Шамад (гет)

Ночью Рон отравился. Гораций Слизнорт угостил его и Гарри медовухой, которую держал для особых случаев. Рон выпил ее. А вино оказалось отравленным. Сейчас Рон восстанавливался в больничном крыле. Гермиона подождала, пока Лаванда первая забежит за занавеску, и только потом зашла сама.

Рон лежал на кровати, бледный и осунувшийся. Рядом с ним стоял Гарри.

— Бонбончик! — вскричала Лаванда, кидаясь к нему. — Как ты? — она оттолкнула Гарри и склонилась над Роном. Рон открыл глаза. Что-то простонал. Увидел Лаванду, а потом перевел взгляд на нее.

Рон смотрел на нее. А в это время Лаванда брала его за руку и что-то нежно рассказывала про пирожки с курицей, которые принесла. Лаванда никогда не нравилась ей, но сейчас Гермиона ей посочувствовала. Лаванда так искренне влюблена. А Рон…

— Выздоравливай поскорее, — сказала Гермиона, доставая мандарины из школьной сумки. Мандарины всегда напоминали ей о Новом годе и Рождестве. И даже если Рон еще не может есть, запах мандаринов напомнит ему о праздниках. — Я пойду. У меня зачет по зельеварению.

— А мне Слизнорт поставил зачет автоматом, — похвастался Гарри.

Конечно, Гарри повезло найти учебник, в котором кто-то, называющий себя Принцем-полукровкой, от руки записал рядом с каждым зельем, как его правильно готовить. Гарри просто следовал указаниям — и всегда получал высший балл. У нее не было такого хорошего учителя, и всё приходилось постигать самой путем проб и ошибок.

— Я тебя провожу, — сказал Гарри.

Гермиона вышла из больничного крыла. Гарри за ней.

— Слушай, а Рон?

— Что, Рон?

— Ты с ним даже не поговоришь?

— Я не хочу ему мешать, он сейчас со своей девушкой… — Она ни капли не жалела, что Рон остался с Лавандой. Как только Рон увидел, что она танцует с Малфоем, то сразу же вспомнил о ее существовании. А если бы она не танцевала с ним? Рон бы на нее даже не взглянул.

— Это все из-за Малфоя!

— Малфоя?

— Эта бутылка медовухи предназначалась Дамблдору! — прошипел Гарри, оглядываясь, нет ли кого в коридоре. В коридоре никого не было, и он продолжил: — Это он. Это Малфой! Он подкинул Слизнорту отравленную медовуху.

— С чего ты взял?

— Эту медовуху Слизнорт собирался подарить профессору Дамблдору. Он всегда так делает. Каждый год! Малфой хочет убить Дамблдора!

— Гарри, мне кажется, это слишком. Тебе надо перестать думать о Малфое.

— Тебе тоже.

— Что ты хочешь сказать?

— Ты танцевала с ним. Ты с ним целовалась! Все видят, что между вами что-то происходит.

От его слов внезапно стало тепло. Она еле удержалась, чтобы не начать расспрашивать Гарри, что именно он заметил между ней и Малфоем. А вслух сказала:

— Это не так.

— Тогда почему ты сейчас улыбаешься? — щеки Гарри пошли пятнами.

— Увидимся позже. — Она отвернулась, пряча счастливое выражение лица.

— Он выполняет какое-то задание, Гермиона! — донеслось ей вслед.

Когда она подошла к кабинету зельеварения, ученики уже заходили. Только один человек не спешил. Гермиона заметила издалека его светлые волосы — и дыхание перехватило. Что он ей скажет? И скажет ли? И когда последний ученик исчез в кабинете, Малфой оттолкнулся от стены и пошел по коридору к лестнице.

В голове всплыли все подозрения Гарри, и Гермиона, наплевав на зачет, бросилась вслед за Малфоем.

Малфой вышел во внутренний дворик на третьем этаже. Когда было тепло, Гермиона любила сидеть там под грушевым деревом, смотреть, как падает вода в старинном фонтане, и слушать, как ветер шелестит листьями плюща, тянущегося по каменным аркам. Но что там делать сейчас? Одному? Гермиона наложила на себя согревающие чары и вышла во дворик.

