Вдвоем теплее (гет)

Апрель 2020

Степа пробирался сквозь привычную пробку недалеко от дома подруги и предвкушал отличнейший завтрак. Накануне они поспорили, Рита проиграла и была вынуждена вчера утром готовить. Завтрак они съели не весь, потому сегодня Степа вправе был рассчитывать на остатки от вчерашней горки ароматных, горячих блинчиков.

Совместные завтраки стали традицией. Степа ждал их как чего-то особенного: домашняя Рита с туркой у плиты и божественный запах свежесваренного кофе — это лучшее начало дня. Началось все случайно: однажды он не успел дома ни позавтракать, ни даже выпить кофе, выехал заранее с расчетом на ремонт недалеко от дома Риты, из-за которого вот уже две недели собиралась пробка, а ремонт вдруг оказался завершен, он приехал раньше, Рита готова еще не была, упомянула кофе — и Степа напросился составить ей компанию. В следующий раз помимо чашки перед Степой оказались бутерброды, а еще в следующий — тарелка с чем-то непонятным, но до такой степени вкусным, что он поймал себя на желании, доев, облизать с тарелки остатки. Рита сказала, что это была мясная запеканка.

О статусе их отношений он предпочитал на Ритиной кухне не думать — наслаждался моментом. Они переговаривались о пустяках, иногда обсуждали рабочие вопросы, Степа чувствовал себя достаточно раскованно, держать себя в узде не было необходимости. Несмотря на скрываемые — правда, теперь уже не настолько тщательно, как раньше, — чувства, ему было легко. Как будто все правильно и как будто так и надо.

Однажды Рита зачем-то включила телевизор, а сама что-то резала у стола возле плиты, стоя к нему спиной: он приезжал уже специально заранее, потому что хотел и помочь в приготовлении, и полюбоваться той Ритой, которую никто, кроме него, в ФЭС наверно не видел. Он сидел за обеденным столом и пил кофе, который получил сразу по приезду — еще до завтрака. Сидел спиной к телевизору, происходящего там не видел и так и не узнал, что же показывали, но отлично услышал. От первых прозвучавших тактов Степа, делая глоток, напрягся, от следующих — когда стало очевидно, что звучит именно «Кумпарсита»! — чуть не поперхнулся кофе. Тут же посмотрел на Риту: ее рука, до этого постоянно двигавшаяся, пока она резала, замерла, и Степа мог поклясться, что в эти несколько секунд они оба не дышали — осознавая, вспоминая и пытаясь решить, как сейчас реагировать. Прозвучал только небольшой отрывок, мелодия сменилась торопливым говором какого-то корреспондента, а Степа не мог заставить себя перестать улыбаться: реакция Риты говорила сама за себя. Не все равно ей.

Конечно, когда они все-таки встретились взглядом, прошло какое-то время и оба овладели собой в достаточной степени, но Степа в течение того дня, работая — наверно, к счастью, — с Ленькой, а не Ритой, еще не раз улыбался, вспоминая этот момент. От Субботина, правда, шифроваться пришлось не меньше, чем нужно было бы от Риты.

Когда до дома оставалось ехать всего ничего, Степа позвонил.

— Черт, я проспала. Давай не сегодня.

Он в удивлении покосился на телефон, в котором уже сбросился разговор с Ритой. Мало того, что отменились блинчики, но и тон подруги не предвещал ничего хорошего. У Степы вообще возникло ощущение, будто это он виноват в ее дурном настроении с утра пораньше.

По прибытии в ставший таким знакомым двор очень долго ждать не пришлось, хотя, маясь от безделья, Степа успел вылезти из машины и побродить взад-вперед, то и дело поглядывая в сторону не торопящихся открываться дверей.

Стремительно вылетевшая наконец из подъезда Рита обежала машину, Степа слегка удивился, зачем она так торопится, ведь они еще не опаздывают, а вслух сказал первое, что подумал:

— Ненакрашенной тебе даже лучше!

— Неужели? Так заметно? — бросила Рита, забираясь в машину. Степа последовал ее примеру, уселся за руль и скептически оглядел подругу, первым делом опустившую козырек с зеркалом и явно собирающуюся наносить макияж в дороге.

— Да-а-а, женщины вечно все делают наперекор…

— Ага. Судьбе, — снова бросила Рита, и по ее тону Степа понял, что мысль эту она развивать не станет. Видимо, это отзвук каких-то собственных ее размышлений, возможно, как раз тех, что испортили ей настроение. Что же такого она сделала наперекор судьбе?.. Задавать такие вопросы самому себе было совершенно бессмысленно, как, впрочем, и самой Рите. Ответа не будет в любом случае.

Он тронул машину с места, выехал со двора, вырулил на прилегающую улицу, а Рита молча занималась собой. Опасаясь, как бы она не попала карандашом себе в глаз, вел осторожно и по возможности медленно. Только не понимал, почему нельзя было спокойно накраситься дома. И ощущал волну чего-то негативного, исходящую от подруги.

— Не в духе сегодня? — он все же попытался прощупать почву. И удивился первым услышанным словам.

— Да кошмар старый вернулся. Сон. Много лет его не видела. Раньше каждый день снился. С чего бы это?.. — пробормотала она с недовольным удивлением, все еще занимаясь макияжем.

Степа тему поддержал, упомянул собственные кошмары, но продолжать разговор Рита не стала, и до офиса ФЭС они доехали молча. Спрашивать ее о подробностях не имело никакого смысла, если не сказала, значит, не захотела, и оставалось только надеяться, что если ей будет все-таки нужно поделиться, она найдет возможным все ему рассказать. За последний год редко, но все же случались между ними доверительные беседы.

Когда припарковались, Ритин телефон зазвонил, и, отстегивая ремень безопасности, Степа успел заметить фотографию Антоновой на экране.

— Да, Валя?.. — Рита выбралась из машины. — …Внизу, сейчас поднимемся.

— У нас новое дело? — спросил Степа, глядя на Риту поверх машины.

— Нет вроде… — подруга выглядела несколько недоуменной. — Просто спросила, где я и когда приеду.

— Странно, зачем ты ей понадобилась?

— Без понятия, — Рита направилась ко входу, и Степа, закрыв машину, направился следом.

Валя встретила их у самого лифта, чем усилила поселившееся у Степы чувство неясной тревоги.

— Привет, ребята. — Вид у Вали был под стать Степиным мыслям: встревоженный. — Рит, тебя Галина Николаевна просит.

— Мне тоже идти? — спросил Степа, уже испытывая желание направиться в кабинет Рогозиной вне зависимости от ответа Антоновой.

— Неа, — качнула та головой ему в ответ, одновременно приобнимая Риту так, будто собиралась сопроводить ее до начальства.

— А что случилось? — спросила Рита, явно ничего не понимающая так же, как и он.

— Да ничего, ты не волнуйся только.

— Я не волнуюсь, а надо? — долетел до Степы голос удаляющейся Риты. Он посмотрел им вослед, попробовал себя успокоить, что если бы случилось что-то страшное, все, наверное, было бы как-то иначе, и подумал, что с их работой недалеко до паранойи. Нельзя пугаться любых новостей. Кое-как себя убедив, что надо в любом случае дождаться Риту, и тогда, может быть, все выяснится, Степа шагнул к дежурному на посту и потянул к себе журнал и ручку.

А вспомнив о том, что он остался без завтрака, направился в буфет, где получилось удачно подкрепиться кофе с бутербродами и перекинуться парой слов с заглянувшим на манящий кофейный аромат Холодовым. На вопрос, знает ли тот, зачем Власова могла срочно понадобиться Рогозиной, тот сказал, что вообще еще ничего не знает — только пришел, потому что проспал, и порадовался, что Рогозина, очевидно, занята и о его опоздании пока не в курсе.

— Тебе тоже кошмары снились?

— В смысле? — разумеется, не понял Андрей, но объяснять что-либо Степа не стал. — Мне снилось, что пока я сплю, дочь покрасила мои волосы в синий цвет! Это можно считать кошмаром? — Андрей сделал очередной торопливый глоток.

