Безмолвный Страж (джен)

Падение прекратилось, и пелена мучений наконец рассеялась перед внутренним взором Пламенеющего. Он видел — да, это было прошлое. Перед ним была та самая темница Наббанда, где слуги Высшего пытали величайшего Гаттавари Первой Эпохи. Он видел потерявшего сознание от недавно окончившегося Слияния Хурина и два силуэта в пламени огней пыточной жаровни, которые говорили друг с другом. Один, существо из пламени и мрака, был могуч и высок — гордо, но почтительно бросал он в пустоту отрывистые слова; другой, как темная скала, возвышался над первым, внимая ему, а по мощи своей превосходил и самую крепость, в которой они вели свою странную беседу. Первым был он сам, еще непобежденный, полный веры в свои силы, вторым — Высший. Анкагуэфр помнил тот разговор в мелочах и не мог понять, почему ему необходимо переживать его снова. Впрочем, такова очевидная плата за наступающее безумие Слияния, и хорошо еще, что он не перевоплотился в себя прошлого, что он удерживает контроль над своим духом. С этими мыслями Пламенеющий весь обратился в слух:

— Я не понимаю, Повелитель, какая надобность в том, чтобы продолжать эти бессмысленные пытки, — произнес первый голос, принадлежавший Пламенеющему-из-прошлого. — Дерзкий Гаттавари, безусловно, силен, и наши старания до сих пор не привели ни к чему. Месяц мы использовали муки лицевого искажения, но он не сломался. Еще месяц мы возились с костевым сокрушением и в конце применили даже каменный кол. Снова это было впустую. Третий месяц пытки огнём на исходе — и мы, даже решившись на Слияние, оказались там же, с чего начинали. Советую вам прислушаться ко мне и прекратить эти мучения. Убейте же его поскорее и покончим с этим!

— Ты не понимаешь, мой верный Анканг (наблюдающий за беседой из прошлого Анкагуэфр, слыша эти слова, брезгливо поморщился — у Высшего была противная привычка искажать его имя, язык Семерых был чужим для него, и Повелитель принципиально не желал его учить). Сама попытка так говорить уже пахнет предательством и неверием в мою мощь. Разве не являл я вам, моим Гаруднауст, неоднократно свое могущество и не предсказывал вам будущее Арда? Да, я не могу пока сравниться в этом с Надмирным Тираном, но уж наверняка я знаю больше, чем любой из Врагов моих и Врагов ваших. Мы продолжим эти пытки и добьемся своей цели. Глянь-ка на его волосы, — при этих словах гигантская фигура Высшего подошла к повисшему на цепях узнику и приподняла упавшую на грудь голову бесчувственного Хурина, — ты видишь седые пряди. А это значит, что мы почти у цели!

Пламенеющий-из-прошлого нахмурился. Он-то знал, сколь опасно сердить Повелителя зря, в памяти еще вставали картины того, как развоплотил однажды Высший одного из своенравных драконов, посмевших долго препираться с ним по какому-то мелочному поводу — вроде бы дракон хотел пожирать людей, а не горных козлов, а Высший, из соображений военной хитрости, запрещал ему обнаруживать себя до времени. Всего лишь мановения черной громадной десницы Высшего хватило, чтобы дракон утратил речь, после — подобие плоти, а еще миг спустя — черным дымом растекся по земле. Вряд ли Пламенеющего удастся победить так же, он не превращенная тварь какая-то, но то, что Высший сможет с ним сладить — он не сомневался. И все же он попробовал еще раз:

— О Повелитель, я понимаю, что навлекаю на себя твой гнев, но позволь снова сказать кое-что о Хурине. Он — смертный воин и все же выдержал наши трехмесячные пытки! Поистине достоин он того, чтобы мы дали ему смерть, иначе окажется, что мы более бесславны, чем он, а он уйдет в то, что Гаттавари называют смертью, смеясь над нами. Мы должны уважить его перед концом, в этом я вижу наш долг… — тут он запнулся, поняв, что произнес нечто несуразное и со страхом стал ожидать реакции Высшего. Но Высший, казалось, совсем не внимал его словам и был погружен в какие-то свои думы. Потом Повелитель отвернулся и стал смотреть куда-то в сторону. Так прошло еще несколько мгновений.