У засыпанного снегом фонтана стоял Драко. На его зеленом свитере уже лежали снежинки, а сам он смотрел в небо.

Ждет появления Темной метки — промелькнуло в голове.

Гермиона со страхом задрала голову и увидела в небе игроков в квиддич. Небо было пасмурным, падал редкий снег, а игроки всё равно тренировались. Гермиона залюбовалась их движениями.

Малфой смотрел на них.

Ему всегда так нравился квиддич, а в этом году он больше не играет. Но то, как он смотрел на игроков… Его нахмуренные брови, горькая складка у губ. Ей стало его безумно жалко. Хоть мама всегда ей говорила, что жалость — плохое чувство.

— Я могу что-то сделать для тебя? — спросила она, подходя к Драко.

Сейчас он нагрубит — пролетело в голове.

Малфой скривил лицо, словно сейчас заплачет, и не ответил.

— Ты сбежал с зачета по зельеварению…

— Я просто не перевариваю Слизнорта, — ответил он искренне. — Всегда не переваривал. Даже когда Слизнорт приходил к нам домой. Хотя отец всегда меня учил, что Слизнорт должен мне нравиться, ведь он полезный человек. Но, смотри, как быстро он от нас отвернулся.

Зачем он это рассказывает ей? Чтобы отвлечься от мыслей, которые мучили с того самого момента, как он узнал, что Уизли отравился той самой медовухой? Теперь медовуха не дойдет до Дамблдора, а это значит, что на каникулах его ждет разговор с Темным Лордом. Все будут праздновать Рождество, играть в снежки и лепить снеговиков — он ненавидел всё это давно, считал занятием для детей. А сейчас был бы рад вернуться в то время.

Гермиона впервые за несколько недель увидела Драко при дневном свете. Бледный, с кругами под глазами. Как будто не спал всю ночь. Впрочем, он давно выглядит так. Может, Малфой просто ночью чем-то занимается? Или все-таки Гарри прав?..

— Ночью Рон отравился медовухой, — сказала она, вспоминая подслушанный разговор. — Гарри считает, что это сделал ты.

Малфой молча уставился на нее.

— Каким образом? — ответил он наконец.

— Он думает, что это ты подменил медовуху на отравленную.

Она следила за выражением лица Малфоя, за его глазами, за чуть заметным движением губ. Он снова посмотрел на небо. И они стояли так под серым декабрьским небом, наблюдая, как кружатся игроки в квиддич.

Когда-то, еще в начале года, его бы обрадовала новость, что Уизли отравился. А сейчас никакой радости он не испытывал.

— Драко, — сказала она, — я знаю, что это не ты подменил медовуху. Ты бы не смог сделать такое.

Какая наивная… Он вдруг всё понял. Она тут. Накануне они танцевали. Значит, он ей тоже… Но как бы сильно она ему ни нравилась (Драко испытал странное облегчение, когда, наконец, признал свои чувства), как бы часто он ни думал о ней, как бы ни вспоминал тепло и нежность ее кожи, как бы ни хотел увидеть ее, он помнил: он — чистокровный, она — маглорожденная.

Скоро она станет чужой в магическом мире. Скоро… Поэтому он подошел к ней. Она не сдвинулась с места, даже когда он коснулся ее, даже когда провел замерзшей ладонью по ее шее, даже когда наклонился, чтобы поцеловать.

Его руки были ледяными. Гермиона видела — так близко! — что его щеки и губы раскраснелись от холода. Его холодные губы коснулись ее губ, а в груди разлился жар. Она вцепилась в его свитер. Провела ладонями по спине.

Его губы раскрылись, и оба глотнули холодный воздух. Она помнила, как он целуется: он не ждет, он просто целует. Почему же он медлит сейчас? Она всосала его нижнюю губу. Задохнулась ароматом его кожи.

Между ними давно возникла невидимая связь, и сейчас она тянула Драко обнять Гермиону, прижать к себе, уткнуться лицом ей в плечо и рассказать всю правду.

И чтобы разорвать эту связь, Драко отстранился. Ее губы были все еще приоткрыты в ожидании поцелуя, ее щеки были красными, ресницы трепетали. Но Драко развернулся и пошел обратно в замок.