— Вполне, — кивнул Степа, думая о Рите. — Ладно, ты допивай свой кофе, а я пойду. — И уже на пороге обернулся: — А тебе бы пошло. Был бы нашим… Мальвином.

И пока Андрей, возмущенно оглядывающий стол, не нашел, чем в него кинуть, Степа поспешил ретироваться. Настроения шутить на самом деле не было — пытался таким образом заткнуть пустоту ожидания.

Степа решил все же дойти до кабинета начальства и взглянуть на происходящее там хотя бы издалека. Когда проходил вдоль переговорной, мимо один из сотрудников провел молоденькую девушку, на вид почти совсем девчонку, настороженно озирающуюся по сторонам. Степа удивился такому раннему появлению гражданских посетителей и подумал, что это свидетельница по делу, которое вели Лисицын и Соколова — подробностей он не знал, только слышал, что убита молодая девушка. Может, это ее подруга или сестра?..

До окрестностей кабинета Галины Николаевны дойти не дали — на полпути его перехватила Оксана и «обрадовала» новостью: у них новое дело. Из дальнейшего рассказа по дороге к лаборатории Степу уже по-настоящему порадовало, что выезжать никуда не придется. Тело уже привезли, да и на место происшествия можно не торопиться сломя голову — убийство произошло накануне, и пока достаточно ознакомления с протоколом осмотра полиции.

— Бизнесмен Артем Бирюков, — пока он накидывал на плечи халат, Оксана уже добралась до компьютера и вывела на экран фотографию мужчины средних лет. — Был найден убитым в собственном доме, в бассейне.

— Его утопили?

— Нет, застрелили рядом с бассейном, и тело упало в воду.

— Кто его нашел?

— К нам обратился отец Бирюкова, — Оксана снова повернулась к компьютеру, но ни одной клавиши нажать не успела, в руке Степы зазвонил телефон.

— Да, Галина Николаевна.

— Степ, зайди ко мне, — коротко распорядилась Рогозина и тут же отключилась.

— Пошел к начальству, — объяснил Степа Оксане, повесил халат на вешалку и вышел из лаборатории, гадая, связан вызов Рогозиной с Ритой или нет. Тут же показалось, что гадать и не придется, потому что в коридоре он встретил саму Риту: она шла вместе с каким-то престарелым мужчиной, тот переступал, опираясь на зонт-трость, и Рита шагала рядом чуть медленнее, чем обычно, подстраиваясь под его скорость. — Рит…

Она взглянула на него как-то странно, ему показалось, что о чем-то сожалея.

— Потом, Степ, мне отъехать нужно.

— У нас новое дело…

— Да, я знаю. Я позвоню.

Мужчина не проронил ни слова, вообще не обратил, как показалось, внимания на него, и Степа так и не понял — Рита уезжает по личным делам или в рамках дела. И если по личным, то кто этот человек?

Рогозина, когда он вошел, зачем-то поднялась со своего места, присела к переговорному столу и кивнула Степе на кресло напротив:

— Присаживайся.

— Галина Николаевна, мы с Власовой вместе рабо…

— Подожди, Степ. Тут не простое дело. И оно касается Риты лично. — Рогозина уже третий день болела, но отказывалась уходить на больничный. Из-за больного горла ее чуть севший, с хрипотцой голос казался более «домашним» и доверительным, чем обычно. И, кажется, более взволнованным. «Касается Риты лично». Впору было петь дифирамбы собственной интуиции, но Степу это не радовало. И уже от следующих слов начальницы он понял, почему.

— К нам обратился отец убитого, Герман Ильич Бирюков. Его внучка Лиза много лет назад была похищена маньяком и недавно нашлась, вернулась к ним. У нее на глазах убили только что вновь обретенного отца. — Рогозина сделала паузу, от которой Степиной интуиции стало нехорошо. — Герман Ильич когда-то должен был стать свекром Риты.

Связь между «отец убитого» и «свекр» провелась быстро…

— Так это, что, у нас в морге бывший жених Власовой лежит?..

— Да, бизнесмен Артем Бирюков, — повторила Рогозина слова Оксаны и тут же добавила то, чего Оксана, к счастью Степы, на тот момент, очевидно, еще не знала. — Когда Рите было двадцать, они прожили два года, как сейчас говорят, в фактическом браке.

Острый приступ ревности немного померк от осознания: шутка ли, двадцать лет назад!.. Полжизни прошло. Нет, он, конечно, знал про бывшего мужа, отца Глеба, знал про ее нечастые попытки наладить личную жизнь, но брак в молодости…

— Она никогда не рассказывала, — с досадой произнес Степа.

— Она просто не любит вспоминать тот период жизни, — пояснила Галина Николаевна.

Неудивительно, подумал Степа. Два года, не закончившиеся свадьбой, не могут означать, что все было безоблачно. Что же произошло?.. Додумать он не успел, Рогозина продолжила:

— До рождения сына в официальном браке у Риты была дочь. От Бирюкова. Лиза. — Офигевшая от таких новостей интуиция притихла и, как оказалось, пропустила самое главное. — И она была похищена.

Твою ж…

— …Ничего себе, — только и смог выговорить Степа, не особо веря в только что услышанное. Он-то успел подумать, что дочь у этого жениха от другой женщины!

— Родители Бирюкова были влиятельными людьми и они были против отношений сына с такой… по их мнению, невыгодной партией. Рита даже подозревала отца жениха.

Мозги шевелились не особо резво, прокручивали свалившуюся информацию: у Риты была дочь, и ее похитили. До шокированного сознания с трудом долетали слова Рогозиной, и пришлось сделать над собой усилие и как-то собраться. Отца жениха?.. Вспомнились Рита с незнакомым мужчиной в коридоре.

— Того… дедушку, который приходил?

— Да, — кивнула Рогозина. — И надо признать, безосновательно. Он тогда задействовал все свои связи для поиска внучки. Потратил массу сил и денег.

После хорошего пинка мозги заработали по привычному плану: в конце концов, похищение — дело не такое уж для ФЭС редкое. Понятно, искали долго, но тщетно. Девочка нашлась каким-то чудом сама… Но теперь-то надо расследовать. Она же знает, где была?

— Ну, а после ее возвращения Бирюковы обращались в полицию?

— Конечно, — Рогозина потянулась к папке на своем столе. — Лиза даже сообщила примерные координаты своего местонахождения.

Степа взял в руки лист заявления и пробежал взглядом по строчкам.

— А что это такое?.. — он ничего не понял. — Нет же такой области. Старобинская?.. Село Накреново? Река Накрень?.. Может, это не в России? По-моему, рядом с Луганском есть такой городок…

— Там Старобельск. Да даже не пытайся вспомнить, — махнула рукой Рогозина, — нет ни такой области, ни такого района, ни такой реки. Полностью вымышленная география, похититель наврал ей. Но зато у нас есть примерный фоторобот похитителя.

Сквозь шокированное состояние и еще не пережитые эмоции уже пробивались наработанные с годами реакции: алгоритм расследования, обычный для таких дел. Параллельно Степа прикидывал, как им с Ритой распланировать круг задач. И тут дошло.

— Получается, Власова не может официально входить в следственную группу?

— Получается так, — согласилась Рогозина. — Официально не может. Поэтому этим делом займешься ты. Но… — добавила она, замолчала, и Степа внимательно взглянул в глаза Галины Николаевны. И только сейчас пришло осознание, почему обстановка в кабинете такая неофициальная, ведь она даже пересела со своего места, и почему говорит с ним так доверительно. — Ты же понимаешь, что мы не можем Риту вот так… оттереть, действуя по протоколу?.. Ведь ФЭС — это практически… большая семья…

Напоминать об этом ему было вовсе необязательно, и скорее, Рогозина дала понять, что знает, что именно так он воспринимает родную контору.

— Ну да, семья… — промелькнула мысль, что по отношению к ним с Ритой это слово имеет для него свое особенное значение и что он сейчас лучше бы находился где-то поблизости от любимой женщины. — Я все понял, — кивнул Степа, заверяя тем самым начальницу, что сделает все правильно.