Анкагуэфр, волей Слияния закинутый в пространство над темницей и наблюдающий за всем со стороны, начинал вспоминать. Ну вот, сейчас Высший обернется к нему и скажет: «Ты как всегда прав, мой верный Анкангуэфр. Но я дам ему еще более большую награду, чем ты думаешь. Я продержу его здесь еще немного, чтобы залечить его раны, а затем освобожу. Пусть наши Враги узнают, что и мы можем творить добро». Но как только он вспомнил это, Высший действительно обернулся, а в глазах его пылал плохо скрытый гнев. Медоточивым и приторно-сладким голосом, полным скрытого яда, он проговорил:

— Анканг, видимо, ты совершенно выжил из ума! Как смел ты предлагать мне милость по отношению к этой смертной твари, висящей в наших силках? Мне, Высшему, абсолютно без разницы, мужественно ли он терпит наши пытки или нет. Он, безвольная игрушка Надмирного Тирана, мерзкое полуживотное, стократ заслужил еще и не такое! И никакого «долга» перед ним я не признаю. Но, видно, ты будешь стоять на своем, и поэтому мне придётся прибегнуть к последнему средству, — с этими словами он внезапно схватил своими могучими руками не успевшего отстраниться Пламенеющего и уставился ему прямо в глаза, напевно произнеся:

— «Сон» мой дарую тебе,

Как Слияние во тьме.

Господин в твоей судьбе,

Изнутри войду к тебе.

Мрак мой дарую тебе,

Да не выйдешь ты на Свет!

Темный навсегда в душе —

Для тебя свободы нет.

Волю выполнишь мою,

Я — морока создаю.

Но — услышь мои слова! —

Из пределов естества

Позову тебя потом,

Ты ж ползи ко мне скотом.

Ты забудь, что я сказал,

Вспомнишь позже — Анкангал⁽¹⁾.

Как только Повелитель закончил свое пение, глаза Пламенеющего-из-прошлого закрылись, обрели бессмысленное выражение, на устах застыла довольная улыбка. Высший злобно захохотал, и безумный смех его больно ударил по Анкангуэфру-наблюдателю:

— Вот к чему привело твое упрямство, Анканг, ныне творение моих рук — Анкангал. Получил ты новое имя, а мороком Тьмы я закрыл твой разум от правды. Часть меня, спящая в тебе, отныне будет жить и грезить. Я провижу будущее, о Пламенеющий, и тебе в нём принадлежит главная роль. Враги мои могут одержать победу, они свяжут меня и выбросят за пределы мира, во Внешнюю Тьму. Но благодаря страшному и могущественному заклятью темного откровения я привязал твою сущность к себе. И когда пройдут столетия и Враги мои ослабят свое внимание, замкнутся в своем Обиталище, а ты будешь на грани гибели, ты услышишь мое послание, и моя Тьма внутри тебя начнет свое неумолимое действие. Жаль, что ты слышишь сейчас не эти слова, но обманку, пустышку, в которой я униженно соглашаюсь с тобой и якобы сотворяю добро. Хурин будет мучиться и страдать, вся его родня будет приведена мной к небытию. Мыслезнание и мыслеречь, которую они отнимут у меня, рано или поздно вернутся, и из Внешней Тьмы я построю мост с помощью той части, которая будет пробуждена внутри тебя, и я ухвачусь за него, обретя свободу. А вот ты — ты уже никогда не будешь свободен, жалкое ничтожество, мой вечный раб. Ты последуешь за мной — на коленях! Ха-ха-ха-ха!

