ту же одежду, в которой он сюда прибыл, и она жала больше, чем он запомнил. Драко не знал: то ли он прибавил в весе, то ли просто округлился.

— Я отправлюсь в одно из других своих поместий.

— Другие поместья? — кажется, она удивилась.

Драко не понял: то ли она не знала о его остальной недвижимости, то ли он слишком легко отреагировал. «Мои другие поместья», будто это не он провёл несколько лет в грязи в России, Франции и Англии. Будто он всё ещё был богатеньким мальчиком, который никогда не зарабатывал себе на жизнь. Драко полагал, что как бы там ни было, но некоторые вещи не меняются. Что-то остаётся неизменным, потому что часть тебя слишком уж к этому привыкает.

— Ты хочешь получить ещё и этот список? — вышло грубо и резко, и при взгляде на её лицо Малфой почувствовал укол сожаления.

Именно по этой причине он сейчас стоял здесь. Он внимательно присматривался к тому, что творилось вокруг, и прислушивался к разговорам остальных заключённых. Драко всегда отличался наблюдательностью, и когда Грейнджер пришла с предложением сделки в обмен на известную ему информацию, он выложил всё. Драко буквально наизнанку вывернулся, потому что ничего в жизни ему не хотелось так отчаянно, как выбраться отсюда. Спустя два месяца после встречи и по прошествии десяти месяцев с момента заключения, Драко узнал, что его выпускают. Он не видел Грейнджер с того самого дня и в темноте своей камере размышлял над тем, почему она его игнорирует.

Война добралась до неё. Избавила от бравады и напора, лишила сна и истощила. Это сквозило в её внешности, в усталости позы, в покатости плеч. На её лице было то же измученное выражение, которое он впервые заметил два месяца назад, когда она сидела с густо исписанными листами пергамента. «Всё почти закончилось», — сказала она, и Драко решил, что она имеет в виду его пребывание в тюрьме. Сейчас, оглядываясь назад, он пришёл к выводу, что Гермиона могла подразумевать и его заключение, и войну, и вообще всё. Может быть, всё уже почти кончено.

— Я лишь хотела удостовериться, что тебе есть где остановиться.

Драко кивнул, вдыхая ветер.

— Спасибо, Грейнджер. За всё.

Чтобы это произнести, ему пришлось посмотреть себе под ноги, а сказав, он постарался тут же подумать о чём-то отвлечённом. Поэтому Драко пропустил появившееся на её лице выражение, как и любую другую реакцию. Но ему и не надо было этого видеть — послышался шорох камней под её ногами, и вот она уже была рядом. К его груди прижалось её тёплое тело, закрывая от холодного ветра, и запах соли растворился в аромате её шампуня. Гермиона прильнула к нему, и Драко понял, каким странным ему сейчас кажется столь тесный контакт с другим человеком. Возможно, рядом с ней так всегда и было, а может, и всегда будет. Поэтому он просто стоял, слишком остро ощущая близость Гермионы, а потом поднял руку и обнял её за талию.

По сравнению с ним она казалась такой маленькой. Более хрупкой, чем он помнил и чем позволительно быть человеку, обладающему её силой. Её холодный нос уткнулся туда, где его кожа встречалась с воротником рубашки, Драко чувствовал, как она глубоко дышит, будто пытаясь запомнить его запах и «аромат» азкабанского мыла. Она крепко обнимала его, прижав ладони к спине; Драко поднял вторую руку и положил на плечо Гермионе, затем медленно и неуверенно сместил ладонь к тонкой шее. Её кожа оказалась холодной, и Драко никак не мог понять, как такое возможно, ведь её тело было очень тёплым. Его ладонь скользила до тех пор, пока он не обнял Грейнджер за плечи. Пряди её волос летели ему прямо в лицо, и он, прищурившись, смотрел невидящим взглядом на океан поверх её головы.