— Оксана введет тебя в курс дела, — поднимаясь, пояснила Галина Николаевна. И Степа тоже поднялся и направился к выходу.

— Она знает… про Риту? — Степа был уверен, что, когда говорил с Амелиной, та ни о чем не подозревала.

— Теперь, наверно, уже да, — пожала плечами Рогозина. — Рита с Лизой должны были зайти к ней, чтобы сделать тест ДНК. Мы должны убедиться, что Лиза действительно ее дочь.

Вдруг вспышкой в голове осенило. Девочка в переговорной!.. Степа резко обернулся в дверях:

— А эта девочка, Лиза, она… здесь?

— Да.

— Темненькая, в очках, в сером мешковатом свитере?

— Да, — еще раз кивнула Рогозина.

«А ведь похожа!» — пронеслось у Степы в голове, пока он шел к лаборатории. Глаза, взгляд, скулы, подбородок… Подумать только, взрослая дочь Риты!.. Мысль о том, какой ужас пришлось пережить юной Рите двадцать лет назад, ледяной стеной стояла в отдалении и ждала, когда Степа до нее дойдет. А он пока постарался сосредоточиться на деле, отложив эмоции…

* * *

В правильном месте Артем Бирюков купил себе дом: и от города недалеко, и в не сильно населенном районе. Стоять в вечерних пробках почти не пришлось, что Степу не могло не радовать: в пробке молчание становилось гнетущим, он начинал ощущать, что должен что-то сказать, но что стоит говорить в такой ситуации — не представлял.

Проведя половину этого сумасшедшего дня вместе и не раз обсудив дело с чисто рабочих позиций, они ни словом не обмолвились о самом важном. Конечно, упрекать Риту в том, что никогда раньше не рассказывала о такой трагедии в своей жизни, Степа и не думал. Достаточно хорошо Риту знал. И по мере осмысления, которому он предавался сегодня в течение дня, пока выдавалась возможность, казалось, что он все больше и лучше понимает поведение Риты, ее характер, ее привычки и интересы. Как будто за все годы знакомства все эти отрывочные впечатления представляли собой кусочки рассыпанной мозаики — порой очень красивой, переливающейся на свету, яркой, порой пугающе бесцветной, явно таящей в себе недоступные ему тайны, и всегда … разрозненной. И вот теперь общая картина сложилась воедино как по мановению волшебной палочки — оказалось достаточным лишь узнать, что всему послужило причиной. Выбор профессии, личная жизнь, маниакальная работоспособность, стремление добрать адреналина вне службы, увлечение мотоциклами, опасными квестами… Участие в волонтерской работе по поиску пропавших людей просто прямым текстом указывало на эту самую причину, но кто же знал!.. А сколько было дел, связанных с похищением детей! Каково это было после подобной личной трагедии?.. Каких сил требовало?!..

Справа показался синий указатель со знакомым названием, вывернув руль, Степа свернул с трассы, и машина теперь катилась к огороженному поселку. Рита смотрела в окно, то ли о чем-то задумалась, то ли показывала, что не хочет разговаривать. Что, в общем-то, на нее не похоже: уж если она не захочет, то скажет прямо.

Степа бросил на нее быстрый взгляд, вернул свое внимание к пустынной и почему-то темной, лишенной фонарей дороге и незаметно вздохнул. Восхищение, с которым он только что думал о сидящей рядом женщине, боролось с острой потребностью оградить ее от всей возможной боли — и что делать с таким коктейлем эмоций Степа не знал. Он вообще ничего не знал — ни как реагировать, ни что вообще думает и чувствует Рита. Спросить хотел, но не знал как. Боялся неловкими вопросами сделать хуже и напоминал себе неуклюжего слона перед лавкой с хрусталем — войти страшно, ведь обязательно что-то разобьется. А то, что разбиться может даже в, казалось бы, бронированной душе Риты Власовой, в этом Степа не сомневался. Больно бывает всем. Сильным, волевым и непробиваемым — тоже.

Пока работали с Лизой в доме, пока встречались с бывшим следователем Шмигелем, который вел двадцать лет назад дело о похищении, пока везли в контору список жертв маньяка, что тот передал, пока заезжали к Рите за вещами — все это время она молчала, изредка обсуждая с ним рабочие вопросы. Степе хотелось ее разговорить, было страшно, что она замкнется в своем отстраненном молчании и не скажет вообще ничего, но он понимал, что беда, с которой она за двадцать лет свыклась и о которой никому не рассказывала, не станет вдруг предметом обсуждения. Рите самой сначала нужно принять произошедшее.

— Хороший он мужик, — вдруг заговорила она, когда в дальнем свете фар уже показались темные крыши первых домов поселка, — Шмигель. Я его помню. Так как был похищен ребенок, дело передали в прокуратуру… Сам понимаешь, работать было не с чем: свидетелей никаких, та девушка, которую… которую я попросила присмотреть за коляской, никого не видела, отвлеклась на собственного ребенка… Камеры тогда на каждом шагу не висели, отследить маршрут похитителя было невозможно. Все, что мог сделать следователь — отработать личные связи, установить мотивы в ближайшем окружении. В первую очередь, Артема, конечно, и его отца — тогда он заправлял бизнесом, Артем только начинал. — Степа внимательно и молча слушал, сбавив скорость, чтобы хотя бы искусственно увеличить время неожиданно начавшегося разговора. — Шмигель тогда все версии проработал… А мне казалось, что он ничего не делает. Мне вообще казалось, что никто ничего не делает, потому что результатов никаких не было…

— Ты… поэтому пошла в Школу милиции? — решился спросить Степа.

— Да. Думала, что надо искать самой, а для этого надо научиться, как это делать, нужны власть, допуск и прочее. Потом уже… со временем… поняла, насколько это безнадежно.

Мимо уже ползли кирпичные стены ограды участков на нужной им улице, машина катилась медленно, но оставалось совсем немного времени до того, как придется остановиться.

— А тот сон?.. Кошмар, который тебе сегодня приснился, он о… похищении Лизы?

— Да. Даже удивительно, что сегодня приснился… Как будто есть какая-то… телепатия.

— Рит, — Степа остановился у зеленых ворот дома Бирюковых, повернул ключ зажигания и все же решил спросить, — как ты?..

Рита как будто бы задумалась, чуть повернув к нему голову.

— Нормально.

Он успел подумать, что этим коротким ответом она отмахнулась от него, не желая ничего обсуждать, но она продолжила:

— Не получается думать. Как говорила Скарлетт О’Хара, я подумаю об этом завтра. Сейчас надо убийцу найти и с Дудочником этим разобраться.

— Думаешь, это разные люди? — он знал, что о личном она больше ничего не скажет.

— Не исключено. — Рита взялась за ручку дверцы. — Спокойной ночи, спасибо, что подвез.

Степа лишь кивнул.

— Спокойной ночи.

И подумал, что было бы хорошо, если бы ночь здесь прошла действительно спокойно. Даже если убийца — не маньяк, похитивший Лизу, кто сказал, что его целью был именно Артем Бирюков?..

* * *

Рита отправилась провожать Шмигеля, Степа остался один, потянулся к принесенному Лизой подносу — одна из трех чашек действительно была с кофе, и Степа хотел было ее взять, когда услышал шаги. Повернулся и увидел входящего в гостиную Германа Ильича.

— Вы уже закончили? — спросил тот, опираясь на дверной косяк.

— Да… Феликс Казимирович ушел, его вызвали на кафедру…

— Я помню его, — кивнул Бирюков, вздохнул тяжело и прошел к столу. — Основательный такой мужчина… Была у меня надежда, что он сможет помочь. А не смог никто. Ни он, ни детективы частные… К кому я только ни обращался! Разве что к экстрасенсам и магам не ходил. Может, стоило?

Степе вспомнился Бликов, и его передернуло.

— Не думаю. Это никак не помогло бы Лизе. Узнать, где она, вы все равно не смогли бы.