«Анкангал!» — молотом билось страшное знание в голове Пламенеющего, когда картина страшного прошлого погасла, и он оказался отброшен. «Анкангал!» — он чувствовал, что голова его начинает раскалываться от боли и жуткого предчувствия. Вот каким был этот «Высший» на самом деле! Он оказался обманщиком и лжецом, хуже Таллухавира, много хуже. Его свобода оказалась еще одним замком на золотых кандалах лести, а ведь он, Анкангуэфр, так боготворил своего Повелителя. Один из немногих в душе он лелеял и уважал его заветы, он был его лучшим учеником, вместе они прошли через многое. Воспоминания неумолимо развертывались в его сознании и приносили еще большую боль. В каждом из воспоминаний Высший благосклонно улыбался, готов был помочь, учил его всему, а он с благодарностью и любовью отвечал… Как он был слеп! Все это время Повелитель воспринимал их как пешек! Как орудия для своей цели, для достижения могущества и власти. Вовсе не свободы хотел он для них, а рабского преклонения перед его мощью, столь рабского, что даже Надмирный Владыка не посмел бы требовать этого от своих Слуг. «Анкангал!» — бешеная ярость придала ему сил, и он мысленно ухватился за жгут тождеств, подтягивая его к себе. Боль пылала в нём, гигантский молот без промаха бил в самое средоточие разума, он чувствовал, как теряет контроль над собой, но это было уже не важно. Светлый победил — это было неоспоримо. И он заплатит долг благодарности, сообщит светлому о его победе, а потом — пусть тот делает, что хочет. Ему теперь все равно. Как пустой сосуд, он не ждет более ничего от будущего. Словно ответив на его мысли, перед ним появилось искаженное лицо волшебника.

Светлый выглядел хуже, чем раньше, голова его почти потеряла форму, извивалась буграми и ломаными линиями, рот кривился гигантским набухшим овалом, в глазах плескалось раннее безумие. Он должен был спешить и закончить поединок. Восстановив связь с врагом своей мыслеречью, он громко проговорил:

— Ты, маг Истари, без сомнения, будешь рад тому, что сейчас услышишь! Да, я оказался слеп к истине, и Высший обманул меня, превратив в свою марионетку. Ныне я признаю твою правоту — ты победил меня в этом поединке, делай же со мной, что хочешь!

Он умолк. К его удивлению, глаза волшебника перед ним наполнились чем-то новым… Страх? Изумление? И тут Олорин издал страшный крик:

— Этого не может быть! Это невозможно! Темный, один из Семерых, ты не можешь измениться, не можешь отречься от Врага мира! Неужели всё, во что верил я ранее, было ложным? Не-е-е-т!

Вопли светлого еще раздавались в его ушах, когда он почувствовал, как их связь была рассечена, будто острым ножом. Лицо Истари исчезло, а дух мага оказался извергнут из тела — это Анкангуэфр понимал так же ясно, как то, что над землей вступал в свои права новый рассвет. Они сражались всю ночь и день, и еще одну ночь. Наступало утро. Словно стрела, выпущенная из лука метким охотником, он возвратился в свое тело. Ох, светлый-светлый. Не поверил. Пламенеющий чувствовал странную горечь и жалость к врагу. Ведь враг этот открыл ему правду, а теперь был мертв. Он подошел к маленькой фигурке мага и посмотрел ему прямо в лицо. Обычный старик Гаттавари предстал перед ним, но никаких следов последнего отчаянного вопля он не нашёл. Лицо мага было спокойным и мирным, как у путника, который на миг присел отдохнуть. Глаза безмятежно наблюдали за тем, как над вершинами гор узорно-лазурной вязью сияли озаряемые безымянным светилом небеса. Повинуясь странному порыву, чувствуя свое одиночество перед лицом бескрайнего Аллиннион, он подошёл к мертвому и бережно закрыл ему глаза своей огромной когтистой дланью. Закрыл свои. Постоял в молчании над мертвым телом.

Вдруг сильный удар сзади сбил его с ног. «Ты поползеш-ш-шь!» — прошипел некий злобный голос в его сознании. Что-то внутри, что-то черное и страшное поднималось от его гигантских уродливых ступней дальше и дальше, к рогатой голове, какая-то волна неотмирного Мрака. И тогда он понял — началось. Вот оно — предсказанное некогда Высшим превращение в раба, в марионетку. Он сам сломал печать бывшего Повелителя, произведя Слияние и выполнив второе условие заклятья — он был почти на грани гибели, развоплощения. Первое выполнили сами Валар (Валабокар?), некогда замкнув Неизреченное Обиталище (которое они называли Валинором) от всех рас Арда. Что ему остается? Он попробовал двигаться, но не смог встать, а его руки и ноги более не повиновались ему беспрекословно, как раньше. «Ползи, как скот, ползи, как раб, непокорная тварь!» — гремел в ушах ненавистный голос, набирая все больше силы, ломая волю. Он повиновался, вернее, тело само начало двигаться, отозвавшись на призыв. Им овладевало отчаяние. Все эти годы вера в ложь пронизала все его поступки, как глупец он стремился к чуждой цели. Сначала отвергнутые заветы Владыки, затем всё притворство Высшего. Был ли он когда-нибудь свободен? Возможно, тогда, когда он был только что сотворен и пребывал в блаженном полуневедении сна в Чертогах Владыки (а может быть, Отца)? Он не знал ответа.