— Да, наверно вы правы… Бедная девочка, — Герман Ильич прошел вдоль дивана и отошел к окну. Он больше ничего не добавил, и Степа, чтобы нарушить затянувшуюся паузу, сказал:

— Главное, что она нашлась, сумела сбежать… Ваш сын правильно поступил, что попытался еще раз найти ее и дал объявления.

— В отличие от меня, — раздался за спиной голос Риты, и Степа обернулся.

— Я не это имел…

Рита его остановила взглядом.

— Я знаю, что ты имел в виду. А я говорю о другом. — И повернулась к Бирюкову: — Герман Ильич, выпьете с нами чаю?

— Могла бы и раньше предложить, — ворчливо ответил тот, и Степе подумалось, что и двадцать лет спустя их отношения нисколько не изменились, как будто стояли на паузе.

— Я не знала, что вы дома, — тут же парировала Рита. Спокойно, как обычно. Наверно, подумал Степа, эта манера держать себя еще тогда, в ее юности, не давала покоя Бирюкову-старшему.

Рита взяла с подноса две чашки, поставила ту, что с кофе, перед Степой, вторую отнесла своему несостоявшемуся свекру. Тот кивнул, чашку принял и направился к креслу.

— Эта история, — заговорил он, когда уселся, — что ты рассказала вчера… про депозиты… отвратительна. Можно логически понять сумасшедшего маньяка, психически нездорового, он болен, это болезнь, но здесь… точный расчет ради выгоды, своего рода бизнес-стратегия… — Герман Ильич качнул головой, выражая недоумение.

— Это не отменяет его психической неадекватности, — возразила Рита. — Нормальный человек похищать детей не станет в любом случае. Даже если не убивает их, а сдает в детдом ради того, чтобы потом вернуть родителям, когда те становятся более платежеспособными.

— Но я не понимаю… — задумчиво проговорил Герман Ильич, — если другие похищенные дети возвращались домой, когда за них просили выкуп, почему же за Лизу никто не просил? Мы, по мнению этого… маньяка, недостаточно обеспечены?

В словах старика сквозила искренняя боль, сожаление, что маньяк не поступил так еще много лет назад, и Степа проникся к нему сочувствием. Бирюкову действительно было больно за потерянные годы, за то, что внучка не появилась еще лет десять-пятнадцать назад, тем более что возможность заплатить за нее у него была. Степа вздохнул и перехватил взгляд Риты. Отсутствие требования выкупа в случае Лизы — это действительно был вопрос вопросов, и ответа у них пока не было. Разве что имела место быть версия, что Лизу похитил вовсе не Дудочник, но шансов понять, кто же это, у них не было вовсе.

— Мы сами не понимаем, — с досадой ответила Рита.

Телефон Степы зазвонил, он достал его из кармана, глянул на экран, извинился и вышел. Звонил Холодов и, торопясь от возбужденного волнения, сообщил, что «они» (Степа понял, что он и Амелина) придумали, как поймать Дудочника и уже согласовали свою идею с Рогозиной. План заключался в том, чтобы найти его возможных новых жертв, сообщить в СМИ о внезапном богатстве родителей и заставить тем самым Дудочника клюнуть на такую наживку. Место, где происходила передача материалов для теста ДНК и денег им уже известно, останется лишь дождаться, когда родителям придет сообщение о пропавшем ребенке и потом ловить маньяка на передаче денег. Степа идею одобрил, хоть в этом и не было уже необходимости, раз ее приняла Рогозина, и отправился сообщать новость Рите.

* * *

Вчерашняя царапина на ее щеке то и дело напоминала о погоне и перестрелке, и Степе приходилось насильно себя отвлекать от параллельных мыслей — всевозможные «а если бы сантиметром ближе» неминуемо возникали в таких ситуациях каждый раз. Он давно привык, что любимая женщина иногда так же, как и он сам, рискует жизнью. Сейчас он еще и знает, что Рита без этого риска навряд ли справилась бы со всем тяжелым грузом психологических проблем. Он знает на собственном опыте, каково это: адреналин вышибает из головы все лишние мысли. Все он знает, все понимает, но если бы ее жизнь не подвергалась опасности, ему было бы все же легче.

— И что искать будем? — Степа оглядел фронт работы, натягивая по привычке перчатки. Все же экспертам будет проще. Конечно, если они сейчас найдут что-то.

— Понятия не имею, — ответила Рита, устанавливая на столе чемоданчик. — Шмигель мог найти все что угодно. Какие-то документы, фотографии, я не знаю, может, это вообще вещь какая-то, которая заставила его что-то вспомнить…

Степа прекрасно понимал и даже разделял Ритино раздражение: в обычных делах подобное «найди то, не знаю что» ужасно выводило из себя, приходилось переворачивать вверх дном чужие квартиры, перебирать горы барахла и ненужного хлама, а главное, что не знали, что же именно нужно найти. Сейчас они в такой же ситуации, только и дело еще совсем не обычное. Степа тоскливо оглядел полки с книгами и пробежался глазами по корешкам — может, Шмигелю название какое что-то подсказало?.. Потом все же вздохнул и начал методично, одну за другой просматривать — Шмигель за последние дни был здесь неоднократно и мог беспрепятственно сделать то же самое.

Вспомнился вчерашний вечер, проведенный за обыском в его квартире. Да, они нашли архив Дудочника, в том, что это настоящий архив, сомнений не возникало — потрепанная от времени тетрадка, записи, сделанные явно в разное время, разными чернилами, да и записи, уже известные им, там имелись — и про Бирюковых, и про Дворцовых, и Поспеловых, и Зюзиных. Но, пока Степа рылся в вещах бывшего следователя, его не покидало ощущение, что ничего они не найдут — потому что Шмигель не может быть Дудочником. Рита права, он вполне мог найти сам маньяка и завладеть его архивом, собираясь самостоятельно продавать родителям информацию о местонахождении пропавших детей. Это же золотая жила, там сотни имен!..

Да и тот факт, что Шмигель вчера без промедления застрелился, когда понял, что они все равно его поймают, вызывал у Степы толику уважения: хотя бы ушел сам, не став позорить ни имя, ни бывшую профессию.

Работали в непривычной тишине, обычно на обыске переговаривались, иногда шутили, обсуждали детали преступления, тут же было не до шуток, да и обсуждать уже нечего. Покончив с книгами, Степа по очереди открыл закрытые дверцы — там оказались совершенно не примечательные вещи.

— Шмигель еще рылся на столе в бумагах Артема, — произнесла Рита, просматривая какие-то документы. — Если и здесь ничего нет, я не знаю, где что искать!..

Степа согласно кивнул, глянул в сторону сложенных документов, которые смотрела Рита, и заметил под ними странно-знакомый цвет. Потянул на себя уголок и вытащил сложенную темно-синюю бумагу, оказавшуюся конвертом. Который он определенно уже видел!

— Погоди… Это же конверт Дудочника… Откуда он у Бирюкова?

Именно в таком конверте прислали Зюзиным сообщение о том, что их ребенок жив и находится в детдоме.

— Мне он сразу показался знакомым… — задумчиво произнесла Рита, глядя на конверт и отложив бумаги, — и сейчас я вспомнила. Еще до похищения Лизы у нас с Артемом, ее отцом, наметился кризис в отношениях, — вспоминать и тем более говорить об этом Рите явно не очень хотелось, но ситуация вынуждала.

— То есть еще до похищения? — удивился Степа. — Но почему?

— Банально все, — бросила Рита, обошла Степу, но не ушла, продолжила: — под давлением родителей он тянул с женитьбой, а Лиза уже родилась.

Вот не зря, подумалось Степе, у него зародилось с самого начала неприязненное отношение к этому бывшему жениху!.. Бизнесмен… Ты или мужик и сам решаешь, с кем тебе жить, или маменьки-папенькин сынок! Уже дочь родилась, а он все телился!..

— Свинство… — прошептал под нос Степа и, чтобы отвлечься и не сказать лишнего, занялся параллельно делом — просветил конверт на наличие потожировых.