Между тем неотвратимое приближалось. На коленях он прополз один полный круг по горной вершине и начал второй. На время он перестал сопротивляться чуждой воле, собирая свои силы. Для чего? Этого не ведал пока и он сам. Он твердо знал одно — третий круг на коленях для него будет последним. Он уже начал различать зловещий медово-сладкий напев в сознании. Это была та самая песнь Высшего, которую он услышал во время Слияния. Когда напев будет завершен, его жизнь, жизнь Анкагуэфра, будет закончена. Начнется жизнь раба, марионетки со стертым сознанием и волей. Впервые он пожалел Смаггарда, дракона, которому он, смеясь, предрек конец. Как-то тот чувствовал себя перед гибелью, когда заклятие начало действовать, а он не мог увернуться, не мог избежать конца? Наверное, дракону было тяжело… Но нет, надо сосредоточиться. Надо понять, что может он сделать. Вот, кажется, он нашёл выход. Да. Остается лишь одно. Собрав свои силы, резким движением Пламенеющий встал и гневно трижды крикнул:

— Я не твой раб, а ты не мой Повелитель! Я не твой раб, а ты не мой Владыка! Я не твой раб, а ты не Высший мне, Враг мира!

Он почувствовал, как в ответ в злобно ревет чудовище во Внешней Тьме, Моргот, мерзкая тварь, которая во много раз более опасна, чем Нагголиатта. Но связь, которая должна была стать мостом, вытянувшим бывшего Повелителя, была прервана. Он был свободен — на несколько мгновений, может, чуть больше. И он уже знал, что нужно сделать. Гигантским прыжком он преодолел расстояние от одного края вершины до другого. Тот другой край не подходил для его цели — пропасть внизу изобиловала мелкими выступами, образовавшими большое плато, поднимавшееся вверх. Он мог упасть туда и случайно уцелеть. Ему же нужно было совсем иное. Подняв оставшееся целым крыло, он взмахнул им и взлетел в последний раз — над бездной внизу. Уходящим усилием воли он выпустил всю свою магию огня и мрака назад, огромной струей она заполнила всю узкую площадку на вершине горы. Прощай, светлый. Прощай, мой бывший враг — это мой последний подарок тебе, твой погребальный костёр. Ты уйдешь, как великие правители Нуменора, — в силе и славе.

Противный голос в голове вернулся, затянул остаток своего пения. Это было уже не важно. Он не слушал. Зависнув на одном крыле над пропастью, он резко опустил его и камнем устремился вниз. Вниз, к долгожданной свободе. Если это единственный шанс для него обрести свободу, он его примет. Здравствуй, Внешняя Тьма, здравствуй, вечная ночь, прощай — этот мир, который он отверг и который отверг его самого. Но он никогда не станет рабом на коленях, не будет ползать и пресмыкаться перед тем, кто этого преклонения не достоин. Он не даст бывшему его Повелителем победить, вернуться в мир. Голос в голове прервался, потом что-то быстро забормотал, нарастающее отчаяние в нем на миг заставило Пламенеющего улыбнуться. Напоследок. Улыбка эта была стерта быстро надвигающейся грудой острых камней внизу. Удар. Пустота. Беспамятство.

* * *

Орки и редкие гномы, населявшие окраины Мории⁽²⁾, Сада Камней, передавали в своих преданиях потомству, как огонь бушевал несколько дней на вершине самой высокой горы, Келебдила на языке эльфов, и как вершина этой горы взорвалась, навеки разрушив очертания самой горы. Никто до времени не знал, что за великая битва происходила там, а подробности того сражения остались неизвестными до конца мира.

1) Анкангал (язык Семерых, «Раб Тишины») — от Анканг («Безмолвие, Тишина») и Гаал («Раб»).

Вернуться к тексту

2) Мориа, Мория — подлинное название Энгаста.

Вернуться к тексту