— Нет, ребенка он признал, — возразила на его ругательство Рита, но стремления защитить бывшего Степа в ее голосе не различил. — В общем, мы решили походить к психотерапевту в семейную консультацию. Вот там нам и выдали конверт с заключением. Ну, а… после того, как ребенка украли… необходимость в психотерапии, естественно, отпала.

Настроенные на работу мозги отметили, что осталось выяснить, куда именно обращались и с каким врачом говорили, но разговор был слишком личным, чтобы Степа вот так просто съехал на рабочие рельсы.

— И он тебя бросил?

Этот вопрос возник у него вдруг позавчера, когда выдался относительно свободный день: ждали реакции Дудочника на наживку в виде Зюзиных, и заданий по делу больше не было. Рита была занята дочерью, а Степа слишком на длительное время оказался предоставлен сам себе. Осмысление всего произошедшего, среди прочего, привело к вопросу, почему Рита не вышла замуж за Бирюкова еще до рождения дочки и чья была инициатива расставания.

— Нет, — усмехнулась Рита. Очевидно, совладать с тоном у Степы получилось откровенно плохо, и она прекрасно уловила его отношение к теме обсуждения. — Как раз после этого он предложил расписаться. Меня это взбесило, и я прекратила отношения. После этого я видела Бирюкова только в нашем морге. Но сдается мне, — на последних фразах Рита ходила взад-вперед, но вдруг остановилась, — не будь этого психотерапевта, не было бы и похищения.

— Ну и кто он? Ты помнишь?

— Не он. Она. Это была женщина — все, что могу сказать вообще. Надо архив поднять. — Рита договорила и резко обернулась, вместе с этим Степа услышал шаги на пороге смежной комнаты. — А ты чего уши греешь?

В комнату вошла Лиза.

— Вы, что, сейчас уезжаете опять?

— Ну да, надо работать.

Степа укладывал чемоданчик и, про себя усмехаясь, прислушивался к разговору матери и дочери. Рита очень быстро вошла в роль — с присущей ей позиции.

— Мне скучно одной, — как маленький ребенок протянула двадцатилетняя деваха, впрочем, одернул себя Степа, деваха эта выросла в непростых условиях, надо отнестись более снисходительно.

Звук шлепнувшейся на стол книги привлек внимание, и Степа повернул голову: Рита бросила перед дочерью учебник по химии.

— А так?

Рита рассказывала, что порасспрашивала, чему этот неизвестный «отец» обучал девочку, и выяснила, что Лиза умеет грамотно писать, читать, имеет базовые понятия из математики и истории, но совершенно не знает ни физику, ни химию. Параллельно промелькнула мысль, что представить в этой роли Шмигеля Степа никак не может.

— А можно я Глеба позову?

Лиза выглядела ребенком двенадцати лет, и Рита переглянулась со Степой, усмехнувшись.

— Конечно, можно. Позвони ему, я думаю, он будет рад.

— Супер! — обрадовался ребенок.

— Поехали, — бросила Рита Степе и первая вышла из комнаты. А он шел за ней к выходу и думал о том, что это здорово — Лиза, кажется, начала принимать авторитет Риты и пусть матерью она ощутит ее нескоро, если вообще сумеет, но все же есть шанс, что у них установятся отношения, напоминающие отношения матери и дочери. И так как у Лизы теперь есть только дедушка, возможно, Рита сможет стать с дочерью более близкой, чем с сыном.

* * *

— Лиза… — Степа осекся, глянув на Риту, и исправился: — …Анна знала, что Бирюков ее отец. Это мы нашли в ее вещах, — протянул Рогозиной результаты экспертизы ДНК. — Бирюков сделал дополнительный тест, не поверив пучку волос, который ему дала сама Анна.

— Понятно, — кивнула Галина Николаевна, вернула лист Степе и повернулась к Рите. — Рит…

— Я в порядке, — кивнула Рита, тоном пресекая все возможные слова сожаления, которые явно не хотела слушать.

Рогозина это отлично поняла, молча поглядела на них обоих, кивнула, разрешая идти, а сама направилась в сторону допросной.

Они были на лестнице, когда со стороны спускающейся впереди Риты до Степы донесся подозрительный звук, похожий на всхлипывание. Он в два счета сократил между ними расстояние и остановил подругу.

— Рита…

В свете белой тускловатой лестничной лампы блеснули повлажневшие глаза.

— Нормально все, — устало повторила Рита. Сделала еще шаг вниз и обернулась: — Спасибо, Степ…

— …За что?

— Что… там… догнал их, не дал им уйти. За Глеба спасибо.

— Паньков оказался трусом, — пожал плечами Степа, не видя своей особой заслуги, — запаниковал, так что это было нетрудно. Даже сейчас весь трясся, пока я его в допросную вел, боялся, что снова бить буду. — Степа не стал говорить о том, как на самом деле хотелось претворить опасения Панькова в жизнь: выместить хоть на нем свою злобу за то, что все обернулось такой трагедией. Злился на психа-Панькова, на его супругу, получившую по заслугам руками Шмигеля, на их дочь, из которой они воспитали беспринципную убийцу, на судьбу, что так жестоко обошлась с Ритой, вернув и тут же отобрав нашедшуюся дочь! Право слово, уж лучше бы не находилась!..

Рита вздохнула, отвела от него взгляд и продолжила спускаться. Внизу перед тем, как разойтись в разные стороны, он на всякий случай спросил:

— Может, хочешь поговорить с ней?

Ответ Степа примерно представлял. Понимал, что свое «ты мне не дочь» Рита сказала Анне-Лизе не только ради того, чтобы отвлечь ее внимание.

— Уже поговорили. Твое дело, ты и работай. Мне она больше не интересна, — Рита резко развернулась и ушла.

Степа посмотрел ей вслед, вздохнул — больше всего на свете ему хотелось хоть чем-то помочь сейчас любимой женщине, облегчить ее боль. Но все, что он пока мог — это действительно довести дело до конца.

* * *

Знакомый двор оказался полностью заставлен машинами по причине позднего времени, и Степе пришлось парковаться аж в соседнем дворе и потом возвращаться пешком. Подходя к подъезду, он посмотрел наверх и остановился: в Ритиной квартире горел свет на кухне. Лишь немного позволив себе снова поддаться сомнениям, он тряхнул головой, прогоняя все лишние мысли. Нет, он все решил. Не может он сейчас уехать. Если есть хотя бы малейшая вероятность того, что он нужен сейчас вон там, на седьмом этаже, он должен попытаться. К чему бы это ни привело.

Он не представляет, что будет делать, если Рита его прогонит и помощь от него не примет. Но если нет, если позволит быть рядом, значит, есть шанс. Значит, все он понял правильно. Шанс есть. У них.

Степа зашел в подъезд, вызвал лифт и подумал, что правильно решил не звонить заранее. По телефону Рита точно сказала бы, что она в порядке.

Знакомый коридор, знакомая дверь. Звонок. Его негромкая трель прозвучала в глубине квартиры, но больше Степа не услышал ничего. Подождал. Нажал кнопку снова.

Трель — и тишина.

Досадливо вздохнув, он полез было за телефоном, но достать его не успел, щелкнул замок. Рита в раскрывшемся проеме молча посмотрела ему в глаза — от ее молчания он сам не решился заговорить, — потом отпустила ручку двери и отступила внутрь. Повернулась и молча ушла на кухню.

Степа вошел, запер дверь, снял куртку и разулся. И по привычке снимая пиджак — здесь всегда было тепло, — прошел следом за Ритой.

Она стояла к нему спиной, у окна, в домашних брюках и футболке и, обхватив себя руками, кажется, подрагивала. Посреди стола красовались бутылка коньяка и рюмка. Степа бросил пиджак на спинку стула и, проходя мимо, присмотрелся — на дне рюмки видны были светло-коричневые капли.

За окном было слишком темно, поэтому вместо огней дома напротив он первым делом увидел их отражения — тусклые, размытые и двойные из-за двойного стекла. Попытался поймать ее взгляд, но с таким «качеством изображения» ничего в нем не понял.

— Тебе холодно?

— Зачем ты приехал?

Спросили одновременно. На ее вопрос отвечать было глупо, поэтому Степа повторил свой:

— Тебе холодно?

Она помолчала, вздохнула, но ответила — слишком красноречивы были руки, которыми она обхватывала себя:

— Да… немного. Зачем ты приехал?

Она резко повернулась, оказалась очень близко и не сделала движения назад, так и смотрела ему в глаза. Близко. Очень. В ее взгляде не было той боли, которая почудилась ему там, на лестнице в ФЭС, когда он заметил слезы в ее глазах. Зато были вызов и злость — он не понял, на него или… ситуацию.

Он молчал, откровенно не зная, что ответить, да и считая, что в этом нет необходимости, и постепенно злые искры из ее глаз ушли, сменились чем-то другим, с примесью горечи, и Рита глаза отвела.

Степа с трудом сглотнул, подавил желание сграбастать ее в охапку и прижать к себе — пожалуй, сейчас, на нервах, Рита могла бы и всерьез дать отпор, — молча отступил и, развернувшись, направился прочь из кухни. Щелкнул выключателем в комнате и огляделся. Не найдя ничего подходящего, подошел к шкафу, раскрыл дверцы и почти сразу обнаружил, что искал. Вытащил плед и вернулся на кухню.

Она как прежде стояла лицом к окну, вполоборота, опираясь плечом о стену. Рядом на подоконнике теперь стояла наполненная рюмка.

Степа укутал ее плечи, помедлил — и оставил на них руки, как бы придерживая норовящий сползти вниз плед. Рита чуть повернула к нему голову, но ничего не сказала и снова отвернулась к окну, на стекле которого Степа вдруг с удивлением заметил капли. Когда дождь успел начаться, только что же не было?..

— Извини, что не предлагаю тебе чаю. Нет… настроения…

— Прекрати…

Он поправил плед, получше ее закутывая. Коньяка, подумал Степа, тем не менее она тоже не предложила — возможно, думая, что он уедет домой.

От ее распущенных волос пахло чем-то цветочным — приятно и ненавязчиво. Очень сильно хотелось обнять, прижать к себе и согреть. Отогреть. Растопить холод, сквозящий в ее голосе, в ее глазах, и наверняка замораживающий ее изнутри.

Перед глазами все продолжали мелькать события длинного и тяжелого дня. Поиски, обнаруженный конверт, рассказ Риты про бывшего жениха, труп Лентовой, ее паспорт с фамилией мужа — того самого психолога, что работал с Лизой, осознание… Погоня, Глеб под дулом пистолета в руках сестры, Паньков — жалкий сморчок, сникший от первого же удара… Лиза… Лиза дома, Лиза с пистолетом, Лиза в камере… Там он наконец-то увидел ее настоящую — взрослую, двадцатилетнюю девку. Убийцу, ничуть не раскаивающуюся в содеянном.

Теперь вся картина произошедшего была очевидна. Двадцать лет назад на прием к психологу Лентовой пришли Рита и Артем Бирюков, рассказали о проблемах в отношениях и о только что родившемся ребенке. Лентова оценила платежеспособность Бирюкова и решила, что очередная жертва их с мужем совместного «бизнеса» пришла к ней в руки сама. Лентова с мужем Паньковым, тоже психологом, похищали детей у обеспеченных родителей, подкидывали их в детдома по всей стране, а через несколько лет, когда и если состояние родителей увеличивалось, детей возвращали, требуя выкуп. С Лизой вышло иначе — она оказалась очень похожа на недавно умершую собственную дочь Лентовой и Панькова Анну, и Лизу они оставили себе. Со временем девочка выросла, считая их приемными родителями, и Паньков влюбил ее в себя, пользуясь психологическими уловками. Девочку быстро приобщили к семейному бизнесу. Ситуации случались всякие, потому оружие у них было, и стрелять Анну научили с детства. После того, как Паньков и Анна сошлись, Лентова стала им не нужна, и она уехала, забрав с собой весь архив с именами детей и адресами детдомов. Паньков и Анна остались без денег, а Артем Бирюков как раз составил примерный фотопортрет того, как могла бы выглядеть выросшая Лиза, и дал объявления. Паньков решил поиметь денег с настоящего отца Анны-Лизы. Анне слегка изменили внешность, подогнав ее под фотопортрет, и к счастливому отцу вернулась пропавшая дочь. Позже их нашла Лентова, пробралась в дом Бирюкова, и в ходе перестрелки Артем Бирюков был убит. Лизой. Бирюков-старший, опечаленный смертью сына и опасающийся за внучку — что маньяк снова вернется за ней, — обратился в ФЭС. Так Рита узнала о том, что Лиза нашлась. К расследованию подключился бывший следователь Шмигель, он в конце концов догадался, где и как узнать, кто же такой этот таинственный маньяк — узнал, нашел Лентову, убил ее и забрал архив с целью получения денег от родителей похищенных детей. А когда понял, что Зюзины — это ловушка ФЭС, застрелился.

Окончание этой истории, подумал Степа, наверно никогда не забудется. Отъезжающая от дома Бирюковых машина Панькова, погоня, Лиза с пистолетом…

Степа перевел дыхание. Если так больно — за Риту — ему, то каково самой Рите?!..

— Как Глеб? — спросил он, вспомнив, что не видел его после развязки погони. Занят был вместе с полицейскими арестованными Лизой и Паньковым.

— Нормально, быстро отошел, — говорила Рита тише, чем обычно. — Пока ты был в доме, я объяснила им все, и они уехали.

Вспомнилось, как приехали родители Глеба, как его отец кричал на Риту… Как будто она во всем виновата!..

— Я не понял, как они там вообще оказались?

— Лиза им позвонила и потребовала выкуп за Глеба. Они с Паньковым узнали о смерти Лентовой и поняли, что на них быстро выйдут. Решили бежать, но им нужны были деньги. А тут как раз заложник подходящий… Черт!.. Зачем я разрешила его позвать? Зачем я вообще впутала его во все это?!

— Ты не могла знать…

— Должна была, — кажется, Рита то же попыталась найти в отражении его взгляд. — Столько несостыковок! Ты бы видел, как она смела банки тремя точнейшими выстрелами! Я еще тогда должна была понять, что простая девчонка не может с первого раза так точно стрелять. А ее речь?.. Обычный молодежный сленг, мы к нему привыкли и даже не задумались, что она не должна его знать. И вообще!.. Слова ее, понятия… если бы она жила в глуши без контактов с внешним миром, как рассказывала, она какие-то наши слова точно не понимала бы! И вела бы себя иначе, стесненно. Да… актерская игра просто… блестящая. Я наверно должна гордиться.

Столько боли было в последней фразе, что Степа не удержался, придвинулся вплотную, обнял, заключив ее в кольцо рук, и почти невесомо коснулся губами волос.

— Не мучай себя. Никто на твоем месте не смог бы заподозрить чудом нашедшегося ребенка.

— Никто на моем месте не бросил бы ребенка в коляске на произвол судьбы.

— Ты сама знаешь, что это не так. Лизу похитили не потому что ты плохая мать, а потому что хотели похитить.

Сколько они раз сталкивались с мамашами, которым вот уж точно было плевать с высокой колокольни на своих детей!..

— В архиве Лентовой и Панькова сотни имен, — продолжил Степа. — Все они плохие родители?

Рита лишь молча покачала головой. Больше ему добавить было нечего — а главное, он почувствовал, что Рите сейчас не нужны его аргументы.

Ему хотелось многое сказать. Сказать, как он сожалеет о том, что все случилось так — и двадцать лет назад, и сейчас. Сказать, как он восхищается ее внутренней силой, ее стойкостью перед ударами судьбы. Сказать, что, если бы он мог, сделал бы что угодно, лишь бы такой трагедии в ее жизни не было. Сказать, как он хочет оградить ее от всей возможной боли. Но слова будто застряли в горле. И все, что он мог — это стоять вот так, обнимая ее, чувствуя ее тепло, закрывая ее руками хотя бы от ужасов сегодняшнего дня.

Не сдержался снова, осторожно поцеловал рыжую макушку, от которой так упоительно пахло летом и солнцем.

А сердце дрогнуло, когда она вдруг под пледом положила руку поверх его. Без слов.

Было очень тихо. За спиной с тихим шелестом бежала секундная стрелка в часах на стене, да изредка что-то потрескивало в холодильнике. А по окну тихо барабанил дождь. Капли попадали друг на друга, сливались в ручейки, и уже почти не видно было за ними огней дома напротив, только желтые расплывающиеся пятна за водной пеленой.

В стекле отражалась кухня — непривычная, перевернутая, — и… они с Ритой. В общем-то, тоже… непривычные.

Степа слушал тихую дробь по стеклу, слушал — скорее, ощущал, — Ритино дыхание, немного дурел от громкого стука собственного сердца, и думал о том, что было бы здорово, если б этот дождь смыл и унес с собой навсегда все горести этих последних дней.

— Ты наверно голодный?

Вопрос застал врасплох. Утруждать сейчас Риту хозяйственными заботами он, разумеется, не хотел, и вообще о еде не думал, но сказать, что не голодный, не позволил желудок, напомнивший, что последний прием пищи, отличный от наскоро выпитого кофе, был только утром.

— М-м-м…

— Съешь, что найдешь, ладно? Колбаса и яйца есть точно. — Она сделала движение, высвобождаясь из его объятий, и Степа руки опустил.

— Рит…

— Я… пойду спать.

— …Конечно.

Плед остался в его руках, Рита зябко передернула плечами, посмотрела на Степу, но ничего больше не сказала и ушла. Он огляделся, расстроенно вздохнул, положил плед на стул, прислушался к звукам за стенкой, но не услышал совсем ничего, и шагнул к холодильнику, решив, что можно действительно что-то съесть, раз волшебного момента его все равно уже лишили.

Хотел было пойти уточнить, точно ли сама Рита не хочет есть, он же может и на нее приготовить, но подумал, что ей наверно все же хотелось остаться одной — потому и ушла. Странно, что не отправила его домой.

Он уже достаточное количество раз наблюдал процесс приготовления завтраков на этой кухне, так что с поиском нужной посуды проблем не возникло. Достал обещанные продукты, действительно обнаружившиеся в холодильнике, нашел в одном из шкафчиков сковородку, после некоторой заминки вспомнил, откуда Рита доставала ножи, отрезал пару ломтей колбасы и отправил их на сковородку…

Когда сюда ехал, он не представлял, как будет утешать Риту. Опыт прошлых отношений в этом помогал весьма слабо: горячая ванна, горячий чай и полная нежной страсти ночь, которыми он утешал после похищения Полину, Рите сейчас были не нужны, даже если бы были возможны в принципе. Когда Полю наконец отпустил адреналин и она осознала, что с ней происходило, она плакала навзрыд, сидя в ванне, забрызгала Степу водой и пеной, а он утирал с ее покрасневших щек слезы и осторожно целовал, боясь задеть ее разбитую губу. Тогда все было ясно: понятная проблема решалась понятным способом. Как решить проблему сейчас — он не представлял.

Готовую яичницу Степа вывалил на нашедшуюся в сушилке тарелку, откопал в одном из ящиков вилку и уселся за стол. Подумал пойти проведать, как там Рита, но решил, что не стоит ей мешать — вдруг и в правду заснула.

Невольное воспоминание о Полине неприятно царапало где-то внутри, Степа вполне натурально поморщился и, повинуясь вдруг пришедшему желанию, поднялся и забрал с подоконника рюмку Риты, так и оставшуюся сиротливо стоять там. Он искренне верил тогда, что любил. Ирмой был очарован, потом это осознал, но Поля… Поля была искренней попыткой создать семью. Красивая, милая, добрая, умная девушка… Царапало сейчас не то, как она ушла. С того момента, как она сказала про жизнь на пороховой бочке, в подсознании накрепко засела мысль, что ни с кем он больше и не сможет создать семью. Ведь таким образом будет думать каждая, а главное, будет права!.. С его службой, с постоянной опасностью, жизнь действительно будет походить на минное поле — не знаешь, где, в какой момент может рвануть!

Из яичницы закуска под коньяк — так себе, ни удовольствия, ни пользы особой. Но пара глотков ему точно сейчас необходима.

Рита вернулась в ФЭС почти сразу после его расставания с Полиной. Месяца через два. Он увидел ее — и все про себя понял: про себя, про Полю, про прошедшие годы… Странно, но именно после ее возвращения они стали общаться иначе и чуть ближе. Как будто соскучившись.

И вот сейчас где-то на горизонте маячит призрачный шанс, что у них с Ритой все-таки может что-то получиться. Причем Рита — если посмотреть отвлеченно, — идеальный вариант для него. Ведь кто, как не она, поймет все сложности службы, всю сопутствующую ей опасность, кто совершенно точно не испугается «пороховой бочки»! Но при этом… он вовсе не думает сейчас о создании семьи. Ему нужна Рита, а не абстрактная семья. Не потому что он безумно влюблен и не может ни о чем другом думать, а потому что любит ее такой, какая есть — со всеми сложностями и…

Грохот удара и чего-то разбившегося заставил забыть про все размышления и остатки яичницы на тарелке, вскочить и броситься вон их кухни.

В комнате горел свет, Рита стояла у комода, опираясь на него рукой, на полу у стены возле окна валялись стеклянные осколки.

— Рита?..

Он шагнул к ней ближе, она обернулась на его перепуганный голос, повернулась — и через секунду оказалась в его руках, он сам не понял, как так получилось. Обнял, с силой прижал к себе, тут же почувствовав, как натянулась ткань водолазки — Рита стянула ее в сжатых кулаках. Он слышал ее тяжелое, рваное дыхание и понял, что она задыхается от слез. Но не плачет.

— Рита…

Она лишь покачала головой, упираясь в его плечо. Он чувствовал ее всю, все напряженное тело — вцепившиеся в него руки, твердую, напряженную спину, прижимающиеся к нему бедра. Чувствовал как никогда раньше.

В осколках без труда угадывалась бывшая ваза. По тому, как они были рассыпаны, было очевидно, что Рита бросила вазу в стену.

Тренированный взгляд быстро выхватил в обстановке основное: постель смята, но Рита одета так же, то есть не ложилась и не раздевалась; бутылка на тумбе — коньяка почти столько же, сколько было. Среди осколков валялись и цветы. Что-то в них заставило на пару секунд присмотреться получше, и Степа тут же понял, что они искусственные. За все время традиционных завтраков бывать в комнате Степе не доводилось.

Он ощущал, как она напряжена. Все так же прижимал к себе, тихо гладил по спине, совершенно не задумываясь о том, насколько дружескими или не очень выходят его движения. Не думал об этом, не получалось: сейчас он обнимал любимую женщину.

Он не знал, что сделать. Знал только, что вот так может стоять вечно — держа ее в руках, крепко прижимая к себе, укрывая собой от боли. Плевать, что боль разрывает ее изнутри, сейчас, когда все еще так живо, больно как будто бы снаружи — он отлично знает это ощущение.

«Все наладится», «потом будет легче», «нужно потерпеть» — все это летело в мыслях хороводом. Хотел сказать, но понимал, насколько эти слова ничтожны по сравнению с ее болью — всей, за все двадцать лет.

— Я рядом, Рит… — в горле пересохло, фраза вышла полушепотом. Что сказать еще, больше ничего не придумал.

Постепенно ощутил, как смягчились напряженные мышцы под его руками, она ослабила хватку, больше не цеплялась за свитер, ее ладони спокойно лежали на его спине. Если она сейчас отстраниться и скажет «извини», грош цена всем его надеждам, пронеслось у Степы в голове, но Рита молчала.

Он больше не чувствовал ее дрожи, но объятий она не разрывала. Сам он слегка успокоился, сердце перестало отчаянно биться в ребра, дышалось проще, и теперь он думал только о том, как Риту успокоить. Говорить о Лизе ей навряд ли хочется, да и если бы хотела что-то сказать, уже сказала бы сама.

— Я сейчас. — Она отстранилась медленно, но уверенно, не глядя ему в глаза, обогнула его и вышла из комнаты. Спустя время Степа услышал шум воды в ванной.

На комоде лежало что-то прямоугольное, похожее на фотографию, и Степа подошел ближе. Взял в руки снимок и тут же невольно улыбнулся — изображенный на нем ребенок так задорно улыбался, глядя прямо в камеру, что невозможно было остаться равнодушным. Степа не разбирался в разнице младенческих возрастов и на вид определить, сколько девочке месяцев, затруднялся. Сестру он в таком возрасте не помнил, а Машку в пору младенчества видел крайне редко. В общем-то, пол ребенка на фото тоже определить было сложно — ни по лицу, ни по одежде, нельзя было точно сказать, мальчик это или девочка. Но, во-первых, Степа решил, что это точно не Глеб — просто не похож, а во-вторых, узнал глаза. Темные волосики, цвет и разрез глаз принадлежали той самой девушке, которая в камере прокричала ему: «Потому что я люблю другого человека!», когда Степа упрекнул ее, что она знала, кто ее настоящий отец и все равно убила его. Но наваждение это быстро растаяло, потому что милая малышка в комбинезоне с синим зайчиком была слишком далека от своей взрослой копии. Во всех смыслах далека…

Глядя на фото, Степа удивился, как смогли по таким детским снимкам составить предполагаемый портрет повзрослевшей Лизы, который опубликовал Бирюков. У Тихонова и Холодова есть подобные программы, но Степа никогда не видел, чтобы они воссоздавали взрослого человека по настолько ранним детским снимкам.

— Это единственное, что я взяла с собой, уходя от ее отца, — произнесла вернувшаяся Рита (Степа обернулся на ее голос) и остановилась на пороге комнаты, облокотившись о дверной косяк. — Не доставала ее несколько лет.

— Она… такая забавная здесь, — Степа, чуть улыбнувшись, кивнул на фото, а затем положил его обратно, где взял.

Рита кивнула без тени улыбки. Прошла в комнату, подошла и, взяв фотографию, убрала ее в ящик комода.

— Едь домой, Степ. Не надо со мной нянчиться, все равно это не пройдет за пять минут.

— Почему у тебя искусственные цветы стоят? — Ее фразу он полностью проигнорировал, не став ни возражать, ни уж тем более соглашаться. Уезжать он не хотел, но спрашивать прямо, хочет ли она, чтобы он уехал, пока не стал. А на цветы взгляд то и дело натыкался, и их вид Степе категорически не нравился, они прочно ассоциировались с кладбищем.

— Живых давно не дарили. — Упрека в ее голосе он не услышал, видимо, она и не подумала, что он может принять на свой счет. И после паузы добавила: — Остались от хозяев, а я не стала убирать. Да и некуда, не выбрасывать же.

Рита обернулась к осколкам, как бы оценивая масштабы разрушений. Степе остро не хватало ее тепла, хотелось снова притянуть ее обратно к себе — и лучше никогда не отпускать, — но Рита уже присела на корточки, собирая осколки. Да и навряд ли позволила бы вновь себя обнять. Ему оставалось только присоединиться.

— Давай я чай заварю?

Рита пожала плечами. Потом посмотрела на него:

— Ты себе сделай, конечно, если хочешь. Я не хочу.

— Кто меня поил чаем?

— Вместо третьей за вечер бутылки, не сравнивай. — Рита собрала осколки, поднялась и направилась в сторону кухни.

— Все равно это лучше, чем коньяк! — крикнул ей вдогонку Степа. Подхватил оставшиеся ближе к нему осколки, поднялся и пошел на кухню.

— Ты хочешь, чтобы я завтра явилась на службу с красивыми мешками под глазами?

— Я хочу, чтобы ты смогла заснуть.

Он выбросил осколки в мусорное ведро под мойкой и задумался, где у Риты может находиться чай. Логично предположить, что там же, где и кофе…

— Степа…

Он обернулся и молча вопросительно посмотрел, но Рита почему-то продолжать не стала.

— Нет, ничего. Делай, что считаешь нужным.

Чай он заваривал в тишине, которую нарушил только закипевший чайник. Рита молча сидела у стола, накинув на плечи плед, и, казалось, не обращала ни на что внимания. Наполнив чашки, Степа переставил их на стол и сел рядом. Рита никак не реагировала, и он подвинул чашку к ней ближе. Затем, озаренный мыслью, поднялся, сходил в комнату за коньяком, вернулся и подлил в стоящую перед Ритой чашку.

Она все так же молча помешала чай и, сделав пару глотков, заговорила:

— Я старалась найти нужные вещи или одежду заранее, и незадолго до… похищения… приехала мама, привезла мои детские вещи. Денег-то нам хватало, только не все нужное в магазинах тогда было, одежды много, а игрушек или нужных каких-то вещей могло не быть. Мама среди прочего привезла мою книжку, резиновую, чтобы грызть, когда зубы режутся. — Рита сделала еще пару глотков. На Степу она не смотрела, он же слушал, забыв про свой чай. — И буквально на следующий день я в «Детском мире» увидела новую книжку… силикон тогда знали только как имплант для увеличения груди, но сейчас думаю, что это был именно он. Каким образом книжка из силикона могла оказаться в продаже в то время, не представляю. Я ее, конечно, купила — на ощупь она была гораздо приятнее старой советской резины, тем более слегка погрызенной. — Степа не удержался от мимолетной улыбки, осознав, кем была погрызена старая книжка. — И на вид она была, конечно, привлекательнее, более яркая. — Еще глоток. — А на обложке был желтый жираф, почему-то в красной бейсболке. Я этого жирафа на всю жизнь запомнила.

Степа совершенно не знал, что сказать и надо ли что-то говорить.

— Как думаешь, сколько ей дадут?

О чем она спрашивает, он понял скорее по сменившемуся тону, чем смыслу — слишком резким был переход. Обсуждать Лизу-Анну — тем более после снимка милого создания и Ритиных воспоминаний, — ему не хотелось, но все же радовало, что Рита в принципе о чем-то говорит.

— Учитывая обстоятельства детства и воспитания, могут пожалеть… — пожал плечами Степа. Задуматься об обвинении Лизы ему не приходило в голову. — Может, минималку дадут. Хотя там еще участие в похищениях… Смотря за что судить будут, только убийство или по совокупности, и как расценят убийство — одна она или в сговоре. Они с Паньковым хоть и в сговоре, но ведь не собирались убивать Бирюкова конкретно в тот момент...

— Шесть-восемь? — произнесла Рита задумчиво, то ли спросила, то ли просто размышляла вслух. Он подумал, что она все же согласилась признать, что не совсем ей Лиза безразлична. Но ход ее мыслей он понял, как оказалось, неправильно. — Через восемь лет Глеб будет достаточно взрослым, чтобы правильно расставить приоритеты…

Он накрыл ее ладонь своей.

— Ты все сделала правильно. Я уверен, что он все понял. И потом… Даже если ей когда-нибудь что-то понадобится от него… думаю, он уже сейчас сделает правильные выводы из этой истории.

— Возможно… Я все же пойду. — Рита поднялась, подхватила сползший с плеч плед, и добавила, когда Степа обеспокоенно проводил ее взглядом: — Не волнуйся, больше бить нечего. Если только голову.

Когда он пришел, в комнате горела только небольшая лампа на тумбе возле кровати. Рита лежала, завернувшись в одеяло, лицом к стене. Рядом красноречиво и исчерпывающе лежали свернутый плед и вторая подушка. Он осторожно, чтобы не потревожить Риту, лег и долго прислушивался к ее дыханию, пока не вырубился сам, так и не разобрав, спит она или нет.